Текст книги "Свидание с Америкой, или По следам Черной Жемчужины"

Автор книги: Гарри Боро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Гарри Боро
Свидание с Америкой, или По следам Черной Жемчужины

Почему я остался? А хрен его знает. Стою в десяти шагах от Governor’s House Hotel и проблесками думаю о том же самом. Для меня сейчас главное не это. Главное – попасть внутрь. Я точно знаю, что там есть свободные номера. Не может не быть. Два часа назад из отеля выехали 15 человек. Четырнадцать из них, наверно, уже подлетают к Нью-Йорку. Сколько часов лететь до Нью-Йорка? Полтора? Два? Недолго, в общем. Возможно, что мой номер до сих пор пустует. Мне бы хотелось вернуться в свой номер. Из его окон виден фасад университетского здания. Вечерами перед входом в университет часто прогуливаются девушки, заряжая бессовестной энергией на долгую ночь. Не все заряжают, конечно, но попадаются такие экземпляры, что спать не хочется. Впрочем, теперь меня интересует только один экземпляр, а потому расположение номера не имеет значения. Главное – попасть внутрь…

Думаете, легко? Всего-то десять шагов. Не так все просто. Меня там знают как облупленного. И ладно бы вернуться в смену другого портье, но два часа назад я расплатился по счету именно с этим чернокожим парнем, буркнул «сенькью вери мач» и отчалил навсегда. С документами у меня все в порядке, свою платежеспособность я уже подтвердил, но вдруг ему взбредет в голову, что я нелегально эмигрировал, и он звякнет в какое-нибудь там ФБР или ЦРУ? После 11 сентября они тут помешались на безопасности. С виду, действительно, все выглядит подозрительно. Хотя что тут подозрительного? Ну, вернулся, ну, заселился. Неожиданное дополнение к программе, им-то какое до всего этого дело? В конце концов, я же русский, а не чеченец. Погоди-ка, представим худший вариант – чувак позвонил, куда надо, приедут проверять – что со мной не так? Все так. По документам я еще целый месяц могу находиться в США, пользуясь всеми правами, кроме избирательных. Отбился от группы? Так ведь официальная программа закончилась, а все, что за ее рамками, – мое личное дело. У вас свободная страна или как?..

– Хай, – расплылся в невозмутимой улыбке Лео (если он, конечно, нацепил не чужой бейджик).

«Помнишь меня?» Конечно, помнит. Рот до ушей, а в глазах непонятки. Этот может и позвонить.

«Лео, если ты меня сдашь, то поставишь себя в очень глупое положение», – прищуриваю я левый глаз.

«Да на хрен ты мне нужен, – не мигая, отвечает Лео. – Ты сам себя сдашь через три дня, когда у тебя бабки закончатся. Террористы не пьют до пяти утра, а потом не просят разбудить их в девять, чтобы с опухшей рожей жрать халявные булочки и пить растворимый кофе в гостиничном холле».

«Ну, ты и сука!».

«Сам козел!».

– Мне нужен номер, – улыбаясь, говорю я.

– Как долго мистер желает снимать номер?

– Неделю.

– У вас есть кредитная карточка?

– Нет, наличные, авансом.

Лео склоняется над бумажками, и я не успеваю поймать его наверняка пристыженный взгляд. Наличные – это круто. Не каждый может оперировать наличкой в 800 баксов. У них тут вообще таких нет. Я чувствую себя арабским шейхом и жду только, когда Лео оторвет свою башку от моих документов.

– Велком, – заканчивает он, наконец, со всеми формальностями.

Я протягиваю деньги. Вот черт! А ручки-то подрагивают.

«800 баксов, говоришь, – едва заметно ухмыляется Лео. – Не забудь заказать побудку, завтрак в девять».

