Текст книги "Ведьма отмщения"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Виталик Воеводин оцепенело смотрел на миску овсяной каши, которую поставила перед ним девушка. Девушка, имени которой он не помнил, ходила по кухне совершенно голой. Он снял ее вчера вечером в баре, привел домой, называл как-то, но не помнит, как. Утром проснулся, попробовал секс с ней, вышло плохо, как-то неуверенно. Ему сделалось противно, и он скрылся в ванной. Просидел там минут сорок, надеясь, что она исчезнет.

Не исчезла. Принялась хозяйничать. Лазить по его шкафам, холодильнику. Наварила какой-то дребедени, потрясая обвислыми сиськами над кастрюлькой с молоком. Дребедень получилась сизая, рыхлая, прямо как ее задница.

– Кушай, Виталян, – сипло предложила девушка, села напротив, поставила локоток на стол, заулыбалась. – Решила тебя немного подкормить, а то чего-то к утру ты ослаб.

– Тебя при дневном свете увидал, – процедил Воеводин сквозь зубы. – Вот и не встал у меня. Вали вообще отсюда!

Он не терпел никакой критики. Отец, его покойный отец знал об этом и щадил сыночка. Но вот мачеха! Та всегда его гнобила. На каждом шагу напоминала, что у него некрасивые веснушки, что зубы надо исправить, что нос его мог бы быть чуть побольше. А то несерьезный для мужчины нос. Не в отца он уродился, совсем не в отца.

Господи, как же он ее всегда ненавидел! Как жаждал ее смерти! Мечтал, будучи еще ребенком, что она падает с лестницы второго этажа, беспомощно машет руками, таращит испуганно глаза, разбивает об пол свою тупую башку. И кровь… Много, много крови на полу, ковре, стенах.

Он по-разному мечтал. И задушенной ее видел, и утонувшей в собственной ванне, и машиной сбитой, и от сердечного приступа крякнувшей. Но больше всего ему нравилось наблюдать в своих видениях, как она летит со второго этажа и расшибает свою поганую, тупую башку.

И тогда они с отцом остаются вдвоем и живут долго, счастливо, дружно, беззаботно. Его отец был беззаботным, радостным, добрым человеком. Его все любили. Это только мачеха называла его раздолбаем. Это только она унижала его, заставляла работать много и неинтересно.

– Мне на что-то надо содержать твоего оболтуса, – всегда приводила она самый весомый аргумент в их спорах. – Он же растет не по дням, а по часам. Ему нужно много одежды, много еды.

Вранье было чистой воды. В одних штанах Виталик мог ходить месяцами, она ему даже не стирала. Кормила сносно, тут спору нет. Но вот одевать нарядно, стильно, добротно не спешила.

– Ни к чему тебе выделяться. Одежда должна быть удобной и прикрывать наготу. И все!

Отец иногда вступал на его защиту, прятал от ведьмы деньги, и им удавалось приодеть его к какому-нибудь празднику именно так, как требовали время, возраст, статус мероприятия. Ведьма, узнав, закатывала отцу скандал, но он просто не реагировал, зная, что его сын счастлив.

А потом не стало отца. Не ведьмы, мерзкой, ехидной, сухопарой, как тарань. А не стало отца – доброго, смешливого, жизнерадостного человека, которому жить бы да жить.

На сороковой день ведьма собрала Виталику вещи, поставила у порога и с поклоном и набором вежливых слов вышвырнула его из дома, который по документам принадлежал только ей.

– Ты вырос, мальчик мой, – ехидно скаля беззубый рот, сказала она. – Тебе пора самому становиться на ноги. Жильем тебя мы с отцом обеспечили, так что…

Квартира, о которой смела заикнуться старая ведьма, принадлежала покойной матери Виталика. И ведьма никакого отношения к благим делам по его устройству в жизни не имела. Обеспечили они!

Он переехал и больше с ней почти не виделся. Она не звала, он не скучал. Нет, его тянуло в дом, где прошло все его детство, отрочество и юность. Но не настолько, чтобы жертвовать своим выходным ради встречи со старой грымзой. Как-то раза два поздравил ее с днем рождения. По телефону. Она вежливо отвечала. Интересовалась его делами. Он с охотой сообщил, что нашел хорошую работу, что неплохо получает. Что обустроился. Она поддакивала, желала удачи. Однажды даже пыталась предаться воспоминаниям об их общих с отцом праздниках и днях рождения. Его чуть не вырвало. Он ничего такого не помнил. Все всегда было погано. Но он вежливо молчал и поддакивал. И даже вызвался починить ей забор. Правда, не успел. Ведьма подохла.

