Текст книги "Картель правосудия"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– У меня нет сейчас таких денег…

– Вы это серьезно? – Кротков язвительно усмехнулся. – Что, вообще ни капельки?

– Я смогу вернуть вам деньги только через неделю. – Катя чувствовала себя неловко полуодетой в присутствии посторонних мужчин.

– Разве я когда-нибудь где-нибудь говорил, что занимаюсь благотворительностью? – Кротков обернулся к «пацанам» у двери, те синхронно покачали головами из стороны в сторону. – Я не меценат, госпожа Масленникова, поэтому я готов обсуждать отсрочку, только имея в виду тройную процентную ставку за каждый лишний день. Впрочем, возможно, часть этой дополнительной суммы я соглашусь взять натурой…

Эльдар рванулся вперед. Скользящим ударом правой он сбил с ног прыщавого и безынтеллектуального Ивана, а левой схватил за волосы Кроткова и рванул назад.

– Будь скромней! – И, прежде чем «пацаны» у двери успели среагировать, он нанес пару коротких точных ударов в нос непрошеного гостя. Но уже через несколько секунд Эльдар был плотно зажат в цепких стальных объятиях громил. Причем «пацаны» сохраняли удивительное хладнокровие. Они не бросились избивать обидчика своего шефа, просто стояли с бесстрастными лицами и спокойно ждали дальнейших указаний. Эльдар тихо ругался. Кротков, запрокинув голову, вытер с подбородка струйки крови и осторожно пощупал переносицу. Провинившийся Иван слетал на кухню и, судя по звукам, разгромив половину холодильника, притащил тарелку колотого льда.

– Успокойте этого Шаляпина. – Кротков выбрал льдинку побольше и приложил к переносице. Профессиональным движением заклеив Эльдару рот, парни скотчем припеленали его к стулу и стали по обе стороны, поигрывая дубинками.

– Вы, Екатерина Ивановна, наверняка наслышаны, как поступают наши банкиры, когда им не возвращают кредит? Ждут день-два и зовут мафию. А мы вот никого звать не будем. – Голос Кроткова звучал до отвращения проникновенно. – Я и есть мафия.

Ему удалось, наконец, остановить кровотечение.

– Сеня, объясни девушке популярно, что с ней будет, если кто-то посмеет прикарманить мои кровно заработанные денежки, которые я по доброте душевной от чистого, можно сказать, сердца оторвал от себя, радея о ее благе.

– А что… – Парень с расплющенным носом и васильковыми глазами улыбнулся и даже порозовел от гордости за то, что ему дали слово. – Засадим маслину в башку, и все дела.

– Если вдруг вы не в курсе, рассказываю: маслина в башке – это смертельно. Сеня, развлеки пока нашего неуравновешенного друга. Мы с дамой побеседуем тет-а-тет. – Кротков схватил Катю за руку и бесцеремонно поволок в соседнюю комнату.

Катя не разделяла взглядов Иосифа Бродского, говорившего, что мир был создан для мебели, и потому мебели в ее гостиной было немного – мягкий уголок, огромный светлый ковер с геометрическим рисунком, телевизор и музыкальный центр. Это была гостиная человека, который любит простор и свободу.

Кротков с приветливой улыбкой плюхнулся на диван, не забыв при этом расстегнуть пуговицу пиджака. Катя присела напротив.

– Значит, так. Ты будешь хорошей девочкой, и я забуду о неучтивости твоего друга, договорились? – Он встал, застегнулся и прошелся по комнате. Снова расстегнулся и присел рядом. – Ты же будешь со мной ласкова?

Катя отрицательно покачала головой.

Его приветливая улыбка тут же превратилась в холодную гримасу. Кротков поднялся, снова не преминув застегнуться, взял Катю за подбородок и, наклонившись, посмотрел ей в глаза.

– Ты понимаешь, что я могу сейчас раздеть тебя, трахнуть во все отверстия, потом пойти попить кофейку, вернуться и проделать то же самое еще сорок восемь раз? И никто мне слова плохого не скажет. – Он опять-таки расстегнулся и сел. Катю словно приковала к себе эта проклятая пуговица, она не могла думать ни о чем другом.

