Текст книги "Большая книга ужасов – 40"

Автор книги: Галина Гордиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5
Письмо от «Дикой кошки»

Миша совершенно не выспался. Не сразу услышал будильник, а потом долго не мог встать – голова была тяжелой, затылок неприятно ныл, в ушах звенело. И понятно: всю ночь его мучили кошмары. Никогда Миша ничего подобного не видел, даже не знал, что сны могут быть такими последовательными и «реальными».

Конечно, и раньше Мише что-то снилось. Но не страшное, это раз. И сны эти мгновенно забывались, стоило проснуться – это два. Зато сегодняшние ночные «ужастики» забываться не хотели. И помнились они так, будто все происходило не во сне, а на самом деле.

Миша с силой тряхнул головой, словно надеялся таким образом избавиться от ночных кошмаров. И угрюмо усмехнулся: да уж, забудешь такое…

…Вот он, Мишка, идет по улице с Гулей и буквально каждой клеточкой своей чувствует, что вокруг них что-то происходит – страшное и… неправильное. Рядом кружат совершенно чуждые нашему миру существа – или сущности? – они все ближе и ближе. Присматриваются, принюхиваются, иной раз мимолетно касаются Миши, обжигая то жаром, то холодом.

И ладони у Миши неприятно влажные, и шагает он как деревянный Буратино, ноги едва сгибаются в коленях. То и дело волной накрывает его ужас, и зубы Миша сжимает до того крепко, что кажется – они вот-вот раскрошатся.

Время от времени Миша с трудом растягивает губы в улыбку, чтобы собственным страхом не заразить и Гулю. Почему-то это важно для него – оберегать нелепую девчонку.

Рассмотреть толком зловещие тени Миша во сне не сумел, как ни приглядывался. Но постоянно ощущал их присутствие и недовольство им. И чудилось, что страшные тени вот-вот сомнут их с Гулькой. Еще немного, круг сомкнется, и тогда…

Миша слышал хрустальный перезвон, над ним опять смеялись, и просыпался в холодной испарине. Небрежно вытирал лоб футболкой и радовался – всего лишь сон. Пытался настроить себя на другой, полегче, или пусть страшный, но не из этой серии, где бы он, Мишка, остался без Гули, однако упорно проваливался в один и тот же кошмар.

…Гуля испуганно цеплялась за него, а Миша почему-то твердо знал: если сейчас уйдет, бросит девчонку здесь, на улице, одну, для него все закончится благополучно.

Он, Мишка, будет жить, как всегда жил, и никогда больше не увидит на своем окне остроухой черной тени; и угрюмые вороны не станут налетать на него пикирующими бомбардировщиками; а обычные сосульки перестанут оборачиваться ледяными копьями и грозить смертью.

Миша косился на одноклассницу. Видел ее бледное лицо с высокими скулами и по-детски припухлыми губами, подрагивающими от страха. Ловил беспомощный взгляд непривычно узких, приподнятых к вискам темных глаз. Украдкой рассматривал густую щеточку практически прямых, коротких, но густых ресниц и легкие брови вразлет…

И лишь крепче сжимал в своей руке тонкие смуглые пальцы. Понимая, стоит ему уйти, эта странная девчонка тут же погибнет, а так… так у нее есть шанс. И у него, может быть, тоже он есть.

Хрустальный перезвон уже не напоминал Мише чей-то смех. Обледеневшие ветки деревьев, под которыми шли Миша с Гулей, звенели чуть ли не угрожающе. Иногда чудилось – Мише будто вкрадчиво нашептывали, успокаивая и уговаривая: «Брось ее, отойди, все будет хорошо для тебя. Это всего лишь сон… сон… сон всего лишь, поверь нам…»

Поверить хотелось. Хотелось вернуться в ту жизнь, которой жил всего-то неделю назад, а казалось – уже вечность. Так просто было бы уйти от девчонки и забыть о ней навсегда, тем более это же не на самом деле, это всего лишь сон, чего уж он так упирается, глупо же…

Но Миша почему-то не сомневался: неважно, где ты предашь – наяву или во сне, предательство остается предательством. А жизнь…

Дед как-то говорил – предаем мы в любом случае только себя. Себя, не другого!

