Текст книги "Обжигающая страсть"

Автор книги: Галина Гилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Он пообещал ей нарисовать сотню ее портретов, пока ему не удастся самым достойным образом передать цвет ее глаз и блеск волос. И совсем уж счастьем для него стала бы возможность перенести на холст ее запах, запах прекрасной женщины…

Он все шептал и шептал ей что-то на ухо, прижимая ее к своей груди, как вдруг – Лолита даже сейчас содрогнулась от отвращения – как вдруг кто-то из этих недоносков-рокеров самым наглым образом тисканул ее за ягодицу, приложившись на всю ширину своей ладони. От неожиданности она тогда вскрикнула и резко обернулась, уставившись на пьяно смеющуюся морду наглеца.

Амельянюк тут же разжал объятия, подошел вплотную к тому рокеру и, ни слова не говоря, носком ботинка (а ботинки были «горные», на толстой ребристой подошве) сильно ударил его куда-то в область колена, а когда рокер взвыл от боли и ярости, прямым ударом в нос свалил парня с ног. У бедняги сразу пошла кровь, он вскочил, но тут же получил боковой удар в ухо и ногой – в живот. От боли и неожиданности рокер согнулся, и это движение стало его самой большой ошибкой – Амельянюк схватил его за волосы и стал неистово лупить коленом в лицо. Сколько раз он успел ударить и с какой силой – неизвестно, но когда их наконец растащили, парень был уже без сознания, а его черная майка и кожаная куртка сверкали в лучах цветомузыки мокрыми пятнами крови.

Лолита нервно хрустнула костяшками пальцев, вспоминая, с каким участием и чувством благодарности бросилась она тогда к Амельянюку, как пыталась своим платком забинтовать его разбитые костяшки пальцев на правой руке, как лепетала слова признательности и наконец услышала в ответ самое тривиальное: «Наибольшим утешением мне, мадам, может стать лишь известие о том, что вы не покинете меня одного в эту ночь».

Странно, но тогда она не обиделась и не оскорбилась. Конечно, остаться с ним в тот момент она даже и подумать не могла.

Но очень скоро события повернулись так, что она стала принадлежать Амельянюку безраздельно, и даже перебралась в конуру, которую он за копейки снимал у какой-то бабушки, и прожила там несколько месяцев. Вести Петра в свой дом, в дом Парксов, было делом абсолютно и категорически безнадежным.

За эти-то проклятые месяцы она и поняла, что он за человек.

Она увидела грубость и неотесанность.

Она увидела леность и убогость.

Она увидела похоть и пьянство.

Почему же она не бросила его сразу же, тем более, что никакие узы их не связывали? Наверное, многие женщины бьются над подобными вопросами, не находя сколько-нибудь логичных ответов. Ведь было и счастье, пусть, как кажется теперь, и призрачное, но счастье – нежность, ласка, забота, мужская теплота… Нужно, наверное, время, чтобы понять: все это возможно и с другим, но намного лучшим. Нужно, наверное, чтобы жажда счастья, присущая многим, если не всем, женщинам, была, наконец, побеждена реальностью, грубой прозой жизни.

Ощущение счастья подтачивалось изо дня в день, ослабевало и умирало, но все еще теплилось в душе Лолиты вплоть до того рокового дня, когда все тем же прямым ударом в лицо в нокаут была отправлена уже сама она, Лолита, заподозренная в какой-то там неверности. Она упала тогда, отлетев по скользкому полу ресторана метра на три, под взглядом множества глаз и услышала смех. И громче всех ржал именно он, Амельянюк.

В ту же секунду Лолита поняла, как сильно она ненавидит его, и, поднявшись и убедившись, что с лицом все более или менее в порядке, она забрала свою сумочку и ушла. Ушла совсем и навсегда, чтобы вычеркнуть его из памяти.

Забыть, к сожалению, оказалось не так легко, хотя она твердо знала, что никогда его не любила. Просто теперь Лолита его ненавидела. Ненавидела от всего сердца, и эту ненависть, сколь ни странным может это показаться, притупило только знакомство с Макаром, а погасила только связь со Степаном Николаевичем.

Лолита просто забыла Амельянюка.

