Текст книги "Крисп Видесский"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 4

На стол перед Криспом легла серебряная шкатулка с привязанным к ней пергаментным свитком. Принесший ее Барсим выглядел озадаченным и немного испуганным.

– Халогаи нашли это на лестнице, ваше величество, – сказал он.

– Поскольку они неграмотны, им пришлось обратиться ко мне, чтобы я прочел письмо, но я, увидав ваше имя на свитке, счел за благо принести это вам.

– Спасибо, – машинально отозвался Крисп и внезапно нахмурился:

– Постой, что значит – нашли? Кто ее принес?

– Не знаю, ваше величество. Не знают и стражники. По их словам, ее не было до тех пор, пока она не появилась.

– Чародейство, – прошептал Крисп, подозрительно уставясь на шкатулку. Неужели Петроний, однажды без успеха попытавшийся убить его волшебством, думает, что Крисп попадется на ту же удочку еще раз? Если так, он будет жестоко разочарован.

– Пошлите за Трокундом, Барсим. Пока он не скажет, что опасности нет, шкатулки я не открою.

– Весьма мудрое решение, ваше величество. Я немедленно распоряжусь.

Крисп решил поначалу, что и вскрывать письмо будет небезопасно, но в ожидании Трокунда от нечего делать все же развернул его.

Ничего погибельного или чародейного – да и вообще ничего – не случилось. Пергамент покрывали угловатые строки, написанные старинными буквами. Подписи не было, но автором письма мог быть только Арваш Черный Плащ, поскольку оно гласило: «Я принимаю твое золото в обмен на год покоя», и дальше: «Твой посланец покинул мой двор и движется домой. Надеюсь, что приложенный мною дар значительно улучшил его поведение».

Когда Трокунд явился, Крисп показал ему свиток и поделился подозрениями. Чародей закивал.

– Совершенно верно, ваше величество. Если в этой шкатулке таится колдовство, будьте уверены, я его раскрою.

Он принялся за работу, окружив себя склянками с порошками и разноцветными жидкостями. Через несколько минут жидкость в одной из склянок внезапно сменила цвет с синего на красный.

– Ха! – фыркнул Трокунд. – Тут все же были чары, ваше величество. – Он сделал несколько пассов, бормоча что-то себе под нос. Жидкость вновь посинела.

– Чары спали? – осведомился Крисп.

– Должно быть, ваше величество, – ответил Трокунд неуверенно и объяснил:

– Я обнаружил лишь заклятье сохранения, из тех, которыми зеленщики сохраняют свой товар свежим в любое время года. Прошу прощения вашего величества, но я понятия не имею, каким образом подобное заклятье может быть опасно. Как бы там ни было, я все же снял его.

– Так значит, если я открою шкатулку, ничего не случится? спросил Крисп.

– Не должно. – Трокунд вытряхнул на стол очередную горку чародейских приспособлений. – Но я буду готов ко всему.

– Хорошо. – Крисп решительно дернул защелку на крышке. Трокунд шагнул вперед, намереваясь защитить императора от того, что таилось внутри.

Крисп открыл шкатулку. Внутри лежал продолговатый кусок мяса, покрытый с одного конца кровавой коркой. Брови Трокунда недоуменно сошлись.

– Что это? – спросил он.

Крисп тоже не сразу признал содержимое шкатулки. Но в бытность свою крестьянином ему не раз приходилось разделывать коров, овец и коз. Для коровьего маловат, но овечий почти такого же размера…

– Это язык, – ответил он. Потом на память ему пришло приложенное к шкатулке письмо, и недоумение сменилось ужасом. Это – язык Яковизия, – выдавил Крисп.

Он захлопнул крышку, отвернулся, и его вытошнило прямо на прекрасный мозаичный пол.

* * *

Близ южной стены города Видесса лежал большой пустырь, часто использовавшийся как плац. Теперь на нем выстроились несколько кавалерийских полков – копейщики и лучники. Весенний ветерок трепал знамена. Солдаты отдавали честь, когда мимо них проезжали Крисп и Агапет.