Виталик жутко обрадовался тогда. Он с чего-то решил, что дом теперь достанется ему. Что он переедет туда, квартиру матери продаст. На вырученные деньги сделает в доме ремонт и заживет так, как когда-то давно мечтал: счастливо, свободно, беззаботно.

Но ведьма и тут учудила. Она оставила все своей дальней племяннице, кажется, троюродной. Седьмая вода на киселе, ну! Девка, правда, красивая, породистая, манерная. Но почему он должен был лишаться родового гнезда из-за нее?!

Он копошился, суетился, бегал, дергал, звонил, платил деньги. Все бесполезно. Дом достался Машке.

– Вот если бы не оказалось завещания, тогда дом был бы по праву ваш. Вы ведь были усыновлены вашей мачехой, если я не ошибаюсь? – улыбнулся виновато нотариус.

– Да, был.

Виталик сморщился. Это усыновление стоило ему долгих лет упреков. Мачеха выгрызла ему весь мозг за свое доброе дело.

– Вот… И вы являлись на момент ее смерти единственным наследником. Но это на тот случай, если не было бы завещания и не имелось других наследников.

– Не было! – вскинулся Виталик. – Ведьма была одинокой!

– Ну вот… – нотариус опустил глаза на слове «ведьма». – Теперь же ничего изменить невозможно.

– А если бы Машка крякнулась?

– Простите? – старенький дядечка нахохлился так, что его редкий зачес на лысине вздыбился.

– Ну вот, к примеру, Машка померла и что тогда?

– Ах, вот вы о чем! – нотариус пожал сухонькими плечиками. – Ну у нее же есть наследники? Муж, брат, отец, если я не ошибаюсь?

– Да, да, есть. Но вот если и они все того? Что тогда станет с домом?

– Ну-уу, молодой человек… – дядечка пригладил подрагивающей ладонью встопорщившийся ершик волос. Укоризненно поджал губы. – Вы слишком многим желаете смерти. Они же молоды и…

– Но вдруг? Тогда что станет с домом?

Он плохо соображал тогда, что несет. Вернее, это его порочные мысли несли его куда-то. Воображение добросовестно набросало картины страшной кончины семейства Киреевых – Машки и Вовки – и Мысковых – папы Сережи и сынка Миши.

К примеру, автокатастрофа. В машине все четверо и тут, бац, лобовое столкновение! Шансов выжить нет! Или на отдыхе, к примеру, за границей, а? Разве в цунами не могут попасть? Или в шторм, а? Некоторым вот везет. А он что, рыжий?

Тут его словно тряхнуло. Он, в самом деле, был рыжим. Рыжим, конопатым, с кривыми зубами, которыми из вредности не стал заниматься в детстве. А все потому, что ведьма его критиковала и настоятельно велела обратиться к стоматологу.

Еще у него был крохотный нос, не нос – сопелка с дырочками, как любила хихикать ведьма. Маленькие стопы тридцать восьмого – женского – размера. И узкие кисти рук. Такие узкие и изящные, что когда он просовывал в почтовое или банковское окошко документы или деньги и кассиры не видели его лица, то всегда обращались к нему – девушка.

Дверь в прихожей громко хлопнула. Девица, имени которой он не помнил, обиделась и ушла, громко хлопнув дверью напоследок.

Ему плевать. Могла бы с дверью этой в обнимку выйти. Зато он не будет теперь видеть ее дряблого синюшного зада, обвислых сисек с расплывшимися сосками, безликой морды со следами вчерашнего макияжа. Кашу какую-то сварганила, смотреть тошно. Неужели она думала, что он в самом деле станет это есть?!

Виталик выбрался из-за стола, взял тарелку в руки и, ежась от окостеневших хлебных крошек, которыми всегда бывал усыпан его пол, прошел до помойного ведра. Каша вместе с тарелкой залегла на дно синего пакета. Виталик с хрустом потянулся, коснулся турки, висевшей на стене под шкафом, снял ее с крючка.

