Текст книги "Девчонки на войне"

Автор книги: Галина Маркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

7

Голос стрелка-радиста заставил Машу оглянуться.

– Товарищ командир, правый мотор горит!

Радист Ваня Соленов говорил спокойно, по-волжски напирая на звук «о», так, словно докладывал о чем-то обычном, и Маша сразу не поняла: говорит ли он об их самолете или о чьем-то другом? Но, взглянув еще раз, увидела тонкую полоску дыма, потянувшуюся за правым крылом.

– Штурман, мотор горит… – сказала Маша.

Я слышала доклад радиста, но в это время на перекрестии прицела моего пулемета показался «мессер», и я не ответила Маше. Я стреляла длинными очередями, забыв о том, что надо беречь патроны, что бой только начался, не думала о горящем моторе и о том, что каждую секунду Маша может крикнуть мне:

– Куда садиться?

Перед выходом на боевой курс мы договорились с Машей, что она скомандует мне, когда откроются люки на самолете командира эскадрильи. Самой мне прицеливаться некогда: со всех сторон шли в атаку истребители противника. Снова длинная очередь… За темным силуэтом Ме-109 потянулся хвост дыма, потом мелькнуло пламя, и он, «штопоря», пошел к земле.

«Неужели попала?! Может быть, и не я, сейчас ведут огонь все девчонки… Какая разница! – радовалась я, – Все-таки мы сбили одного!»

Я не могла заставить себя удержаться и стрелять короткими очередями, хотя чувствовала, как перегрелся ствол пулемета. Вот из-за киля хвоста показался нос истребителя, я быстро развернула пулемет на турели, истребитель распластался по всей черте прицела. «Хорошо, – думала я, – уж теперь-то я тебя достану…» Пальцы нажали шершавую гашетку, но пулемет молчал.

С каждой секундой «мессер» в прицеле становился все больше и больше, мои пальцы с силой давили на спуск, но безрезультатно… Может быть, просто осечка? В растерянности я заглянула в прорезь патронного ящика, там блестели гильзы патронов. Торопливо дернула ручку перезарядки, она шла туго, и я почти повисла на ней. Наконец-то! Но я уже не успела дать очередь, истребитель ушел вниз, а из-под капота левого мотора поползли язычки пламени. Какое-то время я завороженно смотрела на него, бросив пулемет.

– Люки! Люки! – услышала я голос Маши. – Что ты там мечтаешь!

Я не мечтала. Открыла люки, и тут смысл случившегося вдруг ясно представился мне: горели оба мотора…

Стало холодно, словно после стакана студеной воды. Бомбы еще в люках… Успеем ли?

– Ты видишь, Маша?

– Вижу… Стреляй.

Больше мы не говорили ни о чем. Мы сами еще не знали, что будем делать через пять – десять минут. Огонь на моторах словно отрезвил меня, теперь я стреляла короткими очередями, почти машинально отсчитывая расстояние по черточкам прицела: двести метров, сто пятьдесят… сто… Горел еще один истребитель, и я на мгновение оглянулась. Огонь гладкой струей срывался с крыльев и исчезал в клубах черного дыма. Успеем ли сбросить бомбы? Мне не терпелось поскорее сбросить их, словно освободиться от грозящей опасности, а другая опасность – горящий самолет – уходила из моего сознания.

Потом сбросила бомбы, когда услышала команду Маши, и снова кинулась к пулемету. Как в карусели, все вертелось перед глазами: сверкающие черточки трассирующих очередей, внезапно выскакивающие истребители сверху падали на строй, и на облачном сером небе ясно был виден огненный пунктир огня, земля внизу качалась и поднималась кверху, когда Маша глубоким креном удерживала самолет во время очередного взрыва зенитного снаряда, вспыхнувшего рядом.

Потом мой пулемет замолк. Напрасно я тянула ручку перезарядки: патронный ящик был пуст. Незакрепленный пулемет «ездил» по турели то вправо, то влево, но я не обращала на это внимания. Теперь он был бесполезен.

– Будем садиться? – с надеждой спросила я Машу. Мне очень не хотелось прыгать вниз с парашютом в такую «кашу», где запросто нас расстреляли бы еще до приземления. Может быть, успеем? Маша взглянула на высотомер, потом на горящие моторы.

– Садиться. Приготовься и давай площадку.

