355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гарри Цыганов » Олух Царя Небесного » Текст книги (страница 4)
Олух Царя Небесного
  • Текст добавлен: 4 июня 2021, 18:05

Текст книги "Олух Царя Небесного"


Автор книги: Гарри Цыганов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Но главное даже не это. Самое страшное – это повторы. Когда повторяется такое – кажется, что мир рушится и летит в тартарары. Эти блуждания по пустыне без руля и ветрил напоминали мне начало моего творчества, и повергали в отчаяние. Тогда, в начале пути, 6 лет я не мог ничего изобразить. Вдумайтесь и ужаснитесь: ШЕСТЬ лет пустоты. Шесть лет поделите на месяцы и недели, на дни и ночи, на часы и мгновения! И – ничего. Вообще. Нуль. Дырка. Чёрная дыра. Но я же упёртый! Я буду долбиться в то астральное окошко вселенной хоть шесть лет, хоть сколько, пока не треснет окошко, пока не выглянет из окошка Его Неуловимый Лик, и не проявится образ Добра и Истины на моём полотне. (Замысел, блин, как диагноз).

Но вот в чём тут дело. В глобальном, так сказать, смысле. В смысле, не Шестилетней войны, а в сражении, величиной в Жизнь. Лучшие мои работы проходили именно через вот такое горнило. Так уж завелось в моей практике. Без этого ступора, без такого «диагноза» не обходилось ни одно стоящее полотно. То есть, пройдя через все эти блуждания по пустыне, через безмыслие, безверие и прочие неудобоваримые и плохо проявленные состояния (о которых и поведать я толком не мог) – рождалось в итоге то подлинное, к чему я и стремился. Парадокс.

Однако. Во время той битвы внутри холста (и битвы внутри себя самого, естественно) – картины заряжались той сумасшедшей энергией, которую источал я на протяжении всей работы. Они были загружены мной под завязку – и чем дольше я смотрел потом на уже созданную картину – тем больше она отдавала. Она была живая – притягивала к себе. Внутри клокотал мой дух. Мой дух – это, конечно, песня. Вернее симфония, поскольку мощь ощущалась во всём! Он словно жил отдельной от меня жизнью, будто и не мой это дух, а ДУХ всеобщий и я как бы при нём. Он ярился в этом мире независимый и непредсказуемый как стихия, но стихия эта жила в моём пространстве, именуемом телом, и владела тем телом безраздельно и целиком.

Так я вот что скажу. Это только казалось, что я что-то там задумал, куда-то там гребу, в какие-то пропасти падаю, и в какие-то выси взлетаю. Ещё порой кому-то казалось, что я мощный целеустремлённый тип – пру к намеченной цели напролом, не обращая внимания на препятствия. Так, во всяком случае, мне сообщали товарищи по цеху даже с некоторым восхищением и ревностью (меня ревновали к моему же духу). Нет, всё было не так. Это дух, расправив крыла, парил во вселенной, а я, Его ничтожество, умирал рядом от осознания той невероятной огромности и невозможности переварить его.

Дух вообще оказался главным действующим лицом во всей этой истории. Ни мысль, ни чувства, ни… чего там ещё? воображение, мечты и грёзы (подозреваю, даже душа пугливо помалкивала) – ничего у меня не работало. Только дух. Все дороги вели в мир ДУХА, в котором правил древний как сама жизнь – бог Яр и богиня смерти – Мара. Поэтому и ярился мой дух и морок поглощал меня, и не мог я выйти из того состояния.

Вначале я думал, ну, не может профессионал так работать. Если ты закапываешься в холст с головой и месяцами не можешь выкарабкаться оттуда, это не работа – беда. Настоящий профессионал выдаёт несколько сот работ в год. Наследие Пикассо исчисляется тысячами единиц. Если бы в каждую работу маэстро нырял как я, то жил бы вечно. Или не жил вообще. Не мог же европейский гений заниматься подобным самокопанием и самоистязанием. Это наша религия. Потом перестал об этом думать вообще и замолчал. Я понял главное и принял как данность – картина, как и жизнь, должна пройти через все испытания: горнило страстей, ступор, отчаяние и чего бы там ни было. Это стало моей абсолютной истиной. Омерта.