И вот теперь он вдруг объявился вновь…

Когда утром он пришел в ее офис и секретарь доложила по селектору о посетителе, Лолита даже не сразу вспомнила, где слышала это имя. А когда вспомнила, было уже слишком поздно – он стоял перед ней в ее кабинете.

Она попробовала его выгнать, но он был такой корректный и вежливый, такой обходительный и смиренный, что девушка сдалась: он просидел у нее в офисе целый день, болтая о том, о сем и послушно замолкая, когда она была чем-либо занята.

Он рассказывал о своей жизни без нее, о том, как уехал в Петербург, чтобы пожить немного там и отдохнуть от Москвы, что у него «пошла» работа, и уже удалось продать несколько хороших вещей, что он решил съездить на юг, к солнцу, набраться красок и впечатлений и т. д. Он нес всякую чепуху, но ни разу не заговорил о тех днях, когда они были вместе. Наверное, именно поэтому Лолита его не только не выгнала, но и пригласила к себе на ранний ужин и даже записала его питерский адрес.

В общем, все было бы прекрасно, если бы только у нее не было Кравцовых! Именно в этот день ее захотел срочно увидеть Макар. Именно в этот вечер они спланировали встречу со Степаном. И именно в эти мгновения, хотя ни старший, ни младший из Кравцовых ни о чем не догадывались, Лолита чувствовала себя хуже всего.

Как будто она уже испытывала это. Как будто входила второй раз в одну и ту же воду.

Как будто чувствовала чисто физически упрек, и невозможно было понять только одного – откуда, от кого он исходит.

Что-то нехорошее и опасное возвращается, казалось девушке, в ее жизнь…

И это оказалось правдой: когда Лолита уснула, они приснились ей все вместе – Кравцовы и Амельянюк. Они втроем стояли перед ней на коленях, умоляя сделать выбор, а она стояла перед ними абсолютно обнаженная и задумчивая, не в силах решиться ни на один из вариантов.

Но, что хуже всего, во сне они были не одни: за спиной стоящих на коленях мужчин возвышалась, положив руки им на плечи, все та же знакомая черная тень. Без лица.

А ведь Лолита так надеялась, что страшный призрак исчез из ее снов навсегда…

Степан Николаевич в эту ночь тоже долго не мог уснуть.

С женой у них получилось все великолепно. Он чувствовал себя молодым, сильным. Он бросался на Светлану мощно и страстно, как раньше, и получая абсолютно адекватную реакцию в ответ.

Но когда жена уснула, засопев на своей половине кровати, мысли улетели к Лолите, лишив его сна.

Он даже встал и тихонько прошел в кабинет, чтобы перелистать книгу, которую ему дала сегодня Паркс, в поисках записки или хотя бы какого-нибудь намека на объяснение, но, не найдя ничего, вернулся к жене под одеяло.

Странно, конечно, но, ворочаясь с боку на бок рядом со спокойно спящей удовлетворенной женой, больше всего Кравцова раздражало видение – Лолита всю ночь наслаждается страстью в объятиях этого волосатого художника прямо в своей спальне. Даже мысли о том, что Амельянюк остался у Литы, Степан Николаевич вынести не мог. А картина, которая возникала периодически у него в голове, была так естественна, что Кравцов скрипел зубами от бессильной ярости…

Амельянюку в эту ночь, между тем, тоже было не до сна – отправившись от Лолиты в казино, он засиделся там до закрытия, спустив половину из заработанных в последнее время и взятых в дорогу долларов…

И только Макар спал спокойно, сном ребенка, подложив руку под голову и свернувшись калачиком. Ему снилась дорога, открытый люк джипа, музыка и Лолита. Она сидела рядом с ним, ветер развевал ее волосы, а она смотрела на него и смеялась. Нежно и ласково…

Макар во сне улыбался.

Утром Степан Николаевич по привычке поехал в Думу, но не смог высидеть в кабинете и часа и начал разыскивать Лолиту. Ее домашний телефон не отвечал, и Кравцов отправился в ее офис, забыв даже об элементарных правилах конспирации, – на служебной «Волге».

Он влетел в приемную, как тайфун, ошеломив секретаршу, которая с криком «Госпожа Паркс занята!» вбежала в кабинет Лолиты уже после того, как туда ворвался Кравцов.

