Текст книги "Супергрустная история настоящей любви"
Автор книги: Гари Штейнгарт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мой отец – уборщик, эмигрант из бедной страны.
Папаша Говарда Шу вразнос торгует черепашками в Чайнатауне. Келли Нардл богата, но едва ли ей хватит средств. Масштабы состоятельности, из которой произросли мы, больше не применимы.
Эппэрэт Келли осиял ее нимбом, и она углубилась в нужды сотен клиентов. После ежедневного римского декаданса наша контора смотрелась строго. Все омыто нежными цветами и здоровым блеском натурального дерева, оборудование, когда им не пользуются, закрыто саркофагами, как четвертый блок в Чернобыле, источники альфа-излучения из-за японских ширм успокаивающе гладят наши пришпоренные мозги. Повсюду юмористические рекомендации. «Скажи нет крахмалу». «Веселей! Пессимизм убивает». «Клеткам с удлиненным теломером удается лучше». «ПРИРОДЕ ЕСТЬ ЧЕМУ У НАС ПОУЧИТЬСЯ». А над столом Келли Нардл трепетал на сквозняке плакат «Разыскивается», на котором мультяшного хиппи лупят по голове кочаном брокколи:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
За кражу электронов
убийство ДНК
умышленное повреждение клеток
Эбби Хоффман [28]28
Эбби Хоффман (1936–1989) – американский левый активист, участник движения за гражданские права.
[Закрыть]по прозвищу Свободный РадикалВНИМАНИЕ: Объект может быть вооружен и очень опасен
Не пытайтесь задержать
Немедленно сообщите властям
и повысьте дозу кофермента Q10
– Я, пожалуй, за свой стол пойду, – сказал я.
– Миленький, – сказала она, и ее длинные пальцы сжали мою ладонь. В ее голубых глазах можно котенка утопить.
– Господи боже, – сказал я. – Лучше молчи.
– У тебя нет стола. То есть его кто-то занял. Этот новый мальчик из Браун-Йонсей. Дэррил,кажется.
– Где Джоши? – машинально спросил я.
– Летит из Коламбии. – Она глянула на свой эппэрэт. – У него самолет сломался, летит коммерческим. Вернется где-то к обеду.
– Что мне делать? – прошептал я.
– Было бы полезно, – сказала она, – выглядеть чуточку помоложе. Займись собой. Сходи в Салон Вечности. Помажь гилексином под глазами.
Салон Вечности был набит пахучей молодежью, которая смотрела в свои эппэрэты или раскинулась на диванах, задрав лица к потолку, снимая стресс, правильно дыша. Ровный ореховый аромат заваренного зеленого чая добавил щепотку ностальгии в мое пропитанное страхом настроение. Салон Вечности открыли при мне пять лет назад в бывшем синагогальном банкетном зале. Мы с Говардом Шу три года выветривали оттуда запах грудинки.
– Привет, – сказал я всем, кто пожелал слушать. Глянул на диваны, но туда не втиснуться. Вынул эппэрэт, но заметил, что у этой молодежи сплошь камешки на шеях – такие же модели, как у Юнис. Минимум три девушки в салоне были роскошны за пределами физического, а их гладкая, этнически неопознаваемая кожа и грустные карие глаза уводили мысль прямо в древнюю Месопотамию.
Я подошел к мини-бару, где раздают зеленый чай без сахара, щелочную воду и 231 питательный элемент. Я как раз нацелился на рыбий жир с куркумином, который предотвращает воспаления, и тут надо мной кто-то засмеялся – женский смех, вообще смерть. Мои коллеги, непринужденно разместившиеся на мягких диванах, напоминали персонажей комедийного сериала о манхэттенской молодежи – я, помнится, одержимо смотрел его в юности.
– Год в Риме, только что вернулся, – пояснил я, стараясь подпустить бравады в голос. – Там одни углеводы. Буду накачиваться основными, пока не лопну.Ребята, как же дома-то хорошо!
Молчание. Но едва я снова отвернулся к питательным добавкам, кто-то спросил:
– Чё новенького, Резус?
