Текст книги "Мода на чужих мужей"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Тот соображал недолго, продолжая играться с салфеткой и столовыми приборами, поочередно упаковывая их в накрахмаленный лен.

– Скажу, что стрелять было бы глупо. Менты сразу бы по почерку узнали.

– А не убил-то почему?!

– А тебе хотелось, чтобы убил?!

Красивые брови незнакомца полезли в гору, а в глазах читалось такое понимание, что Ольге сделалось стыдно до судорог.

– Договаривались, чтобы убил, а он не сумел. Так, что ли? – озвучил собственное понимание мужчина.

– Да идите вы! – все же не выдержала она и выпалила то, что хотела с самого начала сделать. – Я вам про быка, а вы мне про корову! Если он профессионал, Ваня этот ваш, почему он так неумело орудовал ножом, я вас спрашиваю?

– Потому что это не его вид оружия, – парировал незнакомец, поглядывая на нее с любопытством. – Он стрелок от бога, а холодное оружие – не его стиль. Ему могли помешать, могли спугнуть. Но!..

– Что «но»?

– Это ведь ничего не меняет, Оля. Убил, не убил, какая разница?! Факт остается фактом: ты наняла его для убийства своей соперницы, в прошлом подруги. И ты должна знать, где он сейчас.

– Должна?! Но я не знаю!!! И я никого не нанимала! И вообще, зачем он вам, Ваня этот? Я так понимаю, что вы не праведник, и те люди, чьи интересы вы сейчас представляете, тоже не в церковном хоре подрабатывают. Зачем он вам? Что, этот Толик был вам братом?

– Нет. – Карие глаза мужчины сделались холодными и пустыми, как оружейное дуло. – Толик нам не брат и не сват, но он жил в нашем городе и работал. По согласованию сторон, как теперь принято говорить. И чувствовал себя здесь в безопасности. И Ваня не имел права нарушать соглашение. Что бы там между ними ни произошло в прошлом…

– А что произошло?

Вот опять любопытничает, дура! Какое тебе, собственно, дело до криминальных разборок? Кто, кого, за что и почему… Тебе-то это зачем?!

– Толя когда-то подставил своего друга и подельника, и тот сел на долгий срок. За это время многое поменялось. Толя отошел от дел, покинул насиженные места и обжился здесь. Он прилично заплатил за прописку и собственную безопасность, – уже с явной неохотой рассказывал незнакомец. – Это неписаный закон, и он соблюдался до тех пор, пока…

– Пока его бывший товарищ его не нарушил, – закончила Ольга за него.

– Именно. И он должен за это ответить. Никто!.. – Щепоть его ухоженных пальцев принялась долбить в стол. – Никто не смеет нарушать закона, установленного здесь раз и навсегда. Никто, даже Ваня!

– А он нарушил, и теперь вы должны его убить, так?

– Это… Это не мне решать. Для начала нам надо его найти, Ольга. И ты нам в этом поможешь.

– Но я!.. – начала она было возражать, но оказалось, что возражать уже было некому.

Ее собеседник ушел так же незаметно, как и появился. Даже рост его Ольге определить не удалось, в густом полумраке, намекающем на интим, соседний столик едва угадывался.

А рассмотреть, насколько тот вырасти успел за свою жизнь, очень хотелось. Галка говорила, что, по свидетельству экспертов, нападавший на Светлану был невысок. А ну как ее собеседник тоже мал ростом? Она все еще не сбросила со счетов, что он вполне мог оказаться сумасшедшим, нападающим по вечерам на бедных девушек. И весь разговор, которым он ее задержал на целых сорок минут, вполне мог быть спектаклем.

А мог и не быть! Могло все обстоять много хуже. И этот красивый элегантный мужик вполне мог быть тем, за кого себя выдавал, а никаким не сумасшедшим. И послан он к ней мог быть серьезными людьми, о существовании которых она имела весьма смутное представление. Точнее – никакого вообще не имела представления. И эти серьезные люди требуют – не просят, – чтобы она нашла им киллера Ваню – господи, имя-то какое простодушное для такого страшного человека, – которого она будто бы использовала после убийства таксиста Анатолия в своих интересах, соблазнив его и…

Это не просто бред! Это всем ахинеям ахинейским ахинея!