– Снимайте с постов все гарнизоны по дороге, если только думаете, что в бою от них будет хоть капля пользы, – говорил Крисп. – Кубраты всегда любили играть с нами в салочки ударил и отскочил. Теперь пришла наша очередь. Если Арваш думает, что может купить у нас мир, калеча наших послов, мы вобьем в него немного соображения. По мне, он просто украл у нас сотню фунтов золота. Мы вернем его.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил Агапет. – Но что, если один из моих летучих отрядов столкнется с превосходящими силами врага?

– Отступайте, – ответил Крисп. – Ваша задача – чтобы Арваш и его головорезы занялись своей землей и не лезли в империю. Я не смогу послать вам подкреплений, пока Петроний не будет разгромлен. После этого вся армия двинется к северной границе, но до тех пор вы можете рассчитывать только на себя.

– Будет сделано, как вы скажете, ваше величество. – Агапет отдал честь, потом поднял правую руку. Взревели трубы, засвистели флейты, грянули барабаны, и кавалерия тронулась с места.

Крисп знал, что это добрые солдаты, а Агапет – хороший военачальник: видесские генералы хорошо изучали военное искусство и знали десятки способов использовать к своей выгоде даже мельчайшее преимущество. «Тогда чего я волнуюсь?» подумал Крисп. Может быть, потому, что серьезные и умелые видесские солдаты никогда прежде не сталкивались с халогаями Арваша. Может быть, потому, что серьезный и умелый Агапет уже позволил Арвашу однажды обмануть себя. «А может быть, – подумал Крисп, – причины нет вовсе. Как бы ни был хитер Арваш, он все же не Скотос воплощенный. Его можно победить. Когда-нибудь и Скотос будет повержен».

«Так что же я волнуюсь?» – спросил он себя вновь. От злости на себя он так резко дернул за уздечку, что Прогресс недовольно фыркнул. Назад в город Крисп скакал галопом. Ему давно стоило бы начать кампанию против мятежника Петрония; если бы не злодеяние Арваша, армия вышла бы в поход еще полмесяца назад.

Крисп двинулся не в свои палаты, а в Чародейскую коллегию, что лежала к северу от дворца. Предыдущим вечером до столицы довезли полумертвого Яковизия. В Чародейской коллегии самые искусные жрецы-целители Видесса совершенствовали свое мастерство, передавая его новым поколениям учеников. Туда же попадали и безнадежно больные, кому не могли помочь менее умелые лекари. К таким относился и Яковизий.

– Как он? – спросил Крисп у старшего целителя Дамаса.

Священник был среднего роста и средних лет, с загорелой лысиной и косматой седеющей бородой. Под глазами целителя болтались синюшные мешки – цена, которую священник платил за свой дар.

– Ваше… – начал он, зевнул и начал снова:

– Простите, ваше величество. Думаю, что он поправится, ваше величество. Мы дошли наконец до той стадии, на которой можем лечить саму рану.

– Его привезли еще вчера, – сказал Крисп. – Почему вы прежде ничего не делали?

– Мы совершили очень многое, – сдержанно ответил Дамас. – Мы многого добились, работая совместно с чародеями других направлений, ибо на рану были наложены чары, подобных которым я не встречал, и благого бога молю не встречать более никогда: чары, противодействующие исцелению. Чтобы обнаружить и снять это заклятье, нам и потребовалось столько времени.

– Заклятье против исцеления? – Криспу стало дурно от одной мысли о подобной гнусности, худшей, чем любая пытка, которой Арваш мог подвергнуть Яковизия. – Да кому такая мерзость могла в голову прийти?

– Не нам, ваше величество, и слишком долго, – ответил Дамас.

– И даже когда мы поняли, с чем имеем дело, нам пришлось потрудиться, чтобы превозмочь силу чар. Тот, кто накладывал их, воспользовался силой крови самого несчастного, отчего снять заклятье было вдвойне сложней. По сути, это намеренное извращение нашего ритуала. – Несмотря на усталость, жрец напрягся от гнева.