Дед почти мальчишкой – сразу после школы – полтора года воевал в Афганистане. И был ранен. Не очень тяжело, просто осколком распороло-порезало плечо. Он мог демобилизоваться по ранению, попав в госпиталь, и никто бы его не осудил. И вернулся бы к маме с папой, к подруге, ставшей чуть позже его женой, к мирной жизни.

Но дед чувствовал – это тоже предательство по отношению к друзьям. Ведь ранение легкое, он все еще воин и способен прикрыть их спины в бою гораздо лучше необстрелянного салаги.

Он уйдет, а они останутся на целых полгода. И будут воевать за него и вместо него. И погибать – тоже за него. И он будет об этом помнить всю жизнь. И знать, что предал. Ему не обмануть себя. Обмануть можно лишь других.

Дед остался. Рану ему обработали друзья же. И он не жалел ни о чем ни секунды, хотя через пару месяцев его ранили уже всерьез. Деда потом трижды оперировали, нога у него до сих пор побаливает при смене погоды, и дед сильно хромает. Но он – лучший в мире дед, и у него до сих пор лучшие в мире друзья, Мишке бы таких!

Нет, предавать нельзя. Предашь во сне, потом предашь и наяву. И будешь помнить, что ты – предатель. Другие и знать не будут, но ты-то… и как потом жить с этим?!

Будто почувствовав, что решение принято, темные твари засуетились, завыли. И тут же поднялся ветер, бросая в лица подростков колючий снег.

Миша заставил Гулю надеть капюшон и потащил ее прочь от березы, уж очень угрожающе подрагивала ее крона. Не хотелось, чтобы она сбросила им на головы наледь с веток.

«Все-таки дурацкими были осень и начало зимы, – рассеянно думал Миша. – То дождь, то мороз, вот и результат – везде сосульки, и это «счастье» теперь до ближайшей оттепели, как бы не до весны…»

Потом им с Гулей пришлось переходить дорогу, и они едва не попали под огромный заснеженный грузовик. Потом убегали от стаи диких собак, и Гуля задыхалась, еле успевая за Мишей, и тонкая ее рука была натянута как струна.

Потом на них налетели огромные злющие вороны, и Миша едва успел затащить Гулю в чужой подъезд – спасибо, какая-то девчонка как раз заходила в дом.

Потом уже на тротуаре их нагонял явно ненормальный мотоциклист в черном шлеме и черных очках. Его сопровождали снежные смерчи, не один или два – десятки.

От мотоцикла было не скрыться, Миша уже думал – все, им с Гулькой конец, но тут… выручил будильник.

Повезло, Миша не сомневался. Почему-то ему казалось: странный сон не совсем сон. Умри он там, кто знает – проснулся бы утром здесь.

Миша сердито фыркнул: теперь бы забыть об этой кошмарной ночи! И не забыть после завтрака заглянуть в почтовый ящик – а вдруг…

* * *

Завтракал Миша с такой жадностью, что слегка шокировал маму.

Почему-то есть хотелось настолько сильно, будто он голодал с неделю, не меньше. Или в самом деле пробродил всю ночь по морозу, убегая с Гулькой от всякой «нечисти».

Запах горячей яичницы с беконом едва не сводил с ума. Стоило Мише зайти в кухню, его желудок заурчал голодным зверем, рот наполнился слюной, глаз было не отвести от накрытого стола.

Обычно Миша завтракал неохотно. Полусонный и вялый, он с трудом съедал свою порцию, просто чтобы не спорить с мамой. Зато сегодня его тарелка опустела мгновенно. Причем яичницу Миша заедал толстенными кусками хлеба с маслом, попутно хватая с блюдечка сыр, да брал не тонкий прозрачный ломтик, а несколько кусков сразу. И к чаю соорудил себе огромный бутерброд, разрезав батон вдоль и вывалив на него почти полбанки малинового варенья.

