Текст книги "Дочь меча (СИ)"

Автор книги: Габриэлла Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Анхсенамен тесно прижалась к Тоасе, подталкиваемая толпой, кричащей на пьяных. В какое-то мгновение она испуганно подумала, что если кто-то её узнает, крик тогда усилится, и солдаты бросятся на них.

Будто прочитав её мысли, Тоаса вдруг наклонилась к её уху и прошептала:

– Не бойся, что тебя узнают. Люди из царского дома всегда так далеки от этих людей, что они не могут представить тебя без золотого балдахина и множества рабов.

Она попыталась говорить, но горло её пересохло, и она смогла только кивнуть. Тоаса заметила, как её волосы светились на солнце иссиня-чёрным цветом. «Ради всех Богов, – подумала она, – какая приятная девушка!» И теперь, когда у неё была только половина причитающейся ей платы, она могла бы поспорить, что в силе оставалась лишь половина её сделки. Но сначала они должны были выбраться из этого крысиного гнезда – города.

«Странная это страна – Египет», – продолжала она свои размышления. Она никогда не понимала её. Египет был царём мира и его золотой казной, он был полон жизни, люди смеялись здесь чаще, чем в других местах, которые она знала. Египетские женщины были сладки и желанны, египетское пиво было кровью жизни. Но даже здесь носится тень смерти – пирамиды и сфинкс на Гизе, могилы в Долине Царей на том берегу реки, отвратительная темнота пещеры изготовителей мумий, изумительные колонны и колоссы, построенные в честь звероголовых богов, когтистая власть жречества, которое высасывало всё ради своей жизни, не задумываясь о вечности.

Эхнатон ненадолго позволил свету сиять над Египтом, и за его труды его памятники были теперь разрушены, а его имя проклято, и за его дочерью по улицам Фив гнались солдаты.

О, отец Нил, ты течёшь, широкий и прохладный в великолепии зелени, и смех поселился среди твоих лотосов, а Ра, дарующий жизнь, качается на сияющих крыльях, заглядывая в глаза Солнцу. Но меж твоих траурных лент плавают крокодилы и едят тела убитых.

Тоаса снова вспомнила огромный, продуваемый сквозняками коридор в горах Кипра и далёкое голубое море, и солнечный свет, лившийся по ветреным склонам и разбивавшийся о волны на миллионы кусочков. Эх, хорошо было бы вернуться домой, если им когда-нибудь это удастся.

Дыхание её нагруженных ношей людей за спиной было тяжёлым. С этим тоже приходилось считаться.

Она не могла плыть, как в прежние времена, когда критский флот бороздил восточное море, – это были варвары Сирии, Кипра и мусор дюжины цивилизованных портов, и они считали, что было неправильно с её стороны рисковать их жизнями – до такой степени, что они сами подбивали её поднять якорь. И Анхсенамен – она вдруг с ужасом подумала о том, что случится с Анхсенамен.

«То самое, чего я и ожидала, – подумала она, криво усмехнувшись. – Только одни грабители и свиньи, а я очень милая молодая женщина»

Она начала думать, сколько человек из её команды могло бы помочь ей, если это понадобится.

Но сначала – выбраться из Фив.

Они быстро шагали по докам, их ноги шлёпали по камням, пока не подошли к причалу, где их ждал корабль критянки.

Это была огромная чёрная галера, вмещающая около сорока человек команды с закалёнными душами.

Там под узкой кормой была маленькая каюта, а нос и всё остальное напоминало лотосообразную фигуру, обшитую потускневшим серебром. У Тоасы было много дел в это утро, она собирала своих людей по тавернам и публичным домам, возвращая их к жизни и отправляя на корабль.

Но некоторых ещё не было. Они смотрели на неё сердито – разношёрстная и шумная банда, в которой были критяне и киприоты, нубийцы и финикийцы, неописуемого вида разбойники, нищие, беглые рабы – и все с заточённым железом на поясах.