– Ну что ты смотришь на меня, как рыба на водолаза? – Кротков медленно впадал в бешенство. Спокойствие Кати его раздражало. Он вскочил и ударил Катю по лицу. Пуговица осталась расстегнутой. Катя улыбнулась, не почувствовав боли.

– Значит, так, у тебя есть пять дней на решение этой проблемы. А чтобы появился дополнительный стимул, мы захватим твоего дружка с собой. Если не успеешь, получишь в подарок пальчик своего Шаляпина, потом его талантливый язычок, потом голову, потом мы спалим к чертовой бабушке твой ресторан, а потом займемся тобой лично. – Кротков стремительно вышел из комнаты, так и не вспомнив о пуговице.

Катя осталась сидеть, уронив голову на руки. За стеной «пацаны» отдирали от стула мычащего Эльдара, он сопротивлялся, и его, в конце концов, просто вынесли из квартиры. Затем хлопнула входная дверь, и все стихло.

Катя бросилась к окну. Эльдара запихивали в темно-серый «БМВ». Номер! Нужно запомнить номер… Но клубы дыма из выхлопной трубы скрыли от нее и без того заляпанный грязью задний номерной знак. Катя в сердцах ударила кулаком ни в чем не повинный подоконник. Единственная деталь, по которой она могла бы отличить машину Кроткова и компании в автомобильном потоке, – это заднее стекло, покрытое сеточкой трещин. Да мало ли разбитых стекол в Москве…

Катя оглядела комнату. На пыльной поверхности пианино кто-то пальцем написал «5 дней».

ГРЯЗНОВ
13 февраля, вечер

Грязнов развернул свою «Ниву» цвета нечистой морской волны и в очередной раз подумал, стоит или нет главному сыщику столицы мыть свою старенькую машину. Тачку. Тачилу. А? Это «А?» он перенял у одного мексиканского пастуха, научившего его многим занимательным штуковинам. Грязнов любил проводить свой отпуск в экзотической местности, и последние полгода он был влюблен в Мексику.

Он возвращался с Варварки ни с чем. Знаменитый разрекламированный магазин «Кольчуга» «только для настоящих мужчин» на поверку оказался жидковат. А так или иначе нужно было срочно обзаводиться новым ружьем для предстоящего удовольствия для настоящего мужчины. (А зануда, хотя и лучший друг, Турецкий ничего в этом суровом деле не понимает.) Старенький, но верный винчестер переехал на своем джипе не слишком трезвый компаньон по давешней охоте. Собственно, срочных дел больше-то и не было, если не считать проблемы с банкиром Лозинским. Что-то подсказывало Грязнову (наверное, чудовищный опыт, что же еще?), что это дельце – крохотное начало грядущих гигантских неприятностей. Какого лешего пусть запутанное, но вполне «гражданское» дело вешают на уголовный розыск?!

Кстати о леших. Тем более в преддверии грядущих проблем грех было отказываться от заманчивого предложения, полученного от хорошего знакомого, егеря Мишки Колчанова. На самом деле Колчанова звали Мефодием, но это дела не меняло.

Тут Грязнов спохватился. Конечно, надо было позвонить Мишке! Только не Колчанову (тот на своей заимке никаких средств связи не признает), а Зельдовичу, тоже яростному и блестящему охотнику, а в быту – скромному начальнику отдела вооружений и средств активной обороны МВД России, ведь именно он-то и переехал грязновскую винтовку своим трактором. Черт возьми! Когда ты дотягиваешь до такого возраста, что твои однокашники становятся большими перцами в самых разных отраслях родного ментовского дела, то начинаешь изредка предполагать, что многие вещи имеют смысл. Не все так плохо, как хотелось бы!

Грязнов вытащил из бардачка мобильник «Eriсsson» (подарок племянника Дениса) и набрал номер Зельдовича. И тот – удивительное дело! – через пятнадцать гудков включил-таки свой «Eriсsson» (Грязнов хорошо помнил, что их аппараты, как партия и Ленин – близнецы-братья).

