Текст книги "Осколки ледяной души"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Дом, что купил себе два года назад его друг, мало чем отличался от себе подобных. Двухэтажное строение, облицованное деревом. Черепичная крыша. Резные ставни. Добротные ступени, взмывающие почти ко второму этажу. Ухоженный садик с альпийской растительностью, которая на Кирюхином участке все больше чахла и изнемогала. Качели под навесом. Чуть дальше шикарный мангал тоже под крышей. Небольшой бассейн, к этому времени уже упакованный на зиму. Дорожки, дорожки, целое переплетение дорожек. Как объяснил ему Кирюха, то был ландшафтный дизайн. Степан дивился и не понимал, почему нельзя пройти напрямую к крыльцу, тем более что чахлая травка никак от этого пострадать не могла. Напрямую было нельзя. Нужно было петлять, будто заяц, по дорожкам.

Они не петляли. Они маршировали по участку, как им вздумается. А уж если наезжали сюда с девчонками, то...

Он покосился на Верещагину. Как ей, интересно, Кирюхина дача показалась? Как вылезла из машины, так ни слов, ни речей. Все что-то косится на него и вздыхает. Косится и вздыхает.

– Степа, – вдруг зашептала она громко ему в спину, когда на ступеньках дома загрохотали ботинки его друга. – Степа, не отдавай меня ему! Ну, пожалуйста!

– Чего?! – Он даже не сразу понял, о чем она его просит, обернулся и какое-то время смотрел в ее умоляющие голубые глазищи. – Чего это ты, Тань, капризничаешь? Хочешь встречи со своим убийцей? Давай, валяй, я не против. Здесь-то он тебя никогда не найдет, это уж точно... Здорово, дружище.

Друзья обнялись и даже расцеловались, что было ей немного непривычно. У Санечки было мало друзей, но они всегда ограничивались рукопожатием.

Потом Кирилл потянулся с поцелуями и к ней. Но Татьяна ловко увернулась, сунув ему руку лодочкой.

– Здрасте, – пробормотала она, пожалев, что вырядилась, как на праздник.

Теперь вот станут думать, что она нарочно их провоцирует, обтянувшись до неприличия светло-голубым костюмом, состоящим из тонких брюк и куцего пиджачка, застегивающегося на одну пуговицу под грудью.

Костюм шел ей необыкновенно и делал ее, по словам Светки, на удивление молодой и сексуальной. Степан это не пропустил и всю дорогу косился на нее недовольно. Теперь она поняла, почему.

Друзья, подхватив с обеих сторон тяжелую корзину с продуктами, потащили ее в дом, а Татьяна осталась бродить по участку.

Было тепло, несмотря на ночной дождь, и очень солнечно. Солнце, словно сумасшедшее, полоскалось в каждой луже. Слепило золотом листвы и совсем по-летнему скакало по оконным стеклам. Дорожки путано извивались по всему участку, начинаясь и заканчиваясь у сетчатого забора. С северной стороны дома в заборе имелась калитка, и от калитки вниз под бугор убегала еще одна такая же дорожка, выложенная такой же мраморной плиткой. Куда она вела, Татьяна не знала, но раз была, значит, для чего-то хозяину требовалась.

Она еще какое-то время гуляла, присматриваясь, оглядываясь и рассчитывая. Потом посидела немного на качелях и снова рассчитывала, хмуря безупречно гладкий лоб. Потом встала, отряхнула брюки от налипшей на них сентябрьской паутины и пошла к дому.