– Ничего, Вероника, все нормально. Спасибо… – Лолита успела подавить удивление и добавила почти спокойно: – Да, и постарайся, чтобы нам никто не помешал.

– Конечно, не беспокойтесь, – секретарша еще раз обиженно взглянула на Кравцова и вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

– Степан, ты так неожиданно…

– Да, Лита, я знаю. Но не мог иначе… Мне надо с тобой поговорить.

Лолита указала Кравцову на низкий мягкий диван, стоявший в углу кабинета, и сама опустилась рядом.

– Лита, как ты красива… – протянул Кравцов, не в силах сдержать восхищения.

Девушка действительно была прекрасна – строгий темный костюм с «гольфом» телесного цвета сидел на ней превосходно, мягко подчеркивая нежную грудь, тонкую талию и великолепные бедра. Когда она села, глазам Кравцова открылись чудесные колени, плотно обтянутые чуть заметными тоненькими чулками. Волосы были уложены набок и тяжелой волной спадали на одно плечо, открывая взору великолепную шею и маленькое ушко.

– Ты просто прелесть, Лита…

Вместо ответа девушка улыбнулась и поцеловала Степана в щеку, тут же аккуратно вытерев след от помады.

– Ты пришел, чтобы напомнить мне об этом? – с улыбкой спросила она.

– Нет, мне действительно надо с тобой серьезно поговорить… – Кравцов на секунду умолк, как бы собираясь с силами, но тут же резко открыл свой дипломат, извлек оттуда какой-то сверточек и, протянув его девушке, решительно заговорил: – Спасибо за книгу, конечно. Но я хотел бы знать, что все это значит?

Лолита молчала, и в голосе Степана послышалась уже чуть ли не угроза:

– Кто этот человек? Ты мне ответишь или нет?

Девушка вскинула на Кравцова глаза и судорожно вздохнула, как будто собираясь ответить резко и грубо, но, видимо, подавила в себе раздражение и ответила тихо и спокойно:

– Я была с Петром в тот вечер, когда умер Ральф… Мы подружились с ним на какой-то вечеринке и… ну, в общем, можно сказать полюбили друг друга. Мы с Ральфом только вернулись из Парижа. Сам понимаешь, друзей в Москве не слишком много… В общем, мы с Петром сошлись.

Она прошла к столу, достала из сумочки сигареты и вернулась к дивану. Кравцов вытащил зажигалку, дал прикурить девушке и закурил сам, чувствуя, что начинает волноваться все больше.

– Мы встречались довольно часто. Но, сам понимаешь, между нами ничего такого не было, а встречались мы не на нашей территории. Обычно он провожал меня домой, до самого подъезда. В тот вечер мы приехали на такси… Мы вышли, машина уехала… Ты же знаешь нашу улицу – она такая пустынная после часа ночи, а двор еще более тихий… Словом, он начал обнимать и целовать меня… Я не знала, что Ральф смотрит на нас из окна квартиры…

Она нервно погасила сигарету в пепельнице, не докурив даже до половины.

– Когда я вошла в квартиру, родители уже спали, а Ральф пришел в мою комнату страшно злой. Он кричал: «Ты позволишь этому ублюдку трахнуть тебя! Трахнуть тебя! – кричал он. – Это конец для нас!». Он стоял посреди моей комнаты и вдруг заявил, что будет спать в моей постели… Я знала, что мне его нужно как-то выгнать, и я выгнала его, заперла дверь… Он начал умолять меня, просить прощения, а я просто слушала… Ну почему тогда не проснулись мама и отец! Слишком далеко их спальня!.. Я слушала, слушала, слушала – несколько часов. Потом наступила тишина. И я заснула…

Лолита встала и подошла к окну. Несколько минут смотрела девушка на улицу, то ли собираясь с силами, то ли пытаясь справиться со слезами. Кравцов сидел, боясь пошевельнуться.

