Текст книги "«Фрам» в полярном море"

Автор книги: Фритьоф Нансен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глава четвертая
По Карскому морю

Пуститься в путь мы смогли не сразу после того, как Кристоферсен и Тронтхейм покинули нас. Фарватер был слишком опасен, чтобы рисковать и идти в густом тумане. Едва туман поредел, была спущена моторная лодка. Я намеревался идти на ней перед судном, все время делая промеры.

В полночь отправились. Скотт-Хансен с ручным лотом стоял на носу лодки. Пошли на северо-восток к оконечности Вайгача, как советовал Паландер,[100]100
  Паландер Арнольд – шведский моряк. В 1872–1873 гг. командовал пароходом «Польхем» экспедиции А. Э. Норденшельда, зимовавшей на Шпицбергене. Сопровождал Норденшельда при его попытке пройти пешком к Северному полюсу. В 1878–1879 гг. был капитаном парохода «Вега» экспедиции А. Э. Норденшельда, осуществившей первое сквозное плавание по Северо-Восточному проходу и затем обошедшей вокруг евразиатского материка.


[Закрыть] потом дальше по проливу, держась вайгачской стороны. Туман иногда сгущался настолько, что мы с трудом различали силуэт следовавшего за нами «Фрама». В свою очередь, и люди на борту «Фрама» тоже не раз теряли из виду нашу лодку. Но пока сохранялась достаточная глубина, мы видели, что судно идет верным курсом, и спокойно продвигались вперед. Вскоре туман немного поредел, зато глубина стала уменьшаться: сперва 9 и 10 м, потом снизилась до 8 м и, наконец, до 7 м. Это было уже чересчур мелко. Повернули назад и дали знак «Фраму» остановиться. Забрав мористее, отыскали более глубокий фарватер, и «Фрам» опять мог идти полным ходом.

Время от времени мотор нашей лодки повторял свои обычные капризы и, наконец, остановился. Пришлось подлить газолина, чтобы снова пустить машину в ход. Как раз в этот момент лодку подкинуло волной, газолин расплескался и вспыхнул. Горящая жидкость разлилась по дну лодки, где и раньше было уже пролито ее немало. В мгновение ока вся корма превратилась в огненное море. Затлелась и моя забрызганная газолином одежда. Я вынужден был перебежать на нос. Положение становилось критическим, тем более что вспыхнул большой, наполненный до краев газолином, бидон. Погасив на себе одежду, я снова бросился на корму, схватил бидон и вылил горящую жидкость в море, причем сильно обжег себе пальцы. В ту же минуту вся поверхность моря вокруг запылала ярким пламенем. Я схватил черпак и принялся из всех сил поливать лодку водой. К счастью, самый сильный огонь удалось быстро погасить. С борта «Фрама» все это представлялось довольно скверной картиной; экипаж стоял наготове с канатами и спасательными кругами.

Скоро мы покинули Югорский Шар. Туман тем временем настолько рассеялся, что можно было разглядеть низкий берег, часть моря впереди нас и плавучий лед вдали. В 4 ч утра (4 августа) миновали Соколий остров и вышли в Карское море, которого так опасались. Теперь должна была решиться наша судьба. Еще до отъезда с родины я не раз говорил, что если нам удастся счастливо пересечь Карское море и миновать мыс Челюскина, – самое трудное будет сделано. Виды на будущее теперь были довольно благоприятны: сверху из бочки видно было, что вдоль всего берега к востоку простирается открытая вода.

Полтора часа спустя подошли к кромке льда. Лед был настолько сплочен, что нечего было и думать сквозь него пробиться. Впрочем, на северо-западе он был значительно реже и на краю неба виднелось синее небо.[101]101
  Белый лед дает светлое отражение на небе; таким образом, над местами, где находятся ледяные поля, небо принимает беловатый оттенок, и напротив, оно бывает синим или темным над свободной ото льдов водной поверхностью. Поэтому мореплаватель в Ледовитом море может по виду неба судить о состоянии льдов вдали.


[Закрыть] Пошли поэтому сквозь редкий лед вдоль берега на юго-восток, а в полдень свернули в открытое море; синее небо на востоке и северо-востоке указывало на чистую воду впереди. В 3 ч пополудни лед, однако, снова сплотило, и я счел более благоразумным опять повернуть под берег, в разводье. Конечно, такой плавучий лед можно было форсировать, но он мог и захватить нас; подвергать себя такому риску было преждевременно.