Сварит он себе кофе. Крепкий, сладкий, со сливками. Нарежет колбасы, белого хлеба. Позавтракает приятно в одиночестве. А потом…

А потом позвонит он Машке…

Глава 6

Лидочка поправила перед зеркалом парик. Ей понравилось, как она выглядит. Стройная длинноволосая блондинка в черном приталенном плаще, ботильонах на высоких шпильках. Лидочка повертелась перед зеркалом. Она прехорошенькая. Свеженькая, аппетитная, улыбчивая. Никто и не догадается, что всего сорок минут назад ей пришлось работать в течение трех часов.

Клиент пришел рассерженным из-за того, что пришлось ждать в машине, пока не уберется из ее дома жених. А никто не виноват, что явился раньше времени.

Расстроенным из-за расторгнутой помолвки. А зачем было старую жену бросать? Жил бы да жил, крутил роман с этой молодой переводчицей. Зачем сразу все ломать, комкать, превращать в мусор?

И к тому же с ноющей поясницей. Видите ли, пришлось самому колесо менять на машине за городом, куда он свою нареченную повез смотреть строящийся дом. Там-то у них и вышел разлад. Ей не понравилось место. Не понравилась планировка. Потом не понравилось, как он матерился, меняя колесо. Слово за слово…

Лидочке пришлось расстараться. И извинялась, и утешала, и массировала. И даже покормить пришлось, голоден был, бедолага. Хорошо, Мишка не сожрал все отбивные с картошкой. Тот пожрать не дурак. Метет все, что на стол поставишь.

Она со всем справилась. Клиент даже поцеловал ее в губы на прощание, чего прежде никогда не делал. И денег дал сверх нормы.

– Ты у меня такая одна, Аленка, – шепнул он, ущипнув ее за голый зад, до порога она пошла его провожать, разумеется, неодетой. – Если тебя не станет, тогда мне точно труба!

– К жене возвращайся, – посоветовала она, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Время поджимало. У нее была назначена еще одна встреча, но в городе. И она никакого отношения к ее работе не имела. Никакого! Она имела отношение к ее будущему. К их с Мишаней общему будущему. Но об этом, т-сс-сс, ни слова. Никто не должен слышать даже ее мыслей на этот счет.

– К жене?! – вытаращил осоловевшие после сексуального марафона глазищи ее клиент. – Сдурела?! Она же меня на пушечный выстрел не подпустит! А после того, как узнает, что я дом затеял на будущее строить…

– Откуда она узнает-то, милый?! – рассмеялась Лидочка нежным, как звон колокольчика, смехом.

Такой смех был исключительно для него. Другому нравилось, когда она просто улыбалась. Третьему, когда ржала в полное горло. А четвертый вообще предпочитал тишину. Разными они у нее были – ее кормильцы.

– Но дома-то я не спрячу под землей, Ален! – он начал застегиваться на все пуговицы, сердито одергивая кожаный пиджак.

– А и не надо, милый. – Она помогла выпростать манжеты рукавов сорочки, поправила запонки. – Просто скажи ей, что строил для нее. И все!

– Для нее? – передразнил он, выдернул руку. – А то она не знает, что я собирался…

– От кого она это знает, скажи? – Внутри все закипало от мужицкой тупости, но она оставалась милой и кроткой. – От тебя? Ты вот прямо так ей и заявлял: дорогая, я строю дом для своего будущего семейного гнездышка? Так?

– Нет.

– А от кого? От кого она о твоих планах узнала?

– Ну… От людей.

– Вот! Самое главное, что она не слышала этого от тебя, милый! А люди…

Лидочка глянула на себя в зеркало, потрогала свой плоский, крепкий живот. Неужели уже очень скоро там кто-то будет жить, а? Маленькое такое сокровище с крохотными ручками и ножками и крохотным сердечком, которое будет биться под ее сердцем, полным нежности, любви и заботы.

Ох, как ей этого хотелось! Как не терпелось наброситься на банку с маринованными огурцами, почувствовав в них дикую потребность. Как не терпелось встать на учет в поликлинике и ходить по магазинам, выбирая коляску и ползунки.

