Текст книги "Французская вдова"

Автор книги: Галина Куликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну а что со второй актрисой, Евсеевой? – Федор внимательно смотрел на дорогу. – Что тебе про нее известно?

– Я с ней работал на спектакле, – вздохнул Тарасов. – Красивая была девчонка. Глаза охренительные, голос – пальчики оближешь. Где-то в районе «Автозаводской» ее убили, через шесть дней после гибели Светы. Там построили новое офисное здание в шестнадцать этажей. Уже почти закончили отделку, собирались сдавать. Каким-то образом Лариса оказалась на крыше. И была она не одна, а с каким-то мужчиной. Сначала они просто разговаривали и прогуливались по крыше, смотрели в небо. Потом подошли к краю, и мужчина неожиданно столкнул Ларису вниз.

– И откуда все это известно? – недоверчиво спросил Федор. – На крыше здания работали видеокамеры?

– Да нет, ничего там еще не работает, даже лифты. Электричества нет. Просто на соседней крыше играли мальчишки. Они и позвонили в полицию. Поскольку расстояние от одной крыши до другой все же довольно большое, убийцу мальчишки описать не смогли. Ни роста, ни одежды, ни лица – ничего толком не разглядели.

– Это тебе следователь рассказал? – удивился Федор.

– Следователь. Только он ничего не рассказывал, он, наоборот, мне вопросы задавал. И еще меня запугивал. Так я по этим его вопросам и наскокам всю картинку и восстановил. – Тарасов внезапно прервал свою плавно льющуюся речь и посмотрел на Федора. – Ну, и что со всем этим делать? Как мы станем искать преступника?

– Давай попробуем в театре поговорить с людьми, вытянуть хоть какую-то информацию. Слухи, сплетни, домыслы – нам все пригодится. Ведь после гибели девушек полиция всех допрашивала, всплыли всякие детали, мелочи. Да и вообще об этих убийствах у твоих коллег наверняка сложилось какое-то мнение.

– Конечно, первое время в театре только об этом и говорили. Лишиться сразу двух актрис – это настоящая трагедия.

– Надо понять, что общего было у Светланы и Ларисы, – поставил задачу Федор. – Если, конечно, ты с твоим кастингом здесь ни при чем.

– Я ни при чем, – буркнул Тарасов.

– Тогда что, кроме участия в твоем проекте, могло их объединять? Да, они служили в одном театре, но почему убийца расправился именно с этими двумя актрисами? Что еще их связывало? Вот что нам предстоит выяснить в первую очередь.

Они свернули в переулок, к зданию театра, которое только недавно отремонтировали. Фасад так и дышал свежестью и казался удивительно нарядным.

– Вон там служебный вход, – показал Тарасов и неожиданно признался: – Я про твой магазин в Интернете прочитал. Хороший у тебя бизнес, интересный. Обязательно приеду к тебе в старых книгах покопаться.

– Я про тебя тоже информацию в Сети поискал. Слушай, ты же театральный режиссер, почему вдруг какое-то кино?

– Экспериментирую, – коротко ответил Тарасов, остегивая ремень безопасности. – Не хочу, чтобы мозги засахарились от сладкой жизни.

– А она у тебя сладкая? – усмехнулся Федор, выходя из машины и пиликнув сигнализацией.

– Была сладкая, до тех пор, пока я с участковым не познакомился, – пробормотал режиссер. – Ладно, идем. Смутно представляю себя в роли сыщика. У людей, между прочим, репетиции, все заняты. По театру просто так никто не фланирует.

– Ну, нас же не только актеры интересуют, – не согласился Федор. – В театре есть и другие полезные для нас люди – администраторы, уборщики, техники, звукооператоры, художники-сценографы… Кого-то же из них мы застанем на службе? В общем, сориентируемся на месте.

Уже через пару минут они, благодаря Тарасову, благополучно миновали охранника, поднялись на второй этаж и оказались в длиннющем коридоре, освещенном лампами в круглых толстых плафонах с рифленым стеклом. Из-за этого стекла свет рассыпался блестками, что показалось Федору удивительно красивым. Все-таки театр есть волшебство, и оно зачастую скрывается в деталях. Никогда прежде он не был в служебных помещениях и теперь с любопытством оглядывался. Ничего особенного, впрочем, вокруг не наблюдалось, особенным театр делали люди, которые здесь работали.