– Но теперь вы готовы к исцелению? – осведомился Крисп и после ответного кивка сказал:

– Отведите меня к Яковизию. Я хочу видеть, как его… вылечат. – Чтобы Яковизий видел его, понял, какую вину ощущает Крисп, отправивший его в посольство, несмотря на недобрые предчувствия.

Когда Дамас распахнул дверь в палату Яковизия, Крисп охнул.

Прежде кругленький и франтоватый аристократ был худ, грязен и оборван. От мерзкой вони Крисп закашлялся; в комнате стоял не просто запах давно немытого тела, но куда худшая вонь, точно от гниющего мяса. Из уголка рта больного тек желтый гной.

Лихорадочно блестящие глаза Яковизия были широко раскрыты и пусты, взгляд скользнул мимо Криспа.

У постели мечущегося Яковизия сидел жрец-целитель, за спиной которого ждали четверо дюжих прислужников.

– Ты готов, Назарей? – спросил Дамас.

– Да, отец. – Взгляд Назарея на секунду задержался на Криспе.

Когда император не шелохнулся, целитель пожал плечами и кивнул прислужникам:

– Начали, парни.

Двое схватили Яковизия за руки, третий силой раскрыл страдальцу рот и пропихнул между зубами обмотанную тряпками палку. До сих пор Яковизий не обращал на окружающее внимания, но при первом же прикосновении к губам забился, точно одержимый, душераздирающе крича и булькая нечленораздельно.

– Несчастный, – прошептал Дамас Криспу. – Ему мерещится в бреду, что мы хотим калечить его снова.

Крисп сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Несмотря на сопротивление Яковизия, четвертый прислужник запихнул ему в рот железную распорку, наподобие той, которые коновалы вставляют в рот лошадям, чтобы осмотреть зубы. Назарей засунул руку в рот больного и, ощутив напряженный взгляд Криспа, пояснил:

– Для исцеления я должен прикасаться к самой ране.

Крисп хотел было ответить, но Назарей уже впал в целительский транс.

– Благословен будь, Фос, владыка благой и премудрый, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать.

Раз за разом повторял жрец этот символ веры, подавляя сознание, сосредотачиваясь на предстоящем ему целительском труде.

Криспа всегда потрясала работа жрецов-целителей. Начало лечения он уловил, заметив, как напряглось тело Назарея. Яковизий продолжал стонать и метаться, но даже вспыхни он ярким пламенем – Назарей не заметил бы. Точно невидимая молния в душном воздухе, поток целительной силы устремился от жреца к больному.

Яковизий моментально обмяк. Крисп шагнул вперед, испугавшись, что сердце его бывшего хозяина не вынесло напряжения. Но Яковизий продолжал дышать, а Назарей – лечить: окажись что-нибудь не в порядке, жрец-целитель, несомненно, ощутил бы это.

Наконец Назарей отнял руку и вытер о рясу измаранные гноем пальцы. Прислужник вытащил изо рта Яковизия распорку. Тот уже пришел в себя. И прислужники отпустили его руки, когда он нетерпеливо дернулся.

Он низко поклонился жрецу-целителю, пробулькал что-то и, сообразив, что его не понимают, знаками потребовал письменных принадлежностей. Прислужник сбегал за вощеной табличкой и стилем. Яковизий нацарапал что-то и передал табличку Назарею.

– «Ну, что вы уставились?» – хриплым и медлительным от сокрушительной усталости, следующей за исцелением, голосом прочел Назарей. – «Отведите меня в баню – я воняю, как выгребная яма. И дайте поесть – всю кладовую на год вперед».

Крисп поневоле улыбнулся – Яковизий уже никогда не заговорит членораздельно, но его характер не изменился ничуть. Яковизий написал что-то еще и передал табличку Криспу.

«В следующий раз пошли кого другого».

Крисп, помрачнев, кивнул.

– Я знаю, что почести и золото не возместят тебе утраченного, Яковизий, но ты получишь все, что они могут дать.

«Да уж лучше бы так, – написал Яковизий. – Я это заслужил». Он ощупал внутренность рта, удивленно хмыкнул и опять поклонился Назарею. Нацарапав несколько строк на табличке, он вновь передал ее жрецу. «Святой отец, – прочел Назарей, – ране словно бы много лет. Только память еще свежа».