Позже Мише казалось, что при всем этом он урчал и чавкал, как голодная свинья у кормушки с теплым варевом. Видел он пару лет назад поросят в деревне у маминой бабушки…

Как ни странно, мама сумела удержаться от комментариев. И папа, пряча улыбку, сбежал на работу. А переполненный едой Миша, прихватив со стола румяное яблоко, вернулся в свою комнату и включил компьютер.

Писем Миша не ждал. Не верил, что Хозяйка ночи не плод его воображения. Может, он просто ослышался, а Гулька болтала совсем о другом.

Уж очень странно звучало – «Хозяйка ночи». Если бы такая существовала в действительности, о ней бы знали. Или хотя бы сказки были на эту тему, есть же сказки о ведьмах злых и добрых, о Бабе-яге или Кощее Бессмертном…

«Бог ты мой, о чем я думаю, – Миша раздраженно поморщился, – было бы мне лет семь-восемь, еще ладно…»

Миша ошибся, почтовый ящик не пустовал. Правда, письмо оказалось единственным и отправлено было «Дикой кошкой».

– Ну и ники у них, – хмыкнул Миша. – «Рыжая ведьма», «Черный вепрь», «Харя в квадрате», теперь вот – «Дикая кошка»…

Помедлив – а вдруг там обычная отписка: мол, не слышал, не видел, не пойму, что несешь? – Миша все-таки открыл письмо. И тяжело рухнул в кресло: кажется, ему повезло – столько текста… Что-то эта Дикая кошка наверняка знает!

«Привет, Миха! О Хозяйке ночи я слышала в детстве в деревне. У меня была подружка, у нее прабабка, когда шли дожди, и не погулять было, она нам всякие сказки рассказывала. Страшилки чаще. И о Хозяйке ночи тоже много разного, мы же расспрашивали. Сами тряслись от страха – мелкие еще! – но ведь интересно. А она здорово выдумывала. Сейчас понимаю – старуха сама верила тому, что говорила. Село глухое, что ты хочешь…

Ага, я запуталась. Так вот, о Хозяйке ночи – мол, есть такая. О ней в старину хорошо знали, а сейчас забыли. Потому что она хоть и из черного зла, но сама в жизнь людей не вмешивается. Если ее не попросить прямо…»

Зазвенело стекло, Миша испуганно обернулся: береза у окна не выдержала тяжести, уронила большую обледеневшую ветку на балкон. Хорошо еще, стекла уцелели, вон сколько мелких веточек в них уперлось.

Миша вернулся к письму:

«…Причем ее можно встретить только когда солнце сядет, а увидит ее лишь человек, душа которого полна ненависти и желания отомстить. Хозяйка ночи ему непременно поможет. Даст подарок, и чем сильнее ненависть просителя, тем могущественнее подарок-артефакт.

Миха, ты учти, я своими словами пересказываю. Понятно, бабка проще говорила, без таких словечек, как «артефакт». А я фантастику люблю, вот и облагородила все. В общем, продолжаю!

…Сама она не вмешивается, но становится сильнее с каждым несчастьем. И еще – она наблюдает, как меняется проситель, как мрак заполняет его душу, а ненависть выжигает в нем человеческое. Его эманации подпитывают Хозяйку ночи, дают ей дополнительные силы. Причем нужны ей именно те светлые стороны души, что отторгаются человеком, как чуждые теперь и ненужные. Он даже внешне начинает меняться.

…Миха, меня сейчас застукают у компа, и мало мне не покажется! Короче, заканчиваю, а то ко мне в комнату вот-вот маман заглянет. На всякий случай, предупреждаю:

Посторонним вмешиваться нельзя, Хозяйка ночи не потерпит. Человек, который к ней обратился, это только его война. Только его! И с самим собой.

Если он победит зло в себе и свою ненависть, Хозяйка ночи над ним не властна. Если зло в нем сильнее, то конец ему! Окажется он в свите Хозяйки ночи, есть и такая, да-да.