Лицо у нее строгое и озабоченное. Во взгляде темных глаз – решимость и готовность. Нет и следа от той Маши-непоседы, которую я знала вот уже два года. Над нами мелькнули самолеты эскадрильи. Потом мы потеряли их из виду, только рядом вдруг оказалась машина Тони Скобликовой.

– Уходи! Уходи! – махнула ей рукой Маша.

Нам видно лицо Тони, Она успокаивающе кивнула головой, потом с креном ушла в сторону и исчезла внизу.

Почти тотчас над левым крылом у нас «повис» Ме-109. Маша попыталась уйти вниз, но он, как привязанный, следовал за нами, разглядывая и что-то показывая нам.

– Вот гад! Добивать сейчас будет, – зло бросила Маша и толчком отдала штурвал от себя: самолет вошел в пике. Но мы не могли сильно терять высоту: неизвестно, как долго придется искать место для посадки.

Истребитель немного отстал, перевернулся через крыло и снова пристроился почти рядом: видно, решил не тратить много патронов и расстрелять нас с одной очереди. Я в растерянности смотрела то на Машу, то на зловещие черные кресты. Потом неожиданно мой взгляд упал на ракетницу в «гнезде», на полу кабины. В одно мгновение я выхватила ее и, просунув в прорезь рядом со стволом пулемета, выстрелила навстречу «мессеру».

Огненный шар разорвался прямо перед ним, самолет как-то нервно дернулся и круто взмыл вверх.

– Машенька, – крикнула я, – ушел! Испугался! Подумал, наверно, что оружие какое-то новое!

Ракетница все еще дымила у меня в руках, и я торопливо всовывала новую ракету. Вдруг «мессер» вернется? Но его нигде не видно. Маша выровняла самолет из крена. Огонь уже затягивало в кабину, запах горящего бензина забивал дыхание. Теперь мы смотрели только вперед, приглядывая – хоть маленький – клочок ровного поля, где бы могли приземлиться.

– Смотри, смотри, – торопила меня Маша. – Надо садиться немедленно! Мы и так долго испытываем судьбу.

Сбросив на пол кабины парашют, я вглядывалась в мелькающую внизу землю: овраг, кустарник, пригорок. Наконец, справа показался небольшой пятачок скошенного луга. Аэродром? Но я не помнила, чтобы здесь был аэродром. Может быть, только посадочная площадка? Нам подходила и она, ведь мы садились на фюзеляж, самолет было уже не спасти, и незачем выпускать шасси. Все лучше, чем в поле…

– Справа площадка, садись!

Почти над землей Маша ввела самолет в разворот, и вот уже зеленый кружок луга стремительно бежал навстречу нам.

– Фонарь не сбрасывай, огонь перекинется в кабину, – услышала я тревожный голос Маши. – На посадке придержи меня… Вылезать будем через лючок… Фонарь может заклинить при ударе…

Астролючок чуть поменьше обычной оконной форточки. Я открыла его и придерживала рукой. Потом мои действия стали почти машинальными, но они в тот момент словно высветлены каждой секундой, приближавшей нас к земле… «Поставить пулемет на крепление – при посадке он может сорваться и стукнуть в спину… Расстегнуть замки у парашюта Маши – на земле будет поздно возиться с ними…» Только замок на левом бедре я не могла достать и оставила его закрытым, чтобы не мешать Маше на посадке. «Так, сделано… – быстро подсказывала мысль. – Теперь отсоединить шлемофоны – длинный шнур может захлестнуть, и не выберешься… Следить за люком, чтобы не захлопнулся… Держать Машу за лямки парашюта, не то ударит-ся головой о приборную доску…»

Самолет необычно низко летел над землей. Казалось, что мы уже давно должны коснуться земли, а толчка все не было и не было… Маша выключила моторы и тянула ручку пожарного крана. «Молодец, – мелькнула мысль. – Не забыла…»

Скрежет металла о землю, раздираемую огромным телом самолета… треск и грохот закрученных лопастей винтов, бьющих в последнем усилии, взорвавшийся огонь, закрывший все вокруг…

Потом все стихло. Слышно было лишь шипенье горящего металла. Мы замерли на мгновение. Кажется, целы…

– Быстрей! – крикнула Маша.

В кабине темно от дыма. Через несколько секунд я почувствовала, что задыхаюсь. Задержала дыхание, пошарила руками по бронеспинке и наткнулась на ноги Маши. Она еще не выбралась, наверное, зацепилась за что-то или не пролезала в лючок… «Скоро ли? Долго ли я смогу не дышать?» Минуту, не больше, это я знала. Иногда, шутки ради, мы устраивали состязание: кто дольше выдержит? Больше минуты у меня никогда не получалось… Ну, что там случилось?