Омерта – обет молчания. Омерта всегда считалась тем правилом, которое внушают сицилийцу с младенчества. Его учат молчать прежде, чем он начнёт говорить. Омерта – это когда все всё знают, но молчат. Потому что это истина, данная свыше, и об которую можно разбить лоб, сломать зубы, свернуть себе шею, ничего не поняв и ничего не добившись. Она есть – и всё. Она – сокровенна. Поэтому и молчат все и всегда.

Я же – Олух Царя Небесного молчал потому, что рассказать об этом был не в состоянии. Хотел, жаждал всем существом раскрыться, выпростать эту страшную тайну – но не мог, потому что не понимал, что происходит со мной. Я не понимал, кто меня заказал, истязает, и зачем ему это нужно? Но теперь я, кажется, нашёл своего врага – Дух. Всё тот же всесильный всепроникающий дух поедает меня. И я, божий сын, попал в резонанс его звучания и спёкся. Меня убивает то, что меня создало, и чем жив я. Вот истина на все времена! Теперь же… продолжая логику этого открытия, я так скажу: что меня убивает, то я возьму как оружие! Им и разнесу его пенаты. Вот – выход, вот – разрешение моего вечного спора. Дух против духа!

Видел я однажды такую войну – ночную грозу над озером. Войну духа Озера против духа Неба. Громовержец небесный посылал в Озеро свои огненные стрелы, а оттуда – страх господень! – в ответ мощные сполохи огненных брызг прямо туда – в его стихию. И, надо сказать, Озеро отстояло свои права – громовержец отступил, разъярённый, и ушёл за горизонт. Вот и у меня или – или. Только здесь: мой собственный дух против духа меня самого, и всё происходит во мне! Это будет похлеще разборок Фауста с Мефистофелем!

Когда у тебя раздвоение личности – это болезнь. По научному так: «Диссоциативное расстройство идентичности (расщепление личности) – очень редкое психическое расстройство, при котором личность человека разделяется и создаётся впечатление, что в теле одного человека существует несколько личностей». Но когда их число с каждым часом множится и от личностей уже не куда деваться, и все эти личности – твоё порождение! И все они – художники! И когда все эти художники рисуют твою картину, и не просто рисуют, а творят Образ Его Самого – тогда это уже не болезнь, это… твои трудовые будни.

Личности множатся, и все с утра до вечера творят Образ Его Самого. А Он всё не рождается, и не рождается! Не даётся – и всё тут! И кто-то уже запаниковал, кто-то впал в ступор. Кто-то уже отрёкся с лёгкостью Петра, кто-то предал с радостью Иуды. И не трижды, а многажды на день, потому что везде – тупик. Везде – страх Господень. И нет простора, нет воздуха, а только подвал, похожий на склеп. И вот уже подступает отчаяние. Башку дырявит многоголосый хор несостоявшихся мазил, а по углам валяется поломанный бог.

Я соскабливаю всё безобразие, что появилось на холсте и окончательно вхожу в мёртвую зону. То есть я не там, где мне положено быть – в сферах и высях, а конкретно здесь – в данном пространстве и времени. Я вижу свои перепачканные краской руки, вижу краску, вижу ненавистную плоскость холста. И всё! А снайпер держит меня на мушке. И я уже страстно хочу, чтобы он снёс мне полголовы! Как и кому поведать такое? С кем идёт моя пожизненная война? Кто меня убивает? От кого я бегу? Какого беса несу в себе? Кому всё это нужно? Омерта.

16. Пока страна загибалась…

Как я тогда выжил? Неведомо и непонятно. Мистика. Когда вся страна ломилась в сберкассы – поменять свои трудовые капиталы («Павловская реформа») я был холоден как рыба. Я был спокоен и бесстрастен как аристократ, когда товарищи по цеху меняли советские сторублёвки в кассе комбината. Я был туп как пенёк и недвижим как сфинкс. Не было у меня капитала. Нигде. Я был почти счастлив, наблюдая это безумие, и не думая ни о чём. Как жить, выживать, что завтра есть (в смысле, чем реально питаться)? Я не понимал даже самой постановки вопроса. Такого у нас не было никогда. Мы жили, решая совершенно другие проблемы.