– Когда наутро я проснулась, – продолжила Лолита, обернувшись к Степану Николаевичу, – я услышала плач. Я пошла по коридору, подошла к ванной… Мне сказали: «Не заходите туда!» Но я зашла. И я увидела его… Он перерезал себе вены на руках… Я обняла его голову… Когда я вошла, его голова была под водой, и вся вода в ванне была красной. Меня с матерью отвезли на какую-то дачу, чтобы мы не были в доме, не видели всех приготовлений… А через несколько дней после похорон позвонил Петр. Он ничего не знал и спокойно предложил встретиться. И я пошла. Пошла, собрав с собой самые необходимые вещи. Я пошла навсегда… Я должна была… Я знала, что должна… Я пришла и сразу попросила его трахнуть меня. «Трахни меня!» – я сказала. И осталась жить у него, на целых несколько месяцев…

Лолита подошла и снова опустилась на диван рядом с Кравцовым. Глаза ее были сухие, наверное, те слезы она уже давно выплакала. Она долго глядела перед собой невидящим взглядом, а затем положила голову на скрещенные на коленях руки, спрятав лицо.

Степан Николаевич мягко привлек ее к себе и, полуобняв, прижал к груди:

– Ничего, Лолита, ничего… Сейчас все хорошо, все спокойно… Все будет отлично…

Он нежно, успокаивающе, гладил ее по плечам, по голове, нежно целовал в лоб, и Лолита внезапно почувствовала прилив нежности и благодарности к этому мужчине. Она вскинула руки на его плечи и сильно, страстно поцеловала его в губы.

У Кравцова перехватило дыхание, он не знал, как отреагировать на этот поцелуй, а Лолита все целовала и целовала его, горячо, жарко. И он почувствовал, что желание захлестывает его. Он прижал ее к себе сильнее, потянул с плеч ее пиджак.

– Да, Степан, да… – ее шепот был горячим и завораживающим. Она сняла пиджак, но когда он потянул ее гольф из юбки, мягко отстранилась: – Подожди секунду.

Девушка быстро подошла к двери, открыла ее и с порога приказала секретарше:

– Вероника, если кто-нибудь, все равно кто, будет меня спрашивать – я ушла по магазинам. Меня нет ни под каким предлогом. У нас слишком серьезный разговор, – и, закрыв дверь, повернула ключ. Уже не сдерживаясь, она бросилась к окнам, опустила жалюзи и, на ходу стаскивая гольф через голову, поспешила к Кравцову:

– Степан, я хочу тебя…

Несколько часов не могли они расстаться. Они то соединялись страстно и бурно, то пили наслаждение по капле, медленно. Они забыли обо всем на свете.

VII

В пятницу вечером Кравцовы ехали на дачу, собираясь провести там весь уик-энд.

Водитель Володя, как обычно, дипломатично молчал, избегая вступать в любые разговоры в присутствии жены своего шефа, а вот Светлана Васильевна болтала без умолку, не стесняясь ни Володи, ни Наташки и высказывая все, что думает по поводу решения Макара привезти на выходные на дачу Лолиту.

– Я не против того, что она там будет, – как будто оправдывалась она перед мужем. – Ради Бога! Я, правда, не против. Но почему Макар даже не спросил у нас? Она вдруг стала частью нашей жизни… Она неплохая, конечно, но на такой уик-энд, когда мы будем справлять мой день рождения… С родителями… Я не хочу показаться злобной, но – не знаю, почему – во мне пробуждается самое плохое.

Светлана Васильевна явно нервничала, и ее ворчание сильно действовало мужу на нервы, но он сдерживался, изредка пытаясь ее успокоить:

– Не волнуйся, все будет хорошо!

Часам к девяти вечера между сосен мелькнул джип Макара, и через несколько мгновений парень уже весело сигналил, подруливая к крыльцу дачного особняка.

Теперь все были в сборе, и в ожидании ужина, над которым хлопотала на кухне завтрашняя именинница, собрались в столовой, попивая аперитивы и рассматривая старые семейные фотоальбомы.

Елена Николаевна, бабушка Макара по матери, показывала Лолите снимки, рассказывая, кто на них изображен, и с увлечением их комментируя:

– Вот это – мой отец. Очень старая фотография.

– Да, красивый мужчина.

– А этого парня узнаете, нет? Василий Александрович, муж мой! Вася, чего ж ты так постарел?

