Текст книги "Свидание с Америкой, или По следам Черной Жемчужины"

Автор книги: Гарри Боро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

***

У меня нет иллюзий. Я их выпил, выкурил и вытрахал (извините). Я сижу за столиком на улице перед витриной супермаркета (это недалеко от отеля, как выйдешь – налево и еще раз налево по диагонали пройти пару кварталов). Я только что съел три порции суши и теперь пью кофе. После ужина с американцами даже штампованные суши кажутся мне королевской едой. Чем хорош этот супермаркет, так только тем, что здесь всегда можно приобрести дешевую жрачку в пластиковых контейнерах, горячий кофе, и при этом не требуется высчитывать чаевые для кассира. Они тут помешаны на чаевых. Шагу ступить нельзя, чтобы не дать чаевых. Лучше бы цены подняли, чем каждый раз считать, сколько я должен им всем добавить.

Надеюсь, я вас не сильно напугал своими откровениями, и вы все еще со мной. Больше так не буду. Обещаю. И еще раз повторю – у меня нет иллюзий. Напротив меня странный белый мужик в шортах и простенькой рубашке держит плакат с газетой и повторяет «сенькью» всем проходящим мимо. Кто-то сует ему мелочь, большинство старается не замечать. Наверно, какой-нибудь сумасшедший из мелкой ассоциации ветеранов никому не известного локального конфликта. Похоже на то. На развороте газеты огромная статья, а в середине фотография вооруженных людей.

Это мое самостоятельное будущее в Америке. И вон тот черный за соседним столиком будет также смотреть сквозь меня, как не замечает сейчас этого чудика. У меня нет иллюзий – повторяю в третий раз. Наши переводчики прожили здесь по 15 лет, и чего они добились? Все 15 лет служат прокладкой между бывшими соотечественниками и нынешними работодателями. Но при этом делают вид, что забывают отдельные русские слова, и демонстративно обнажают десны, расшаркиваясь с америкосами. Карен три года отпахал на мойках, автозаправках и официантом в мелких забегаловках. Чуть-чуть приподнялся после женитьбы на американке, с которой нажил сына. У жены отец-миллионер, а они имеют разные банковские счета и записывают, кто и сколько тратит в месяц. Вот это – любовь по-американски.

Ира не помнит, как по-русски звучит слово «гавань», а нищему на улице при мне сказала: спасибо, у меня есть деньги. Совком была, совком осталась. Она уезжала из Союза, когда на улицах с протянутой рукой еще так много и открыто не сидели. С теми, кто сидит сейчас, у нас так не обращаются. Я только один раз видел, как пьяный мужик крикнул бомжу с культяпками вместо кистей рук: «Хрена ты тут просто так сидишь – хоть бы на гармошке сыграл, что ли!». Но он просто не заметил, что у бомжа нет рук, а эта бикса типа прониклась американским духом и безжалостно режет по достоинству подслушанной где-то фразой. Я представляю, каково это, протянуть первый раз руку и сказать: «Помогите». Я не про аферистов привокзальных, я про реальное падение. И я не понимаю, зачем эта показуха бывшим нашим. Как будто на самом деле американцы занимаются любовью, а мы трахаемся, или они выпивают, а мы нажираемся. Все дело не в менталитете, а политике.

На сытый желудок думается не так сумбурно. Все более-менее раскладывается по полочкам. Тебе не нравится то, что ты видишь здесь, но тебя угнетает оставшееся там. Если попытаться без истерик разрешить этот конфликт негативных эмоций, то получается, что лучше не знать Кизи и жевать какашки в задрипанном пиджаке, но иметь при этом возможность выбора. Отсутствие выбора сродни удушью. Здесь он тоже невелик. Ты не можешь смотреть им в глаза и обязан расшаркиваться с каждым встречным-поперечным. Ты ненавидишь эти резиновые улыбки, ты понимаешь, что тебя каждый день надувают, ты вынужден все свое время отдавать борьбе за выживание, но… Раз в четыре года ты можешь насрать им в душу, и не исключено, что именно твое дерьмо будет последним, которое накроет с головой все, что ты ненавидел эти четыре года. У нас тоже борьба, но когда наступает время «Ч» или «П», тебе приказывают не снимать штанов, чтобы облегчиться, и гадят на тебя. И пошел на второй круг. Вечный запор. Вечное унижение. У меня кишечник уже разрывается от накопившихся там нечистот! Стоп! Я, кажется, обещал. Пора возвращаться в отель. Завтра в девять желательно не прозевать халявные булочки.

