Текст книги "Рукопашная с Мендельсоном"

Автор книги: Галина Куликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Какой еще мост? И где он?

– Мост через реку Чистая. Идемте, я покажу.

Пройдя несколько коротких улочек, они очутились на весьма симпатичной набережной, украшенной стилизованными под старину фонарями и маленькими уютными лавочками. По набережной прогуливались пары, обнявшись или держась за руки.

– А вот, кажется, и Летний театр, краса и гордость Чисторецка, – сказал Корнеев, указывая на впечатляющее здание, стоящее, как им сначала показалось, на острове. Подойдя ближе, они увидели, что на самом деле это был изящный, вклинивавшийся в речную гладь плоский береговой выступ, который действительно напоминал остров, а точнее – полуостров, так как был соединен с берегом широким перешейком. Построить в этом месте здание именно Летнего театра было чьей-то очень хорошей идеей. Здесь зрители могли одновременно наслаждаться теплой погодой, речной прохладой и высоким искусством.

Впереди виднелся обещанный Иваном мост, изящная конструкция, предназначенная как для автомобилей, так и для пешеходов. Через пятнадцать минут группа «У» оказалась на другом берегу. Здесь, похоже, много лет назад формировалась классическая промзона – виднелись старые заброшенные цеха то ли заводов, то ли фабрик, торчали кирпичные и ржавые металлические трубы. Однако планы, видимо, изменились, и здесь стали возводить не менее классические здания научно-исследовательских институтов, внешне похожих как братья-близнецы. Таких зданий они насчитали восемь. Каждое из них было окружено высоким забором, поверх которого была натянута в несколько рядов колючая проволока.

– Ого, как они тут укрепились, – восхитился Корнеев. – И где тут наш бастион?

– Вон там. – Медведь вытянул руку вперед, указывая на нужное им сооружение. – Видите, сетка натянута?

Действительно, неподалеку высился типовой корпус, казавшийся в надвигающихся сумерках пепельно-серым. Та часть фасада здания, которая возвышалась над неизбежным забором, была закрыта защитной строительной сеткой.

– Понятно, – вздохнула Лайма, – идем на экскурсию.

Экскурсия получилась более продолжительной, чем они рассчитывали. Институт прикладных нанотехнологий начинал новую жизнь, в связи с чем здесь велись масштабные работы по модернизации доставшегося ему в наследство здания, а также строительство нового современного корпуса, который соединялся со старым изящным переходом, расположенным на высоте десятого этажа. Переход, видимо, еще не закончили: к нему тянулись всевозможные провода и непонятного предназначения канаты, подъемный механизм и специальные трубы, куда сбрасывался строительный мусор. Впрочем, у нового здания не было пока даже окон, так что здесь еще работы было непочатый край.

Контуры будущего великолепия можно было разглядывать издали совершенно спокойно, что друзья и сделали, благо устрашающего вида забор ничуть не мешал. Более того, в связи со столь масштабным работами и неизбежным расширением территории института часть бетонных заграждений сломали. Вновь возникшие земельные угодья вместе со строительной площадкой оградили обычным деревянным забором безо всякой колючей проволоки.

– Хорошенькое дело, – сказала Лайма, с сомнением глядя на хлипкие доски. – Такую даже я сломать смогу. И куда, спрашивается, смотрит охрана института?

– Наверное, часть бетонного забора перенесли внутрь, и теперь он разделяет здания. То есть старое здание – за бетонным забором, а новое, где никого еще нет и охранять в нем нечего, – пока за деревянным, – предположил Корнеев.

– Как мне объяснили на инструктаже, – откликнулся Медведь, – весь забор по периметру контролирует специальная охранная сигнализация. Кроме того, по территории постоянно патрулируют два наряда по два человека.

– Собаки есть? – уточнила Лайма, которая с детства боялась больших злобных собак. Особенно тех, которые что-то охраняли.

– Я спрашивал, сказали, что на собак им денег не выделили. Так что обходятся людскими ресурсами.

– Что еще говорили тебе насчет охраны территории?

