Текст книги "Супергрустная история настоящей любви"

Автор книги: Гари Штейнгарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мой единственный мужчина
^{Почтовый ящик Юнис Пак на «Глобая Тинах»}

5 июня

Формат: стандартный длинный английский текст Суперидея «ГлобалТинов»: Исследования Гарвардской школы моды доказывают, что злоупотребление печатанием приводит к некрасивым утолщениям запястий. Переходите на Изображения сегодня – оставайтесь ГлобалТином навсегда!

Юни-сон за границей – Зубоскалке:

Милая Прекрасная Пони!

Как оно, шалава? Ужасно жалко, что тебя здесь нет. Мне так нужно кому-то вербализовать, а на «Тинах» не выходит нормально. Я совсем запуталась. Поехала в Лукку с Беном (это который Кредитор), и он был очень милый, везде за меня платил, и за роскошный номер в отеле тоже, повел гулять вдоль стен города и в дико прекрасную остерию, где все его знали, и мы там пили вино за 200 евро. И я все думала, какой из него получится идеальный парень, и от его горячего худого тельца меня прямо в жар бросало. Но я вдруг просто ни с того ни с сего говорила ему, что у него ноги вонючие, или что он косой, или что лысеет (хотя это полнейшее ВРАНЬЕ), и он сразу становился весь такой интро, включал общий доступ на эппэрэте, чтоб я не знала, о чем он думает, а потом сидел и таращился в никуда. И нельзя сказать, что мы не того. Мы того. И неплохо. Но сразу после у меня случился панический приступ с рыданиями, и Бен меня утешал, говорил, что я выгляжу как потаскуха, что у меня Ебильность 800+ (абсолютно НЕТ, потому что в этом Риме фиг найдешь парикмахера, который умеет с азиатскими волосами), но у него ничего не вышло. Мне было ужасно стыдно. Я совсем не заслужила такого, как Бен, и когда мы вместе ходили по улицам, я все представляла, как он идет с шикарной супермоделью или очень умной, но сексуальной Медиасамкой. Такой, которую он по правде заслуживает, а не с этой вот бестолковой девицей.

Мама прислала глобалтинку, говорит, по сути дела, что отец опять за свое. Сэлли пришлось ночевать в гостевой наверху, а маме в подвале, потому что он, когда напивается, не может по лестницам ходить, или, по крайней мере, заранее слышишь, что он идет.

Я пыталась выспросить у Сэлли, что творится, а она только вяло отговаривается, типа, мама испортила тофу, у папы нет пациентов, так что это мама виновата, или пациенты, или кто угодно, только не он. В общем, я ищу дешевые авиабилеты, потому что мне, конечно, нравится сорить тут деньгами этого ублюдка, но я отвечаю за то, что происходит с Сэлли и с мамой, понятно же.

По-моему, я как бы отчасти влюбляюсь в Бена, но знаю, что мне не светит, потому что другая часть меня, которая больная, думает, что мой единственный мужчина – это отец. Как только с Беном происходит что-нибудь чудесное, я вдруг думаю обо всем хорошем, что делает ОТЕЦ, и начинаю по нему СКУЧАТЬ. Ну, я рассказывала – когда у него была практика в Калифорнии, он помогал мексиканцам, и если у них не было страховки, а у них страховки никогда не бывает, он им лечил ноги забесплатно. Может, я плохая дочь, раз его бросила и сбежала аж в Европу? Господи, прости меня, пожалуйста, за этот словесный понос. Ой, а помнишь, как мы жили в Лонг-Биче и ты у нас ночевала? Помнишь, мама поднимала нас, типа, в семь утра – кричала «Иииирона! Иииирона! [20]20
  Вставайте! Вставайте! (искаж. кор.)


[Закрыть]Кто рано встает, тому бог подает!» Я так по тебе скучаю, Прекрасная Пони.

Зубоскалка – Юни-сон за границей:

Милая Прекрасная Панда,

Как оно, сучара? Получила твое письмо, когда выходила из машины около «МолодаМанда» в Топанге, и потом все время грустила. Одна продавщица даже стала вербализовать, спрашивала, чего это со мной, и я ей такая: «Я думаю», – а она такая: «Зачем?»

Не знаю, что тебе сказать. Наверное, иногда родители ужасно разочаровывают, но других у нас нет. Надо, видимо, уважать их все равно, а если они делают гадости – просто убраться с дороги и любить их в десять раз сильнее. Жалко, что у тебя нет старшего брата, потому что вот у нас старший брат принимает удар на себя. Отстойно, наверное, быть старшей сестрой в семье, где нету мужуков.