Сигурд Скотт-Хансен, старший лейтенант

На следующее утро (5 августа), идя все время под берегом, достигли устья реки Кары и взяли курс на Ямал. Вскоре показалась эта низменная земля. Но после полудня мы попали в туман и густой лед. Следующий день был не лучше. В конце концов стали на якорь у большой ледяной глыбы, сидевшей на мели у берега Ямала.

Вечером несколько человек съехало на берег. Было так мелко, что лодка села на мель в порядочном расстоянии от берега, и пришлось идти к берегу вброд. Берег совершенно плоский, песчаный, гладко отшлифованный волнами. Во время прилива он целиком заливается водой. Прямо перед нами виднелись крутые песчаные холмы высотой в 10–12 м, а местами даже выше 20 м.

Мы побродили немного по берегу. Местность повсюду плоская и неприветливая. Наносный лес (плавник) весь засыпан песком и промочен насквозь. Не видно никаких птиц, кроме двух-трех куликов. Когда подошли к озерку, в тумане впереди я услышал крик кайры, но ее самую не видал. Пелена тумана, куда ни повернись, скрывала окрестности. Попадалось немало оленьих следов, но, само собой разумеется, только домашних, принадлежащих ненцам. Живут здесь исключительно одни ненцы. И какая это пустынная, унылая страна!

Высадка на полуостров Ямал

Один только наш ботаник собрал здесь кое-какую жатву. Между кочками повсюду пленительно улыбались цветы, словно присланные в эту страну туманов вестниками из царства света. Прошли довольно далеко по равнине, встречая лишь небольшие озерки с разделяющими их низкими перешейками и пригорками. Над этими озерками часто слышались крики кайр, но мы ни разу ни одной так и не видели. Все озерки имеют удивительно правильную круглую форму и крутые берега, словно они сами вырыли себе ложе в песке.

Из весел и большого брезента было устроено нечто вроде палатки. По счастью, нам удалось найти немного сухого плавника, и вскоре в палатке запахло горячим и вкусным кофе. Мы закусили, напились кофе, закурили трубки, и тут Йохансен поразил нас всех: несмотря на свою тяжеловесность и упитанность, тут же перед палаткой на тяжелом мокром песке он проделал одно за другим несколько сальто-мортале, не снимая с себя длинного офицерского плаща и полных воды болотных сапог.

В половине седьмого утра прибыли снова на корабль. Туман рассеялся, но лед, дрейфовавший взад и вперед с приливом и отливом, дальше к северу оставался все таким же сплоченным. Перед полуднем нас посетила лодка с двумя дюжими ненцев. Приняли их любезно, накормили и угостили табаком. Из их рассказов мы поняли, что они живут в чумах, в глубине страны, дальше к северу. Ненцы уехали к себе домой нагруженные подарками. Это были последние встреченные нами люди.

На следующий день лед оставался все таким же сплоченным, и так как ничего другого предпринять было нельзя, то после обеда несколько человек опять отправились на берег, отчасти для того, чтобы поближе познакомиться с этой малоизвестной страной, отчасти чтоб постараться отыскать стоянку ненцев и выменять у них меха и оленье мясо. Своеобразна эта плоская равнина. Ничего, кроме песка, всюду один песок. Она еще более плоская и еще пустыннее, чем земля у Югорского Шара, и еще более необозрима. Равнину покрывал зеленый ковер из травы и мхов, кое-где разорванный ветром, который распахнул его и набросал на него сыпучий песок.

Сколько мы ни ходили и ни искали ненецкого жилья, так и не нашли. Единственным достижением было то, что увидели далеко-далеко три существа мужского пола, которые, однако, едва заметив нас, поспешили как можно скорее скрыться. Дичи встречалось мало – несколько белых куропаток, куликов и морянок, вот почти и все. Главную нашу добычу составили опять же коллекция растений и кое-какие геологические и географические наблюдения. Оказалось, что здешний берег показан на картах не менее чем на полградуса долготы западнее, чем в действительности.

Только на следующий день (9 августа) около полудня мы вернулись на судно. Лед на севере как будто бы несколько разошелся. В 8 ч вечера, наконец, снова двинулись в путь.