Мальчишка, только-только усы пробиваются, серое боди со словами «СОС Ху» на груди, на шее красная бандана. Может, Дэррил из Брауна, который занял мой стол. Лет двадцать пять, не больше. Я улыбнулся ему, глянул на свой эппэрэт, вздохнул, будто мне предстоит вагон работы, и бочком двинулся к выходу.
– Куда намылился, Резус? – спросил мальчишка, своим неопрятным тугожопым тельцем загораживая дорогу и суя мне свой эппэрэт в лицо; мои ноздри затопил его густой органический запах. – Кровушку сдать не желаешь, друган? Я смотрю, у тебя триглицериды под 135. И это, крыса, дотого, как ты слинял в Европу. – За спиной у меня опять захохотали – женщинам явно нравились эти ядовитые шпильки.
Я попятился, бормоча:
– Сто тридцать пять – все равно в пределах нормы. – У Юнис аббревиатура была, как же там? – ПЕМ, – прибавил я. – Я вам просто ебу мозги. – Кто-то снова засмеялся, краем глаза я заметил, как кто-то еще вздернул оловянный подбородок, сверкнул безволосыми руками, в которых прятались гладкие технокулоны, набитые точными данными. В голове мелькнула фраза из Чехова – описание Лаптева, который «знал, что он некрасив, и теперь ему казалось, что он даже ощущает на теле эту свою некрасоту».
Однако загнанный зверь продолжает бороться.
– Кренделек, – сказал я, вспомнив, как обратился ко мне грубый качок в самолете, жалуясь на запах книги. – Кренделек, я чувствую,что ты злишься. Я-то кровь сдам без проблем, но тогда уж давай мы померим тебе кортизол и адреналин. Я твой уровень стресса выставлю на Табло. Ты плохо общаешься с людьми.
Моих праведных слов никто не услышал. У меня все было написано на лбу – на моем пещерном лбу, усеянном каплями пота. Приглашение добить. Молодые пожирают стариков. Парняга «СОС Ху» взаправду меня толкнул, и сквозь редкие волосы на затылке я ощутил холод стены. Он опять сунул мне под нос свой эппэрэт. Там мигал открытый код моих анализов крови годичной давности.
– Ты вообще как посмел прискакать сюда с таким индексом массы тела? – спросил он. – Думаешь, заберешь у нас стол? После того как год прохлаждался в Италии? Мы о тебе все знаем, Макака. Я тебе углеводное печенье в жопу запихаю, если не свалишь отсюда сию минуту.
У него за спиной раздались ободряющие ситкомовские вопли – оглушительное «вууууу» счастливого гнева и радостного ужаса: племя одолело слабейшего.
Спустя две с половиной секунды вопли внезапно стихли.
Я услышал, как кто-то прошептал Его Имя, потом застучали его шаги. Громогласная толпа распадалась надвое, воины «СОС Ху», все эти Дэррилы и Хиты, улепетывали кто куда.
И появился он. Еще моложе. На нем уже отпечатался первый этап дехронификации – мы это называем бета-лечение. Гладкое лицо застыло в гармонии, вот разве что крупный нос временами самопроизвольно подергивался – закоротило какую-то группу мышц. Уши на бритой голове стояли торчком, как часовые.
Джоши Голдманн никогда не говорил, сколько ему лет, но по моим прикидкам – где-то под семьдесят: старик, а усы черны, как вечность. В ресторанах его иногда принимали за моего брата, которому больше повезло с внешностью. У нас обоих недооцененные человечеством мясистые губы и густые брови, а грудная клетка раздута, как у терьеров, но этим сходство и ограничивается. Потому что когда Джоши смотрит на тебя – когда его взор до тебя снисходит, – у тебя вспыхивают щеки и ты чувствуешь, что удивительным образом бесповоротно существуешь.
– Ой, Леонард, – сказал он, вздохнув и покачав головой. – Они тебя совсем заели? Бедный Резус. Пошли поболтаем.
Он поднимался по лестнице (никаких лифтов, никогда)в свой кабинет, а я робко тащился следом. Точнее будет сказать – он ковылял. У Джоши проблемы с опорнодвигательным аппаратом, о которых он не говорит, – он нестойко перепрыгивает с ноги на ногу, ходит приступами, припадками и вздрогами, как будто за спиной ему повелительно аккомпанирует Филип Гласс [29]29
Филип Гласс (р. 1937) – американский композитор-минималист.
