Текст книги "Я всей душою с вами, львы !"

Автор книги: Гарет Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Я неподвижно лежал на раскладушке, всматриваясь в ту сторону, где он скрылся. Через несколько минут я услышал в отдалении тревожный клич импалы, оповещающий, что хищник замечен, и призывающий сородичей быть бдительными. Я понял, что лев проходит по территории моего прайда, вниз по течению Питсани в направлении Нижней Маджале, где, после таинственного исчезновения Темного, прайд тоже остался без вожака.

В памяти всплыли слова Георга Шаллера, которые отчасти отражали пережитые мною ощущения: "Дуализм нашего прошлого и поныне дает о себе знать. Когда мы слышим львиный рев, мы дрожим, как дрожал наш предок-примат. Когда же мы видим большие стада, то в нас радуется предок-хищник, как если бы наше существование по-прежнему зависело от этой добычи"(*1). С этой мыслью и образом Близнеца перед глазами я уснул. Несмотря на то что встреча изрядно потрепала мне нервы, я, как ни странно, не убрал раскладушку подальше от забора и не бросился в палатку. Может быть, это объяснялось тем, что я очень прикипел к миру этих существ – миру львов, с которыми жил одной жизнью. В ту ночь я был в лагере один-одинешенек, я был единственным человеческим существом на много миль вокруг, но не испытывал ни особого страха, ни неуверенности.

...Когда я проснулся на заре несколько часов спустя, свеча уже превратилась в оплывшую белую массу, застывшую на земле. Я подумал, не приснилась ли мне встреча с хищником. Встав с раскладушки, я шагнул к ограде. Нет, вот след у самой ограды и цепочка следов, ведущая на юг. Он и в самом деле приходил. Это был не сон.

Та ночь ознаменовала собой перелом в моей жизни и в жизни моего прайда. Похоже, незадолго до нее Близнец почувствовал, что Батиана больше нет. Подойдя к самому лагерю и обнюхав Батианово дерево, он получил подтверждение своим подозрениям. Он все чаще заходил на территорию моего прайда и проводил там все больше времени, что побуждало меня и прайд быть бдительными.

Надо отметить, что первые четыре месяца после появления потомства Фьюрейя и Рафики жили порознь и не объединялись в один прайд даже тогда, когда детеныши окрепли и стали активнее. Встретившись однажды вечером у меня в лагере, они словно нехотя приветствовали друг друга. А еще кровные сестры! В течение этого четырехмесячного периода и та и другая интересовались исключительно своим приплодом и охотились каждая сама по себе. По-моему, в том, что сестрички снова стали неразлучны, в большой степени заслуга львят.

Чем дальше, тем чаще львицы, направляясь ко мне в гости, стали брать с собой потомство. Мы с Джулией начали замечать, что они являются к нам с разных сторон, но в одно и то же время. И если львицы держались друг от друга на почтительном расстоянии, то детеныши не чуждались друг друга. Чем ближе двоюродные братцы и сестрицы знакомились, тем с большим волнением встречались потом у ограды лагеря, бросаясь друг другу навстречу с радостными криками "и-и-у! и-и-у! и-и-у!". Несмотря на это, Рафики и Фьюрейя по-прежнему весьма ревниво относились к своим детям, так что дело доходило иногда даже до мелких конфликтов, наблюдать которые нам отнюдь не доставляло удовольствия.

Но благодаря детенышам лед был сломан и, как и следовало ожидать, Рафики и Фьюрейя вновь сделались любящими сестрами. Порой во время кормления они обменивались львятами, нередко оба помета превращались в одну шумную, веселую гурьбу. Львицы вновь стали охотиться вместе, нередко сообща заваливая крупную добычу, например здоровенную антилопу канна. Поскольку детенышам, хотя они еще питались материнским молоком, все в больших количествах требовалось мясо, присутствие Близнеца на территории моего прайда неизбежно порождало конфликты и неприятности. Близнец не прочь был поживиться плодами удачных охот – он выслеживал прайд среди кустарника, а потом просто-напросто отгонял львиц с детенышами и скрывался, уволакивая за собой их добычу.