Она не останется здесь ни за что! Здесь не менее опасно, чем в ее собственной квартире. Огромный незащищенный со всех сторон дом. Высокий кустарник возле окон первого этажа, в котором можно без проблем спрятать вражескую зенитную установку. Невысокий забор, перемахнуть через него смогла бы и покойная Софья Андреевна, чего уж говорить о таком ловкаче, как их подозреваемый. И эта дорожка, начинающаяся от калитки и ведущая неизвестно куда. Да и хозяин дома, если уж до конца быть откровенной, не внушал доверия в роли стража ее безопасности. Вот Степан... Невзирая на пиратский вид и бандитские манеры, он внушал непонятную уверенность, что и в самом деле все должно быть хорошо. И если уж быть откровенной до самого, самого конца, то съезжать от него ей совсем не хотелось. Смущала, конечно, мысль о том, что он через стену в своей кровати и к тому же абсолютно и неприлично голый, но и только-то. Он же... он же совершенно не в ее вкусе. У нее он вообще отсутствует – вкус на мужчин. Ее единственным, первым и последним мужчиной был Санечка. Второго такого она уж точно не найдет. Только бы вот избавиться от преследования. И тогда...

Что настанет тогда, Татьяна Верещагина пока не знала. Еще до недавнего времени она собиралась тихо и грустно встретить одинокую старость, во что, правда, Светка не верила ни минуты. Собиралась помириться с Иришкой. Ждать внуков и научиться вязать крохотные носочки в яркую полосочку и со смешными завязочками-помпончиками. Это все прочно сидело в ее мозгах до того самого вечера, как в ее подъезде убили Надежду Ивановну. И пошло, и поехало...

Какая старость, помилуйте! До нее еще надо дожить! А кому-то этого совершенно не хотелось. Это шло вразрез с чьими-то интересами. Не с ее, это точно.

– Что он мог искать лично у вас? – задал ей первый вопрос Кирилл, взваливший на себя полномочия детектива.

Он совершенно не внушал ей доверия, но важничал жутко. Разложил на огромном столе, что они успели накрыть к обеду без нее, белые листы бумаги, карандаши и даже ластиком не пренебрег.

– У меня?! Представления не имею! Все деньги у меня в банке. Пластиковая карточка всегда со мной, – ответила Татьяна, решившая все же отвечать на поставленные вопросы.

Ее версия со старушками-друзьями была отметена напрочь. Раз милиция установила смерть в результате несчастного случая, нечего пытаться и огород городить.

Кто знает, может, и правда сумеют они сообща во всем разобраться и отвести от ее бедной головы страшную опасность. И как только это случится, так все...

Сразу записывается в кружок любителей вязания, расположенный при их жэке в подвале соседнего дома. И станет приучать себя к сериалам, которые не переносила.

– А драгоценности? – отвлек ее снова настойчивый Кирилл.

Он по достоинству оценил ее глубокое декольте. Едва прикрытое крохотным топиком, оно и правда привлекало внимание. Не один Кирилл елозил сейчас глазами у нее за пазухой.

– У вас же есть драгоценности? Какие-нибудь старинные украшения, может, дорогое колье из бриллиантов или что-то подобное?

– Драгоценности имеются, но они тоже в банке. Я арендую банковскую ячейку и храню все самое ценное там. – Татьяна чуть подтянула кверху пиджачок, пытаясь отвлечь друзей. – Дома у меня ничего ценного, поверьте.

– А бумаги? – встрял Степан, в разговоре он почти не участвовал, все больше потягивал из высокого бокала вино и кривился каким-то одному ему ведомым мыслям. – Может, ты с работы что-то такое прихватила? Какой-нибудь важный договор или диск компьютерный. Черт его знает, что ты могла прихватить! Но в кино всегда какая-то возня идет из-за крохотной такой вот дискетки. Бьются все, погибают, а оказывается, и делов-то всего в этой самой дискетке.

– Не в диске дело, Степаша, – с легкой насмешкой авторитетно заявил Кирилл. – А в информации! На этих самых носителях столько может всего быть... Вспомните, Танечка, что важного произошло у вас на службе в последнее время? Может, муж вам передал какой-нибудь документ или диск? Он ведь у вас?..

– Ведущий экономист одной фирмы, занимающейся компьютерными разработками. Что-то он говорил про прорыв в деле, касающемся антивирусной программы. Господи, да это тысячу лет назад было! Мы с ним давно расстались!.. – И тут она вспомнила.

Было это...

Было это где-то за неделю до того, как он подло сбежал от нее, не вернувшись с работы и объяснившись с ней по телефону. Это была пятница, она запомнила это абсолютно точно, поскольку собиралась со Светкой в баню.