В общем, про Бена – я думаю, ты апрельделенно все делаешь ровно как надо! Он же не знает, что это все потому, что у тебя внутри буря, он думает, ты просто крутая потаскуха и чтобы тебя заполучить, надо лезть из кожи вон. А член у него какой? Такой, типа, – загнутый вниз и чуть-чуть вбок? У Суслика такой (он у меня в АН – у него Агрегат Незаурядный), и я вот думаю – у всех белых так, с загибом? Видишь, какая я целка? Ха-ха.

Ты можешь мне вербализовать в любое время дня и ночи, ты же знаешь. Все равно я половину времени сама не понимаю, что делаю, но я так рада, что мы можем друг другу довериться, потому что иногда жизнь такая, что я, типа, даже описать не могу. Как будто я плыву, и едва кто-нибудь подплывает или я к кому-нибудь, возникает сплошная СТАТИКА. Иногда люди мне вербализуют, а я смотрю им в рот и такая: ЧЕГО? О чем ты говоришь? Как я буду тебе вербализовать и вообще какая разница, что наружу выходит? Ты вот хотя бы взяла и уехала из дома, в РИМ! Кто еще на такое способен? Кстати, там у вас в Италии продают такие прозрачные трусы, называются «ПолнаяКапитуляция»? Кажется, миланские, но не могу найти на «Моднючке» и на «ПОПЫшности». Если они бывают темно-синие, я тебе деньги отдам, честно. Ты знаешь мой размер, потаскуха. Я тоже ужасно по тебе скучаю, Прекрасная Панда. Возвращайся в солнечную Кали! У меня от таблеток, по-моему, лобковый зуд. Это вот КАК?

7 июня

Чхун. Вон. Пак – Юни-сон за границей:

Ынхи,

Как сегодня ты. Надеяться ты не беспокоиться. Хорошо что писать Сэлли. Младшая сестра всегда брать пример со старшей. Мы с папой пойти в церковь и вместе поговорить с преподобным Чхо. Я дать папе извинения что все время не думать как он много работать и ему все надо идеальное, особенно сундубу, это же его любимо!:) Папа пообещать, что если ему нехорошо, мы СНАЧАЛА вместе помолиться БОГУ, чтобы он нас наставить, а ПОТОМ он ударить. Потом преподобный Чхо почитать нам Писание, там говорить, что женщина вторая после мужчины. Он говорить мужчина голова, а женщина рука или нога. И еще мы вместе молиться и я нарочно заключить тебя и Сэлли потому что у нас с папой никого нет кроме тебя и сестры. Иначе мы бы не уехать из Кореи, она теперь богаче Америки и политических проблем не столько, но откуда нам знать, когда мы ехать? Теперь мы даже в Форт-Ли видеть танк на Центр-авеню. Для меня очень страшно, как в Корее в 1980 очень давно, когда быть беспорядок в Кванджу [21]21
  В мае 1980 г. в Кванджу прошли гражданские демонстрации протеста против прихода к власти военных под предводительством Чон Ду Хвана; демонстрации были разогнаны, погибли сотни мирных граждан.


[Закрыть]и погибнуть много людей. Надеяться с Сэлли на Манхэттене ничего не случиться.

В общем потому что мы все тебе оставить, на тебе большая ответственность перед папой и мамой и сестрой.:)

Я только что научиться делать счастливую улыбку. Тебе нравить? Ха-ха. Дать мне гордость за тебя и ожидать от тебя как раньше.

Я тебя всегда любить,

Мама

Юни-сон за границей – Чхун. Вон. Пак:

Мам, может, вам с Сэлли приехать в Рим? Она бы на будущий год поучилась в летней школе. Снимем квартиру побольше, я вас по городу повожу. Вы заслужили пожить без папы. Тут есть христианская (некатолическая) церковь, службы на корейском, будем вкусно есть и вообще веселиться. Я думаю, мне легче сосредоточиться, если я знаю, что с вами все в порядке, и тогда я лучше сдам экзамены.

Люблю тебя,

Юнис

Юни-сон за границей: Сэлли, хочешь трусы «ПолнаяКапитуляция»? Прозрачные, с клапаном, у польских порнозвезд в «ЖопоДокторе» такие.

СэллиБарнарда: С подкладными бедрами?

Юни-сон за границей: Вроде бы. Я почему-то не могу достучаться до «ЖопоДоктора». В Италии ничего не работает.