– Что деревянный забор простоит еще месяца два-три, пока завозят стройматериалы в больших объемах и приезжает тяжелая техника. Они только недавно размонтировали и увезли подъемные краны – какие уж тут постоянные заграждения? В общем, они сами все время в напряжении.

– А были инциденты? Пытались проникнуть в секретные лаборатории? – поинтересовался Корнеев.

– Про лаборатории не знаю, а вот то, что местные шустрики все время пытаются стянуть со стройки что-то полезное, – факт. Двух, говорят, уже поймали.

– И как же они прорвались через спецсигнализацию и батальон коммандос?

– Именно что не прорвались. Один еще днем заехал на стройплощадку, спрятавшись в машине с кирпичом. Его охранники задержали, когда он лез в окно склада с сантехникой. А другой как раз и нарвался на сигнализацию. Правда, на обратном пути.

– Этот тоже приехал на машине с кирпичом? – хмуро спросила Лайма.

– Своим ходом пришел. Рабочим переоделся.

– А что, рабочие здесь без пропусков ходят?

– Теперь уже нет, а раньше ходили. Дед вахтер говорил, что и так в лицо всех знает.

– Господи, во что мы впутались? – горестно спросила Лайма. – Дед вахтер, ползающие по территории режимного института шустрики, забор из гнилых досок. Да профессионалам сюда залезть – раз плюнуть.

– Ну не скажи, – не согласился Медведь. – Новая территория и правда уязвима, спору нет. Но старое здание охраняется по полной программе. Туда и близко не подойдешь, не то что внутрь попасть.

– А с твоим появлением там вообще будет линия Маннергейма – ни один враг не проскочит, – подколол Корнеев.

– Все, – подвела итог увиденному Лайма. – Пора возвращаться, завтра у нас тяжелый день. Ивану на работу, нам с тобой, Женя, на общее собрание артистов. Кроме того, предстоит переезд на новое место жительства.

Было уже довольно темно. Фонари вокруг унылых институтских зданий озаряли тусклым светом территорию метра полтора вокруг себя в лучшем случае. Поэтому некоторое время им пришлось двигаться по каким-то дорожкам и тропинкам с изрядным трудом. Наконец вышли на дорогу, ведущую к мосту. Эта дорога была освещена более прилично, а мост, видневшийся впереди, просто радовал глаз разноцветьем огней.

– Здравствуй, цивилизация! – радостно воскликнул Корнеев. – Для полноты счастья здесь не хватает хорошенькой кофейни.

– С обязательным выходом в Интернет, – озвучила невысказанную мысль Лайма. – И приятной музыкой.

– Кстати, о музыке. Вы ничего не слышите? – Корнеев остановился, внимательно прислушался и поднял вверх палец, требуя внимания.

И тут до их слуха донеслась печальная мелодия и чьи-то тихие голоса. Осторожно двинувшись в ту сторону, откуда шли звуки, они вскоре увидели где-то среди кустов, у обочины дороги, слабый огонек.

– Иван, на разведку! – распорядилась Лайма. – Только аккуратно там, нам конфликты не нужны. Скорее всего, местные жители выехали на пикник.

– Слушаюсь, – по-военному четко ответил Медведь и бесшумно скрылся в темноте.

Лайма и Евгений некоторое время стояли молча, прислушиваясь и приглядываясь.

– Странное место для пикника, если учесть, что поблизости прекрасный лес, берег реки и так далее. А они рядом с промышленными и научными объектами развлекаются, – наконец прошептал Корнеев.

– Может, там влюбленные? – предположила Лайма. – Влюбленные всегда дожидаются ночи: мужчинам нравится темнота, а женщинам звезды.

Корнеев не успел ничего ответить, как перед ними возник Медведь.

– Быстро ты обернулся. Н у, рассказывай, кто там?

– Лучше вам самим посмотреть, – прошипел Иван. – Пойдем со мной, только не топайте, как стадо бизонов. А то спугнем.