– А люди всегда брешут, милый. – И Лидочка, заметив оживление в тусклом взгляде клиента, закрепила свой успех очередным приступом заливистого мелодичного смеха.

За обнадеживающую волну он доплатил ей сверху еще сотню. И шепнул, что не побрезгует ею, если даже она будет с животиком.

– Это так пикантно… – пробормотал он, выходя из ее квартиры.

– Перебьешься! – скрипнула зубами Лидочка, захлопнув за ним дверь. – Осквернять святое не позволю!

Она быстро убрала квартиру от следов его недавнего тут пребывания, тщательно вымылась, приняла какие нужно таблетки, нарядилась эффектно, но не броско. Дополнила все париком, чтобы узнать ее было трудновато, и через десять минут вышла из дома.

По подъезду и двору она шла в капюшоне и темных очках. Когда завернула за угол, капюшон с волос скинула, расправила на плечах и спине длинные светлые локоны, поймала такси и продиктовала адрес.

Всю дорогу она молчала, щедро заплатила водителю, дождалась, пока он отъедет, и только тогда пошла по тротуару, потом свернула во дворы и вскоре входила в подъезд сталинской пятиэтажки.

– Долго ты.

Дверь открылась, стоило ей поднять руку к звонку.

– Обстоятельства. – Лидочка кивнула и вошла в квартиру, насквозь пропахшую сигаретным дымом и прокисшей едой. Она поморщилась. – Что же за вонища у тебя? Ты хотя бы проветривал!

– Переживу. Бабки принесла?

Лидочка снова кивнула, пошла в комнату. Там хотя бы можно было присесть без опасения вляпаться в недельную картошку или вермишель, пересыпанную пеплом. Но она все равно постелила на венский стул газету и только потом присела.

– Итак, докладывай, – потребовала Лидочка. – Только без истерик, которые ты мне устроил по телефону. И с подробностями.

Мужчина, которому было слегка за тридцать, но на вид под пятьдесят, с кряхтением уселся на продавленный грязный диван. Уложил на широко разведенные колени локти, сцепил заскорузлые пальцы в замок. Глянул на Лидочку с укоризной, покачал головой.

– Если бы я знал, что там такая жопа будет, я бы ни за что…

– Это я уже слышала. Дальше!

– Короче… Короче, я вошел в подъезд, меня никто не видел. Квартиру открыл ключом, что ты мне дала, на раз! Эти самые на ноги обул, как их?.. – он глянул на нее с жалобным вопросом в мутных глазах.

– Бахилы, – подсказала нехотя Лидочка.

– О, точно! Обул их, в хату вошел. На руках перчатки. Все, как ты велела.

– Дальше!

Лидочка поморщилась, все это она уже слышала по телефону, чего повторяться? И даже премию ему за моральный урон принесла. И ушла бы уже давно отсюда, воняло нещадно. Но…

Но к премии в ее сумочке добавилась еще сумма. И довольно приличная сумма. И сумму эту ее старый приятель по давнишней, давнишней жизни, когда она еще не была Аленкой, а он тем, что собой сейчас представляет, должен будет отработать. Отработать безукоризненно! Иначе она его просто… Она его просто уничтожит. Она сумеет, у нее получится.

– Короче, я вошел, позвонил, как ты велела, этой телке на мобильный с ее домашнего телефона и вышел. Слышу, лифт на этаже остановился, и кто-то из него топает прямо на меня. А я в этих самых…

– Бахилах, – с ядовитой ухмылкой подсказала Лидочка.

– Точно, в них. И в перчатках, снять не успел. Пришлось наверх лететь. Там уже все снял, хотел спускаться. А у двери той, где я был, телка какая-то стоит.

– Какая телка?

– Не знаю, толстая. Спинища во какая! – ее старый приятель развел руки на метр. – Она вошла внутрь, дверь чуть прикрыла. И слышно стало, что она с кем-то по телефону начала говорить. А сама ходит по хате, ходит.

– Ты прямо стоял этажом выше и слышал! – она недоверчиво качнула головой. – Что-то ты, брат, брешешь, сдается мне!

– Ладно, Лидусь, чего ты? Такая корова по хате топала, с первого этажа услышишь. И по телефону голосила во все горло. Я это… – Он потер рука об руку. Колупнул грязную мозоль. – Я так понял, она приехала хату проверить. Хозяйка ее попросила, она и приехала.