[Закрыть].
В его кабинет набился десяток молодых сотрудников – я их впервые видел, – и все разговаривали одновременно.
– Корешки, – сказал он своим последователям, – дайте мне минутку? Мы к этому вернемся. Через пару секунд. – Все хором вздохнули. Гуськом протопали мимо меня, удивленные, раздраженные, озадаченные, и их эппэрэты уже считывали мои данные – вероятно, сообщали, сколь мало значу я, устаревший на тридцать девять лет.
Он взъерошил все волосы у меня на затылке, какие нашлись, и развернул к себе мою голову.
– Столько седины, – сказал он.
Я едва не отшатнулся. Что там сказала мне перед расставанием Юнис? Лен, ты старый.Но нет, я позволил ему тщательно меня осмотреть, а сам разглядывал резкий орлиный абрис его груди, мясистый нос калибра «Нетти Файн», равновесие, которое ему так нелегко сохранять. Его рука сжимала мне скальп, и пальцы были неожиданно холодны.
– Столько седины, – повторил он.
– Это все углеводы в п-пасте, – сказал я. – И факторы стресса итальянской жизни. Ты не поверишь, до чего трудно там жить на американскую зарплату. Доллар…
– Какой у тебя водородный показатель кислотности? – перебил меня Джоши.
– Ох, батюшки, – сказал я. Тени ветвей роскошного дуба подползли к оконному проему, и бритый кумпол Джоши обрел пару оленьих рогов. В этих комнатах окна изображали Скрижали Завета. Кабинет Джоши был на верхнем этаже, и на окне до сих пор виднелись английские и ивритские слова «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» [30]30
Исх 20:3.
[Закрыть]. – Восемь и девять, – сказал я.
– Тебе нужна детоксикация, Лен.
За дверью стоял гомон. Настойчивые голоса распихивали друг друга, требовали его внимания, текущие дела ветвились и расползались, как бесконечные коридоры данных, заполонившие Манхэттен. На столе Джоши, гладком куске стекла – блестящая цифровая рамка, крутившая слайд-шоу его жизни: молодой Джоши в наряде магараджи на сцене – его недолговечный внебродвейский моноспектакль; счастливые буддисты в лаосском храме, отстроенном с нуля на его средства, на коленях заклинают камеру; Джоши в остроконечной соломенной шляпе неотразимо улыбается – его краткий период соевого фермерства.
– Буду пить по пятнадцать стаканов щелочной воды в день, – сказал я.
– Меня беспокоит твое мужское облысение.
Я засмеялся. Точнее говоря, произнес: «Ха-ха».
– Меня оно тоже беспокоит, Гризли.
– Я не про эстетический аспект. Твой ашкеназский тестостерон превращается в дигидротестостерон. Это смерть. Тебе светит рак простаты. Надо минимум восемьсот миллиграммов сереноа в день. Что с тобой, Резус? Ты, кажется, рыдать собрался.
Но я просто хотел, чтоб он еще немножко обо мне позаботился. Я хотел, чтоб он обращал внимание на мой дигидротестостерон и спасал меня от недружелюбных красавчиков из Салона Вечности. Джоши велел всем сотрудниках «Постжизненных услуг» вести дневники, дабы помнить, кем мы были,ибо каждую секунду наш мозг и синапсы перестраиваются и перестраивают связи между собой, возмутительно наплевав на наши личности, и каждый год, каждый месяц, каждый день мы превращаемся в других людей, совершенно неубедительные копии изначальных нас, обслюнявленных детишек в песочнице. Но я не таков. Я – факсимиле собственного раннего детства. По сей день ищу любящего отца, который подбросит меня в воздух, отряхнет песочек с моей задницы и произнесет спокойные и безобидные английские слова. Моих родителей вырастила Нетти Файн – отчего меня не может вырастить Джоши?
– Я, по-моему, влюбился, – пролепетал я.
– Рассказывай.