Сама Татьяна не очень любила горячий пар. Ее тонкая кожа после сауны начинала краснеть и зудеть, но не уважить подругу не могла. Та обещала притащить какую-то разрекламированную маску для лица, шеи и бюста. Что-то говорила про вытяжку из проросшего овса, медовое молочко, что-то еще. И говорила, что действие этой самой маски стимулирует как раз сауна. Вот она и собиралась туда с неохотой, но с любопытством. А тут Санечка...

– Он вернулся раньше обычного. Где-то часов в шесть. Он редко так возвращался, – принялась вспоминать Татьяна. – И заметался, заметался по квартире. Весь взъерошенный, нервный. На мои вопросы отмахивался и зудел что-то про подлость человеческую, способную... Вот тут дословно не помню. То ли способную опрокинуть мир, то ли способную его опрокинуть. Ну, не помню! И знаете... У меня было такое чувство, что он собирается что-то спрятать.

– Почему ты так решила? – Степан неожиданно заинтересовался и сместил взгляд с ее груди чуть выше.

– Я начала ходить за ним, а он уворачивался и что-то придерживал в кармане пиджака. Говорю, что у тебя там, покажи. А он...

И тогда Санечка ударил ее по рукам, не больно ударил, слегка, но Татьяне стало обидно. Она же ничего такого не хотела. Просто пыталась понять, чем так расстроен ее бедный муж. А он...

– И что же он?!

Новость о том, что ее невзрачный муж мог ударить ее по пальцам, по тем пальцам, что казались ему невесомыми, почти прозрачными, неприятно его удивила. Надо же, такой слизняк, а дрался. А она все его Санечкой называла. Урод, видимо, был еще тот. Копни только поглубже.

– Он закрылся от меня в кухне. Я ушла со Светкой в сауну. А когда вернулась, он притворился спящим.

– И все? – снова принялся умничать Кирилл. – Никаких второстепенных деталей, способных пролить свет.

– На что, господи! – Его кичливость начала порядком ее раздражать.

Хотелось есть, пить, посидеть где-нибудь в саду под одним из чахлых деревьев и просто ни о чем таком не думать. Смотреть на то, как резвится и скачет солнце по мраморным дорожкам и умирающим к зиме листьям, и ни о чем не думать, ни о чем.

– Ну... Может, какие-нибудь старые газеты валялись под ногами. Или одежда в шкафу лежала не так.

– Какие газеты?! Какая одежда?! С чего это?! – за ходом мысли доморощенного детектива она не успевала и обратила умоляющий взор на Степана.

– Он имеет в виду, что когда твой муж прятал что-то на антресоли или в шкаф, то мог по неосторожности смахнуть пару газет или сдвинуть с места несколько полотенец, – терпеливо объяснил ей тот, одобрительно глянул на друга и спросил: – Я угадал?

– Абсолютно! Так что? Все было на месте?

– Все было на своих местах! Газеты наверху, полотенца в стопочке, сахар под ногами! – фыркнула Татьяна и пододвинула к себе, наконец, блюдо с запеченными куриными крылышками.

– Какой сахар?! – одновременно вытаращились на нее оба.

– Белый, сладкий, сахар-песок, мой бывший муж постоянно... – она даже жевать перестала, вспомнив эту его ненавистную привычку, – постоянно просыпал сахар! И он постоянно скрипел под ногами в кухне. Можно было сойти с ума за эти пятнадцать лет от этого постоянного скрипа! Надеялась, привыкну! Но нет, к этому привыкнуть невозможно. Он скрипит так... так мерзко.

– Сахар, значит. – Кирилл принялся теребить свой подбородок одной рукой, второй малюя что-то на листе бумаги. Потом поднял на нее задумчивые синие глаза и спросил: – Как он ушел от вас, Татьяна? Извините, но меня интересуют обстоятельства его ухода. В тот день сахар так же скрипел под ногами?

– Так он всегда скрипел! Стоило Санечке войти в кухню, так тут же этот скрип под ногами. Как Санта-Клаус ассоциируется со скрипом снега, так мой Санечка со скрипом сахара! – Татьяна пригубила вина и снова принялась за крылышки.