На маленькой лужайке среди чахлого кустарника горел костерок. Вокруг него на корточках сидели три человека. Лайму сначала охватила дрожь – ей показалось, что у людей нет лиц. Потом она поняла, что лица есть, просто они почти сливаются с цветом наступившей ночи. Двое играли на странного вида инструментах – кривой дудочке и некоем подобии то ли мандолины, то ли балалайки. Еще один тихо и грустно подвывал им. Через равные промежутки времени солист принимался бормотать какие-то слова, и было похоже, что в рифму. Недолго побормотав, снова начинал подвывать музыкантам. Идентифицировать язык Лайма как ни старалась, так и не смогла. Вероятно, это было какое-то африканское наречие.

Ни на что вокруг странные исполнители внимания не обращали. Подождав еще немного, Лайма сделала знак своей команде возвращаться на исходные позиции.

– Это гости фестиваля. Репетируют! – уверенно сказал Корнеев. – Нам тоже надо будет репетировать где-нибудь в этих местах. Чтобы ни одна живая душа не слышала.

– Мы не можем притащить сюда фортепьяно, – возразила Лайма. – Кроме того, боюсь, что если мы окажемся на свежем воздухе, все соловьи в округе сдохнут.

– Их трое, – басистым шепотом заметил Медведь. – И тех, которые с Че Геварой у дома ученых крутились, тоже трое было.

– Да… Чую, нам придется несладко. Как отличить врагов от музыкантов? Нужно выявить террористов до того, как они приступят к делу. Но каким образом? Мы будем метаться по городу, а в это время они подготовятся и…

– Теперь нам любое трио будет казаться подозрительным, – сделал вывод Корнеев. – Да еще не факт, что у них именно трио. Может быть, они взяли для маскировки еще четвертого. Мы будем искать трио, а окажется, что у них квартет!

– Это вряд ли, – возразил Медведь. – Тащить лишнего человека для маскировки – для них непозволительная роскошь. Они же не знают, что информация про них утекла.

– Ну что? Будем еще наблюдать за этими типами у костра?

– Да ну их к черту, – сказала Лайма. – Здесь вокруг никого нет, значит, они воют не для отвода глаз. Вероятно, действительно репетируют вдали от посторонних ушей.

– Чтобы никто не стибрил мотивчик, – пробормотал Корнеев. – Хорошо бы нам не ошибиться.

– Ошибки могут допускать канцелярские работники, – бросила Лайма. – Саперы и шпионы должны действовать наверняка.

* * *

Утро следующего дня ознаменовалось двумя значительными событиями. Первое – переселение группы «У» из уютной и тихой гостиницы «Юбилейная» в общежитие гостиничного типа «Содружество». Практически «Хилтон», если верить заместителю председателя оргкомитета господину Синюкову. «Хилтон» не «Хилтон», но пристанище для музыкантов всего мира отгрохали вполне комфортабельное – с ресторанами, кинозалами и прочими благами цивилизации. Номера «Заводным матрешкам» достались очень хорошие. Лайме – одноместный люкс, мужчинам – двухместный полулюкс.

Переселение прошло успешно и заняло вместе с оформлением меньше часа. Ушедшему на службу Ивану было приказано строго-настрого сразу по окончании первого рабочего дня явиться в «Содружество» и сидеть в своем номере, не высовывая носа и не мозоля глаза музыкантам, среди которых мог быть кто угодно – от террористов до забежавших по случаю сотрудников института нанотехнологий. Правда, явиться Медведь должен был только на следующее утро. Корнеев, обнаружив в номере выделенный и к тому же бесплатный канал Интернет, заявил, что ему очень нравится их новое пристанище и он тоже готов сидеть в номере день и ночь.

Другим значительным событием стало участие народного коллектива «Заводные матрешки» в первом официальном мероприятии. Общее собрание участников фестиваля народной музыки и самобытного исполнительского мастерства проходило в новом здании городского Летнего театра. Хотя Лайма и была готова к тому, что там будет многолюдно и шумно, но картина, представшая перед ней и слегка обалдевшим Евгением, оказалась поистине феерической. Такого буйства красок и такого количества самых причудливых нарядов и причесок, собранных в одном месте, ей никогда прежде видеть не приходилось.

