Текст книги "На вулканах"

Автор книги: Гарун Тазиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Противники выдвигали массу аргументов, в том числе и довольно любопытных, как, например необходимость защитить от исчезновения спиносанто – "колючку святого духа", произрастающую пучками на верхних склонах Монджибелло. Отведение в сторону лавового потока в пределах этнейского природного заповедника якобы грозило исчезновению этого растения, которое навеки останется в памяти всякого, кто, подобно мне, прельстившись его безобидным видом, хоть раз в жизни рискнет присесть на мягкую зеленую подушечку. Не думаю что ему захочется повторить этот опыт! Ничто не смущало отважных защитников природы – ни то, что пучки спиносанто в изобилии раскинулись на тысячах гектаров, ни то, что в любовно оберегаемом ими секторе горы как нигде много бетона, железа и пластмассы, за четверть века заполонивших эти места.

К ним примыкали другие, утверждавшие, что взрыв, устроенный с целью пустить огненную реку по новому руслу, может привести к тому, что на горе откроется новая трещина, и даже, не дай бог, новый кратер! Если вспомнить, что энергия взрыва одной тонны динамита не достигает и миллиардной доли общей энергии среднего извержения, становится очевидным, сколь невежественны не только подобные слова, но и мысли.

Были и более серьезные возражения: так, например, говорилось, что непосредственной опасности для населенных пунктов пока нет. Действительно, фронт потока находится в тот момент на отметке 1200, а Рагальна расположена на высоте 1000 м над уровнем моря. За месяц чуть меньше, лава спустилась на 800 м по вертикали, но, поскольку по мере удаления от источника скорость падает, можно было предполагать, что до Рагальны она будет идти еще столько же, а до Николози и Бельпассо – вдвое дольше. Спешить, стало быль, некуда, следует подождать и не торопиться вкладывать огромные средства в операцию, а там, глядишь, извержение утихнет само собой.

Такие рассуждения были более обоснованными, однако их авторы не учитывали двух обстоятельств: во-первых, надлежало отработать методику отвода лавы, не дожидаясь, пока она двинется в направлении густонаселенных районов (что не исключалось), а во-вторых, столь широкомасштабные земляные работы нельзя оставлять на последний момент, когда возникнет непосредственная угроза. Следовало воспользоваться случаем и действовать.

Выдвигался, наконец, и такой довод: те суммы, которые поглотит предлагаемое мероприятие, – причем, как позволил себе выразиться один высокоученый "спец", "это произойдет наверняка, а поглотит ли лава жилые дома, еще неизвестно", предпочтительнее было бы отдать в распоряжение новоявленных "вулканологов". Ну что тут скажешь... Достаточно вспомнить, что эти эксперты прозевали начало извержения, назревавшего у них под носом. К сожалению, противников проекта активно поддержала пресса. Скандалы для нее хлеб насущный, и порой она не гнушается поднимать их своими силами.

Сложилась ситуация, при которой противники имели широкий доступ к газетам, радио и телевидению, в то время как Барбери, Легерн, Виллари и их помощники сидели на верхушке Этны возле очагов извержения. Никого другого, в том числе и представителей прессы, полицейские туда не допускали, разве что на весьма короткий срок и опять-таки под контролем полиции. Журналисты посему были вынуждены часами и даже сутками впустую околачиваться в Катании, где их окружали в основном яростные противники проекта – так называемые "экологи" (кого только среди них не встретишь сегодня!), салонные и кабинетные вулканологи, вулканологи-чиновники и просто конформисты всех мастей, встречающие в штыки все, что ломает установившийся порядок. В спор, активно подогреваемый средствами массовой информации, мало-помалу вовлекались и неспециалисты, в первую очередь, естественно, жители Катании, а вскоре и вся страна. На что один итальянский министр заметил: "Я и не знал, что в Италии тридцать миллионов вулканологов!"

С вулканологией дело обстоит точно так же, как с любой темой, вызывающей интерес публики, – со спортом, музыкой, театром, политикой, войной: начитавшись газет, наслушавшись радио, насмотревшись телепередач, а то и поприсутствовав, так сказать, на месте, увидев все "своими глазами" на концерте или на стадионе, а в данном случае – на склоне вулкана, человек немедленно превращается в знатока, не терпящего возражений. Он начинает вкривь и вкось толковать о том, что следовало сделать ранее, и о том, что надлежит делать теперь. Ему кажется, что объем знаний, которые он почерпнул из своей газеты, вполне достаточен для специалиста, каковым он себя отныне мнит. До чего вы живучи, великие стратеги, сидящие в кафе на углу!