***

Утро, как в песне, будит меня прохладой. Наверно, кондиционер в моем номере не совсем идеальный. Почему-то он сам решает, какой температурный режим для меня оптимален. Нужно будет сказать об этом портье. Но не сейчас. Сначала булочки, а потом бегом за карточкой ip-телефонии. Звонить из отеля напрямую дорого. Даже ради Слупи я не могу пока позволить себе лишние траты. Вдруг они окажутся бесполезными. Вот когда встретимся – все, что угодно. Я видел тут одно местечко, где курят кальяны. Можно нанять катер и покататься по Потомаку или купить билеты на какой-нибудь дорогой концерт. Можно даже слетать куда-нибудь во Флориду. Кальяны и концерты после такого отдыха, конечно, обещать уже не могу, но Флорида гораздо круче. Флорида – это показатель моего истинного отношения к Слупи. Хотя зачем ей во Флориду? Она же черная. Загорать им вроде как нелепо… Разберемся.

Впервые за все время пребывания в Вашингтоне я завтракаю не с похмелья. Я хорошо выспался, и у меня нет мешков под глазами. Я свеж, бодр, полон сил и кое-каких желаний. Очень надеюсь, что они исполнятся. Карточку для телефона я приобретаю в том же супермаркете, где вчера ел суши. Бегом в отель, волнительный момент, момент истины. У меня трясутся поджилки, и портье Джон замечает это, когда возвращает мне ключ. Он дает мне понять, что о чем-то догадывается, слегка прищуривая правый глаз. Лифт занят, мне не терпится, и я поднимаюсь по лестнице. Второй этаж – делов-то. В номер! Сдираю защитный слой на заветных цифрах, достаю бумажку с номерами Слупи. Спокойно! Голос должен быть ровным, немного скучным – да вот решил малость задержаться. Мне у вас понравилось – это уже с намеком. Ну, и, наконец – может, встретимся вечером? Теперь я могу поехать в Вирджинию. Хоть на целые сутки. Хоть на неделю. При самом благоприятном раскладе даже на месяц. А как же Флорида? Да бог с ней, с Флоридой! Или – все, как ты захочешь…

Набираю, сначала домашний номер. Длинные ровные гудки обрываются стандартной отмазкой автоответчика. Похоже на голос Слупи, но разобрать ничего не возможно. Набираю этот же номер – та же фраза, те же интонации. Значит, действительно, автоответчик. Сказать что-нибудь? Смысл? Она, скорее всего, на работе. Звоню на работу.

– Халоу, – голос женский, но явно не Слупи.

– Хау ду ю ду, – я откашливаюсь. – Мне бы Слупи.

– Ху из ит?

– Друг ее, из России. Ягр.

– Ягр?

– Ягр, Ягр.

– Ам соу сори, Ягр, бат…

И понеслась какая-то хренотень, из которой я выдергиваю только два знакомых слова – Слупи и Хьюстон. Ее фамилия Хьюстон?

– Я, конечно, дико извиняюсь, но понимаю только, когда люди говорят медленно и употребляют простые слова, – начинаю я свой традиционный обряд.

– Окей. Слупи из…

И опять какой-то бред.

– А можно еще проще и медленнее?

– Сори, бат…

Что-то о сильной занятости, потом еще раз сори и короткие гудки. Ни хрена не понял. Самое ужасное, что – и не пойму. Это железно. Что делать? Мне нужен переводчик. Только где же его взять? Наши наверняка еще не вернулись из Нью-Йорка. Да и неудобно к ним обращаться после того, как я сбежал… Слупи, Слупи, как же к тебе подобраться. Слупи Хьюстон – красивая, известная фамилия. Но для успеха моего мероприятия это бесполезно. Можно полистать газеты – там обязательно должны быть услуги переводчиков. Хотя вряд ли здесь на каждом углу продают услуги переводчики на русский. Сколько тут русских – раз-два и обчелся. Это вам не Нью-Йорк с Брайтон-бич…

Осеняет меня через час, не меньше. Навбахор! Ярослав! Как я сразу о них не подумал? Ярославу я звонить, конечно, не буду – ну его в баню вместе с его голубыми замутами. Навбахор – самое то. Да здравствует Узбекистан! Набираю ее номер, указанный на визитке.

