Текст книги "Путь Короля. Том 2"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Джон Холм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

Вмешался еще один голос, тихий голос еврея Сулеймана, уже говорившего почти без акцента на принятом во флоте смешанном англо-норвежском жаргоне.

– Небезынтересное мнение, юная леди. Хотелось бы знать, что вы скажете о боге, чье имя не произносят, – поскольку никто не понял, он пояснил: – О боге моего народа. О боге евреев.

– Евреи живут в коридоре, – решительно начала Свандис, – на дальнем берегу Внутреннего моря. Все армии мира вечно ходили туда и сюда через их земли. Арабы, греки, римляне, все. Евреи всегда были как жабы под бороной, с самого начала времен, так мне рассказывали. Вы слышали, как кричит жаба, когда борона цепляет ее? Она кричит: «За меня отомстят!» Евреи сотворили бога абсолютной власти и абсолютной злопамятности, он никогда не прощает ничего, сделанного против его народа, и он отомстит за все – когда-нибудь. Когда придет Мессия. Он шел очень долго, и, говорят, вы распяли его, когда он пришел. Но если вы верите в то, что делаете, не имеет значения, что Мессия никогда не придет, потому что он грядет всегда. Так живут евреи.

Шеф рассматривал лицо Сулеймана в свете костра, выискивая малейшие следы неудовольствия или гнева. Он не заметил ничего.

– Интересное мнение, моя принцесса, – медленно проговорил Сулейман. – Вижу, у вас для всех готов ответ.

– Не для меня, – сказал Шеф, допивая свою кружку. – Я видел богов во снах. И другие видели меня в тех же самых снах, так что это не просто мое воображение. Мне показывали то, что происходит очень далеко, и все оказалось правдой. Так же, как у Виглика Провидца, у Фармана, жреца Фрея и у других людей Пути. И я говорю вам, боги не созданы моим воображением! Кто укусил меня, Свандис, ведь ты видела следы у меня на теле! Создание Локи или любимец Одина? Но не мое сознание. Я даже не люблю своего отца Рига, если он мой отец. Без богов мир был бы лучше, говорю я. Если бы мы действительно все верили в то, во что хотим, я бы верил Свандис. Но мне лучше знать. Зло идет от богов. Люди тоже злы, им приходится быть злыми. Если бы боги создали лучший мир, тогда и люди были бы лучше.

– Мир станет лучше, – прогремел своим могучим басом Торвин, – если мы сможем освободиться от цепей Скульд.

– Помни об этом, Свандис, – поднимаясь, сказал Шеф. Он остановился, не доходя до своего одеяла на песке. – Я говорю то, что хочу сказать, это не шутка и не оскорбление. Ты заблуждаешься насчет богов Пути, или, по крайней мере, ты не смогла мне объяснить то, что я знаю. И все равно, в этом может заключаться какое-то новое знание – если не божественное знание, то людское. А для этого и Путь. Для знаний, а не для приготовлений к Рагнароку.

Свандис опустила глаза, непривычно молчаливая, беззащитная перед похвалой.

Глава 11

На следующее утро маленький флот северян, насчитывающий теперь лишь одиннадцать кораблей, был готов к отплытию в тот момент, когда стоящий в самой вышине дозорный заметил на небе первый проблеск солнца. Ночью многим снилось пламя, и никто не хотел оказаться в ловушке между враждебным берегом и красными галерами греков.

Организацию отхода Шеф предоставил Бранду, которому не раз доводилось покидать береговые плацдармы. Неуклюжие двухмачтовики пошли первыми, выгребая своими громоздкими веслами в ожидании первого дуновения бриза, который каждое утро дул от остывшей за ночь суши в сторону теплого моря. Четыре оставшихся дракара приготовили весла, едва касаясь кормой берега. К ним всем гуртом, но командиры сзади, подбежали дозорные, охранявшие береговую тропу, одновременно отталкивая корабли и забираясь в них, а Бранд заботливо пересчитал людей. Десять гребков – и корабли викингов вышли на открытую воду, легко поспевая за «Победителем Фафнира».