– А вот тут стоп!!! – Лидочка резко встала со скрипучего стула и нервно заходила по комнате, огибая кучки мусора. – Скажи мне, дорогой друг, с какой скоростью ты передвигался по квартире после звонка Машке, что тебя едва не застала ее подруга, а?!

– Что? С какой что?

Он изо всех сил таращил водянистые глаза, изо всех сил старался выглядеть честным и прилежным. Но Лидочка ему не верила. Она слишком хорошо знала это опустившееся создание. Давно изучила все его привычки.

– С какой скоростью ты передвигался по квартире, урод? – взвизгнула она, склонилась над ним и, превозмогая брезгливость, ухватила двумя пальцами за небритый подбородок. – Ты что там, как гусеница, ползал? Тварь!!! Давай рассказывай, чего ты там делал так долго?!

– Я… Я ничего! – Он хотел помотать головой, но ее пальцы, словно тиски, держали его за подбородок, так что ныло в затылке.

– Представляю себе картину! – прошипела Лидочка, локоны парика сползли на лицо, голове под ним было жарко, чесалось, и тут еще урод с сюрпризами. – Ты не просто позвонил, ты обшмонал всю хату, урод!!! Я тебе что говорила?! До телефона и обратно! Быстро, сноровисто. А ты что?!

– А я что?! – Его патлатая голова ушла в плечи, глаза упорно смотрели в пол.

– А ты по хате шарил! – она плюнула ему в голову, оттолкнула его физиономию растопыренной пятерней и тут же брезгливо потрясла кистью в воздухе. – Ну! Говори правду, скотина, или ни рубля не получишь!!!

– Ладно, Лидуша, чего ты? – он заискивающе заулыбался. – Ну, взял из вазы три сотки, убудет, что ли, от них? А мне как раз на похмелку.

– Что еще взял?! – она закатила глаза.

Хорошо, заранее все продумала и велела перчатки надеть и бахилы. Иначе наследил бы ее стародавний друг так, что мало не показалось бы. И хотя в базе данных у ментов его отпечатков не было, все равно…

– Так… Пачку печенья в кухне. У них там целый склад в шкафу. Палку колбасы, холодильник завален. А мне жрать охота было. И кусок семги в упаковке. Жалко им, что ли? Они и не вспомнили, поди, после всего-то.

– Вспомнить не вспомнили, а если бы?! – Лидочка всплеснула руками и с жалостью уставилась на приятеля. – Какой же ты все-таки, Серега… Неприкаянный… Я же даю тебе деньги! Регулярно даю! Ну, нельзя же так спускать их! Это же не вода в сортире, а деньги! Ладно бы сам пропивал, а то друзей потчуешь! А мне они, сам знаешь, как достаются!

Он сердито засопел, бросил в ее сторону неприкрытый злой взгляд и прошептал:

– Да уж знаю. Этот твой заработок жизнь мне и сломал. Кабы не заработок твой… Уже бы дети в школу пошли… Эх, Лидка, Лидка, что ты с нами сделала…

– Не начинай! – поморщилась она недовольно, хотя в груди все сжалось от его упрека.

Они ведь любили друг друга. Сильно любили. Она – молоденькая хрупкая медицинская сестренка со «Скорой помощи». И он – подающий надежды художник. Суперсочетание, да? В плане заработка. В плане планов на долгую счастливую, а главное, обеспеченную жизнь! У нее четыре с половиной тысячи рэ в месяц. И у него – сплошные надежды на заработок. Пока существовали вдвоем в этой вот хате – не такой убогой тогда еще, не такой загаженной, а вполне пригодной для жизни двух влюбленных, – все казалось нормальным. Счастливы даже были, смеялись часто, куда-то ходили, кого-то принимали у себя. Но когда на горизонте замаячил третий, Лидочка решила – все, хватит. Пора что-то менять в собственной жизни.

Она и поменяла. Будущее материнство на аборт. Счастье с любимым на чужие, хорошо оплачиваемые ласки. Работу медицинской сестры на работу на точке.