Скорей, скорей! Обхватив руками ноги Маши, я подталкивала ее вверх… Еще усилие, и моя голова и плечи, почти следом за Машей, высунулись из лючка. В одно мгновение я вылетела из него: меня рывком, словно пробку, выхватили руки Маши и Вани Соленова.

– Бежим быстрее!

Мы отбежали в сторону. За спиной прогрохотал взрыв, слышен был треск рвущихся снарядов.

– Центральный бензобак взорвался, – тяжело дыша, сказала Маша. – И патроны сейчас стрелять начнут, у меня на пулеметах ведь почти целый боекомплект…

Мы взобрались вверх по железнодорожной насыпи и в изнеможении опустились на поросшие травой шпалы. Метрах в двадцати от нас, внизу, распластав крылья, лежал наш самолет, Пламя огромным костром поднималось к небу. Из огня вдруг вылетела ракета и с воем закружила по земле. Мы молчали, равнодушно и устало глядя, как пламя пожирало остатки машины. В голове никаких мыслей, только шум и звон.

– Хорошо сели… – рассеянно заметила Маша, – еще немного – и врезались бы в насыпь!..

Да, от самолета до насыпи несколько десятков метров. Не рассчитай Маша точно посадку, быть бы нам уже в «мире ином»…

– Забыла прицел вытащить… – вдруг вспомнила я, – успела бы…

Маша в недоумении смотрела на меня.

– С ума сошла… Какой прицел?

– Мой, для бомбометания. Галина Михайловна говорила: дорого стоит. Пока я ждала, когда ты вылезешь, могла бы отсоединить его и взять.

Инженер по вооружению полка Галина Волова действительно говорила что-то подобное, но почему мне пришло это в голову в тот миг? Разве у нас была просто «вынужденная» посадка? Не знаю, но мне стало ужасно жаль сгоревший прицел.

Маша пожала плечами и отвернулась, словно услышала бессмыслицу, о которой не стоило даже говорить.

Напряжение первых минут постепенно проходило, и мы начали разглядывать друг друга. Лицо Маши в пятнах копоти; клочья разорванного комбинезона едва прикрывали ее ноги.

– Соленчик, что с тобой? – спохватилась Маша, увидев, что Ваня прижал ладонь к плечу, – Ты ранен?

– A-а, так, царапнуло…

Своего стрелка-радиста мы звали «Ванечка» или «Соленчик». Да и по-другому просто немыслимо его назвать. Он небольшого роста, даже ниже Маши, голубые глаза в светлых, выгоревших ресницах смотрели всегда застенчиво и робко, говорил Ваня медленно, чуть запинаясь, и всегда неудержимо краснел.

– Давай перевяжу. – Маша потянулась к нему, расправляя носовой платок.

– Не надо… – слабо запротестовал Ваня. – Так пройдет, – Даже под слоем сажи видно было, как пунцовый румянец заливал щеки Вани.

– Вот еще! Ты что это командиру не подчиняешься? – Маша туго затянула его плечо. – Это ты с нашим доктором спорить будешь, а со мной – не выйдет. Вон, смотри, «рама» появилась, нас, видно, приметила. Еще бомбить начнет.

Действительно, в небе над нами висела «рама» – Фокке-Вульф – 189, спокойно делая круг за кругом над площадкой.

– Это она не нас высматривает, – сказал Ваня, – вот это, наверно.

Мы огляделись вокруг и заметили по сторонам луга кое-как замаскированные самолеты. Но не настоящие боевые машины, а грубо сколоченные из досок и бревен макеты.

– Ложный аэродром, – добавил Ваня, – вот куда мы приземлились. Поэтому и «рама» висит, высматривает. Вдобавок наш самолет тут сел, вот они и думают, что тут настоящий аэродром.

– Ваня прав, – сказала Маша. – Пора уходить отсюда, а то еще бомбить прилетят, и нам ненароком достанется.

Мы поднялись и, бросив прощальный взгляд на догорающие обломки машины, медленно зашагали по шпалам. Кругом тихо и безлюдно. Покрытые ржавчиной рельсы терялись в густой траве, свежие воронки от авиабомб чернели по сторонам насыпи.

– Ну, штурман, – обратилась ко мне Маша, – давай-ка курс, куда нам идти.