– Здорово Славка! – с ходу брякнул Зельдович. – Как я догадался? Только один человек может так трезвонить, одновременно судорожно защищаясь от определителя номера.

– Мой телефон – 795-17-11, – хмуро продиктовал Грязнов.

– Да помню я, – отмахнулся Зельдович. – Ну и что?

– Ничего. «Кольчугу» знаешь на Варварке?

– Дерьмо. Пустой магазин. Поезжай лучше на Галушкина, если ищешь винтовку. Знаю, знаю, это будет за мой счет! Там по нечетной стороне, где-то после Ярославской улицы, в торце девятиэтажки, в подвале есть такой скромненький магазинчик, не помню, как называется…

– Где?! – поразился Грязнов. – На ВДНХ?! Я же там живу рядом, на Енисейской улице! Да нету там ни черта.

– Поезжай, поезжай, заодно получше узнаешь родные края.

Грязнов кинул «Eriсsson» обратно в бардачок и, не доезжая до родного дома, свернул как раз направо, проехал с тыла гостиницы «Космос», еще раз свернул направо – на улицу Бориса Галушкина и стал методично прочесывать следующий квартал… Так, магазин стройматериалов, комиссионка, булочная, швейная мастерская, ага, нечетные дома – слева… детский сад… Странно, что Зельдович не запомнил название магазина, это совсем не его стиль.

Вот ведь жизнь дурацкая настала с этими мобильными телефонами и прочими ультрамодными средствами связи. С другой стороны, конечно, милиция и раньше этим не была обижена, но все равно, в случае необходимой консультации, по личному ли поводу, по государственному, ты брал ноги в руки и ехал общаться с человеком лично. А это, извините, как говаривал знакомый зек по кличке Боцман, совсем другой коленкор… Цветочный магазин… прачечная… стоп! Э-э-э… гм… хм… да-ааа…

Грязнов буквально оторопел. Похлопал глазами. И расхохотался. В торце девятиэтажки на цокольном уровне красовалась вывеска скромного магазинчика «Не Помню Как Называется». Именно так и сказал, как всегда точный, Зельдович.

Матерый продавец с родимым пятном на шее вежливо, но равнодушно глянул его разрешение на приобретение огнестрельного оружия, и всего за три минуты Грязнов стал обладателем нового карабина «Центрион». После чего проверял его еще минут сорок. И с этим ничего нельзя было поделать: он всегда сперва приобретал барахло, а уж затем, при эксплуатации, выяснял, что оно никуда не годится. Эта незаурядная привычка, по словам Сашки Турецкого, где-нибудь на Западе считалась бы респектабельной приметой солидного человека, но в условиях совка, постсовка и постпостсовка выглядела форменным разгильдяйством.

– У вас не будет десяти тысяч, то есть червонца? – чисто по-советски попросил продавец с родимым пятном на шее. – У меня нет сдачи. Давайте мне червончик, а я вам пятерку, ага?

Грязнов махнул рукой, что было еще одним форменным разгильдяйством, – не мог он позволить при своей зарплате швыряться пятерками. С другой стороны, не мог он позволить себе и покупать новые винчестеры. Однако же.

Интерьер заведения отличался, пожалуй, только отсутствием непременной репродукции «Охотников на привале». Но хозяин этого магазинчика знал толк в оружии. Грязнов невольно засмотрелся на витрину с номерными охотничьими ножами. Рядом лежали знакомые ему ножи: стандартный «Самсонов-93» с глубоким «кровостоком», кривоватый нескладной нож «Тигр» с готической гравировкой оскаленного хищника на широком зеркальном лезвии; орнаментальные «Русский Север» и «Сапсан» и бесспорный немецкий фаворит «Zolingen» за двести баксов, и впечатляющий «King-2», и конечно же популярная «Аляска» с пустой металлической ручкой и завинчивающимся тыльником, для хранения набора для выживания, – всего-навсего за семьдесят грин, выражаясь финансовым сленгом племянника Дениса. Пижонская вещь. Увлечение такими мальчишескими в общем-то игрушками осталось для Грязнова в прошлом. Грязнов давно уже пользовался скромным тесаком, изготовленным на заказ одним кавказским умельцем. Он был выкован, а не отштампован, в чем, собственно, и заключается преимущество любого ножа, выполненного мастером. Всякое видывал бывалый муровец и на прилавках, и на «малинах», но тут его воображение буквально поразил незнакомый прежде охотничий клинок «Jalisco».