– Супермолодая. Суперздоровая. Азиатка. Ожидаемая продолжительность жизни – очень высокая.
– Ну, мое мнение о любви ты знаешь, – сказал Джоши. В гомоне за дверью упало нетерпение, но выросло мучительное подростковое страдание.
– Ты считаешь, не стоит мне крутить романы? – спросил я. – Потому что я могу прекратить.
– Да я шучу, Ленни, – сказал он, кулаком ткнув меня в плечо – больно, недооценил свою молодую силу. – Блин, расслабься уже чуток. Любовь полезна для водородного показателя, АКТГ, ЛПНП, вообще от любых болячек. Если это хорошая, позитивнаялюбовь, без подозрений и конфликтов. И пускай эта здоровая азиатка нуждается в тебетак же, как ты нуждаешься во мне.
– Не бросай меня умирать, Джоши, – сказал я. – Мне нужна дехронификация. Почему моего имени нет на Табло?
– Грядут перемены, Макака, – сказал Джоши. – Если б ты в Риме каждый час проверял «КризисНет», как полагается, ты бы знал, о чем я говорю.
– Доллар? – нерешительно предположил я.
– Да забудь про доллар. Доллар – просто симптом. Эта страна ничего не зарабатывает. Наши активы выеденного яйца не стоят. Северная Европа вот-вот обособится от нашей экономики, и как только азиаты перекроют поток наличных, нам конец. И знаешь что? Для «Постжизненных услуг» это большое счастье! Страх Темных Времен абсолютно повышает наш рейтинг. Может, нас на корню выкупят китайцы или сингапурцы. Говард Шу немножко знает мандаринский. Может, и тебе стоит мандаринский поучить. Нихао [31]31
Здравствуйте (искаж. кит.).
[Закрыть]и прочая пурга.
– Прости, что я уехал в Рим так надолго и тебя подвел, – просипел я. – Я думал, может, лучше пойму родителей, если поживу в Европе. Подумаю о бессмертии в древнем городе. Книжек почитаю. Кой-чего запишу.
Джоши отвернулся. Так я видел его под другим углом – на яйцеобразном подбородке пробивалась сероватая щетина, тонкий намек на то, что не всёв нем можно реверсировать к бессмертию. Пока.
– Вот эти мысли, эти книги – как раз в нихтвоя проблема, Резус, – сказал он. – Хватит уже думать, пора продавать. Вот поэтому молодые вундеркинды из Салона Вечности хотят засунуть тебе в жопу углеводное печенье. Да, я услышал. У меня новая бета-перепонка в ухе. И как можно их упрекать, Ленни? Ты напоминаешь им о смерти. Ты напоминаешь им об иной, прежней версии нашего биологического вида. Ты только не злись. Не забывай, я начинал с того же самого. Сцена. Гуманитарщина. Все это – Заблуждения Чистого Бытия. ЗЧБ. Потом у нас будет куча времени – успеется и подумать, и записать, и поиграть. А сейчас надо продавать, чтобы выжить.
Воды вздымались. Пора платить по счетам. Я недостоин, я всегда недостоин.
– Я такой эгоист, Гризли. Я бы рад был найти побольше ПИИ в Европе. Господи боже. У меня хотя бы работа еще есть?
– Давай-ка для начала ты тут адаптируешься, – сказал Джоши и направился к двери, по пути слегка коснувшись моего плеча. – Сразу выделить тебе стол я не могу, но могу перевести в Набор, в Приемную. – Понижение, но ничего, жить можно, если зарплату не сократят. – Надо тебе завести новый эппэрэт, – прибавил он. – Подучиться навигации в потоках данных. Быстрее ранжировать людей.
Я вспомнил Пункт № 2: оживить отцовско-сыновние отношения как реакцию на политическую обстановку. Рассказать о том, что случилось в самолете; пробудить еврейские чувства ужаса и негодования пред лицом несправедливости.
– Джоши, – сказал я. – Никогда не выходи из дома без эппэрэта. Бедный толстяк в самолете…
Но Джоши уже делал мне знак бровями – пошли, мол. За дверью его мигом осадили орды выпускников Браун-Йонсей и Рид-Фудана, и все старались перещеголять друг друга в фамильярности («Джошчик! Приятник!» «Papi chulo!» [32]32
Зд.: «Красавчик!» (исп.)