А потом в стране началась что-то совсем уже несусветное и противоестественное – она съехала с рельс, соскочила с болтов, мы вошли в зону безвременья, а я… продолжал жить своей привычной жизнью. Нет, я, конечно, заволновался, глядя в телек, и видя странную и страшную новую страну, но я не соотносил это с собой. Я продолжал писать картины, пить (благо, этого добра теперь стало, хоть залейся). Я выставлялся!

А дальше я расскажу о том, о чём надо бы помалкивать. О своей мистической везухе. Как гласит народная мудрость: «Потерял – молчи, нашёл, – молчи». Не будь дураком – помалкивай в тряпочку. Не дёргай судьбу за усы! Ну, да, всё так. Однако. Не стоит в который раз напоминать, кто перед вами? И название романа не стоит озвучивать в очередной раз? Поэтому, и расскажу, всё как было.

Пока страна загибалась, и искала способы выживания, случай мне подкинул деньжат в самый отчаянный период моей жизни. У судьбы, нашёлся-таки «козырь за пазухой». Мать любила мне повторять, что родившись на Пасху, я принёс удачу семье. Сначала нам дали комнату в коммуналке, а потом и вовсе небывалый подарок – мы получили квартиру, что по тем временам было чудо из чудес. Короче, чудо случилось и в начале 90-х. В смысле, оно случилось раньше, но вначале 90-х я осознал насколько это чудо чудесно. Когда-то в советские времена матери удалось сделать невозможное – «родственный обмен» с матерью отца – бабой Шурой, о которой я упоминал уже. Вскоре его запретили, но квартирка так и осталась числиться за мной.  А что такое квартира в Москве – никому рассказывать не надо. Я сначала сдавал, а потом продал её за новые русские деньги, ставшие так популярны тогда в моей стране – долларии.

Потом, тот же случай, напоминающий джокера в рукаве, свёл меня с богатыми дамами, интересующимися творчеством моего отца и, что особенно радовало – моим. Одна дама сама удачливый дизайнер из нашей среды, раскручивала богатеньких буратино на щедрые траты в новых русских квартирах. Крохи с царского стола перепадали и мне. О второй даме без придыхания и говорить невозможно. Можно только пропеть как музЫку. Она была из бывших советских инженеров-химиков, прозябающих полжизни в советских же НИИ. Но с приходом новых времён, из химика она превратилась в алхимика в делах странных и страшных (для меня), именуемым непривычным для нашего уха словом – бизнес. Не буду вдаваться в подробности, о которых я ни тогда, ни после – понятия не имел, скажу только, что жизнь моя приобрела ореол значимости. Она оценила и даже восхищалась, (бывало и такое) – моей живописью. Но, главное стала её ПОКУПАТЬ.

Впервые в жизни я держал в руках такие суммы новых русских денег, которые вселяли ощущение мощи и уверенности в будущем. Не буду говорить о тщете и обманчивости этих ощущений, скажу только, что я был перевозбуждён, конечно, но до полного безумия не дошёл. Здравого смысла хватило не соваться ни в какие авантюры, со сладкими посулами, ни в какие ВЛАСТЕЛИНЫ, МММ и прочие финансовые заманухи. Я был настолько лох, что даже не понимал, как там все эти схемы пирамид работают. Но ума хватило не «колотить понты» и не строить из себя крутого предпринимателя и супермена. Короче, излишки денег я покорно нёс в привычную сберкассу (которая стала называться Сбербанком).