В номере я, не раздеваясь, плюхаюсь на широченную кровать. Это не мой бывший номер, но тоже сойдет. Лишь бы кондиционер не глючил, как у Саши Питерского из нашей группы. Правда, мне сейчас все равно. Спать очень хочется. Я почти не спал сегодня. И пусть он не пиздит, извиняюсь за выражение, – я не ел сегодня их гребанные булочки. За полчаса до отхода автобуса в аэропорт я еще спал как убитый, и это были всего лишь четвертые полчаса моего сна за последние сутки. Если за мной придут, я не хочу выглядеть, как какое-нибудь эмигрантское мурло после ностальгической попойки с бывшими соплеменниками. Мне нечего стыдиться – я тут временно…

***

Из абсолютно черного – чернее, чем Лео, – сна меня выдернул холод. Не помню, чтобы я подкручивал кондиционер на максимум – наверно, осталось от прежних обитателей. Может, тут проживали эскимосы – на улице дышать нечем, а в номере реальный минус. Сотрясаясь всем телом, я пробираюсь к кондиционеру и выключаю его. На часах четыре. Нормально. Если бы не холод, я мог бы проспать и сутки, но у меня не так много времени и денег, чтобы тратить и то и другое на сон в гостинице Вашингтона. Пусть даже в такой, как Governor’s House Hotel. Очень приличная гостиница, скажу я вам. Наверняка если поискать, то можно найти и дешевле, но в какой точке Вашингтона находится начало этих поисков, я представления не имею.

Я вообще не знаю, как буду делать самостоятельные телодвижения со своим английским. Университетские преподаватели в свое время отмечали мой уровень знаний твердой пятеркой, но из всего университетского уровня за неделю пребывания в американской столице мне удалось без затяжной пантомимы с дополнительными объяснениями ввести в практику только «сорри» и «экскьюзми». Разницу между этими стандартами поведения в американских общественных местах пояснил мне наш переводчик Карен:

– «Экскьюзми» говорят, когда собираются заехать в морду, а «сорри» – когда уже заехали.

Объяснение мне понравилось. Сложности с очередностью демонстрации вежливости возникли у меня только однажды, когда черный громила на входе в ночный клуб, что на пересечении Пенсильвании и Кентукки, безо всяких объяснений требовал от меня: «Уйди!»

– Экскьюзми? – переспрашивал я.

– Ты откуда? – интересовался, в свою очередь, громила.

– Россия.

– О! Россия! – восклицал охранник. – Спа-си-ба! – демонстрировал он свои способности полиглота и тут же добавлял: – Уйди!

– Почему уйди-то? – начинал заводиться я. – Ты уж, экскьюзми, поясни, в чем дело!

– Ка-ра-шо! – выкапывал из загашников явно не длинной памяти громила очередную сложнейшую конструкцию на русском. – Уйди!

Я уже начал было примеряться, с какой стороны залепить ему «сорри», – один хрен не пускает, но тут мимо меня протиснулась стайка девушек.

– Уйди! – остановил их громила так же, как и меня. Девки безо всяких «экскьюзми» показали ему водительские удостоверения, и охранник, сделав шаг в сторону, освободил им вход в клуб.

– Еп! – догадался я. – Тебе паспорт нужен?

– Ес, паспорт, – кивнул охранник.

– Так бы сразу и сказал.

Я сбегал в гостиницу, которая находилась за углом, и через пятнадцать минут уже пил за стойкой бара второй виски. «Уйди» оказалось «АйДи» – идентификационный документ, типа.

С виски у меня, в принципе, и без «экскьюзми» проблем не возникало. Труднее приходилось, когда требовались более замысловатые конструкции, нежели односложные слова и «хау мач». Наработанный лингвоминимум летел к черту каждый раз, когда кто-то из коренных жителей открывал рот дольше, чем на десять секунд.

– Тво-о-они-и, – тянул, помню, в супермаркете опять же черный кассир.

– Что? Сколько?

– Тво-о-ни-и, – с удовольствием смаковал собственное произношение кассир – как будто чупа-чупс гонял губами взад-вперед или… Ну, в общем, я тогда от раздражения представил кое-что.

– Двадцать, – пояснила мне Наташа-переводчица. – Твенти, по-нашему.