«Фрам» в Карском море

Рисунок

Лед встретился легко проходимый, и через три дня удалось выйти на открытую воду. В воскресенье, 13 августа, мы прошли по открытому Карскому морю мимо северной оконечности Ямала и Белого острова. Льдов нигде не было видно.

В течение следующих дней непрерывно дул довольно свежий восточный ветер, часто переходивший в очень крепкий, и, чтобы подвигаться на восток, пришлось лавировать под парусами. Нельзя сказать, чтобы «Фрам» хорошо шел под бейдевиндом,[102]102
  Бейдевинд – курс парусного судна, когда оно идет почти против ветра (угол между направлением хода судна и направлением ветра меньше 90°).


[Закрыть] так как корпус судна широк и оно почти не имеет киля. К тому же его слишком сильно сносило течением. Наше продвижение на восток было весьма незначительным. В судовом журнале то и дело значилось: «ветер противный»; «ветер противный». Дневник в этом месте однообразнее обычного, но так как он может иметь интерес для навигации по этому морю, то я приведу некоторые записи, в особенности те, которые касаются состояния льдов.

«В понедельник, 14 августа, мы лавировали на одних парусах против сильного ветра. В собачью вахту (с 4 до 6 ч утра) видны были отдельные льдины, потом по всему горизонту лед исчез».

«Вторник, 15 августа. В собачью вахту ветер утих, паруса закрепили и развели пары. В 5 часов утра шли под парами к востоку по свободному от льда морю, но после полудня ветер опять засвежел с востока-северо-востока и мы должны были лавировать под паром и парусами. Отдельные полосы льда виднелись вечером и ночью».

«Среда, 16 августа. Так как Карское море оказалось удивительно свободным ото льда и с северо-востока шло сильное волнение, то мы решились держать курс на север, насколько возможно дальше, хотя бы даже до острова Уединения.[103]103
  Остров Уединения – остров в центральной части Карского моря под 77°30 с. ш. в 180 милях к востоку от северной оконечности Новой Земли. Открыт в 1878 г. во время промысла морского зверя норвежским шкипером Эдвардом Иоханнесеном.


[Закрыть] Но в половине четвертого пополудни встретился сплошной ледяной пояс, перед которым пришлось отступить. Свежий ветер и сильная зыбь. Лавируя, продвигаемся на восток вдоль кромки льдов.

Вечером едва не потеряли нашей моторной лодки. Ее беспрерывно заливало водой: в двух местах у нее вышибло борт, а крепкие шлюпбалки, на которых она была подвешена, погнулись, как медная проволока. Наконец, двоим из нас удалось-таки принайтовить ее к борту судна, хотя волны хлестали через нас. Какой-то несчастный рок тяготеет над этой лодкой!»

«Четверг, 17 августа. По-прежнему лавируем под парусами и паром в битом льду вблизи кромки сплоченных льдов. По-прежнему штормит, и как только выходим немного изо льда, ощущаем сильную зыбь».

«Пятница, 18 августа. Шторм продолжается. Держим курс на юго-восток. В 7 ч 30 мин утра Свердруп увидел к югу от нас землю, он находился в это время наверху в бочке, высматривая медведей и моржей на льдинах. В 10 ч утра я сам поднялся наверх, чтобы тоже взглянуть на эту землю. Она лежала от нас в расстоянии немногим больше 10 морских миль. Это низменная земля, по-видимому, такого же характера, что и

Ямал, с травянистой растительностью и обрывистыми песчаными косогорами. Ближе к берегу становилось мелко. Невдалеке от нас сидела на мели ледяная глыба (стамуха). Лот показывал все убывавшую глубину, к половине двенадцатого она дошла до 16 м, но в 12 ч глубина неожиданно выросла опять до 40 м и вслед за тем стала непрерывно увеличиваться. Между берегом и стамухами, с подветренной стороны от нас, тянулось, по-видимому, разводье с несколько более глубоким фарватером, где было меньше сидевшего на грунте льда. Трудно было предположить, что в этом месте, где проходили Норденшельд, Эдвард Йоханнесен и вдобавок, вероятно, много русских, существует какая-то новая земля. Однако наши наблюдения не оставили сомнений, и земля получила в честь открывшего ее Свердрупа название острова Свердрупа.[104]104
  Остров Свердрупа – небольшой остров овальной формы в 60 милях на северо-запад от острова Диксона. Представляет собой отлогую возвышенность с наибольшей высотой до 30 м.