По мере того как детеныши подрастали, я все чаще замечал, что Фьюрейя и Рафики не собираются уступать добычу без сопротивления. Подозреваю, что в ряде случаев им удавалось отстоять свое, не подпустив Близнеца. Как-то ночью я наблюдал схватку вокруг добычи – по одну сторону сражались две мои львицы, по другую – Близнец и еще одна львица, по-видимому его сестра. Дело было в начале октября. Накануне вечером я обнаружил, что Фьюрейя и Рафики, залегшие в засаду приблизительно в восьмистах метрах к югу от "Таваны", завалили крупную самку канна. Я видел, как весь мой прайд, включая детенышей, отдыхал возле добычи после первой трапезы. Зная, что львята непременно бросятся ко мне, если заметят, я, чтобы не потревожить их, отполз назад и вернулся в лагерь.

Предрассветной порой меня разбудил шум дерущихся львов. Эти звуки преследуют меня уже много месяцев, с тех самых пор, как Батиан едва не погиб в неравной схватке с двумя такими же, как он, самцами... Наскоро одевшись, мы с Джулией кинулись к машине и поехали туда, откуда раздавался шум. Я держал наготове фонарь. Неожиданно я заметил с южной стороны Близнеца: крупный, играющий мускулами, он убегал в гущу кустов, прочь от того места, где мои львицы завалили добычу. Я испугался, не получила ли какая-нибудь из них увечье. Но нет, он просто ретировался с позором! В свете фонаря я увидел, как Фьюрейя и Рафики движутся длинными, мощными прыжками – одна к добыче, другая к тому месту, где скрылся противник. При их появлении орда шакалов рассыпалась в разные стороны, как яблоки из внезапно лопнувшей сумки, – их небольшие фигурки разлетелись по всем направлениям. Затем я увидел, как мои львицы кинулись назад, очевидно, туда, где находились детеныши, которых уж точно спугнуло появление увенчанного косматой гривой Близнеца и его сестры.

Я наблюдал, как Фьюрейя и Рафики скачут к своей добыче. Это было захватывающее зрелище – две львицы, взлелеянные человеком и теперь несомые духом диких просторов туда, куда их зовут отважные львиные сердца! Я несказанно гордился, наблюдая за ними. Что же касается львицы, сопровождавшей Близнеца, то она где-то затаилась и не показывалась вовсе.

Когда совсем рассвело, я решил еще раз наведаться к добыче, предвкушая сцену пиршества моего прайда. И что же? Оказалось, там хозяйничают Близнец и чужая львица. По-видимому, Рафики и Фьюрейя, вначале показав когти разбойнику с большой дороги, затем все-таки испугались за своих детенышей и увели их, бросив добычу. При моем приближении оба узурпатора стали вести себя явно угрожающе.

..Явившись на то же самое место во второй половине дня, я обнаружил, что и Близнец со львицей также бросили добычу, чем не преминули воспользоваться шакалы и особенно грифы, которые в несколько часов оставили от антилопы рожки да ножки. Теперь насытившиеся стервятники, рассевшись по окрестным деревьям, тяжело раскачивались на ветвях; когда я проходил внизу, иные птицы тут же слетали, отчаянно махая крыльями, как бы желая стряхнуть с себя собственную тяжесть.

Через несколько недель мои львицы снова завалили канну в непосредственной близости от лагеря; на сей раз их добычей стал крупный самец в самом соку. Как-то хмурым утром мы с Джулией услышали странные вопли и подумали, не наведался ли к нам слон. Я не утерпел и вышел за ограду лагеря разведать. Несколько минут спустя я наткнулся на Фьюрейю и Рафики, шествовавших сквозь кусты в сопровождении своих выводков. Позднее я понял, что львицы, оставив канну (странные звуки, услышанные нами, были его предсмертными криками), вернулись к детенышам, чтобы повести их на праздничный пир. Я тихонько последовал за ними и вскоре заметил огромную тушу.