Бабка говорила: ночные тени – это злые сущности, когда-то бывшие людьми и застрявшие навсегда в сумраке, царстве Хозяйки ночи. Ни живые, ни мертвые, зато ненавидящие живых.

Еще учти: если получивший подарок от Хозяйки ночи терпит поражение, уступая злу в себе, эти тени на целый час обретают могущество – могут вселиться в любого человека, если он слаб. И этот час – счастье для них – тени наслаждаются настоящей жизнью – и горе для нас. Ведь на Земле в этот час творится страшное – убийства, насилия, черные мессы… все, на что свита Хозяйки ночи сумеет подтолкнуть слабых и злых…»

Миша едва не подпрыгнул от неожиданности: с таким грохотом распахнулась вдруг форточка. Он бросился к окну, дважды упав по дороге. Почему-то под ноги буквально подворачивалась какая-то дрянь вроде невесть как оказавшихся на полу роликов или лыжных палок, место которым в шкафу в коридоре.

Пытаясь закрыть форточку, Миша сильно порезал палец о шероховатость на раме. В лицо с силой швырнуло снег, что-то попало в правый глаз, Миша едва не взвыл от боли. Он попытался достать невидимую соринку, но лишь размазал по лицу колючий и почему-то солоноватый снег.

Форточку пришлось закрывать почти вслепую. Миша подошел к зеркалу, чтобы посмотреть на пострадавший глаз, и чуть не закричал в голос, не сразу узнав собственное отражение. И светлые волосы, и лицо, и даже любимая футболка оказались перепачканы кровью.

В ванную Миша крался едва ли не на цыпочках. Страшно было даже представить, что скажет мама, увидев его!

По счастью, Миша ее не встретил, хотя у самого порога в ванную умудрился еще раз упасть, споткнувшись о… воздух, наверное, потому что ничего под ногами не нашел. Правда, на секунду показалось, что мелькнула внизу какая-то хвостатая тень…

С другой стороны, что Миша мог толком увидеть, когда правый глаз слезился, а на левом ресницы от крови слиплись и мешали обзору?

Кое-как промыв глаз – что за соринка в него попала, так не понял – и сменив футболку, Миша вернулся в свою комнату.

По пути задержался у двери в зал и невольно улыбнулся: в самом деле повезло.

Мама увлеченно смотрела фильм «Прислуга», в ушах ее были наушники. Понятно, она не слышала шума, иначе давно бы примчалась с ревизией.

Миша вернулся в комнату и дочитал письмо:

«…Бабка говорила: если пытаться помочь человеку, получившему подарок от Хозяйки ночи, этого злые сущности не простят. Сделают все, чтобы погубить неосторожного.

Понимаешь, это такая редкость для них – почувствовать себя хотя бы на час живыми… они не потерпят вмешательство со стороны! Мол, каждый должен отвечать за принятые решения и за свою подлость тоже.

Знаешь, Миха, ведь это и на самом деле подлость – мстить, используя злое волшебство. Считая себя всемогущим и дурея от безнаказанности!

К тому же эти сущности невидимы, поэтому человек против них бессилен. А вмешавшись, он как бы «вводит себя в игру», становится доступен им – так я поняла старуху. Вроде бы такое уже случалось. Правда…

Ой, Миха, мама идет, пока! Задавай вопросы, если есть, хотя я вроде бы все рассказала, что помню!»

Глава 6
Опасная путаница

В школу Миша брел как во сне. Веря и не веря прочитанному. С одной стороны – чистая сказка, что он, мало фантастики проглотил? С другой – все слишком хорошо вписывалось в происходящее.

Миша зашел за Гулей и невольно отметил, как похудела за последние дни девчонка, еще бы – такие стрессы!

Он вел Гулю в школу, привычно обходя возможные «ловушки»: обледеневшие деревья, люки на тротуаре, вдруг лишившиеся за ночь тяжелых чугунных крышек. Не подпускал к кромке тротуара, страховал на пешеходных переходах…

И глупо радовался, что светит солнце, а значит – свита Хозяйки ночи сейчас бессильна, действует лишь Анкино проклятие. А на злой случай всегда найдется добрый, вот как его поддержка, например.