Золотой человек эта Наташа. Незаменимый. Я был ее любимчиком в группе. Она даже хотела познакомить меня с подругой, которая живет в Украине. Если бы Наташа не показала мне ее фото, я бы, может, и познакомился. На фото… Короче говоря, между подругой Наташи и пенсионеркой Людмилой Гурченко под пистолетом я выбрал бы Гурченко. Но Наташа в этом не виновата. Она хорошая и добрая. Жаль, что я немного подставил ее. Мечется, небось, сейчас по Нью-Йорку, каждые десять минут созваниваясь с руководителями нашей программы. Но, если начистоту, то именно я взял на себя смелость реализовать основную цель программы – «проникнуться духом американской жизни изнутри, чтобы поспособствовать сближению наших стран на горизонтальном уровне». Извините, что не предупредил, но поверьте – все, что вы нам впаривали в течение этой недели, лично меня ни на йоту не продвинуло в представлении о США, сформированном по киношным стереотипам голливудских красавчиков и красавиц. Я только-только начал входить в тему, а тут – пожалуйте на самолет.

Кстати, теперь, наверно, нелишне познакомить вас со мной, да и с предысторией моего появления в Вашингтоне тоже. В противном случае я так и не смогу объяснить, почему я все-таки остался. Даже если сразу начну с описания Слупи. Возможно, некоторым и этого описания будет достаточно. Слупи – она такая, м-м-м… Но я должен учитывать все нюансы. Во-первых, многие у нас не любят черных. Я тоже думал, что не люблю их, но об этом позже. Во-вторых, если вся эта тема не доведет меня до добра, и дело закончится международным судом присяжных, я хочу, чтобы хоть российские представители были на моей стороне. Вы извините, что я сразу так по максимуму – суд присяжных. Это все от богатого воображения. На самом деле все закончится пинком под зад без всякого обсуждения. Но если кто-то потом меня все-таки спросит: слушай, Егор, а почему было так, а не иначе, то я опять же начну с того, что иначе и быть не могло, потому как…

***

Потому как угораздило меня родиться в России. Вы только не подумайте чего – Россию я люблю. Ну, может, не всю, но пару-тройку городов – железно. Плюс березки там всякие, выпускные вечера, когда пьяные вчерашние школьницы колбасятся на улицах до рассвета; товарищи с чувством н а ш е г о юмора; мать – это даже не обсуждается; возможность налакаться в дрова и пригласить кого-нибудь на танец – такую же нажравшуюся и готовую на все; книги, мат-перемат в общественном транспорте; истории дедков и старушек всяких (даже не знаю, почему); наши новые фильмы про бандитов и старые советские комедии – в общем, много чего люблю. Наверно, я не с того начал. Не надо было употреблять слово «угораздило», чтобы не давить так пространно на свою русофилию. Но, с другой стороны, как мне еще доказать, что только обстоятельства сильнейшего психологического порядка заставили меня вернуться в вашингтонский отель?

Ладно, проехали. Зайдем через другую калитку. Для того, чтобы попасть в США, я пять лет проработал журналистом. Во Владивостоке. Есть такой город на окраине одной шестой. Нет, я, конечно, не знал, что эта поездка станет моим единственным воздаянием за труды праведные. Так получилось. Работать журналистом в России легко. Главное, вовремя распознать цикличность происходящих в стране процессов – от царей до Путина особых перемен в России не происходило. Ну, если не считать победу во Второй мировой войне, которая стала возможной скорее вопреки, чем благодаря закономерной цикличности нашей внутренней жизни.

В чем цикличность – спросите вы? Как бы это объяснить, чтобы на кандидатскую не нарваться… На ум лезет всякая хрень про загадочную русскую душу, а я вам так скажу… Нет, не так, а лучше вот так. Нам тут приписывают повальное пьянство как наиболее выдающуюся черту характера – категорически возражаю. Пьем мы не больше остальных, но забродившую брагу, действительно, напоминаем. Пузыримся чего-то, пузыримся, а внутрь не пускаем. Вроде бы какие-то процессы происходят, а что к чему – не поймешь. И вдруг – «пук» (самый большой пузырек лопается) – Ленин, «пук» – Сталин, «пук» – Ельцин. Остальные пузырьки каждый раз поначалу на убыль, потом опять начинает бурлить: «пук» – Путин. И так каждый раз – все варим брагу, чтобы разгуляться по-человечески, а доварить не можем. Когда уже совсем невмоготу, придет кто-то, полотенцем пот со лбов соберет, только расслабишься, а он тут же нагайкой по спине. Пока в себя придешь, развернешься сдачи дать – новый «пук» с полотенцем. Вся российская история взаимоотношений народа с властями на этих циклах и держится.