Они были хороши в бою, который неумолимо приближался, но иногда быть у них капитаном значило примерно то же, что и жить в клетке с леопардами.

Тоаса легко прыгнула с пристани на корму и посмотрела вниз на полуоткрытый корпус корабля.

– Мы уходим! – крикнула она.

Крепкий киприот толкнул корму.

– И вы так быстро продали весь наш товар?

– Да, – солгала Тоаса, хотя этот груз ещё лежал в трюмах. Даже половина вознаграждения, данного Анхсенамен, была больше, чем она ожидала получить от продажи награбленного финикийского добра. – И по хорошей цене, к тому же. Вы все получите свою долю, но сейчас мы должны уходить.

– Без празднования в Фивах?

– Будучи в Корсуне, когда мы уходили без Клыка, ты запретила брать на борт женщин, а теперь ты средь бела дня привела эту девушку… – Недовольное ворчание послышалось средь толпы угрюмых бородатых людей.

Тоаса холодно посмотрела на них и вытащила свой окровавленный меч.

– Были неприятности, – сказала она, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат её слов. – Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидела возможность добавить ещё немного и использовала её. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.

– А женщина? – требовательно спрашивал киприот. – Женщина?

– Она и её спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.

– А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? – спросил насмешливый голос.

Тоаса посмотрела вокруг, и рослый нубиец Ахмет, её друг, подошёл и встал рядом с ней. В руке её зловеще сверкнул топор.

Капитан спокойно сказала:

– Мы отплываем сейчас же.

Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоаса говорила таким тоном. Они принялись за работу.

Лёгкий ветерок подул по Нилу – с юга, с помощью благословенного Миноса, – и Тоаса указала направление, куда плыть.

Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие вёсла поднялись в воздух.

Критянинка стояла, перевесившись через перила. Она сняла свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнула сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рёв приглушённо пульсировал в ушах.

На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, – и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту.

На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и её вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.

Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!

Она посмотрела на Анхсенамен.

Та страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были тёмные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ней, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал её тяжёлые чёрные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.

Она что-то шептала, и Тоаса наклонилась ближе, чтобы услышать. «Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…»

Тоаса не выдержала и воскликнула:

– Но это же Бог твоего отца!

Та взглянула на неё, и слёзы затуманили её глаза.

– Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице – Ахетатоне.

– Он теперь запрещён в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?

– Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в тёмных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. – Она подняла голову. – Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.

Тоаса покачала головой. Она сама не слишком разбиралась в богах, ни в одном, ни в другом. Она отдавала должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ей случалось бывать, и приносила жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.

– Ты можешь занять каюту, – сказала она. – Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовёшь, если понадоблюсь.

– Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? – вздохнула она.

– Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблём, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть её люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Она может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и всё.

– Ты откровенный человек, – сказала она, помолчав. – Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоаса?

– Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, – щёлкнул она языком и отвернулась, чтобы понаблюдать за гребцами.

========== 5 ==========

К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоаса позволила своим уставшим гребцам поспать. «Им позже понадобятся силы, – думала она, – возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади».

Сама она дремала урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовала себя вполне выспавшейся. Она пошла на корму и сменила рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоаса дежурила на носу корабля, и, казалось, что она была единственным бодрствующим человеком на борту.

Забрезжил южный рассвет, прошёл день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звёзды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблёскивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперёд, вдоль корпуса корабля, она могла разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Она стояла одна в ночи, посреди звёзд и безмолвия.

Было очень тихо, луна зашла.

Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоасы, подобно мантии. Её слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щёлкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлёпаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.

Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоаса вздохнула, и ветер поглотил этот слабый звук. Ещё кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ней и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?

– Иди сюда, – сказала Тоаса очень мягко, и ветер донёс до неё эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. – Иди сюда и поговори немного со мной.