У подножия Этны в апреле-мае 1983 г. буквально каждый судил и рядил о том, что надо и чего не надо делать. Общественное мнение, подогреваемое газетами, радио и телевидением, начинало проявлять себя все более агрессивно, поскольку на конец июня были намечены парламентские выборы и в связи с этим высказываемые в интервью мнения и заявления комментаторов приобретали прозрачною политическую подоплеку.

Следует признать, что определенная ответственность за широкую поддержку, встреченную в прессе противниками проекта, ложилась на моих друзей, не жаловавших вниманием журналистов. Воспитанные (в отличие от своих англо-саксонских коллег) в убеждении что наука – дело благородное и не нуждается в популяризации, раздраженные высказываниями отдельных специалистов, не обремененных излишней научной честностью, мои коллеги избегали журналистов, вместо того чтобы привечать их. В результате пресса примкнула не к тому лагерю.

В конце апреля противники проекта высказывались уже безапелляционно и в полный голос. Нет, они не выдвигали никаких новых доводов, аргументы оставались прежними, но теперь за ними стояли средства массовой информации.

Заявляющий что-либо во всеуслышание поневоле начинает казаться себе важной фигурой. Увидев в газете или услышав по радио свои слова, человек не только утверждается в сознании собственной правоты – как же, меня печатают в газете и даже показывают по телевизору, значит, я прав! – но и принимается высказываться еще более категорично, чем до того. Журналисты же, считая, что лицо, высказывающееся столь безапелляционно, по всей видимости, знает, о чем говорит, начинают всячески поддерживать и продвигать понятные им идеи, оставляя без внимания те, которые им понять труднее.

Нежелание большого числа ученых латиноязычных стран принимать участие в тонкой игре в вопросы-ответы, известной под названием "интервью", берет свое начало в прошлом, когда средства массовой информации еще не имели того огромного, поистине пугающего веса, который они приобрели сегодня. То была эпоха, когда был придуман емкий образ "башня из слоновой кости", когда ученый держался в стороне от необразованных людей и говорил на языке, недоступном "простым людям", взиравшим на него с почтительной робостью. Подобные непонятные языки, или профессиональные жаргоны, сохранились до наших дней в медицине (со времен мольеровского Диафуаруса), а также по давней традиции в юриспруденции, которая, несмотря на весь прогресс, все еще стоит на страже интересов сильного против слабого. Жаргон и научный, и врачебный, и юридический полезен и необходим, когда на нем говорят специалисты между собой он позволяет выражаться кратко и точно. Специалистам, однако, следует забыть свой жаргон, когда они разговаривают с неспециалистами, например с читателями, слушателями, зрителями, или с политическими деятелями.

Да, люди, вершащие государственными делами, редко бывают специалистами в тех отраслях, которыми они управляют. В частности, это касается вопросов энергии, землетрясений, вулканических извержений. Политик не может быть компетентным во всем сразу, он вынужден полагаться на мнение своих советников-специалистов. Или тех, кто таковыми считается. Вот тут-то и зарыта собака, причем весьма вредная. Ибо и советники-шарлатаны и вполне компетентные профессионалы в разговоре с "хозяином" любят щегольнуть непонятными для него терминами.

Ну вот, отступление о важности средств массовой информации привело меня к "башне из слоновой кости", оттуда к научному жаргону и далее к подоплеке решений, принимаемых политиками. Тут уже мы касаемся темы, заслуживающей отдельной книги, и посему я позволю себе вернуться к своим друзьям, которые пока что сражаются с двумя противниками – с лавой и кампанией, ведущейся против них, причем не всегда честными средствами. Единственное замечание, которое я хотел бы сделать, заключается в том, что Франко Барбери и Лилло Виллари давно следовало уделить хоть малую часть своего времени (которого катастрофически не хватает) и поговорить наконец с журналистами на понятном им языке.