Старик незлобиво отшутился, ухмыльнувшись в усы:

– На себя глянь в зеркало, красавица…

– Ворчишь… А вот мы все вместе: Степан, Светлана, дети, мы с Василием и кумовьями, Степана родители – Николай Захарович и Татьяна Петровна. Душевные были люди…

Лолита внимательно всмотрелась, заинтересованная снимком молодого Степана: то же открытое, но строгое лицо, те же глаза, та же улыбка, вот только волосы еще не были седыми, да морщинок вокруг глаз поменьше. На сегодняшнего Макара совсем не похож, тот, видно, по материнской линии много унаследовал.

– Большая семья получилась, когда все вместе сфотографировались, – девушка пыталась, как могла, поддерживать разговор со старушкой.

– О, еще бы! – бабушка заметно оживилась. – А дружная какая семья у нас была! Мы с кумовьями ладили, дружили, почаще собираться старались…

– И меня вечно таскали с собой. А я так не любил эти бесконечные посиделки с обязательным исполнением всего песенного репертуара семей Кравцовых и Рыбаковых, – вдруг подал голос Макар, до того тихо сидевший у горящего камина со стаканом аперитива в руках.

– Макар, так нехорошо говорить! – вмешался Степан Николаевич, оторвавшись от телевизора. – Компания у нас всегда собиралась неплохая…

– Не всегда…

– Да ну?! Что ты хочешь этим сказать? – Степан Николаевич внимательно смотрел на сына, и все в комнате вдруг насторожились, не понимая, к чему клонит Макар.

– Да! Иногда… Ну, я не знаю… Наверное, всегда все у нас было слишком хорошо, слишком спокойно и превосходно, – чувствовалось, что аперитив на голодный желудок оказал свое действие, и Кравцов-младший заметно охмелел. – Главное в нашей семье всегда было одно – не нарушать имидж, внешний вид. Чтобы ни у кого не возникало никаких вопросов. Собрались, попели песни… Никто ни о чем не спросит друг друга… Не обсудит даже политики партии и правительства, не говоря уж о международном положении.

– Макар! – в голосе деда слышался явный укор.

Парень загорячился:

– А что, я не прав? По-моему, это нездоровое отношение к жизни и друг к другу.

Но вдруг он засмущался и виновато улыбнулся:

– Не обижайтесь. Это все, что я хотел сказать. Ничего здесь такого нет.

– Но все-таки, – не унимался уже Василий Александрович. – Ведь семья – это корни, а корни…

– А корни не могут быть великими, если у них ничего нет! – резко перебил Макар.

– Чего, например?

– Ну, не знаю… Теплоты… Тепла, страсти…

– И чья ж тут вина, Макар? Почему тебе так кажется? – Елена Николаевна выглядела не на шутку обиженной.

– Нет, бабушка, не волнуйся. Я не ищу ничьей вины, я просто кон… конста-ти-рую факт, – Макар с трудом выговорил сложное слово, тяжело ворочая языком. – А если уж и есть чья-то вина, то, наверное, папина…

Вечером следующего дня после праздничного обеда они снова собрались все вместе, на этот раз в гостиной, куда Светлана Васильевна с Наташкой подали десерт. Мужчины увлеклись коньяком, предоставив женщинам возможность выбирать ликеры по своему вкусу.

Утром Степан Николаевич и Макар ходили на площадку для гольфа, оборудованную в этом привилегированном дачном поселке, и теперь Василий Александрович расспрашивал внука и зятя о результатах игры:

– Хорошо поиграли, Степан?

– Да, спасибо, здорово, – Кравцов-старший сидел в кресле, вытянув ноги и наслаждаясь отдыхом, покоем и хорошим коньяком. – Интересная, надо сказать, игра. Своеобразная. Спокойная, как сами англичане. Ходишь себе, с сыном беседуешь, птичек слушаешь, по шарику постукиваешь – прелесть!

– Это уж точно! – поддержал отца сын.

– И кто же у вас победил? – не унимался старик.

– Макар, конечно! – Кравцов-старший засмеялся. – Ему во всем везет.

– Да ладно тебе, отец! – рассмеялся и парень. Он сидел на диване рядом с Лолитой и все время чувствовал на себе и своей девушке всеобщее внимание, что смущало и радовало его одновременно. Он налил в одну рюмку коньяк, а в другую ликер и протянул обе Лолите:

– Выбирай!