– Мексиканский, – обронил продавец, заметив интерес покупателя, и достал нож с витрины.

Если судить по ярлыку, он был, как и все, – «нескладной и общего назначения». Упор, смахивающий на большой палец, и тыльник были бронзовыми, ручка же – из наборной кожи, а вот голубое лезвие походило на зубатку в разрезе. Но пила – зазубренная часть – доходила только до середины клинка, длина которого (что самое впечатляющее!) составляла никак не меньше пятнадцати сантиметров. Значит, нож был метательный. Грязнов представил себе, как такой «снаряд» может торчать в чем-то или в ком-то, и содрогнулся. Он побросал его из руки в руку, вернул и заметил, что на хищном лезвии клинка длинная царапина.

– Так и цена же, – сказал продавец, – в полтора раза от кондиционных

Грязнов вышел на улицу и забрался в «Ниву». Кондиционный нож стоил пятьдесят два доллара. И это была почему-то знакомая цифра… Как это – знакомая, что за чушь?! У начальника МУРа все цифры знакомые.

Не успел Грязнов завести двигатель, как выскочил продавец с родимым пятном на шее, неожиданно экспрессивно размахивая руками:

– Вы же не забрали сдачу! Вот возьмите хотя бы лотерейный билет, – и засунул разноцветный клочок бумаги в открытое окно.

«Jalisco», «Jalisco»… Что-то это слово ему напоминало… Грязнов вдруг вспомнил, что именно, и довольно ухмыльнулся. Ну конечно!

Грязнов выпрыгнул из машины и весело забежал в гастроном, удачно расположенный в том же доме. Через пять минут, весьма довольный собой, он рванул на бывшую Пушкинскую улицу, а теперь – Большую Дмитровку.

ЭЛЬДАР НАЗАРОВ
8 февраля, ночь

Назарова привезли на склад. Судя по запахам, здесь хранили гнилые овощи еще при социализме, но с тех пор они успели окончательно разложиться, освободив место для хранения автомобильных масел и смазок. О новом ассортименте, как и о старом, можно было только догадываться, полагаясь на обоняние.

Повязку с глаз Эльдару сняли в подсобном помещении. Но без нее лучше видно не стало. Его запихнули в каморку со склизкими кафельными полами, приложились напоследок по почкам и заперли железную решетчатую дверь. Волоча за собой кресло-качалку, появился Иван, он включил свет.

– Давай, Ваняй, – напутствовал его один из новых знакомых Назарова. «Ваняй» прозвучало как «воняй». Посмеявшись собственной шутке, бугай выдал длиннейшую тираду о том, каким экзекуциям следует подвергнуть пленника, не содержащую, что удивительно, ни единого нематерного слова.

Эльдар с Ваняем остались в помещении вдвоем, разделенные железной перегородкой. Половина Эльдара оказалась совмещенным санузлом гостиничного типа. В том месте, где подразумевался душ, отросток водопроводной трубы был забит позеленевшей от тины деревянной пробкой, пропускавшей на свободу лишь тонкую струйку коричневой жидкости. Стены буквально источали влагу. Из мебели имелись ведро и швабра.

Эльдар пнул в угол половую тряпку, в лучшие свои годы служившую тельняшкой, перевернул вверх дном ведро и оседлал его.

– Встать, сука! – гаркнул Ваняй и развернулся с креслом лицом к Назарову. В ушах у него торчали наушники. Прыщи, покрывавшие его физиономию, из бледно-розовых превратились в темно-фиолетовые.