И за обычной хамоватой маской Яковизия Крисп увидал таящийся в глазах ужас.

Прислужник тронул Яковизия за плечо. Аристократ дернулся, скривился от злости на себя и милостиво кивнул слуге.

– Я только хотел сказать, превосходный господин, – произнес тот, – что готов проводить вас в баню. Это недалеко от Чародейской коллегии.

Яковизий вновь попытался заговорить, опять скривился и кивнул.

– Погоди, Яковизий, прошу, – остановил его Крисп, когда они собрались уходить. – Я хочу спросить тебя кое о чем.

Яковизий замер.

– Судя по твоим письмам, вы с Арвашем переплевывались ядом всю зиму. Что ты такого сказал, что он сотворил с тобой… это?

Аристократ снова вздрогнул, на сей раз – от пережитого ужаса.

Но все же склонился над табличкой. Закончив писать, он передал ее Криспу.

«Я и оскорблять-то его не хотел, вот в чем горе. Мы договорились о цене за год мира. Но договор надо скрепить клятвами. Арваш не хотел клясться ни по-кубратски, духами, ни ложными богами халогаев. «Ну так клянись Фосом», – бросил я ему. Уж лучше было предложить ему переспать с собственной матерью. «Это имя, громовым голосом вскричал он, – никогда более не слетит с моих губ, и с твоих – тоже». И тогда…»

На этом строка кончалась, но Крисп и так знал, что случилось тогда.

Он очертил над сердцем солнечный круг. Яковизий повторил его жест.

– Мы отомстим за тебя, – пообещал Крисп, – отомстим за все. Я уже послал полк Агапета в набег на кубратские земли. А когда я разделаюсь с Петронием, на Арваша двинется вся армия.

Яковизий опять попытался ответить словами и вновь остановился в досаде. Вместо ответа он кивнул, показал одним пальцем на запад, потом двумя – на северо-восток и снова кивнул, давая понять, что полностью одобряет избранный Криспом путь. Криспа это порадовало: хотя именно Яковизий помог ему сделать выбор прошлой зимой, он едва ли мог винить аристократа, если бы тот изменил мнение после всего пережитого. То, что Яковизий не передумал, лучше всяких слов убеждало Криспа в правильности решения.

Яковизий повернулся к слуге и демонстративно поскреб спину.

Слуга вывел его из палаты.

– Я в долгу у вас, – сказал Крисп Назарею.

– Ерунда, – отмахнулся жрец-целитель. – Я благодарю бога благого за то, что смог унять страдания Яковизия. Единственно волнует меня, что рана его имеет такую природу, что будет весьма беспокоить его, даже зажив. А заклятье, наложенное на рану, чтобы та не заживала… это немыслимое злодейство, ваше величество.

– Я знаю. – Крисп снова открыл табличку и перечитал слова, стоившие Яковизию дара речи. Человек, не желающий произносить или даже слышать имя Фоса, может быть только злодеем. «Если бы Арваш был настолько туп, как злобен, и если бы Петроний провалился к Скотосу в ад, и если бы Пирр смягчился, и если бы я был уверен, что Фостий – мой сын, и если бы да кабы я мог править одними «если»…»

* * *

Даже ранней весной на прибрежных равнинах было жарко и душно.

Дороги, впрочем, еще не высохли полностью, и армия на марше почти не поднимала пыли – причина начинать войну с весны не хуже любой другой, подумал Крисп, проезжая на Прогрессе берегами реки Эризы.

Армии такого размера Криспу видеть еще не приводилось – больше десяти тысяч солдат. Если бы Саркису за зиму удалось схватить или прикончить Петрония, гражданская война не пошла бы по второму кругу. Но, удержав Анфимова дядю от наступления, васпураканский генерал добился результата почти столь же впечатляющего: он убедил провинциальных военачальников, что выгоднее ставить на Криспа. Эти-то генералы и вели сейчас войска из города Видесса.

Как и следовало ожидать, в полях по обе стороны дороги работали крестьяне. Хотя войско Криспа было куда больше того, с которым он проезжал этой дорогой по осени, крестьяне не разбегались так испугано. Крисп счел это добрым предзнаменованием.