Я решил так: пусть мои львы как следует попируют, а затем уж я вернусь за долей для себя и Джулии. Нам катастрофически не хватало мяса в рационе, и у Джулии из-за этого даже обнаружился недостаток железа в крови. У нас не было разрешения отстреливать дичь для собственных потребностей, а покупать мясо мы, как правило, не могли из-за дороговизны. Иногда работники других лагерей подбрасывали нам мясца из собственных запасов, но случалось и так, что нас выручали львы. Правда, чаще всего я отыскивал крупную добычу слишком поздно, когда мясо от жары уже было с таким душком, что человеку в пищу не годилось (зато львам было в самый раз). И уж конечно мои попытки оттяпать кусочек для нас с Джулией не приводили к конфликтным ситуациям, как в случаях с Близнецом. Мои львицы не возражали, когда я, после их пиршества, приходил и отрезал приглянувшиеся куски.

Через несколько часов я, вооружившись специально отточенным ножом, вышел за ограду и направился к добыче, до которой было два шага. Детенышей не было видно: по-видимому, после сытного обеда они дрыхли без задних ног где-нибудь в близлежащих кустах. Фьюрейя лежала на спине вверх лапами и толстым белым брюхом, а Рафики, со столь же набитым брюхом и окровавленной мордой, сидела рядом и сторожила добычу. Приблизившись, я позвал их. Фьюрейя лениво повернула ко мне голову и соизволила на мгновение приоткрыть глаза, тогда как Рафики приковыляла ко мне и ласково поприветствовала.

По завершении приветственного церемониала я подошел к туше и принялся отрезать кусок от задней части длиною в руку. Оттяпав его, я отодрал еще несколько кусков и направился к лагерю, неся трофеи в обеих руках. Вдруг ко мне подскочила Рафики и, явно ради озорства, стала проявлять большой интерес к моему мясу, хотя в каких-нибудь нескольких метрах лежала недоеденная туша весом в три четверти тонны. Я бросил ей кусочек. Сперва она игриво отпрыгнула в сторону, а затем улеглась у моих ног. Я зашагал было дальше, но увидел, как она, оставив кусок, снова подскочила ко мне, явно претендуя на большее. Я повторил процедуру, а сам вернулся за первым куском, который валялся на земле. Подобрав его, я попытался было уйти, но не тут-то было: Рафики бросила второй кусок и кинула жадный взгляд на тот, что я подобрал. Я кинул ей еще немного мяса и, когда она убежала с ним, быстренько подхватил второй кусок и дал деру, чтобы снова не попасть в нелепую ситуацию.

Отбежав примерно на сотню метров, я обернулся и увидел, что Рафики наскучила игра и она вернулась к туше продолжать пиршество. У меня же в животе бурчало от голода, и я думал только о том, чтобы скорей донести мясо и приготовить славный обед. Тут краешком глаза я увидел, как на меня несется львица. Это была Фьюрейя, которая наверняка наблюдала за мной и Рафики и вот теперь решила, что самое время ей тоже вступить в игру, К счастью, одного кусочка мяса оказалось достаточно, чтобы откупиться от нее.

Остальное мясо я благополучно донес домой. Правда, некоторые куски были перепачканы песком и львиной слюной, но что за беда! Мы с Джулией не жаловались и тут же засели за нарезку мяса для сушки. Мясо разрезалось на узкие длинные тонкие куски, затем вымачивалось в уксусе и только после этого развешивалось сушиться. Кроме того, большой кусок был отложен на жаркое. В эту ночь мы с Джулией, наевшись до отвала, растянулись на своих раскладушках, довольные, как и наши львы, завалившие такую добычу. На сей раз Близнец не потревожил ничей покой.

Прайду за глаза хватило туши на четыре дня, а затем, когда от трех четвертей тонны остались крохи, настал черед шакалов и грифов, чье долготерпение оказалось вознагражденным. В ночь на пятый день пришли пировать гиены; только хруст стоит, когда они смачно перекусывают кости своими крепкими зубами. Чуть позже явился конкурирующий клан, и весь остаток ночи нас беспрестанно будил ужасающий вой. Поутру я вернулся к останкам канны и изумился, как славно потрудились плотоядные. Несколько крупных костей, череп да рога – вот и все, что осталось от туши. Львы, как всегда, обеспечили пищей целую ораву разнообразных животных.