По самым скромным подсчетам, здесь находилось человек пятьсот. Все пятьсот громко разговаривали на разных языках, знакомились, смеялись, обнимались с друзьями, фотографировались и всячески демонстрировали, что им здесь хорошо. При этом появление эффектной блондинки и стройного красавчика с нахальными усами не прошло незамеченным. Женщины, как обычно, повели себя сдержанно, лишь издали поедая Корнеева взглядом. Мужчины, напротив, всячески старались привлечь внимание Лаймы: они подмигивали, двусмысленно улыбались, щелкали пальцами, громко цокали языком и даже пытались потрогать ее руками. Чем темнее был цвет кожи кавалера, тем настойчивее он добивался ее благосклонности. Однако поистине фантастическую активность проявили двое маленьких японцев. Эти, кажется, даже готовы были схватиться за мечи, которые наверняка хитро спрятали где-то в складках одежды, как это показывают в кино. И сойтись с соперниками в кровавом поединке, когда направо и налево летят отрубленные головы, руки, ноги и другие части тел.

– Лайма, – прошептал ей на ухо Корнеев, – боюсь, тебя сейчас снова усыпят и украдут. Только вот проснешься ты не в сказочном замке генерала Тагирова, а в шатре из потрепанных верблюжьих шкур какого-нибудь вождя племени. Или в крайнем случае на циновке из рисовой соломы.

– Спасибо за поддержку, – прошипела в ответ Лайма. – Только смотри, как бы тебя самого не утащила в джунгли какая-нибудь из местных красоток с кольцом в носу!

– Нет, – грустно сказал Корнеев. – Это вряд ли. На меня западают только белые женщины. Но чтобы меня похитила черная или, на худой конец, шоколадная принцесса – лишь несбыточная мечта. Знойные женщины боятся моих холодных рассудочных глаз.

Лайма посмотрела на него насмешливо:

– Ничего, потерпи, здесь твоя мечта вполне может стать жестокой реальностью. Между прочим, я слышала, что в некоторых племенах женщины после зачатия убивают своих мужчин. За ненадобностью.

– Ты путаешь, это не в племенах, – флегматично возразил Корнеев, – это у каких-то экзотических насекомых.

– А племена переняли это у них! – мстительно уточнила Лайма.

Наконец друзья продрались через толпу и очутились в просторном фойе, где организаторы фестиваля устроили грандиозную выставку экзотических музыкальных инструментов, экспонаты для которой предоставили сами гости фестиваля. Коротая время до начала собрания, Лайма с Корнеевым прогуливались вдоль стендов, разглядывая удивительные и порой довольно странные порождения народной музыкальной фантазии.

– Диджериду, – прочитал по слогам Корнеев название дудочки, украшенной странными корявыми узорами. – Дудочка аборигенов Австралии. Делается из куска эвкалипта, середина которого выедена термитами, обрабатывается пчелиным воском.

– Интересно, куда потом деваются термиты? – вдруг ни с того ни с сего заинтересовалась Лайма.

– Думаю, никуда, – не задумываясь, ответил Корнеев. – Берет абориген дудочку и начинает играть, а термиты сидят внутри и тихо подпевают.

– А это что за штука с лошадью? – Лайма склонилась над витриной, в которой лежала обтянутая кожей коробка с грифом и двумя струнами. На конце грифа красовалась резная лошадиная голова. – А, вот табличка. Морин хуур, значит. Монгольский инструмент, распространен также в Туве и Бурятии. Сыграл исключительную роль в становлении монгольской культуры.

– Вот так, – изрек Корнеев. – Всего две струны, а какой вклад в культуру! Смотри, тут еще написано, что одна струна сделана из волос коня, а другая – из волос кобылы. Символично, правда? На выходе должен получиться звук совершенно оригинальный. Наверное, кочевники исполняют на этой штуковине серенады под окнами чужих юрт.

Осмотр экспонатов неожиданно прервал мелодичный звонок. Затем приятный женский голос объявил:

– Общее собрание участников и гостей музыкального фестиваля начнется через несколько минут. Просим всех пройти в зал.