Вкусно было необыкновенно. Кирилл постарался, как ей объяснили. Если он во всем был таким умелым, то беспокоиться за результаты его расследования не стоило. У него все получится...

– Где вы храните обычно сахар?

– Раньше, когда я... когда у меня еще была семья, мы покупали сразу килограмм по пять-шесть и ссыпали в большую банку из-под леденцов. Знаете, такие на палочках леденцы? – Она изобразила, как те должны были выглядеть. – Большая такая красивая пластиковая банка с крышкой. Она всегда стояла у нас на самой нижней полке в шкафу, и мы туда ссыпали сахар. Сейчас я его почти не покупаю. А если и приходится, то редко больше килограмма. А это так важно?

– В вашем деле, Татьяна, все может быть важным. Любая мелочь, – важно заявил Кирилл и дважды что-то подчеркнул на своем листе. – Итак, сахар вы хранили в большой банке на кухне. В тот день, когда ваш муж что-то от вас пытался спрятать...

– Почему именно от меня? – возмутилась она и еще хлебнула вина. – Он вообще пытался что-то спрятать. А когда я проявила любопытство, он его пресек, и только.

– Пусть так, – Кирилл взял ластик и тут же что-то быстренько стер, а прочертил длинную прямую линию со стрелкой на конце уже совсем в другом месте. – Когда вы вернулись, то обнаружили, что на кухне скрипит под ногами сахар. Так?

– Так.

– Ваш муж вечерами часто пил чай?

– Вечерами? Никогда... – Татьяна оторопело воззрилась на друзей. – Постойте-ка, а ведь действительно! Он вечерами предпочитал кефир или молоко, ну, чтобы спать без кошмаров. Вы понимаете?

– Ага! Чтобы быстрее засыпать и спать потом без сновидений и все такое... – кивнул Степан и посмотрел на нее с таким пониманием и ехидством, что она тут же покраснела.

И как это он мгновенно обо всем догадывается! Санечка и в самом деле не любил, когда она вечерами проявляла инициативу. Принимался хныкать, ссылаться на усталость, на то, что Иришка за стеной еще не спит. А утром... он обычно вставал раньше, и нашарить его рядом с собой на постели ей удавалось крайне редко.

– Так, значит... Вечером он рассыпал сахар, но чай в это время он не пьет. Вопрос: зачем ему понадобилось лезть в банку с сахаром? – Кирилл сурово посмотрел на нее. – Ответ: возможно, он что-то в этой банке спрятал. А через неделю оттуда достал и больше уже в ваш дом не вернулся. Логично? По-моему, да. – Кирилл откинулся на спинку стула, подхватил тонконогий бокал с вином и призывно вскинул его в сторону Татьяны: – Кажется, начало положено, дорогая Танечка!

Они выпили и какое-то время ели, молчаливо поглядывая друг на друга. Татьяна при этом выглядела растерянной. Кирилл выглядел вполне довольным собой и произведенным эффектом. А Степан... никаким. То есть догадаться о его чувствах было совершенно невозможно. Что скрывалось за бездонно-темными глазами, не выражающими сейчас ничего, кроме ленивого равнодушия, оставалось загадкой.

– Что ты думаешь по этому поводу, Степа? – решилась она на вопрос; почему-то его неавторитетное мнение интересовало ее куда больше, чем мнение натаскавшегося на детективном чтиве Кирилла.

– Пятьдесят на пятьдесят. Мог спрятать, а мог ничего и не прятать в этой банке с сахаром. Мог просто изменить своей привычке – не пить чай перед сном, как изменил своей привычке возвращаться вечерами к тебе. Мутный он какой-то, твой Санечка. Но что началось все именно с него... Короче, эта версия мне тоже нравится. И опять же, на что-то он купил себе жилье, уходя от тебя. На что? Может, он продал какой-то промышленный секрет? Вполне вероятно.