Осталось снять две последних группы. На каждом из утесов, стороживших вход в бухту, Шеф поставил по дюжине человек, дав им пучки сухой травы и смолу, чтобы зажечь сигнальные факелы, если враг попытается прорваться в гавань. У викингов и для таких людей была разработана процедура отхода. По приказу появились канаты, и дозорные стали спускаться вниз подобно паукам на конце паутинки. Викинги сначала опускали своих неопытных английских товарищей, понял Шеф. Люди коснулись земли, бросились в воду, ухватились за выставленные весла и были втянуты на борт.

Теперь за дело взялись мастера, они спускались в три раза быстрее, словно по другому склону холма уже поднималась вражеская армия. Канаты крепили к прочно вбитым колышкам и дважды обматывали вокруг пояса, затем викинги, развернувшись лицом к скале и упираясь в нее ногами, быстро скользили по канатам вниз. Попав в воду, они освобождались от веревок.

И все-таки они кого-то оставили! Когда последний воин забрался в поджидавший его корабль, Шеф заметил вверху чью-то голову и машущую руку. Он даже смог узнать косоглазого парня. Это был вчерашний изобретатель, который хотел привязать к факелам ткань от воздушных змеев. Шеф уже знал его имя: Стеффи, он же Косой, известный как самый худший стрелок из арбалета во всем флоте. Стеффи отнюдь не выглядел встревоженным, даже широко улыбался. До Шефа донеслись его слова:

– Я придумал новый способ спускаться! Смотрите!

Стеффи подошел к высшей точке утеса, заглянул в глубокую воду в ста футах внизу, на которой легко покачивались корабли. Что-то было привязано у него к спине и волочилось сзади. Шеф закрыл глаза. Еще один человек, который думает, что сможет летать. По крайней мере, под ним вода. Если он не ударится о скалу. Если не утонет, пока его будут вытаскивать.

Стеффи отошел на несколько шагов, неуклюже разбежался и прыгнул со скалы. Едва он оказался в воздухе, как что-то словно раскрылось у него за спиной. Ткань от воздушных змеев. Квадрат футов восьми в поперечнике, привязанный бечевками к своеобразному поясу. Когда маленькая фигурка устремилась вниз, ткань, казалось бы, наполнилась воздухом, образовала вверху нечто вроде купола. Несколько мгновений падение замедлялось, фигура чудесным образом зависала в воздухе, снова стала отчетливо видна улыбка Стеффи.

Затем что-то пошло не так, Стеффи начал раскачиваться в воздухе из стороны в сторону, улыбка исчезла с его лица, он отчаянно дергал за бечевки и размахивал ногами. Всплеск воды, едва ли в двадцати футах от борта. Два викинга Бранда, как тюлени, обрушились в воду. Они вынырнули вместе со Стеффи, у которого струилась из носа кровь, отбуксировали его к «Победителю Фафнира», передали в протянутые руки и уплыли на свой «Нарвал».

– Все шло как надо, – бормотал Стеффи. – А потом воздух стал выплескиваться, словно… словно из переполненной кружки. – Я сохранил ткань, – добавил он, потянув за привязанную к снятому уже поясу бечевку. – Я ничего не потерял.

Шеф похлопал его по плечу.

– В следующий раз, когда решишь прыгать, предупреди нас. Человек-птица.

Он отвернулся, помахал рукой Хагбарту. Флот медленно двинулся на веслах в море, каждый впередсмотрящий высматривал на горизонте малейший признак вражеских галер или не менее опасных разведчиков под косым латинским парусом.

Ни следа. Хагбарт покашлял, задал главный вопрос:

– Государь? Какой курс взять? На юг и назад на базу?

Шеф покачал головой.

– Пойдем прямо в море, как можно дальше, насколько успеем зайти до полудня. Когда ветер стихнет и мы снова станем беспомощны. Я хочу, чтобы мы оказались в такой дали, где ни один христианский разведчик нас не найдет. Скоро они шеренгой проплывут вдоль берега. К тому времени мы должны скрыться за горизонтом.

Военный совет в полдень, – добавил он. – Передай Бранду, чтобы поднялся к нам на борт.