– Эх, дети! – вздохнул старик. – Какая из вас отличная пара получается!

– Дедушка! – взмолился Макар.

– Я что, слишком далеко зашел?

– Пока нет, но можешь…

– Да ладно, Макар, не стесняйся! – не унимался Василий Александрович. – Я думал, нам всем уже можно что-то узнать. Рано или поздно… Я думаю, для этого ты и привез сюда Ло…

– Василий, я прошу тебя! – бросилась на защиту внука Елена Николаевна. – Ты ставишь их в неловкое положение.

– Да нет, бабушка, нет, отнюдь! – Макар выждал паузу и продолжил: – Раз уж дедушка об этом заговорил… Я днями попросил Лолиту выйти за меня замуж, теперь я рад сообщить, что она согласилась. Во вторник мы решили подать заявление.

– Макар! Господи Боже мой! – не на шутку разволновалась вдруг именинница. – Степан! – устремилась она к мужу, как к своему адвокату и помощнику.

– А что? По-моему, это замечательное известие! – и Кравцов-старший влил в себя разом целую рюмку коньяка.

– Ну да, конечно… – Светлана Васильевна все никак не могла справиться с охватившим ее волнением, но опомнилась и взяла себя в руки: – Конечно, это прекрасно… Поздравляю, поздравляю тебя, дорогая!

– Спасибо!

– Это несколько неожиданно… – Кравцова попыталась оправдаться, но Макар перехватил инициативу и постарался свести все к шутке:

– Но вы хоть рады за нас, родители?

– Конечно-конечно! Мы в восторге. Мы в восторге за вас обоих, – высказался от имени всех Степан Николаевич.

– Э-э, я-то был уверен, что вы только об этом и думаете, как сообщить все нам, – дедушка хитро подмигнул Лолите. – И я просто слегка ускорил развитие событий. Так ведь?

Девушка мягко и застенчиво улыбнулась, взволнованная царившей вокруг них суетой:

– Да.

– А теперь давайте выпьем за Макара и Лолиту! – громовым голосом вскричал дед. – Степан, наливай коньяк, а ты, Макар, как самый молодой, беги на кухню за шампанским…

Было далеко за полночь.

Все уже успели разойтись по своим комнатам, и в большом доме Кравцовых наступила тишина.

Макар вышел на крыльцо, сел на ступеньки и привалился спиной к перилам.

Он любил ночь. Он любил посидеть вот так, вытянув ноги и пуская в звездное небо струйки сигаретного дыма. Он любил слушать шум сосен и таинственное потрескивание веток в лесу. Он любил дождаться того момента, когда глаза привыкают к темноте и начинают довольно неплохо видеть окружающие предметы.

Он любил по ночам работать, так как ночь давала возможность остаться наедине с самим собой, со своими мыслями и образами. Она отключала от Макара внешний мир, позволяла сосредоточиться или помечтать. И, особенно в начале своей журналистской деятельности, Макар частенько просиживал за столом до самого рассвета, отстукивая на машинке очередное творение, выкуривая сигарету за сигаретой и поглощая неимоверное количество кофе.

Но никакая ночь в городе, за рабочим столом, не могла сравниться с такой ночью, как сегодня, – со всем богатством запахов, звуков. Ему и думать-то ни о чем не хотелось – достаточно было ощущения этой ночи – но мысли сами лезли в голову. Мысли тревожные и счастливые.

Лолита согласилась, родители восприняли известие об их намерениях с радостью. Он сам об этом давно мечтал и давно просил Лолиту выйти за него замуж.

Так почему же какая-то тихая грусть закрадывается в сердце? Почему ненароком смотришь на эту ночь так, будто прощаешься с чем-то бесконечно дорогим, и прощаешься навсегда?!

Неужели это всего лишь эгоистические чувства холостяка, теряющего свою свободу?

Позади скрипнула дверь, и Макар, не оборачиваясь, по звуку шагов понял, что это отец.

Кравцов-старший сел рядом, взял из предложенной сыном пачки сигарету и с наслаждением затянулся.

– Ночь-то какая!..

– Да, здорово.

– А ты давно ей предложил это?

– Кому? Что? – Макар в первую секунду даже не сообразил, о чем спрашивает отец.