Кирилл тут же подхватил его слова и принялся на все лады муссировать тему промышленного шпионажа вообще и в частности. Главным злодеем, разумеется, оказался ее Санечка. И не то чтобы это Татьяну коробило, просто...

Просто представить отца собственного ребенка таким вот мерзавцем было немного не по себе.

– А то, как он поступил с тобой, ты ему в актив, что ли, записываешь? – вспылил Степан, резво выбрался из-за стола и, подлетев к тому месту, где она сидела, навис над ней. – Небось себя ругаешь? Мучаешься и ругаешь. Ах, какая я плохая! Ах, как плохо обходилась с ним, и все такое... Так? Так, принцесса, можешь не говорить ничего.

Татьяна и говорить ничего не смогла бы, узнав исходящий от Степана тонкий запах французского одеколона.

Названия она не знала, но таким же пользовался ее босс и еще хвастался, будто это модный нынче запах. Аромат начальника, который тот всегда таскал за собой длинным шлейфом, тревожил ее мало. Ну, нравился одеколон, что с того. Мало ли от кого чем вокруг пахнет!

Но когда минувшей ночью, целуя ее в лоб, Степан склонился над ней, и она уловила этот вот самый запах, то поняла вдруг, что... Что ему эта неуловимая терпкая горечь идет много больше, чем ее начальнику. Даже его голому телу идет. Хотя почему даже? Может, даже только голому и идет?! И волнует это ее гораздо сильнее, и еще что-то такое...

Так! Допилась, называется. Это точно вино! Вино в голову, мечты в сердце. Так нельзя. Нужно собраться, в конце концов. При чем тут его дразнящий запах, речь идет о том... Черт! Ну как же от него все-таки пахнет!

– Чего смотришь? – тихо окликнул ее Степан. – Жалко муженька-то? И признать его виновным тяжелее, чем опорочить себя, так?

– Мне...

Вино и правда шумело в голове и заставляло ее смотреть совсем не туда. Кирилл что-то рисовал и рисовал, стирал, снова хватал со стола карандаш. Одним словом, был занят солидным серьезным делом: разработкой программы по защите свидетелей. Так, кажется, это называется.

А что она?! А она таращится в вырез рубашки Степана и вспоминает, как он выглядел без нее минувшей ночью! Вино... Все вино! Ох, и коварная штука.

– Мне... Мне нужно на воздух, – выдавила она, с трудом оторвав свой взгляд от его кожи, которая едва слышно пахла полынью, полуденным солнцем и горячим морским песком.

– Иди, – он отошел от нее быстрее, чем требовалось.

И тут же отвернулся к окну, совершенно бездумно рассматривая никудышный садик своего друга.

– Что случилось? – Кирилл оторвался наконец от своего занятия, которое выполнял с излишним усердием, дождался, пока за Татьяной закроется дверь, и с тревожным любопытством поинтересовался: – Степ, я ничего не пропустил, а?

– О чем ты? – друг не поворачивался, барабаня пальцами по деревянному подоконнику.

– Между вами что-то... нет?

– Что ты, Кирюха, выдумываешь?! Ты же знаешь мой вкус! – рассерженно отозвался Степан, вернулся к столу и налил себе до краев. – С чего ты взял?!

– Да так... – Кирилл продолжал его рассматривать. – Искришь ты чего-то. Да и она тоже ведет себя как-то нервно. Смотрит на тебя безотрывно, дышит так, что пуговичка под грудью того гляди отлетит. Но грудь какая, Степа, ты заметил?! Ум-м-м...

Степан залпом выпил вино и снова налил себе.

Грудь Верещагиной он рассмотрел еще утром, когда вынудил ее переодеваться в своем присутствии. Рассмотрел и приуныл немного. Хоть и была Верещагина не в его вкусе, но... Но в белье она уже не показалась ему чрезмерно накрахмаленной и до зевоты безликой. Совсем даже наоборот.

Нет! Пускай тут с ней Кирюха возится. Он пока расследованием займется. А они уж пусть тут одни без него искрят.

– Говори, чего ты там нарисовать успел. Версии есть?