Он повернулся, чтобы повесить свой гамак. После ночи, проведенной на кишащем клещами песке, многие люди были измотаны. Свободные от вахты на парусах и «вороньих гнездах» последовали примеру короля.

* * *

Спустя несколько часов Шеф и его советники собрались около передней катапульты «Победителя Фафнира» под навесом, прикрывающим палубу от лучей полуденного солнца. Король сидел на раме онагра. Вокруг сидели и лежали на палубе четыре жреца Пути: Торвин, Хагбарт, Скальдфинн и Ханд, а Бранд прислонился гигантской спиной к форштевню, увенчанному головой дракона. Подумав, Шеф решил опять позволить еврею Сулейману присутствовать на совете. В нескольких футах поодаль, с разрешением слушать, но не вмешиваться, пока не спросят, сидели на корточках Квикка и Озмод, приготовившиеся сообщить команде о принятом решении. Между ними с мрачным выражением лица стоял юный Мухатьях. Он почти ничего не понимал из того, что говорилось на принятой людьми Пути смеси английского и норвежского языков – ни тот, ни другой он не позаботился выучить за долгие недели, которые провел на корабле. Однако он мог пригодиться, чтобы ответить на какие-то вопросы.

– Отлично, – начал Шеф без лишних формальностей. – Вопрос только один: куда мы двинемся?

– Назад в Кордову, – тут же ответил Хагбарт. – Или, по меньшей мере, в устье Гвадалквивира. Сообщим халифу, что произошло. Он узнает об этом еще до нас, кому-то из арабов удалось уйти, но мы хотя бы заявим, что не спасались бегством.

– Однако нам придется сказать ему, что мы не смогли разбить греческий флот, – отозвался Шеф. – Эти мусульмане не любят неудачников. Особенно после того, как мы обещали победить.

– Но ведь идти нам больше некуда, – пробасил Бранд. – Пойдем на север – про нас сообщат грекам. Пойдем, как сейчас, еще дальше в море – что ж, говорят, там есть острова, но они в руках христиан. Они нас поймают. Но я согласен, что нет смысла возвращаться к халифу. Почему бы нам просто не отправиться восвояси? Может быть, по пути еще разживемся чем-нибудь. Пройдем через пролив в океан, поплывем домой, посмотрим, не найдется ли где несколько монеток, чтобы окупить расходы на путешествие. У христиан с французского побережья, – добавил он, взглянув на внимательно слушающего Сулеймана. – Если мы решим, что мы по-прежнему в союзе с халифом.

Шеф покачал головой:

– Нет. Даже если мы разбогатеем, мы вернемся домой без того, за чем пошли. Если ты не забыл, мы отправились в путь ради новых знаний. Я, по крайней мере. Ради знаний о полетах. А теперь еще и о греческом огне. Не забывай, если христианская империя научится его делать, в следующий раз мы можем встретиться с ним в Канале. Теперь мы не будем в безопасности даже дома.

– Нам больше некуда идти, – упрямо твердил Бранд. – Безопасно только двигаться, а не стоять на месте. Безопасных гаваней не осталось. Здесь, во Внутреннем море.

Все молчали, а корабль покачивался на тихой волне. Солнце палило, а команда растянулась на палубе, предаваясь таким малопривычным удовольствиям, как тепло и безделье. Корабельные кладовые были набиты съестными припасами и бочками с пресной водой. Беспокоиться не о чем, по крайней мере в ближайшее время. Тяжким грузом давила только необходимость принять решение. И англичане и викинги находились одинаково далеко от родины, их отделяли от нее полчища врагов; врагов и ненадежных союзников.

Молчание нарушил Сулейман. При этом он стал разматывать свой тюрбан, чего никогда не делал раньше.

– Вполне возможно, что я найду для вас безопасную гавань, – сказал он. – Как вы знаете, многие люди моего народа, евреи, живут под властью кордовского халифа. Но я вам не рассказывал, что есть еще другие – их тоже много, – на которых эта власть, скажем так, не совсем распространяется.

– На другом краю Внутреннего моря? – поинтересовался Шеф. – В стране, где был распят Христос, как бы ее ни называли?