СэллиБарнарда: Прозрачные, их можно под «Лукожей» носить.

Юни-сон за границей: А также под нормальными джинсами. Не будешь «выдавать тайну», как мама выражается.

СэллиБарнарда: Ха-ха-ха. Кван говорит, новенькие корейские девки в ЛА даже презиками не пользуются, чтоб их парни думали, будто они целки. А им, типа, 28! Просрочены уже.

Юни-сон за границей: БЭ-Э. Но я не поняла. Ты хорошо звучишь. Все нормально?

СэллиБарнарда: Папе вроде получше. Приходил ко мне в душ петь хором.

Юни-сон за границей: В ДУШ?

СэллиБарнарда: Ну я занавеску задернула, ага?

Юни-сон за границей: Она же пластиковая.

СэллиБарнарда: А «ПолнаяКапитуляция» в Италии дешевле? Ты знаешь мой размер. Но я вообще-то на размер толще. Отврат.

Юни-сон за границей: Кончай жрать. И не пускай папу в душ.

СэллиБарнарда: Он не прямо В ДУШЕ. С ним прикольно петь. Мы спели «Сестру Христа» [22]22
  «Сестра Христи» (Sister Christian,1983) – композиция американской хард-рок-группы Night Rangerс альбома «Полуночное безумие» (Midnight Madness);ударник группы Келли Киги (р. 1952) написал ее для своей младшей сестры Кристи.


[Закрыть]и эту, из «Стоматолога Ли Дан Хи». Помнишь, как папа от этого сериала бесился? Как оно называлось – норэбан [23]23
  Караоке (искаж. кор.).


[Закрыть], мы еще туда ходили?

Юни-сон за границей: Что-то такое на Олимпе. Приезжай летом в Рим.

СэллиБарнарда: Не могу. Учусь. И мы на той неделе едем в Коламбию, и еще другие протесты летом.

Юни-сон за границей: Мама говорит, она видела танк в Форт-Ли. Ну правда, Сэлли. Не надо Политики. Приезжай в Рим! Тут в двадцати минутах гигантский торговый центр, и осенняя коллекция «Сааами», и летняя линия «МолодаМанда», и все со скидкой минимум 80 %.

СэллиБарнарда: Доллар же вроде совсем ничего не стоит?

Юни-сон за границей: И все равно экономишь. Ну 80 %, алло? Сама посчитай, ботанка!

СэллиБарнарда: Я не могу. Надо с мамой быть.

Юни-сон за границей: Так бери ее с собой!

СэллиБарнарда: Юнис, вот подумай сама: ты хочешь всех собрать, всех поменять – и все будут счастливы? Так не бывает.

Юни-сон за границей: А что мне делать? Молиться Исусу, чтоб он «вразумил папино сердце»?

СэллиБарнарда: Я преподобного Чхо не люблю, ты знаешь, но я выучила в церкви один урок: смирение. Так уж оно все устроено. Вот такие у меня родители. Надо принять свои недостатки и стараться сделать, что можно, с тем, что дал мне Бог. Если этого не понять, будешь несчастна.

Юни-сон за границей: Иными словами, откажись от всего, и пусть Исус освещает путь. И, кстати, я УЖЕ несчастна.

СэллиБарнарда: Я ни от чего не отказываюсь. Стану кардиологом, буду прилично зарабатывать, папа сможет бросить работать и перестать думать про вонючие белые ноги. И, может, нашей семье станет полегче.

Юни-сон за границей: Ну да, конечно, и все проблемы решатся.

СэллиБарнарда: Спасибо, что одобряешь мои мечты. Ты совсем как папа, и даже сама этого не понимаешь. Сиди в своем Риме. Мне здесь двух таких не надо.

Юни-сон за границей: Я не хотела.

СэллиБарнарда: Да неважно.

Юни-сон за границей: Я очень тобой горжусь.

Юни-сон за границей: Я бестолочь, ясно?

Юни-сон за границей: Ты вообще тут? Я тебе куплю «ПолнуюКапитуляцию», но бюстгальтер без сосков – это ты, пожалуйста, сама.

Юни-сон за границей: Сэлли! Ты ведь знаешь, как мне грустно, когда ты меня вот так выключаешь.

Юни-сон за границей: Ты ведь знаешь, я все на свете сделаю, чтобы вы с мамой были счастливы. Может, я и ПРАВДА пойду на юридический, буду работать в Рознице Высшего Класса, купим маме квартирку на Манхэттене, ей там будет безопаснее.