Покинув место, где они завалили канну, львицы направились к дальней восточной границе заповедника – высохшему песчаному руслу Шаше. Сюда, к постоянному источнику воды, непрерывным потоком шла лакомая для львов добыча. Тут они пробыли около трех недель и, как я определил, завалили еще одну канну на самом берегу реки. Уход моего прайда подальше от центра своих владений был вызван не иначе как присутствием Близнеца, который вскоре после описанного мной пиршества подходил к самому лагерю. Затем он отправился к себе в долины Таваны и Питсани, бродя по ночам в поисках моего прайда. В конце концов он ушел далеко на юг и два года спустя погиб в браконьерском капкане – уже будучи в ранге вожака прайда Шалимпо, обитавшего в густом кустарнике по берегам широкого песчаного русла Шаше.

Настал ноябрь 1991 года, и мне пришлось на две недели расстаться с дикими землями и львами. Я летел в Лондон пристраивать в издательство свою книгу "Львы в наследство" – о времени, которое я провел в Коре с Джорджем Адамсоном. Из забытого Богом уголка земли, где бродят львы, я перенесся в сутолоку британской столицы, однако же сердцем оставался со своим прайдом. У меня брали интервью национальное телевидение и несколько радиопрограмм. Главное же мероприятие – представление книги – состоялось в престижном Королевском географическом обществе в Кенсингтоне, где я устроил показ слайдов о своей работе со львами и о деятельности "Тули Лайон-Траст". К сожалению, Джулия не смогла полететь со мною из-за нехватки средств. Она послушно осталась в Африке, поселившись в лагере директора заповедника Чартер (сам директор был в отъезде), и, помимо прочей работы, делала, что могла, и для львов. Временами она наведывалась в "Тавану", чтобы посмотреть, не приходили ли львы. По ее словам, за две недели моего отсутствия они не появлялись ни разу.

Из Южной Африки к Джулии приехала мать, чтобы пожить с ней, пока меня нет. Джулия очень хотела показать матери, как ей живется среди дикой природы, и постараться объяснить, чем вызвана ее преданность нашему общему делу. А надо сказать, что жара стояла изнуряющая, ни одна их поездка не обошлась без проколов шин, и вдобавок на Джулию свалилось множество проблем, накопившихся в лагере директора заповедника. Благодаря этим проблемам мать Джулии как нельзя лучше познакомилась с жизнью своей дочери, правда в основном с ее негативной стороной.

Но как-то во второй половине дня, ближе к закату, мать и дочь стали свидетелями прекрасного зрелища. Они заехали далеко на север, и вдруг Джулия увидела львицу, бегущую в золотых лучах солнца по кромке лужайки. Это был незабываемый момент – позже она сделает такую запись: "Я наблюдала дикую львицу в ее родной стихии, бегущую по своим делам. По-моему, это первый раз, когда я увидела Скуикс (так мы называли между собой Рафики) именно как львицу, а не как существо, которое я знаю давно". Не удивляйтесь: Джулия и в самом деле видела львов, только когда они приходили к лагерю, а как они выслеживают добычу, охотятся, охраняют свои владения, из нас двоих наблюдал только я. Впрочем, почему "наблюдал"? Я этой жизнью жил!

Пока Джулия блестяще справлялась с директорскими обязанностями, надзирая за деятельностью антибраконьерской команды, я мучился в Англии. Бегая с одного интервью на другое, я страдал клаустрофобией, теряясь в толчее лондонских улиц. Особенно тяжко было спускаться в метро. По возможности я старался избегать общественного транспорта и ходил на деловые встречи пешком. Во время одной подобной прогулки мои инстинкты, выработанные жизнью среди дикой природы, дали о себе знать, да так, что меня чуть не забрали в сумасшедший дом.