Она стала подниматься по короткой лестнице, – её белое платье светилось во мраке, – и вышла туда, где стояла Тоаса, – у руля. Когда она была близко, Тоаса могла разглядеть её лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.

– Где твой маленький друг? – спросила Тоаса, зная, что это не то, что нужно было сказать.

– Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. – Она опёрлась на перила, не глядя на неё, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнёс грустный слабый смех. – Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?

Тоаса не смогла удержаться от грубой реплики:

– А теперь ты так несчастна для бедной царицы,

– Нет, больше нет. – Она чуть отодвинулась от неё, но не ушла высокомерно, и Тоаса вспомнила, что она была, кроме всего прочего, очень молода. – Но грустно, когда у тебя нет предназначения в жизни.

– Это твой выбор, – заметила Тоаса, полуулыбнувшись. – Тебе может это не понравиться, ты знаешь. С тобой всё может случиться.

– Но я ещё буду жива, капитан Тоаса.

– Ты боишься умереть?

– Нет… Да… О, я не знаю. Мои родители мало думали о том, что будет после смерти. Они говорили, что любящий Атон позаботится о нас. А потом они умерли, и жрецы Амена вернулись назад. – Она заговорила более высоким тоном, немного дрожа. – Они даже не позволили моему отцу, мёртвому, мирно спать. Они достали его бренные останки из могилы, которую он выбрал, и положили его, в бесчестье, вместе с его матерью. Они никому не позволяют произносить его имя, разве что «этот преступник Эхнатон». Ничего не останется в память о нём, так что во времена, когда он умрёт даже в ином мире, о нём, у которого не было ничего, кроме любви ко всему, что есть в мире, забудут. Они намекали, что если бы нам, Тутанхамону и мне, не нравились старые боги, нас бы не похоронили, наши души бездомно странствовали бы… О, я не знала, чему верить. Был ли Амен или Атон ненастоящим богом, или же все боги были ложью, а эта жизнь – короткой бессмысленной случайностью, или… – Она повернула к ней своё лицо, и в свете звёзд блеснули слёзы. – Тоаса, во что ты веришь? Что считают правдой на Кипре?

Та покачала головой.

– Одни – одно, другие – другое. Что до меня, то у меня достаточно дел в этом мире, чтобы беспокоиться о мире ином.

– Но когда ты умрёшь, что дальше?

– Кто-то рассказывал мне одно, кто-то – другое, но я никогда не слышала ничего из уст того, кто уже умер. Так что я подожду и посмотрю сама. Я говорю так, а вы, египтяне, слишком много думаете о своей последующей жизни. Ты цепляешься за эти мечты и получаешь от этого удовольствие, но забываешь обо всём остальном.

– Я так думаю. Это была хорошая жизнь, и я пытаюсь её поддерживать. – Она неуверенно улыбнулась. – Я так старалась, но только я следовала этому, а весь ход вещей в этом мире изменился.

– Хм?

Она рассказала ей, как написала царю хеттов, сразу после смерти своего мужа, и предлагала брак одному из его сыновей.

– У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… – И с торжественностью в голосе: – Что было бы не по силам объединённым Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!

Тоаса слегка присвистнула. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!

Дочь фараона – потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, – ради всех богов, это что-то значило!

Тоаса медленно сказала:

– Извини, моя госпожа. Я недооценивала тебя…

Она слабо и неуверенно засмеялась.

– О, давай забудем обо всём этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я – ничто.

– Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.

– Ты тоже? – Между ними неожиданно возникло непонимание.

– Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушёл из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.

Помощник вассала в отсталой части земли варваров – ну, я никогда не знала ничего больше, только из рассказов, и я видела чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.

– Но почему ты стала

– Пираткой? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. – Её зубы сверкнули в темноте. – Кроме того, я совсем не пиратка. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, – я завоёвываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.

И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как Тоаса думала, она навсегда утратила.

Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звёзды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.