Чтобы она познакомилась и переспала с убийцей только лишь для того, чтобы отомстить своей подруге, ей прежде всего надо было знать, что по телефону она говорит именно с ним самим. А она-то думала, что говорит с Толиком!

Попробуй докажи, Оленька, у них другое мнение сложилось на сей счет…

Чтобы она упросила этого самого киллера, за деньги там или за счет своей неотразимости, убить Светлану, она бы уж точно упросила его не делать этого возле ее подъездных дверей и уж если делать, то наверняка, без промахов.

Станут ее слушать, если она примется доказывать?

А доказывать точно придется, иначе ей несдобровать. Этот красивый мужчина со странной привычкой постоянно что-то пеленать в салфетку, хоть и не указал ей конкретной даты и не угрожал особо, ясно дал понять, что возражения ее в расчет не принимаются.

Так и это полбеды. Главная беда заключалась в том, что если Стас услышит от кого-то весь этот бред, то не поверит в ее непричастность к нападению на Светлану уже никогда. И был еще Ростов Дмитрий Николаевич, которому позарез нужно было это покушение на убийство на кого-то свалить. Почему не на нее?

И что же получалось? Получалось, что она со всех сторон и перед всеми выглядит виноватой.

Перед криминальными авторитетами их города виновата, что не желает им помочь в поимке киллера. Видела бы она его еще хоть когда-нибудь!

Перед Стасом виновата, что посягнула на святая святых – его семейное счастье. То, что ее с ним счастье насчитывало много больше дней и ночей и было им же и разрушено, в расчет теперь не бралось.

Перед Ростовым виновата, получается, тоже, за то, что врала под протокол.

Получится оправдаться или всей жизни не хватит?

– Получится, Оль, не дрейфь, – утешила ее Галка поздним вечером, позвонив как раз вовремя: тихие слезы грозили трансформироваться в истерический припадок. – Ты не одна, я с тобой. Тихонов не звонил?

– Позвонил, – всхлипнула Оля, промокая лицо кухонным полотенцем. Рыдала она за обеденным столом, разложив на нем рядышком их общие со Стасом и отдельно со Светкой фотографии. – Он за границей по делам бизнеса.

– Ты ему, конечно же, ничего не рассказала! – догадалась проницательная Галина с трагическим вздохом.

– Смеешься?! Очень интересно ему в Швеции слушать про какого-то Толика, про мой обед в ресторане и странный разговор с незнакомцем. Подумает, что я сошла с ума.

– Может и подумать, – согласилась Галка. – Ладно, пускай пока делами занимается. К нам он всегда присоединиться успеет. Ты там не вздумай плакать, слышишь, Оль! Мне что-то голос твой совсем не нравится.

– Мне тоже…

Крупная слезища шлепнулась на фотографию между ее плечом и плечом Стаса. Он в тот момент как раз открывал багажник и загружал туда пакеты, а она суетливо обмахивала щеткой снег с дверей и со стекол. Это они на празднование Нового года собрались к друзьям. Празднование последнего общего праздника. И совсем ведь немного оставалось до того страшного дня, когда они со Светкой объявили ей о своем решении. А она ничего не почувствовала. Странно, да? Ну нигде не кольнуло и не ойкнуло, когда вернулись наутро домой и упали без сил в кровать, что так больше не будет никогда. И потом, когда проснулись ближе к пяти вечера и отпивались кофе, ничего беды не предвещало.

Ничего!..

– Оль! Оля! – требовательно позвала ее Галка. – Плачешь все-таки… Ладно, если тебя это сможет утешить, то…

– Что? – Она перевернула фотографии изображением вниз и накрыла их сверху ладонью.

– Стас завтра собрался уехать.

– И?

– И я влезу в сейф, вот тебе и «и»! – ворчливо отозвалась Галка. – Так что не реви, все у нас получится…

Глава 8

– Давай, Светочка, давай, детка, нужно кушать. Вот так, умница, еще ложечку… Молодец…

Голос матери раздражал. Он сводил его с ума, лишал покоя и равновесия, заставлял скрипеть зубами и курить, курить, курить без конца на балконе. Лишь бы не слышать, лишь бы уйти.