– Сначала зайдем к Зубову, – бросил Тарасов через плечо. – Видишь, вон дверь в его кабинет открыта, значит, сам на месте. В нашем театре он и художественный руководитель, и главный режиссер. Одним словом – небожитель.

Тарасов возглавлял их маленькую процессию, заставляя Федора семенить, поскольку его длинные ноги шагали гораздо шире, чем режиссерские. Впереди по правую руку действительно виднелась открытая настежь дверь, из-за нее доносились голоса. Возле двери, так, чтобы его не видно было из кабинета, стоял высокий седой старик с тростью. Длинное лошадиное лицо с крупным носом, глаза под тяжелыми веками, мощные руки, лежавшие на набалдашнике, – все это заставило Федора поверить, будто это и есть главреж. Однако Тарасов шепотом пояснил:

– Тройченко, почетный директор театра. Ну, ты понимаешь, почетный – значит уважаемый, но списанный по возрасту. Практически местное привидение – появляется когда и где хочет, может разгуливать по всему театру, на него никто давно не обращает внимания.

Федор подумал, как это можно не обращать внимания на такого огромного деда, но сказать ничего не успел – они подошли уже слишком близко. Из кабинета между тем донесся до них сильный женский голос, страстно что-то говоривший.

– День добрый, Игорь Акимович, – вполголоса поздоровался Тарасов. – Сам занят?

– Да вот, актриса у него, – ответил старик густым низким голосом. – Скандалить изволят.

– Которая актриса? – Тарасов пока еще не пытался заглянуть в кабинет, да и Федора держал на расстоянии.

– Марьяна Гурьева, наша новая прима.

– Да ее же приглашали только на одну роль!

Старик повел кустистыми бровями:

– А теперь будет играть и другие роли, потому что ее просят остаться.

Тут Тарасов спохватился и представил:

– Кстати, мой друг Федор Буколев, занимается антикварными книгами и вообще… антиквариатом. Пришел посмотреть на театральные реликвии. А это Игорь Акимович Тройченко, почетный директор театра. Наш старейшина. Вождь племени, можно сказать.

Старик обнажил в улыбке крупные фарфоровые зубы, сделавшись неожиданно по-настоящему устрашающим. Эдакий щелкунчик, посредством темной магии увеличившийся в размерах. А роль злого волшебника, надо думать, с успехом исполнил его стоматолог. «Наверное, в молодости этот Тройченко был чертовски красив, – подумал Федор. – Странно, что должность занимал административную. Если бы мне сказали, что он был ведущим актером, я бы сразу поверил».

Тем временем Марьяна Гурьева, актриса, находившаяся в кабинете, закончила свою пламенную речь и выскочила в коридор, решительно захлопнув за собой дверь. Федор охватил ее всю любопытным взглядом. Она была небольшого роста, субтильная, но с весьма выдающимся бюстом, красоту которого подчеркивала обтягивающая кофточка. Приятные черты лица, тонкий носик и родинка над верхней губой – не бог весть какая внешность, если бы не странная притягательная аура, окутывавшая ее, словно запах легких духов. То, как она двигалась, как смотрела, как наклоняла голову – все было удивительно приятным и заставляло сердце сладко сжиматься.

– Ах, здравствуйте! – воскликнула актриса, увидев перед собой всю честную компанию. – Тут, оказывается, очередь? Ну, так можете заходить.

– Подождите, деточка, – попросил Тройченко и взял Марьяну за запястье своей огромной узловатой клешней. – О каком таком браслете вы там спорили с Зубовым?

– Боже мой, какая разница?! – воскликнула Марьяна, с усилием вырвавшись. – Самый обычный браслет! Я надевала его на премьеру.

– Но я слышал, что прозвучала фамилия Лернер.

Тарасов с Федором молниеносно переглянулись и теперь уже гораздо более внимательно посмотрели на актрису. Ее глаза горели праведным гневом.

– Зубов решил, будто браслет раньше принадлежал Лернер. Но все это чушь собачья. Откуда бы я его взяла, спрашивается? Обычный браслет, я его купила как-то по случаю в одном магазинчике… Он мне просто понравился! Не понимаю, почему я должна отчитываться за свои собственные покупки.