Миша увел Гулю с ледяной дорожки. И нахмурился: вчера днем льда тут не было, неужели мальчишки за вечер накатали? К тому же утром дворники посыпали все дорожки песком, только эта ледянка почему-то блестит нетронутая, будто специально ее обошли…

«Я становлюсь слишком подозрительным, – Миша отобрал у Гули сумку, та уже второй раз уронила ее. – Сам не знаю, чему верить. Понятно, не в Хозяйку ночи и ее свиту, но…»

Миша вспомнил письмо от Дикой кошки и подумал, хорошо бы эта девчонка со смешным ником к вечеру ответила на его вопросы. Если сможет, понятно. А то он запутался совсем.

Хотя… может, лучше бы она промолчала. Или написала, что разыграла его!

* * *

У самой школы Гуле будто подножки ставили, она несколько раз споткнулась на ровном месте и не упала только благодаря Мишиной поддержке.

Миша перехватил Гулин испуганный взгляд и ничуть не удивился, увидев у школьного крыльца Курбанову. Анка смотрела на Бекмуратову с такой ненавистью…

Надо же, а раньше Курбанова казалась Мише вполне нормальной девчонкой. Даже, пожалуй, нравилась. Наивная такая малышка, забавная в своем желании выглядеть взрослее, чем есть. Вроде бы даже кокетничала с ним. По-детски, правда. Кто-то из мальчишек – Ванька, что ли? – уверял, что она в него, Мишку, чуть ли не влюблена. Врал, конечно, но…

«Попытаться отвлечь ее? Переключу внимание на себя, может, хоть на время оставит Гульку в покое? – Миша раздраженно сдвинул брови, собственное легковерие бесило. – Если сказка о Хозяйке ночи – правда, то только Анька может прервать череду Гулькиных неудач… – Миша сердито фыркнул. – В любом случае – хуже не будет. И Гулька до класса спокойно доберется…»

– Я попробую поговорить с Курбановой, – глядя поверх Гулиной головы, шепнул Миша.

– Лучше не надо, вдруг она еще сильнее на меня рассердится…

– С чего бы?

Гулины пальцы дрогнули в его руке. Но сказать правду Гуля не решилась: все-таки это не ее тайна. Пусть Анка больше и не считает ее подругой, но… она не предательница!

Гуля пожала плечами, не в силах придумать хоть какой-нибудь правдоподобный ответ.

Миша усмехнулся:

– Нас вчера не было на первом уроке, так?

– Ну, да… мы опоздали. Из-за меня, прости…

– Я не об этом! Просто повод есть спросить у Аньки – что на математике было, что задали, например.

– Мы же у Вани все узнали…

– Она-то не в курсе!

– Но… что это даст?

Теперь пожал плечами Миша. Мягко подтолкнул Гулю к холлу, развернулся и пошел снова на улицу.

* * *

Анка проводила взглядом ушедших в школу одноклассников и до боли сжала кулаки: Гулька, змея подколодная, специально дразнит ее! Так и норовит попасться на глаза именно рядом с Котовым, ни на шаг от него не отходит. И в школу с ним, и из школы с ним, и на уроках рядом, и на переменах возле него крутится… Чем Бекмуратова только его приворожила, уродина узкоглазая?!

Видимо, мало Анка зла ей «нажелала», видимо, нужно больше, нужно всерьез. Не размениваться на всякие мелочи типа – упала, да толкнули, да сотовый разбила или джинсы порвала…

Ничего, сегодня вечером она, Анка, этой выдрой займется уже по-настоящему. Сегодня волшебной палочке придется поработать по-взрослому, хватит уже Гульку жалеть, надоела – сил нет!

Вспомнилось, как неделю назад она разозлилась на Бекмуратову – опять из-за Мишки! – и решила отыскать на лоджии подаренную веточку.

Так, на всякий случай. Пусть веточка теперь не волшебная, ее волшебство Анка уже израсходовала, коснувшись Гулькиного плеча.