В самом конце апреля Фанфан опять позвонил мне и спросил, что мне известно о французской организации, называющей себя Ассоциацией за развитие возобновляемых видов энергии, сокращенно АДЕР. Я ответил, что ничего о ней не знаю, и поинтересовался, чем вызван такой вопрос Оказывается, местная газета поместила письмо, в котором названная ассоциация предупреждала, что со дня на день следует ожидать мощного прорыва магмы на южном склоне Этны, последствия чего будут непоправимыми. Сейчас уже не помню, на каких доводах зиждилось это предсказание, достойное Нострадамуса*, но мой ответ вполне подтвердил мнение самого Легерна: неизвестная нам группа, по всей вероятности, ничего не смыслила ни в Этне, ни вообще в извержениях. Однако материал на четыре колонки в провинциальной газете – это могучая сила, и кампания дезинформации и отрицания забушевала вовсю.

* Нострадамус, он же Мишель де Нотрдам (1503-1566) – французский астролог, автор многочисленных "пророчеств". – Прим. перев.

В следующий раз, когда я подошел к телефону, Фанфан обрушил на меня заголовки местных газет за неделю "Разбомбить лаву", "Тревожные дни в Бельпассо", "Коммунальный совет Николози просит разрешение на строительство плотин", "В трех километрах от Рагальны гибнут сады и виноградники", "Заминировать источники и отвести лаву в сторону", "Поток продвигается со скоростью 20-25 метров в час", "Люди готовятся уходить", "Опустели виллы в верхней части Рагальны", "Мы остановим поток, говорит министр гражданской обороны. Но даст ли разрешение Совет министров?", "Мэры Николози, Бельпассо и Патерно выступают за активные действия", "Министр Лори Фортуна отбыл в Рим для подготовки текста декрета", "Наступая со скоростью 15-20 метров в час, лава уничтожила здание семинарии в черте Николози", "Правительство наделяет министра Фортуна исключительными полномочиями для борьбы с лавой на Этне", "В Рагальне разрушены виллы и виноградники", "Фортуна получил полную свободу действий", "Операция начинается", "Операция на день откладывается", "Заработали 90 бульдозеров", "60 миллионов кубометров лавы" и так далее, и тому подобное.

На следующий день Фанфан позвонил опять и попросил меня приехать. Франко Барбери считал это желательным ввиду усиления кампании противников проекта.

Глава двадцатая,

в которой говорится об искусстве строить дороги, мосты и акведуки, унаследованном итальянцами от своих предков, и о работах, развернутых в конце апреля 1983 г. при попытке остановить угрожающий фронт лавы, отведя в сторону его верхнее течение.

Площадка, где велись работы, произвела на меня большое впечатление своим размахом, образцовой организацией и продуманностью. От своих предков нынешние итальянцы унаследовали много хорошего, и в частности умение возводить сложные инженерные сооружения. Все, что построили некогда одни и что продолжают строить сегодня другие – от известного памятника древнеримской архитектуры – моста-акведука через реку Гар и до современной Солнечной автострады, радует глаз красотой и вызывает восхищение технической стороной дела.

Так, уже два тысячелетия в Италии придерживаются наилучшей политики в области строительства дорог, умело используя инженерные сооружения вместо того, чтобы во имя ложной экономии с грехом пополам пристраивать дорожное полотно на неудобном склоне с зыбким грунтом, они смело выбирают такие трассы, которые, требуя поначалу значительных капиталовложений, в итоге оказываются наиболее экономичными, потому что проложены уверенной рукой и идут напрямик, прорезая горы туннелями и перешагивая через овраги по путепроводам. Такие дороги оказываются чрезвычайно выгодными в экономическом плане, ибо практически не требуют восстановительно-ремонтных работ, в отличие от дорог, проложенных по насыпям и в выемках, которые, если только их ложе не вырублено в скале, обходятся весьма накладно государству и местным органам, то есть в итоге рядовым гражданам. Зачастую в горах склоны сложены сланцами, известняками или гипсами – неустойчивыми породами, а отсюда оползни и обвалы, ежегодно выводящие дороги из строя.

В те далекие времена, когда Солнечная автострада еще только строилась и количество автомашин на дорогах не успело достичь нынешнего невыносимого уровня, я, бывало, катил к Этне и возвращался оттуда за рулем своего легкого "рено-11", а позже – выносливого "пежо-403", нередко останавливался по дороге, чтобы поглядеть, как пробивают туннель, и сердце старого минера радовалось. Или же я наблюдал, как легко, почти играючи рабочие монтируют конструкции будущего путепровода – спокойно, уверенно, с шуточками-прибауточками, как будто это не головоломная инженерная задача, а детская игра.