– Аэродром тут должен быть километрах в десяти, – прикинула я на карте, – туда и надо идти. Оттуда и в полк можно сообщить, что мы целы.

Уже затемно мы вышли к аэродрому. На краю летного поля, как-то отдельно от других самолетов, стояли две машины Пе-2.

– Может быть, это наши? – нерешительно сказала Маша. – Давайте подойдем.

Невдалеке от самолетов мы остановились и прислушались. Слышен был тихий говор, потом неожиданно раздалось громко:

– Тоше ужин не давать, она свой бортпаек давно съела!

Это голос Кати Федотовой. Неунывающий голос, такой родной, что у меня вдруг гулко застучало сердце.

– Вот идолы, – прерывающимся от волнения голосом, тихо шепнула Маша, – обжоры ненасытные… Уже едят…

Мы незаметно подошли и в изнеможении повалились в тесный кружок под изумленное и радостное «О-о-о!»

Потом мы лежали рядом, все три экипажа, под крылом самолета. Тишина нарушалась лишь легким гулом пролетающих над нами ночных бомбардировщиков По-2. Изредка, когда заходили на посадку, они помигивали бортовыми огнями. Среди высыпавших звезд они – как беспокойные красные и зеленые светлячки в этом тревожном небе.

Спину и плечи ломило от усталости, запах горелого бензина пропитал все: одежду, руки, волосы, и от этого запаха подкатывала к горлу тошнота. Хотелось выбросить из памяти все, что произошло в тот день: бой, огонь, посадку. Но события навязчиво ползли в сознание, проворачиваясь в памяти, как фильм в замедленной съемке. Вдруг всплывал «мессер», подкравшийся из-за киля и полоснувший очередью по мотору, и я чувствовала дрожь моего пулемета, то вспоминались крылья с черными крестами над головой, то ракета, вертящаяся юлой вокруг горящих обломков…

Голова скатилась с парашюта, и я прижалась лицом к земле. Покрытая росой трава холодила лоб, пахло чем-то давно знакомым: то ли ромашкой, то ли мятой… «Страшная война, – пришла мысль, – страшная… Сегодня всех нас уже могло не быть… всех, кто лежит сейчас рядом со мной. А все равно воевать надо; если не мы, так кто же? Это Женя нас сегодня вывела из пекла, хороший у нас комэск…»

– Женя беспокоится теперь… – услышала я тихий голос Кати и приглушенный вздох. – Не спит она, наверно.

– Завтра на рассвете вылетим и дома будем, – ответила ей Тоня Скобликова. – Уже скоро, ночи теперь короткие…

8

Впервые за время боевых действий эскадрилья не пронеслась, как обычно, над аэродромом на небольшой высоте, возвещая об успешном вылете… И моторы гудели надрывно и тревожно. Не было привычной четкости и точности при заходе на посадку. Приземлившись, рулили к стоянкам медленно, точно стараясь оттянуть тревожные расспросы встречающих.

Женя приземлилась последней. «Лучше бы и я не вернулась сегодня, чем сейчас смотреть всем в глаза… – думала она, заруливая самолет к своему капониру, – Хоть беги куда-нибудь…»

– Ну, докладывай, – хмуро сказал командир полка, когда Женя подошла к командному пункту. – Что произошло? Где остальные экипажи?

Женя, сдерживая волнение, точно и кратко доложила о полете. Она не упомянула лишь о четырех сбитых «мессерах», чтобы командир не подумал, что она хочет сгладить как-то горечь потери четырех экипажей.

– Куда ушли подбитые самолеты? Место приземления заметили?

– Из самолета Долиной никто не выпрыгнул, место посадки остальных «засекли» приблизительно. Они ушли в сторону от нашего курса.

Командир молчал, разглядывая носки своих сапог, и изредка подергивал шеей. Потом, взглянув исподлобья на Женю, сказал:

– Что ж, Евгения Дмитриевна, ты действовала в воздушном бою так же, как решал бы эту задачу и я… Я не виню тебя… А потери… Сама же любишь говорить, что не на танцы прилетели: на войну. Вылет на вылет не приходится. В строю как держались?

– Все шли отлично, товарищ командир.

– Вот поэтому и выиграли вы бой. Я считаю, что выиграли сами, без помощи наших истребителей.

– Мы сбили четыре «мессера», – добавила Женя. – А летчики, я думаю, справятся с посадкой, если даже в поле придется сажать машины.