Тоаса смогла разглядеть её более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказала:

– Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблём, людьми и жизнью. И я не думаю, что сама я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?

Её глаза расширились.

– Спасибо тебе, – прошептала она.

– Скажи Пепи, – усмехнулась Тоаса. – Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.

Вскоре она зевнула, потёрла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоаса сидела на вёслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.

– Доброе утро, мой господин Атон, – тихо произнесла она.

– Доброе утро.

========== 6 ==========

…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоаса вернула своих недовольных людей на вёсла. Ей и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и она чувствовала, как её преследуют сердитые взгляды команды.

– Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до моря? – спросил Пепи, завтракавший сидя на корточках хлебом, водой и сушёной рыбой, которой всегда было в достатке на корабле Тоасы.

– Два-три дня от Фив, возможно, даже четыре, – ответила критянинка. – Нужен ветер, помимо прочего.

– Хм. – Пепи метнул взгляд поверх голов работающих гребцов. Ахмет расхаживал взад-вперёд по дорожке между скамьями с кнутом в руке. – Да, я могу представить себе, что мешает и кое-что ещё.

Тоаса понизила голос.

– Я почти приветствую атаку войск фараона. Тогда мои люди будут знать, что нам нужно выбраться из страны, и будут на моей стороне. Я не могу сказать им истинную причину нашего бегства, иначе они будут обвинять меня – и справедливо, – что я рискую их жизнями без их согласия и без поручения с их стороны найти им таким образом заработок. Кто-то наверняка предложит вернуть Анхсенамен за награду, и тогда возникнут проблемы.

– Я думал, что хозяйка здесь ты, капитан, – раздражённо сказал Пепи.

– Только до тех пор, пока я могу иметь на них влияние. Это пираты, парень, а не сломленные духом наёмники на Ниле. Я отдала бы душу за команду старого критского флота, но сейчас нужно заниматься не этим.

– Если мы выберемся, – сказал Пепи, – я воздам дары всем богам, просто чтобы быть уверенным, что тому единственному, кто помог нам, я отплатил. Я предложил бы больше одному маленькому идолу, который имеет огромную силу, но я оставил его в Фивах.

– Откуда ты знаешь о значении такой жертвы? Ты знаешь, существует много богов, а ты будешь беден, как ливийская мышь.

– У тебя много скота, да? Моя госпожа сказала, что ты будешь нашим другом.

– Не для этих глупостей, – резко ответила Тоаса. Пусть карлик позлится.

Тоаса встала и пошла вперёд.

Стало уже жарко, она обливалась потом, вокруг жужжали мухи.

Бессонная ночь тяжелила её веки.

И день тянулся так бесконечно долго! Они медленно двигались по сверкающей на солнце воде, скрип и треск вёсел действовал ей на нервы, берега ползли мимо.

Должен же быть ветер в этой проклятой стране?

Анхсенамен вышла и встала рядом с ней. Её глаза были красными от слёз, а голос – упавшим.

– Мы около Ахетатона, – сказала она.

– Что? – Тоаса была очень сердита на неё, на солнце, на реку, на тяжело передвигающийся корабль и на весь проклятый мир.

– Ничего, – сказала она бесстрастным голосом. – Я просто хотела попрощаться с ним.

На горизонте появился город, и они проплыли мимо. Очень белым и красивым был Ахетатон, спящий между каменными скалами на берегах отца Нила. Поднимаясь вверх по реке, Тоаса разглядывала его и размышляла о том, что это, наверное, самый прекрасный город из всех виденных им. Но Ахетатон был пуст, лишь несколько стариков жили там, как живые привидения на пустых улицах, а скоро и они умрут, ветры занесут город песком, и Ахетатон будет забыт.

– У нас был сад, – шептала девушка. – У нас было много садов, но этот я помню очень хорошо. Он был прохладным и зелёным, с высокими стеками, на маленьком озере росли лотосы и плавали дикие утки. Мы вместе гуляли там по вечерам: отец, мать, я и мои сёстры. Отец кормил птиц, а раб играл на арфе и пел для нас. В Ахетатоне было больше смеха и доброты, чем где-либо я встречала с тех пор.