Сулейман наконец размотал тюрбан и встряхнул длинными волосами. На голове у него оказалась маленькая круглая шапочка, по-видимому приколотая шпильками. Уголком глаза Шеф заметил, что юный Мухатьях привстал, но Квикка и Озмод не слишком нежно усадили его обратно. Происходило что-то, чего Шеф не понимал.

– Нет, – ответил Сулейман. – На этом краю. На севере, между королевством франков и Кордовским халифатом. Там, в горах, уже долгие годы живет мой народ вместе с людьми других религий. Они платят халифу налоги, но не всегда подчиняются ему. Думаю, вам там будут рады.

– Если это на севере, – сказал Бранд, – нам надо будет опасаться христиан, а не халифа.

Сулейман помотал головой:

– Горные тропы почти непроходимы, и у нас есть много крепостей. В любом случае, как сказала вчера вечером принцесса, у моего народа большой опыт жизни… в коридоре. Войска императора прошли там с нашего разрешения и не заходили в город. Императору пришлось бы много воевать, чтобы покорить наше княжество. Мы называем его Септи-мания, хотя живущие среди нас франки зовут его Руссильон. Отправимся в Септиманию. Там вы сможете познакомиться с новым вероучением.

– Почему ты предлагаешь нам это? – спросил Шеф.

Сулейман оглянулся на Свандис, стоявшую у борта вне пределов слышимости.

– Многие годы я был слугой Книги – Торы, и Талмуда, и даже Корана. А теперь вы – некоторые из вас – открыли для меня кое-что новое. Теперь я тоже разделяю вашу жажду знаний. Знаний не из книг.

Шеф перевел взгляд на все еще боровшегося Мухатьяха.

– Отпусти его, Квикка. – Шеф продолжал на самом простом арабском: – Мухатьях, что хочешь сказать, говори. Говори осторожно.

Освобожденный юноша мгновенно вскочил на ноги. Рукой он хватался за висевший на поясе кинжал, но Квикка и Озмод были начеку, готовые при необходимости снова сбить его с ног. Шеф заметил, что и Торвин вытащил молот, который всегда носил на поясе. Но Мухатьях выглядел слишком разъяренным, чтобы обращать внимание на угрозы. С дрожью в голосе он указывал на Сулеймана и ругался:

– Еврейский пес! Ты столько лет жрал хлеб халифа, и твой народ жил под его защитой. Теперь вы стараетесь сбежать, покинуть Шатт аль-Ислам, путь покорных воле Аллаха. Вы готовы якшаться с любым, словно портовая шлюха с провалившимся носом. Но берегитесь! Если вы собираетесь впустить христиан в Андалузию, они вам припомнят, что вы распяли их бога, – да падет проклятье Аллаха на тех, кто поклоняется рожденному в постели! А если ты собираешься связаться с этими, – Мухатьях обвел рукой вокруг, – помни, что они варвары, которые шляются по миру, будто засранные бараны, нынче здесь, а завтра там.

К Шефу и Скальдфинну обратились лица ожидавших перевода.

– Он назвал Сулеймана предателем, – пояснил Шеф. – О нас он тоже не слишком высокого мнения.

– Почему бы его просто не выбросить за борт? – поинтересовался Бранд.

Шеф надолго задумался, прежде чем ответить. Мухатьях, который не понял последней реплики, тем не менее о чем-то догадался по застывшему лицу Шефа и энергичному жесту Бранда. Он побледнел, заговорил было, остановился и попытался выглядеть хладнокровным.

Наконец заговорил Шеф:

– Он совершенно бесполезен в том, что касается знаний. Но мне очень нравится его хозяин Ибн-Фирнас. Мы оставим Мухатьяха. Может быть, однажды он пригодится нам в роли посланца. И потом, он кое-что для нас сделал. – Шеф оглянулся, встретился взглядом со Скальдфинном: – Он подтвердил, что Сулейман говорит правду. Иначе мы бы в это не поверили. Еврейский город в Испании! Как в такое поверить? Но это, кажется, правда. Я считаю, что мы должны туда отправиться. Обосноваться там. Постараться расстроить планы христиан. Вернее, не христиан, мы против них ничего не имеем. Планы Церкви и поддерживающей ее Империи, планы императора Бруно.