[Закрыть]), и у всех на руках были решения всех проблем нашего мира. Он раздавал им себя по кусочку. Ерошил им волосы.
– Чё деется? – сказал он парню вроде бы с Ямайки, который, если приглядеться, ямайцем не был. Я сообразил, что мы идем вниз, к дикому оазису Отдела Кадров, прямиком к столу Говарда Шу.
Шу, этот проклятый неутомимый иммигрант, тот же типаж, что мой отец-уборщик, только с английским и хорошими показателями на табло, орудовал сразу тремя эппэрэтами, его мозолистые пальцы и огнеметная чайнатаунская речь фонтанировали данными и крепкой тупой надеждой на то, что у него все под контролем. Я вспомнил, как однажды поехал на конференцию по долгожительству в каком-то захолустном китайском городишке. Приземлился в только что отстроенном аэропорту, красивом, как коралловый риф, и не менее причудливом, глянул на мельтешащие толпы, на безумный блеск у них в глазах, на минимум троих человек, которые на стоянке такси попытались всучить мне сложносочиненный аппарат для стрижки волос в носу (наверное, и Нью-Йорк был таким на заре двадцатого столетия?) и подумал: «Джентльмены, этот мир ваш».
Хуже того, нельзя сказать, что Шу некрасив, и когда они с Джоши друг другу отсалютовали, меня окатило чистой завистью – даже ноги онемели и перехватило дыхание.
– Займись тут Леном, – сказал Джоши Говарду Шу, и уверенности в его голосе не хватило бы и на наперсток. – Он у нас все-таки один из ПБ. – Я понадеялся, что это означало «Первая Банда», а не «Престарелые Болваны». А потом, не успел я рассмеяться над его юношескими штучками, над его непосредственностью, Джоши ушел, вернулся в объятия, которые примут его всегда и везде, когда бы и где бы ему ни пришла охота в них оказаться.
Я сел перед Говардом Шу и попытался изобразить равнодушие. Из-под блестящей шапочки черных волос Шу транслировал мне то же самое.
– Леонард, – сказал он, блестя мне носом-пуговкой, – я открываю твое досье.
– Будь любезен.
– С тебя причитаются 239 000 долларов в юанях.
– Что?
– Твои расходы в Европе. Ты везде летал первым классом. Ресвератрол на тринадцать тысяч северных евро?
– Не больше двух бокалов в день. Только красное вино.
– Двадцать евро за бокал. И что такое «бидет»?
– Я старался делать свою работу, Говард. Ты же не можешь…
– Я тебя умоляю, – сказал он. – Ты ничего не делал. Ты хреном груши околачивал. Где клиенты? Куда делся скульптор, который был «уже у тебя в кармане»?
– Мне не нравится твой тон.
– А мне не нравится твоя неспособность работать.
– Я пытался продавать Продукт, но европейцев он не интересует. Они абсолютно не доверяют нашим технологиям. А некоторые даже хотятумереть.
На меня уставилась пара иммигрантских глаз.
– Ты так просто не отделаешься, Леонард. За расположение Джоши не спрячешься. Берешь себя в руки – или мы проводим увольнительное собеседование. Можешь сохранить зарплату, переведем тебя в Набор, и ты оплатишь все римские пельмени до последнего.
Я оглянулся.
– И нечего оглядываться, – сказал Шу. – Папочка ушел. А эточто за херня? – В ровном потоке данных на хромированном эппэрэте мерцала красная звездочка. – Департамент возрождения Америки сообщает, что ты помечен флажком в римском посольстве. У тебя еще и ДВА на хвосте? Что ты натворил?
Мир обернулся вокруг своей оси и рухнул.
– Ничего! – закричал я. – Ничего! Я не пытался помочь Жирдяю. Я не знаю ни одного албанца. Я переспал с Фабрицией только пару раз. Выдра все не так поняла. Это сплошная липа. Какой-то человек снимал меня в самолете, и я спросил зачем. А теперь я не могу связаться с Нетти Файн. Ты не знаешь, что с ней сделали? У нее стерт адрес на «ГлобалТинах». И на «ГлобалСледе» ее тоже нет.