Перейдя шумную улицу, я шагал по людному тротуару. Вдруг мой взгляд упал на мостовую... и я отпрянул назад, затем в сторону, задевая множество людей. Я едва успевал извиняться и слышал позади себя раздраженное ворчание. Что же произошло? Я принял трещину в бетоне за змею!

Был и еще один памятный случай. Наверное, сам город решил пролить бальзам на мою исстрадавшуюся в каменных джунглях душу, послав встречу с существом-детищем дикой природы. Я шел через большой парк и увидел вдали юную особу, которая шагала мне навстречу торопливой деловитой походкой, цокая каблучками по мостовой. Все при ней: гордо поднятая головка, надменно сложенные губки, портфельчик под мышкой. Когда мы сблизились, я вдруг увидел, как серенькая белочка бросилась через лужайку к юной барышне, будто они всю жизнь были знакомы.

Отрадно было наблюдать за тем, как леди, не веря своим глазам, смотрела на жизнерадостного зверька. Ее надменные губки раздвинулись в улыбке, она наклонилась и взяла белочку в руки. Когда я поравнялся с ней, она уже сидела на скамеечке и вытаскивала из своего солидного портфельчика сандвич, который, очевидно, несла себе на завтрак, но теперь охотно делила с существом, сохранившим свободное сердце среди многомиллионного города. Главное, что я вынес из увиденной сцены, это убеждение: в какой бы среде человек ни жил, он должен иметь право контактировать с природой. Это очень важно для поднятия его духа, для гармоничных отношений с окружающим миром. Сценка в лондонском парке была самой восхитительной и добросердечной, какую я когда-либо наблюдал.

Но все проходит. Книга в издательстве, и вот я уже на пути в Южную Африку, где меня встречает Джулия. Мне не терпелось услышать о похождениях львов и их житье-бытье. Джулия сказала, что прайд снова ушел в богатые дичью земли по берегам Шаши и в мое отсутствие ни разу не приходил к лагерю. Я и раньше замечал, что львы каким-то чутьем определяют, есть я в заповеднике или нет, и непременно появляются в лагере уже через несколько часов после моего возвращения. На сей раз мы были просто потрясены, когда Фьюрейя таинственным образом явилась на следующее же утро, хотя львы находились по ту сторону Шаше. Надо ли говорить, сколь волнительны были наши приветствия. Эта сцена повторилась вечером того же дня, когда из темноты возникли обе львицы, ведя за собой потомство, старавшееся, впрочем, держаться подальше от глаз.

Свидание было счастливым, но настораживало вот что. Я вновь и вновь пересчитывал детенышей и каждый раз одного недосчитывался. К сожалению, это повторилось и в следующую нашу встречу. Один из детенышей Фьюрейи отсутствовал. Он мог потеряться, отбившись от прайда, погибнуть от зубов другого хищника или от болезни. Я заподозрил также укус змеи, тем более что исчезновение детеныша было внезапным: антибраконьерская команда постоянно видела следы всех шестерых, и вот буквально за день до моего возвращения из Англии она обнаружила следы только пятерых.

Я не мог нарадоваться, глядя, как детеныши растут и набираются ума-разума. Я наблюдал, как они пытались охотиться на мелких тварей вроде куропаток или цесарок, а иногда, хотя им было всего-то пять месяцев от роду, участвовали в охоте на небольшие стада импал. Впрочем, чрезмерный энтузиазм подрастающего поколения приводил лишь к тому, что дичь пугалась и охота срывалась.

Мне часто приходилось видеть, как львята играют вместе захватывающее зрелище! Бывало, Фьюрейя у меня на глазах сумасшедшими прыжками догоняла детеныша и шлепала его поочередно по левому и правому бокам, затем игриво кусала за воротник, после чего он ложился на спинку и отважно защищался всеми четырьмя лапами. Нередко в таких случаях другой львенок, разбежавшись со страшной силой, вспрыгивал на спину Фьюрейе, побуждая ее оставить пленника в покое. Порою в редкие милосердно прохладные утренние и вечерние часы две матери, оставив детенышей в укромном месте, с наслаждением играли друг с другом, будто вспоминали детство. Я был счастлив, любуясь ими.