– И не одна. – Кирюха выставил грудь колесом. – Слушай, я тут вот что думаю...

Как Степан и предполагал, думать Кирюха умел. И детективы не зря смотрел, и сериалами увлекался, и годичный стаж работы в органах, несомненно, наложил на его сознание отпечаток.

По двум версиям его друга выходило, что главным и единственным лицом, виновным во всем, что происходило и сейчас происходит, был Верещагин Александр, он же горячо любимый Санечка. Придумает же имечко, упаси господь!

По одной из этих двух версий предполагалось, что Верещагин был жертвой. По второй – наоборот.

Каким-то образом к нему попадает диск – предположительно и не принципиально, это мог быть и документ, распечатанный на обычном форматном листе, – с секретной информацией, которую необходимо сохранить от конкурентов или, наоборот, выгодно продать.

По варианту «а» Верещагин случайно спасает ЭТО и попадает под прицельное внимание либо конкурентов, либо тех, кто хотел выкрасть. За ним начинается настоящая охота.

По варианту «б» Верещагин крадет ЭТО и снова попадает под прицельное внимание. И... за ним опять-таки начинается настоящая охота.

Почему так долго выжидали, прятал-то он нечто уже давно? Да потому что не все так быстро случается, как в кино. На все раскрутки и соображения нужно время. И если задействовано сразу несколько структур, время немалое. Пока вычислят подозреваемого. Пока в его виновности убедятся и все такое.

Зачем было являться к его бывшей жене? Опять просто объясняется. Он мог сам навести кого-то на нее. Запросто могли, ничего не обнаружив в его теперешнем доме, заявиться по прежнему месту прописки.

– Круто! – Степан потрепал одобрительно друга по плечу. – И к какой конкретно версии склоняешься ты?

А вот тут у них начались разногласия.

Кирюха ни в какую не хотел признавать, что Верещагин злодей. И мелко плавает-то он для этого. И вообще рохля не масштабная, чтобы решиться на что-то, преступающее закон.

– Его либо использовали втемную, либо попросили придержать у себя в интересах дела. – Кирилл стянул с волос резинку и, закусив ее, начал заново сооружать себе хвост, бубня неразборчиво. – Отсюда его страх. И полученное вознаграждение в виде хаты. Больше-то он никак не поднялся. Сам же говорил, что выглядит он затрапезно. И, кажется, даже тачкой приличной не обзавелся. Может, от него хатой только и откупились. Нет, не способна такая рохля на что-то стоящее.

Степан имел полярное мнение.

Он считал, что Верещагин ЭТО выкрал. Потому и боялся, и нервничал, и даже жену по пальцам ударил. Если бы за его спиной стояли влиятельные люди, не стал бы он так нервничать. И воспользовался бы скорее всего банковской ячейкой, а не банкой с сахаром. Потом, если бы он перешел дорогу большим ребятам, его давно бы уже вычислили и потихоньку, без лишнего шума убрали.

А так все сходится.

– Ну что сходится? Что сходится? – Кирилл занервничал и затеребил подбородок.

Если Верещагин работал по заказу авторитетных конкурентов, то рассчитывал на безнаказанность – раз.

Бояться в этом случае того, что ему на хвост сядут оперативники, было нечего – два.

Пока ребята раскачаются, пока будут строчить отчеты и прочую дребедень, дело затянется. А если расследование кто-нибудь умышленно тормозил, то тут и объяснение тому, почему отголоски возможной кражи стали слышны только теперь.

И к тому же...

Разве оставил бы бандит в живых свидетеля? Да никогда! А тот парень в белых носках ушел, даже пошутив на прощание.

Вывод: человек в черном был мент – это три.

– Все сходится, Кирилл, не хмурься. – Степан вяло жевал кусочек сыра, думая сейчас больше о том, куда навострила лыжи Верещагина. – Этот в черном и белых носках и соседке с первого этажа удостоверение показывал.

– После чего она благополучно скончалась, а следом за ней и еще одна бабулька. Так? – Кирилл оставил в покое свой подбородок, подошел к окну и вдруг без всяких переходов: – А я бы на ней женился, Степка. Стопудово женился бы.