– Халоу, – это она.

– Привет Нав-ба-хор, – читаю я по слогам.

– Ху из…

– Да не ху из, а я – Егор! Не узнала? – смеюсь.

– А, привет, – скучновато произносит она, охлаждая мой пыл.

– Слушай, у меня к тебе дело государственной важности. Мне нужно найти одного человека, я звоню к нему на работу, но…

– Егор, – мягко, но уверенно перебивает она меня. – Не надо ничего объяснять, я… не могу тебе помочь.

– Почему? – удивленно спрашиваю я. – Ты же сама…

– Вот потому, что сама, поэтому и не могу…

Мы оба некоторое время молчим. Я в полном недоумении, она – не знаю почему; после таких слов обычно кладут трубку.

– Джордж вчера ударил меня, – вдруг тихо сказала Навбахор. – Он посчитал, что я уделяла тебе слишком много внимания. Я не хочу проблем. Кроме него, у меня здесь никого нет. К тому же он друг Бэна…

Вот теперь она трубку положила. Джордж… Нет, ну какова мразь? Я еще вчера сразу понял, что это за тип. Напрасно Навбахор делает ставку на его лысину. Лет через пять никому будет неинтересно, кому Джордж когда-то приходился другом, а Навбахор с ее молодостью вполне могла бы успеть за это время найти гораздо более приличный вариант. Он ее ударил, а она отказывает мне в помощи. Наша баба пошла бы и сделала все наперекор этому ублюдку. Чужая земля, чужая страна. Будь у тебя хоть три американских паспорта, ты всегда будешь чувствовать себя здесь не в своей тарелке. Альтернативы нет – остается один Ярослав. Даже смешно.

– Егор?!

Радость-то какая.

– Понимаешь, в чем дело…

Главное, чтобы не приревновал до того, как поймет, в чем дело.

– Какой разговор! Конечно, помогу! Жди – подъеду через полчаса и позвоню снизу. Какой у тебя номер? Окей!

Да и черт с ним! Перетерплю как-нибудь. Главное, что вечером я ужинаю со Слупи Хьюстон, а где в это время будет кусать локти Ярослав, меня абсолютно не волнует. В ожидании Ярослава вытягиваюсь на кровати и тут же вскакиваю, как ужаленный. Вот незадача! Кровать застелена! Ну, надо же, а! Как я мог так опростоволоситься? Я забыл повесить на дверь снаружи табличку «do not disturb» и пока бегал за телефонной карточкой, в номере побывала горничная, которая сменила мою постель. Вы только не пугайтесь – я не фетишист (по крайней мере от собственных вещей я не тащусь). Я здесь всего второй день – постель была абсолютно свежа. Дело-то, собственно, не в постели. Если я не оставил на двери табличку, то мне следовало положить на подушку пару долларов для горничной. Это неписаное правило. Это их основная зарплата. Со жлобами, которые игнорируют это правило, горничные иногда проделывают весьма неприятные шутки, о которых ты никогда не узнаешь, поскольку они служат им чем-то вроде психологической релаксации.

На полном серьезе – могут плюнуть в твои вещи или сполоснуть зубную щетку в унитазе – мне об этом рассказывали переводчики. Я выскакиваю в коридор – слева за углом чьи-то голоса. Заворачиваю за угол – какая удача – две горничные выкатывают бельевую тележку из соседнего номера. Судя по внешнему виду, обе латинос и далеко не первой молодости, но у меня и задача другая.

– Экскьюзми, дамочки, – останавливаюсь я рядом. – Тут вот какое дело. Хотелось бы узнать, кто сегодня убирался в моем номере?

Немая сцена. Горничные, маленькие, как подростки, вежливо улыбаются, переглядываются другом с другом и опять смотрят на меня с ожиданием.