– Лолите…

– A-а! Несколько дней назад.

– И она сразу согласилась?

– Сейчас-то да, но я ей давно делал предложение… Раньше она все время просила подождать.

Они помолчали, и Степан Николаевич ободряюще потрепал сына по плечу.

– Терпи теперь, казак.

– Отец, послушай, – Макар вдруг вспомнил, что он хотел сегодня сказать отцу целый день, да все не находил подходящего момента, – вчера за ужином я тебя обидел… То, что я наговорил… Я даже сам не знаю, в чем дело!

– Ничего, нормально.

– Нет, ты послушай!.. Самое забавное то, что сегодня я вдруг почувствовал какую-то особую близость между нами.

– Орел или решка? – Степан Николаевич протянул руку с зажатой в ладони монеткой.

– Решка.

Кравцов подбросил монету, поймал и разжал ладонь.

– Точно, решка. Тебе повезет.

Он спрятал монетку в карман и потянулся за второй сигаретой, теперь уже за своим любимым «Честерфильдом», лежащим в нагрудном кармане тенниски.

– Ты все-таки послушай, папа. Я ведь знаю, что я маме сделал больно сегодня… Но кого бы я ни выбрал – она все равно будет недовольна… Я вижу – ей Лолита не очень нравится!

– По-моему, ей не нравится то, что ты на себя слишком много берешь. Ей не нравится не Лолита, а то, что ты слишком быстро и совершенно непоправимо вырос, сынок… А что до Лолиты, то эта девушка действительно не такая и простая.

– Но именно это меня и привлекает в ней в первую очередь! – Макар от волнения даже выронил сигарету из рук и теперь чертыхался, стряхивая искорки с новых штанов. – Понимаешь? Эта печаль, которой она как будто полнится… Не знаю почему, но мне кажется, это очень интересно и загадочно… И я понял, что могу помочь ей, в конце концов. По-моему, это прекрасное чувство, разве нет?

– Вот сукин сын, всю идиллию нарушает! – воскликнул Кравцов-старший, и до Макара не сразу дошло, что отец имел в виду сверхзвуковой самолет, загрохотавший в небе.

– Послушай и ты, Макар… – добавил он через несколько минут, когда шум затих. – Я не пытаюсь тебя останавливать, мне самому нравится Лолита, очень нравится… Но ты уверен? Ты уверен, что именно она тебе нужна?

– Папа, ты ее не знаешь. В ней есть очень многое, чего никто не знает, кроме меня, – Макар не мог увидеть, как блеснули вдруг непонятным светом глаза отца в темноте ночи. – Если бы ты это увидел, ты бы отнесся к ней по-другому… Когда мы с ней одни, она совсем другая, не такая, как при всех.

– Да, конечно…

Старший Кравцов встал, сильным щелчком отбросил окурок подальше от дома, на гравийную дорожку.

– Я пошел спать. Пока.

А Макар еще некоторое время сидел под звездами, курил и думал. Думал о ней, о Лолите…

Но заснуть Кравцову-старшему не удалось.

Он долго ворочался и вздыхал.

Единственное, о чем он думал, даже, скорее, не думал, а чувствовал – это близость Лолиты. Ночь, тишина, и где-то совсем рядом, через стенку или через две – Лолита. Желанная. Возможно, нагая или почти обнаженная, но уж во всяком случае недоступная.

Он слышал, как прошел в комнату молодых Макар, и почему-то разнервничался и расстроился.

Почувствовав, что уснуть не сможет, Степан Николаевич тихонечко встал, чтобы не разбудить жену, вытащил из кармана пиджака еще одну пачку сигарет и прямо в пижаме спустился вниз, на первый этаж.

Дом был построен в трех уровнях. На первом, подземном, располагались гаражи и сауна с бассейном, на втором, который, собственно, и был первым наземным этажом, – кухня, гостиная, прихожая и кабинет Кравцова, а спальни были на третьем этаже.

Лестница, по которой спускался Кравцов, выводила в маленький коридорчик, разделявший кухню и гостиную, и, сойдя вниз, Степан Николаевич слегка поколебался, куда повернуть, а затем направился в свой кабинет, пройдя через гостиную. В темноте он нашарил и включил настольную лампу и, не закрывая за собой дверь, устроился в кресле, выкуривая одну сигарету за другой.

