Текст книги "Национальная система политической экономии"

Автор книги: Фридрих Лист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава VIII. Русские

Россия своими первыми успехами в культуре и промышленности обязана сношениям с Грецией, затем торговле с Ганзой через Новгород, наконец, после покорения этого города царем Иоанном Васильевичем, равно как и вследствие открытия водного пути через Белое море, – торговле с англичанами и голландцами.

Значительное развитие русской промышленности, равно как главным образом смягчение нравов, началось, однако, лишь с царствования Петра Великого. История России, начиная с XVII столетия до сороковых годов XVIII столетия, представляет поразительное доказательство того, какое могущественное влияние оказывает национальное единство и политическое устройство стран на экономическое преуспеяние народа. Царскому авторитету, установившему и упрочившему единство между бесчисленным множеством варварских орд, обязана Россия созданием своей промышленности, своими невероятными успехами в земледелии и ростом населения, развитием внутренней торговли посредством каналов и грунтовых дорог, обширной внешней торговлей и своим коммерческим значением.

Возникновение самостоятельной торговой системы относится к 1821 году. Правда, уже в царствование Екатерины II благодаря льготам, предоставленным иностранным мастеровым и фабрикантам, ремесла и фабрики сделали некоторые успехи, но нация в культурном отношении была еще настолько отсталой, что промышленность не могла подняться выше первоначальных приемов в фабрикации полотен, железа, стекла и т. п., а главным образом, в тех отраслях промышленности, развитию которых особенно благоприятствуют земледельческие и минеральные богатства страны.

Дальнейшие успехи фабричного производства тогда еще не отвечали экономическим интересам страны. Если бы иностранцы принимали в уплату пищевые продукты и сырье, а также грубые фабричные изделия, которые Россия могла поставлять, если бы не было войн и внешних осложнений, то Россия считала бы долго еще для себя более выгодным свободный обмен со странами, ее опередившими, так как ее культура вообще вследствие этих сношений сделала бы гораздо больше успеха, нежели при протекционной системе. Но войны, блокада континента и ограничительные меры других стран принуждали Россию попытать счастья на ином пути, а не в отпуске сырья и привозе иностранных фабричных изделий. Этими мерами нарушались прежние торговые морские связи России. Сухопутная же торговля с Западной Европой не могла вознаградить ей этой потери. Поэтому она видела себя вынужденной взяться за самостоятельную переработку своего сырья.

С водворением всеобщего мира хотели снова возвратиться к старой системе. Правительство и сам император были настроены в пользу свободной торговли. Учения Шторха70 пользовались в России не меньшим уважением, чем сочинения Сэя в Германии. Не испугали даже первые удары, которым вследствие английской конкуренции подверглись возникшие во время континентальной системы фабрики.

Если бы только эти первые удары были перенесены, утверждали теоретики, то Россия вкусила бы сладчайшие плоды благодеяния свободной торговли.

В самом деле торговые конъюнктуры были необыкновенно благоприятны для такого перехода. Неурожай в Западной Европе был причиной огромного вывоза за границу земледельческих продуктов, вследствие чего Россия в течение известного времени приобрела богатые средства для уплаты за иностранные мануфактурные изделия, которые привезены были в большом количестве.

Но когда этот необычайный спрос на русские земледельческие продукты прекратился, когда, напротив, Англия в интересах своей аристократии ограничила ввоз хлеба и в интересах Канады – ввоз дерева, тогда разорение фабрик и заводов и чрезмерный ввоз в Россию иностранных изделий дали себя почувствовать вдвойне. До этого времени вместе с Шторхом торговый баланс считали мечтой, вера в существование которого для человека разумного и просвещенного не менее была постыдна и смешна, чем вера в существование колдовства в XVII столетии, но теперь с ужасом увидели, что между независимыми странами должно существовать нечто вроде торгового баланса. Просвещеннейший и проницательнейший государственный муж России, министр иностранных дел граф Несельроде, не поколебался в этом признаться.

В 1821 году он засвидетельствовал в циркуляре к русским представителям при западноевропейских дворах: «Россия видит себя принужденной прибегнуть к системе торговли независимой, так как продукты ее не находят себе более сбыта на заграничных рынках, туземные фабрики сильно угнетены; звонкая монета уходит быстро за границу, опасность грозит самым солидным купеческим домам, а сельское хозяйство и фабричная промышленность не только пришли в расстройство, но близки к банкротству»71.