Для журналиста важно в конце каждого цикла от нагайки увернуться. Увернулся один раз – все, считай, попал в обойму. Тут момент прочувствовать надо, чтобы на волне предыдущей демократии под очередную экзекуцию не попасть. Я вот не прочувствовал. До такой степени увлекся этими играми, что на меня уже в редакции косо смотреть начали. А ведь лучшим считался когда-то. И хоть бы подсказал кто, что весна закончилась, вождь народился – до чего же творческие люди – эгоистичные твари. В общем… Нет, не уволили как неблагонадежного. Сам ушел. Не смог перестроиться вставать по свистку. Но нет худа без добра – в Америку успели пригласить. Не стыдно, спросите? Не, не очень. Я же искренне надеялся на лучшее. Не поверите, но за Путина голосовал в 2000 году. Не верите? Ну, и… Все равно я цикл не проскочил – в расчете.

***

А было нас 15 человек. Вот среди этих иногда стыд накатывал, если честно. Слушайте, я такого патриотизма давно уже не встречал. Ну, разве что на митингах «Единой России». Откуда выкопали эти реликты – ума не приложу. Тетка одна из Томска, помню, налетела на меня, как наседка, – разъяренная до ужаса.

– Ты зачем им сказал, что у нас со свободой слова не очень хорошо?!

– А у вас в Томске все в порядке? – спрашиваю.

– Нет, но это стыдно – в чужой стране поносить свою!

– Стыдно, когда хорошего сказать нечего, – деликатно так замечаю. – А страну свою я люблю (про березки, надеюсь, помните).

– А американцам зачем об этом говорить?!

– Они спросили, я ответил. А с кем еще говорить? Хочешь, с тобой поговорим – приходи ко мне сегодня в номер после полуночи.

– Дурак!

Железный аргумент. Какой же я дурак? Я сам себе на уме. Нам тут целую неделю про защиту интеллектуальных прав лекции читали. Не пустим, мол, Россию в ВТО, пока она с контрафактной продукцией у себя не разберется. И каждый божий день по пять раз с перерывами на кофе и обед – контрафактная продукция, огромные убытки, интеллектуальная собственность, 34 завода, находим – закрываем – опять открываются; себестоимость одного контрафактного диска – $2, а продают за 10… Тут я уши навострил. Работы-то у меня сейчас как бы нет, а здесь, чую, чем-то прибыльным пахнет. И точно! Оказывается, оборудование для нелегального заводика стоит всего миллион баксов, а производительность такая, что через три месяца все окупается с лихвой. И все это нам популярно объяснили чуть ли не на пальцах. Возмутитесь, мол, как низко авторов интеллектуальной собственности вот так на бабки кидать!

Я, как положено, возмутился и тут же посчитал: миллион в кредит, заводик на границе с Китаем где-нибудь в глубинке Приморья, рабочую силу из китайцев набрать – через год я буду местным олигархом! В общем, 35-й заводик я вам гарантирую, хрен вы меня найдете. И не надо мне тыкать в морду фальшивым «Авиатором» – уж кого-кого, а Ди Каприо я жалеть не буду. Меня бы кто пожалел…

С теткой из Томска я под конец вроде бы как примирился. Точнее, смирился. Ну, а что? Ей 36, двое детей, муж бросил, сидит в каком-то «Файнэшнл Томск» с зарплатой в пять тысяч рублей, с кесаревым сечением на обвисшем животе в растяжках и ждет принца на белом коне. У нее кроме патриотизма ничего реально достижимого не осталось. Да и я Родину все-таки люблю. Мне не нравится, когда Родина любит меня против моей воли, и только поэтому я иногда бываю резок с маргиналами.