– И попытаться раскрыть тайну греческого огня, – добавил Торвин.

– И дать Стеффи еще одну возможность полетать, – согласился Шеф.

Слушатели согласно закивали головами, послышался одобрительный гул. Темные глаза Сулеймана просияли от удовольствия.

С «вороньего гнезда» раздался крик впередсмотрящего:

– Там, на севере! Парус. Треугольный. Похоже на рыбачью лодку, она милях в четырех. Идет на запад, нас, наверно, еще не увидела.

Шеф подошел к форштевню, раздвинул свою подзорную трубу, попытался различить на горизонте треугольный парус.

– Как ты думаешь, Бранд, твой «Нарвал» сможет догнать ее, на веслах против латинского паруса?

– При таком штиле – запросто.

– Тогда отправляйся за ними, потопи лодку, убей всех, кто на борту.

Бранд замялся.

– Я вовсе не против того, чтобы убивать, ты же знаешь, – сказал он. – Но это могут быть просто бедняки, которые ловят рыбу.

. – Или шпионы греков. Или и то и другое одновременно. Мы не можем полагаться на случайность. Иди и выполняй приказ. Если тебя тошнит, возьми арбалеты.

Шеф повернулся и пошел к своему гамаку, считая обсуждение законченным. Бранд глядел ему вслед, и на лице его читалась внутренняя борьба.

– И этот человек всегда говорил мне не жадничать из-за добычи, всегда заботился о рабах.

– Он по-прежнему заботится о рабах, – отметил Торвин.

– Но он готов убить невинных людей ни за что, просто потому, что они могут быть опасны. Даже не для удовольствия, как это делал Ивар, и не для того, чтобы заставить их говорить, как старик Рагнар Волосатые Штаны.

– Может быть, Локи вырвался на свободу, – сказал Торвин. – Лучше сделать, как он говорит. – И жрец суеверно ухватился за свой нагрудный амулет в виде молота.

* * *

В тот же самый день, в тот же самый момент и не так уж далеко от флота северян, Бруно, император франков, германцев, итальянцев и бургундцев, медленно и неохотно поднял свой щит, но не для того, чтобы защититься от летящих в него весь день стрел, обломанные острия которых уже усыпали кожаную поверхность щита. Нет, он защищался от жара, исходящего от яростно пылавшей перед ним башни. Он не хотел терять из виду эту башню, надеясь, хотя и тщетно, что оттуда раздастся последний крик и каким-нибудь образом удача еще повернется к нему в этот день. Однако даже для императора-аскета жар был слишком силен.

Этот день не задался с самого начала, еще один плохой день. Бруно был уверен, что на этот раз крепость падет, и она пала. Но все же он надеялся, он ждал, что после многодневных испытаний ее защитники образумятся, примут его предложение, позволят императору проявить милосердие, на которое они вряд ли смели рассчитывать. Его способ осады горных крепостей снова и снова оправдывал себя на мусульманском побережье, и его воины понимали это. Первым делом надо было подтащить гигантский требукет, противовесную катапульту Эркенберта, достаточно близко, чтобы один из огромных валунов мог попасть в ворота крепости. Снести ворота, ворваться в крепость. Но у этой машины были свои недостатки. В отличие от легких онагров, дротикометов и ручного оружия, противовесная катапульта требовала установки на плоскости. На плоскости и вблизи цели, не дальше чем за две сотни двойных шагов.

Здесь, в Пигпуньенте, вблизи ворот не было горизонтальных площадок, одни крутые склоны. Братья Ордена Святого Копья мрачно загнали защитников в стены крепости, мрачно вырубили в растрескавшейся скале площадку для установки требукета. Защитники дождались, пока все будет сделано, потом стали скатывать по склону камень за камнем, и каждый камень перебрасывали через стену добрых два десятка человек. Братья мрачно вбили в скалу шесты, настелили на них бревна, сделали укрытие для драгоценной машины. Сотни грузчиков собрались для подъема требукета и камней противовеса. Еще труднее было доставить метательные валуны, которые наконец притащила на деревянных санях цепочка потных, задыхающихся людей.