Затем тот же текст повторили на английском и французском языках. Лайма и Корнеева в этот момент находились у стойки с персидскими бубнами, где желающим разрешали взять понравившийся инструмент в руки и погромыхать от души. Оторвавшись от этого увлекательного занятия, «Заводные матрешки» вместе со всеми покорно пошли на зов.

* * *

Когда музыканты расселись по местам, фестиваль стал наконец обретать более четкие национальные очертания. Лайма и Евгений сразу обратили на это внимание.

– Так, справа от нас трое во всем клетчатом – шотландцы, – делился наблюдениями Корнеев. – И у них волынки. А впереди – оленеводы, точно. Из Якутии или с Аляски.

– Смотри, вон там какие-то полуголые маленькие люди. Смешные такие. Интересно, кто это?

– Туземцы с островов Океании, – безапелляционно заявил Евгений. – Видишь, у них луки с тетивой и стрелы.

– Это не лук с тетивой, а такой народный инструмент со струнами. И что-то вроде смычка.

– Но при необходимости этот инструмент выполняет функции оружия. Если надо убить животное или белого пришельца.

– В тирольских шляпах с перышками – австрийцы, – продолжала исследование Лайма. – Это, кажется, болгары. А еще я вижу узбеков.

– С Африкой хуже, – вздохнул Корнеев. – Тут мы бессильны на глазок определить, из какой страны прибыл гость, не знаем местной специфики.

– Это ладно, на бейджике прочтем. Хуже другое. Я посмотрела список участников. Так вот, из всех коллективов, приехавших сюда, одиннадцать – трио. Как тебе?

– Ну, одиннадцать – не сорок, – философски изрек Корнеев. – За неделю вполне можно проверить их на вшивость.

– У тебя есть план? – с любопытством спросила Лайма.

Как всякая женщина, она обожала планировать, а потом делать все, чтобы не придерживаться плана.

– Будем действовать экспромтом, – ответил Евгений.

Когда зал был уже до отказа набит, на сцену вышел Синюков, которого встретили бурными аплодисментами.

– Я рад приветствовать участников и гостей третьего фестиваля народной музыки и самобытного исполнительского мастерства в замечательном городе Чисторецке! – воскликнул Синюков и зачем-то поднял вверх руку.

Снова раздался гром аплодисментов – оратора поняли все собравшиеся, так как к каждому креслу прилагался комплект наушников, а в специальных кабинках трудились переводчики-синхронисты.

Тут неожиданно раздался ужасный топот, словно по деревянному мосту шла на боевые стрельбы рота солдат. Зал насторожился, но, как оказалось, напрасно – это были не солдаты. Через боковой проход к первому ряду промаршировала небольшая колонна бабушек в красных сарафанах до пят и кокетливых платочках. У бабулек были решительные и суровые лица, словно они наметили отобрать у жюри главный приз фестиваля силой. Они молча расселись по местам и уставились на Синюкова.

– Уж не наши ли это легендарные чечеточницы? – тихо спросила у Корнеева Лайма.

– Они самые. Я про них немного в Сети успел почитать – это же хит сезона. А начинали они знаешь как? Лет двадцать назад была создана инициативная группа пенсионерок – ходили на демонстрации и хором выкрикивали всякие там лозунги и речевки. Типа: «Перестройка – Горбачев» или «Банду Ельцина под суд!». В зависимости от конъюнктуры. Еще они захлопывали и затопывали неугодных ораторов. В общем, подрабатывали на полях политических сражений, пенсии ведь маленькие. Когда же политическая активность масс пошла на убыль, бабульки решили использовать многолетние навыки в шоу-бизнесе и создали вот такой коллектив. Очень, кстати, популярный.

– Какой же это шоу-бизнес? Это народное творчество.

– Да ладно тебе! У нас теперь все – шоу-бизнес.

На сцене тем временем началось главное действо: собравшимся представляли членов жюри фестиваля – людей, которые будут определять самых оригинальных и самых талантливых народных музыкантов и исполнителей.

Мероприятие тянулось мучительно долго – в жюри, как оказалось, числилось более двадцати человек. Причем едва ли не половина из них – малоизвестные широкой публике представители чисторецкой элиты: бизнесмен Родькин, художник Повозюк, поэт Мурин и им подобные.