Он понимал, что не прав. Понимал, что думать так гадко, что наверняка он раздражается не от того, как по-стариковски дребезжит голос матери, которая из кожи вон лезла, чтобы накормить строптивую больную. От чего-то другого он бесился. От собственной никчемности, быть может. Что бесполезен тут, что толку от него – ноль, что не ему, а на него надо раздражаться, потому что путается под ногами и ничего не делает, но…

Но ничего не мог с собой поделать.

Ну почему непременно с больной нужно сюсюкать как с маленьким ребенком? Это что – непременный атрибут, негласно приобщенный к лекарственным препаратам и оттого способствующий выздоровлению? Это же чушь! Хоть обсюсюкайся, чудес не случится.

В идеальном случае полгода, в лучшем – три года, в худшем – никогда – случится полное выздоровление Светланы. Так сказал ему в больнице ее лечащий врач.

– Крепитесь, Станислав Викторович, – он тронул его за плечо, слегка сжав. – Сейчас многое, если не все, зависит от вас.

– Я понял, – еле выговорил Стас.

Хотя ни черта не понимал. Что именно он способен и может сделать для своей жены?! Какие найти способы и средства, чтобы поднять ее на ноги и сделать прежней?! Да он бы и нашел, вопросов нет. Так ведь прежней-то Светланка никогда уже не будет. Никогда! Об этом его тоже успел доктор предупредить.

– Она останется инвалидом? – спросил Стас напрямую, когда тот устал подбирать нужные слова. Деликатность его, между прочим, была щедро оплачена.

– Ну, зачем сразу так? – помялся доктор и потом нехотя кивнул. – Скорее всего, группу ей дадут. Но, повторюсь, от вас, Станислав Викторович, очень многое зависит. Хороший уход, соответствующее питание, витамины, ваши чувства…

А не было у него сейчас никаких чувств, кроме боли, раздражения, ненависти и желания отомстить. Не было и быть не могло!

Нет, врет. Было еще кое-что, с чем невозможно было справиться.

Жалость его топила. Забивала легкие, нос, рот, обжигала глаза, когда он на Светку спящую смотрел. Как только мать выходила и осторожно прикладывала указательный палец к губам (это значило, что Света уснула), он сразу шел в спальню. Осторожно присаживался на стул возле кровати и смотрел, смотрел, почти не мигая, и дышать не мог, и не мог отвернуться.

У нее стала такой тонкой и бледной кожа на лице, что каждая венка угадывалась, подсвечивая синевой изнутри. И синяки вокруг глаз с каждым днем становились все более темными и огромными. А рот, напротив, оставался припухшим и ярким.

– Это от давления повышенного, мальчик мой, – печально пояснила мать, когда он спросил. – Это пройдет. Она же поправится… Нужно только время. Время и желание!..

Желания у Светки не было. И жизни в глазах не было тоже. Ее будто кто выключил изнутри. Перекрыл подачу энергии, вырабатываемой ее неутомимым организмом, за счет которой они были так счастливы вместе.

Огонь потух, и Светка сделалась совершенно чужой. Она когда не спала, смотрела не на него, мимо. Она нервно морщилась, когда он пытался помочь ей приподняться. Она категорически не принимала его помощи, когда нужно было ее искупать или отнести в туалет. Она постоянно шептала – уйди, и ее огромные глаза наполнялись злыми ледяными слезами.

И он уходил. И приходил лишь, когда она спала. Смотрел на ее немочь, истощение, задыхался от жалости. Ему очень хотелось дотронуться до нее, очень! И прижать к себе хотелось, сильно похудевшую, истерзанную, но такую свою.

Она не позволяла, отпихивая слабой рукой, и снова, едва шевеля распухшими, яркими от повышенного давления губами, шептала – уйди…

– Мать, я так больше не могу! – сорвался он, когда мать покормила Свету и пришла в кухню мыть посуду. – Ты квохчешь над ней с утра до ночи. Меня она к себе не подпускает. Какие-то люди постоянно толпятся в доме. Теща, тесть… Они очень неприятные люди. Даже здесь, возле больной дочери, ухитряются скандалить. Я устал!.. А это ведь только начало, да, ма?! Дальше будет хуже, да?

Мать вдруг с грохотом швырнула тарелку в раковину, не побоявшись разбудить Свету.