И теперь, спустя двадцать лет, на верхних склонах Этны я лишний раз убедился, как умеют работать итальянские строители. Замечу, что работы здесь проходили совсем в иной атмосфере, да и обстановка вокруг была другой, начиная от соседства огненной лавы и кончая ожесточенной полемикой в прессе. Пока мы ехали из аэропорта в Николози, я просматривал попавшийся мне под руку номер ведущей катанийской газеты "Сичилиа", и вот как там описывался бесконечно ведущийся спор: "...За обедом, в баре, на площади, в конторе только и слышны критические замечания, проекты, варианты, предположения...". Из этого у читателя, как того и добивались редакторы, вовсе не должно было сложиться впечатление, что критические замечания большей частью смехотворны, а предлагавшиеся варианты нелепы. На следующий день "Сичилиа" предоставила трибуну по "делу Этны", как говорили в те дни, каким-то профессорам "бесспорным авторитетам в своей области", если верить газете, и названные профессора требовали "немедленной приостановки работ", ибо операция представляла собой, по их мнению, "инженерный эксперимент вместо серьезной попытки защитить населенные пункты".

Да, это был эксперимент, но эксперимент совершенно необходимый: он позволял опробовать на практике те технические приемы, которые предстояло применить позже, когда населенные пункты окажутся в критическом положении. "Бесспорные авторитеты", связанные с обществом "Италиа ностра", не считали достойным упоминания тот факт, что данный уникальный эксперимент давал единственную возможность спасти от разрушения дома и постройки, рассеянные на открытой местности выше Рагальны и Николози, избежать захвата лавой сотен и сотен гектаров возделанных земель, а не пустырей, поросших "колючкой святого духа". Помимо своей полной бесплодности этот спор отнимал у организаторов работ время, задерживая принятие любых решений – политических, административных, даже чисто технических, ибо все решения в соответствии с демократическими традициями обсуждались в префектуре и даже в Риме, в Совете министров, вынуждая Барбери и Виллари то и дело спускаться в Катанию утрясать разнообразные вопросы.

Работы велись одновременно на трех площадках, которые располагались на высоте 2200, 2100 и 1800 м. На первой шла подготовка к подрыву динамитными зарядами стенки, ограничивающей поток справа, это была активная фаза операции. Две другие ниже по склону, обеспечивали пассивную фазу – проход лавы по искусственному руслу и направление ее к земляной плотине, защищавшей Серра-ла-Наве, расположенную в 400 м ниже, метеостанцию, Гран-Альберго, а также большое количество вилл, выросших здесь за последние годы.

Чтобы лава могла вытечь наружу, необходимо было, как я уже говорил, проделать брешь в толстых базальтовых стенках, между которыми полз огненный ручей. Долбить стенку до самой лавы киркой либо при помощи гидромолота, бульдозера или иной машины было рискованно, так как при этом опасности подвергались не только механизмы (что в создавшихся обстоятельствах было бы еще терпимо), но и люди, чего уже никак нельзя было допустить. Следовало действовать по-другому. Бурить насквозь шпуры, то есть отверстия для зарядов, тоже было невозможно по техническим причинам, так что решили сначала при помощи землеройных машин уменьшить толщину лавовой стенки до минимума, а потом взорвать оставшуюся перемычку динамитом.

К моменту моего приезда работы велись уже дней десять. На верхней площадке от базальтового откоса оставалась только последняя перемычка (толщиной, впрочем никак не меньше 3 м), за которой огненный поток продолжал невозмутимо струиться со скоростью бегуна. На нижней площадке шла прокладка нового русла. Его рыли бульдозерами и экскаваторами в случае необходимости на помощь рабочим приходил удивительный механизм – гидромолот на гусеничном шасси, водитель которого восхищал меня своим искусством: он владел этим колоссальным стальным пальцем так, будто это был его собственный указательный палец.

Барбери, Лагерну и Виллари еле-еле удалось убедить строителей довести толщину стены, позади которой текла жидкая лава, до 3 м, но о том, чтобы сократить перемычку до 2 и тем более до 1 м, не могло быть и речи. Обстановка, в которой пришлось трудиться этим людям была суровой, временами даже устрашающей. В первый момент здесь всегда, повинуясь инстинкту, хочется попятиться назад, победить этот рефлекс могут лишь доводы рассудка, а позже начинает действовать привычка. Когда им – инженерам и рабочим-строителям придется делать то же самое во второй раз, они без колебаний сведут к минимуму размер перемычки.