Юни-сон за границей: Сэлли, я возвращаюсь домой. Ау? Прилечу, как только найду дешевые билеты.

Заблуждения Чистого Бытия
^{Из дневников Ленни Абрамова}

6 июня

Дорогой дневничок!

Вот какое письмо от Джоши появилось в моем эппэрэте сразу после пытки в «Дж. Ф. К»:

Дорогой Макака-Резус, ты тут? У нас масса позитивных перемен и сокращений; оставайся Риме считаешь нужным; будущая зарплата & занятость = давай обсудим.

Это еще что? Джоши Голдманн, работодатель и эрзац-папаша, решил меня уволить? Отослал меня в Европу, чтоб я под ногами не путался?

У меня еще с детства завалялся старый блокнот «Пять звезд» из «Мида» – до смерти хотелось его к чему-нибудь приспособить. Я выдрал оттуда настоящий лист бумаги, положил на кофейный столик и записал нижеследующее – по правде записал, от руки.

Краткосрочная стратегия выживания,

а затем бессмертия

по возвращении в Нью-Йорк после фиаско в Европе

Ленни Абрамов, бакалавр искусств, М. Б. А.

снизить расходы; откладывать деньги на процедуры первого этапа дехронификации; удвоить продолжительность жизни за двадцать лет, а затем увеличивать ее экспоненциально до развития импульса, необходимого для достижения Бессрочного Продления Жизни.

2)  Заставить Джоши защитить тебя. Оживить отцовско-сыновние отношения как реакцию на политическую обстановку. Рассказать о том, что случилось в самолете; пробудить еврейские чувства ужаса и негодования пред лицом несправедливости.

3)  Любить Юнис. Несмотря на то что она далеко, стараться видеть в ней возможного партнера; воображать ее веснушки, представлять, что она тебя любит, дабы снизить уровень стресса и рассеять одиночество. Ее потенциальная сладость подсластит твое счастье!!! Потом уговорить ее вернуться в Нью-Йорк, и пускай она станет – в стремительной прогрессии – брыкающейся любовницей, осмотрительным компаньоном, красивой молодой женой.

4)  Заботиться о друзьях. Встретиться с ними сразу после Джоши и постараться воссоздать духовную общность с ЛДН Ноем и Вишну.

5)  Быть добрым к родителям (в разумных пределах).Может, они с тобой и жестоки, но они – твое прошлое, они – это ты. 5 а) Выявлять сходство с родителями. Они выросли в условиях диктатуры, и однажды ты тоже можешь там очутиться!!!

6)  Быть благодарным за то, что имеешь. По сравнению с другими ты не так уж плохо устроился. Вспомни о бедном толстяке в самолете (где он сейчас? что с ним сделали?) и будь счастлив тем, что ты не он.

Я сложил листок и сунул в бумажник – буду сверяться, если что. «А теперь, – сказал я себе, – действуй!»

Начал я с благодарности за то, что имею(пункт № 6). Во-первых, я имею 740 квадратных футов, составляющих мою долю острова Манхэттен. Я живу в последнем городском оплоте среднего класса, высоко-высоко в краснокирпичном зиккурате, который профсоюз еврейских швейников возвел на берегу Ист-Ривер в те дни, когда евреи еще зарабатывали шитьем. Ты как хочешь, но в этих уродливых кооперативах полно настоящих стариков, которые рассказывают подлинные истории (хотя сюжеты зачастую извилисты и следить за ними трудновато; напр., кто такой этот «Диллинджер» [24]24
  Джон Герберт Диллинджер (1903–1934) – американский гангстер, в первой половине 1930-х – «враг общества номер один».


[Закрыть]?).

Затем я испытал благодарность за свою Книжную Стену. Посчитал книжки на двадцатифутовой модерновой книжной полке – проверил, не переставил ли их местами и не использовал ли на растопку мой субарендатор.

– Вы мои священные, – сказал я книгам. – Я один по-прежнему думаю о вас. Но я сохраню вас навечно. Настанет день – и я вновь приведу вас к власти.

Ужасная клевета молодого поколения: мол, книги воняют.И однако же, готовясь к неизбежному приезду Юнис Пак, я решил подстраховаться – возле своей библиотеки пофукал аэрозолем «Дикие цветы» и помахал руками, подгоняя распыленный аромат поближе к книжным корешкам. Затем сказал спасибо за прочее свое имущество: модульную мебель и округлую электронику, комод середины 1950-х а-ля Корбюзье, набитый сувенирами прошлых амурных историй, в том числе – довольно пикантными и пахнущими гениталиями, но также и омытыми печалью, которую, надо признаться, мне давно пора научиться забывать. Я поблагодарил за столик на балконе (собрать было очень трудно, одна ножка до сих пор короче остальных) и al fresco [25]25
  На свежем воздухе (ит.).