Серега долго ходил за ней. Даже как-то пытался купить ее на час. Плакал. Умолял вернуться, все бросить. Лидочка не послушалась. И он начал пропивать свой талант, свою жизнь и все светлые мечты на их совместную жизнь. Опускался стремительно. Все деньги, которые она ему давала и которые он вполне мог бы потратить с пользой для себя – квартиру отремонтировать, приодеться, работу поискать, – он спускал с невероятной скоростью.

– Как пришли, так и ушли, – говаривал он. – Еще дашь. Ты же меня не бросишь, Лидуша? Нет?

Она и не бросала, опекала его, насколько ей хватало терпения. Временами поручала всякие мелкие пакости. Как вот, к примеру, последнюю. Лидочка случайно подслушала, как ее будущий муж разговаривал с мужем Машки по телефону. И тот пожаловался Мишане, что Машке кто-то названивает на домашний телефон и молчит.

– А Машка что? Паникует? – Мишаня тут же раздвинул рот в довольной улыбке, он всегда радовался неприятностям сестрицы.

Что ответил Машкин муж, Лидочка не слышала. Но Мишаня удовлетворенно повторил:

– Паникует… А что хоть ей говорят, когда звонят? Тебя не сдают? Нет? Это главное, Вован. Значит, молчат? Че-то какая-то фигня, не находишь?

Лидочка больше не стала слушать, в ее прехорошенькой головке тут же созрело решение присоединиться к телефонному террористу. А почему нет? Досадить удачливой золовке, которая за последние месяцы не нашла часа, чтобы с ней познакомиться? Да завсегда рады!

И они с Серегой составили план пакостничества. Только решили обойти телефонного террориста. Они продвинулись дальше. Решили, что позвонят Машке на мобильный с ее же домашнего. Вот будет потеха, а! Она же просто собственную селезенку сжует, пытаясь догадаться, кто такое с ней проделывает.

И Лидочка приступила к осуществлению плана пакостничества.

Перво-наперво, она срисовала номер мобильного Машки, забравшись в память телефона своего Мишани. Потом сняла слепок с ключа Машкиной квартиры в доме у будущего свекра. Туда как раз его зять пожаловал с визитом, они с Мишкой Вову там ждали для беседы и знакомства. Знакомство, конечно, вышло так себе. Папаша из кожи вон лез, чтобы Лидочку в грязь втоптать. Мишка нервничал, Володя дергался, а Лидочка терпела. И попутно, отпросившись в туалет, сняла слепки со всех ключей на связке, что у Вовчика в кармане нашлись.

Потом она купила в аптеке бахилы и пару перчаток. Снабдила Серегу ключами, бахилами, перчатками, подробными инструкциями и задатком в небольшую сумму. Вызнала у Мишани, как бы между прочим, когда Машка и ее благоверный разъедутся в выходные в разные стороны, оставив квартиру пустой, и…

Ждать пришлось аж месяц целый. То Машка дома, то Владимир. В рабочий день не сунешься, вдруг кому приспичит домой заглянуть. Одна надежда была на выходные. Когда оба уедут отдыхать, да подальше.

Дождались! И приступили к осуществлению. Да только все пошло не так. Вернее, первая часть их плана прошла как по маслу. А потом начались сбои, да какие!

– Ладно, проехали, – произнесла Лидочка со вздохом, подошла к дивану, на котором горбился ее бывший возлюбленный, погладила его по жестким давно не мытым волосам. – Будем считать, что на хате тебя задержали дела, но ты благополучно оттуда смылся. Из подъезда не успел уйти, поднялся наверх. Но…

– Но что?

Он поднял на нее взгляд, полный надежды. Вдруг не уйдет сразу, вдруг останется, иногда бывало, иногда Лидочка даже купала его и ложилась с ним.

– Но зачем ты потом вернулся в хату, дубина?! – Она легонько стукнула его кулачком в лоб, затем схватила за затылок и прижала его голову к своей груди. – Зачем, Сережа?!

Он почти задохнулся от судорожного вздоха. Зажмурил глаза. Осторожно тронул кромку ее плаща, тронул заскорузлыми руками ее коленки, погладил.

Лидочка… Его любимая и единственная…

Он все готов был простить ей, все. Он любил ее, очень любил. Даже такую… продажную. И она где-то глубоко, глубоко в душе любила его. Он это знал, он чувствовал. Из одного сострадания, жалости она бы не приходила сюда. Она тоже его любит. Только изменить уже ничего не может. И он тоже не может.