Итак, лава текла отныне за вертикальной стенкой, имевшей 3 м в толщину, 5 в высоту и 15 в длину. Подрывники включились в работу за три дня до моего приезда, так что я увидел в стенке более двадцати пробуренных в несколько рядов шпуров Одни имели 10, другие 15 см в диаметре и были укреплены внутри стальной трубой. Трубы выдавались из шпуров наружу и поэтому стенка была похожей на ощетинившуюся стволами орудий артиллерийскую батарею. Если заглянуть внутрь трубы, можно было видеть, что дальний конец упирается во что-то красное: это лава, та же самая тысячеградусная лава докрасна нагревала внутренний конец каждой трубы. Мысль о том что в каждый такой мини-туннель надо будет вставить взрывной заряд, протолкнуть его в дальний, раскаленный конец и, главное, оставить там на долгие часы, пока будут установлены на место все заряды, подсоединена запальная система для одновременного взрывания и тщательнейшим образом проверена работа всей установки, повергала в ужас вулканологов, а подрывники только усмехались на сей раз все было наоборот!

Подрывники знали свое дело: помимо громадного опыта взрывных работ при строительстве им приходилось прибегать к помощи взрывчатых веществ для очистки внутренних полостей металлоплавильных и стеклоплавильных печей. Поэтому-то Виллари и Барбери решили привлечь их к работе, когда военные саперы отказались, ссылаясь на свою некомпетентность. Эти двадцать человек, в том числе четверо инженеров, работали вместе уже долгие годы, с первого взгляда было видно, что действуют они дружно, умело и сплоченно. Руководил ими швед Рольф Леннард Аберстен. Он и с виду был типичный швед – худощавый, светловолосый, светлоглазый, флегматичный. Правда, со временем Рольф, так сказать, сильно обытальянился. Он прожил много лет в Милане, женился на итальянке и бегло говорил по-итальянски, хотя и с акцентом. Кое-кто время от времени отпускал по этому поводу едкие замечания. Он а также Рипамонти, Бертолетти и еще один швед по фамилии Густавссон составляли "штаб" группы, каждый участник которой имел большой навык и в бурении шпуров и в обращении со взрывчаткой.

Было уже 10 мая, на верхней площадке одновременно работали две бурильные машины: одна заканчивала третий ряд шпуров, другая начинала нижний – четвертый. Нижний ряд был предусмотрен для подрыва основания стенки а также для разрушения наклонного каменистого русла, по которому текла лава. Таким образом, поток должен был целиком уйти в отводный канал и полностью отрезать от корня далекий, но грозный фронт потока; не получая питания фронт остановится, как только позволит огромная инерция текучих лавовых масс, вязкость которых, кстати, увеличивается по мере остывания. То есть поток весьма быстро густеет. В связи с этим Аберстен бурил нижние шпуры не горизонтально как в трех верхних рядах, а с наклоном градусов в тридцать, к тому же на вдвое большую глубину на шесть метров а не на три.

Одновременно вокруг продолжался не замирающий ни на минуту "балет" строительно-дорожных машин, похожих на огромных желтых жуков бульдозеры ловко и уверенно менялись местами со скреперами, а когда попадалась очень уж крепкая скала, в дело вступал тот самый гидромолот, который ранее поразил мое воображение. Подъезжая, отъезжая, подрезая один другому путь, меняясь местами, проходя впритирку, но ни разу не задев друг друга, стальные звери прорыли русло длиной в несколько сот метров и шириной в сорок-пятьдесят. С бесконечным терпением они отгребали в сторону десятки тысяч кубометров грунта вулканического пепла, лапиллей, щебня: до пуска лавы им предстояло отгрести еще столько же. Русло рассчитали так, чтобы лава не могла отклониться вправо и пройти северо-западнее древнего бокового конуса Монте-Кастелладзо, откуда она могла бы угрожать Серра-ла-Наве и близлежащим постройкам. Наш канал должен был отвести огненную реку левее к востоку от конуса и вывести ее на более крутой склон. Если бы это удалось осуществить, Серра-ла-Наве оказалась бы вне опасности.