– Как ты можешь, сын?! Как ты можешь говорить об усталости?! В чем она? В чем выражается?! В твоем нежелании видеть нас всех здесь? Уж извини, мы вынуждены здесь находиться, потому что ухаживаем за твоей женой! А ты… Что ты сделал для нее?!

– Она не хочет меня видеть, ма! – пожаловался он первый раз с тех пор, как Света вернулась домой. – Она гонит меня от себя!

– Конечно, гонит! И я бы прогнала. – Мать достала тарелку со дна раковины, осмотрела ее – вроде не разбилась, и снова принялась намыливать. – Нельзя смотреть на нее как на больную собаку, сынок. Она женщина. Очень сильная и очень красивая женщина. И ей вдвойне тяжело от того, что она стала обузой и немного потеряла привлекательность.

– Да о чем ты говоришь, мать?! – возмутился Стас, доставая очередную сигарету.

– О том, что вижу. В твоих глазах ничего, кроме жалости. А ей нужна твоя любовь! Ей нужна твоя сила, а ты раздавлен. Ты ведь, когда смотришь на нее, готов расплакаться.

– Готов, – кивнул Стас, отворачиваясь от матери к окну и начиная курить в форточку. – Меня душит все это, понимаешь! Я не могу… Я… Я готов раздавить этого подонка собственными руками! А она его не выдает!

– Она его не помнит, – прервала его мать. – Света рассказала мне, что ничего не помнит из того вечера, будто кто вырезал из карты памяти этот кусок. И не дави на нее. Вспомнит, расскажет. Ты лучше… Почитай ей что-нибудь, Стас. Или фильм вместе какой-нибудь посмотрите. Отвлекитесь вы от боли общей, глядишь, и иссякнет она с божьей помощью.

Боль не иссякала, пропасть росла. Сегодня утром Света замолчала, когда он вошел. Только вот, минуту назад, она о чем-то оживленно стрекотала с его матерью, он же слышал прекрасно из-за двери, а стоило ему войти, как тут же умолкла и положила ладонь на глаза.

Почему?! Ну почему, черт побери, она так делает?! Он зашел к ней с улыбкой. Он долго готовился, долго выдавливал на лицо эту резиновую улыбку, вытягивал губы, как мог, стоя перед зеркалом в прихожей. Вроде нормально получилось, чего она?!

– Привет, как ты? – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но Света уклонилась, и поцелуй получился смазанным.

– Все хорошо, – ответила едва слышно и тут же умоляюще уставилась на его мать.

– Сынок, – помявшись, начала мать, не зная, как его выпроводить, наверное. – Ты… Ты завтракал?

– Да.

Стас прищурился, переводя взгляд с одной женщины на другую.

Да что же это делается, а?! Что за заговор за его спиной устроили эти две милые дамы, которые были одинаково дороги ему? Уже и мать, не стесняясь, выпроваживает его. Уже и она дает понять, что он тут лишний.

– На фирму поедешь?

Он руку даст на отсечение – спросила мать об этом с надеждой.

– Разумеется, – скрипнул он зубами. – Света, ты позавтракала?

– Да, спасибо, милый. – Она подняла на него пустой безжизненный взгляд. – Ты, наверное, торопишься?

– С чего это мне торопиться, малыш? – повысил он голос, не выдержал и, потеснив мать, сел на край кровати. – Ты что, забыла? Я там хозяин, я! И я там устанавливаю правила. Не мне их устанавливают, а я!

– Сынок, не кричи, пожалуйста, – мать вцепилась ему в плечо и потянула с кровати. – Ступай, нам надо со Светой умываться.

– Ма, выйди! – не оборачиваясь, рявкнул Стас. – Выйди, прошу тебя!

Мать ахнула тихонько, но ушла. И как только за ней закрылась дверь, Света тут же закрыла глаза.

– Света, посмотри на меня, – потребовал он, взяв ее осунувшееся лицо в ладони. – Посмотри на меня, малышка. Я что, настолько тебе противен, что ты не можешь на меня смотреть? Или не хочешь? Ты не можешь простить мне, что я не сумел защитить тебя, да?

– Все не так, – выдохнула она и еще сильнее зажмурилась. – Все не так, Стас! Ты не понимаешь…

– Я все понимаю, все!