Благодетельные последствия восстановления протекционной системы не менее, чем вредные последствия восстановления свободы торговли, способствовали тому, что принципы и уверения теоретиков были окончательно дискредитированы. Иностранные капиталы, умственные и рабочие силы устремились из всех цивилизованных стран, а именно из Англии и Германии, чтобы принять участие в выгодах, предоставленных русской промышленной предприимчивости новым таможенным тарифом. Дворянство брало пример с правительства.

Не находя внешних рынков для своих произведений, дворянство постаралось разрешить обратную задачу, а именно – приблизить к себе рынки; оно устроило фабрики в своих имениях. Вследствие спроса на тонкую шерсть со стороны вновь возникших шерстяных фабрик начало быстро улучшаться овцеводство страны. Заграничная торговля вместо того, чтобы уменьшиться, возросла, в особенности же торговля с Персией, Китаем и другими соседними странами Азии. Торговые кризисы совершенно прекратились, и достаточно лишь посмотреть последние отчеты русского министерства финансов, чтобы убедиться, что Россия благодаря этой системе достигла высокой степени благосостояния и что она гигантскими шагами подвигается по пути национального богатства и могущества.

Нет смысла в том, что в Германии хотят умерить эти успехи и жалуются на те убытки, которые были причинены русской системой северо-восточным провинциям Германии. Всякая нация, как и всякий человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные. России нечего заботиться о благосостоянии Германии. Пусть Германия занимается Германией, а Россия – Россией. Вместо того чтобы жаловаться, надеяться и ждать Мессию будущей свободы торговли, было бы гораздо лучше бросить космополитические системы в огонь и поучиться на примере России.

Если Англия относится с завистью к торговой политике России, то это совершенно естественно. Россия благодаря этой политике эмансипировалась от Англии. Благодаря этой политике она будет в состоянии явиться соперницей Англии в Азии. Если Англия имеет преимущество дешевизны своих изделий, то эта выгода при торговле в Средней Азии будет уравновешиваться соседством с Азией и политическим влиянием империи. Если сравнительно с Европой Россия является еще мало образованной страной, то по отношению к Азии она страна цивилизованная.

Между тем нельзя не сознаться, что недостаток образования и целесообразность государственных учреждений должны будут задерживать Россию в ее дальнейшем промышленном и коммерческом поступательном движении, если только императорскому правительству не удастся согласовать общее состояние страны с потребностями промышленности посредством создания разумных городских и земских учреждений, посредством постепенных таможенных ограничений и затем отмены крепостного права, посредством создания образованного среднего сословия и свободного крестьянства и при помощи усовершенствованных путей сообщения, что облегчит сношения России с внутренней Азией. Вот те завоевания, которые предстоят России в течение настоящего столетия, и это послужит основанием дальнейших успехов ее в земледелии и промышленности, равно как в торговле, в развитии торговых и военных морских сил. Но чтобы реформы подобного рода стали возможными и могли быть выполнены, необходимо прежде всего, чтобы русское дворянство поняло, что его материальные интересы непосредственно связаны с этими реформами72.

Глава IX. Североамериканцы

Осветив исторически торговую политику европейских народов, за исключением тех, у которых было нечему особенно научиться, мы хотим также бросить взгляд по ту сторону Атлантического океана, на народ-колонизатора, который почти на наших глазах из положения полной зависимости от своей метрополии, от положения раздробленности на массу колониальных провинций, не имевших между собой никакой политической связи, возвысился до положения нации объединенной, хорошо организованной, свободной, могущественной, промышленной, богатой и независимой, и, может быть, уже на глазах наших внуков встанет в ряд первых морских и торговых держав всего света. Торговля и промышленная история Северной Америки поучительнее для нашей цели, нежели всякая другая, так как здесь развитие совершается с быстротой, периоды свободы и ограничений и стеснений быстро следуют один за другим, результаты их видны с ясностью и определенностью, и вся система национальной промышленности и государственной администрации открыто развертывается перед глазами наблюдателя.