Тоаса вытерла пот с лица. На её глазах появились слёзы. Они жгли ей лицо.

– Итак, прощай, Ахетатон, и спи спокойно, – сказала она. – Нет нигде города прекрасней тебя или прекрасней мечты, в которой ты живёшь. Прощай, прощай.

Её слова казались язвительными:

– Да, прекрасная идея, эта самоотверженная доброта ко всему существующему, без сомнения в том, заслуживает оно жизни или нет. Такой яркий пузырь мог вырасти только в мозгу больного и ограниченного в свободе ребёнка.

Она посмотрела на неё с ужасом.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Эхнатон потерпел в своей стране неудачу и принёс Египту разрушения, и это его вина, что сейчас нам приходится спасаться бегством, а по пятам идёт смерть. – Её слова звучали тяжело, зло, бессердечно в жарком спокойном воздухе. – Пока Эхнатон жил в своих прекрасных садах и писал гимны солнцу, Азиру и Шуббилулиума, разделили его империю. Я видела, как пал Библос, я была девчонкой, когда враг ревел у ворот и верный старый правитель взывал к фараону о помощи. Говорят, что Азиру писал на него клевету и Эхнатон слушал эту ложь охотнее, чем посылал людей, которые могли бы победить врагов его друзей. Обольщаясь любовью ко всему человечеству, он позволял людям, что любили его, быть разрубленными на куски, а их жёнам и детям – проданными в рабство. Города горели в огне, ожидая войск, которые он мог бы послать. Но нет, он любил всех, и Атон запрещал убивать. – Тоаса зло усмехнулась. – Хотя я не думаю, что было бы нехорошо убивать муху, ужалившую фараона, или корову, мясо которой он ел, или тащить рабов из Куша и Сирии, чтобы они служили ему. – Она опустила руку на рукоятку меча. – Минос, Хоремхеб – лучшее, что случилось в Египте за пятьдесят лет!

– О, ты тоже… – она заплакала, но поборола рыдания и ушла с поднятой головой, царственно прямо держа спину.

«Наверное, это несправедливо, – устало подумала критянинка. – Наверное, я должна перед ней извиниться. Но как эти люди могут не видеть правды? Неужели им нужны их золото и их придворные всю жизнь? К чёрту, Кноссос тоже был красивейшим городом!»

Солнце горело и катилось на запад.

Тоаса, проходя между скамьями гребцов, улавливала густую волну человеческой вони, пота, крови и глухих проклятий. Ненагруженная галера шла быстро, но её скорость медленно падала по мере того, как люди уставали. В их глазах, устремлённых на неё, она видела кипящую ненависть.

В середине дня жара уменьшилась из-за порывов ветра. С севера – с севера! Тоаса вздохнула и выругалась.

– Как будто нам не хватало несчастий, – проворчала она, обращаясь к Ахмету-нубийцу. – Сколько продлится этот ветер?

– Я думаю, он будет сильным. Смотри, по реке катятся слабые волны.

– Сдувая нас на адский путь. Готовься к битве.

Тоаса пошла в каюту. Пепи и Анхсенамен сидели вместе в слабом полумраке около двери. Не говоря ни слова Тоаса вошла, достала шлем и нагрудный панцирь и надела их. Когда она выходила, карлик вопросительно посмотрел на неё.

– Ты так скоро ожидаешь войска? – спросил он упавшим голосом.

– Возможен мятеж, – ответила Тоаса. – Люди мало знают, кроме того, что их жизни в опасности, хотя в этом нет их собственной вины, и что я использую их как рабов, а теперь ещё и сильный ветер их противник. Если начнётся драка, идите в каюту.