Заключенный никак не реагировал.

– Я кому сказал встать?! – Он вытащил из одного кармана пистолет, из другого – глушитель, свинтил их вместе, положил палец на курок, прищурил глаз и прицелился Назарову в голову. Эльдар тоже прищурил глаз и неожиданно прицельно плюнул метров на пять с лишним охраннику прямо в лицо.

– Боцман! – заорал парень, отшвырнув в сторону плейер. На вопль появился старик бомжистого вида, возрастом от шестидесяти до ста лет. – Где ты лазишь, старый козел? Выноси свое хреново барахло на хрен!

– Слезай с мостика, молокосос, – огрызнулся дед, тем не менее собираясь выполнить руководящее указание.

Ваняй подошел к решетке и выстрелил Назарову между ног. Пуля порвала брюки, но большего вреда не причинила.

– Садись в угол, руки за голову! – Эльдар медленно, насколько это возможно, отошел в угол и отвернулся, сложив руки за спиной. Не успел Боцман с ведром удалиться восвояси, Иван позвал его снова: – Эй, адмирал, тащи шланг!

На сей раз старик повиновался с демонстративной неохотой. Он бросил шланг в ноги разошедшемуся «начальнику» и прошипел:

– Еще раз пырхнешь, сопляк, оторву яйца, а пушку твою засуну в задницу.

Ваняй не стал расходовать нервную энергию на подавление бунта на корабле. Он включил воду и минут пять окатывал Эльдара, принимавшего гидропроцедуру с твердостью античного стоика, так как укрыться все равно было негде.

– А я, в натуре, оборву тебе все, что висит, – пообещал Эльдар своему надзирателю, когда тому надоело поливать. Потом он разделся до трусов и стал делать согревающие упражнения – температура воды тянула градусов на десять, не больше.

Молодой дежурил до вечера. В десять часов его сменил Боцман. Эльдар к этому времени основательно посинел. Слава богу, старик, очевидно, не испытывал к нему неприязни. Он принес телогрейку, клеенку на пол, матрас, чай и полбуханки ржаного хлеба.

– За что срок мотал? – спросил он, указывая слегка трясущимся пальцем на татуировку на груди Эльдара.

– За Федор Михалыча, царство ему небесное.

– Не врубился. За кого?

– За Достоевского…

Когда-то Эльдар был сыном московских окраин. Его район был заселен исключительно пролетариями, или люмпенами, кому как нравилось. Детишки там всегда взрослели на несколько лет раньше своих центрально-городских сверстников. В дружной компании, любившей проводить время в несветских развлечениях, Назаров, более известный как Назарбек или просто Бек, выделялся повышенной склонностью к хулиганству, даже по здешним меркам. А также, что удивительно, некоторой тягой к поэзии.

Двое братьев и сестра – все были намного старше Эльдара. Основной и единственный педагогический принцип, не без успеха практиковавшийся в семье: не встревать в чужие дела. Дай бог со своими разобраться. Единственной примечательностью дома Назаровых являлась библиотека, оставшаяся от деда. Но, кроме младшего отпрыска, все демонстрировали полнейшее к ней равнодушие.

В пятнадцать лет он влюбился в музработницу местного Дома культуры, попал в хор, где стремительно сделал «карьеру» солиста вторым голосом. И все же любовь к прекрасному не довела его до добра. Незадолго до отправки в армию Эльдар с приятелями по доброй старой традиции вкушали портвейн в скверике возле гастронома. Может, все и кончилось бы мирно, сообразно месту и обстоятельствам, конечно, но налетел ливень и разогнал молодежь по домам. Дома у Назарова под действием «Трех семерок» и плохой погоды обострилась душевная рана. Нанесена она была не руководительницей хора, не ответившей на чувства, – ту рану давно залечили многочисленные поклонницы, роившиеся вокруг первого на квартале парня с гитарой. Объектом ненависти Назарова служила старая карга – продавщица винно-водочного отдела Алена Ивановна Проценко. Совсем недавно она отказывалась продавать несовершеннолетним тогда еще друзьям спиртное по государственной цене. Требовала на лапу и позволяла себе оскорбительные замечания. Приходилось терпеть. Сегодня пошла на новую уловку – спрятала товар под прилавок.