– Будем надеяться…

До сумерек никто не уходил с аэродрома. Ждали, строили вероятные и невероятные предположения. Экипажи не возвратились…

* * *

Ночь прошла в тревожном ожидании: вдруг раздастся телефонный звонок, сообщающий о найденных самолетах. Но звонили по другим делам, а о пропавших экипажах ничего не было известно. На рассвете Женя отправилась на аэродром. Тихо шла вдоль стоянки, выслушивала рапорты механиков и так же медленно брела дальше. Около пустого капонира, где всегда стоял самолет Кати Федотовой, сидел, обхватив голову руками, техник Андрей Иванович Наливайко. Обычно, подготавливая самолет к вылету, он весело приговаривал: «Та ты ж моя красавица! Та вона ж любить чистоту та заботу!»

Машина у него была всегда в идеальном порядке, а на носу кабины он нарисовал летящую ласточку. Теперь он только хмуро поприветствовал Женю.

Рядом другой капонир, тоже пустой, а дальше еще…

– Не вздыхай так тяжело, – услышала Женя голос Клавы Фомичевой, своего заместителя. – Сама тревожусь, но чувствую: вернутся девчонки, и все тут! – Шагая рядом с Женей, Клава продолжала: – Хорошо вчера держались! Ты только подумай: сбили четыре истребителя, И помощи никакой, сами справились.

Женя, заложив руки за спину, остановилась у пустого капонира:

– Хорошо тебе говорить. Вот станешь командиром эскадрильи, узнаешь. Сама начнешь самоедством заниматься. И то, кажется, не успела и другое…

– А ты, Женя, здорово вчера вела строй. Я б, наверно, не выдержала – прибавила скорость.

Подошли к краю стоянки. У последнего капонира Женя, примяв папиросу, закурила.

– Выдержала, когда бы знала, что за тобой еще восемь самолетов. А прибавила бы – не вернулся б никто. Дело не в том, чтобы поскорее уйти, а в том, чтоб все были вот! – Женя сжала кулак, – Тогда и защищаться легче. На большой скорости не удержаться в строю подбитым самолетам, они отстанут и будут верной добычей «мессеров». Кажется, все просто, а знала бы ты, как это тяжело и сложно!

Над краем аэродрома, там, где начиналась железнодорожная насыпь, показался блестящий ломтик солнца. Женя прислушалась: где-то на подходе к аэродрому летел самолет. Легкий пульсирующий звук приближался с каждой секундой.

– Кто это летит так рано? – Клава тоже прислушалась. – Женя, послушай, ведь это определенно «пешка»!

Звук самолета слышался совсем ясно, и Клава бросилась бежать к выложенному стартовому полотнищу.

– Да погоди ты, Клава! – крикнула Женя. – Ну куда помчалась! Отсюда увидим, кто прилетел.

Над крышей командного пункта показался Пе-2. Самолет прошел над стартом совсем низко, плавно развернулся, и Женя отчетливо увидела на фюзеляже номер. Четырнадцатый! А на кабине – летящая ласточка.

– Женя! Катя прилетела!

– Вижу! Ишь, истребитель какой появился, фокусы над аэродромом показывает. – Женя старалась скрыть свое волнение под напускной ворчливостью. – Ну… я вот тебе… – Она погрозила пальцем.

Самолет сел и, быстро развернувшись, порулил к стоянке. От капонира, размазывая слезы на смуглом лице, бежал напрямик через взлетную полосу к рулящему самолету Андрей Наливайко.

– Андрей Иванович, нельзя же так…

Он не слышал слов Жени. Он бежал и видел только свою «ласточку» и озорные глаза Катюши Федотовой.

Остановились лопасти винтов. Хлопнул люк, полетел вниз на землю парашют. Легко выпрыгнула, едва коснувшись подножки, штурман Клара Дубкова. Девушки удивленно глядели на сбежавшийся аэродромный народ:

– Вы чего это так переполошились?

– Да ведь думали, что вас сбили!

– Ну да, сбили! Били, да не добили, не так просто! На самолете повреждение было, вот и сели на истребительный аэродром.

– Как бы не так – сбили! – Из верхнего люка второй кабины показалась голова стрелка-радиста Тоши. – Мы еще повоюем!

Увидев подошедшую Женю, Катя доложила:

– Товарищ командир! Экипаж самолета номер четырнадцать задание выполнил! Из-за пробоин в бензобаках пришлось садиться на первый попавшийся аэродром. Сели нормально.