[Закрыть]

Так как с наветренной стороны у нас все еще было много льда, то мы продолжали идти на юго-восток, стараясь держаться поближе к ветру. Погода ясная. В 8 ч был замечен материк с лежащим перед ним островом Диксона. Первоначально мы намеревались зайти сюда и, бросив якорь, сложить на берегу под камнями нашу почту на родину. Капитан Виггинс[105]105
  Виггинс Иосиф – английский капитан. По приглашению известного поборника освоения Северного морского пути М. К. Сидорова совершил в 1874 г. плавание через льды Карского моря в устье Оби на пароходе «Диана». В дальнейшем положил начало торговому мореплаванию через ледовитое Карское море.


[Закрыть] дал нам обещание зайти сюда по пути к Енисею и взять письма. Но тем временем ветер стих, условия были благоприятные, а время дорого. Поэтому отказались от посылки почты и направились дальше вдоль берега. Земля здесь совершенно не похожа на Ямал. Это хотя и не высокая, но все же гористая страна, покрытая пятнами снега и большими фирновыми полями,[106]106
  Фирн – ледяные зерна, представляющие продукт оплавления сухого снега под воздействием солнечных лучей. С течением времени под влиянием собственной тяжести лед уплотняется и переходит в плотный глетчерный лед.


[Закрыть] спускающимися местами до самого берега.

На следующее утро показался самый южный из Каменных островов. Мы подошли к нему поближе – посмотреть, нет ли там каких-нибудь зверей, но ничего не нашли. Остров со всех сторон равномерно поднимается из моря, но имеет обрывистые берега, он состоит из скал и из выветрившихся продуктов разрушения горных пород. С виду берега слагают слоистые горные породы с сильно наклоненными слоями.

Остров густо покрыт галечником, перемешанным с более крупными валунами, а весь северный мыс его представляет, по-видимому, песчаный бугор, круто обрывающийся к берегу. Бросаются в глаза на этом острове резко выраженные береговые террасы.

Особенно явственно выступает терраса, подступающая наиболее близко к мысу. На западной и северной сторонах она имеет характер уступа, а затем идет темной полосой поперек острова. Ближе к уровню воды видно еще несколько террас, сходных по своей форме с верхней. Все они имеют вид крутых уступов. Очевидно, что они образовались под действием моря и особенно льдов. Наиболее резко выражены они на западной и северной сторонах острова, далеко выдвинутых в открытое море.

Для того, кто изучает историю земли, эти следы прежнего уровня моря представляют большой интерес, так как свидетельствуют о произошедшем со времени их образования поднятии суши или опускании дна морского, говорят о тех изменениях уровня, которые, подобно Скандинавии, испытал весь северный берег Сибири после великого ледникового периода.

Интересно, что к северу от этого острова мы не видели больше никаких островов, хотя, судя по карте Норденшельда, к северо-востоку от Каменного острова должен находиться ряд островов. Зато я нанес на карту два других острова почти прямо на восток. На следующее утро прошли еще мимо небольшого островка, находившегося несколько севернее.

Из птиц в этих местах встретились лишь стаи две гусей, несколько поморников (Stercorarius crepidatus и St. buffonii), а также обыкновенных чаек и крачек.

В воскресенье, 20 августа, погода стояла на редкость хорошая. Синее море, яркое солнце и легкий ветерок, все еще с северо-востока. После полудня приблизились к островам Кальмана – как мы определили, согласно их расположению, по карте Норденшельда, к югу от них встретили много неизвестных островов.[107]107
  Имя Каменных сохраняют два острова, расположенных при входе в Пясинский залив (Западный и Восточный). Лежащие к юго-востоку от них острова получили наименование островов Расторгуева, Моржево, Долгого, Зверобой и др. Острова, названные Нансеном именем Кальмана, ныне известны как южная часть шхер Минина (острова Плавниковые). В эту группу входят острова Гольцмана, Зарзара, Костерина, Круглый, Песцовый, Гранитный, Подкова и др. Остров Олений является крайним юго-западным и самым крупным островом в северной части шхер Минина.