...Вернувшись, я спустился вниз по руслу Шаше, ища следы шестого детеныша, но все напрасно. Зато на песке я обнаружил множество следов, свидетельствующих о том, что львицы с детенышами поиграли здесь всласть. Какое, должно быть, магическое и гипнотизирующее зрелище семь гибких кошачьих фигур, резвящихся в серебристых лучах луны! Но мысль моя тут же переключилась на исчезнувшего львенка, и на сердце стало тяжело.

Глава четвертая

ПРО ОБЕЗЬЯНКУ ПО ИМЕНИ СТИКС

Однажды вечером, когда я заехал в охотничий домик Тули-сафари, ко мне подошла хозяйка, неся что-то в ладонях, сложенных чашечкой. Это оказался детеныш обезьяны с морщинистой мордочкой. Объяснив, что детеныш был найден один-одинешенек и что его матери скорее всего нет в живых, хозяйка спросила, не сможет ли Джулия позаботиться о нем. Я знал, что Джулия возьмется за это с охотой и уж она-то сумеет обеспечить будущее этому крошке. Кроме того, забота о беззащитном существе отвлечет ее от тяжелых переживаний. В последние два года Джулия уже была приемной матерью дикобразу по кличке Ноко, генетте по кличке Муна, не говоря уже о множестве птенцов.

В ту ночь, возвращаясь домой с крохотным пассажиром в открытом джипе, я впервые в сердцах произнес то, что потом повторял бессчетное число раз. Я не мог посадить обезьянку на колени, потому что она наверняка свалилась бы оттуда. Поэтому я засунул ее под рубаху в надежде, что она там уютно устроится. Но как только зашумел мотор, я почувствовал страшную боль, будто сотни булавок вонзились мне в грудь. Это звереныш вцепился руками и ногами в волосы и не отпускал до самого конца поездки, длившейся час с четвертью.

Вообразите, что это за пытка – ночная езда по дикой земле с вцепившимся тебе в грудь зверьком, да еще когда то и дело натыкаешься на стадо трубящих слонов. К тому же всякий раз, когда приходилось замедлять ход, мне в ноздри бил наимерзейший запах, но я старался особенно не думать о его источнике. Я был несказанно счастлив, когда достиг наконец ворот лагеря, и, едва въехав внутрь, извлек обезьянку из-под рубахи, с трудом оторвав от пышной растительности на груди. Увы, испытания на этом не закончились: этот паршивец наложил мне под рубаху такую гору, что хоть лопатой убирай. Самое интересное, что, связавшись с Джулией по радио перед выездом, я не сказал ей, кого привезу, сообщив только, что ее ждет сюрприз. Вот тебе и сюрприз... Когда же я показал ей крохотную, сосавшую пальчики обезьянку с глазами, исполненными печали, Джулия тут же по-матерински бережно взяла ее и пошла вытирать. В ту ночь то и дело произносилось слово "свинтус", которое каким-то образом превратилось в "Стикс". На том и порешили – пусть обезьянка зовется Стикс.

Скажу честно, я и представить себе не мог, какого труда и терпения будет стоить Джулии воспитание Стикса. Той первой ночью, когда он у нас появился, Джулии почти не удалось поспать. Как раз накануне его прибытия мы, после многих месяцев ночевок вдвоем в тесной палатке, решили, что лучше спать отдельно. Мы прибрали небольшое складское помещение, перенеся хранившиеся там оборудование и ящики в две небольшие куполообразные палатки. Вдоволь наубиравшись и наподметавшись, Джулия не могла нарадоваться своему новому жилищу (куда чуть позже поселят и Стикса): в первый раз за два с половиной года она жила в помещении с прочными стенами.

Во второй день пребывания Стикса в лагере я перед сном пришел пожелать спокойной ночи Джулии и ее питомцу. Какая идиллия предстала моим глазам – на раскладушке калачиком свернулась Джулия, а поперек ее тела вытянулся Стикс, посасывая пальчики в полудреме. Казалось, ночь и в самом деле будет спокойной. Не тут-то было! Стикс каким-то образом скатился на пол и разорался, словно капризный карапуз. Джулия сразу вскочила, подняла его и, как могла, утешала – в благодарность за это гаденыш поднял хвост... и бедной Джулии пришлось битый час отмывать и его и себя.