Мои маргинальные реликты в конце концов оставили меня в покое. У меня был железный аргумент в споре за независимость суждений за бугром. Года полтора назад мне расхерачили окна в квартире. Обыкновенными булыжниками. Потом, правда, пытались забросить уже необыкновенную пластиковую бутылку с керосином, но, слава богу, промахнулись, и эта гадость сгорела прямо под моим окном. Весело полыхало, кстати, – сосед этажом ниже пожарных вызывал. Кто, зачем – до сих пор не знаю. Обычно в таких случаях хотя бы по телефону предупреждают – мол, если не заткнешься, пеняй на себя. А тут кого бояться – не понятно.

За две недели до того я о политике не писал – в отпуске был. От безделья с большого бодуна настрочил статейку про похождения одного знакомого мачо, приписав ему парочку и своих подвигов, но сомневаюсь, что это взбешенные феминистки решили отомстить мне таким жестоким образом. Губернатор края и мэр краевой столицы – оба из «реального сектора экономики». Так их приучили говорить, чтобы не нарываться на лишние вопросы о первоначальном накоплении своих капиталов. И того, и другого я время от времени покусывал, но обычно эти ребята реагируют на дискомфорт молниеносно. С задержками в реакции на две недели в реальном секторе экономики делать нечего.

Как бы там ни было, история получилась довольно шумной. Мою недоуменную физиономию прокрутили по всем центральным телеканалам, а начальник местных внутренних органов пообещал взять расследование этого дела под личный контроль. Найти, конечно, никого не нашли – кого там найдешь, если кинолог с собакой прибыли на место происшествия через три часа. Хотя собака оказалась боевой – по одной еле заметной какашке обнаружила в соседнем подъезде спящую кошку и порвала ее в два укуса. Дело после этого прикрыли, но в жертвенные списки правозащитников я все-таки попал. Откровенно говоря, ничего героического в своей истории я не находил. Сидел себе за компьютером до трех часов ночи, никого не трогал. Помню, перед тем как отправиться на боковую, забрел на один порносайт, чтобы сны приятней были, только прикемарил в соответствующем направлении, и вдруг дзынь-треск-бряк. Вот все у нас не как у людей. Ну, убивали бы молча, окна-то зачем выносить? И без того денег в середине отпуска кот наплакал, так еще и стекольщику пришлось две штуки отстегнуть. Это меня больше всего угнетало. Но на америкосов моя история производила шоковое впечатление, а маргинальные реликты скрипели зубами от зависти.

Ну, а когда заканчивалась официальная программа, они убегали в магазины, а я наводил марафет перед ночными прогулками по Вашингтону. Да. Вот, собственно, мы и подобрались к тому, о чем я хотел рассказать перед тем, как лег спать. Извините за столь длинное вступление, но сейчас – вот именно сейчас – я уверен, что выбрал правильную последовательность своего повествования. Кроме, может быть, кесарева сечения на пузе томской финансистки. Если кого-то зацепила эта тема, то, поверьте, я не со зла. Я просто стараюсь не упускать пока ни одной детали – кто знает, вдруг и эти, казалось бы, несущественные пустяки повлияли на то, что произошло. Кстати, да – а если бы на месте этой тетки из Томска была какая-нибудь Жанна Фриске в ее «блестящие» годы? На хрен мне были бы нужны все эти прогулки?

***

Саша Питерский – в принципе, неплохой парень, но малость закомплексованный – спрашивал меня: «Как ты не боишься шарахаться ночью по незнакомому городу в чужой стране? Один?..». Я говорил ему: «Пошли вдвоем.». Он отказывался. А на словах объяснить свою безудержную смелость я не мог. Точнее, мог, но немного позировал, пользуясь их гостиничным менталитетом. Объяснять-то, в принципе, и нечего. Если перефразировать наше знаменитое «волков бояться – в лес не ходить» на что-нибудь более прозападное, то все прекрасно понимают, что абсолютной безопасности не существует. Еще не известно, кто в большей опасности – я на улице, или они в гостинице, которая в любой момент может взлететь на воздух без фанфар. Мало ли что взбредет в голову какому-нибудь Ладену.