И Марьяна уставилась на Тарасова, словно только что его заметила. А может, так и было. Поглощенная своими переживаниями, она, кажется, до сих пор не видела ничего вокруг.

– Привет! – сказал режиссер и улыбнулся жабьей улыбкой. Его кривой нос уполз в сторону.

Вероятно, это была какая-то особая форма приятия, потому что Марьяна Гурьева Тарасову безусловно нравилась. Федор понял это с первого взгляда.

– И тебе привет, – бросила та. – Всем вам большой привет, а я ушла!

Она круто развернулась и удалилась по коридору, возмущенно стуча каблучками. Мужчины проводили ее задумчивыми взглядами.

– Игорь Акимович, ты первый, – Тарасов указал на кабинет.

Однако почетный директор наотрез отказался заходить.

– Да я, собственно, просто мимо проходил, когда услышал, как они ссорятся. Невольно стал прислушиваться. Мне вовсе и не надо к Зубову. А вы идите, идите… Помощница Владислава Арсеньевича руку сломала, так что доступ к телу свободен.

Старик развернулся и двинулся в том же направлении, что и Марьяна Гурьева. Актриса уже скрылась, но у Федора создалось впечатление, будто Тройченко намерен ее догнать. Шел он поспешно, и его трость издавала зловещий стук.

– Пойдем, – предложил Тарасов Федору. – Раз уж пришел в театр, надо засветиться у главрежа, это обязательная процедура, как омовение рук перед обедом. Пусть уж он нас благословит, и тогда мы побродим по коридорам.

Он побарабанил по двери костяшками пальцев и, услышав приглашение войти, переступил порог. Федор шагнул в кабинет вслед за ним. За большим столом у окна сидел человек удивительной внешности. Его лысина, как карта мира материками, была покрыта старческими пятнами. «Весь в фоксах, – усмехнулся про себя Федор. – Как настоящий раритет». Лисьими пятнами или, на жаргоне коллекционеров и реставраторов, фоксами, назывались рыжеватые или бурые пятна на листах старой бумаги. «Люди тоже окисляются со временем», – решил Федор.

Впрочем, если бы не эта пятнистая лысина, Зубову никто не дал бы его лет. Когда он поднялся навстречу гостям, Федора поразила его подтянутая фигура. Да и вообще весь он дышал свежестью и силой. Здоровый цвет лица, ясные глаза, красивые руки…

– День добрый, Андрей, – поприветствовал режиссера Зубов. – Кого это ты мне сегодня привел?

Он говорил как людоед, ожидавший на завтрак очередного грибника.

– Федор Буколев, прошу любить и жаловать, – гундосым голосом ответил Тарасов. – Занимается антиквариатом.

– В основном книгами, – подсказал Федор и выдвинулся к столу, протянув руку для рукопожатия.

Зубов энергично пожал ее и в свою очередь сообщил:

– Владислав Арсеньевич Зубов, ответственный за весь этот… цирк. Нет, ну честное слово цирк. Приходит ко мне следователь с раннего утра, сует в нос старый журнал. Когда-то, много лет назад, актриса нашего театра носила, видите ли, браслет из листиков с изумрудами. А я теперь должен за него отчитываться!

– А следователю зачем этот браслет сдался? – прикинулся непонимающим Тарасов.

– Говорит, будто убитая Света Лесникова им интересовалась. Я что тут, по их мнению, слежу за бабскими побрякушками?

– А при чем здесь Марьяна Гурьева? – не отставал Тарасов, переминавшийся с ноги на ногу.

– Костюмерша донесла следователю, что видела браслет на руке Марьяны в день премьеры «Узницы короля». Ну, вот я ее и вызвал. А она, как водится, в крик! Бабы вечно кричат, как будто просто объяснить у них не получается. Или глотки у них приспособлены только для воплей? Не пойму.

– А что-нибудь новое известно об убийствах Светы и Ларисы?

– Ничего нового, – ответил Зубов. В его голосе слышались грохочущие интонации. Вероятно, со своей паствой он привык обходиться строго. – Ну, да ладно… Оставим эту тему. Скажите лучше, чем это наш театр привлек антиквара? Неужто нашли у нас какую-нибудь невероятную ценность и рассчитываете выторговать? Это было бы очень кстати.