Он сполз с кровати, встал на колени, обхватил Свету осторожно, чтобы не причинить ей боли, и уткнулся лицом в край ее ночной сорочки. Сорочка уже не пахла больницей и лекарствами, как в первые дни Светкиного возвращения домой. От нее шел едва заметный аромат любимых Светкиных духов и еще чего-то милого и трогательного, чему он никогда не находил названия. Был бы он создателем ароматов или поэтом, сотворил бы какой-нибудь аналог, собрал его в хрустальную склянку и назвал как-нибудь красиво. Необыкновенное какое-нибудь название придумал, шикарное, если бы был творцом слов.

Слов нужных и названий не находилось раньше, не нашлось и теперь. Стас слышал нежный запах ее тела, которое любил, вместе с которым страдал ничуть не меньше. Слышал частый стук любимого сердца, ловил дыхание, подстраивался под него, и все, на что оказался способен, это снова задыхаться от боли и жалости.

Он ничего не мог с собой поделать, ничего! Понимал, что Света ждет от него каких-то хороших, нужных, правильных слов. Понимал и старался, искал, а ничего не выходило.

– Стас, мне тяжело, – охнула она, когда он, не заметив, сильнее сцепил руки. – Прости.

– Нет, это ты меня прости, Свет. Я скотина. – Супрунюк поднял на нее несчастные глаза. – Я… Я просто не знаю, что надо тебе говорить сейчас, чтобы ты ожила.

– Уу-уу… Это случится не скоро. – Она попыталась улыбнуться, но глаза блеснули слезами. – У тебя не хватит красноречия, Стас, чтобы за неделю поставить меня на ноги.

– Я не об этом, как ты не понимаешь?! Я о том, чтобы ты захотела этого!

– А я что же, не хочу, по-твоему?

Ему показалось, что она забеспокоилась, или нет?

– Ты потухла как-то, меня гонишь. Почему, Свет? Ты меня стесняешься, да?

– А ты бы не стеснялся синяков на спине и попе? Ты бы не стеснялся, что не ухожен, что… Господи, о чем я?! Я схожу с ума… Прости! Я не о том говорю. Ты же мужчина, ты никогда не поймешь. И…

– Что, милая? – Он подался вперед. – Что тебя терзает, ты скажи! Я все сделаю, я…

– Скажи мне, Стас, Ольга, она… – перебила жена и попыталась отодвинуться подальше.

Ну кто выдержит подобное, а? Ведь изо дня в день так, изо дня в день. Он целовать – она отворачиваться. Он пододвигается к ней – она готова сквозь землю провалиться, лишь бы не быть рядом, ежится вся, сжимается. Неужели он ей настолько противен? Неужели она как-то связывает случившееся с его именем? Ах да, она что-то хотела узнать про Ольгу!

– Что Ольга? – Он насупился, сел на стул, чтобы не создавать ей неудобств. – Ты из-за того меня видеть не хочешь? Из-за Ольги? Считаешь, что если бы не она, то…

– Так вот в чем дело! Как же я сразу-то?.. – Ее худенькие плечи подались вперед, голова запрокинулась, и Света истерично, с хрипом рассмеялась. – Вот в чем причина твоего несчастья, Супрунюк! Причина твоего беспокойства вот в чем, оказывается!

– В чем? Вот в чем, а? В чем?!

Он уже орал, забыв о том, что Светка почти безнадежно больна, что ей нужен покой и здоровый моральный климат в семье. Он уже трижды захлопнул дверь, из-за которой выныривала перепуганная мать, пытаясь просочиться в комнату. Он уже ничего не соображал, выплескивая из себя всю свою невостребованную теперь любовь пополам с жалостью и вперемешку с гневом и упреками.

– Ты пошла ночью непонятно куда… Потом тебя находят всю в крови! Эта операция!.. Мне кажется, я там сотни раз умер возле этой двери, – кричал он, сидя на стуле и колошматя себя кулаками по коленкам. – Куда ты пошла, Света, зачем?! Ты никому ничего не сказала тогда, не говоришь и теперь!

– Я не помню, – совсем не испуганным, а наоборот, каким-то жестким и оборонительным тоном ответила она и глянула на него зло и непривычно.