Я был не в курсе всего этого, и только когда на следующий день встретил на кухне сонную Джулию, узнал, что произошло. Оглянувшись вокруг, я спросил, где виновник кутерьмы, и она показала на свою комнату. Войдя туда, я увидел Стикса безмятежно спящим на подушке Джулии и вышел на цыпочках. Но через несколько минут, как раз когда мы разливали чай, до наших ушей донеслись жалобные крики; мы бросились в комнату Джулии, чтобы поднять его с пола и утешить.

Через несколько недель (в течение которых Стикс всей душой привязался к своей хозяйке) я уехал в Англию, а к Джулии приехала мама. Однажды на исходе дня Джулия с мамой ехали на машине по дорогам заповедника; Джулия сидела за рулем, а мама держала на руках спящего Стикса. Вдруг перед их глазами возник огромный слон. Он спокойно щипал веточки, и Джулия сперва замедлила ход, а затем затормозила, чтобы разглядеть его. Несколько минут спустя мама подняла руки (не выпуская из них Стикса) на уровень окна. В этот момент Стикс открыл сонные глаза, оглянулся... и, увидев слона, издал такой пронзительный вопль, что до полусмерти перепугал Джулию и ее маму. Выпрыгнув из рук, он очутился на сиденье. Он никогда не видел таких огромных зверей.

Став чуть постарше, Стикс сделался менее зависимым от нас и охотно исследовал окрестности – и когда был в лагере, и когда ездил с нами на машине; особенно нравились ему поездки в Понт-Дрифт – ботсванский пограничный пост. В лагере он лазил по деревьям, бегал по пятам за Джулией и с особым наслаждением гонялся за куропатками и цесарками, которые вспархивали, раздраженно шумя крыльями. Интересно, что Стикс, по-видимому, был не очень чувствителен к боли: руки его были покрыты волдырями и царапинами, а ему хоть бы хны! Джулия нарезала пластырь и накладывала его на обезьяньи болячки.

Во время поездок на машине за ним нужен был глаз да глаз. Если его вовремя не схватишь, то он, чего доброго, вылезет из окна, заберется на крышу, а потом возникнет по ту сторону ветрового стекла – вот, мол, и я! Затем опять исчезнет и покажется уже за задним стеклом. Впрочем, иногда его укачивало, и он спокойно засыпал, прильнув к большой плюшевой горилле, которая служила ему игрушкой. Проснувшись, он залезал на приборную доску и с неослабным интересом наблюдал за животными, мимо которых мы проезжали.

На пограничном посту мы оставляли его на попечение наших друзей чиновников иммиграционной службы, а сами следовали в Южную Африку. По закону мы не могли брать его с собой – "он беспаспортный", как шутили на границе. Ожидая нас, Стикс охотно играл с детьми чиновников и строил всяческие гримасы следовавшим в ту и другую сторону туристам, чем немало забавлял их. Он стал талисманом пограничного поста и всеобщим любимцем.

Как раз в это время жара сделалась абсолютно невыносимой: каждый день в тени было за сорок. Тогда мы с Джулией доставали подаренную нам детскую надувную ванночку, наполняли ее водой, тщетно пытаясь найти хоть какое-то облегчение от жары, и звали к себе Стикса. Поначалу он наблюдал за нами со стороны, затем, чуть осмелев, стал залезать в воду локтем, но пальчики по-прежнему держал во рту. Понаблюдав за ним, мы поняли, что он мочит в воде шкурку и всасывает влагу сквозь пальцы. Пришлось отучать его от этой привычки – ведь если он слишком насосется воды, ему не поздоровится.

Наконец он добровольно влез к нам в ванночку – жара была труднопереносимой даже для него. Однажды он удивил нас тем, что влез туда один. Но мы удивились еще больше, когда он, посидев там немного, нырнул с головой в воду, невероятным образом проплыл по дну по всей длине и выскочил с другого конца мокрый, как мышь, но довольный. Потом он не раз проделывал этот отнюдь не типичный для обезьян трюк, всякий раз с большим щегольством и достоинством.