– Владислав Арсеньевич, – с ухмылкой пояснил Тарасов, – мечтает купить новую люстру. Старая кажется ему несолидной.

– Мы с этой задачей уже справились, Андрюшенька, – удовлетворенно заявил Зубов. – Люстра куплена, старую недавно заменили. Нашелся добрый человек, театрал, умница. Да вы наверняка про него слышали – фамилия у него запоминающаяся: Сударев. По телевизору его то и дело показывают.

– Это который пишет книги «Как сделаться счастливым и богатым за пятнадцать минут?» – наморщил лоб Тарасов.

– Ага! Значит, слышал, – хохотнул Зубов. – Да кто про него не слышал! У него репутация и аудитория, как в свое время у Кашпировского.

Главреж поднялся со своего трона и, выйдя из-за стола, легкой поступью подошел к книжному шкафу. Из единственного окна с поднятыми жалюзи в кабинет лился солнечный свет, отфильтрованный листьями росшей снаружи липы.

– Вот, поглядите, оставил мне дарственную надпись, – Зубов достал с полки тяжелый том с золотым тиснением и, открыв его, прочитал вслух: «Человек с умом рожден для процветания». И ведь сам процветает, ничего не скажешь. Пентхаус в центре города, дом на Рублевке, новенький «Лексус»… Как тут не поверить в то, что он способен научить других привлекать удачу и деньги? Нет, он молодец, что и говорить… Кстати, обещал сегодня зайти. Если еще будете здесь, я вас познакомлю.

«Лесть, – подумал Федор. – Тонкий ручеек, подтачивающий стены крепости. Лучшее средство подружиться со звездой. Как дважды два».

– Он что, в актрису какую-нибудь влюбился? – неожиданно забыл о своей политкорректности Тарасов. – Це́лую люстру подарил ни с того ни с сего.

– Циник какой, – ухмыльнулся Зубов, дав Федору в руки книжку. Видимо, чтобы тот оценил ее с профессиональной точки зрения. – Если он в кого и влюбился, так это в нашего Валерьяныча.

– В каком это смысле? – удивился Тарасов.

– В том смысле, что реквизитор его где-то нарыл. Познакомился с ним случайно, а на следующий день привел ко мне, представил. Мы поговорили, я, как водится, пожаловался на материальные трудности, – Зубов снова хохотнул. – Сказал: вот, неделю назад у нас премьера прошла. Спектакль роскошный – «Узница короля», билеты до сих пор не достать, а люстра в зале такая убогая… В общем, намекнул. И этот святой человек мгновенно откликнулся! Я ему золотую контрамарку обещал. Судареву, я имею в виду. Каждую субботу два места в ложе. И на премьерные показы, само собой. Он, кроме люстры, собирается еще витрины нам обновить в фойе. И купить итальянские кофемашины для буфета. Находка, а не человек!

– Ну, спасибо Валерьянычу, – согласился Тарасов. – Кстати, Федор хотел взглянуть на театральные штучки-дрючки, которые у нас со старых времен остались. Вы не будете возражать?

– А чего возражать? – пожал плечами Зубов и благосклонно посмотрел на Федора. – Пусть наслаждается. Только профессионалу дано почувствовать прелесть старой вещи. А публика, она что? Глазеет, да и только. Смотрите, дорогой мой, сколько вашей душе угодно. Скажите Аделаиде Семеновне, что я разрешил. И вообще… Приходите, когда потребуется. Тарасов позаботится о постоянном пропуске. Скажи охраннику, Андрей, что я распорядился. Нашему театру нужна популярность, связи…

– Большое спасибо, – искренне поблагодарил Федор, возвращая книгу Сударева.

На обороте обложки была фотография гуру. Вернее, его лощеной морды, которая могла бы понравиться только женщинам. Наверняка и нравилась. Федор краем глаза видел телешоу с участием Сударева, и еще тогда подумал, что этот тип похож на холеного котищу, любимца семьи, который может безнаказанно таскать еду с хозяйских тарелок и драть когтями итальянский диван.