Эти имена никому ни о чем не говорили, в зале становилось шумно, а Лайма и Корнеев даже заскучали. Но вот они услышали:

– Мельченко Григорий Борисович, химик-теоретик, сотрудник НИИ прикладных нанотехнологий, – радостно объявил неутомимый Синюков. – В нашем жюри он представляет науку.

Поправляя сбившийся галстук, на сцену вышел полный человек среднего роста с внешностью типичного ученого – бледная лысина, очки, высоченный лоб.

– Представлять всю науку я, пожалуй, не возьмусь, – с улыбкой сказал Мельченко, взяв микрофон, – но обещаю, что в любом случае постараюсь быть благодарным слушателем и вдумчивым критиком. Спасибо за внимание.

– Да, правду говорят, что краткость – сестра таланта, – заметил Корнеев, когда лаконичный химик покинул сцену. Ученый сорвал овацию зала – в основном благодаря тому, что его речь длилась секунд двадцать. – И как тебе наш герой?

– Ну как? – неопределенно сказала Лайма. – Я же не замуж за него собираюсь.

Вспомнив про замужество, она насупилась и помрачнела. Корнеев посмотрел на нее с опаской. Женские страдания всегда пугали его непредсказуемостью финала. На этот раз Лайма, кажется, решила ограничиться коротким вздохом.

– Скорее бы все это закончилось, – заметила она.

– Ничего-ничего, затяжные собрания – это русская экзотика. Пусть зарубежные гости позабавятся, – заявил Корнеев.

Целый час чиновники оргкомитета своими словами пересказывали все то, что было напечатано в официальных бумагах и роздано музыкантам еще вчера: состав участников, программу выступлений, список мероприятий и так далее.

Наконец Синюков радостно объявил:

– Дорогие друзья! Вы получили подробную программу фестиваля, где указаны дата и время каждого выступления. Ориентируйтесь на эту информацию, но если произойдут какие-то изменения, мы вас уведомим. А теперь, когда наша первая официальная встреча закончена, я приглашаю всех присутствующих на фуршет. Прошу вас пройти через фойе в сад Летнего театра.

Музыканты в предвкушении выпивки радостно загомонили и стали быстро покидать зал. Лайма и Корнеев тоже поднялись.

– Ты остаешься на фуршет, – приказала Лайма. – Приглядывайся ко всем без исключения трио, делай свои выводы – ты же аналитик. Только, пожалуйста, обойдись без шоколадных принцесс. А то попадешь в какой-нибудь мужской гарем без доступа в Интернет и зачахнешь во цвете лет.

– Испортила настроение, – пробубнил Корнеев. – А ты сама чем займешься?

– Я за Мельченко – посмотрю, куда он двинет. Если в институт – созвонюсь с Иваном. В общем, начнем присматриваться к нашим дорогим ученым.

Пробираясь по крайнему ряду в поисках выхода, Лайма неожиданно споткнулась о какой-то большой цилиндрический предмет, который с грохотом рухнул на паркет.

– Да что ж они тут понаставили! – возмутилась она. – Ты слышишь, там что-то загудело?

– Посмотрим, – сказал Корнеев и принялся разворачивать грубую ткань, в которую неизвестный предмет был завернут. Под тканью оказалось нечто вроде трубы, обмотанной толстой веревкой и заткнутой с обоих концов то ли паклей, то ли соломой.

Не успели члены группы «У» обменяться впечатлениями от увиденного, как около них нарисовались те самые японцы в деревянных сандалиях, которые готовы были биться за Лайму не на жизнь, а на смерть. Правда, теперь было видно, что за поясом у них торчали не мечи, а флейты. Странная штуковина, обмотанная тряпкой, судя по всему, была их собственностью.

Заметив, что прекрасная блондинка удостоила вниманием их скромные особы, японцы радостно загомонили:

– Сюрпридзу, сюрпридзу!

– Сюрприз, – перевел для Лаймы Корнеев. – Наверное, хотят тебя чем-то удивить.