И они сделали это: установили машину, метнули первый валун, который пролетел над самыми воротами, так что дьякон Эркенберт смог приступить к своим загадочным вычислениям и сказать, сколько веса нужно снять, чтобы следующий валун попал точно в деревянные ворота. А затем, когда дело было сделано и угроза стала ясна, Бруно послал вести переговоры одного из лучших своих людей, брата Гартнита из Бремена. Всем гарантируется жизнь и свобода. Отдать нужно будет только то, что находится внутри крепости. Бруно был уверен, почти уверен, что защитники примут это предложение, они ведь должны понимать, что как только будет проделана брешь, по всем законам, Божьим и человеческим, не может быть пощады никому, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, из-за которых штурмующие крепость подверглись таким мучениям и опасностям. Все братья, даже из Ордена Копья, искоса смотрели на императора, когда тот послал Гартнита на переговоры, они понимали, что это означает потерю их традиционных привилегий, за право на которые все проливали пот, а слишком многие – и кровь тоже: убивать и грабить, мстить и насиловать. Братья давали обет целомудрия, никогда не женились, словно монахи. Однако обет не распространялся на то, что происходило во время штурма. В конце концов, все их партнерши не доживут до следующего дня. Братья нуждались в отдушине, которую предоставлял им обычай.

Однако они позволили Гартниту выйти вперед, зная, что у их повелителя есть свои планы. Они услышали предложение, выкрикнутое Гартнитом на вульгарной латыни, которую большинство из них понимали. Кое-кто из них даже точнее, чем Бруно, угадал настроение осажденных и приготовился к шквалу стрел, который являлся традиционным ответом на предложение сдаться. Гартнит, укрывшись за своим несоразмерно огромным щитом, мантелетом, тоже был наполовину к этому готов.

Но никто не ждал колоссальной мраморной колонны, перелетевшей через стену и обрушившейся подобно палице гиганта. Один ее конец разнес мантелет и размозжил Гартнита почти пополам, и колонна в туче пыли покатилась вниз по склону. Все явственно слышали, как жалобно стонет храбрый Гартнит с проткнутым сломанными тазовыми костями мочевым пузырем, пока сам император не избавил его от мучений с помощью своего miserecorde, длинного тонкого кинжала, предназначенного как раз для этих целей.

Затем братья мрачно выстрелили из требукета следующим валуном, снесли ворота, прорвались внутрь и сквозь баррикаду, которую, как и ожидали, встретили на внутреннем дворе, потом стали выкуривать последних защитников из башен, аттика, лестниц и подвалов. Защитники крепости мрачно отбивались, не оставляя ни единого человека, при отступлении добивая своих раненых, пока их не загнали в последнюю башню. В ней были одни мужчины. Бруно сам увидел, когда атакующие ворвались во внутреннее помещение крепости, что на полу рядами лежат женщины, старики, дети, скорчившиеся, ничком или со скрещенными на груди руками: все отравленные, убитые, ни одного живого. И лишь последние человек двадцать заперлись в башне, которую подожгли люди императора.

Бруно опустил щит, осторожно, опасаясь стрелы, нерешительно шагнул вперед. Он рисковал показаться идиотом, но необходимо было выполнить то, что он задумал. Он еще раз крикнул:

– Эй, вы, там! Еретики! Если вам жарко, выходите и сдавайтесь. Я даю вам слово, слово рыцаря и кайзера, что вам не причинят вреда. Никто в мире не мог бы биться лучше вас. Вы сделали достаточно.

В ответ только треск и столб пламени. Братья снова косились на Бруно, размышляя, не сошел ли император с ума. И тогда из самой середины огня раздался голос:

– Знай, император. Я капитан Маркабру, все еще, увы, imperfectos, несовершенный. Нам наплевать на тебя и на твой огонь. Ныне же, как благочестивый разбойник, я буду в раю с моим Господом. Потому что Господь милостив. Он не даст нам гореть и в этом мире, и в другом.