Это первое. Точнее, второе. Первым делом я, конечно, вооружился знаниями на предмет расположения так называемых гетто-кварталов. Ну, это там, где черные долбят ганджибас под свой магнитофонный рэп, поджидая зазевавшихся белых между расписанными граффити стенами домов. Мне сказали, что это где-то на юге Вашингтона, и я туда не ходил. А еще сказали, что в центре города я могу себя чувствовать также уютно, как в Москве. Не очень удачное сравнение – в Москве я редко чувствую себя уютно, но люди просто хотели облегчить мои поиски безопасных удовольствий. Хотя Москву я один раз во время прогулок вспомнил. Решил прогуляться пешком до Джордж-тауна и, не помню на каком углу, обнаружил автозаправку «ЛУКОЙЛ». Представляете? В центре американской столицы «ЛУКОЙЛ»! Я не успел испугаться от собственных ощущений, но точно знаю, что где-то внутри меня на тысячную долю секунды проскочил холодный ужас – я не в Америке!

Еще мне было важно знать, как вести себя на улице. Лучше ни с кем не встречаться глазами. Встретился – оголяй десна и тяни, пока не надоест: «х-а-ай». Никогда бы не подумал, что этот животный инстинкт сохранил себя в первозданном виде среди людей. Собаки, если не хотят драться, при встрече виляют хвостами и обнюхивают друг другу задницы, кошки падают на спины, демонстрируя абсолютное дружелюбие. Американцы улыбаются и говорят: «Хай». Я слышал, что чукчи трутся щеками, но там люди реально здороваются. А американцы: «хай» – «экскьюзми», «хай» – «экскьюзми», «экскьюзми» – «хай». Как меня это бесило в первые дни! Есть претензии? Ну, отойди за угол по-человечески – как это у нас делается – ты че, олень, берега попутал?! И так далее. Нет претензий, так какая тебе радость от моего «экскьюзми»? Шел своей дорогой, ну, и иди себе дальше. Олень.

Но… Привык! Знаете, даже втянулся. Скажу больше, обнаружил в этом деле здравый смысл в виде дополнительной гарантии собственной безопасности. Для Вашингтона, несмотря на его столичный статус, это, как выяснилось, важно. Здесь 80% населения – черные, а черные всегда чувствуют себя в чем-то ущемленными. Они вам об этом не скажут, но вы сами поймете в разговоре с любым черным, что он вам не верит. Не верит, что вы действительно рады его успехам, что не считаете его более-менее приличный статус ошибкой провидения. Он улыбается, вы улыбаетесь, но при этом он думает, что вы неискренни, а вы знаете, что он вам не верит. Поэтому гарантии нужны. Вряд ли они пригодятся где-нибудь в гетто – я смутно представляю себя лучезарно улыбающимся на фоне граффити в окружении банды черных рэпперов: «хай» – хрясь по морде, «экскьюзми» – хрясь еще раз. Но в центре Вашингтона это работает.

***

В свой второй ночной выход я угодил на абсолютно черную вечеринку. В тот же клуб, куда меня накануне не пускали без документов. Паспорт я теперь носил с собой и без проблем прошел внутрь, уже по-хозяйски направившись к бару. Неладное я почуял не сразу, а только когда заказал «Блэк Лэйбл» и обернулся разведать обстановку. Черные справа, черные слева, черные прямо по курсу. По лестнице, ведущей на второй этаж, поднимаются и спускаются только черные. На танцполе одни черные. Из белых только я и бармен – костариканец, как он мне признался чуть позже. Похоже, что все белые Вашингтона знали о том, что в этот день здесь тусуются черные, и ни одна падла меня не предупредила. Вот она – расовая солидарность. А мы еще удивляемся, почему белые сдают черным одну за другой свои позиции.