– Они знают, что мы не станем их грабить, – заметил он ехавшему рядом Трокунду. – Крестьяне не должны бояться солдат.

– До урожая далеко, так что взять с них все равно нечего, ответил чародей. – Оттого они и расхрабрились.

– Да ты, не иначе, кислого вина наглотался, – проговорил Крисп удивленно; такой цинизм сделал бы честь и Яковизию.

– Может быть, – отозвался Трокунд. – Но сейчас мы идем по землям, сохранившим вам верность, и наши припасы поступают исправно. Посмотрим, как поведут себя солдаты, вступив на земли, подвластные покамест Петронию.

– О да, если обоз попадет в беду, придется пограбить изрядно, – согласился Маммиан, один из провинциальных военачальников, решившихся связать свою судьбу с новым императором. Несмотря на возраст – было ему хорошо за сорок – и изрядное брюхо, Маммиан оставался отличным всадником. – Но мы и подеремся изрядно, а это все извиняет.

Крисп начал было говорить, что ничто не извиняет грабеж собственного народа, но промолчал. Если крестьяне на западе трудились на мятежника и против Криспа, они становились законной добычей для солдат – люди Петрония не стеснялись бы, достигнув земель, находящихся под властью столицы. Но так или иначе, страдали империя и казна.

– Гражданская война, – только и бросил Крисп, точно ругательство.

– Да, тяжелые времена, – согласился Маммиан. – Хуже гражданской войны может быть только одно – проигранная гражданская война.

Крисп согласно кивнул.

Два дня спустя его армия форсировала Эризу – сожженные мосты еще предстояло отстроить. В этот раз переправа прошла без приключений, хотя Крисп несколько раз ловил себя на том, что оглядывается, опасаясь увидеть императорского гонца, несущего весть о новой катастрофе. Но гонцов не появлялось, и одно это поднимало Криспу настроение.

Вскоре начали появляться следы боев: сожженные Саркисом за зиму деревни, невспаханные и незасеянные поля, развалины домов. На этом берегу Эризы крестьяне если и попадались, то бежали от солдат, как от чумы.

Дорога пошла вверх, взбираясь на холмистое западное нагорье.

Жирный чернозем равнин становился тощей, сероватой супесью.

Стояла весна, и луга еще зеленели, но Крисп знал, что летом солнце выжжет траву дотла. На равнинах крестьяне порой снимали по два урожая в год. Жители нагорья почитали счастьем, если могли получить один: здешние просторы лучше подходили для скотоводства, чем для земледелия.

Наступление Криспа превратилось из прогулки в войну на полпути между Эризой и городом Резаина. Император начал уже подумывать, а не решил ли Петроний вообще сдаться без боя, как разведчики, скакавшие впереди армии, вернулись назад. Крисп не понял, от кого они отстреливаются, пока не увидел, что разведчиков преследуют всадники.

– Это люди Петрония! – воскликнул он.

Отличить их от собственной кавалерии он мог лишь по тому, что они напали на разведчиков, – обе армии носили одинаковое вооружение. Еще одна, непредвиденная опасность гражданской войны.

– Да, благим богом клянусь, это мятежники, – согласился Маммиан. – И их там чертова уйма. – Повернувшись, он принялся отдавать команды трубачам, чья музыка разносила приказы по армии. Грянули трубы, солдаты строились, готовясь к бою, а Маммиан подгонял их ревом:

– Быстрее, лед вас возьми! Мы же только и ждали случая раз и навсегда покончить с вонючим предателем! Быстро, быстро, стройся!

За пару минут толстопузый генерал проявил больше прыти, чем за всю кампанию. Крисп удивленно воззрился на него. Проклятия, которыми Маммиан осыпал Петрония, и желчь, с которой он это делал, тоже оказались неожиданностью.

– Простите, что сомневался в вашей верности, генерал, промолвил Крисп, когда Маммиан остановился перевести дыхание.

– На вашем месте, -Маммиан хитро глянул на него, – я бы собственной тени не доверял, окажись она у меня за спиной. Могу я говорить прямо?