Североамериканские колонии по отношению к издельной промышленности были в таком рабстве у метрополии, что там не переносили никакого вида фабрично-заводского производства, кроме домашних и обыкновенных промыслов. Еще в 1750 году основанная в городе Массачузете шляпная фабрика обратила на себя внимание и возбудила такую зависть парламента, что он объявил колониальные фабрики всякого рода учреждениями, вредными для общего блага страны (common nuisances), не исключая и железоделательных заводов, несмотря на огромный избыток в стране всех потребных для железного производства материалов. Еще в 1770 году великий Чатам, опечаленный первыми попытками новой Англии в фабричном производстве, объявил, что невозможно допустить в колониях выделки даже одного гвоздя для подков.

Адаму Смиту принадлежит та заслуга, что он первый указал на несправедливость такой политики.

Монополизация всякого рода мануфактурной промышленности со стороны метрополии является одной из главных причин американской революции; такса на чай была лишь поводом к вспышке.

Освободившись от наложенных на них оков, владея всеми материальными и интеллектуальными средствами для мануфактурной промышленности и отделенные от тех наций, от которых они получали фабрикаты и которым продавали свои продукты, таким образом, во всех затруднительных обстоятельствах предоставленные лишь собственным своим силам, фабрики всякого рода в североамериканских свободных штатах во время войны за независимость сделали огромные успехи, которые оказали такое благодетельное влияние также и на земледелие, что ценность земли, равно как и заработная плата, несмотря на тяжесть податей и опустошения в военное время, всюду достигла значительных размеров. Но так как после Парижского мира неудачная конституция свободных штатов не позволила осуществить общую торговую систему, вследствие чего английские фабрикаты снова получили свободный доступ, а вновь возникшие фабрики Северной Америки не были в состоянии выдержать их конкуренции, то благосостояние страны, получившее начало во время войны, исчезло еще быстрее, чем возникло. «Мы покупали, – говорил позднее в конгрессе один оратор, – по совету новых теоретиков там, где мы могли купить дешевле всего, и наши рынки были переполнены иностранными товарами; в наших приморских городах английские товары можно было купить дешевле, чем в Ливерпуле и Лондоне. Наши фабриканты были разорены; наши купцы, даже те, которые думали обогатиться посредством вывоза, обанкротились, а все эти причины, вместе взятые, так невыгодно отражались на нашем земледелии, что стало замечаться общее обесценение земельной собственности, а вследствие этого несостоятельность и среди землевладельцев стала явлением заурядным». Но это положение, во всяком случае, было лишь переходным; оно продолжалось от Парижского мира до установления федеральной конституции и более всех других причин содействовало скреплению политической связи между разными штатами и тому, что конгрессу были предоставлены достаточные полномочия для установления общей системы торговой политики. От всех штатов, не исключая Нью-Йорка и Южной Каледонии, конгресс был осаждаем просьбами о принятии протекционных мер для внутренней промышленности, и Вашингтон в день своего избрания был одет в платье из туземного сукна, чтобы, как сказал один современный нью-йоркский журнал, «просто и выразительно, как было свойственно этому великому человеку, дать своим преемникам и всем будущим законодателям памятный урок того, каким образом развивать благосостояние страны». Несмотря на то что по первому американскому тарифу (1789) значительнейшие мануфактурные произведения были обложены лишь слабой ввозной пошлиной, тариф этот уже в первые годы дал настолько благотворные результаты, что Вашингтон в своем послании 1791 года мог поздравить нацию с цветущим состоянием, которого достигли фабрики, земледелие и торговля.

Скоро, однако, это покровительство оказалось недостаточным, так как английские фабриканты, улучшив способы производства, легко обезоружили влияние этих пошлин. Конгресс возвысил пошлину на важнейшие мануфактурные предметы до 15%, но лишь в 1804 году, когда вследствие незначительности таможенного сбора он вынужден был увеличить государственные доходы. Между тем давно уже туземные фабриканты истощали свои силы, жалуясь на недостаток покровительства, а защитники противоположных интересов изощрялись в доказательствах выгодности свободы торговли, во вред протекционизма.

