Текст книги "Обжигающая страсть"

Автор книги: Галина Гилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

V

Светлана Васильевна была исключительной хозяйкой. Кравцов даже не услышал, когда она успела встать. Проснувшись от настойчивого трезвона будильника в субботу без пятнадцати шесть, он жену с собой рядом уже не обнаружил.

Когда Степан Николаевич привел себя в порядок и выбрался на кухню, жена и, что удивительно, дочка уже вовсю там хозяйничали.

Кофе в кофеварке был горячий, на столе его ждали приготовленные Наташкой бутерброды, а Светлана при его появлении тут же взялась за яичницу с ветчиной.

– Доброе утро, женщины!

– Привет, папа!

– Доброе утро, Степа. Садись…

– Света, ну зачем такой завтрак? Ты же знаешь, мне утром нужна лишь чашка кофе да сигарета… – Кравцов с наигранным неудовольствием кивнул в сторону бутербродов.

– Степа, тебе лететь через два часа. Когда вас там, в Минске, покормят – одному Богу известно. Так что садить и не ворчи, тем более, что яичницу ты любишь… И не трогай сигареты, покуришь после еды!

Кравцов послушался и спрятал «Честерфильд» в карман…

В эту ночь он снова долго не спал, слушая, как тихо посапывает рядом жена и думая совсем о другой женщине – молодой и запретной. Женщине, в которую он влюбился, как мальчишка, – не только глупо и безнадежно, но и по-мальчишески горячо, страстно, до сумасшествия. Как только Кравцов оставался с собой наедине, как только ослабевала жесткая хватка парламентских дел, мысли его и душа вновь и вновь устремлялись к ней – к Лолите.

И этой ночью в голове важного государственного человека накануне важных государственных встреч и переговоров прокручивались не страницы бесконечно серьезных экспертиз и проектов договоров, а сами собой оживали минуты наисчастливейших любовных встреч, голос Лолиты, ее руки, ее тело.

Внезапно, часам к двум ночи, Степан Николаевич очень отчетливо понял, что избавиться от образа Лолиты не сможет. Он понял, что она всегда будет с ним, потому что навсегда вошла в его сердце, сумев потеснить куда-то даже детей, не говоря уже о жене. И вдруг ему стало спокойнее, растворилось и исчезло чувство досадного раздвоения, с которым он жил последнее время: он честно и откровенно признался себе, что любит Лолиту до беспамятства. Сопротивление этому чувству было бы бесполезным.

И как только Кравцов понял это, тут же с чистой и успокоенной совестью уснул, уткнувшись носом в теплое и мягкое плечо жены, а утром проснулся свежий, бодрый и счастливый.

Он весело поглядывал на женщин, которые, пока жарилась яичница, занялись укомплектованием «сухпайка», обязательного атрибута любого командированного мужчины, и заодно приказал:

– Вот что, мать! По старому, не нами заведенному обычаю – на дорожку и для бодрости! Тебе, Наташка, еще рано, а ты, Света, брось льда в два бокала. Я сейчас…

Он поспешил в кабинет, извлек из бара самую симпатичную бутылку, какую только смог обнаружить, и тут же вернулся на кухню.

– Так, что тут у нас… «Чайвэс Регал», шотландское виски, двенадцать лет выдержки, – он продемонстрировал находку жене. – Как считаешь, пойдет?

– Степа, может, не надо, на дорогу-то?

– Надо-надо! На посошок, как говорил господин Мокрицкий, – Кравцов налил в стаканы и протянул один Светлане Васильевне. – Ну, мать, давай!..

Они выпили, и под взглядами жены и дочери Степан Николаевич принялся за завтрак.

– Ну что, девушки, как вы тут без меня справитесь? У вас будет все в порядке?

– Не волнуйся, папа.

– Ты все собрал? Ничего не забыл? – вопрос Светланы Васильевны никак нельзя было отнести к разряду дежурных. Женщины, действительно, не могут выпустить мужчину из дому (любимого мужчину, разумеется!) не убедившись, что он готов к существованию вне их негосударственной опеки. А, к несчастью для Кравцовой, Степан был для нее любимым и единственным.