– Мой номер, – перешел я на язык жестов, показывая на свою дверь. – Кровать, – изобразил я спящего человека. – М-м-м…– как по-английски постель, я не мог вспомнить, хоть убей.

– Подушка! – осенило меня до того, как женщины устали от моей пантомимы, и изобразил вытянутыми вперед руками нечто объемное. – Наволочка! – и я принялся натягивать воображаемую деталь постели на изображаемую подушку. – Доллар! – достал я из кармана мятую купюру.

Женщины смутились и, опять переглянувшись, захихикали.

– Уот? – не понял я их реакции. – Андэстэнд? Доллар! – я еще раз помахал у них перед лицами купюрой.

В этот момент в моем номере зазвонил телефон.

– Экскьюзми, девушки, я сейчас! – поспешно ретировался я домой.

– Я внизу, – это Ярослав.

– Быстро.

– Да, пробок не было, начальства на месте, как ты знаешь, тоже нет, так что никаких проблем. Кроме одной – тебе нужно спуститься вниз.

– Я сейчас.

Обуваю шузы, разыскиваю злополучную табличку – кстати, где она? – да вот же, на двери и висит, только с внутренней стороны. Выхожу в коридор. Горничных, с которыми я разговаривал, уже нет. Ладно, договорим позже. Может, Ярослава и к этому делу привлечь, раз он такой добрый?..

Ярослав сидит в холле на диванчике и листает какой-то журнал. Направляюсь сразу к нему, но меня неожиданно останавливает портье:

– Сэр!

– Да? – удивленно поворачиваюсь я к Джону.

Джон выглядит непонятно смущенным, как будто нас с ним связывает общее не совсем приличное приключение.

– Сори, сэр, бат ауэ чэмбэмейдз а нот…(дальше неразборчиво)

– Джон, я же тебе говорил, что понимаю только медленно и простые слова, – останавливаю я портье.

– Итс симпл ворд. Ай вонт иксплэйн…

И опять какая-то байда. Как будто радио в машине пропадает.

– Он говорит, что горничным строго настрого запрещено спать с клиентами, – подкрадывается ко мне на помощь Ярослав. – Но ты можешь приводить к себе в номер других женщин. Только ты вряд ли найдешь в Вашингтоне женщин, которые согласились бы заниматься с тобой любовью за один доллар.

– Что за чушь? – возмущаюсь я.

– Это не чушь, – автоматически переводит Ярослав. – Он все понимает, ты молодой мужчина, он сам – мужчина, но есть другие женщины, кроме горничных. Ты можешь знакомиться с кем угодно, но горничные не могут пойти с тобой в номер.

– Да с чего он взял, что я хочу спать с горничными??

– Они сами ему об этом сообщили, – невозмутимо переводит Ярослав. – Хорошо, что они не сказали об этом управляющему отеля. А ты что, действительно пытался трахнуть горничную? – добавляет он от себя.

– Епа мама! – осеняет меня. – Так эти тетки подумали, что я предлагаю им секс за деньги?!

Меня обдает волной ужаса. Международный скандал!

– В двух словах – что произошло? – интересуется Ярослав.

В двух словах не получается. Путаясь в предложениях и краснея, я лихорадочно пересказываю суть своей пантомимы с горничными. Ярослав слушает внимательно и до того, как я успеваю договорить до конца, разражается громким смехом. Смех у него, кстати, почти нормальный. Похохотав с полминуты, он, вытирая слезы, пересказывает Джону содержание нашего разговора. Теперь они ржут вместе. Джон хлопает по стойке ресепшен рукой и показывает большой палец. Я улыбаюсь так, как морщатся от зубной боли – мне как-то не очень весело.

– Пилоу? – переспрашивает Джон.

– Е, – машет головой Ярослав, и оба вновь закатываются в смехе.

– Типс? – опять нагнетает себя Джон.

– Е, – тут же подхватывает его Ярослав.

Им остается только обняться и грохнуться на пол, перекатываясь из угла в угол.

– Экскьюзми, сэр! – поднимает, наконец, руки Джон. – Ам соу сори, – булькая смехотуличками, объясняется он.

– Он извиняется за произошедшее недоразумение, – тоже, пукая губами, переводит Ярослав. – Спрашивает, как они могут исправить свою ошибку?