[Закрыть]выпил на редкость невкусный, совсем не римский кофе, глядя на муравейник небоскреба в центре, кварталах в двадцати от меня; поток военных и гражданских вертолетов полз мимо распухшего шпиля башни «Свобода», и вообще весь центр блестел и гудел. Я поблагодарил за домики, загромождавшие передний план, так называемые «Дома Владека», что красным кирпичом выказывали солидарность с моим кооперативом, не то чтобы гордясь собою, но смиренно ощущая себя нужными, а тысячи их обитателей готовились к летнему теплу и, если мне позволено строить гипотезы, летней любви. Даже с сотни футов я порой слышал болезненные любовные крики тех, кто жил в «Домах Владека», занавесившись драными пуэрториканскими флагами, а порой оттуда доносился озлобленный рев.

Имея в виду любовь, я решил сказать спасибо и за время года. Для меня переход из мая в июнь знаменуется радикальной сменой гольфов на носки. Я влез в белые льняные брюки, крапчатую рубашку «Пингвин» и удобные малайские кроссовки и таким образом успешно слился с населением нашего кооператива – теми его слоями, которым за девяносто. Кооператив входит в ЕСПС – Естественно Сложившееся Пенсионное Сообщество, эдакую Флориду местного розлива для тех, кто слишком слаб или беден, чтобы поближе к смерти переселиться в Бока-Ратон. У лифта, в окружении увядших ЕСПСников в электроколясках и их ямайских сиделок, я по Доске Смерти подсчитал ежедневную убыль. Только за последние два дня в мир иной отчалили пятеро местных обитателей. Умерла Наоми Марголис – она жила надо мной в Е-707, и было ей за восемьдесят, – и ее сын Дэвид Марголис приглашал эклектичный состав ее соседей – молодых Медийщиков и Кредиторов, престарелых овдовевших швей с социалистическими наклонностями и неуклонно размножающихся ортодоксальных евреев – «почтить ее память» у него в Тинеке, штат Нью-Джерси. Я восхищался миссис Марголис – она прожила очень долго, – но если примириться с мыслью о том, что память способна заменить человека, на Бессрочное Продление Жизни тоже логично забить. Пожалуй, можно сказать, что я восхищался миссис Марголис и ненавиделее. Ненавидел за то, что отказалась от жизни, дождалась, пока прилив накатит и отхлынет, унося ее дряхлое тело. Возможно, я ненавидел вообще всех стариков в доме, хотел, чтоб они наконец исчезли и не мешали мне бороться с собственной смертностью.

В своем модном стариковском прикиде я изящно похромал по Грэнд-стрит к Ист-Ривер-парку, на каждый тротуар ступая с громогласным «ой» – таковы пароль и отзыв в нашем районе. Я сел на любимую скамейку рядом с приземистым и кривоногим реализмом якорной стоянки у Уильямсбергского моста и отметил, до чего эта конструкция отдельными своими частями напоминает груду ящиков из-под молока. Я выразил благодарность за матерей-подростков из «Домов Владека», зацеловывающих синяки своим чадам («Мамочка, меня пчела потрогала!»). Я наслаждался, слыша, как дети взаправду говорятна языке. Раздутые глаголы, взрывные существительные, восхитительно путаные предлоги. Язык, а не данные. Много ли пройдет времени, прежде чем эти ребята погрузятся в густой клацающий эппэрэтный мир их занятых матерей и отсутствующих отцов?

Потом я заметил цветущую старую китаянку, которая просто напрашивалась на благодарность, и со скоростью полфарлонгла в час зашагал за ней по Грэнд-стрит, а потом по Восточному Бродвею, наблюдая, как она щупает экзотические клубни и рукой шлепает какую-то серебристую рыбу. Она делала покупки с пригородным энтузиазмом, покупала все, что под руку подворачивалось, а после каждого приобретения отбегала к одному из деревянных телеграфных столбов, что выросли теперь по улицам.