Контраст с незначительными успехами, которые вообще выпали на долю заводско-фабричной промышленности, представляло развитие торгового флота, которому уже в 1789 году, по предложению Джемса Мадисона, было оказано достаточное покровительство. Вместо 200 тыс. тонн (1789) уже в 1801 году он вмещал более миллиона тонн.

Под защитой тарифа 1804 года мануфактурная промышленность североамериканцев лишь с трудом могла противостоять фабрикам Англии, которые получали поддержку в постоянных улучшениях и умножались в колоссальном размере. Без сомнения, новая промышленность пала бы под давлением этой конкуренции, если бы ей не пришли на помощь эмбарго и объявление войны 1812 года, вследствие чего, как во время войны за независимость, американские фабрики достигли такого необычайного развития, что не только удовлетворяли внутренней потребности, но скоро приступили даже к вывозу произведений своих мануфактур. Только на хлопчатобумажных и шерстяных фабриках, согласно представленным конгрессу отчетам торгового и мануфактурного комитетов, в 1815 году работало 100 тыс. человек, ежегодная производительность которых достигала суммы более чем 60 млн долларов. Теперь, как и во время войны за независимость, как необходимое следствие развития мануфактурной промышленности заметно было быстрое повышение всех цен на жизненные продукты и заработной платы, равно как и цен на недвижимую собственность, а следовательно, и общего благосостояния землевладельцев, рабочих и внутренней торговли.

После Гентского мира конгресс, наученный опытом 1786 года, в первый год удвоил прежние таможенные пошлины, и все-таки в это время благосостояние страны продолжало увеличиваться. Но под давлением перевеса частных интересов, находившихся в противоречии с интересами мануфактур, и под влиянием теоретических аргументов, он решился в 1816 году на значительное уменьшение ввозных пошлин, и это снова возбудило иностранную конкуренцию, которая привела к тем же самым результатам, какие дал уже опыт с 1786-го по 1789 год, а именно: разорение фабрик, обесценение жизненных продуктов, падение ценности недвижимого имущества и общее бедствие в среде сельских хозяев. После того страна во второй раз во время войны испытала блага мира, ей пришлось во второй раз во время мира пережить больше бедствий, чем во время самой опустошительной войны. В первый раз, в 1824 году, после того как влияние английского хлебного билля на американское земледелие развернулось во всей широте его бессмысленной тенденции, и вследствие этого земледельческий интерес средних, северных и западных штатов принудил их присоединиться к интересам фабрикантов, в конгрессе прошел несколько повышенный тариф, который, однако, скоро оказался недостаточным, так как Гускиссон для того, чтобы парализовать им последствие с точки зрения английской конкуренции, немедленно принял меры дополнить его тарифом, установленным после сильной борьбы в 1828 году.

Вновь опубликованные официальные статистические данные73 штата Массачузет дают приблизительное понятие о том развитии, которое получили мануфактуры в Соединенных Штатах, особенно в средних и северных штатах, вследствие протекционной системы, несмотря на позднейшее смягчение тарифа 1828 года. В 1837 году в этом штате было 282 хлопчатобумажные мануфактуры с 565 031 веретенами в действии, и в них состояло рабочих 4997 мужчин и 14 757 женщин; на них переработано 37 275 917фунтов хлопка и приготовлено 126 млн ярдов (метров) пряжи стоимостью в 13 056 659 долларов, при посредстве капитала в 14 369 719 долларов.

Шерстяное производство имело 192 мануфактуры с 501 машиной, где было занято 3612 мужчин и 3485 женщин; переработано было шерсти 10 858 988 фунтов и приготовлено 11 313 426 ярдов ткани ценностью в 10 399 807 долларов, при посредстве капиталов в 5 770 750 долларов.

Башмаков и сапог было выработано 16 689 877 пар (большое количество башмаков было вывезено в западные штаты) ценностью на 14 642 520 долларов.

Прочие отрасли производства находились в пропорциональном с указанными развитии.

Общее фабрично-заводское производство штатов (не считая постройки кораблей) превышало 86 млн. с капиталом приблизительно в 60 млн. долларов.

Число рабочих достигало 117 352 на общее число жителей штата (1837) в 701 331.