– Вот! Вот! Ты всем так говоришь: я не помню! Но этого не может быть, Света! Кого ты покрываешь, кого?! Пока ты молчишь, этот мерзавец на свободе. Ты понимаешь, что жива осталась благодаря воле случая и мастерству врачей?! Ты понимаешь, что покрываешь человека, который пытался тебя убить?

– Я ничего не помню. И прекрати орать, оглушил совсем.

Она брезгливо поморщилась, уводя взгляд к двери в комнату. Но помощь в лице его матери не пришла. Помощь была безжалостно изгнана Стасом, она топталась теперь по ту сторону двери в коридоре и слабо охала, когда он слишком уж сильно орал.

– Извини, что я так громко, но я устал. Я устал, Света!

– Прошло так мало времени, а ты уже успел устать от меня. – Ее слегка запущенные брови, которые прежде всегда были безупречными, сложились насмешливой кривой.

– Я не об этом! – возмутился Стас. – Как ты можешь?!

– Это ты как можешь?! – Она тоже повысила голос, насколько ей хватило сил. – Я прикована к постели всего ничего, а ты уже как зверь по клетке мечешься. Думаешь, я не слышу твоих метаний? Не слышу, как ты то и дело носишься на балкон курить?! Я все слышу, Стас, и все понимаю!

– Что ты понимаешь? – Он встал, подбочениваясь. – Ну что ты понимаешь?

Не такого разговора он хотел! Ну совсем не о том они говорят, не о том! С таким трудом все началось, он вошел с улыбкой, остался, хотя она и противилась. Начал говорить, осторожно пробуя каждое слово, боясь обидеть, задеть. Он изо всех сил старался быть терпимым. И даже что-то начало пульсировать, что-то прежнее, теплое и доверчивое! И вдруг бац, все крякнулось с хрустом! Почему вдруг все вильнуло куда-то в сторону и понеслось по ухабам?! Что стряслось за пять минут, почему она начала истерично хохотать и говорить с ним как чужая?

А он орать начал на нее, идиот проклятый! На человека, который совсем недавно едва не помер!

– Я понимаю, с чего ты бесишься, Стас, – ответила Света после паузы, показавшейся ему бесконечной.

– Почему? И я не бешусь, я просто волнуюсь. – Он нашарил ее ладошку в простынях и нежно погладил.

– Я знаю, что ты волнуешься.

И ладонь она вытянула из его рук, что ты будешь делать! Ну никакого контакта, никакого абсолютно, как ни старайся!

– И это хорошо, что ты понимаешь, малыш, – начал он снова тихо и осторожно и снова сделал попытку поймать ее руку, не получилось, правда. – У меня сердце судорогой сводит от всего этого безумия. Я просто не могу!

– Я понимаю, – кивнула она деловито, будто что-то подсчитывала в уме. – Я понимаю все и даже больше. И я понимаю, что ты очень переживаешь. И даже знаю, за кого!

– За кого?! – Он похолодел, начиная понемногу прозревать. – За кого, кроме тебя, я могу переживать, Свет?

– Больше, чем за меня, ты переживаешь за Ольгу, милый. – Она нехорошо ухмыльнулась и тут же чуть громче добавила: – И не смей меня перебивать, я достаточно тебя наслушалась…

Да он и не собирался. Да и не сумел бы этого сделать, потому что язык отнялся от такой чудовищной неправды. От гадкой клеветы!

Уж о чьем благополучии он меньше всего пекся, так это об Ольгином. Более того, собирался и собирается доказать всем, что это именно Ольга виновница всего случившегося. Напрямую или косвенно, своими руками или руками своего теперешнего воздыхателя Тихонова, но это именно она испоганила им со Светкой жизнь. И он не то чтобы переживать за нее, он убить ее готов собственными руками.

А Светка что же? Что она несет? Заболела, что ли?

Хорошо, что не догадался спросить ее об этом вслух, а то и вовсе непристойно получилось бы.

Она ведь на самом деле больна. Чудовищно, почти безнадежно. И она имеет, елки-палки, право и на капризы, и на дурное настроение, и на то, чтобы нести всякий вздор. А он должен и станет терпеть, так-то вот…

– Твоя Оленька была вовлечена в это грязное дело. Она… Ее заподозрили и даже, я слышала, посадили за решетку, – продолжала с судорожным придыханием Светлана. – Потом вроде выпустили. Выпустили, ведь так? Ну вот, меня не обманули… И ты теперь убиваешься и из-за того, что ее доброе честное имя пострадало и что она пострадала, переночевав несколько ночей в камере. И теперь… Теперь, когда твоя жена прикована к постели, а Ольгу подозревают в том, что она этому способствовала, тебе будет очень тяжело вернуться к ней.