Сэнди, мой модный римский приятель, рассказывал про Кредитные столбы, соловьем заливался про то, какой у них крутой ретродизайн, и дерево местами нарочно сучковатое, а вместо кабелей разноцветные электрогирлянды. Старомодность Кредитных столбов, очевидно, должна была напоминать о более стабильных периодах истории нашей страны, вот только на уровне глаз в столбах светились крошечные счетчики со светодиодами: идешь мимо, а они считывают твой Кредитный рейтинг. На верхушках развевались лозунги Департамента возрождения Америки на нескольких языках. В китайских кварталах Восточного Бродвея – «Америка славит своих транжир!» на английском и китайском, с мультяшным скаредным муравьем, радостно скачущим к кургану завернутых рождественских подарков. В латинских кварталах Мэдисон-стрит – на английском и испанском: «Копи на черный день, huevón [26]26
  Бездельник (исп.).


[Закрыть]» с хмурым кузнечиком, предъявляющим зрителю пустые карманы трапециевидного пиджака-«зута». Эти лозунги перемежались другими, на трех языках:

Мест нет

Избегай депортации

Латиносы копят

Китайцы тратят

ВСЕГДА поддерживайте свой Кредитный рейтинг

в рамках лимита

Департамент возрождения Америки

«Вместе мы удивим мир!»

При виде того, как целые человеческие расы запросто подгоняются под стереотипы, меня сотрясла необременительная либеральная дрожь, однако мой внутренний вуайерист желал узнать, какой у кого Кредитный рейтинг. У старой китаянки – пристойные 1400, но у других – молодой латиноамериканской мамочки, даже у расточительного хасидского подростка, что пыхтел вниз по улице, – красные мигающие циферки показывали ниже 900, и я за них встревожился. Я прошел мимо одного Столба, он считал данные с моего эппэрэта, и я увидел собственный рейтинг, весьма впечатляющие 1520. Однако рядом с рейтингом мигала красная звездочка.

Это что же, выдра не сняла флажок?

Я отправил тинку Нетти Файн, но в ответ получил устрашающее «Адресат удален». Это как понимать? Никто никогдане удаляется с «ГлобалТинов». Я попробовал отследить ее по «ГлобалСледу», но получил ответ еще ужаснее: «Адресат не найден/неактивен». Как это может быть, что человека нельзя найти?

В Риме мы с Сэнди ходили обедать к Тонино и обсуждали, о чем ностальгируем, вспоминая Манхэттен. Я больше всего скучал по жареным пельменям со свининой и зеленым луком на Элдридж-стрит, он – по стареющим чернокожим командиршам в газовой компании или в бюро по трудоустройству, которые звали его «миленький», или «сладенький», а иногда «малыш». Вовсе не гейские штучки, говорил Сэнди, просто эти негритянки его успокаивали, он с ними расслаблялся, как будто на миг совершенно незнакомый человек дарил ему любовь и материнскую заботу.

Пожалуй, вот этого мне и не хватало сейчас, когда Нетти Файн «неактивна», Юнис за шесть часовых поясов от меня, Кредитный столб всех преобразует в трехзначные числа, невинного толстяка выволакивают из самолета, а Джоши говорит мне, что «будущая зарплата & занятость = давай обсудим», – мне не хватало капельки любви и материнской заботы.

Я бродил туда-сюда по восточным кварталам Грэнд-стрит, пытаясь взять себя в руки, вписаться в обстановку. Но Кредитные столбы – это еще не все. За год, миновавший с моего отъезда в Рим, район изменился. Чахлые заведения по-прежнему на месте – ветшающие забегаловки с линолеумом на полу, с названиями вроде «Хижина „Пицца Хоть Куда“», где безденежные клиенты тычут пальцами в клавиатуры старых компьютерных терминалов и размазывают по лицу оливковое масло, а в углу заплесневелый десятитомник «Новой энциклопедии популярной науки» 1988 года караулит посетителей, умеющих читать. Но в населении ощущалась незнакомая бесцельность, безработные ковыляли по улицам, усеянным куриными костями, точно вылакали пинту хлебного спирта, а не шеренгу бутылок лагера «Негра Моделос», и лица у них были залакированы депрессией, какую я обычно различаю в отце. Семилетняя ангелица с косичками выкрикивала в свой эппэрэт: «Еще раз эта черномазая жопу свою покажет – врежу ей в живот!» Престарелая еврейка из моего кооператива упала на запекшийся асфальт и лежа медленно крутилась, точно черепаха, а ее друзья нависли над ней защитным тентом. Алкаш в цветастой гуайавере присел под утыканным лезвиями забором развалившегося дорогого кондоминиума, стянул штаны и начал испражняться. Я и прежде видел, как этот господин публично срет, но сейчас он так болезненно кривился, так отчаянно растирал голые ляжки, будто их не грела даже июньская жара, так прерывисто порыкивал в исполосованное облаками портовое небо нашего города, что знакомая улица заскользила прочь от меня, утекая в Ист-Ривер, в новую складку времени, где все мы скинем штаны и примемся неистово срать на родную землю.