– А твоё появление в доспехах не вызовет ещё большего раздражения? – спросила Анхсенамен. Её голос был так тих, что Тоаса с трудом могла её расслышать, и она прятала от неё глаза.

– Лучше живой раздражитель, чем мёртвый миротворец, – проворчала Тоаса. Весь её вид как бы говорил: «Твой отец это знал».

Тоаса поднялась на палубу и стала смотреть вниз на длинный ряд гребцов. Солнце отражалось в бронзе её панциря; Анхсенамен отвела от неё изумлённые глаза, но её образ как будто застыл перед ней. Некоторое время всё было спокойно, был слышен только скрип вёсел. Затем кто-то громко сказал, грубо и зло:

– Что это ты делаешь в доспехах, Тоаса?

– Если я предпочитаю носить панцирь, это моё дело, – холодно ответила капитан. – Может быть, египтяне близко. Возможно, скоро всем придётся надеть свои доспехи, пока мы сумеем оторваться от них.

Человек поднялся со скамьи. Это был восставший киприот Мегакль, большой и гневный человек со спутанными волосами, разбросанными по потному лицу.

Его весло с грохотом выскочило из уключины, и остальные сбились с ритма. Люди, измученно спавшие между скамеек, тревожно зашевелились, сели и сонно смотрели вокруг.

– Возвращайся к работе, Мегакль, – сказала Тоаса.

– Не раньше, чем получу несколько честных ответов, – заявил киприот. – Я хочу знать, почему мы таким образом бежим, кто эта женщина, которую ты похитила, и сколько тебе за это заплатили. Все мы хотим знать.

Они тревожно зашевелились на скамейках, что-то бормоча, доставая ножи, одни свирепо смотрели на Тоасу, другие – на Мегакля. Солнце жарило, ветер усилился, а корабль лениво дрейфовал по реке.

– Вернитесь к работе, вы! – Ахмет вышел к проходу между скамейками с секирой в одной руке и кнутом в другой.

Люди с измождёнными бородатыми лицами всем своим видом выражали недовольство, и он опустил плеть.

– Нет! – Мегакль повысил голос. – Мы не твои рабы, Тоаса, мы свободные моряки, которые имеют право говорить. Ради Аттиса, люди, будем мы ещё терпеть её высокомерие? Если она, наконец, не скажет нам, почему мы бежим, тогда – за борт её!

Поднялся ещё один моряк, и в неожиданном страшном испуге Тоаса узнала одного из четверых, кто ходил с ней во дворец. Она выбрала их за надёжность и обещала им высокую награду за это, но…

– Я был там, – сказал человек. – Я знаю. И мы не сможем избежать смерти, которая следует за нами, если продолжим идти этим сумасшедшим путём.

– Что это? – прорычал Мегакль, и ворчанье в глотках усилилось до нестройного рёва. – Что это? Скажи нам, ради Аттиса!

– Она – дочь благородного, – крикнула Тоаса, – но ей ничего не оставалось…

– Благородного, ха! – крикнул моряк. – Она – царица Египта, люди, вот кто она, и все войска фараона преследуют её.

Последовало минутное молчание.

Они не могли сразу осознать этот факт. Они стояли как застывшие дьяволы.

Тоаса говорила громко.

– За перевозку её в безопасное место – огромное вознаграждение, большее, чем мы могли бы получить за сотню поездок. Кто будет моим другом и останется сейчас со мной, будет богат.

Мегакль подскочил на своей скамейке.

– Против всего Египта? – вскрикнул он. – Убейте эту безумную, говорю я, убейте её и верните женщину обратно фараону за наши жизни и за то, что он нам заплатит!

Тоаса вытащила меч, и в её голосе зазвучал металл:

– Останьтесь со мной теперь, товарищи, останьтесь со мной, и помогите нам спастись, или фараон, несомненно, со всех нас сдерёт кожу с живых.