[Закрыть]

Все эти острова имеют округлые формы и походят на холмы, отполированные глетчерами ледникового периода.

«Фрам» бросил якорь у северного берега самого большого из этих островов, получившего позже название Оленьего. Предстояло запасти воды для котла. Несколько человек решили тем временем побывать на берегу и поохотиться.

Еще не успели мы спуститься с палубы, как штурман, находившийся в бочке, заметил оленей. Все оживились, каждому захотелось на берег, а штурмана охватила подлинная охотничья горячка: глаза расширились, руки затряслись. Лишь сидя в лодке, мы стали приглядываться к берегу – каких таких оленей увидел штурман?.. Увы, нигде ни признака жизни. Правда, подойдя вплотную к земле, обнаружили стадо диких гусей, вперевалку бродивших по берегу. Стыдно сказать, но у нас возникло подозрение: не гусей ли видел наш штурман?.. Вначале он с негодованием отверг такое предположение. Потом мало-помалу его уверенность стала ослабевать. Видимо, и штурмана можно сбить с пути. Однако, когда я выпрыгнул на берег, первое, что бросилось мне в глаза, были старые оленьи следы. Сейчас же к штурману вернулась его самоуверенность, он перебегал от следа к следу, вглядываясь в них, и клялся, что видел с судна самого настоящего оленя.

С первого же пригорка мы действительно увидели на равнине к югу от нас несколько оленей. Ветер дул северный. Чтобы скрытно подобраться к оленям с подветренной стороны, нужно было вернуться назад и пройти вдоль берега к югу. Один только штурман не одобрял такой предосторожности, он горел нетерпением, хотел ринуться прямо на оленей, которых будто бы разглядел на востоке. Бесспорно, это был самый верный способ разогнать решительно всех оленей.

В конце концов штурман получил разрешение остаться вместе со Скотт-Хансеном, который должен был производить магнитные наблюдения. Но он поклялся, что не тронется с места, пока не получит приказания.

Следуя вдоль берега, увидели стада гусей, одно многочисленнее другого, гуси вытягивали шеи и переваливались с ноги на ногу, не торопясь отойти в сторону; когда мы подходили совсем вплотную, они, наконец, взлетали. Немного подальше обнаружили двух оленей, которых не заметили раньше. К ним легко можно было подкрасться на ружейный выстрел, но мы боялись оказаться с наветренной стороны по отношению к другим оленям, находившимся южнее, и спугнуть их. Наконец, очутились с подветренной стороны и от этих последних, они паслись посреди широкой равнины, так что подойти к ним на расстояние выстрела было совсем не легко. Нигде ни бугра, ни камня, за которым можно было бы укрыться. Оставалось только растянуться в длинную цепь и так продвигаться вперед по возможности осторожнее, чтобы попытаться их окружить. Тем временем несколько севернее обнаружилось другое стадо оленей. Но, к нашему изумлению, вдруг оно стремительно кинулось бежать по равнине к востоку – не по вине ли штурмана, который не смог себя сдержать?

По направлению к оленям, которые находились поближе, тянулась от берега ложбина, по ней можно было попытаться подойти к дичи на выстрел. Я решил вернуться, чтобы это сделать; остальные оставались на своих местах в цепи. Прямо передо мной расстилалось спокойное прекрасное море. Солнце только что погрузилось в него на далеком горизонте, и небо на фоне этой белой ночи пылало заревом. Я не мог не остановиться хотя бы на минуту, чтобы полюбоваться пейзажем. Увы, и среди этой красоты человек проявляет свою кровожадную натуру…

Вдруг вижу на севере темное пятно, двигающееся от пригорка, где должны были находиться штурман со Скотт-Хансеном; оно разделилось надвое, и одно из них двинулось на восток, как раз в наветренную сторону от оленей, к которым я должен был подкрасться. Дальше нельзя было медлить, иначе олени почуют близость человека и пустятся бежать; приходилось торопиться. И далеко не лестные пожелания посыпались в адрес обоих моих товарищей.

Ложбина оказалась не такой глубокой, как я ожидал. Края ее были приподняты лишь настолько, чтобы прикрыть меня, когда я полз на четвереньках. Дно усеяно крупными камнями и гравием, перемешанным с глиной, по которым течет ручеек.