Над канализационным люком посреди людного перекрестка Эссекса и Деланси припарковался БТР с эмблемой Нью-йоркской сухопутной национальной гвардии, и над толпами, заполонившими пейзаж мирного Нижнего Ист-Сайда, на 180 градусов поворачивался пулемет Браунинга.50 калибра, туда-сюда, как заторможенный метроном. Машины по всей Деланси-стрит стояли. Безмолвная пробка – никто не решался гудеть на военный транспорт. Угол, где стоял я, опустел, и в итоге я остался торчать там один, пялясь в дуло пулемета, как идиот. Я в панике задрал руки и велел своим ногам сматываться.

Благодарность как-то не задалась. Я вытащил из бумажника лист с инструкциями и решил немедленно перейти к Пункту № 2 ( Заставить Джоши защитить меня). Возле недавно прикрытого заведения с лепешками и спиртным на Бауэри под названием «Небогачай» я отыскал такси и поехал на Верхний Ист-Сайд в логово своего второго отца.

Отдел постжизненных услуг корпорации «Штатлинг-Вапачун» располагается в бывшей синагоге в мавританском стиле поблизости от Пятой авеню – потрепанное здание истекает арабесками, чокнутыми контрфорсами и прочей ерундой, от которой на ум приходит какой-то недо-Гауди. Джоши купил синагогу на аукционе за какие-то восемьдесят тысяч долларов, когда много лет назад конгрегация развалилась, пав жертвой некой еврейской финансовой пирамиды.

Первым делом я отметил знакомый запах. В Отделе постжизненных услуг рекомендуется использовать особый гипоаллергенный органический освежитель воздуха, потому что аромат бессмертия – он непростой. Биодобавки, диета, постоянная сдача крови и кожи на всевозможные анализы, страх перед металлическими компонентами, содержащимися в большинстве дезодорантов, создают любопытный микс посмертных запахов, из которых «сардинное дыхание» – самый невинный.

С тех пор как мне стукнуло тридцать, приятелей среди коллег в «Постжизненных услугах» у меня почти не заводилось, не считая, может, одного-двух. Нелегко дружить с двадцатидвухлетними, которые рыдают над своим уровнем глюкозы в крови натощак или рассылают на группу тинки со своим показателем адреналинового стресса и смайликом. Когда в туалете появляется надпись «У Ленни Абрамова стремный инсулин», невозможно отрицать некий элемент соперничества, а он, в свою очередь, поднимает уровень стрессового кортизола и способствует распаду клеток.

И однако же, входя, я рассчитывал узнать хоть кого-нибудь.В раззолоченной святая святых толпились молодые мужчины и женщины, одетые с агрессивной небрежностью выпускников колледжа, но из точки где-то между глаз проецирующие информацию о том, что они – живая иллюстрация к старой песне Уитни Хьюстон, про которую я уже писал, что они, дети, и есть de factoбудущее. У нас в «Постжизненных услугах» сотрудников столько, что хватит возродить двенадцать колен Израилевых, как раз изображенных на витражах святая святых, – очень удобно. Под их взором цвета океанских глубин мы смотрелись скучно до отчаяния.

Ковчег, где обычно хранится Тора, давно вынесли, а вместо него повесили пять гигантских перекидных табло, которые Джоши привез с разных итальянских вокзалов. Вместо времени arriviи partenze [27]27
  Прибытия… отправления (ит.).


[Закрыть]поездов, отбывающих из Флоренции или подъезжающих к Милану, на доске значились имена сотрудников отдела, результаты их последних анализов, наши уровни гомоцистеина и метилирования белка, наш тестостерон и эстроген, наш инсулин натощак и, что важнее всего, наши «показатели настроения + стресса», которым полагается всегда быть «позитивный/игривый/готов к работе», но если соперничающие коллеги постараются, на табло может высветиться «сегодня унылое говно» или «в текущем месяце в команде не играет». Сегодня черно-белые таблички мелькали как сумасшедшие, буквы и цифры мутировали друг в друга с нескончаемым зудом «тик-тик-тик-тик» и складывались в новые слова и цифры: какой-то несчастный Эйден М. был понижен с «переживает потерю близкого» до «личная жизнь мешает работе», а затем до «плохо общается с людьми». Я встревожился: несколько моих бывших коллег, в том числе один из России, блистательно маниакально-депрессивный Василий Гринбаум, были помечены устрашающими словами «Поезд отменен».