– Я не понял, что произошло, потому и зашел снова, – прошептал он, с трудом переводя дыхание.

От Лидочки привычно пахло острыми духами, пудрой и чем-то еще, чем-то интимным, действующим на него подавляюще. Сергей отстранился, уронил руки на диван.

– Я слушал, как эта баба по телефону с кем-то говорит. Ходит по квартире. Я как раз спустился этажом ниже и проходил мимо двери. Тут слышу, кто-то снизу чешет, по лестнице. Я снова наверх. Смотрю, мужик…

Он замолчал, поднял на нее взгляд, полный страха и укоризны. Она ведь его вовлекла во все это. Из-за нее все! Пусть только попробует не остаться, стерва!

– И что тот мужик?

Лидочка снова уселась на стул, распахнула полы плаща, погладила себя по ляжкам, как раз в том месте, где ажурные резинки врезались в гладкую бледную кожу. Ухмыльнулась, прочитав в его глазах жадность, прошептала:

– Пока не помоешься, даже и не думай!

– Ага! – он мотнул головой, тут же вспомнил, что кусок мыла у него остался с прошлого ее визита и еще одноразовый шампунь в плоском пластиковом квадратике. Этого должно хватить, чтобы смыть с него недельную грязь.

– Так что мужик, Сережа?

Лидочка закинула ногу на ногу и прикрыла их тут же плащом, затравку проглотили, теперь он сделает все и даже больше.

– Мужик этот постоял возле двери, послушал. Пару минут, не больше. Потом легонько так локоточком дверь толкнул. – Сергей судорожно сглотнул, не сводя глаз с подола ее плаща, запахнутого наглухо. – И вошел в квартиру. Сначала тишина, потом баба эта вскрикнула негромко и коротко. И все…

– И что дальше? – Лидочка принялась рассматривать свой идеальный маникюр, покачивая левой ножкой.

– Дальше стук такой, как будто что-то уронили. Потом какая-то возня и… И мужик этот из квартиры вышел и вниз по лестнице пошел. А я…

Тут Сергей смутился и замолчал. Дальше он совершил самую большую, на его и ее взгляд, глупость. Так нельзя было поступать, а он поступил. И подставился.

– А ты, милый?

Улыбка Лидочки сделалась до приторного елейной. Но глаза при этом заледенели, сделавшись похожими на два осколка от его рюмок из венского стекла. Остались от прежней жизни с родителями. Красивые такие рюмочки, синие с матовым стальным отблеском, когда на них падали лучи света, они холодно искрились. Вот у Лидочки сейчас стального блеска в глазах было много больше, чем синевы.

Он боялся, когда она бывала такой. Случалось это не часто, но случалось. Она могла его и побить. Сильно, до синяков. Однажды даже ребро ему сломала. Он не сопротивлялся. Как же он с ней? В рукопашную? Он не мог.

– А я снова вошел в квартиру, – нехотя признался Сергей.

– И что там?

– А там я обнаружил мертвую бабу. Ту самую, с такой вот спинищей, – он снова на метр развел руки. – Она валялась на ковре с пробитой башкой, смотрела в потолок, сумка в стороне и…

– И что в сумке, идиот?

– Ладно тебе, малыш, я что, совсем дурак, что ли? Я в сумку не полез. – Сергей обиженно засопел. – Я же не грабитель!

– Ага, ты просто глупый мелкий воришка, позарившийся на палку сырокопченой колбасы и упаковку рыбы. – Лидочка тяжело, с присвистом вдохнула, выдохнула, задумчиво помотала головой. – Он видел тебя?

– Нет! Отвечаю, нет! – Сергей стукнул себя кулаком в грудь, обтянутую старым грязным джемпером. – Я снова наверх поднялся и простоял там минут пятнадцать.

– Засекал? – усомнилась Лидочка. – У тебя же часов нет.

– Так много времени прошло, отвечаю. И когда я вышел, его не было. Пусто во дворе было. Отвечаю! Да он что, дурак, что ли, там торчать?