Многих в том числе и меня, интересовал вопрос: сохранится ли заряд взрывчатки в течение многих часов в дальнем конце шпура при температуре в 800oС, не начнется ли его разложение? Но Джанни Рипамонти рассеял все опасения: благодаря особой системе охлаждения, основанной на циркуляции воды, температура в шпуре, даже в нескольких сантиметрах от жидкой лавы держалась на уровне, не превышавшем 30oС. К тому же вода циркулировала в замкнутом контуре, благодаря чему расход ее был ничтожен, а это имело немаловажное значение на вулкане высотой 2000 м, где до ближайших источников по прямой около 20 км. В каждый шпур была вставлена металлическая трубка с двойными стенками между которыми подавалась охлаждающая вода, одновременно трубка обеспечивала теплоизоляцию шпура. Вода шла по пластиковым шлангам из пластикового же резервуара, который подрывники установили в 15м выше по склону, чтобы обеспечить напор. Туда ее доставили пожарные из Николози и Бельпассо.

– Тут есть еще одна хитрость, – объяснил мне Рипамонти. Пятнадцатисантиметровые шпуры пока стоят пустые. Заряды мы заложим в них в последний момент и протолкнем их внутрь сжатым воздухом вот из этого большого баллона.

Глава двадцать первая,

в которой еще раз подчеркивается, как важно учитывать возможные капризы природы в тех случаях, когда природные факторы играют немалую роль в намеченной программе; где показано, что когда речь идет об извержении вулкана, нельзя терять ни минуты.

Чем большую роль в намеченных мероприятиях играют природные факторы, тем труднее бывает их предусмотреть и предсказать ход развития событий. Ибо природа столь сложная система, что при составлении графика работ человек порой не в силах предугадать грядущие события. Как правило, вмешательство природы приводит не к опережению графика, а к отставанию. Достаточно вспомнить, как при бурении наклонных шпуров нижнего ряда рабочие наткнулись на толстый слой песка, в то время как бурильные машины были оборудованы инструментом для прохождения через скалу. Или о том, как внезапно поднимался уровень лавы в потоке.

Предусматривалось все подготовительные работы закончить 10 мая и на следующий день взрывать перемычку. Для меня это было подарком ко дню рождения. Увидеть такой "салют" в такой обстановке да еще в момент завершения столь грандиозного мероприятия – тут и более избалованный человек почувствовал бы себя на седьмом небе!

Что ж, 11 мая меня действительно поздравили, но все прошло вполне традиционно: мы с друзьями подняли бокалы и чокнулись, стоя наверху, среди строительных машин. Я был вполне счастлив, ибо слушать приятные слова от тех, кого ты уважаешь, одно из самых больших удовольствий на свете. Каждый человек нуждается в поддержке и ободрении, ибо каждый подсознательно ощущает свое несовершенство и, дабы обрести уверенность в себе, должен видеть знаки одобрения со стороны окружающих. Но салюта мне не досталось: в графике произошел сбой, и взрыв пришлось перенести на 12 мая.

В этот самый день кампания противников проекта забушевала внизу, на уровне моря, с удвоенной силой. Газеты Палермо и Катании запестрели броскими заголовками "Динамитом хотят положить конец спорам", "Лава теперь не так страшна", "Продолжается полемика вокруг проекта отведения лавы", "В Рагальне боятся взрыва", "Ширится фронт противников проекта". Несколько профессоров Катанийского университета, членов "Италиа ностра", заявили, что отклонение потока лавы грозит нанести непоправимый вред окружающей среде. Повторяемые изо дня в день, такие заявления в конце концов внесли смятение в умы обитателей селений. Газеты сообщили, что жители Рагальны обратились с просьбой повременить со взрывом: лучше дождаться, пока угроза станет очевидной, поскольку в настоящий момент непосредственной опасности нет, во избежание таинственных катаклизмов, маячивших, если верить членам "Италиа ностра" и Лиги в защиту окружающей среды, на горизонте, надо выяснить, грозит ли поток селению, тем более что лава идет со скоростью, не превышающей 20 м/ч, и все еще находится в нескольких километрах от Рагальны.