Олени продолжали пастись еще совершенно спокойно, и только по временам поднимали головы, чтобы осмотреться вокруг. А прикрытие становилось все хуже. С севера приближался штурман. Скоро ему удастся спугнуть и этих оленей. Надо спешить. Остался только один выход – ползти червяком… Ползти по мокрой глине, а то прямо по воде? Да, но мясная пища на судне почти драгоценна и звериные инстинкты в человеке слишком сильны… Черт с ним, с платьем… Я ползу на животе прямо по грязной жиже. Вскоре прикрытие становится совсем мелким. Я извиваюсь между камнями и выпахиваю себе дорогу в грязи, как настоящая машина для рытья канав. Подвигаюсь вперед, конечно, не слишком быстро и без удобств, но зато и без риска. Тем временем красные отсветы на небе за моей спиной потухали, и все труднее становилось различать силуэты оленей. Не представляла больших удобств и мокрая глина, по которой приходилось ползти, волоча за дуло ружье.

Олени продолжали спокойно пастись. Когда они поднимали головы и осматривались вокруг, я должен был лежать спокойно, как мышь, хотя чувствовал при этом, что вода потихоньку пробирается мне под платье. Затем они снова принимались щипать мох, а я полз по грязи дальше. Скоро сделал приятное открытие, что олени отходят от меня почти так же быстро, как я к ним подползаю. А там, к северу от них, возился штурман, и мрак сгущался все больше и больше. Нельзя сказать, чтобы все это было очень приятно. Лощина выравнивалась, теперь не оставалось почти и следов какого-либо прикрытия. Приходилось все глубже зарываться в глину. Неровности местности позволили мне взобраться на соседний небольшой пригорок. Теперь олени были прямо передо мною на таком расстоянии, которое при дневном свете я назвал бы хорошим ружейным выстрелом. Я попробовал прицелиться, но не обнаружил мушки. Эх, доля людская, не легка ты бываешь подчас! С ног до головы перепачканный в мокрой глине, после самых, по моему мнению, достойных награды усилий, я был, наконец, у цели – и не мог ее достигнуть!

Олени тем временем тоже спустились в ложбину. Со всей возможной поспешностью я прополз еще немного вперед. Великолепный прицел – насколько можно было различить в темноте; но мушку я и теперь различал не яснее, чем прежде. Ближе подползти уже невозможно было – нас разделял плоский холм. Лежать же и ждать, пока рассветет, тоже не стоило; теперь была полночь, к северу от нас находился старший штурман, и на ветер нельзя было полагаться. Я поднял ружье кверху, чтобы нащупать мушку, и навел его затем на оленей.

Выстрел, другой, третий; отчетливо различить оленей я так и не мог, но считал, что во всяком случае попасть должен, и продолжал спускать курок. Два оленя от неожиданности подпрыгнули, изумленно огляделись вокруг, отбежали немного в южном направлении и снова остановились. К ним присоединился третий олень, пасшийся чуть дальше к северу. Я расстрелял все заряды, но без толку. Олени подпрыгивали при каждом выстреле, отбегали в сторонку, затем бросались бежать к югу, а немного погодя снова останавливались и глядели на меня долго и внимательно. Я со всех ног кинулся бежать к западу, чтоб попытаться обойти их. Тогда они снова понеслись на этот раз прямо туда, где должны были находиться два моих товарища. Каждую минуту я ждал, что вот-вот услышу выстрелы и увижу, как падает несколько оленей, но они спокойно и беспрепятственно мчались по равнине на юг. Наконец, вдали послышался выстрел. По дыму от выстрела я определил, что расстояние было слишком велико. Тогда я с сердцем перекинул ружье за плечо и побрел вслед за оленями. Грустно было видеть, что все твои труды пошли прахом.

Людей нигде не было видно. Наконец, спустя некоторое время, я наткнулся на Свердрупа, – стрелял он. Вслед за тем показался Блессинг; остальные давно уже покинули свои места. Блессинг повернул к лодке, собирая по пути растения, а я и Свердруп пошли дальше, чтобы еще раз попытать счастья.

Несколько южнее мы подошли к лощине, пересекавшей весь остров поперек, и решили здесь устроить засаду. Засели среди крупных камней, в месте, защищенном от ветра. Прямо перед Свердрупом, в устье ручья, на берегу расположилась стая гусей. Они без умолку гоготали, и соблазн выстрелить в них был велик; но мы вынуждены были оставить их в покое, чтобы не вспугнуть оленей, и гуси с громким гоготаньем ковыляли себе по глине, а немного погодя улетели.