Раздался треск обрушившихся стропил, поднялся клуб дыма и пыли, наступила долгая тишина, нарушаемая лишь шумом огня. И никаких знакомых звуков грабежа, воплей, слез, просьб о пощаде. Только треск пламени и гул падающих камней.

Бруно попятился назад, все еще держа поднятый щит. Теперь, когда сражение окончилось, появился Эркенберт в сопровождении своих не отстающих ни на шаг телохранителей. Он с удивлением увидел в голубых глазах императора удовлетворение и даже радостные огоньки.

– Отлично, теперь мы кое-что узнали, – сказал Бруно тощему англичанину.

– И что же?

– Ублюдки что-то спрятали здесь. Теперь нам осталось только найти это.

* * *

«Победитель Фафнира» призраком скользил в ночи, остальные корабли шли за ним следом, под всеми парусами, едва оставляя на воде легкую рябь. Шеф сидел около форштевня, свесив ноги за борт и время от времени ловя прохладные водяные брызги. Словно на морской прогулке, подумал он. Ничего похожего на холод и голод во время его долгого путешествия по Северу. Шеф вспомнил обожженное лицо и тело Сумаррфугла и как кожа трескалась под рукой, когда он загонял кинжал.

Кто-то подошел со стороны, где у Шефа не было глаза. Он резко обернулся и успокоился. Почти успокоился. Это была Свандис в своем белом платье, незаметно ставшая позади него.

– Знаешь, Бранд не убил тех рыбаков, – заговорила она. – Он потопил их лодку, но дал им время сделать плот и погрузить на него пресную воду. Оставил им пару весел. Бранд сказал, что рыбаки доберутся до материка или до одного из островов дня за полтора, достаточно времени, чтобы мы успели уйти.

– Если их не подберет кто-то из их приятелей, – пробормотал Шеф.

– Ты хочешь превратиться в такого человека, как мой отец? – Свандис несколько мгновений помолчала. – В конце концов, говорят, что ты тоже eigi einhamr, человек не с одной кожей. Это из-за того, что ты видишь в своих снах. Ты не расскажешь мне о них? Что это было, что оставило прошлой ночью отметины на твоем бедре? Они выглядят как укус ядовитой гадюки. Но ты не распух и не умер. И отметины уже исчезли.

Шеф задрал край сорочки, в смутном свете звезд уставился на свое бедро. Теперь там ничего не было, во всяком случае ничего, что можно было бы разглядеть. Может быть, следует рассказать ей. Он чувствовал тепло ее тела, приятное в ночной прохладе, улавливал слабый женский запах, заставивший его на мгновение задуматься, каково это будет – обнять ее и зарыться лицом в ее грудь. Шеф никогда в жизни не знал женской ласки, мать не подходила к нему ближе вытянутой руки, судьба разлучила его с Годивой, его единственной любовью. Он почувствовал искушение отдаться ласке. И немедленно отогнал его от себя. На них смотрят, склонить голову и просить обнять его, словно плачущего ребенка, – позор для drengr'а, воина. Но поговорить можно.

Шеф неторопливо начал описывать ей подробности своего последнего сна. Лестница. Ощущение как у мыши среди людей. Поднимающийся по лестнице великан, грохот его сапог. Гигантский змей, который ползет следом, не отстает от бога Локи, потому что Шеф уверен, то был именно Локи. Змеиный погреб богов, со змеями под ногами, одна из них укусила Шефа.

– Поэтому я и верю в богов, – закончил Шеф. – Я видел их, я их чувствовал. Вот почему я знаю, что Локи освободился и готовит месть. Если это нужно еще как-то подтверждать после Сумаррфугла.

Какое-то время Свандис молчала, и за это он был ей благодарен. По-видимому, она размышляла, собираясь что-то сказать, а не просто отмолчаться.

– Скажи мне, – в конце концов спросила Свандис, – было в твоем сне что-то, что напоминало тебе виденное раньше? Что-то, о чем Ты мог размышлять, перед тем как уснуть. Ноги, например. Ноги поднимающегося по лестнице бога. Ты сказал, что видел их.