А меня в списке просто не было.

Я разместился посреди святая святых, прямо под Табло, стараясь влиться в общую негромкую болтовню.

– Привет, – сказал я. И всплеснул руками: – Ленни Абрамов!

Но мою реплику поглотили новые звуконепроницаемые деревянные панели; разнообразные конфигурации молодежи, кое-кто под ручку, будто на случайном свидании, перемещались по святая святых, шли в Соевую Кухню или в Салон Вечности, а я стоял один, улавливая слова «Мягкий Подход», «Сокращение Ущерба», «КППИСУКП», «ПСЖО», «ЯДМОСОВ», «Рубенштейн в каждой бочке затычка» и сопровождаемое женским смехом «Резус». Мое прозвище! Кто-то признал мои особые отношения с Джоши, тот факт, что я был здесь важной фигурой.

Келли Нардл. Дорогая моя Келли Нардл. Гибкая невысокая девица моих лет, в которую я влюбился бы насмерть, если б научился нюхать ее недезодорированную животность хотя бы с трех метров. Расцеловала меня, словно сама только что из Европы, взяла за руку и повела к чистому и блестящему клину своего стола в бывшем кабинете кантора.

– Приготовлю тебе крестоцветных, малыш, – сказала она, и одна эта фраза уменьшила мои страхи вдвое. В «Постжизненных услугах» не увольняют, накормив цветущей капустой. Овощи – знак уважения. С другой стороны, среди этих кремней Келли исключение, сама Луизиана взрастила ее для доброты и нежности, она как молодая и менее истеричная Нетти Файн (желаю ей доброго здравия, где бы она ни была).

Я стоял у Келли за спиной, а она посыпала степи сибирской капусты кресс-салатом. Я положил руки на ее крепкие плечи, вдохнул ее кислую витальность. Келли горячей щекой прижалась к моему запястью – такое знакомое движение, будто мы еще в прошлой жизни были родными людьми. Ее бледные цветущие бедра текли из-под скромных шортов хаки, и я опять вспомнил, что надо быть благодарным– на сей раз за каждый дюйм несовершенства Келли.

– Эй, – сказал я. – Поезд Василия Гринбаума отменили? Он играл на гитаре и немножко знал арабский. И он был совершенно«готов работать», когда не совсем в депрессии.

– Ему стукнуло сорок месяц назад, – вздохнула Келли. – Не прошел по квоте.

– Мне тоже почти сорок, – сказал я. – А меня почему на Табло нет?

Келли не ответила. Она тупым безопасным ножом резала цветную капусту, и на белом ее лбу выступили капли пота. Однажды мы с ней вместе выпили целую бутылку вина – или, как выражаются у нас в «Постжизненных услугах», ресвератрола – в бруклинском испанском баре, и, проводив Келли до кипящей многоквартирки в Бушвике, я спросил себя, смогу ли однажды влюбиться в столь ненавязчиво, столь естественно порядочную женщину (ответ: нет).

– Ну а кто из первой банды остался? – дрожащим голосом спросил я. – Джейми Пилзнер я тоже на Табло не видел. И Айрин По. Нас что, всех уволят?

– У Говарда Шу все хорошо, – сообщила Келли. – Повысили.

– Великолепно, – сказал я. Из тех, кто еще остался в компании, все хорошо должно быть у 124-фунтового ловкача Шу, моего однокашника из Нью-йоркского универа, который последние лет десять обходит меня на каждом повороте нелегкой жизни. Если хочешь знать, есть что-то печальное в сотрудниках «Постжизненных услуг», и для меня высокоэффективный нахал Говард Шу – воплощение этой печали. Правда в том, что мы, может, и считаем себя будущим, но мы никакое не будущее. Мы слуги и подмастерья, а не бессмертные клиенты. Копим юани, принимаем микроэлементы, колемся иголками, пускаем себе кровь, измеряем эту темно-пурпурную жидкость тысячей разных способов, делаем все на свете, разве что не молимся, и однако в итоге обречены умереть. Я могу заучить наизусть свой геном и протеом, развязать питательную войну против альцгеймерова белка апоЕ4, пока сам не превращусь в крестоцветный овощ, но ничто не излечит моего базового генетического дефекта.