Я хотел уйти, но, заплатив за вход 20 баксов, все равно не смог бы уснуть до утра. Напряжение сохранялось жутчайшим до пятой порции спасительного «Блэка». Расслабиться не представлялось возможным даже в туалете, где еще один черный подавал бумагу за один бакс и брызгал на руки всяк входящих жидким мылом. Тоже, кстати, полный глюк. Какого хрена его запускают в туалет? Я что, сам не могу оторвать себе кусок бумаги и открыть кран с водой? Вы пробовали мочиться, когда на вас смотрят? Особенно черный со своими тараканами в голове? В тот вечер я пробовал много раз, и лишь с четвертой попытки мне удалось выдавить тонкую стройку из переполненного мочевого пузыря. Только пристроишься к писсуару, как он тут же молча вырастает за спиной со своим флаконом, чтобы я, не дай бог, не успел к умывальнику раньше его. И на хрен не пошлешь, и сделать ничего не можешь. Потужишься с минуту и идешь мыть руки, чтобы вернуться в туалет через пять минут.

Готов поспорить задним числом с кем угодно, что в ту ночь у меня были самые чистые руки в Вашингтоне. Этот туалетный Цербер сделал на мне состояние. Может, даже назвал своего очередного отпрыска в мою честь. На третьей попытке я успел с ним познакомиться и сказать, что мне понравилась одна девушка на танцполе. Во избежание недоразумений – вдруг он подумал, что я прихожу в туалет постоять с расстегнутыми штанами исключительно из-за него. В принципе, деньги ему можно было и не давать. Дело это как бы добровольное. Но попробуй не дай, если он черный, а кругом одни черные.

Зрелище, скажу я вам, еще то. Они почти не отсвечивают. Мелькают только белые зубы и светлые ладони – глазу зацепиться не за что. Неплохой адреналин для русского, никогда не выезжавшего за границу. Потом сбоку на табурет присел этот программист. Волосы до плеч, светлая широкая рубаха расстегнута чуть ли не до пупа, огромные запонки на манжетах – наверно, позолоченные. С таким количеством золота на себе ходить небезопасно даже по кремлевским коридорам. Хотя здоровый, сука, как бык, и силища из него так и прет. Черный, естественно; глаза, правда, кровью налиты – наверно, от спиртного. Никогда бы не подумал, что он программист, если бы не познакомился. У нас таких программистов нет. Я как-то внутренне напрягся, когда он рядом присел. Думаю: только не посмотреть на него, только не посмотреть – почти как Хома в гоголевском «Вие». А сам чувствую его взгляд на себе, и меня любопытство раздирает. Я и так, и эдак головой крутил, чтобы невзначай типа глянуть на его рожу. Уже назад откинулся – вроде как шея затекла, лицо задрал в потолок, затылком слегка ворочаю – как будто разминаю, и так это ступеньками глаза на него скашиваю – ниже, еще на ступеньку ниже. И не заметил, как соскочил на его залитые кровью белки.

Я сначала не понял – встретился я с ним глазами или нет. Тут же отвернулся и вдруг слышу вызывающе так:

– Хай!

Вот же, блин, думаю – значит, все-таки он меня увидел. Обнажаю десны, поворачиваюсь – смотрит исподлобья: не понял, типа, что за маневры.

– Х-а-ай! – миролюбиво протягиваю я.

И все. Лед тут же растаял. Хороший парень оказался, почти мой ровесник – тридцатник с хвостиком. Мы с ним еще полчаса болтали. В основном о том, что программист – это самая классная профессия. Что это больше, чем профессия – это будущее человечества. Честно говоря, я бы поспорил на эту тему, но мне слов не хватило. Да и трудно спорить, когда у самого нет работы. Я его сразу предупредил, что понимаю английский, только когда люди говорят медленно и употребляют простые слова. Вот он мне полчаса медленно и простыми словами объяснял, что доволен своей специальностью. Со стороны можно было подумать, что это логопед с пациентом общаются. Но все, кто был в пределах досягаемости «со стороны», через пять минут знали, что я из России, и никакого удивления такой формой разговора не высказывали. Одна тетка после того как программист расплатился и ушел, даже подвалила ко мне знакомиться. Реально подвалила, игриво пихнув меня вбок.

– Русский? – спросила, улыбаясь.

– Ага.