Ожидание было долгим. Сначала держали уши настороже: олени ведь должны были скоро появиться. Глаза безостановочно блуждали по скату и другой стороне лощины. Но оленей не было. Тогда те же глаза невольно стали слипаться, мы стали клевать носами, – последние сутки ведь пришлось спать совсем мало. Время от времени мы все-таки встряхивались. Олени должны были явиться вот-вот. Снова глаза блуждали взад и вперед, до тех пор пока не начинали тихонько смыкаться, голова наклонялась, а холодный ветер леденил мокрую одежду так, что я дрожал от холода. Так высидели часа два. Затем мне все это показалось уже не столь интересным, и я переполз из своего убежища к Свердрупу, который также был сыт по горло таким методом охоты. Мы взобрались по скату на другую сторону лощины, но едва поднялись до края, как увидели на холме прямо перед собой рога шести великолепных зверей. Они были встревожены, нюхали воздух, поворачивая головы к западу, перебегали с места на место и снова тянули ноздрями воздух. Нас они еще не могли заметить, а ветер дул между нами – поперек разделявшего нас расстояния. Мы долго стояли, глядя на их маневры и выжидая, в какую сторону они пустятся бежать; но выбор, очевидно, был очень труден. Наконец, олени разворотом бросились на юго-восток. Мы со всех ног кинулись им наперерез, чтобы загородить путь прежде, чем ветер выдаст наше присутствие. Свердрупу удалось опередить меня на порядочное расстояние; я видел, как он мчался по равнине; скоро он должен был подбежать к оленям на выстрел. Я остановился и приготовился перерезать им путь, если они повернут и бросятся на север. Шесть великолепных оленей с крупным самцом впереди. Они неслись прямо на Свердрупа, лежавшего теперь, распластавшись, на земле. Каждую минуту вожак мог рухнуть. Вот грянул выстрел – все стадо мгновенно круто повернуло и бросилось галопом назад. Теперь настал мой черед бежать изо всех сил: я понесся по камням к лощине, из которой только что вышел. Остановился лишь раза два, чтобы перевести дух и проверить, куда бегут олени, затем снова мчался изо всех сил. Расстояние между нами сокращалось. Олени приближались как раз туда, куда я и рассчитывал; нужно было лишь поспеть вовремя. На своих длинных ногах я делал огромные скачки по неровной почве, с камня на камень; скачки, от которых в более спокойной обстановке сам пришел бы в изумление. Случалось, что моя нога скользила и я вместе с ружьем летел головой в песок, но теперь во мне проснулся звериный инстинкт, и каждый мускул дрожал в охотничьей лихорадке. Мы достигли склона почти одновременно, еще два-три прыжка через огромные камни, и – момент настал. Пора было стрелять, хотя расстояние все еще было велико.

Когда дым рассеялся, я увидел крупного самца, волочащего заднюю ногу. Когда вожак отстал, все его стадо вернулось обратно и стало бегать вокруг бедного зверя. Они еще не понимали, что случилось, только шарахались то туда, то сюда от жужжавших над ними пуль. Затем, после того как еще одно животное остановилось с простреленной ногой, остальные пустились бежать опять к лощине. Я погнался было за ними в надежде выпустить еще пулю, но вскоре, отказавшись от этого намерения, поспешил назад, чтоб закрепить за собой двух подстреленных животных. Внизу в лощине стояла одна моя жертва и ждала своей участи. Олень смотрел на меня с мольбой. Я подошел поближе и только что собрался выстрелить, как вдруг он пустился бежать вприпрыжку с такой быстротой, какой я никак не мог ожидать от трехногого животного. Все произошло неожиданно, но так, что я, конечно, промазал, стреляя ему вслед. Бедный олень кинулся вниз к морю, – все остальные пути были закрыты, – и, когда он переходил вброд маленькую лагуну внизу у берега (я опасался, что он выберется к морю), пришлось уложить его в воду. Другой олень отбежал недалеко; пуля моя положила конец и его страданиям. Я уже собрался освежевать добычу, когда подоспели Хенриксен и Йохансен; только что, немного подальше к югу, они убили медведя.