О несчастьях, грубости и пороках не было и помина среди промышленного населения; наоборот, среди многочисленных фабричных рабочих мужского и женского пола господствовала самая строгая нравственность, чистота и изящество в одежде; библиотеки были наполнены полезными и поучительными книгами; работа не превышала сил, пища была обильна и хороша. Большинство девиц скапливали себе приданое74.

Последнее является, очевидно, результатом дешевых цен на пищевые продукты, невысоких налогов и равномерного их распределения. Пусть Англия отменит свои ограничения ввоза земледельческих продуктов, уменьшит существующие налоги на предметы потребления наполовину или на две трети, пусть покроет дефицит подоходным налогом, и ее фабричные рабочие окажутся в таком же положении75.

Ни одна страна, относительно ее будущего назначения и ее национальной экономии, не была так мало понята и осуждена так несправедливо, как Америка, и со стороны теоретиков, и со стороны практиков. По выражению Адама Смита и Ж. Б. Сэя, Соединенные Штаты «подобно Польше» предназначены для земледелия. Сравнение это не было особенно лестно для конфедерации дюжины республик, полных честолюбивых стремлений и юношеских сил, и открывшаяся им таким образом перспектива их будущего ни в каком случае не была особенно утешительной. Названные теоретики доказывали, что сама природа предназначила североамериканцев для земледелия до тех пор, пока земля самая плодородная будет приобретаться там почти задаром. Они удостоились великой похвалы за то, что так охотно подчинялись требованиям природы и сумели подтвердить теорию столь чудным примером замечательных результатов свободы торговли; но теоретики скоро почувствовали неприятность потерять и это важное доказательство правильности и применимости их теории и дожить до того, что Соединенные Штаты для обеспечения своего благосостояния пошли по направлению диаметрально противоположному неограниченной свободе торговли.

Как прежде эта юная нация была дорога для господствующей экономической школы, как зеница ока, так теперь она является предметом жесточайшего порицания для теоретиков всех европейских наций. Это, говорят они, доказывает, какие ничтожные успехи сделал Новый Свет в политических науках; в то время как европейские нации с искренним увлечением стремились осуществить принцип всеобщей свободы торговли, в то время как, в частности, Англия и Франция готовы были сделать решительные шаги к этой великой филантропической цели, Соединенные Штаты Северной Америки пожелали основать свое национальное благосостояние, возвратившись к меркантильной системе, уже устаревшей и так ясно опровергнутой экономической наукой. Но такая страна, как Америка, в которой лежат еще необработанными столь необъятные пространства плодороднейшей земли, а заработная плата стоит так высоко, не может найти лучшего употребления для своих капиталов и лучшего занятия для своего возрастающего населения, как земледелие; раз последнее достигнет своего полного развития, то заводы и фабрики возникнут естественным образом сами собой, без всяких искусственных вспомогательных средств; вызвав же де искусственно мануфактурную промышленность, Соединенные Штаты нанесли бы вред не только странам Старого Света, но больше всего самим себе.

У американцев, однако, здравый смысл и непосредственное понимание того, что необходимо для страны, было сильнее веры в правила теории. Основательный разбор доказательств теоретиков привел к сильному сомнению в непогрешимости доктрины, которой ее собственные адепты ни разу не желали последовать.

На аргумент относительно огромного количества невозделанных плодородных пространств возражали, что в штатах, отличающихся уже населенностью, значительной культурой и зрелостью к фабричному делу, такие пространства столь же редки, как в Великобритании; что возрастающее население этих штатов должно с большими для себя потерями передвигаться на запад, чтобы обрабатывать подобные пространства, вследствие чего западные штаты не только лишаются огромной суммы материальных и умственных капиталов, но так как вследствие этих переселений потребители превращаются в конкурентов, то их земельная собственность и земледельческие продукты необходимо обесцениваются. Не могло быть особенной выгоды для союза в том, что принадлежащие ему пустыни, вплоть до берегов Тихого океана, были обработаны прежде, чем достаточно развились население, цивилизация и военные силы старых штатов; напротив, западные штаты не прежде оказались в силах извлечь из обработки отдаленных пустынь пользу для своего собственного преуспеяния, как взявшись за фабричное производство с целью иметь возможность обменивать свои фабрикаты на продукты востока. Здесь пошли еще дальше и спрашивали, не находится ли сама Англия в совершенно таком же положении; разве Англия не располагает также в Канаде, в Австралии и в других частях света массою еще необработанных, но плодороднейших пространств, разве не могли бы англичане почти с такой же легкостью переселить избыток своего населения, подобно североамериканцам, с берегов Атлантического океана на берега Миссури; почему же, несмотря на это, Англия не только продолжает покровительствовать туземным фабрикам, но стремится еще расширять их все более и более?