– Уан доллар… – почти шепотом произносит Джон, и оба опять давятся от смеха.

– Скажи ему, я рад, что недоразумение устранено, – прервал я веселье, которое начинало меня раздражать. Интересно, а если бы Ярослав не приехал, меня так и выставили бы сексуальным маньяком из России?

– Ты напрасно пытался объясняться с горничными, – все еще улыбаясь, пояснил мне на улице Ярослав. – Они тут все с каких-нибудь Филиппин или Самоа – по-английски почти не разговаривают. Так что ты можешь общаться с ними даже на каком-нибудь местном жаргоне, но они все равно ничего не поймут. Но с долларом за постель – это круто. Портье говорит, что, наверно, он, то есть ты, подумал, что если им по пятьдесят лет, то можно и за доллар. Ну, это когда они ему пожаловались, он так думал. Не обижайся. Хотя я их не понимаю. Подумаешь, всего один доллар. В их возрасте они сами должны приплачивать за услуги мужчин. Тем более, таких шикарных, как ты.

– Давай о деле.

Пусть он и помог мне разобраться с портье, но я помнил о своих подозрениях. С Джорджем уже не ошибся. О деле мы решили поговорить в его серебристом «Платце». У нас эта машина считается женской. Вполне вероятно, что женской она считается и здесь. Своего рода метка для близких по духу.

– Просто позвонить и узнать, когда ее можно застать? – спрашивает Ярослав после того, как я, не вдаваясь в подробности, пересказываю ему суть проблемы.

– Да.

– А кто она?

– Моя знакомая.

Кто она тебе, хотел, наверно, спросить Ярослав, но тактично воздерживается от дополнительных расспросов. Пока.

– Окей, – он достает свой сотовый. – Давай телефон.

Я протягиваю ему бумажку с номерами Слупи.

– Хай, – деловито приветствует Ярослав, по всей видимости, ту же дамочку, которой не хватило терпения на разговор со мной. – Кэн ай хиа Слупи? Реали?? – Ярослав поворачивается ко мне и широко открывает левый глаз. – Е…Окей. Уот нэйм оф е фим? Окей. Из ит нэйм ин Хьюстон ту? Окей. Хау лон щи… Окей. Е. Фрэнд. Окей. Сенкью, вэри мач.

Ярослав картинно складывает свой телефон и бросает его в нагрудный карман рубашки.

– Так кто она тебе?

– Я познакомился с ней в ночном клубе.

Ярослав понимающе качает головой.

– Ночь, романтика…– то ли с иронией, то ли на полном серьезе произносит он. – Она сегодня утром улетела в Хьюстон по делам своей компании…

***

Я в шоке. Значит, пока я пил кофе и бегал за карточкой, она была в аэропорту, а то и вовсе уже улетела. Хьюстон – это, оказывается, не фамилия, а город, куда она отчалила. Но почему она мне не сказала, что улетает? Хотя почему она должна была об этом говорить – она вообще думала, что меня здесь уже нет. Господи, какой же я дурак – почему не позвонил ей вчера? Может, это что-то изменило бы. Может, я полетел бы вместе с ней. Или мы провели бы эту ночь вместе. Существовала целая куча вариантов для нашей встречи, а теперь не осталось ни одного. Спрашивается, зачем я оставался? Тормоз!..

– Черная?? – удивленно переспрашивает меня Ярослав, с которым мы сидим в какой-то пиццерии. – Ты повелся на черную?? Да их тут сотни тысяч, и каждая считает за счастье переспать с белым, а ты убиваешься из-за какой-то там девки на побегушках в никому не известной торговой фирмочке. Егор, ты сошел с ума.

– Долго ее не будет? – все еще в прострации спрашиваю я.

– Как минимум с неделю.

– Полный писец, – тихо произношу я.

– Полная чушь! – горячится Ярослав.

– Слушай…

– Нет, ты пойми меня правильно. Я уважаю твой выбор, но о каких чувствах может идти речь после одного дня знакомства? Она черная, понимаешь ты это или нет?! Экзотика, новизна ощущений – это я еще могу принять, но любовь…

– Тебе сколько лет? – спрашиваю я.

– 28.