– Ты классный толмач, – похвалила она. – Чего им от меня надо? Насколько я знаю, в Стране восходящего солнца мужчины столь откровенно за юбками не бегают.

Между тем японцы, которые в целях укрепления дружеских связей прилежно осваивали русский, не отставали:

– Пойдзем! Вы доржны это видзеть!

– Да плевать, пойдем посмотрим, что там у них. Быстро отделаемся – и все. А то они тебя так не отпустят.

– Думаешь, потащатся за мной? – помрачнела Лайма.

– Могут. А так – окажешь им уважение, потом уж я с ними сам разберусь – выпьем за дружбу и все такое. Ты же спокойненько уйдешь.

Уловив, что их предложение принято, один из японцев проворно схватил массивную трубу и засеменил к запасному выходу. Другой стал что-то быстро говорить, обращаясь в основном к Лайме. Правда, в его исполнении русские слова были едва отличимы от японских. Лишь с огромным трудом удалось понять, что они хотят вывести дорогих русских друзей на улицу и показать, для чего нужна странная труба.

– Надеюсь, обойдется без кровопролития, – сказал Корнеев вполголоса.

– Да ладно тебе! Это наверняка какой-то экзотический инструмент. Сыграют любовную песню и умиротворятся. Разве ты не понимаешь? Фестиваль, романтика, красивые девушки, дружба навек…

– Ты видела документальную передачу «Обратная сторона Японии»? – мрачно спросил Корнеев, возвышавшийся над японцами, как дуб над бонсаями.

– Да ничего я не видела!

– О ней сейчас весь Интернет только и говорит.

– Значит, весь Интернет прошел мимо меня, – отрезала Лайма. – Ну что, по-твоему, может быть в этой штуке?

Корнеев долго пыжился и наконец выдохнул:

– Мертвый японец!

– Господи, что ты несешь? – испугалась Лайма. – Почему мертвый японец?

– Его бездыханное тело начинено наркотиками, которые эти улыбчивые товарищи будут распространять среди артистов. Сейчас нам предложат сотрудничество. В случае отказа выдадут кинжалы и заставят совершить харакири, а потом привяжут к балалайкам и пустят вниз по реке.

– Дурак, – сказала Лайма, позабыв, что она командир оперативной группы и не может обзывать бойцов.

В сопровождении японцев они вышли на улицу, обогнули Летний театр и очутились на асфальтовом пятачке, где уже лежала та самая труба, но уже без чехла. Торчащий фитиль делал ее похожей не на музыкальный инструмент, а на гигантскую динамитную шашку.

– В наса делевня, – стали объяснять жители Страны восходящего солнца, – мы так дзелаем на пладзник. Эта есь отсеня класива. Идите, кудасай! Белите, не бойтесь! – Коллективными усилиями музыканты заставили Лайму взять увесистую трубу в руки. – Но дерджать надо клепко-клепко! Инасе моджете урететь!

– Что, что я могу сделать?! – изумленно переспросила Лайма, опуская трубу фитилем вниз. Но получить ответ не успела.

Фитиль, подожженный одним из японцев, догорел. Внутри загадочного устройства раздалось подозрительное шипение, и из отверстия на другом конце трубы, как из сопла ракеты, рванул огромный сноп искр. От неожиданности Лайма едва не выронила ее из рук – и тут же поняла, что имел в виду японец. Реактивная сила приподняла ее в воздух и отбросила на другой конец площадки, в то время как сама труба продолжала изрыгать непрерывный поток огня. Не в силах справиться с японским чудом техники, Лайма беспорядочно носилась по площадке и, время от времени печально вскрикивая, подлетала вверх. Огненная струя хлестала во все стороны и рисовала в воздухе замысловатые фигуры.

Ни японцы, ни тем более Корнеев явно не рассчитывали на такой эффект. Возможно, они ожидали от русской женщины богатырской силы и выносливости. Но русская сила на сей раз уступила японской изобретательности, и бедным музыкантам приходилось вместе с Лаймой скакать по двору и уворачиваться от огня. Корнеев попытался было спрятаться в углу, но страшное творение восточного разума добралось до него и там. В итоге компьютерщик тоже был вынужден присоединиться к огненному шоу. Словно гигантский пасхальный заяц, он отчаянно прыгал вокруг площадки, потому что Лайма то и дело норовила подпалить ему ботинки.