– Водка, Горбачев, Достоевский?

– Не, виски, Путин и Сорокин, – ответил я ей.

Я почему с ней так – задница у нее оказалась не фонтан. Необычно для черной плоская, к тому же в мешковатой, изрядно заношенной джинсовой юбке ниже колен. Такое впечатление, что она не платила за вход, и ее пропустили из жалости. Мне, конечно, было любопытно оказаться с черной в одной постели, но не с этой. Я купил ей какую-то зеленую гадость, которую она заказала сама, но на второй этаж за ней не пошел. Я уже знал, что там у них вдоль стен стоят диванчики для образовавшихся парочек, и пару с ней составлять не хотел. Она еще минут пять маячила на лестнице, помахивая мне рукой. Я кивал, что, мол, сейчас приду, но с места не двигался. В конце концов, она исчезла, а я решил, что если выдержал испытание черной вечеринкой, то теперь мне сам черт не брат.

***

Нет, ну, в самом деле – никому до меня и дела нет – белый я или черный – все одно. Разговаривать можно с кем угодно – главное, соблюсти кое-какие формальности. Тетки у них хотят того же самого, что и в России. Другая форма, но содержание одно. Меня эта тема очень вдохновила, и я подумал, а почему бы и нет? Вы понимаете, о чем я. Какого-то определенного плана действий у меня не возникло – сама идея зацепила. Врать не буду – я и раньше немного фантазировал по этому поводу. Если у вас есть хоть капля воображения, и вы не жалуетесь на потенцию, то сложно избежать фантазий, глядя, например, на такую красотку, как Холли Бэрри. Другое дело, что в реальной жизни я живу с белыми женщинами, а мое отношение к черным складывалось на основе общепринятых стереотипов люмпенизированного общества, в котором черных просто нет.

Как представитель интеллигенции в первом поколении (мой отец был простым слесарем), я всегда знал и говорил, что расизм – это плохо. Но теленовости о том, что скинхэды убили или избили какого-то черного, меня абсолютно не трогали. Гораздо больше мне было жаль раненую браконьерами тигрицу в уссурийской тайге, издохшую на руках у егерей. А тут, задавшись определенной целью, я вдруг подумал о том, что это будет женщина. Нормальная женщина с сиськами и прочими прибамбасами. Я хоть и не был никогда за границей, но знал, конечно, что у них все как у людей, и вдоль, как говорится, а не поперек. Но все это будет черным. Абсолютно черным. Таким черным, как и загореть невозможно. И вот это белое на черном буду я, и если посмотреть сверху или сбоку, то ничего более необычного я из себя еще не представлял. Зациклился. Честно признаюсь.

И понеслось. Каждую ночь до закрытия последнего клуба в радиусе километра от отеля. И халявные булочки в девять утра с громадным количеством кофе (тут Лео не врет – надо же было приводить себя в относительный порядок перед официальной частью программы), и хронический недосып, и непрерывный калейдоскоп лиц, и «сорри», и «экскьюзми», и «кэн ай бай ю э дринк». Ноу? Да пошла ты в жопу! Уот? Отдыхай, говорю, дура, в смысле, «зэц э пити». Один раз умудрился пристать к девке, которая сидела рядом со своим парнем. Благо, ее парень оказался на редкость спокойным. Если бы мою девушку десять минут приглашал на танец какой-то пьяный хмырь, трогая за локотки, я бы скинул его тело на руки охране клуба. Хотя я далеко не хмырь. Десять лет таскания железок фигуру, согласитесь, не портят.

Мне потом становилось стыдно. Очень стыдно. Это был не я. Я себя так не веду. Но поймите меня правильно: три дня бесполезной охоты, куча бабок на ветер, а в оконцовке полный облом. Я уже не столько о черной думал, сколько о бабе вообще. Мне даже начинало казаться, что если к нашему реликту из Томска пристроиться сзади, то в принципе, пусть за неважную, но все-таки альтернативу мастурбации она, пожалуй, сойдет. Лучше бы, конечно, минет с закрытыми глазами. С моими закрытыми глазами. Но вряд ли она согласится на такой вариант.