Но ненависть к предательнице Бекмуратовой настолько переполняла…

Анке хотелось хотя бы так вернуть минуты, когда она чувствовала себя всесильной, пусть и считала наивно, что спит. Хотя бы подержать в руках чудесную палочку!

Свет в комнате был выключен, Анке не нужно, чтобы мама с папой спрашивали – что она делает на холодной лоджии. Да и ругались они обычно, боялись, что Анка простудится. Мама даже белье после стирки зимой развешивала на лоджии только сама. Анке не разрешала туда выходить, как маленькую опекала.

Анка боялась, что в темноте веточку не найдет, она совершенно не помнила, куда именно ее забросила. Если на одну из полок встроенного шкафа, то там столько всего хранится…

На удивление, искать подарок не пришлось. Анка сразу же увидела свою ветку, она в лунном свете сияла так… Почудилось, веточка и сама светится.

Анка взяла ее с благоговением, это снова был не прутик, а волшебная палочка.

Ветка выглядела абсолютно так же, как и в те секунды, когда Анке ее вручила дама в черном: полностью была покрыта ледяной корочкой. И лед этот не таял в ее, Анкиной руке, как и раньше.

Настоящее чудо!

Анка изумленно рассматривала свою волшебную палочку: другие-то вещи на лоджии не обледенели.

Давно высохший куст китайской розы (мама все никак не соберется его выкинуть) выглядел как обычно – просто сухие корявые ветки. И деревянные рейки, оставшиеся после ремонта, тоже были сухими и ничуть не холодными.

Да и вообще, вряд ли на лоджии, полностью обшитой деревом и застекленной, минусовая температура. Нет, здесь, конечно же, холодно, но не настолько.

Анка услышала знакомый хрустальный перезвон и с готовностью улыбнулась: как сама не сообразила? Веточка снова нужна, поэтому и покрылась льдом, ведь волшебство-то Анкино… недоброе. А лед – это… смерть.

Нет, лед – это сон!

Да, так лучше, пусть – всего лишь сон.

Анка невольно замялась, прежде чем дать такое четкое определение тому, что она сделала недавно и собирается делать снова.

И тут же разозлилась на себя: почему она должна жалеть Гульку, если Гулька не пожалела ее?! Вначале безжалостно опозорила Анку, выложив в Сети всякую гадость о ней, а теперь…

Теперь смеется над ней! Демонстративно крутится возле Котова, показывая – мол, вот, Мишка тебе нравится, ты столько мне о нем говорила, а ему, ему – плевать на тебя! Зато на меня – нет.

А ведь Анка ее честно предупреждала. Говорила – пусть Мишка вернется за парту к Кузнецову. По-хорошему говорила, по-доброму!

Значит, Гулька не захотела ее понять.

Ничего, поймет…

И Анка, стиснув зубы, направила волшебную палочку в сторону Гулиного дома.

Почему-то Анка не сомневалась: этого будет довольно. В прошлый раз она должнабыла коснуться Бекмуратовой, а сейчас – нет. Чудесная палочка уже знает предательницу и ни с кем не перепутает.

Где-то рядом зазвенели-запели льдинки, и Анка смущенно улыбнулась. Еще раз уверенно направила обледеневшую веточку на Гулино окно и прошептала:

– Пусть ей будет плохо! Пусть она все время боится, что будет еще хуже! Пусть она вообще меня боится!!!

* * *

Всю неделю Анка наблюдала за бывшей подругой, с радостью отмечая все ее ссадины, синяки и ожоги.

Анку смешило, когда Гулька падала, стоило на нее посмотреть на физкультуре или где-нибудь в коридоре. Жаль, чаще ее поддерживал Котов.

Это злило. И Анка с нетерпением ждала вечера и минут, когда останется, наконец, одна и закроет дверь в свою комнату.

Анка брала в руки волшебную веточку едва ли не с наслаждением. Анке нравилась ее кажущаяся хрупкость, ее чуть мертвенный отблеск в лунном свете, ее скрытое от посторонних глаз могущество.