– Не волнуйся, все взял.

– Не забудь этот пакет. Здесь колбаса в вакуумной упаковке, так что не бойся, не испортится. Конфеты, печенье… Хлеба тебе положила на всякий случай, кусочек свининки запекла. Ешь, чтобы там не бегал голодный. Обещаешь?

– Не волнуйся!

– Во сколько за тобой Володя должен заехать?

– К семи подъедет.

– Тогда одевайся, уже пора…

– Слушайте, девушки! А позвоните вы Макару – пусть поживет неделю с вами. И вам веселее, и ему. – Кравцов улыбнулся. – Да и бояться ничего не будете, когда мужчина в доме.

– А я разве тебе не сказала? – вдруг удивилась Светлана Васильевна. – Макара ведь на этих выходных тоже в Москве не будет. Они с Лолитой вчера вечером на поезде укатили в Таллинн…

– В Таллинн? – Кравцов будто споткнулся обо что-то и замер на пороге квартиры. Тень пробежала по лицу, когда он вспомнил об их поездке.

– Ну, да, в Таллинн… Я же тебе говорила, что это у них серьезно! – Светлана Васильевна, заметив перемену в настроении мужа, истолковала ее по-своему.

– По-моему, люди ездят в подобные вояжи только с одной целью, – язвительно начала дочка, но мать не позволила ей продолжать.

– Спасибо, Наташа, догадываемся.

– Сказать тебе, с какой? – не унималась дочь.

– Нам не нужно этого знать, – изменившимся внезапно голосом отрезал Кравцов. Он взялся за ручки дверей, но обиженный возглас дочки заставил его обернуться:

– Ты что, уже убегаешь?

– Да, машина, наверное, уже ждет.

– Не поцеловав меня на прощание?

– Обязательно поцелую!

Кравцов чмокнул дочь несколько раз в щечки, приобнял за плечи жену и решительно направился к двери:

– Пока! Через неделю вернусь. Звонить обязуюсь каждый божий день.

Минск встретил делегацию из России потрясающе приветливо.

Кравцов уже забыл, когда последний раз так, с воем сирен и миганием проблесковых маячков на патрульных «Фордах», проезжал по городским улицам, не снижая скорости на светофорах.

Дорога из аэропорта в двадцати километрах от города до гостиницы «Беларусь» в самом центре столицы заняла у кортежа из девяти автомобилей всего-то двадцать минут. И на каждом более-менее крупном перекрестке зеленый свет их кавалькаде обеспечивали патрульные машины ГАИ, возле которых с достоинством прогуливались милиционеры в необычной, болотно-зеленой форме с белыми ремнями и портупеями.

Из номера «люкс» на одиннадцатом этаже Кравцову открывался великолепный вид на реку и город. Этот участок столицы Беларуси как нельзя лучше олицетворял облик Минска: города древнего и молодого. Левый берег, так называемое Троицкое предместье, тщательно и с любовью отреставрированный, как будто сошедший со средневековой гравюры, радовал глаз островерхими черепичными крышами. Правый, застроенный многоэтажками и зданиями самой современной архитектуры, тоже был несомненно европейским. Но этот город был из Европы современной, нынешней.

Отель, конечно же, уступал «Хилтону» или «Мариотту», но для гостиницы постсоветской эпохи был совсем неплох – уютный номер, несколько баров, рестораны на первом и последнем этажах, конференц-зал и великое множество магазинчиков, преимущественно валютных.

Чиновник из аппарата штаб-квартиры СНГ сообщил им еще в аэропорту, что их делегация прибыла второй, на час позже узбекской. Остальные участники должны прилететь к вечеру и на следующее утро, в воскресенье. Возможно также, отметил парень, во встрече примут участие делегации стран Балтии. Предварительная договоренность уже есть, и в штаб-квартире с минуты на минуту ждут официального подтверждения.

– А пока, уважаемые господа, – добавил он уже в холле гостиницы, после оформления всех формальностей с заселением россиян, – у вас масса свободного времени до понедельника. Начало встречи, как вы знаете, в одиннадцать часов, к гостинице будет подан транспорт в десять тридцать. На завтра у нас запланирована экскурсионная поездка по городу, и будет автобус для желающих посетить Хатынь и Курган Славы. Отправление – в одиннадцать часов. Я вас буду ждать у автобуса… Желаю вам, господа, приятно провести время в нашем городе! Да, кстати, пункты обмена валюты есть и здесь, и в отеле, и в городе, через каждые пятьдесят метров.

С этими словами он оставил их, и члены российской делегации разбрелись по своим номерам распаковывать вещи.

Степан Николаевич поднялся в номер, включил телевизор и тупо уставился в экран, пытаясь вникнуть в смысл какой-то очень уж публицистической программы «Останкино».

Вернее, вникать в ее смысл он и не пытался. Из головы у Кравцова ни на секунду не исчезал образ Лолиты.

Еще в самолете он ловил себя на мысли, что злится и раздражается из-за каждой мелочи: ему до смерти надоел болтливый сосед из комитета по культуре, ему ужасно не понравился надменный тон стюардессы, предлагавшей напитки, его почему-то совершенно завел тот паренек из органов СНГ, который встречал их в аэропорту.

И именно сейчас Кравцов понял, что виной всему был Макар. Макар, его сын, который позволил себе уехать в Таллинн с Лолитой. С собственной невестой. И со сказкой его, Кравцова-старшего.

Это была ревность. Элементарная пошлая ревность. Она родилась вдруг там, в прихожей его квартиры, и больше не оставляла его ни на секунду. Она не давала Кравцову сосредоточиться. Она не позволяла ему думать ни о чем другом, кроме как о Лолите. Об этом светловолосом чуде, которое сейчас, возможно, лежит в объятиях другого. Его сына.

Он не мог об этом думать спокойно.

Он не мог допустить этого даже в мыслях.

Степан Николаевич не на шутку разволновался. Он выключил телевизор, набросил пиджак и спустился вниз, в бар.

– О, Степан Николаевич, – окликнул его из-за стойки Галашев, тот господин из комитета по культуре, с которым они сидели в креслах самолета. Он уже устроился на высокой банкетке, судя по парочке пустых рюмок, довольно основательно и успел почувствовать себя здесь, как рыба в воде. – Я уж подумал, что вы где-нибудь в городе. Наши почти все подались побродить по Минску… Кстати, рекомендую попросить коньячку – здесь у них он совершенно настоящий, как до перестройки…

– Правда?

– А я когда-нибудь врал? – пьяно попробовал возмутиться Галашев и тут же обратился к бармену: – Любезный, для моего друга пятьдесят граммов, пожалуйста!

Кравцов вскарабкался на соседнюю банкетку и с удовольствием опрокинул в себя рюмку солнечной жидкости. Коньяк приятным завораживающим теплом разлился по телу, буквально на глазах прибавляя бодрости и решительности.

– Закусывай, Степан Николаевич, – протянул ему Галашев тарелочку с нарезанным лимоном.

– Спасибо… Давно вы тут сидите, Александр Григорьевич?

– А почти сразу, как устроились, я – сюда. Знаете ли, плоховато я эти самолеты переношу, обязательно надо подкрепиться после полета, – засмеялся тот, кивнув на пустую рюмку перед собой.

– Что ж, коньяк, видимо, действительно великолепное лекарство, – Степан Николаевич попросил бармена снова наполнить рюмку и взял кусочек лимона. – Ой, подождите, я же еще не поменял рубли…

– Степан Николаевич, дорогой! Чувствуй себя, как в Москве. Он с удовольствием берет любые тугрики. Не знаю, правда, по какому курсу, но получается, вроде, по-человечески!

Кравцов все же вытянул на всякий случай пару десятитысячных бумажек, и бармен моментально отреагировал, выставив прямо на стойку чуть початую бутылочку «Лучезарного».

Они пили, раз за разом чокаясь за успехи в великих делах, и Степан Николаевич постепенно расслаблялся, наслаждаясь приглушенным освещением, тихой музыкой и волшебным напитком. Иногда он как будто спохватывался и мрачнел, пытаясь уловить какую-то мысль, которая ворочалась в совершенно ватной голове, но удалось это ему лишь однажды, и тогда Кравцов строгим голосом спросил:

– А почему это мы пьем какое-то молдавское кодру?

– И правда, почему – возмущенно подхватил Галашев. – Что это за неуважение такое? У вас что, лучших напитков нет?

– Нет, послушайте, я вас спрашиваю, – приставал Кравцов к бармену, – есть ли у вас настоящий, французский коньяк?

Он извлек из портмоне, долго шелестя купюрами, двадцатидолларовую бумажку и бросил ее на стойку.

– Правильно! – взревел Галашев и тут же раскололся ровно на такую же сумму. – Мартель!

Когда они начинали пить уже третью бутылку, Кравцов вдруг понял, какая мысль не давала ему покоя все это время. Он вспомнил лишь одно слово, но слово это, как сигнал тревоги, вмиг отрезвило и разозлило его – Лолита!

– Жди меня здесь, – бросил он Галашеву и поспешил в холл, к столикам администрации.

– Девушка, мне срочно нужно в Таллинн.

– Вам?.. Сейчас?.. – в голосе девушки слышалось явное сомнение. Она, безусловно, запомнила этого высокого и стройного седого мужчину из российской правительственной делегации и никак не хотела поверить, что ему так срочно куда-то понадобилось отправиться.

– Да-да! И как можно скорее!.. Нет, погодите, – Кравцов взял себя в руки и постарался успокоиться. – Я вас попрошу узнать, можно ли попасть в Таллинн и к утру понедельника снова вернуться в Минск. Проверьте, пожалуйста, все возможности, хорошо?

– Да, конечно! – девушка поборола удивление. – Обождите несколько минут.

Через некоторое время Кравцов уже знал, что если через два часа попасть на поезд, то к утру он будет уже в Таллинне. А в ночь с воскресенья на понедельник из Таллинна до Минска есть самолет, так что к утру он уж точно будет в Беларуси. А еще через несколько мгновений Степан Николаевич уже твердо знал, что он отправляется на север, к Балтийскому морю, и бросился в номер собирать дипломат.

Через пятнадцать минут от гостиницы «Беларусь» отъехало такси, унося Кравцова в сторону вокзала.

В пять утра Степан Николаевич уже стоял на перроне таллиннского Балтийского вокзала, ежась от сырости и прохлады – первейшего признака близости Балтийского моря. Пройдя через зал ожидания и выбравшись на привокзальную площадь, Кравцов в нерешительности замер, созерцая Старый Город и укрытые парками холмы.

Где, как найти в этом чужом городе, в этой чужой стране нужного тебе человека, который совершенно не ждет тебя и даже приблизительные координаты места пребывания которого ты не знаешь?!

Но… Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорили гусары, и Кравцов уверенно направился к стоянке такси и забрался на заднее сиденье новенького «Опеля-омеги».

– Зе бест хотел, плииз, – почему-то по-английски попросил он водителя, и машина мягко и неслышно тронулась с места.

Они ехали по Раннамяэ теа, через парковую зону, и по бульвару Мере, огибая Старый Город, и Степан Николаевич с интересом крутил головой по сторонам, присматриваясь к незнакомому, но удивительно очаровательному Таллинну.

К сожалению, а может, и к счастью, путь их оказался недалеким, и, расплатившись с водителем долларами, через десять минут Кравцов вышел из машины на площади Виру, у входа в лучшую таллиннскую гостиницу.

– Простите, можно ли получить справку? – вежливо осведомился он у администратора, тощего благообразного эстонца лет пятидесяти пяти, приветливо поднявшегося ему навстречу.

– Да, конечно, – нараспев и округляя гласные ответил тот.

– Подскажите, пожалуйста, останавливалась ли в вашем отеле вчера или позавчера госпожа Паркс?

– Э-э-э? – нерешительно протянул эстонец, не совсем уверенный, что желает помочь этому русскому.

Кравцов извлек из портмоне десятидолларовую купюру и подвинул по стойке поближе к этому непонятливому служителю.

Тот спокойно взял бумажку и, покопавшись в книге, сообщил, что госпожа Пааркс (именно Пааркс!) действительно прибыла позавчера вместе с господином Кравцовым, и они сняли люкс на двоих – номер 818.

– Подскажите, пожалуйста, номер телефона в этих апартаментах?

– Э-э-э? – снова задумчиво промычал эстонец, но после очередных десяти долларов протянул Кравцову листок с телефонным номером.

Телефонная трель прозвучала резко и неожиданно, так, что Лолита даже вздрогнула. Макар заворчал во сне и перевернулся на бок, натянув одеяло на голову.

Телефон не умолкал, и Лолита, вытянув руку из-под одеяла, взяла трубку.

– Да? Алло? – она даже сама не узнала своего голоса, глухого и надтреснувшего после сна.

– Госпожа Пааркс?

– Она самая, – в голосе, каким заговорила трубка, слышались какие-то до боли знакомые нотки, но кто это, Лолита понять не могла.

– Выйдешь из отеля, поверни направо, на бульвар Эстония. Иди по нему до перекрестка, до театра. Я буду за театром.

– Да, спасибо! – голос Лолиты дрогнул от радости и неожиданности. – Конечно!

Повесив трубку, Лолита полежала несколько минут неподвижно и, убедившись, что Макара в такую рань и с пушкой не добудиться, тихонечко встала и прокралась в ванную, захватив по дороге из кресла одежду.

Взглянув в зеркало, она ужаснулась, но времени у нее не было, и, наспех умывшись, через несколько минут она уже торопливо цокала каблучками по бульвару Эстония.

Он стоял за углом, слегка небритый, но какой-то свежий и счастливый. Счастливый оттого, что вот она, рядом, он видит ее. А это и есть счастье, величайшее, огромное счастье.

Лолита в одно мгновение прочитала все это в его глазах и в ту же секунду бросилась к нему на шею, оказавшись в кольце крепких и нежных рук.

– Лолита… – прошептал Кравцов.

– Милый…

– Прости, Лолита…

– Это просто фантастика…

– Я знаю, что не вовремя…

– Ты чудо…

– Но я не мог поступить иначе…

– У меня еще никогда не было такого свидания…

Они говорили и говорили, не слушая друг друга, не понимая один одного. Да и зачем им нужны были слова, эта оболочка тех реальных, живых, сильных чувств, переполнявших сердца? Гораздо больше они говорили глазами. Гораздо лучше они понимали руками. Гораздо сильнее чувства прорывались в интонациях, в предательском дрожании голоса и в сбивчивом, трепетном дыхании!

И вдруг они разом умолкли, на долю секунды отстранились друг от друга, как будто желая более пристально вглядеться в любимые глаза, и нежно прильнули друг к другу в долгом, бесконечно страстном поцелуе.

Лолита целовала его жадно, почти кусала в губы. Она хотела поглотить его, забрать в себя, растворить в себе без остатка, сделать его частью себя и удержать навечно. Она прильнула к нему всем телом, до умопомрачения желая отдать себя всю, забрав его всего взамен. И она почувствовала, как напряглись его мышцы, как содрогнулось его тело, как горячо пальцы его рук захватывали ее тело, сминая одежду.

– Я хочу тебя, – прошептал Кравцов.

– Я знаю…

Они наконец оторвались друг от друга и побрели, под удивленными взглядами редких утренних прохожих, по улице, держась за руки. Они шли наугад, не разбирая дороги и даже не пытаясь понять, куда идут, потому что взгляды их были прикованы друг к другу. Те чувства, которые они испытывали в тот момент, нормальный человек может назвать только одним словом – сумасшествие.

Говорят, влюбленным бог помогает, – когда они опомнились, то обнаружили, что подсознательно забрались куда-то к центру города, и теперь брели по улице, окруженной со всех сторон старыми парками, под самыми стенами древнего замка. Они свернули в парк и пошли по тенистой аллее, совершенно темной в слабых еще лучах утреннего солнца. Вокруг царила удивительная тишина, и только щебетание птиц и шуршание гравия под ногами нарушали ее.

Они, не сговариваясь, свернули с дорожки и, на всякий случай спрятавшись от постороннего взгляда за огромным кустом сирени, поцеловались снова, на этот раз еще более жарко и страстно, почти теряя самоконтроль от сильнейшего желания близости.

А когда оторвались наконец друг от друга, то поспешили в глубь парка, туда, где в тени старых деревьев можно было бы остаться совершенно одним…

Степан обнял Лолиту снова, но на этот раз движения его были куда более уверенными и откровенными. Он прижал девушку спиной к стволу старого тополя, и Лита внезапно почувствовала, как нужна ей была эта поддержка. Она ослабела и не могла унять дрожь в коленках, когда Степан, нежно целуя ее в шею, расстегнул ей блузку, оголив маленькие упругие груди. Он целовал их, и Лолита кожей чувствовала судорожный трепет его губ, его рук, которые гладили ее бедра, пытаясь справиться с ее шелковой юбкой.

Она обняла его за шею крепко-крепко и закинула ноги на его талию, уже более не желая сдерживать себя. Легкие спазмы внизу живота разгоняли по всему телу непередаваемую сладость и теплоту, и она всхлипнула невольно, почувствовав его в себе. Лита чуть не задушила Степана, пытаясь прижаться к нему как можно теснее.

Они брали друг друга страстно и смело, забыв обо всем на свете и чувствуя только любовь. Этот прекрасный, самый сладкий и радостный миг обладания и дарения, миг полного единения с самым любимым человеком…

Они рычали, стонали и вскрикивали, целовались до умопомрачения, и когда наконец свершилось самое великое чудо, какое только может возникнуть между двумя любящими друг друга людьми, сил у Лолиты не осталось совершенно, и, вскрикнув в последний раз и вцепившись в волосы на его затылке, она бессильно повисла на его плечах, не чувствуя уже ни рук, ни ног, а только его горячую плоть, которая билась внутри нее, разгоняя по телу последние, самые нежные судороги сладострастия.

Степан прижал ее к себе и долго держал так, на руках, не отпуская. Он замер, не желая ничего ни изменять, ни нарушать.

У них не было ни сил, ни стремления расстаться, и они прижимались друг к другу, и лишь их горячее неровное дыхание нарушало тишину этого уединенного старого парка…

Когда Лолита вернулась в «Виру», Макар еще спал, с головой закутавшись в одеяло, спасаясь от утреннего шума большой площади, долетавшего на восьмой этаж через открытую балконную дверь.

Лолита пошла в ванную на цыпочках, стараясь не разбудить его.

Она включила воду, разделась, и когда почувствовала, как живительные струйки воды побежали по ее телу, снова наполняя его бодростью и свежестью, не удержалась и что-то запела, испытывая огромное, неподдельное удовольствие.

Нет, она, наверное, действительно, самая счастливая женщина на свете! Как она любит! И как любят ее!..

Она не верила самой себе, что такое счастье возможно.

Лолита перебирала в памяти все их встречи, с самого первого знакомства. Она вспомнила чуть ли не каждую минуту, которую провели они наедине, наслаждаясь друг другом, как вдруг сделала удивительное открытие – оказывается, в ее привязанности к Степану, ее необъяснимой страсти к нему и непреодолимой тяге был еще один, и весьма существенный, момент. Обычно женщины не признаются в этом даже сами себе, пытаясь убедить всех вокруг и даже свою природу в незыблемости созданной веками модели восприятия мужчины женщиной: мол, женщина ценит в мужчине верность, силу разума и тела, мощь духа и чувство справедливости, нежность и чуткость и т. д. и т. п. Да, все это было в ее отношениях со Степаном! Все эти качества настоящего, зрелого мужчины выгодно оттеняли Кравцова-старшего от Кравцова-младшего, и подметила это девушка уже давным-давно.

Но было, оказывается, еще кое-что!

И Лолита вдруг поняла, что же именно: никогда ни с кем она не была так счастлива в моменты физической близости. Никогда ни с кем не испытывала она такой бури чувств и такого шквала наслаждения, как со Степаном. Ничьи прикосновения не заставляли так трепетать каждую струнку ее тела, вызывая самые бурные, самые бравурные мелодии в душе.

Степан Николаевич был просто супермужчиной по сравнению со всеми, с кем ей довелось встречаться!

Девушка даже рассмеялась от удовольствия, сделав такое неожиданное для самой себя открытие.

Кравцов-старший, казалось, чувствовал партнершу лучше ее самой, верно и безошибочно угадывая ее самые заветные, самые неосознанные желания. Он ухитрялся делать все так, будто читал даже не мысли ее, а угадывал инстинкты, темные, животные устремления подкорки, естества природы…

Он никогда не «брал» ее напролом, быстро и резко. Он никогда не входил в нее грубо и неожиданно. Удивительно, но когда это случалось, Лолита всегда оказывалась готовой к этому, с радостью и желанием раскрываясь навстречу. И он терпеливо, нежно и старательно, внешне незаметно, но на самом деле очень чутко и бережно подводил ее к самому взрыву, всплеску эмоций и страстей. Да, он действительно никогда не испытывал вершины чувственности раньше ее!

Впрочем, сам Кравцов не находил в своих действиях ничего особенного, считая абсолютно нормальным правом мужчины сделать любую женщину максимально счастливой.

Было бы нечестным сказать, что такие взгляды вырабатывались у него сами собой. Просто когда-то, на самой заре перестройки, Степан Николаевич, в то время зрелый сорокалетний мужчина, неожиданно для самого себя сделал небольшое открытие – он неправильно обращается с собственной женой!

А дело было так.

В составе полуправительственно-полупартийной делегации Кравцов попал в Китай. Почти две недели колесили они по этой стране, нащупывая и восстанавливая связи, прерванные много лет назад. Тогда он очень поразился самобытности китайской культуры, стереть которую не смогли ни время, ни строители «коммунизма с китайским лицом». По мере возможности и прихваченных с собой средств Кравцов пытался покупать книги и альбомы, тексты в которых давались если не на русском, то хотя бы на английском языках.

Но наиболее повезло ему в этом смысле в Гонконге и на Тайване, куда их делегация направилась в самом конце путешествия. Капитализированный, урбанистичный Китай, конечно же, утратил свою самобытность в гораздо большей степени, чем патриархальный, особенно в деревне, и голодный Китай народный. Но чего было не отнять у магазинов Тайваня или Гонконга – так это обилия литературы.

Именно здесь ему попались на глаза несколько книжек с интригующими названиями типа «Путь к долголетию» или «Познание бессмертия». Не смог он пройти и мимо нескольких практов по даоизму, изданных по-английски.

По возвращении на родину дела и перемены захватили Кравцова с головой, но по ночам он старательно копался в привезенных из далекой страны книжках, с помощью словаря и интуиции познавая великую культуру древнего края.

И в один прекрасный вечер Степан Николаевич дошел-таки до «Познания долголетия».

С трудом разобравшись в субстанциях ян и инь, слияние которых ставит человека на истинный путь – путь дао, Кравцов с удивлением обнаружил, что накупил чуть ли не пособия по технике секса. Притом секс этот был удивительный. Это был секс борьбы и непримиримой вражды между мужчиной и женщиной, между природой, которая создала два различных пола.

Задача полов заключались в том – испить, забрать энергию у партнера, выжать из него жизненные силы, буквально завоевать субстанцию противника и, соединив обе субстанции в своей телесной оболочке, достичь высшего состояния духа.

Незаметно для себя самого он увлекся не только идейной стороной вопроса, но и чисто практическими рекомендациями.

Безусловно, современному европейцу было странно вникать в наставления и каноны какой-нибудь Чистой Девы по поводу «восемь раз мелко, один раз глубоко и так девять раз» или советы Учителя испить слюну и момлозиво из грудей женщины. Но Кравцов научился интерпретировать эти поучения, понимать их в современном смысле, реальном, и постепенно приходил к новому восприятию секса. Он уже не понимал, как можно соединиться с женщиной, не расцеловав ее, не поласкав, не распалив в ее теле и душе огонь страсти. Он уже не представлял, как можно наслаждаться близостью в одиночку, сосредоточиваясь лишь на своих чувствах и желании быстрее достичь пика удовольствия.

Незаметно для самого себя он стал мастером, настоящим плей-боем, испытать любовь которого мечтали бы многие замученные российские женщины.

И уж совершенно неожиданно он попал в ловушку, которую сам себе уготовил.

Его мастерство опоздало.

Светлана Васильевна к этому времени, к сожалению, превратилась в эту самую замученную бытом и мужем российскую женщину. Нет, она была конечно же страстной и отзывчивой, и иногда очень даже неплохо испытывала миг счастья физического единения. Но… жена оказалась отравленной атмосферой безрадостного секса. Моменты высшего полета физического тела не вызывали у нее полета души. Она любила Кравцова, но любила только по-бабьи, без страсти и трепета: за то, что он есть, за то, что он такой умный и хороший, за то, что он много зарабатывает и заботится о детях. Но не за то, что он мог подарить ей ночью.

И когда в конце концов Степан Николаевич встретил Лолиту и нашел в ее лице «благодарного» партнера, капкан захлопнулся – он оказался заложником собственного умения. Он ведь часто задумывался про то, зачем ему эта девушка. Чем она лучше его жены? Молодостью? Красотой? Да, конечно! Но и отзывчивостью, той взаимнообогащающей, всепроникающей страстью, которая заметавшись между двумя телами, вдруг многократно усиливается, обостряется и обрушивается на влюблённых, как лавина, как оползень, как смерч или ураган, сметая все на своем пути – барьеры нравственности, семейных уз, родственных чувств.

Шутки шутками, но может быть именно китайские книжечки Кравцова и предопределили в немалой степени всю их дальнейшую судьбу, перевернув их жизни с ног на голову или с головы на ноги и внеся ту сумятицу и те приключения, которые может придумать только сама жизнь.

Но про все это не догадывался даже сам Степан Николаевич, который не воспринимал свой талант как нечто необычное.

И уж во всяком случае ни о чем этом не догадывалась и Лолита, весело плескаясь под душем в номере таллиннской гостиницы. Она просто была счастлива – Степан оказался настоящим мужчиной ее жизни…

Выбравшись из ванной, она скользнула к Макару под одеяло, и прикосновение ее влажной прохладной кожи разбудило парня.

– Лолита, куда это ты ни свет, ни заря бегала? – сонно пробормотал он, еле приоткрыв глаза.

– Какое утро, ты бы видел! – девушка мечтательно потянулась и закинула руки за голову. – Гуляла в парке, что через дорогу. Как здорово!.. А ты, соня несчастный, тебя разве добудишься?!

– Ладно тебе… Сама вчера не захотела раньше спать лечь… Из дискотеки еле вытянул, – Макар перевернулся на другой бок, показав Лолите спину, и буркнул даже как бы просяще и примиряюще: – Лолита, сегодня воскресенье, мы отдыхаем и никуда не торопимся. Давай еще поспим.

Очень скоро он действительно засопел, досматривая последние утренние сны, а Лолита так и пролежала все утро, невидящим взглядом рассматривая потолок и радостно улыбаясь чему-то своему, тайному и фантастически чудесному…

Кравцов первый раз был в Таллинне, а потому справедливо решил, что грехом будет не использовать несколько свободных часов для знакомства с этим удивительным городом.

Купив в киоске англоязычную схему города, Степан Николаевич долго в нерешительности топтался у киоска, не зная, чему отдать предпочтение: парку Кадриорг или еще более древнему Старому городу. Победила, как обычно, его необъяснимая любовь к камням. Старинная кладка, казалось, как губка, впитывает каждую прожитую минуту, и прикосновение к стенам «выжимает» всю историю города, оживляет ее и переносит любого приобщившегося куда-то в глубь столетий.