– Да я и не собирался, что ты несешь, Света?! – заорал он, не сдержавшись, но потом опомнился и с жаром зашептал: – Что ты такое говоришь, а? Да как такое тебе в голову могло прийти, милая?! Да я готов ее задушить своими руками, если установят, что это она! А ты – вернуться! Что заставило тебя думать так обо мне?! Как ты можешь вообще?!

– Я теперь инвалид, Стас, – перебила она и теперь уже сама поймала его руку и чуть сжала слабыми пальцами. – Я – калека! Я не скоро поднимусь, я никогда не смогу иметь детей, я… Я теперь бесполезный человек.

– А я что, женился на тебе ради пользы, что ли? – фыркнул он, немного успокоившись.

Ладно, теперь беда с ней один на один говорит, а не кто-нибудь еще. Это простительно, это он переживет и перетерпит. Главное, ее на ноги поднять, а с остальным они совместно справятся.

– Будем жить друг для друга, Свет, – вздохнул Стас. – Если богу неугодно, чтобы у нас с тобой были дети, станем жить вдвоем. Собаку заведем.

– Сравнил! – с горечью воскликнула она. – Ты хотел сына, а не собаку!

– О чем ты вообще сейчас, а? – Он влез к ней на кровать и осторожно улегся на самый край. – Что несешь-то, воробышек мой? Мне ведь никто, кроме тебя, не нужен, поняла?

– Поняла, – шепнула она совсем тихо и погладила его по щеке. – Но я ведь…

– Замолчи, – приказал он. – Дай лучше я поцелую тебя.

– Я еще зубы не чистила, Стас, – Света плотно сжала губы.

– Ну и что? Раньше, что ли, так не было, дурочка? Слушай, Свет, а когда можно будет это… Тебе врач не говорил ничего?

– Иди ты! – Она рассмеялась, хотя и морщилась от его рук, которые, наверное, делали ей больно, прохаживаясь по телу. – Стас, ну не надо! Ну что ты делаешь? Дурак совсем, да? Я сейчас маму твою позову!

– Я соскучился, – вздохнул Стас, сваливаясь с кровати на пол, понаблюдал за тем, как подрагивают его руки, со вздохом заправил их себе за голову и снова пристал. – Свет, ты все же поговори с врачом.

– Стас! Я тебя умоляю! – возмутилась она, но без прежней злости, скорее удовлетворенно.

– Если не спросишь, я сам спрошу, – пообещал Стас, вскакивая на ноги. – Так и знай.

– Ну и спрашивай, я не стану.

– И спрошу! – Он склонился над ней, поймал ее губы своим ртом и долго целовал, приговаривая, когда отрывался: – Этого мне никто ни запретить, ни разрешить не в силах. Это я хочу и делаю… Целовать не танцевать, так ведь?..

У него до самого обеда было хорошее настроение. И он не понимал, с чего это Галка такой насупленной ходит. Почему не поддерживает его оптимизма, которым зарядили его утренние поцелуи?

Хотя, если разобраться, объяснение напрашивалось само собой. Она же не знала, да и никто не знал, что у них со Светкой все хорошо. Вроде и плохого ничего не было между ними, а вот беда как-то раскидала их далеко друг от друга. И бродил он, будто в тумане, не зная, как подступиться.

– Как Света? – спохватилась ближе к двенадцати секретарша. – Ей лучше?

– Да, – он кивнул. – Все будет хорошо, Галина. Я верю, что все будет хорошо.

– Она не вспомнила, нет?

Крохотное пятнышко дегтя упало на душу и немного отравило ему настроение. Ему теперь не казалось, он почти был уверен в том, что Светка покрывает злоумышленника или… злоумышленницу. Неспроста же ей такие крамольные мысли насчет Ольги в голову полезли, ой неспроста. Может, это она Ольгу покрывает?..

– Нет, не вспомнила, – покачал головой Стас, погасив улыбку, и моментально озлобился. – Но пусть эта мразь будет уверена, я ее достану!