Я не мог понять, почему проект вызывал такое бешенство. Глядя, как противники с пеной у рта защищают доводы, не выдерживающие, в сущности, никакой критики, я чувствовал, что мы имеем дело с чем-то похожим на религиозную или политическую ненависть. Вспоминал я по этому поводу и о том, как несколько лет назад в Италии бушевали страсти в стане противников закона, разрешающего разводы, а во Франции закона об искусственном прерывании беременности. Ненависть к инакомыслящему самая стойкая. И чем менее она обоснованна, тем труднее ее искоренить.

Вполне понятно, что у любого законопроекта, любой политической программы, любой религиозной догмы или даже такого проекта, как наш, всегда найдутся противники: люди неодинаково воспитаны, получили неодинаковое образование, к ним доходит разная информация, они живут в различном окружении, наконец, их способности мышления тоже различаются; неудивительно, что в итоге у человека вырабатывается позиция, не совпадающая, скажем, с позицией соседа. Однако противники данного проекта встретили саму идею отведения лавы с такой ненавистью, что их нынешняя позиция была не то что необоснованна, а просто выходила за пределы понимания. В ней невозможно было различить хоть какие-нибудь резоны – личные, политические или любые другие, менее явные.

Утром 11 мая стало ясно, что с бурением шпуров мы не укладываемся в срок и что взрывать можно будет в лучшем случае не раньше завтрашнего дня. Мы были расстроены, но еще больше, казалось, были разочарованы бесчисленные корреспонденты, получившие разрешение посещать площадку в определенные часы. Они уже две недели, а многие и дольше в нетерпении переминались с ноги на ногу не будучи в состоянии предложить своим читателям что-либо поинтереснее бесконечных перипетий и подробностей полемики, без всяких разумных оснований разжигаемой нашими противниками. Я пытался разъяснить журналистам, приехавшим порой издалека, из Лос-Анджелеса или даже из Токио, причины новых задержек. Одна из них, кстати остается неясной мне самому и сегодня: почему работы велись только днем? Было очевидно, что при трехсменной круглосуточной работе все можно было бы закончить уже неделю назад, тем более что люди, вынужденные работать по двенадцать и более часов подряд, валились с ног от усталости.

Мы, вулканологи хорошо знакомые с непредсказуемыми переменами в настроении вулкана, знали что все намеченное надо делать как можно быстрее, не откладывая, идет ли речь о кратковременном визите или о длительном исследовании, так как в любую минуту обстановка может радикально перемениться, причем в любую сторону: извержение может забушевать так, что придется убираться подобру-поздорову, но может и утихнуть в один миг. С самого приезда мне не давала покоя мысль, что надо бы организовать работы круглосуточно. Мне еще тогда сказали, что со следующего дня все будет именно так. Но ни на следующий день, ни через день сменная работа так и не началась. Мои коллеги также сожалели об этом, но не сумели привлечь на свою сторону профессора Катанийского университета – специалиста по инженерным сооружениям, отряженного администрацией для руководства работами. Я не могу точно сказать, до какой степени там, наверху, не сознавали неотложности ситуации, а в какой мере пошли на поводу у явных и скрытых противников проекта (а я почти уверен, что подобное давление оказывалось). Как бы то ни было, все мы и Барбери, и Виллари, и Легерн, и Аберстен, и Рипамонти, и я сам были убеждены, что каждый потерянный день уменьшает шансы на успех предприятия.

Я даже начал опасаться, что извержение кончится и наши противники отпразднуют победу: сам вулкан, сказали бы они, доказал ненужность затеянной операции. Однако именно теперь, когда полемика зашла столь далеко, на первый план выдвигалась не столько необходимость защитить несколько гектаров земель или несколько зданий, сколько возможность отработать технику защитных мероприятий на случай, если какой-либо населенный пункт, может быть та же Катания, оказался бы в критическом положении. Преждевременная остановка извержения лишила бы нас возможности приобрести ценный опыт, а "победа" наших противников, при всем своем негативном характере, прозвучала бы похоронным звоном для любых грядущих начинаний.

На следующий день, 12 мая, случилось, как и опасались вулканологи, непредвиденное: уровень потока, который ранее колебался в обычных пределах на несколько десятков сантиметров вверх или вниз, внезапно поднялся до самого верха стенки. Это произошло так быстро, что мы не успели подготовиться, и лава перелилась через перемычку. Рабочие едва успели извлечь из шпуров свои инструменты и отойти на несколько метров, как огненная жидкость перевалила поверх стенки в самой ее низкой точке, потекла по крутому склону и вмиг залила всю площадку, где только что кипела работа.