Распрощавшись с главным режиссером, доморощенные сыщики вывалились в коридор и, отойдя на несколько метров от кабинета, замедлили шаг.

– Браслет, – негромко сказал Федор. – Судя по всему, следователь Зимин был прав: вещь выплыла из прошлого. Возможно, он стоит целое состояние. Из-за него запросто могли убить. Как ты думаешь, эта Марьяна Гурьева пойдет на контакт?

– Ты же ее видел – пышет негодованием, – покачал головой Тарасов. – Уже сочинила легенду, что купила побрякушку в магазине. Но мы можем расспросить еще кое-кого. Пойдем со мной.

– Пойдем, – тотчас согласился Федор. – А куда?

– Сначала посмотрим на новую люстру. Из любопытства. Надо же быть в курсе событий.

С этими словами он рванул вперед, Федор за ним. Через некоторое время они оба оказались за кулисами. Здесь, скрестив руки на груди, стоял тощий старик, внимательно наблюдавший за бригадой техников, сновавших по сцене. Федор, проходя, случайно задел его локтем, и старик мгновенно схватил его за рукав слабой, но цепкой рукой.

– Глядите под ноги, молодежь! – приказал он высоким пронзительным голосом. – Меня тут поставили следить, чтобы никто не навернулся. А вы прямо бегом бежите. Ноги хотите переломать?

– Мы на новую люстру хотим посмотреть, – примирительно ответил Федор, притормозив.

Тарасов тоже остановился и хмуро поглядел на деда.

– И впрямь: люстру поменяли, а перед этим занавес. Мохеровый велюр, – с гордостью доложил тот. – Утяжелен свинцовой тесьмой. Директор в восторге, администратор в восторге, все в восторге. Только публике все равно. Им главное, чтобы артисты в спектаклях были заняты знаменитые.

– Еще одно местное привидение? – спросил Федор вполголоса, отойдя от деда на несколько шагов.

– Понятия не имею, я его никогда раньше не видел, – ответил Тарасов. – Или не замечал. Меня интересуют преимущественно молодые актрисы. В отличие от привидений их можно потрогать руками.

Рабочие на сцене суетились над каким-то оборудованием. Все они были чистенькие, словно актеры, исполняющие роли рабочих. Тарасов с Федором дальше не пошли, чтобы им не мешать.

– Да, люстра богатая, – посопев, заявил режиссер, покачавшись с пятки на носок.

– И что с того? – спросил Федор, обозревая пустой и полутемный зал.

Он никогда раньше не стоял на сцене, разве что в детстве, когда их школьный танцевальный кружок внезапно выехал на гастроли в соседний район. Тогда Федор очень боялся выступать. Но сейчас, на секундочку представив себя артистом, внезапно почувствовал прилив воодушевления и волнения. Адреналин ударил в сердце, и оно застучало быстрее.

– Как бы ты истратил лишние деньги? – отвлек его от переживаний Тарасов. – Если бы они у тебя были и тебе приспичило бы сделать доброе дело?

– Отдал бы какому-нибудь детскому дому, – неуверенно ответил Федор. – Я об этом как-то не думал.

– И дети в качестве благодарности обслюнявили бы тебя шоколадными губами. Никакой «золотой контрамарки», благосклонного главрежа, восхищенных актрис…

– Думаешь, здесь все-таки замешана женщина?

– Не блесну оригинальностью, если отвечу, что женщины замешаны всюду, где пахнет скандалом или убийством.

– Нам необходим источник информации, – заявил Федор, оглядываясь по сторонам. Рабочие перестали бегать и теперь орали друг на друга. – Не представляю, как тут можно что-нибудь выяснить.

Тарасов посмотрел на него снисходительно:

– Погоди еще немного, друг мой, и ты захлебнешься информацией. За кулисами экспрессии гораздо больше, чем в пьесах Шекспира. Пойдем.

– Куда? – тотчас заинтересовался Федор.

– В гримерный цех.

– Зачем это? – Федор изобразил бровями изумление.

– За информацией, – ответил на его вопрос режиссер.

Упругим шагом он двинулся к кулисе и уже набрал было скорость, как вдруг дед, мимо которого им снова пришлось пройти, внезапно протянул руку и теперь уже его, а не Федора схватил холодными паучьими пальцами.