– А мне скоро 35. У меня баб было больше, чем у тебя… (хотел сказать – парней, но передумал – не уверен на 100%) выходных дней. Неужели ты думаешь, что я не научился отличать экзотику от чего-то стоящего? Совпало! Вот, что главное! И ни одной детали лишней – и то, что черная, и то, что одна ночь, и то, что все было именно так, а не иначе. Будь оно хоть чуть-чуть по-другому, я бы уже получал свой багаж в Шереметьево. Какая, на хрен, любовь? Тут что-то гораздо круче.

– Так ты бабник просто, вот и все объяснение.

– Бабник сходит с ума до того, как переспал. У меня все наоборот.

– Извини, но на романтика ты не очень похож, – усмехается Ярослав.

– Я и не романтик. Меня возбуждают реальные сиськи и конкретные письки. Но не все подряд. Я гурман. И только в одном случае из ста или даже двухсот меня возбуждает еще что-то, кроме сисек и писек. Вот это, наверно, и называется чувствами.

– И часто возникали чувства?

– Нечасто. В том-то и дело. И чем старше я становлюсь, тем заботливей отношусь к тому, что возникает. В последнее время я вообще уже склонялся к мысли, что нужно сделать выбор между письками-сиськами. Там ведь тоже есть свои градации – запах не тот, или половые губы как вареники. Думал, надо найти более-менее приличный вариант, желательно при деньгах, и на диван с газеткой, а то устал что-то. И вдруг Слупи…

– А ты полагаешь, для нее ночь с тобой что-то значила?

– Откуда я знаю? Я и остался, чтобы узнать это.

– Так я тебе объясняю – ничего для нее это не значило. То есть значило в плане отношений между черными и белыми – о чем я тебе говорил. Наверно, похвасталась своим подружкам – таким же черным, что трахнула белого. И все. Дальше ничего бы не было. Это почти кастовая система. Если она даже влюбилась в тебя, ей свои не дадут развивать с тобой отношения. А без своих она здесь никто. Смешанные браки могут позволить себе только очень богатые люди. Отношения с собственной расой для них ничего не значат. В крайнем случае, они могут эти отношения купить. У бедных и среднего класса все определено с рождения. Поверь мне на слово. Я здесь с пяти лет живу. И могу сравнивать с чем угодно. У меня родственники обитают в Киеве и Москве, я к ним каждые два года мотаюсь, так вот самые искренние отношения между мужчиной и женщиной в России и на Украине. Студентки-проституточки, которые за богатых стариков замуж выходят, не в счет. Все остальные выходят замуж или женятся по большой любви. И ни на какие писькины запахи при этом внимания не обращают. Ты просто не влюблялся, если до сих пор принюхиваешься. А Слупи для тебя при тех же запахах и с той же писькой оказалась экзотикой! Потому что черная, и клюнул ты на нее только из-за этого! Вы почти не разговаривали – ты не знаешь английского, она про русский от тебя первый раз услышала. Где тут чувства? Хочешь, эксперимент проведем? – озарило вдруг Ярослава.

– Какой? – мрачно интересуюсь я.

– Пойдем сегодня в клуб, познакомим тебя с какой-нибудь черной красоткой, и через час ты уже забудешь о Слупи.

– Оно мне надо? Я уже находился по местным клубам за последнюю неделю выше крыши. Билеты нужно заказывать. В Россию.

– Билеты заказать всегда успеешь…– начал Ярослав и тут же перебил сам себя. – У тебя с деньгами проблемы? Хочешь, перебирайся ко мне, я один живу недалеко от Вашингтона, в Мэрилэнде. Сэкономишь на гостинице.

– А смысл? – удивился я столь неожиданному радушию.

– Смысл в том, что у тебя будет возможность пообщаться с женской половиной местного населения и навсегда избавиться от иллюзий по поводу Слупи. Ты же не простишь себе, если уедешь, не разобравшись во всем. Ну, и… мне не скучно будет по вечерам, я тебе кое-что покажу, как обещал, – многозначительно добавил он (у меня, кажется, мания преследования в легкой форме). – Поехали прямо сейчас к тебе в гостиницу, заберем твои вещи и перевезем ко мне? – предложил Ярослав.