Наконец собравшись с духом, он стал продвигаться в сторону напарницы. После нескольких неудачных маневров ему удалось поймать Лайму, которая только что устроила маленький пожар на голове японского флейтиста. Совместными усилиями Лайме и Корнееву еще некоторое время удавалось выдерживать напор гигантской петарды. В пылу схватки они перевернули ее фитилем вверх, но огненные струи все равно никак не желали становиться слабее и теперь проносились высоко над головами японцев.

В этот момент из подсобки театра вышли покурить на улицу двое рабочих. Люди в экзотической одежде с криками, скачущие в струях огня, их не очень удивили.

– Как зажигательно репетируют, – лениво сказал один. – Аж страх берет.

А второй опасливо крикнул:

– Эй, ребята, может, надо чего?

– Огнетушитель сюда! – из последних сил прохрипел Корнеев. – А лучше два!

Рабочие оказались сметливыми и быстро приволокли огнетушители, которыми были густо увешаны стены Летнего театра. От мощных струй пены никому ускользнуть не удалось.

– Респекто, респекто! Мородцы! – Мокрые японцы одобрительно кивали Лайме и Корнееву, которые так и стояли все в пене, вцепившись в прогоревший фейерверк. Вдруг один из них поднял глаза на стену и издал удивленное восклицание. Второй замолк и уставился на сложный узор, который Лайма выжгла на стене во время своего поединка с петардой.

– Это есть иероглиф «любовь», – наконец сказал один из музыкантов.

– Вы – сенсей, – сказал второй и низко поклонился.

– Значит, вот как выглядит любовь… – задумчиво пробормотал Корнеев, разглядывая залихватскую черную загогулину на кирпичной стенке.

Разъяренная Лайма принялась ожесточенно отряхиваться, сверкая глазами. Однако ее внимание неожиданно привлек неизвестно откуда взявшийся крючконосый японец, которого раньше здесь не было. Он решительно подошел к своим соплеменникам и стал, бурно жестикулируя, что-то им говорить. Те отвечали не менее оживленно. Вероятно, обсуждали историю с фейерверком. Один из рукавов рубахи крючконосого задрался, обнажив необычную татуировку в виде сплюснутого ромба, перечеркнутого по вертикали. Именно в этот момент он обернулся, перехватил взгляд Лаймы и неуловимым движением одернул рубашку.

– Пора смываться, – быстро шепнула Лайма Корнееву. – Видишь того парня? С ним явно что-то не так. У него на запястье татуировка, а на пальцах нет нескольких фаланг. Если я не ошибаюсь – это классический якудза. Интересно, зачем он здесь?

– Ты думаешь, это те, кто нас интересует?

– Не знаю. Понаблюдай за ними, они ведь сейчас на фуршет должны отправиться. Если, конечно, у них нет других феерических планов. А мне уходить отсюда надо, и побыстрее, пока эти самураи между собой общаются. Побегу выяснять, куда двинул после собрания Мельченко. Может быть, на общей теперь для нас с ним ниве народной музыки удастся познакомиться с ученым-химиком лично?

Личные контакты были коньком Лаймы. Несмотря на свою требовательность и недотрожливость, в некоторых случаях она цинично пользовалась своей красотой, чтобы завязать разговор или привлечь к себе внимание.

– Давай беги, я прикрою, – мужественно согласился Корнеев.

Но ускользнуть незамеченной ей все-таки не удалось: пробравшись через здание театра и выбежав на улицу с противоположной стороны, Лайма неожиданно наткнулась все на тех же японских дудочников, которые под предводительством крючконосого тащили с собой остатки сгоревшего фейерверка. Однако на сей раз они на Лайму даже не взглянули – видимо, были сурово наказаны за свою художественную самодеятельность. Зато японец с татуировкой, проходя мимо, бросил на нее злобный взгляд и процедил сквозь зубы: «Канга!»