– Да что вы цепляетесь? – возмутился Тарасов. – Я человек нервный и не люблю, когда меня щупают. Незнакомых людей принято окликать, уважаемый. Язык дан человеку не только для того, чтобы им крошки с бороды собирать.

Не обратив никакого внимания на эту тираду, старик каким-то надсадным голосом сказал:

– Вам тут записка, – и протянул сложенный квадратиком листок бумаги.

– Ну да? – удивился режиссер. – От кого?

– То мне неведомо, – с торжественной вредностью ответил старик.

– Как это – неведомо? – вмешался Федор. – Вам ведь ее кто-то дал. Кто-то заговорил с вами.

– Ить заговорил, но со спины.

Тарасов между тем развернул записку, пробежал ее глазами и передал Федору.

– Ну, вот. Я был прав. Информация сейчас полезет, как квашня из кастрюли.

«Почему Забеленская после двух убийств поспешно поменяла В.А.З. на Н.А.?» – было написано на листке аккуратными печатными буквами с сильным нажимом.

– Кто такая Забеленская? – нахмурился Федор.

– Ее зовут Анна, – мрачно ответил Тарасов и тяжело вздохнул. Судя по всему, с этой женщиной у него были связаны какие-то личные воспоминания. – Актриса. Хм, она-то тут при чем? Ну, В.А.З. – это, допустим, Владислав Арсеньевич Зубов, главный режиссер, с ним ты только что познакомился. А кто такой Н.А.?

– Наверняка Колька Актюбенко, – неожиданно подал голос старик, который только что смотрел вдаль невидящим взглядом, но тут вдруг оживился и даже хитро заулыбался. – Засранец засранцем, но у женского пола от него прямо лихорадка делается. Бог ему складную морду нарисовал, вот его на части-то и рвут.

– Жалко, что еще не до конца разорвали, – пробормотал Тарасов.

– Выходит, в записке сказано: «Почему Забеленская после двух убийств поспешно поменяла главного режиссера на Николая Актюбенко?» – задумчиво повторил Федор.

Тарасов толкнул его локтем в бок, глазами указав на деда. Не дело, мол, озвучивать содержание записки при посторонних.

– А что, дедуля, давно ты в театре? – спросил он вслух.

– С начала рабочего дня.

– А вообще?

– А вообще – кот в плаще, – недовольно ответил тот. – Если я тебе не по нраву, милости прошу к начальнику отдела кадров. Он тебе все разобъяснит про меня и про мою деятельность.

– Да вы не сердитесь! Как вас зовут? – догадался спросить Федор.

– Серафим Павлович, – с достоинством ответил старик.

– Серафим Павлович, так вы точно не знаете, кто записку передал? Хотя бы мужчина или женщина?

– Может, мужчина, – ответил старик глубокомысленно. – А может, и женщина. Кто их разберет? У меня глаз на затылке нету.

– Пойдем отсюда, – вполголоса потребовал Тарасов. – У нас дел полно.

Они оставили старика раздраженно жевать губами и выбрались обратно в коридор.

– Такие записки обычно передают сыщикам, – недовольно сказал Федор. – Главреж упоминал, что утром тут был следователь. Почему он записку не получил?

– Может, и получил, откуда ты знаешь? – бросил Тарасов через плечо. Потом вдруг резко остановился и повернулся к Федору лицом. – Мы только что вошли в театр. Тебя тут вообще никто в глаза не видел. Никто не мог знать, что мы расследуем убийства.

– А ты никому не проболтался? – с подозрением спросил Федор. – Например, похвастался по телефону…

– Чем же тут хвастаться? – прошипел Тарасов. – Две убитые девчонки приходили ко мне домой незадолго до своей смерти, обеим я пообещал роли. Участковый думает, что я монстр в человеческом обличье. И я буду об этом трезвонить всякому, кто поинтересуется моими делами?!

– А что у тебя было с Анной Забеленской? – погасил его возмущение Федор. Он буравил Тарасова глазами, глядя на него сверху вниз: все-таки разница в росте у них была значительная. – Она играла в твоих спектаклях?

– В одном, – коротко ответил режиссер и тут же сердито рявкнул: – Не знаю, почему мне передали эту записку. Может быть, как раз из-за того, что я под подозрением у следователя.