Аргументы экономической школы, заключающиеся в том, что там, где плата рабочим за обработку земли высока, фабрики не могут возникнуть естественным образом, а могут развиваться лишь как тепличные растения, казались основательными только отчасти, а именно лишь по отношению к тем фабричным изделиям и произведениям мануфактур, которые благодаря их небольшому объему и весу сравнительно с ценностью большей частью выполняются ручной работой; но они не верны в том случае, когда цена заработной платы оказывает лишь незначительное влияние или когда невыгодность высокой заработной платы возмещается применением машин или гидравлических двигателей, дешевизной сырых произведений и пищевых продуктов, избытком дешевого топлива и строительных материалов, наконец, незначительностью государственных налогов и энергией рабочих сил.

Затем из долгого опыта американцы убедились, что земледелие только тогда может развиваться вполне и обеспечить благосостояние страны, когда будет гарантирован на все время обмен продуктов земледелия на фабрикаты; но что если земледелец живет в Северной Америке, а фабрикант в Англии, то этот обмен нередко может быть прерван или войной, или торговым кризисом, или ограничительными таможенными мерами других стран, и что, следовательно, для того, чтобы благосостояние нации покоилось на незыблемом основании, мануфактурист, по выражению Джефферсона, должен селиться рядом с земледельцем.

Североамериканцы поняли наконец, что великая нация не может исключительно преследовать ближайшие материальные выгоды, что цивилизация и могущество – блага, наиболее драгоценные и более желательные, чем материальное богатство, как в том признается и сам Адам Смит, – могут быть достигнуты и упрочены лишь при помощи собственной фабрично-заводской промышленности; что нация, которая чувствует себя призванной занять место в ряду образованнейших и могущественнейших наций и удержать его, не должна щадить никаких жертв для того, чтобы овладеть условиями, обеспечивающими эти блага, и что приатлантические штаты вовремя приобрели их.

Европейское население и европейская культура встали твердой ногой на берега Атлантического океана; здесь прежде всего основались населенные, обработанные и богатые штаты; здесь колыбель их морских рыболовных промыслов, их каботажа и морских сил; здесь была добыта их независимость и получила основание их федерация; при посредстве прибрежных штатов возникли их внешняя торговля и сношения с цивилизованным миром, через них получается в Соединенных Штатах Европы* избыток населения, материальных капиталов и умственных сил; на цивилизации, могуществе, богатстве этих прибрежных штатов покоятся будущая цивилизация, могущество, богатство, независимость целой нации и ее влияние на менее образованные страны.

Предположим, что населенность этих прибрежных штатов будет падать, вместо того чтобы расти, их рыбные промыслы, их каботаж, их мореплавание в другие страны, их внешняя торговля будут слабеть или оставаться в одном и том же положении, вместо того чтобы развиваться, – в таком случае нам пришлось бы наблюдать пропорциональное ослабление средств цивилизации целой нации и гарантии ее самостоятельности и ее нынешнего могущества. Можно себе представить даже всю территорию Соединенных Штатов обработанной на всем пространстве от одного моря до другого, состоящей из земледельческих штатов и переполненной населением, и все-таки, несмотря на это, нация может остаться на низкой степени цивилизации, независимости и внешнего могущества. И действительно, есть много наций, которые находятся в таком положении и при огромном населении лишены торгового и военного флотов.