Освежевав оленей, направились к лодке и встретили Свердрупа. Начало рассветать. Мы уже потеряли здесь слишком много времени, и я горел нетерпением скорее продолжать путь на север. Свердруп с двумя товарищами ушли на судно, чтоб подготовить его к отходу, а я с остальными поехал на лодке к югу, чтобы забрать подстреленных оленей и медведя. С северо-востока поднимался довольно свежий ветер. Могло статься, что нам не выгресть против него на обратном пути, поэтому я приказал Свердрупу пройти с «Фрамом» навстречу, насколько позволит глубина.[108]108
  Он это и сделал, но глубины оказались очень малыми.


[Закрыть]

Тюленей и белух возле берега было предостаточно, однако у нас не было времени заниматься новой охотой.

Когда подошли на лодке приблизительно к тому месту, где должен был лежать медведь, мы заметили в глубине острова большую белую, похожую на медведя тушу. Я решил, что это и есть убитый зверь. Но Хенриксен уверял, что это не тот, не убитый, а другой, живой. Мы пристали к берегу и пошли прямо к нему. Медведь лежал неподвижно на травянистом бугре. Я все еще питал подозрение, что это застреленный медведь.

Подходили все ближе и ближе, – по-прежнему никаких признаков жизни. Я искоса поглядывал на честную физиономию Хенриксена, желая удостовериться, что меня не дурачат, но он не отрывал глаз от медведя. Раздалось одновременно два выстрела, и, к моему величайшему удивлению, медвежья туша ошалело стала на задние лапы. Бедняга, не очень-то приятно, должно быть, когда тебя будят подобным образом! Еще выстрел, и он рухнул мертвым на спину.

Мы попробовали было подтащить медведей за собой целиком, но они оказались слишком тяжелыми. Пришлось сдирать шкуры, резать туши на части и носить эти куски в лодку, – работа нелегкая.

Как ни тяжело было шагать по вязкой глине с медвежьими окороками на спине, – у берега нас ждало нечто похуже: вода поднялась, прибой усилился, он опрокинул и залил нашу лодку; волны перекатывались через нее одна за другой. Все наши пожитки – и оружие и амуниция – лежали в воде. Ломти хлеба – единственная наша провизия – плавали вокруг, на дне валялась масленка без масла. Поднять лодку при таком прибое и освободить ее от воды было нелегко и удалось лишь после многих усилий. К счастью, берег был мягкий, песчаный, так что лодка не получила повреждений; но песок набился всюду, даже в самые мелкие части ружейных затворов. Больше всего нам было жаль провианта: мы ведь были голодны как волки. Волей-неволей пришлось снизойти до ломтей хлеба, вымокших в соленой воде и сдобренных грязью. Ели мы этот хлеб со смертельным отвращением. Во время этого приключения я потерял свою книжку с геологическими зарисовками, для меня очень ценную.

Довольно хлопотливым оказалось перетащить трофеи нашей охоты в лодку. У плоского берега кипел прибой. Пришлось держаться с лодкой на некотором расстоянии от берега и втаскивать в нее шкуры и мясо при помощи линя. Часть добычи унесло водой, но против этого ничего нельзя было поделать.

Потом стали грести что было сил против ветра и волны вдоль берега, к северу. Тяжелая это оказалась работа. Ветер усилился, и мы с трудом подвигались вперед. Вокруг нас ныряли тюлени, то подходили, то отходили белухи, – нам было не до них. Вдруг Хенриксен крикнул, что впереди показался медведь. Я обернулся; красивый белый зверь стоял на мыске и нюхал воздух. Стрелять по нему не было времени. Мы продолжали грести, а он медленно шел по берегу на север впереди нас.

После тяжелой работы достигли, наконец, бухты, где следовало взять оленей. Медведь продолжал идти впереди нас, он еще не заметил лодки, но, видимо, почуял что-то и стал подходить ближе. Искушение было велико, несколько раз палец мой касался курка, но я не стрелял. При нашем положении новая добыча была ни к чему, и с тем, что мы добыли, хлопот предстояло более чем достаточно. А медведь, точно мишень, остановился на камне, чтобы понюхать и осмотреться получше; с минуту он пристально глядел на нас, затем повернулся и сначала тихонько, потом рысью пошел вглубь острова.