Теперь обледеневшая веточка казалась Анке едва ли не теплой. И она льнула к ее пальцам преданно-послушно, так, наверное, маленький щенок жмется к любимому хозяину.

Девочке чудилось: волшебная палочка чувствует ее настроение. А ее пожелания выполняет охотнее и легче, чем в первые дни.

Может, Анка и сама становилась волшебницей?

Почему-то в последнее время Анка стала раздражительна. Ее злило все на свете, но чаще – родители и одноклассники. Наверное, потому, что общалась она именно с ними.

Анка удивлялась, что не замечала раньше, насколько большинство из одноклассников глупы, завистливы или жадны. А некоторые девчонки еще и уродливы.

И учителя к ней, Анке, все время придирались. Явно занижали оценки.

Анка сравнила последние контрольные работы по математике – свою и Иркину. Написаны они были практически одинаково. Помарок у Ирки даже больше, а ошибок у обеих ровно по три. Но Ирке за контрольную работу почему-то поставили на балл выше!

Возмущенная несправедливостью Анка подошла на перемене к Ивану Георгиевичу – первый раз в жизни, кстати! – правда, толку-то…

Бессовестный математик заявил, что Иркины ошибки якобы из-за простой невнимательности, а ее, Анкины, из-за недопонимания. Поэтому и оценки разные. Как будто количество ошибок из-за этого менялось!

И с мамой Анка все чаще ссорилась, настолько ее раздражал родительский диктат.

Анка чувствовала себя дома едва ли не рабыней: вот почему, например, именно она обязана мыть посуду после ужина? Она им что – служанка?!

Мама, правда, пыталась что-то Анке объяснить – мол, они с папой работают, возвращаются уставшие, только к семи-восьми вечера. Идут после работы в магазины за продуктами, чтобы она, Анка, не таскала тяжелые пакеты, а потом мама еще и готовит…

Прибедняется, понятно. Устала, бедненькая, прямо-таки посуду ей вечером не помыть – руки отвалятся… Будто Анка в школе не учится и не устает еще больше!

Анка хмыкнула, вспомнив, как здорово она осадила маму. Спросила: «А раньше, когда меня не было, кто посуду мыл?» Мама залепетала: «Так и работы меньше в доме было, и мы с папой не помолодели за эти годы…» А Анка ей: «Вот и представьте с папой, что меня просто нет!!!»

Естественно, мамуля в слезы, ответить-то ей нечего. Она вообще в последнее время слезливой стала. Зато к Анке почти не лезла.

Иногда Анке казалось: мама ее боится. Глупости, конечно, но… вдруг она и правда становится волшебницей, а мама чувствует ее могущество? Вот и дрожит, и правильно дрожит, волшебников и нужно бояться…

* * *

Анка увидела Котова и с деланым равнодушием отвернулась. «Куда это он собрался? Или забыл что-то дома? Даже Гульку одну бросил, интересно, сколько раз она без него на лестнице шлепнется…»

Анка вроде бы не смотрела на Котова, но все равно каким-то образом знала, что он идет в ее сторону. Вот только зачем?

Девочке вдруг стало не по себе. Почему-то не хотелось, чтобы Мишка считал ее… злой. Или боялся. Или ненавидел. Или хоть что-нибудь знал о волшебной палочке и Анкином «колдовстве».

Зато хотелось… – Анку в жар бросило от таких мыслей – чтобы именно ее Мишка поддерживал под локоть, когда она поднималась или спускалась по лестнице. Чтобы именно ее сумку нес, провожая до дома. Чтобы смотрел на нее, Анку, желая защитить от всех бед на свете так, как… на мерзкую Гульку смотрит!

Миша с невольным интересом рассматривал девочку. Ему не верилось, что все Гулькины несчастья связаны именно с ней – уж очень невинно Анька выглядела. Она казалась похожей на Снегурочку. Наверное, из-за приближающегося Нового года.