Ахмет свирепо оскалился и взмахнул своей секирой. Череп Мегакля раскололся, как гнилая дыня. Нубиец быстро отскочил назад к носу корабля, и тут же дюжина ножей сверкнула, направленная на него.

– Ко мне! – проревела Тоаса. – Ко мне и к Ахмету все, кто хочет остаться в живых.

Один из моряков, ворча, поднялся к ней по лестнице. Тоаса ударила его в грудь. Два других, попытавшихся последовать за ним, были атакованы сзади парой людей из партии Тоасы, находившихся на корме.

– Пепи! – крикнула Тоаса. – Пепи, в каюте оружие!

Карлик был уже здесь, шатаясь под грузом мечей и щитов. Гнутый нож просвистел над его головой и воткнулся в мачту. В средней части корабля люди полезли под скамейки в сундуки за оружием.

– Сюда… Тоаса, сюда…

Она обернулась и увидела Анхсенамен, подающую наверх пару луков и полный колчан стрел.

Она коротко улыбнулась ей.

– Хорошо!

«Хорошо, дочь Аменхотепа!» – подумала она про себя.

Натягивая тетиву, она тщательно прицелилась в неопределённую, колышущуюся группу моряков.

Мятежник встал на скамейку, крича: «Смерть Тоасе!» – и упал, поражённый стрелой в горло. Двое людей, пытавшихся штурмовать предпалубу Ахмета, закричали от жужжания выпущенных стрел.

Люди двигались осторожно, спинами вдоль перил, ворча и расчищая себе путь клинками, но с обеих сторон мало кто был готов к битве. Полдюжины преданных капитану стояло на обоих концах корабля.

– Спускайся сюда, Ахмет! – позвала Тоаса. – Спускайся и разбей их!

Сама она вскочила на скамейки и атаковала ближайшего мятежника.

Бронзовый шлем ярко и жарко сверкал на солнце, удар – и противник с грохотом упал, пронзительно визжа. Тоаса и её сплочённая группа дралась за дорогу по кораблю, чтобы соединиться у мачты с Ахметом.

Моряки, случайно столкнувшиеся с ними, включая многих, кто громко кричал, и даже тех, кто дрался, сопротивлялись нерешительно и были быстро разоружены. Через несколько минут воцарился мир.

Анхсенамен поднялась на корму и посмотрела вперёд. Было меньше смертей, чем она ожидала, но пять трупов перекатывалось по палубе, и много было раненых. Кровь забрызгала доски, и под жарким бормотанием ветра слышались стоны. Неуправляемая галера тяжело дрейфовала на юг.

Тоаса подошла к Анхсенамен, улыбаясь и вытирая клинок.

– Ты всё сделала хорошо, – сказала Тоаса. – Можно было подумать, что ты всю жизнь была царицей пиратов.

– Ты… я… Это было делом жизни и смерти для меня, ты знаешь, – прошептала она и хотела добавить, что её смерть тоже что-то значила бы для неё.

– И ты можешь решительно действовать в нужную минуту, – сказала Тоаса. – Анхсенамен, забудь мои слова, сказанные сегодня утром. Хорошо?

Она постаралась скрыть своё смущение:

– Как быстро ты подавила восстание!

Тоаса покачала головой.

– Если им не дать времени на подготовку, то это только глупая толпа, которую несколько решительных людей могут быстро разогнать. Большую часть времени мы работали мечами. Нам скоро будут нужны все наши люди, – мрачно добавила она.

– Ты думаешь, они схватят нас, да?

– Очень может быть. С уставшими людьми, да пятью мёртвыми, и ещё ранеными, и этот проклятый ветер навстречу, и… Ну, офицер фараона может погрузить две сотни солдат в смены по пятьдесят человек – это вдвое или втрое больше, чем нас, – да ещё и использовать их в работе наполовину меньше, чем вынуждены мы. Всё, что позволило нам уйти так далеко, – это задержка, после которой они начали преследование и которая не может быть слишком продолжительной.