– Ноги? Они были как у Бранда. – Шеф со смехом рассказал ей, как они маршировали по Кордове и один араб с изумлением разглядывал Бранда, от его гигантских ног до верхушки шлема. Как он не мог поверить, что такие ноги принадлежат человеку.

– То есть у тебя в голове уже была картинка вроде этой? А как насчет змей? Ты ведь видел змеиный погреб.

И снова Шеф ощутил укол сомнений и подозрений. Все-таки она была дочерью Ивара и внучкой самого Рагнара.

– Я видел, как твой дед умер в змеиной яме, – коротко сказал он. – Разве тебе никто не рассказывал? Я слышал, как он пел свою прощальную песнь.

– Он любил брать меня на колени и петь мне, – сказала Свандис.

– Он любил своим длинным ногтем прокалывать людям глаза, – возразил Шеф. – Мой друг Кутред вырвал ему этот ноготь клещами.

– Итак, змеиную яму ты тоже видел, – продолжала Свандис, – и видел, как в ней умер человек. Ты был тогда очень напуган? Ты представлял самого себя в этой яме?

Шеф ненадолго задумался.

– Ты хочешь мне сказать, что эти мои видения – я не считаю их просто снами, – что они вообще не посланы мне богами? Они образуются в моей голове из того, что я видел раньше и чего испугался? Они подобны сказаниям, сагам. Только их рассказывает идиот, без начала и без конца, и они едва-едва связаны друг с другом. Но они не такие. Я чувствую, что они… они много больше этого.

– Потому что ты в это время спишь, – сказала Свандис. – Ты не можешь мыслить здраво.

– Все равно, мои видения – это видения богов! В них мне открываются истории, вроде тех, что я слышал от Торвина о Вёлунде и Скирнире, о Хермоте и Бальдре.

– Потому что ты слышал их от Торвина, – сказала Свандис. – Вот если бы ты увидел историю, которую Торвин тебе не рассказывал, это бы кое-что означало. Может быть, всего лишь то, что ты сам составил ее из виденного и слышанного. А ты не задумывался, что арабы видят сны про Аллаха, христиане – про своих христианских святых? Потому что твои видения подобны самим богам. И то и другое люди выдумывают, исходя из своих нужд и своей веры. Если мы прекратим верить – тогда мы станем свободными.

Шеф осторожно и скептически стал обдумывать эту идею. Ему казалось, что иногда видение приходило к нему до того, как он услышал историю. Свандис сказала бы, что он просто кое-что забыл и вспоминал историю задним числом. Обратное ей, разумеется, не докажешь. И она может оказаться права. Всякий знает, что иногда сны вызваны дневными событиями и даже звуками, которые спящий человек слышит и встраивает их в свои сновидения. Самым отважным викингам снились страшные сны, Шеф нередко слышал, как люди лепечут во сне.

«Значит, возможно, что Рагнарока не будет, – размышлял он. – И Локи не вырвался на свободу. Я все это время дурачил сам себя. Если бы я мог в это поверить, мне стало бы намного легче. И в видениях не было бы и доли правды».

– В видениях нет и доли правды, – убежденно сказала Свандис, стараясь обосновать свою доктрину и заполучить нового ее сторонника. – Боги и видения – это лишь иллюзии, которым мы предаемся, чтобы стать рабами.

Она тесно прижалась к нему в холодной ночи, наклонившись, взглянула в единственный глаз Шефа, ее грудь наткнулась на его руку.

* * *

А далеко на севере, в Доме Мудрости в среднеанглийском Стамфорде, ночь еще не наступила. Каменную башню с прилегающими постройками окутывали долгие сумерки раннего английского лета. От пересекавших близлежащие поля живых изгородей доносился стойкий аромат цветущего боярышника. В предместьях слышался веселый смех, там собрались фермеры и ремесленники, чтобы, покончив с дневными работами, последний час перед полной темнотой провести с кружкой пива в руке. Ребятишки резвились под присмотром отцов, а молодежь, юноши и девушки, обменивались взглядами и время от времени исчезали на укромных полянах.