– Это я уже вижу. А другие экипажи? Не видели, что с ними?

– Все в порядке, комэск! Скобликова сейчас будет здесь, мы почти вместе сели. И Долина…

– Маша жива?!

– Живы, живы, комэск! Все живы.

– Да вот, Тоня заходит на посадку!

– Кто же вам машину ремонтировал?

– Сами, товарищ комэск. – Катя потупилась. – Такие вещи, конечно, делать не полагалось, но… Не сидеть же нам! Сделали деревянные заглушки и всунули их в пробоины.

– И с такими заглушками ты нам сейчас здесь бреющий полет демонстрировала? Ох, доберусь я до вас!

Женя легонько хлопнула ее по затылку. Все рассмеялись. Потом, как по команде, повернулись в сторону железнодорожной насыпи: на посадку заходила еще одна «пешка».

Теперь уже все бросились бежать через полосу к приземлившейся машине. Из кабины спрыгнули Тоня и Маша со своими экипажами.

– Ну и «галогены»… – тихо сказала Женя. – Как же ты их всех втиснула? – повернулась Женя к Тоне.

– В тесноте, да не в обиде. Не бросать же их одних. Долетели потихоньку.

– А парашюты у всех были? – Женя строго посмотрела на обнявшихся подружек.

– Мы свои не надевали. – Тоня засмеялась. – У Маши-то парашюты сгорели, вот мы и решили лететь на равных.

– А если бы «мессеры»?

– Ушли бы на «бреющем»…

– Со-оба-ки… – протянула, улыбаясь, Женя. – Вот со-баки… – Она вздохнула глубоко и облегченно.

И занимавшийся день показался ей таким светлым и радостным, словно сулил не следующий бой, а покой и безмятежность.

«Ну, Женька, и счастливая же ты… Подумать только! Все вернулись! Дорогие мои девчонки… умницы вы мои!..»

Волна нежности нахлынула в сердце, но Женя, погасив улыбку, растягивающую непроизвольно рот, сдержанно сказала:

– Ну ладно, если машины успеют отремонтировать, пойдете в боевой расчет, не успеют – отдыхать.

– Та мы ж тут скоренько, – подал голое Наливайко.

– А что нам отдыхать, – тряхнула Катя головой, – мы хоть сейчас готовы.

Женя кивнула и медленно пошла к дальнему краю аэродрома. Она шла, как всегда, заложив руки за спину, чуть сутулясь, опустив голову. Мы заметили, как Женя сняла пилотку и вытерла ею лицо.

– Хорошая у нас комэска… – сказала Маша, насупив черные ниточки бровей. – Пусть побудет одна.

* * *

Женя вышла к дороге, накатанной вдоль старого, заброшенного сада, по-утреннему пустынной, с прибитой ночной росой пылью. Стала, опершись о шершавый ствол дерева. Отсюда хорошо был виден весь аэродром. Суетились около самолетов механики и мотористы, вдоль полосы бежала полуторка-стартер для запуска моторов, из-за дальних хат станицы шел строй девушек. Сквозь негустую еще, блестящую листву дерева синело небо, такое высокое и прозрачное.

Она стояла и слушала, как легкий утренний ветер пробегал по верхушкам деревьев, пропадал вдалеке, и снова наступила мягкая тишина утра. От станицы потянуло кизячным дымком. «Вишня скоро поспеет… – подумала Женя, разглядывая рассыпанные среди листвы ягоды. – Уже краснеет…»

Издалека послышался приглушенный звук заработавшего мотора. Он то замирал на мгновение, то снова нарастал мощно и грозно. «Пора мне. Скоро могут дать боевую задачу».

…К вечеру возвратился и экипаж Оли Шолоховой; она была ранена, но сумела посадить горящую машину и спасти экипаж.

* * *

Через несколько дней в штаб полка пришел информационный бюллетень боевых действий авиации. В бюллетене сообщалось: эскадрилья Пе-2 под командованием Е. Д. Тимофеевой при выполнении провождения сумела провести воздушный бой с группой истребителей противника. В бою экипажи эскадрильи сбили четыре Ме-109, потеряв при этом только два своих самолета. Этот опыт говорит о том, что наши бомбардировщики, при хорошем строе и четкой обороне, могут выполнять боевое задание без прикрытия истребителей сопровождения и побеждать, даже если противник превосходит их в количестве самолетов.

Начиналось лето сорок третьего…