– Я на это надеюсь.

– Да, похоже на то, – раздумчиво сказал Маммиан. – Я знаю, что не больно-то помог вам осенью.

– Нет, но и Петронию – тоже. За это я тебе благодарен.

– Да уж надеюсь. Честно говоря, я выжидал. И извиняться за это не стану. Если бы вы заняли трон, не заслуживая его, Петроний быстро накрошил бы вас ломтиками. А я в конце концов помог бы ему; империи не нужны слабаки на троне. Но раз вы неплохо с ним сражались, и указы ваши по большей части были разумны… Маммиан злорадно потер руки, – я помогу вам повесить шкуру этого сукина сына на стенке. Выкинул меня со службы, да?!

– Выкинул? – недоуменно повторил Крисп. – Но ты военачальник…

– …Провинции, которой военачальник нужен, как ящерице баня, – перебил его Маммиан. – Я был с Петронием, когда он пару лет назад попытался захватить Васпуракан. Я ему прямо сказал, что у нас силенок на это не хватит.

– Я ему сказал то же самое перед началом похода, – заметил Крисп.

– И что он сделал? – поинтересовался Маммиан.

– Попытался меня убить. – Крисп вздрогнул. – Едва не преуспел.

Маммиан хрюкнул.

– Мне он заявил, что, дескать, если я не хочу сражаться, так он исполнит мое желание. Так я и застрял на равнинах, где никогда ничего не случается. А теперь мне подвернулся случай отплатить ублюдку той же монетой. – Он погрозил приближающимся всадникам кулаком. – Вы свое еще получите, гады!

Крисп тоже наблюдал за надвигающимся противником. Несмотря на малый военный опыт, он оценил вражескую армию как равную собственной. Император криво осклабился – битва будет более кровавой и менее решающей, чем он рассчитывал.

Над центром вражеского строя реяло синее знамя с золотым солнцем – такое же, каким размахивал рядом с Криспом знаменосец. Это не просто путало – Криспу казалось, что он будет биться с собственным отражением.

– Крисп! Автократор Крисп! – кричали его солдаты. Люди Петрония в ответ выкликали имя своего командира.

Крисп обнажил меч. Пусть он не был солдатом, но в горячке боя искусство фехтования не так уж важно. Перед ним выстроился отряд халогаев, готовых уберечь его от схватки; яркое весеннее солнце блестело на бритвенно-острых лезвиях секир. Крисп не спорил с ними, понимая, что может еще повоевать, несмотря на все усилия своих охранителей; даже начальнику стражи не дано предугадать исход сражения.

С убийственной легкостью взметнулись в небо стрелы. Люди валились с коней. Кто-то бился, пытаясь встать; кто-то лежал неподвижно. Падали кони, давя своих всадников. Над полем разносились вопли людей и конское ржание. Раненые лошади носились панически туда и сюда, сбрасывая седоков и сея хаос в рядах остальных.

Два строя смыкались. То здесь, то там солдаты уже не осыпали друг друга стрелами, а кололи легкими пиками и рубили саблями.

Над полем стоял оглушительный грохот: вопли, крики, гром копыт и звон металла. Оглядываясь, Крисп не мог понять, какая сторона пока побеждает.

Он посмотрел вперед, на второе императорское знамя. С некоторым удивлением он узнал среди воинов Петрония – частью по позолоченной кольчуге и красным сапогам, а больше по надменной легкости, с которой Анфимов дядя восседал на коне. Петроний тоже заметил соперника; даже с двух сотен шагов Крисп ощутил, как столкнулись их взгляды. Петроний указал на Криспа мечом, и его последователи устремились вперед.

Крисп вогнал шпоры в бока Прогрессу. Гнедой мерин заржал от боли и ярости и рванулся вперед. Но халогаи тоже не дремали. Один за одним он вцеплялись в удила, уздечку, упряжь.

– Проклятье, пропустите меня, – взревел Крисп.

– Нет, твое величество, – отвечали ему северяне. – Мы разделаемся с мятежником за тебя!