Худенькая, в короткой беличьей шубке, в сапожках, отделанных таким же рыжим мехом, в смешной беличьей шапке с опущенными ушами. И длинный хвост из светлых волос поверх воротника шубки, странно серебристый в свете дня, надо же, какой цвет необычный…

Миша усмехнулся: Курбанова смущалась настолько явно, что вспомнились Ванькины слова о ее якобы влюбленности в него, Мишку.

Забавно, у Аньки при его приближении даже глаза посветлели. Только что были почти черными, а сейчас – голубые-голубые и почему-то испуганные. Вон, и губы дрожат, блин, он что – монстр?!

– Привет, бедная девочка, – легко сказал Миша.

– Почему это я – бедная?!

– А чего дрожишь, как заячий хвост?

– Я не дрожу!!!

– Да?

– Просто… замерзла!

– Ага, это уже больше похоже на правду. Тогда чего стоим здесь, кого ждем?

– Не твое дело!

– Само собой – не мое, но я же вежливый мальчик…

– Так ты из вежливости ко мне подошел?

– Ну, не совсем…

– А зачем?

– Спросить хотел, что на математике вчера было…

– Нужно на уроки ходить, а не…

Анка от злости слов не находила: он над ней смеется!

– Что – «не»?

– Не шляться с Гулькой по улицам с утра пораньше!

– Мы и не шлялись…

Миша удивленно отметил, как изменилась за время разговора девочка. Теперь бы он не сравнил ее со Снегурочкой. Анька, скорее, на ведьму походила, пусть и довольно симпатичную.

И глаза у Курбановой снова потемнели, не верилось, что пару минут назад казались ярко-голубыми. А у зрачков еще и странные всполохи мерещились. Страшноватые, однако, у Аньки глазки…

– Да, и что вы тогда с ней делали тем утром? Картошку сажали?!

– Слушай, откуда в тебе столько злости?

– Я не злая!

– Скажешь – добрая?

– Да!

– Ой-е, тогда, прошу, злой мне не показывайся…

– Что?!

– Трепещу заранее!

– Издеваешься, да?

– Ни-ни, никогда…

– Точно – издеваешься! Я думала, ты по делу подошел или…

Анка запнулась, не в силах произнести слова – «просто так». Ведь понятно, Котову сама она не интересна. Подошел об уроке спросить, Гульке, видите ли, нужно знать, что задали…

– Вот именно – «или», – фыркнул Миша.

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, глупости…

– Нет, скажи!

– Подумал просто, что из некоторых психологи, как из меня балерина…

Анка смотрела вопросительно, и Миша насмешливо пояснил, что кое-кто ошибочно предполагал – он Аньке нравится. Ну, пусть чуть-чуть. А она смотрит на него, Мишку, как сквозь оптический прицел. Хорошо, не стреляет, наверное, автомат пока на рынке не прикупила, вот уж повезло ему, Мишке, так повезло…

Миша развернулся и пошел в школу, с улыбкой размышляя, что совсем не против нравиться Курбановой, особенно, когда она в образе Снегурочки. Но не в образе ведьмочки! Да, пожалуй, в таком состоянии Анька может и проклясть.

А Ванька – болван, со своими прогнозами. Тоже – психолог нашелся! Нравится он, видите ли, Аньке…

А жаль, забавная девчонка… пока не злится. Зато когда злится…

Неужели это правда?

Да нет же…

Или все-таки – да?!

Анка смотрела Котову вслед, и сама не знала, чего в ней сейчас больше – боли или ненависти. Анке казалось: ее сердце вот-вот не выдержит и разорвется.

Ну, за что Гулька с ней так?!

Или она мстит за волшебную палочку?

Но ведь нельзя трогать некоторые вещи, просто нельзя, даже если мстишь. Это… непорядочно!

Нечестно.

Бессовестно.

Подло!!!

Лучше бы… лучше бы Гулька камень в нее кинула и попала, попала прямо в Анкину дурную голову! Лучше так, чем рассказывать Мишке – мол, она, Анка, в него влюблена.

А если Гулька вообще пересказала ему весь тот бред, что Анка временами несла?! И они вместе над ней хихикали?!

Анка ее убьет.

Сегодня же вечером.

Хватит быть добренькой!!!