– Хорошо, мы поговорим о Забеленской, когда ты успокоишься.

– Я совершенно спокоен, – огрызнулся Тарасов, который уже сорвался с места и продолжил бег трусцой по коридору.

Они миновали странный закуток с высокой тумбой и корзинкой для мусора. «Вероятно, место для курения, – решил Федор, – раз рядом стоит огромный огнетушитель и виднеется кнопка пожарной сигнализации».

– Нам сюда, – скомандовал Тарасов, указав на три ступеньки, ведущие вниз, к большой железной двери. Ему хватило пары минут, чтобы взять себя в руки. По крайней мере, тон у него стал прежним. – Держись, старик, тут одни девки работают. Сейчас начнут тебя кадрить.

Когда приосанившийся Федор шагнул в большое помещение, скрывавшееся за дверью, улыбка его мигом прокисла. «Девки», о которых говорил Тарасов, все как одна оказались пенсионного возраста. Ну, или приближались к нему. Они наперебой поздоровались с гостями, и Тарасов сразу же принялся трепать языком, изо всех сил стараясь настроить присутствующих на веселый лад. Одна тетенька, державшая в руках подушечку с иголками, заметив, что Федор восхищенно оглядывается, спросила:

– Впервые за кулисами?

– У вас тут просто сказочно интересно, – вместо ответа воскликнул тот.

Всюду на полках стояли деревянные болванки с надетыми на них париками. Белыми, рыжими, черными, завитыми – такими и разэтакими. Стены в зеркалах, большие столы с прозрачными крышками, на которых лежали фены, расчески, щетки, стояли коробки с лаками для волос, спреями, муссами и гелями. Рядом находилось какое-то хитрое оборудование, виднелись ножницы, ленты, нитки с иголками, флаконы и резервуары с клеем, краски и кисти…

– Это наш главный постижёр, – по-хозяйски приобнял женщину подскочивший Тарасов. – Надежда Сергеевна.

Федор хотел подколоть его, заметив, что Тарасов поставил в театре только два спектакля, а ведет себя так, будто работает здесь лет двести.

– Постижёр? Я даже не знаю, что это за профессия, – со стыдом признался он.

– Мы создаем парики к спектаклям и ухаживаем за ними, – объяснила Надежда Сергеевна.

– Даже за лысыми? – засмеялся Федор.

– За лысыми тоже, хотя я их не люблю, – призналась женщина. – Не мои произведения. В Китае их делают. Так что доверия они у меня не вызывают.

И тут из-за ширмы, которая стояла чуть поодаль, неожиданно вышла невысокая девушка с глазами Золушки из старого фильма. Платье в крупный горох с широкой юбкой, светлые волосы, уложенные волнами, все делало ее похожей на героиню волшебной сказки. В руках она держала кисточку и палитру с гримом.

– Теть Надь, – громко сказала она, – а где у нас?..

Увидев мужчин, девушка замолчала на полуслове.

– Ах, ангел мой, Наташенька! – воскликнул Тарасов, раскинув руки. – Как же я рад тебя видеть. Дай я тебя поцелую!

– Не помню, Андрей, чтобы наши отношения зашли так далеко, – осадила его Наташенька.

С двух слов становилось ясно, что, несмотря на волшебный вид, девушка вполне способна за себя постоять.

– Так давай их поскорее туда заведем! – хохотнул Тарасов. – Федор, познакомься, это художник-гример Наталья Верескова.

Федор коротко поклонился и представился. Ему даже показалось, что к щекам прилила кровь. «Как бы мне не покраснеть, – пронеслось в его голове. – Совсем я, что ли, чокнулся? – Девчонка только из пеленок вылезла, а я засмущался, как гимназист».

– Что вы здесь делаете? Еще один спектакль будете ставить? – спросила Наташа у Тарасова.

– Не знаю, не знаю… И никто не знает! Наташенька, а можно пригласить тебя в буфет на чашечку кофе?

– Пойдемте лучше за ширму, я сама вам кофе сделаю. А то кофе из буфета можно пить только после котлет с чесноком. Когда язык онемел и вкуса совсем не чувствуешь.