Петроний и его свита были уже близко. Халогайской гвардии у него не было, но вокруг самозванца собрались самые близкие его соратники, самые верные и храбрые. Саблями и пиками они врезались в ряды императорских телохранителей.

Наслушавшийся баек, Крисп никогда раньше не видел, как же халогаи сражаются на самом деле. Первые их ряды были просто сметены, стоптанные конями или пронзенные пиками, прежде чем они успели хоть поднять секиры. Но падали и солдаты Петрония – от огромных топоров их кольчуги защищали не лучше, чем холстина.

Лишенные брони лошади страдали еще больше. Даже мясники на бойнях орудовали топорами менее длинными, тяжелыми и острыми, чем те, которыми орудовали могучие северяне. Одного удара доставало, чтобы уложить лошадь на полном скаку; второй отправлял к праотцам всадника.

Людей Криспа и Петрония быстро разделил завал из мертвых и раненых. Халогаи рубили поверх него, конники самозванца пытались одолеть преграду. Ряды телохранителей таяли. Крисп обнаружил себя в первых рядах, и занятые битвой халогаи уже не могли удержать его.

Там был и Петроний – размахивающий окровавленной саблей; уж ему-то никто не говорил, что он слишком важная персона! Крисп пришпорил Прогресса. Инстинкт прирожденного солдата заставил Петрония вовремя обернуться. Зарычав, мятежник отразил удар и нанес в ответ такой, что шлем Криспа зазвенел.

Сражаясь, они осыпали друг друга одинаковыми проклятиями:

– Вор! Грабитель! Ублюдок! Разбойник! Сукин сын!!!

Но халогаев осталось в живых больше, чем соратников Петрония, и они с именем Криспа на устах устремились на помощь императору.

Петроний был слишком опытным солдатом, чтобы погибнуть, сражаясь до последнего. Вместе с остатком своей гвардии он поспешно отступил, задержавшись лишь, чтобы в последний раз погрозить Криспу кулаком. Император ответил фигурой из двух пальцев, популярной на улицах города Видесса.

Центр держался. Крисп огляделся, чтобы выяснить, как обстоят дела на флангах. Равновесие сил сохранялось. Ряды его войска проседали немного на левом фланге, ряды солдат Петрония – на правом. Ни у одного из военачальников не хватало сил, чтобы вывести часть армии из сражения и ударить по слабому месту в рядах врага, не подставив этим самым под удар себя. А потому солдаты рубили, и кололи, и резали, и кричали, и истекали кровью – и все ради сохранения равновесия.

Это мучило Криспа больше всего. Он полагал, что если война и имеет цель, так в том, чтобы решить вопрос быстро и навсегда.

Бесцельные страдания казались ему нелепым мотовством. Но когда он сказал об этом Маммиану, генерал покачал головой.

– Чтобы добраться до столицы, Петронию надо обойти вас. Ничья ему ничего не даст. А для ваших людей это первая проверка верности и мастерства. Ничья для вас ничем не хуже победы, потому что вы покажете империи, что не уступите сопернику на поле боя. И тогда, учитывая, что город Видесс ваш, я не стал бы ставить на Петрония.

Крисп неохотно кивнул. Именно холодный здравый смысл, как у Маммиана, он и старался в себе воспитывать. Но чтобы рассматривать с точки зрения здравого смысла простершуюся вокруг Криспа фабрику человеческой боли, требовалось больше самообладания, чем мог найти в себе император. Крисп хотел сказать об этом Маммиану, но тот не слушал его. Генерал всматривался в левый фланг, точно крестьянин, почуявший перемену погоды в разгар страды и опасающийся за свой урожай.

– Что-то там случилось, – произнес он уверенно.

Крисп тоже глянул налево. Он не так легко, как Маммиан, уловил странное скопление людей на фланге своих боевых порядков, уловил крики – тревоги, ярости и затем – триумфа. Стекавший по его лицу пот резко похолодел.

– Предательство, – выговорил он.

– О да. – Маммиан вложил в два эти слова бездну значения.

Генерал взревел, подзывая гонца, и принялся торопливо отдавать приказы, затыкая прореху в строю. Потом он замолк, пригляделся, и против его воли по лицу Маммиана расползлась недоверчивая ухмылка.