Может, и не дурак. Лидочка покусала нижнюю губу. А может, чрезвычайно умный. И решил притаиться где-нибудь, чтобы посмотреть, кто выйдет за ним следом. Маловероятно, но ведь могло такое быть? Могло. А этот идиот небось выскочил из подъезда с вытаращенными глазами и распахнутым ртом, будто за ним черти гонятся. И не факт, что он после обнаружения трупа в Машкиной квартире снова на этаж поднялся и подождал. Может запросто и соврать ей, чтобы до тела его допустили.

Ох, беда с ним, с Серегой этим. Кабы не ее новая задумка, она бы теперь ему по мордасам хорошо съездила. Но нельзя, нужен он ей. Очень нужен.

– А перчатки с бахилами куда дел? – вдруг спохватилась она, выразительно показав ему подбородком в сторону двери в ванную.

Сергей вскочил с дивана, рванул в ванную, на ходу стаскивая с себя грязный джемпер, футболку с рваными рукавами. Бросил все это кучей на пол в углу почти пустой комнаты.

– Сережа! – прикрикнула на него Лидочка, не дождавшись ответа. – Перчатки с бахилами, спрашиваю, куда дел?

– А, это! Ты не волнуйся. Я их в урну за углом дома выкинул. Никто не видел!

Если тот мужик, что убил подругу Машки в ее квартире, не дурак, а чрезвычайно умен, и если он видел, как выскочил из подъезда Серега, а потом видел, как тот избавляется от улик, то он наверняка что-то смекнул.

Что, например, мужик этот с вытаращенными испуганными глазами, бомжеватого вида, где-то на этажах тоже промышлял. Карман-то вздутый, значит, не пустой. Что, например, мог видеть его в подъезде. Что, например, мог видеть его входящим и выходящим из квартиры, где потом обнаружат труп женщины.

– Дерьмо! – скрипнула зубами Лидочка, встала со стула и принялась расстегивать на себе плащик. – Убила бы, скотину! Вечно облажается!

Она никогда не убила бы его, побить могла в назидание и в рамках воспитательного процесса, но убить – нет! И никого не подпустила бы к нему для расправы близко. Никого!

Слишком много из прежней чистой жизни их связывало, чтобы она могла запросто так вот от него отмахнуться. После того как она похоронила все свои мечты о счастье, после того как похоронила свою совесть, душу, Серега оставался единственным напоминанием о том, что она когда-то была другой. Чистой, умной, порядочной. Он и любил ее по-другому. Не так, как эти платившие ей хамы. Не так, как Мишка – алчно, собственнически. Серега любил ее нежно, трепетно, искренне, как прежде.

Он помнил. Она помнила, потому что он помнил. И от этого она казалась себе немного чище.

К тому же он всегда был под рукой, если в нем возникала необходимость. Для всякого рода ее пакостничества. Она еще кое-что наметила. Чуть серьезнее прежнего и чуть опаснее, но кто-то же должен ей помочь, в самом деле!

То, что Серега мог засветиться, ее взволновало. Убийца мог видеть его, мог проследить до дома, мог…

Так, стоп! Если бы он Серегу выследил, его давно бы уже не было в живых. Прошла почти неделя! Скорее всего, залетный какой-нибудь. Дело сделал и из города давно слинял. Пронесло, и забыли! Сейчас дела предстоят поважнее. Сейчас ей надо так обласкать своего бывшего возлюбленного, чтобы он был вне себя от счастья. Ну и при этом чтобы всякие мысли грязные на ее счет в его лохматой голове не объявились. С ним надо всегда оставаться чуть целомудренной. Всегда!

Лидочка осторожно, чтобы не запачкать, повесила плащ на спинку стула, сверху пристроила парик. Потащила вверх подол платья. Избавилась от нижнего белья, чулок, снова натянула ботильоны, распушила волосы, и пошла в ванную, где громко молотили об облезлую ванну мощные струи воды.

Больше в этой хате прислониться было негде…

– Господи… Сережа… – Лидочка судорожно дышала, наступив на его ступни, стоять в ванне без воды сделалось прохладно. – Какой же ты… Ты самый лучший… Даже странно…

– Что странно? – одной рукой он крепко прижимал ее к себе за поясницу, второй держал за затылок. – Что такое отрепье, как я, может так любить?

– Нет. – Она поежилась в его руках, потное тело пошло мурашками. – Включи воду, мне холодно.