Если бы явилась такая держава, которая бы задалась целью задержать американскую нацию в ее развитии и подчинить ее навсегда себе в промышленном,

*Из текста ясно, что речь идет о Соединенных Штатах Америки.– Прим. сост. коммерческом и политическом отношении, то для достижения этой цели ей стоило бы лишь постараться обезлюдить приатлантические штаты и загнать внутрь страны весь избыток населения, капитала и умственных сил. Тогда она не только задержала бы дальнейшее возрастание морских сил, но она смело могла бы рассчитывать подчинить со временем своей власти главнейшие пункты обороны на атлантическом побережье и при устьях рек. Средство для достижения этой цели недалеко, стоит лишь помешать подъему в приатлантических штатах мануфактурной промышленности, стоит лишь заставить Америку водворить у себя принцип абсолютной свободы торговли.

Ибо если бы приатлантические штаты не сделались мануфактурными, то они не только не были бы в состоянии удержаться на той степени культуры, которой они достигли в настоящее время, но они принуждены были бы отставать от других, и притом отставать во всех отношениях. Как стали бы без мануфактур развиваться города вдоль берегов Атлантического океана? Не посредством же, в самом деле, вывоза туземных продуктов в Европу и ввоза английских мануфактурных товаров, так как для выполнения подобной работы было бы достаточно нескольких тысяч человек. Что сталось бы с рыбными промыслами? – большая часть населения, перешедшего внутрь страны, предпочитает соленой рыбе свежее мясо и речную рыбу; оно не нуждается в китовом жире, а если требует его, то лишь в самом незначительном количестве. Каким образом стал бы развиваться каботаж вдоль прибрежья приатлантических штатов? Так как большая часть прибрежных штатов населена земледельцами, которые сами удовлетворяют свои потребности в пищевых продуктах, в строительных материалах и топливе, то вдоль берегов нечего было бы перевозить. Каким образом стала бы расширяться внешняя торговля и мореходство в другие государства? Страна не в состоянии предложить ничего, кроме того, чем в изобилии обладают страны мало цивилизованные, а те страны, которым она сбывает свои произведения, покровительствуют развитию собственного мореплавания. Что сталось бы с военным флотом при упадке в приатлантических штатах рыбных промыслов, каботажа, мореплавания, внешней торговли? Каким образом без военного флота эти штаты будут защищаться против иноземного вторжения? Каким образом может развиваться в этих штатах земледелие, когда продукты более плодородных и гораздо более дешевых земель штатов запада, не нуждающихся ни в каком удобрении, будучи доставлены на восток по каналам, железным дорогам и т. д., могут здесь продаваться дешевле, чем стоит их производство в восточных штатах на давно уже истощенной почве? Как при таких условиях станет развиваться цивилизация в восточных штатах и возрастать их население, когда очевидно, что при свободной торговле с Англией всякий избыток населения и земледельческого капитала будет отливать на запад? Теперешнее положение Виргинии дает лишь слабое понятие о том положении, в каком очутились бы приатлантические штаты с постепенным исчезновением там мануфактуры; ибо Виргиния, как и все южные штаты атлантического побережья, принимала иногда значительное участие в снабжении мануфактурных штатов земледельческими продуктами.

Но дело совершенно изменяется при существовании мануфактурной промышленности в приатлантических штатах. Тогда из всех европейских стран стекается народонаселение, капиталы, технические и умственные силы; тогда с подвозом пищевых продуктов и сырых материалов с запада возвышается спрос на продукты издельной и мануфактурной промышленности приатлантических штатов; тогда их народонаселение, число и обширность их городов возрастают пропорционально развитию культуры западных пустынь; тогда вследствие возрастания народонаселения развивается их собственное земледелие благодаря увеличению спроса на рыбу, масло, сыр, молоко, овощи, продукты маслянистых растений, плоды и т.д.; тогда возвышается спрос на соленую рыбу и рыбий жир, добываемые посредством рыбных промыслов; тогда вдоль берегов при помощи каботажного судоходства перевозится масса пищевых продуктов, строительных материалов, каменного угля и т. д. для удовлетворения нужд промышленного населения; тогда мануфактуры производят многочисленные предметы вывозной торговли для стран всего света, что предоставляет им выгоды обратного фрахта; тогда вследствие существования каботажа, рыбных промыслов и мореходства в другие страны развиваются морские силы, чем обеспечивается самостоятельность нации и ее влияние на другие народы, в особенности же на южноамериканские; тогда искусства и науки, цивилизация и литература двигаются вперед в восточных штатах и отсюда распространяются на запад.