– Благим богом клянусь, – тихо сказал он, – это кто-то из них перешел к нам.

Крисп прекрасно понимал изумление Маммиана – оно точно соответствовало его собственным чувствам. Он боялся за верность собственных солдат, а не людей Петрония. Но немалая часть больше роты, возможно, даже целый полк – армии Петрония теперь кричала: «Крисп!» И не только кричала. Перебежчики обрушились на своих соседей справа, на самом фланге боевых порядков Петрония, и те, атакуемые с двух сторон, не выдержали и бросились бежать, ломая строй.

Изумление парализовало Маммиана ненадолго. Хотя прорыв и не был его заслугой, он знал, как использовать неожиданное преимущество. Левый фланг армии Криспа начал обходить распавшийся правый фланг Петрония, стремясь выйти врагу в тыл.

Но и Петроний знал свое дело. Он не пытался изменить исход уже проигранного сражения. Вместо того он выдвинул вперед хрупкий строй, отгораживая свой правый фланг и не давая Криспу окружить остальную армию. По всему полю боя его полки отступали, но, кроме правого фланга, это отступление не превращалось в бегство.

Даже разбитые, они оставались армией. Огрызаясь, выходя из боя, они отступали на запад к Резаине.

Криспу хотелось пуститься в погоню, но он еще не чувствовал себя в достаточной степени командиром, чтобы противоречить сдерживавшему армию Маммиану. Основная часть войск Петрония скрылась в том самом лагере, откуда выходила на битву, оставив теперь поле боя за Криспом.

Жрецы-целители переходили от одного раненого к другому, сначала торопливо, потом медленно, потом – спотыкаясь от усталости, по мере того, как брал свое их изнурительный труд. Лекари иного рода, которые трудились, не применяя чар, пользовали солдат с легкими ранениями, то зашивая порез, то смазывая вяжущим места, где кольчуга от удара продавила подбитый подкольчужник, расцарапав кожу.

А окруженный не только оставшимися халогаями, но и большей частью Саркисовых конников Крисп в это время приближался к отряду, чье предательство стоило Петронию проигранной битвы.

Телохранители его были настороже: Петроний был достаточно коварен, чтобы ради успешного покушения поступиться проигранным боем.

Завидев приближающегося императора, командир перебежчиков выехал ему навстречу. Криспу отчего-то казалось, что он уже видел этого человека, хотя они никогда прежде не встречались. Командир, явно из благородного сословия, был немолод, невысок и худощав, имел тонкое лицо, тонкий нос с горбинкой и узкую бородку одного цвета с его стальным шлемом.

– Ваше величество, – произнес он звучным тенором, отдавая честь правой рукой к сердцу.

– Благодарю за помощь, превосходный господин, – ответил Крисп, раздумывая про себя, какую же награду запросит перебежчик. Боюсь, я не знаю вашего имени.

– Ризульф, – ответил офицер так, словно Крисп обязан был знать, кто такой Ризульф.

Через секунду он вспомнил.

– Вы отец Дары! – выпалил он. Неудивительно, что лицо Ризульфа показалось ему знакомым. – Ваша дочь пошла в вас, превосходный господин.

– Это я уже слышал. – Ризульф коротко хохотнул. – Осмелюсь сказать, что ей мое лицо больше подходит.

– Что делает родич Автократора в рядах его врагов? – жестко осведомился Маммиан, с подозрением оглядев Ризульфа.

Крисп наклонился вперед в ожидании ответа.

Ризульф поклонился – сначала Маммиану, а потом Криспу, прежде чем ответить:

– Прошу вас не забывать, что, прежде чем Анфим прошел по мосту между светом и льдом, я приходился родичем и Петронию. А когда Анфим погиб… – Ризульф глянул Криспу в глаза, – я не был уверен, какого рода связь вы поддерживаете с моей дочерью, ваше величество.

Криспа и самого порой интересовало, что же это за связь.

– Ваш внук будет императором, превосходный господин, – ответил он.

Чистая правда, кем бы ни был отец Фостия, подумал он про себя.