– Почему ее?! Что сразу ее-то, Станислав Викторович? Вы все никак насчет Ольги не успокоитесь?! – Уголки ее губ полезли вниз.

– О! Будь уверена, насчет Ольги я теперь абсолютно спокоен!

Это он сейчас не ей отвечал, это он Светке своей отвечал. Которая сдуру заподозрила его в не уснувшей любви к Ольге. Надо же было додуматься! Да у него даже и в мыслях ничего такого никогда… почти. Так, мелькало иногда, особенно после того, как Галка начала ему глаза открывать на женские хитрости, посредством которых Светлана якобы его заполучила. Тут, был грех, маета какая-то ломала. Сомневался, мучился, даже про Ольгу думал больше, чем полагалось. Но после всего, что случилось!..

Ни за что и никогда! Пускай даже Светка и к уловкам каким-то прибегала, чтобы его соблазнить. Получилось ведь у нее? Получилось! И достаточно красиво получилось, если уж быть откровенным. Ему даже в нечистоплотности замыслов ее упрекнуть невозможно, так виртуозен был план. Если он вообще был, конечно же…

К обеду его дома не ждали. Мать позвонила и сказала, что они со Светой устроили банный день. Он бы и сам жену выкупал, да разве позволит.

Да туда еще теща с тестем снова пожаловали, а их Стас на дух не переносил. Ну до того неприятные люди, до того неприятные! Особенно теща! Как увидит его, скорбное лицо тут же смастерит, головой качает и охает, и ахает:

– Угробили мою кровинушку… Лишили жизни…

– Да что вы такое говорите?! – не выдержал он однажды, еле удержавшись, чтобы не дать ей пинка. – Света жива! И она скоро выздоровеет!

– Скоро! – Скорбь с лица будто кто поганой метлой смел, оно заострилось, и теща стала похожа на старого противного хорька. – Да пока это «скоро» случится, ты сорок раз на сторону сбегаешь, зятек! Небось уже насчет Оли своей планы строишь, с передачками к ней в тюрьму бегаешь…

А не с ее ли подачи у его жены мысли черные в голове роятся? А что? Запросто! Эта женщина кого угодно способна с пути истинного сбить, что говорить о Светлане.

Нет, домой он обедать не поедет. Перекусит где-нибудь в городе…

И как это они ухитрились выбрать один и тот же ресторан? Ольга что же, специально его выслеживала?

Нет, вряд ли. Он приехал много раньше, заказ долго ждал, потому что его готовили при нем. Ольга почти через полчаса в зал вошла, и его точно не видела, темнота тому способствовала. Машину его она видеть тоже не могла, он за квартал припарковался во дворах, потому что мест не было поблизости.

Совпадение?

Ах да! Они же сюда раньше вместе заезжали. И даже танцевали как-то, помнится. А потом домой завернули и там…

Так, вот об этом сейчас, когда жена прикована к постели и не получено спецразрешение от доктора, вспоминать лучше не стоит. Волнительно как-то и неуютно от внезапного чувства вины.

Пришла и пришла, села далеко. Ее даже не видно почти, так, силуэт один и угадывается. Он либо раньше уйдет, если успеет покушать, либо подождет ее ухода и тогда уж…

Когда открылись двери в зал, мужчина, попавший в световое пятно, с чего-то сразу привлек его внимание. Может, потому, что не на кого было больше смотреть? На танцующих неприятно, до того противно ломались, да еще не попадали в такт музыке. В Ольгину сторону он тоже старался не глядеть, вдруг она что-нибудь почувствует и узнает его даже в темноте. Потому и пялился в сторону входа, строя планы к незаметному отступлению.

Тот, вошедший, планы его скомкал. Вошел, постоял немного, привыкая к темноте, а потом сразу взял уверенный курс к столику, за которым сидела Ольга.

Супрунюк мгновенно принял стойку, только что ушами не запрядал.

Кто это мог быть? Знакомый? Так у них с Ольгой почти все знакомые общие, и среди них данный франт не значился. Не видел его Стас и ни на одной городской светской тусовке. И это был не Тихонов, точно. Того он способен ночью в черной комнате угадать. И на фирме его вроде таких не видно было. О сотрудниках своего конкурента Стас имел великолепное представление.