Жил я тогда, как, впрочем, и прежде, свободным манером. Писал картины и безбожно пил (безбожно – значит привычно). Ещё у меня была подруга и сумасшедшая страсть к ней, о которой я написал целый роман. С подругой мы расстались, осталась только пьянка и невостребованная страсть. Со смертью отца всё это хозяйство переехало из мастерской в квартиру. Так и жил я, между страстью и пьянкой. Зато с мамой. Про маму я тоже всё написал. 13 лет жизни со мной возвели её, если помните, в ранг великомученицы. Она в статусе жертвы, я – в статусе её погубителя. Так мы и жили – мирно и вполне благополучно. Она тогда стала утёсом, об который разбивались валы моих страстей и желаний. Привести к ней в квартиру женщину было странно, даже невозможно. Это было негласное табу. Нет, я, конечно, периодически нарушал запреты. Мать никого не выгоняла, беседовала с избранницами с интересом, даже, бывало, выпивала с нами. Она нравилась им. Но ни у одной моей девушки не возникало территориальных претензий. Они как-то мельчали в её биополе. И всем всё было понятно. Да и редко они забредали сюда – была мастерская, где зависали мы по несколько дней.

К чему я об этом вспомнил? Девушки кончились быстро. Не потому что они кончились в природе, просто появились проститутки. Хотя, быть может, замена наших советских девушек на капиталистических проституток было вполне в духе того времени. Это было явление, на которое я, неуравновешенный и вечно пьяный, запал капитально. И с восторгом. Проститутки были красивые, весёлые и доступные. Во мне же бушевала неудовлетворённая страсть, усиленная кризисом среднего возраста и рутиной житья с вечно «умирающей» матушкой. Началась веселуха. Причём, это было не разовое падение в тартар, а некое сознательное действо. Будто кто-то нашептал мне, а я прислушался, как нужно красиво расставаться с жизнью. А расстаться мне страстно хотелось. Вот здесь новые русские деньги и пришлись кстати. Тогда проститутка стоила дёшево – за 100 баксов можно было снять на ночь двух, а сотенных бумажек у меня было немерено. Почему двух? – просто жажда была непомерна…

Мать отнеслась к проституткам на удивление терпимо. Бывало, мы выпивали втроём, она с ними чирикала «за жизнь», задавая всякие вопросы, в том числе и классический: «как они дошли до жизни такой?». Со временем я обзавёлся «своей семьёй» с мамочкой и постоянным набором подружек – с ними и общалась матушка. Были у меня и любимицы. Им тоже нравилось бывать у меня, поэтому, когда с деньгами начались проблемы, они работали почти даром. Но об этом тоже всё давно сказано и записано.

У нас же повесть о художнике во всех его ипостасях. В том числе, и в тех, о которых самому художнику «помыслить стыдно». Должно быть, но не стыдно. Взлёты и падения… и проч., и проч. Так что, пока страна загибалась, художник и певец её (страны) странностей, отвязывался по полной. И всё это вместе называлось поиском бога в отдельно взятой личности. Поэтому следующая глава у нас совершенно о другом – о муках творчества. И муках сопутствующих. И назовём её соответственно: «Сопромат». То есть мой материал всё-таки сопротивлялся. Как мог.

17. Сопромат

Я давно уже перешёл на акрил вместо любимого масла, которым писал всю до-потопную жизнь. Ещё свежи воспоминания, как в нашем царстве-государстве случился великий потоп, который поглотил всё сколько-нибудь ценное, а на поверхность с самого дна всплыло оно – нечто бесформенное, но хищное, что полстраны превратило в нищих. Остальные в борьбе за выживание – пропали без вести. Я, слава богу, выжил, и даже продолжил свои упражнения с красками, но… был вынужден перейти на акрил.

Акрил – тупая краска, созданная, очевидно, чтобы рисовать плакаты и вывески. Причём, я покупаю акрил не в художественном салоне, а беру оптом тот, что продаётся на строительном рынке. То есть я рисую строительными красками, теми, чем красят стены и фасады. И это реальность дня сегодняшнего, то бишь моего пустого кошелька. Зато, покупая ведро белил и россыпь бутылок с колерами – я не думаю, сколько и где мазнуть, потому что краски у меня море. А когда у тебя море краски, ты не экономишь её, не боишься экспериментировать, льёшь её, где попало и в результате осваиваешь и эту «тупую краску», и нарабатываешь свой стиль.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю