Текст книги "Морские короли. Перекрестки (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Брак-то у нее есть, но спокойствие, дом, любовь, доход...

Либо книга не та, либо героиня неправильная.

С этими мыслями Алаис и вступила на землю Маритани,  без особого благоговения оглядываясь в поисках ближайшего трактира.

***

Надо сказать, Маритани ей понравилась. Прежде всего – своей модой.

Мужчины на Маритани носили белые рубашки, которые заправляли в свободные брюки... да-да, из той самой ткани, которая здесь и сейчас называлась парусиной. А чего добру пропадать?

Поверх рубашки накидывались либо жилет, либо куртка, в зависимости от погоды. Верхняя одежда украшалась яркой вышивкой в голубых и синих тонах.

Полностью синей одежды, кстати, тут не было – дурной тон. Синий – цвет морских королей, надеть синее, как бы посягнуть на пустующий трон. Нехорошо получается. Женская мода Алаис восхитила настолько, что она твердо решила уезжать с Маритани – женщиной. И в местных платьях!

Вот!

Женщины на Маритани носили простые приталенные платья, без корсета, нижней юбки и прочих материковых радостей. Облегающий лиф – и юбка-солнце длиной до середины икры. И правильно – не поработаешь по дому в длинной юбке. Талия перетягивалась ярким кушаком. На шею вешались украшения из монет, добавьте распущенные или подхваченные яркой лентой волосы, белозубую улыбку – и у многих из жителей яркие синие глаза.

Почти как у Морского Короля из видения Алаис.

Яркие-яркие, синие-синие, впитавшие в себя цвет моря.

Впрочем, нет.

У короля они и были – морем. Изменчивым, волнующимся, словно через зрачки мужчины смотрел мировой океан. Бушевал, ежесекундно изменялся, пытался выплеснуться наружу. А маританцы взяли от него лишь цвет. Яркую синеву. У кого-то темнее, у кого-то светлее, но и только. Статичный цвет, неизменный.

Красиво, но не то.

А еще на Маритани было необычно чисто. Ни грязи, ни вони, ни крыс – ничего. Каменные мостовые блестят в лучах солнца.

Тим рассказал Алаис, что когда маританцы только поселились на острове, их мучили болезни. А потом боги смилостивились. Послали шторм, который бушевал несколько дней. Отмыл город до блеска, а эпидемии прекратились. Жители намек быстро поняли.

С тех пор на Маритани грязи не найти.

Золотари вывозят отходы на поля, а если кто посмеет насвинячить на мостовой, будет мыть всю улицу. Соседи проследят. Или получит двадцать палок на площади.

За плевок на мостовую – могут заставить его вытирать своей же рубашкой.

За попытку нагадить в укромном уголке – тоже палки. И плюс мытье улицы. Понимали все и быстро.

Впрочем, маританцам помогала сама природа. Их город был большой гаванью, протянувшейся на берегу. Шторм ли, буря, дождь – и считай, улицы отмыты.

Вглубь острова никого не пускали.

Дворец Короля должен был оставаться в неприкосновенности до его возвращения.

Таверна нашлась рядом с портом, и Алаис почти пинком распахнула дверь.

Не по хамству – просто руки были заняты.

 – Я приехал издалека, я вам песенки привез

За моей спиной историй, побасенок целый воз

Я от тяжести шалею, вам надеюсь рассказать

Что увидел и услышал, чтобы дальше передать.

Не гоните менестреля, я хороший и не злой

Я пройдусь по скуке тряпкой и по затхлости водой

Я веселье преумножу, разгоню тоску и грусть

Не гоните менестреля, все равно я к вам вернусь...

Сопровождалось сие действие глазками кота из 'Шрека', гитарным перебором и широкой улыбкой. И Алаис не прогадала.

Хозяин, вознамерившийся, было, кивнуть вышибале, ухмыльнулся, и отставил в сторону кружку, которую протирал. Самый обычный трактирщик, в меру умный и хитрый. И таверна, как и в Сенаорите. Стойка, столы, скамейки, разве что там в качестве декора использовался лук и чеснок, а здесь – гирлянды из ракушек. Оно и правильно – лук и чеснок тут статья экспорта, глупо их впустую переводить, а ракушки под ногами валяются. Хоть ешь, хоть нижи...

– Ну, проходи, менестрель. Потешь душеньку.

– А молочка нальете? – нахально осведомилась Алаис. Не из вредности, просто менестрелям в эту эпоху было позволено достаточно много. А что?

Радио нет, телевидения нет, хоть так развлечься. А если развлечение – товар, то и стоит он дорого. И доступен не каждому. Попробовать-то может хоть кто, но в местном обществе очень качественная и действенная критика.

Сколько бы поп-групп остались на плаву, если бы их можно было критиковать, закидывая гнилыми помидорами и тухлыми яйцами, Алаис предугадать не бралась. А особо отличившихся менестрелей могли и вовсе вынести с почетом – до ближайшего нужника.

– А ты с губ слизни, чай, там еще не обсохло, – посоветовал хозяин.

– У-у... жадина, – фыркнула Алаис. Но на высокий стул рядом со стойкой вспрыгнула без раздумий. – Значит так. Поймал дед рыбу. Вот такую. Нет! Вот таку-ую...

Спектакль по мотивам сказки 'Ух ты, говорящая рыба' прошел на 'ура', пара песен развеселила и трактирщика и вышибалу, а 'песня рыбака' вообще оказалась вне конкуренции. Кое-какие слова пришлось заменить, но Алаис постаралась так извернуться с ритмом, чтобы песня ничего не потеряла. И вроде бы ей это удалось.

Алаис посмотрела на довольные лица – и прихлопнула ладонью струны.

– Так как – заработал я свое молоко?

– Заработал. И даже на ночлег пущу, но с отработкой, – решил трактирщик. – Вечером с восьми склянок до полуночи – народ потешишь?

– Я-то смогу, – прищурилась Алаис. – А что мне за это будет?

– Что заработаешь – то и будет?

– Плюс ночлег и трехразовая кормежка за счет заведения.

– А не слишком ли заламываешь?

– Ну... на тухлые яйца всегда разориться несложно. Если захотите.

– Самоуверен ты не по годам...

– Так ум и умения не от лет зависят. Кто и в старости дураком останется, – пожала плечами Алаис.

– Наглый. Тебя звать-то как?

– Алекс Тан.

– Ладно. По рукам, Алекс. Но если тебя гнилыми помидорами закидают – я спасать не стану.

– Не закидают, – ухмыльнулась Алаис.

***

Не закидали.

Маританцы там – или нет, а музыка нравилась всем. И песни тоже. И даже испанские гитары.

Алаис из своего времени знала кучу мелодий, и на Маритани они пошли влет.

Слушали, топали ногами, хлопали в ладоши в такт задорному ритму... Алаис десять раз порадовалась, что взяла медиатор. Да и кожа на пальцах рук стала чуть погрубее, но все равно пальцы ныли.

К концу вечера недовольных не было. В том числе и трактирщик, который хлопнул девушку по плечу и предложил:

– Не хочешь на площади подыграть? В конце пятидневья танцы, там такие как ты всегда нужны.

– Пятидневья?

– Через два дня. Наши ребята там тоже играют, но не так. У нас другие песни...

– Внесем разнообразие, – усмехнулась Алаис.

Уже в час ночи, вытягиваясь на кровати, она уткнулась носом в подушку.

Пахло не перьями, нет. На острове маританцы набивали подушки чем-то вроде гречневой шелухи. Другой запах, другие ощущения, но главное осталось прежним.

Чистота.

Пусть постельное белье было застирано до потери всякого цвета, а одеяло кололось, но все было безупречно чистым. Хорошо-о...

Жаль, она не сможет остаться на Маритани.

***

Далан понял, когда причалил корабль. Качка стала иной, изменилась, поутихла. Да и звуки жизни портового города послышались.

Купец спустился в трюм.

– Так... Норс, делайте все, как обычно. Понял?

– Ночью?

– Что ж нам – завтрашний день терять? Помост я оплачу, так что работай!

И начался кошмар.

Рабов по одному отцепляли и выводили наружу. Там им давали в руки кусок мыла и окатывали водой. После того, как человек полностью смывал грязь со своего тела, его осматривали с ног до головы. Осматривали зубы, глаза, половые органы – рабов с дурными болезнями нельзя ввозить на Маритани, за это крупный штраф. Заставляли промывать волосы чем-то едким – рабов с насекомыми тоже не продавали.

Расспрашивали, кто что умеет.

Потом человеку выдавалась набедренная повязка, и он опять приковывался к цепи. На этот раз уже на причале. В трюме грязно, не затем их мыли.

Когда очередь дошла до Далана, мальчишка не сопротивлялся. Ни к чему.

Чтобы сбежать, ему надо не отличаться от маританцев, то есть быть чистым. Не сдержался он только когда его полезли щупать грубые пальцы. И тут же получил сильный удар по ягодицам.

– Стой спокойно!

Далан ответил грязным ругательством, и в следующий миг его ударили еще и под дых. Мальчишку скрутило вдвое. Было бы чем – еще бы и стошнило.

– Учти, щенок, – надсмотрщик подцепил Далана за кожаную полоску ошейника, – проявишь свой плохой характер – лично с тебя шкуру спущу! Молись, чтобы тебя продали, потому что иначе выкинем за борт. Поджилки подрежем, шкуру попортим, чтобы акулы заинтересовались – и дорога в море. Понял?

Далан понял. Оскалился.

– Лучше сдохни сам, потому что если я выживу – это я с тобой и проделаю.

Пощечина была легкой – не дело, чтобы на лице товара были синяки, но и она снесла мальчишку к цепи, где его сноровисто и приковали.

Далан дождался, пока от него отвлекутся и подергал кандалы.

Нет, все крепко.

– Что ты умеешь?

Ответом был изобретательный посыл работорговца в дальние дали. Тот не обиделся – не станет же человек обижаться на собаку, которая его облаяла? А для него Далан человеком и не был.

Товар. И все тут. Просто товар.

– Грамотен?

Далан сверкнул глазами.

– Да пошел ты...

– Отвечай. А то останешься голодным.

Ругательства у мальчишки еще не закончились. Купец безразлично пожал плечами.

– Так и запишем. Отребье. Годен для черной работы или в бордель.

Далан скрипнул зубами. Ругайся, не ругайся...

Но и сдаваться он не собирался. Сначала ты рассказываешь о своих умениях, потом становишься на колени, а потом – раб. Уже не по ошейнику, а по душе!

Нет уж!

Как писал один древний поэт: 'Кто в сердце свободен – не будет рабом'!

Правда, сейчас это мальчишку не утешало. Жрать хотелось до соплей и слез, аж животик подводило. Прикованные по соседству рабы торопливо жрали доставшийся им свежий хлеб.

Мальчишка сглотнул голодную слюну. Угостить его никто не пытался – нарывались уже. Тогда избили обоих рабов – и Далана, и того, кто его пожалел. Вот и сейчас дядька Вирт ест, а смотрит с сочувствием. И табличка на шее.

'Неграмотен. Сильный, работал в поле'.

Будьте вы прокляты, твари, торгующие другими людьми!

Будьте прокляты!!!

Далан поежился. С моря дул холодный ветер, кожа покрывалась мелкими пупырышками. Не заболеть бы...

Я – Далан Шедер! Меня не сломают! Я справлюсь!

***

Наутро Алаис отправилась гулять по острову.

Правда, дошла она недалеко. Ровно до лавки, над которой было написано 'Платья тетушки Люсиллы'. Подумала – и зашла внутрь.

И тут же была окутана запахом чего-то очень вкусного, вроде печенья с корицей. После солнца и света острова в лавке царил приятный полумрак, и чувствительные глаза Алаис просто расслабились. Пару минут она позволила себе просто стоять и ни о чем не думать, пока не прозвучали слова:

– День добрый, девочка. Платье заказать хочешь?

Алаис только рот открыла. Вот тебе и маскировка! Вот тебе и 'юноша'!

– А... э...

Тетушка выплыла откуда-то из сумрака. И выглядела она так, что ей тут же захотелось довериться. Невысокая, кругленькая, улыбчивая, похожая на сдобную булочку, она смотрела с теплотой и участием. И глаза у нее были ярко-синими. Алаис уже знала, что чем синее глаза, тем сильнее благословение моря для человека.

– У меня все есть. Тебе какие платья хочется?

Алаис подумала.

– Черное. Две штуки. Красное. А еще бледно-голубое, розовое, фиолетовое...

– Мы сейчас посмотрим все ткани, прикинем цвета – и за десяток дней заказ будет готов.

– А пораньше?

– Можно и пораньше. Но подороже, – не стала спорить тетушка.

Алаис тоже спорить не стала.

– Пусть подороже, но через пять дней?

У зеркала она провела два самых замечательных часа за все время своей жизни здесь. Прикидывала ткани, подбирала цвета, выбирала фасоны, в том числе и для беременной. Заказала штук пять платьев с завышенной талией, попросила тетушку подобрать и подходящую обувь, и белье. Та заверила, что все будет в порядке – есть у нее знакомый башмачник, и назвала цену. Алаис только вздохнула.

На материке за эти деньги можно было бы заказать целый гардероб. Два раза.

Ладно, деньги были,

И Алаис безумно хотелось хоть чем-то себя порадовать за все беды и невзгоды этой жизни. Хорошо другим попаданцам – они жили. А она выживала, стараясь не сделать лишнего шага. Бежала, пряталась, и опять выживала.

А так хотелось просто жить.

Выйти на улицу в новом платье, почувствовать на себе восхищенные мужские взгляды... черт возьми!

А хочется побыть в миру, попировать на пиру. Затеять с душкой мушкетером любовную игру...*

*– Ю. Ряшенцев. Песня кармелиток из к/ф 'Три мушкетера', прим. авт.

Ладно. С любовной игрой – перебор, но все остальное-то можно?

И хочется!

Алаис непроизвольным жестом опустила ладонь на живот.

Там растет ее ребенок.

Так странно, так необычно. В той жизни она уже смирилась, что детей у нее не будет. В этой жизни... она все равно не представляет, что делать с детьми, но не убивать же малыша? Можно вытравить плод, Алаис об этом знает, но ребенок-то не виноват в том, что у него папа – сволочь! И любить его Алаис будет за двоих. Уже любит.

Договорились, что за платьями Алаис придет через пять дней. Сама, лично.

Женщина оставила задаток, и отправилась дальше. По дороге купила пирожок с рыбой, слопала в одну секунду, облизала пальцы – и купила еще три штуки. Вкуснотища...

Надо уезжать с Маритани. Иначе при такой кормежке она после родов втрое увеличится!

Пойти в порт?

Присмотреть себе корабль, договориться об отъезде дней через пять-шесть, как раз платья заберет? Можно...

И женщина повернула к порту.

Не дошла.

Видимо, где-то она сбилась, или неправильно поняла объяснения, потому что угодила на рабский рынок. И замерла в ужасе.

Одно дело – читать или смотреть кино. Другое...

Когда видишь это своими глазами – становится страшно и жутко. И кричать хочется.

Люди же!

Люди!!! Да что ж вы с собой делаете!?

Когда-то женщина с ужасом читала о невольничьих кораблях. В трюме устанавливались решетки, и люди ложились на них, как ложки в коробке. Два метра в длину, полметра в ширину и полметра в высоту. Ни повернуться, ни шевельнуться, ни-че-го! Все дела под себя, на голову ниже лежащему. Затхлый воздух, плохая вода и еда... часто довозили живых вперемешку с мертвыми. А воняли корабли работорговцев так, что их отличали за километр.

О невольничьих рынках читать тоже доводилось. Но видеть вживую... это было намного страшнее.

Небольшая круглая площадь была уставлена помостами в несколько рядов. Между помостами ходили люди. Приглядывались к товару.

И на помостах стояли люди.

Товар.

Мужчины и женщины, в одних набедренных повязках, молодые и средних лет. Хорошо хоть детей не было, иначе Алаис бы не справилась с удушливой волной гнева, которая ее захлестнула. А так – накатило и схлынуло, оставив по себе память в виде жестокой изжоги.

Люди.

Все в кожаных ошейниках-полосках, все прикованы цепями, у каждого на шее табличка.

Алаис пригляделась.

Ближе всего к ней оказалась девушка лет семнадцати.

'Девственна. Умеет готовить, ходить за скотиной. Хорошо шьет.'

Мужчина рядом с ней...

'Сильный. Хороший пастух и конюх. Покорный'.

'Ученый и лекарь. Ест мало.'

'Винодел. Плохо видит.'

Хотелось рухнуть на колени и взвыть в голос.

Люди же...

И вот эти выражения лиц, глаза... боги! Глаза!

У тех, кто стоит на помостах – покорное у тех, кто ходит внизу – жадное, приценивающееся.

Вот какая-то тетка с лицом бордель-маман щупает девушку на помосте, хватает за грудь, за живот, требует показать зубы.

Рядом мужчина средних лет приценивается к молодому парню, но уже иначе. Рассматривает мышцы, требует поднять что-нибудь тяжелое...

– Прикажи ей повернуться, я осмотрю задницу. У меня клиенты любят по-разному...

– Гляди, каков гигант! Долго прослужит!

Алаис шагнула назад – и резко согнулась вдвое.

Комок все-таки не удержался внутри. Женщину рвало долго и мучительно. По счастью, рядом с работорговческой площадью домов не ставили, а угол склада послужил неплохим прикрытием.

Наконец Алаис сплюнула на землю остатки желчи, и сделала пару шагов вперед.

Надо бы найти хоть кого – и спросить дорогу. Но... даже дотронуться до продавцов или покупателей она не могла. Было так мерзко, что она боялась не сдержаться.

Токсикоз?

Или простое человеческое отвращение?

– Да пошла ты в ... и ... старая ... по... к...!!!

Звонкий мальчишеский голос так изобретательно ругался, что Алаис невольно встрепенулась. Сделала шаг вперед, второй, третий...

На помосте стоял мальчишка лет пятнадцати.

Тощий, весь в синяках и ссадинах, серые глаза горят злым огнем из-под русой челки, ребра видно напросвет, но...

Никто из рабов не решался спорить с судьбой.

Они уже сломлены. Уже забиты. Уже превращены в домашнюю скотину.

А вот мальчишка считает, что лучше умереть. И, кажется, этот момент близко.

Одного взгляда Алаис хватило с лихвой. И на мальчишку, и на стоящую перед ним толстую тетку с водянисто-голубыми, блеклыми какими-то глазами, и на надсмотрщика, который занес кнут...

– Стойте!

Голос она натренировала. По крайней мере, на нее обернулись. И продавец, и тетка в жутковатом красном платье с черными кружевами, которое смотрелось на ней, как комбинация на хрюшке, и надсмотрщик, и даже сам мальчишка.

Алаис выпрямилась. Черт возьми, в этом мире она – герцогиня Карнавон! И если назовет свой титул, эти твари обязаны будут склониться перед ней.

Но называть ничего нельзя. А значит...

– Сколько ты хочешь за этого щенка?

И надменности в голосе побольше, побольше...

– А тебе что, парень?

– Раз спрашиваю – значит, есть и дело и деньги, – лениво пояснила Алаис, удостоившись еще одного потока ругательств от паренька. Смерила мальчишку насмешливым взглядом и пожала плечами. – вряд ли ты его еще кому продашь.

– Ну, почему же. В моем деле он точно пригодится, – усмехнулась тетка. – Есть у меня любители зады повторять.

Алаис даже не удостоила ту взглядом.

– Так сколько стоит паренек?

– Пятьдесят золотых, господин, – недолго думая, обнаглел продавец. – вы не смотрите что тощий. Зато сильный, выносливый...

– Ага. И чтобы проявить эту выносливость, требуется забить его до полусмерти? – ехидно уточнила Алаис.

– Найдутся любители, – прищурилась тетка.

Таких Алаис тоже просчитывала в минуту. Начни она сейчас торговаться, спорить, ругаться – и парню не поможет, и свои капиталы засветит, и...

– Пятьдесят монет? Ну, за торговца я бы столько еще заплатил... по весу. А за мальчишку – нет. Берите его, уважаемая.

Тетка разинула рот. Торговец поперхнулся, мальчишка, наоборот, рот закрыл и уставился на Алаис с нехорошим прищуром.

– Ты ...

– Вот. Еще и матерится постоянно. Изобретательно, конечно, а все ж надоедает. Вам как, любезнейшая, соловьи для клиентов сгодятся?

Алаис была сама вежливость. Но бордельного вида тетка поморщилась и сплюнула.

– За десять монет отдашь?

Торговец замялся.

– Сорок? Только для вас?

Алаис сделала вид, что ей уже неинтересно, и повернулась к соседнему помосту. Там как раз выставлялся роскошный экземпляр мужской породы. Настолько роскошный, что с него и набедренную повязку сняли. И правильно – прятать самое главное в человеке не стоило.

А глаза потухшие.

И этот уже – раб...

Торговец скрипнул зубами, видя утрату интереса к мальчишке. Парень тоже помог, снова обложив толстуху в три этажа с чердачком. Сейчас он, правда, по ее возрасту не проходился, а вот с дохлым тюленем сравнение вышло красочным.

– Да пес с ним, об него больше палок обломаешь, – махнула рукой женщина. И отошла. А вот Алаис приценилась пару раз к другим рабам, сделала круг по площади, преодолевая отвращение, и вернулась обратно.

– Так сколько?

– Я ж сказал – пятьдесят монет.

– Пятерка золотом – и мальчишка уходит со мной.

– Сорок пять. Вы посмотрите, господин, какой он ловкий?

– Где? Это ж щепка, а не мальчишка! Его еще год кормить, чтобы на человека стал похож!

– А вам-то он зачем?

– Не мне, матери.

Мальчишка высказался в том смысле, что таких подонков только гадюки рожают – и огреб справедливый подзатыльник. Оскорблять свою мать Алаис бы никому не позволила, так что и останавливать надсмотрщика не стала.

– Характер гадкий, воспитания нет, неграмотен, способен только к черной работе – и за это пятьдесят монет? Он того не стоит!

– Не хочешь – не покупай. Без тебя любители найдутся, – огрызнулся купец.

Алаис почувствовала, как подкатывает к горлу еще один комок тошноты. Нет, надо бежать, или...

– Удачных поисков, – выдавила она, и осторожно, стараясь не расплескать то, что внутри, двинулась с площади.

***

Второй раз ее рвало уже под причалом.

Как она туда забралась, Алаис и сама не знала. Ноги привели. Но тошно было до ужаса.

Во рту прочно поселился привкус желчи, голова кружилась, ноги подкашивались.

Как люди могут такое делать с другими людьми?

Маританцы считают себя наследниками воинов... и как?! Как те, кто должен был охранять, беречь и защищать, превратились вот в это?

Если бы короли остались на троне, такого никогда бы не было. Работорговли при Морских королях не существовало. Было единое королевство, и нарушать его законы было чревато.

А сейчас...

Все рассыпалось, все развалилось.

Алаис кое-как умылась соленой морской водой. Кожу на лице стянуло.

– Да что б ваш рынок до основания срыло!

В этот момент она всей душой желала исполнения своих слов. Прямо-таки видела, как налетает на берег громадная волна, как она захлестывает площадь, как ломаются под ее напором помосты, выворачиваются из земли камни...

Руки по-прежнему оставались в морской воде. Море мягко обволакивало пальцы, ласкалось, гладило, утешало...

Алаис вздохнула.

Да уж, помечтать-то можно, но результат? Сколько ни тверди: 'халва', но во рту слаще не станет. Вот если бы изобрести динамит и заложить его в нужном месте, чтобы волна нахлынула...

Женщина выпрямилась, окинула взглядом причал – и едва не сверзилась в воду. Помогло то, что рядом оказался покрытый водорослями и какой-то слизью столб. Был он не слишком приятным на ощупь, но Алаис вцепилась в него, как в лучшего друга.

По трапу корабля на пристань спускался не кто иной, как тьер Маркус Эфрон.

***

Маркус был откровенно недоволен. Увы, блестящий тьер сильно страдал от морской болезни, так что путешествие ему удовольствия не доставило. Почти всю дорогу он провалялся на койке в душной каюте.

Да и маританцы были весьма непочтительны.

Что такое уважение и восхищение благородным тьером, они даже не представляли. Могли и окликнуть запросто, и посмеяться за спиной (Маркус точно знал, что это над ним), и смотреть так, что крестьянина повесили бы за подобный взгляд.

Сволочи!

Сам Маркус вряд ли поехал бы на Маритани – сдалась она ему. Женщин можно и поближе найти, рыба тоже не великая ценность, но отец приказал! Можно подумать, Маркус виноват в том, что упустил Алаис Карнавон!

Да эта дрянь от кого угодно ушла бы, нормальному человеку и в голову не придет то, что она выкинула!

Удрать из дома и спрятаться так, что по сей день не нашли!

Это же уму непостижимо!

Алита в такой ситуации могла бы плакать. Молиться, край – уйти в монастырь. А эта?! Сбежать от законного мужа! А если она и от них так же сбежит?

Опасная привычка, очень опасная...

Но отец был неумолим. Приказ посетить Маритани, и прожить там весь отведенный срок надо было исполнять, так что Маркус спускался на землю острова. И даже не подозревал, что его ценный приз наблюдает за ним из-под крепко сбитых досок.

***

Первым побуждением Алаис было – удрать куда подальше.

Вторым – успокоиться.

Убегать получается очень плохо, если тебя шатает от слабости. А вот думать – вполне. Вдохнуть, выдохнуть и выругаться.

Уехать с Маритани женщиной – не выйдет.

Маркус не полный идиот, и узнать он ее может. Даже в рыжем цвете, уж слишком она сейчас яркая. Слишком привлекает внимание.

Алаис, не долго думая, стянула с шеи платок, повязанный, чтобы не привлекать внимание к особенностям ее строения. У мужчин-то кадык выпирает...

Теперь делаем бандану! Вот так, отлично.

Наблюдаем за Эвроном, пока эта тварь не уберется с территории порта.

И – подыскиваем корабль.

Неважно куда, важно, чтобы как можно скорее.

А еще...

Алаис несколько минут колебалась, а потом махнула рукой.

Дура, да. И кто бы спорил, и о чем бы спорить? Но сейчас она вернется на рабский рынок и выкупит того мальчишку. На двух ребят обратят меньше внимания. А что она с ним будет делать на материке?

Да ничего!

Освободит – и пусть проваливает к крабьей матери! Вообще не стоило бы с этим связываться, но к добру ли, к худу...

Внезапно Алаис вспомнился блистательный Басилашвили в роли Воланда. Его глаза, его выражение лица, с которым Дьявол смотрит на Маргариту...

Да, пора обзавестись тряпками и заткнуть все щели, чтобы внутрь комнаты не проползло милосердие. Вы, Алаис, высокоморальный человек?

Нет, мессир, я отвратительно легкомысленный человек. Там, у помоста, я смотрела в глаза несчастного мальчишки. И видела в них и надежду и гордость. И не буду всю жизнь иметь покоя, предав эту надежду.

Пятьдесят золотых?

Черт с ними!!!

Простите, мессир. Ничего не поделаешь. Так уж вышло.

Классика помогла Алаис собраться, успокоиться и взять себя в руки. И уже вполне спокойно она наблюдала, как Маркус отправляется куда-то, потом выползла сама, дошла до ближайшего колодца, умылась еще раз, напилась – и направилась на площадь, где торговали рабами.

***

Увидев еще раз рыжего сопляка,  Далан глазами своим не поверил. За это время к нему несколько раз приценялись,  но из-за строптивого характера, быстро отказывались от покупки.

Купец зверел и поглядывал на надсмотрщика,  тот поглаживал плетку,  но и сдаться Далан не мог.

Он отчетливо понимал,  что этой ночью ему придется худо.

В лучшем случае его изобьют. Так  чтобы не осталось следов,  но и на своих ногах он передвигаться вряд ли сможет.

В худшем – убьют,  чтобы научить остальных покорности.

И пусть!

Лучше сдохнуть человеком,  чем рабом! Вот!

А рыжий еще раз прошелся перед помостом.

– Ну что – не передумали,  господин хороший? Отдадите мне сопляка за десятку?

Купец прищурился.

Далан не знал,  что убивать рабов на Маритани нельзя. Да,  бывшая стража вовсю использовала рабский труд,  но что-то человеческое в них все же оставалось. Если бы работорговец забил мальчишку этой ночью,  ему пришлось бы уплатить большой штраф. Мало того,  его перестали бы пускать на Маритани.

Один дерзкий сопляк того не стоил.

С другой стороны,  достал щенок всех до такой степени,  что купец не был уверен в себе. Мог и не удержаться.

А продать... а кто купит?

Если этот рыжий хочет купить себе проблем,  кто ж ему будет запрещать? Его же деньги... Но не поторговаться купеческая душа не могла.

– Сорок монет. Так и быть – десятку я тебе скину.

– Восемь монет золотом, – предложила Алаис, – и вы навсегда забываете об этом мальчишке?

– Ладно, тридцать восемь.

– Семь. И хватит торговаться?

Далан скрипнул зубами.

– Ты,  рыжий ...,  вали отсюда!

Алаис и внимания не обратила на выкрик. Они с купцом азартно торговались за каждую монетку. Эх,  сгорел сарай,  гори и хата! Забыв про желание быть как можно более незаметной,  Алаис пустила в ход все приемчики,  отточенные ей на турецких и египетских базарах. Когда-то Миша любил баловать свою любовницу,  а та любила покупать всякую мелочь. Не ради покупки,  ради процесса торговли,  беседы, ради азартной и веселой перепалки с продавцом,  который получает никак не меньше удовольствия,  чем ты сама.

И сейчас в ход пошло все.

Далан даже забыл,  что хотел ругаться,  глядя  как со всем артистизмом рыжий призывает на головы купца кары богов,  утверждает,  что из-за жадности торговца его семья пойдет по морю... простите,  по миру, будет есть одну рыбу,  и ту придется ловить на живца. А на что там ловить – одни кости? Разве что головой в море макать,  чтобы селедка от возмущения сама всплыла кверху брюхом?

От возмущения мальчишка сам едва кверху брюхом не всплыл. И тут же подавился,  услышав,  что его можно использовать и в охоте на акул. Привесить к борту – и пусть рыбку ядом заплюет. А бравые рыбаки уж расстараются – за хвост ее привяжут и на землю доставят.

Даже надсмотрщик перестал хвататься за кнут.

Купец идею оценил,  и предложил скинуть цену на две монеты.

Рыжий воздел руки  к небесам и заверещал,  что его грабят среди бела дня! И ради чего! Да если мальчишку на огороде выставить,  так вороны за тот год урожай вернут! Прослезятся!

За спектаклем уже наблюдали все. И рабы,  и продавцы,  и маританцы. И Далан даже не удивился, когда его продали за восемнадцать монет золотом. Рыжий честно отсчитал их в руки купцу, принял веревку и за нее свел Далана с помоста,  как скотину. И повел по рынку.

Недалеко,  до ближайшей таверны.

***

В таверне Алаис пихнула мальчишку за самый дальний от входа столик. Смотрел он зверенышем, и выглядел так, что дураку ясно – в горло вцепится, как только сможет. Это и к гадалке не ходи.

– Две чашки бульона. И хлеб, только немного.

Серебряная монетка мелькнула в воздухе, и трактирщик поспешил выполнить заказ. Не прошло и пары минут, как перед 'парнями' встали две большие чашки с рыбным бульоном, тарелка с поджаренной рыбой и пара ломтей хлеба.

Алаис честно поделила все на две части, ту, которая поменьше, придвинула к Далану.

– Ешь.

– Не буду...

А кадык дернулся на тощей шее.

Алаис закатила глаза.

– Чтобы убить меня и сбежать, как ты хочешь, нужны силы. Так что лопай. Поговорим потом.

У Далана округлились глаза.

– К-как...?

– Думаешь, ты такой умный? Лопай молча.

Далан помотал головой, а потом решительно выхлебал половину своей чашки. Съел кусок рыбы, потом еще один, зло посмотрел на кучку с которой расправлялась Алаис. Та точно была побольше.

Женщина вздохнула.

– Да мне не жалко. Только тебя давно не кормили как следует. Можешь потом от заворота кишок загнуться. Попозже еще покормлю, понял?

Далан кивнул головой.

Реальность как-то размывалась в присутствии этого рыжего парня. Он не так говорил, не так двигался, не так... да все в нем было – не так!

А как – правильно?

И суп кончился...

Алаис наблюдала за парнишкой лишний раз убеждаясь, что спасла не крестьянина. Ой. Нет. Может, и не дворянина, но и в земле паренек точно никогда не копался. Мозолей нет манеры уверенные, рот рукой не вытирает, ложку держит даже с изяществом, сидит прямо и не сутулится...

Явно не из бедных. Попробовать?

А что она теряет?

– Доел? Ну, давай поговорим о твоих планах на будущее. Что делать будешь, когда мы выйдем отсюда?

Далан прищурился.

– А тебе-то что?

– Ты вообще слово 'логика' знаешь?

Мальчишка шмыгнул носом.

– Ну, знаю...

– Тогда найди противоречие в моих словах. Мы сейчас выйдем отсюда и пойдем. Ты, конечно, можешь оглушить меня и сбежать, но куда?