– Говорят, новый меценат обещает купить итальянские кофемашины, – коварно заметил Федор.

Ему отчего-то немедленно захотелось узнать, как отосится Наталья Верескова к знаменитому Судареву.

– Пусть сначала купит, – отрезала та.

Федор ответом остался невероятно доволен. Не то чтобы гримерша ему безумно понравилась… С Мариной, например, она не шла ни в какое сравнение. И все же горела в ней какая-то искорка задора, которая Федору невероятно импонировала. Любовь любовью, а здорового, веселого флирта еще никто не отменял.

– Теть Надь, Люда, Вера! Вам кофе сделать? – громко спросила Наталья.

Все женщины, как одна, отказались.

– Деликатничают! – улыбнулась та, ведя Тарасова и Федора за собой. – Надеются, что я кого-нибудь из вас очарую. Хотят выдать меня замуж.

– Это они зря, – мгновенно заявил Тарасов, переходя на свой привычный тон. – Жениться после одной лишь чашки кофе можно только на богатой наследнице.

Федор вообще заметил, что Тарасова швыряет из одного состояния в другое. Сначала он изо всех сил расточал избыточную любезность каждому встречному, а потом вдруг неожиданно становился сам собой, и портил все дело. Впрочем, Наташа Верескова его шутку оценила, широко улыбнувшись.

– Садитесь, – предложила она, указывая на два вертящихся стула, обнаружившихся за ширмой. – Вот вам чашки с блюдцами, ложки и сахар.

Федор думал, что она сейчас достанет жестянку с растворимым кофе, но Наташа вытащила из тумбочки жесткий картонный пакет. Когда она раскрыла его, в ноздри ударил острый запах молотого кофе. Щедро насыпав порошок в чашки, Наташа залила его крутым кипятком из электрического чайника.

– А разве его не надо варить? – с подозрением спросил Тарасов. – Мне всегда казалось, что его ставят на плиту и доводят до кипения.

– Не волнуйся, все будет нормально, я пью такой кофе всю жизнь.

– Всю жизнь, – улыбнулся Федор и неожиданно для себя выдал: – Да вам же лет восемнадцать!

– Мне двадцать девять, – ответила Наташа, посмотрев на него в упор.

Села на стул прямо напротив и закинула ногу на ногу. Ее ступня в лакированной туфельке показалась Федору крошечной. Особенно по сравнению с его собственной огромной лыжей.

– Наташенька, скажи, свет мой, – снова завел Тарасов свою лисью песню, – ведь это ты гримировала Марьяну Гурьеву перед премьерой?

– А кто же, по-вашему? – удивилась девушка. – Конечно, я. Так и знала, что вам нужно что-то из меня выудить. Нет, никогда мне не выйти замуж.

– За режиссера по-любому не надо выходить, – предупредил ее Тарасов. – Режиссер, как торнадо: появился внезапно, закрутил все на своем пути, а через полчаса уже в ста километрах к югу. Так вот что я хотел узнать: видела ли ты браслет на Марьяниной руке?

– Еще один следопыт на мою голову! – Наташа покачала головой. – Следователь уже спрашивал. Видела я браслет, и даже очень хорошо его рассмотрела. А вам-то зачем он понадобился?

– Лучше не спрашивай, – нахмурился Тарасов, отхлебнув кофе. – Я у этого самого следователя главный подозреваемый. Мне, чтобы с ним беседы вести, нужно быть подкованным по всем статьям. Господи, как вкусно! – неожиданно восхитился он. – Никогда бы не подумал.

Кофе действительно оказался чудесным – в меру густым, в меру терпким. Федор сделал глоток и даже на секунду прикрыл глаза.

– Настоящие профессионалы, те, которые занимаются сбором кофе, никогда не держат его на огне, – поведала Наташа таким тоном, словно только что вернулась откуда-нибудь из Коста-Рики. – Кроме того, нужно уметь выбирать зерна. Я умею. У меня нюх, как у собаки Сулимова.

Тарасов и Федор изумленно переглянулись.

– Что это за диковинный зверь? – спросил режиссер.

– Ну, вы как дети. Собака Сулимова – это порода, выведенная в России. Гибрид шакала и собаки. Равных им по нюху просто нет, работают в аэропортах и в криминалистике.