– Выдра? Нетти? КакаяНетти? Тут сказано: «Умышленное предоставление неполных данных». Твою ж мать, опять мне разгребать говно. Дай свой эппэрэт. Добрый нахуй боженька. Это что, «Айфон»? – Себе в манжету он сказал: – Келли, принеси Абрамову новый эппэрэт. Запиши на Набор.
– Я так и знал, – сказал я. – Это мой эппэрэт виноват. Только что говорил Джоши: никогда не выходи из дома без эппэрэта. Провались этот Департамент возрождения.
– Джоши не нужен эппэрэт, – сказал Шу. – Джоши вообще ни хренане нужно. – И он уставился на меня то ли с невообразимой жалостью, то ли с невообразимой ненавистью – так или иначе, эмоция требовала от него совершеннейшей звериной неподвижности. Вверх по лестнице пропыхтела Келли Нардл с новым эппэрэтом в коробке, источавшей переливчатую радугу данных и человеческую речь – гнусавый среднеатлантический голос, встроенный в картонку, сулил мне «Сабые последбие достижебия техбологий „Оцеби бебя“». – Спасибо, – сказал Шу и отмахнулся от Келли. Семь лет назад, до того как могущественная корпорация «Штатлинг-Вапачун» за умом не постижимую сумму купила Джоши, Келли, Говард и я были на одной ступеньке организации, которая тогда называлась «горизонтальной», то есть без должностей и иерархий. Я попытался поймать взгляд Келли, привлечь ее на свою сторону против этого чудовища, не умеющего хотя бы верно произнести слово «биде», но она бежала от Говардова стола, не одарив меня на прощание даже дружелюбным колыханием зада.
– Обучись пользоваться срочно, —велел мне Шу. – Особенно приложениями «ОцениМеня». Научись оценивать всех вокруг. Приведи данные в порядок. Включи «КризисНет» и читай постоянно. Сейчас неинформированный продавец – сразу труп. Прочисть себе мозги. И тогда посмотрим, возвращать ли тебя на Табло. Это все, Леонард.
По моим подсчетам, еще не закончился обеденный перерыв. Я пошел к Ист-Ривер, и у меня под мышкой беспрестанно голосила коробка с эппэрэтом. Я посмотрел на немаркированные суда, что, ощетинившись пулеметами, выстроились в серую цепь от Трайборо до самого Уильямсбергского моста. По данным Медиа, недели через две прибудет Китайский центральный банкир – промерить наши погрязшие в долгах земли, – и по всему Манхэттену ужесточат меры безопасности. Я сел на жесткий металлический стул и поглядел на эффектный стеклянный бета-силуэт Куинса, выстроенный задолго до последней девальвации доллара. Открыл коробку и вынул гладкий камешек нового эппэрэта – в руке он уже был теплым. На уровне глаз возникла проекция азиатки габаритов Юнис.
– Привет, – сказала она. – Добро пожаловать. Это эппэрэт 7.5, оснащенный программным пакетом «ОцениМеня Плюс». Хотите начать? Хотите начать? Хотите начать? Скажите «да» для того, чтобы начать.
Я должен Говарду 239 000 долларов в юанях. Мой первый взнос за дехронификацию – все, испарился. Мои волосы и дальше будут седеть, а однажды вовсе выпадут, а потом, в день, до абсурда близкий к сегодняшнему, до абсурда такой же,как сегодняшний, я исчезну с лица земли. И все эти чувства, все эти желания, все данные,если так тебе легче будет постичь масштабы этого события, перестанут существовать. Вот что значит для меня бессмертие, Джоши. Эгоизм. Вера моего поколения в то, что каждый из нас важнее, чем считаешь ты или кто угодно.
На воде поднялось волнение – вот и славно, мне надо было отвлечься. С треском взрыхлив за собой теплую белую пену, на север стартанул гидросамолет – и казался он до того грациозным, до того свободным от механики и отчаяния, что на секунду мне показалось, будто наша жизнь продлится вечно.