У Стикса была еще одна черта, доставлявшая нам немало неприятностей: что бы ни попадалось ему в руки, он ко всему проявлял живейший интерес и норовил умыкнуть. К примеру, всякий раз, когда я после очередного прокола останавливался заклеивать шину, Стикс непременно крался за мной и утаскивал тюбик с клеем, заплатку или, что хуже всего, клапан для камеры, поскольку он непременно совал его в рот и вытащить его обратно стоило огромных усилий. Пока я краем глаза успевал заметить его проделку, он взбирался на дерево и упивался зрелищем того, как я, стоя внизу, вначале пытаюсь подольститься к нему, а затем выхожу из себя.

Вполне понятно, что Стикс не проходил и мимо съедобных вещей. Ел он то же, что и мы, но его диета была разнообразнее: в нее входили и насекомые, и личинки, и все, что он отыскивал в лагере. Сколько мы ни пытались приблизиться к нему, когда он ел, он всякий раз срывался с места, унося еду под мышкой. Порою Стикс считал нападение лучшей защитой от посягательств на его еду. Был такой случай: со мной в машине к нам в гости ехала моя хорошая знакомая, которую я встретил на пограничном посту. Она подала Стиксу длинный кусок излюбленного бурского кушанья – копченой колбасы. Еда пришлась ему очень по вкусу. Я сидел за рулем, а он – на приборной доске, повернувшись задом к ветровому стеклу; забавно было смотреть, как он расправляется с куском колбасы, по длине превышавшим его самого. Езда среди дикой природы привела мою знакомую в восторг, и ей захотелось поиграть со Стиксом. Вот этого ей не следовало делать. Стоило ей наклониться вперед, как он моментально побагровел, опасаясь, что у него хотят отнять еду, и прыгнул с приборной доски прямо в лицо моей знакомой, зажав колбасу под мышкой. Оставив на лице глубокие следы от когтей, он отпрянул назад на приборную доску, не выпуская свою драгоценную колбасу. Затем, показав нам спину, он повернул голову и бросил недоброжелательный взгляд на мою слегка окровавленную и отнюдь не слегка ошарашенную знакомую. Я сам во всем виноват – надо было вовремя предупредить ее, что опасно мешать Стиксу, когда он ест.

Став чуть старше, Стикс, к несчастью, пристрастился к белому вину; если такового не оказывалось, он не брезговал и иными напитками. Однажды я поймал его на том, что он баловался моим вечерним винцом: опускал пальчики в стакан и сосал их. Я заорал на безобразника не своим голосом, и он тотчас же ускакал; но я чувствую, что он и прежде втихую лакомился спиртным. С этого дня за ним нужен был глаз да глаз. Впрочем, ему дважды удавалось тайком от нас назюзюкаться. В первый раз, увидев его лишенные координации движения, мы жутко встревожились, но поняли, что он под мухой. В обоих случаях он долго и хорошо спал под хмельком, но когда просыпался, его мучили сильные боли – вот что значит похмелье! Он даже пытался перекувырнуться через голову, чтобы облегчить свои страдания.

Каждое утро он получал на завтрак еду с нашего стола. Стикс обычно усаживался трапезничать на крыше автомобиля, философски наблюдая за восходом солнца, – он был "сова" и не слишком бодр по утрам. По вечерам же он с нетерпением ожидал появления львов. Стикс непременно замечал их задолго до нас и приходил в возбуждение. Он залезал высоко на лагерную ограду и с ужасом наблюдал, не отрывая глаз, приветственные церемонии, происходившие у ограды. Я видел, что Фьюрейя и Рафики знают о его присутствии, но делают вид, что не замечают. Порой, набравшись смелости (а точнее, теряя последние крохи разума), он поддразнивал львиц, начиная спускаться с ограды, и тут же, торжествуя, взлетал наверх, когда львицы, уже не в состоянии игнорировать его, устремляли на него свои взоры.