Вдруг его внимание привлек свет, вспыхнувший на кухне и яркой дорожкой пробежавший по полу через всю гостиную. Кравцов выглянул из кабинета и застыл, пораженный.

На пороге гостиной стояла Лолита. Свет, падавший сзади, пронизывал легчайший пеньюар и ночную сорочку, и ее фигура, озаренная облаком светящейся ткани, была перед ним, как на экране.

Он не видел в темноте ее лица, но чувствовал, что она смотрит на него.

Он сделал шаг вперед, и девушка бросилась к нему навстречу.

Поцелуй их был нежным, по-волшебному прекрасным. Когда он поднял ее на руки и понес в кабинет, губы ее горячо раскрылись, готовые к его ласкам.

Единственное, что он успел сообразить – это выключить лампу и закрыть за собой дверь кабинета на защелку. Так, на всякий случай…

В полнейшей тишине, боясь выдать себя хотя бы стоном, шорохом, окунались они в океан страсти, дрожа и сгорая в огне прикосновений. Это была, несомненно, их ночь, но летние ночи так коротки…

Лолита первая опомнилась и, вскочив, кивнула на окно:

– Степан, нам пора, светает, – прошептала она.

– Лолита…

– Не говори ничего, я прошу тебя. Я поступаю гадко, плохо, ужасно. Но я ничего не могу с собой поделать, – девушка говорила горячо и искренне. – Я не спала, ворочалась с боку на бок, слушала, как храпит Макар, как трещат сверчки в траве за окном, как стучат где-то за стенкой ходики, и, когда услышала, что кто-то прошел по коридору, почему-то сразу решила, что это ты.

– Милая, и я ждал тебя… И я не мог уснуть…

– Степан, я всегда буду твоя, несмотря ни на что. Понимаешь? Твоя…

– Да, – он нежно поцеловал ее.

– А теперь пошли, – чуть ли не приказала девушка, высвобождаясь из его объятий.

Когда, пройдя гостиную, они вошли в квадрат света, падавшего из кухни, то нос к носу столкнулись с Наташкой, только что попившей минералки из холодильника и теперь возвращавшейся в спальню.

Наташка с каким-то странным выражением на лице окинула их взором, и Лолите стало неуютно. Она почувствовала себя как будто обнаженной под взглядом этой маленькой женщины и инстинктивно поплотнее запахнула пеньюар на груди.

Молча, не говоря ни слова, Наташка повернулась и взбежала вверх по лестнице, а Степан и Лолита, как два провинившихся школьника, прошмыгнули на кухню.

Кравцов явно разволновался. Он закурил, затем подошел к холодильнику и, открыв бутылку водки, залпом, не закусывая, выпил целый стакан. Предложил Лолите, но она отказалась, предпочтя холодное пиво.

Они постояли еще несколько минут, глядя друг на друга и думая об одном и том же – хороша парочка: будущий свекор в пижаме и невестка в ночной рубашке среди ночи разгуливают по дому и о чем-то шепчутся, не зажигая света. А наверху сном праведника спят жена-свекровь и жених-сын. Великолепно!

Быстро поцеловавшись, не прощаясь, они разбрелись по своим спальням…

Утром в понедельник Кравцов появился в своем кабинете мрачнее тучи.

Он даже не поздоровался с секретаршей, а сразу же протянул ей листок бумаги, исписанный его мелким почерком.

– Маша, вот список людей, которые должны быть в моем кабинете с перечисленными ниже документами. Начало совещания в десять тридцать.

– Да, я сейчас обзвоню всех, – и, обескураженная таким началом дня, секретарь скрылась за дверью.

Кравцов поудобнее устроился в кресле и принялся за чтение свежих газет. Со стороны могло показаться, что он совершенно спокоен, но два карандаша, которые он ухитрился сломать, делая заметки на полях какой-то статьи, свидетельствовали о том, что буря близка и вот-вот грянет…

За пять минут до назначенного срока кабинет Кравцова начал заполняться людьми. У каждого в руках была папка с необходимыми для совещания документами. Все хранили деловой вид. Здесь были многочисленные референты, эксперты и помощники, привлекавшиеся к подготовке документов Думы.