– На ком? На бабульке? – скривился его друг, тут же представив Верещагину в обтягивающем грудь подвенечном платье.

– Нет, на Танюше. Я, может, такую женщину и искал всю свою жизнь, – мечтательно протянул Кирилл и обрисовал на уровне своей груди предположительный женский бюст. – Нет, ну какая грудь, а?! Точно бы женился, если бы...

– Если бы что? – Степан недоверчиво покосился и, стоило Кириллу повернуться к нему, тут же убрал глаза.

Следующее видение было таким: его друг медленным и утонченным движением расстегивает «молнию» на спине подвенечного платья Верещагиной и целует бледную кожу ее шеи. Стаскивает платье с ее плеч и...

– Если бы не ты, я бы точно женился, – вдруг брякнул Кирюха и, уловив вытаращенный взгляд Степана, довольно заржал. – Молчу! Молчу! Но, Степка, я же не дурак, так?!

– И че? – Он скатал из сыра шарик и запустил его в спутанные волосы друга.

– А ниче! Она тебя... – Он прошелся по кухне, выставляя ноги так, как это делала Верещагина. – Она тебя зацепила, Степа-а! Зацепила, зацепила, зацепила! А может, вы того, а?!

– Ну, чего того, чего того? Отвали, а!

Вино приятно расслабляло, спорить и отстаивать что-то было ему сейчас не по силам. К тому же Кирюха и в самом деле не дурак. Раз что-то уловил, может, так оно и есть. Со стороны, как известно, виднее. Хоть он и хорохорится, а все же чем черт не шутит, когда господь почивает!

– Слышь, Кирюха, – окликнул он его и опасливо оглянулся на дверь. – Ты видишь ее сейчас? Ну, где она?

– Она? – Кирилл снова подскочил к окну. – Дама наших с тобой сердец качается на качелях. Ножкой эдак оттолкнется от земли, потом подожмет их обе, смешно так, как детеныш... А зачем ты спросил?

– Мало ли, вдруг подслушает. – Степан тоже подошел к окну и встал плечом к плечу с другом, рассматривая, как Верещагина комично подтягивает ноги, раскачиваясь.

– Ну? – Кирилл толкнул его локтем. – О чем хотел спросить?

– Раз ты у нас самый умный, ответь за пять секунд... Она как? Я в том смысле... – выговорить то, что вертелось на языке, было Степану так же трудно, как признаться в том, что он проиграл в тот самый момент, когда сунул в ее озябшие пальцы свою визитку.

– Да понял я, Степа, понял. – Кирилл печально вздохнул. – Пожирает тебя глазами, успокойся. Эх, раз в жизни хотел влюбиться, так друг тут же дорогу перешел. Вот вам налицо и классический треугольник. Как будем ее делить, а? И скажи теперь, что не оставишь ее тут!

– Ничего я не скажу, – Степан ни с чего рассвирепел. – Она остается!

И тут же развернулся и, по привычке ударив по двери растопыренной пятерней, ушел на второй этаж вздремнуть.

Это он так Кириллу сказал, что поваляется немного. На самом-то деле долго лопатил в уме, до чего они с ним сообща додумались. И еще о том, что он, вернувшись в город, сделает перво-наперво.

Нужно было пробить бежевую «четверку», хозяином которой были «белые носки».

Осторожно прощупать фирму, на которой трудится господин Верещагин Санечка. Тьфу ты, господи...

И еще навести справки о его лихой подружке. Их отношения являли собой явный мезальянс. Такая дама, как Вероника, не станет довольствоваться одним лишь видом на жительство. Ей подавай этот самый вид посытнее и пошикарнее. И это, возможно, в перспективе. Значит, Верещагина собирались разрабатывать как золотоносную жилу.

Кирюхины доводы в отношении Верещагина-жертвы здесь во второй раз не выдерживали никакой критики.

Верещагин – вор и подлец. И он докажет это его белокурой голубоглазой принцессе. Вор и подлец, который не достоин того, чтобы она его называла Санечкой. Придумает же тоже...