– Ждите до завтра, а невтерпеж – езжайте в центр, сосунки, скатертью дорога, как раз к завтрему и доберетесь. – Они опять, как всегда, проглотили «сосунков», долго униженно упрашивали и, наконец, получили свое, доплатив сверху.

На способ мщения Эльдара натолкнуло имя обидчицы, да и фамилия была хороша. Он взял топор, засунул в мешок, запасся драным черным чулком и заявился к злосчастной Алене Ивановне. Та жила в допотопном деревянном доме с печным отоплением. Испытывая высокое эстетическое наслаждение и с трудом сдерживая душивший его хохот, Эльдар постучал в дверь:

– Телеграмма.

Не ожидавшая подвоха, продавщица впустила лжепочтальона с топором и чулком на голове. От ужаса она села на пол и зачем-то схватила сапожную щетку.

– Принеси таз! – рявкнул Эльдар.

Алена Ивановна на карачках, не выпуская из рук сапожной щетки, отправилась в ванную, достала с антресоли таз, опять стала на четвереньки и выползла в прихожую.

– Поставь сюда, – Эльдар показал на пол возле трюмо, – а сама влезай на тумбу, чтоб голова точно над ним свисала. Ишь, грязищу развела! Упадет башка на пол – вся вымажется, кто мне за нее потом настоящую цену даст? – Он потряс мешком под носом Алены Ивановны. Она в полном оцепенении забралась на эшафот.

– Закрывай глаза и считай до десяти. – Эльдар стащил чулок и, пряча топор в мешок, стал тихонько, чтоб продавщица не услышала, открывать дверь. Ее вывернуло в таз. Назаров сам почувствовал, что его тошнит. На него накатил легкий приступ ужаса. Толком не затолкав топор на место, он шагнул за порог. За дверью стоял участковый, живший в соседнем подъезде.

Милиционера вызвала древняя, почти выжившая из ума старушка – соседка продавщицы, часто биваемая последней за нездоровое пристрастие к подглядыванию, подслушиванию и написанию доносов. Эльдар загремел на четыре года за злостное хулиганство.

В зоне ему повезло – повстречал земляка со своей улицы, совершавшего уже третью ходку, нашлись общие знакомые, вор взял парня к себе в «семью». Татуировку Эльдару он и сделал, вообще он делал их всем желающим, был настоящий ас.

…Боцман принес себе табуретку, расстелил на ней газету, выставил бутылку «Финляндии», стопку, луковицу, половину ржаной буханки, насыпал соли, начал нарезать колбасу. Нож не желал слушаться его, старику приходилось прикладывать видимые усилия, чтобы совладать с норовистым инструментом. Тем не менее в действиях чувствовалась размеренность и основательность, не свойственная беспробудным запойным пьяницам и окончательно спившимся забулдыгам. Эльдар прекрасно понимал язык ритуальных, наполовину неосознанных жестов, сопровождающих столь интимный процесс, как свидание с бутылкой.

– Про тебя можно научный трактат писать: «Традиционные и современные способы употребления водки в России».

Но Боцман тут же разрушил атмосферу таинства: сорвал пробку, плеснул в стопку граммов пятьдесят и, скривившись, проглотил залпом. Постепенно старик расправил плечи, ощутив уверенность если не в завтрашнем дне, то по крайней мере в настоящем моменте, и нож, почувствовав твердость в сжимающей его руке, стал заметно послушнее.

– Про меня целую энциклопедию написать можно, – сказал он с гордостью. – «Тысяча и одна дурацкая ошибка в жизни и как их избежать». Вот, например, знаешь, за что я сел? За то, что случайно увидел одну партийную задницу. Я был механиком на сухогрузе во Владивостоке, ходил в загранку, еще в те времена полмира видел, как Сенкевич. Нынешним, которые запросто на какие-нибудь Канары на выходные гоняют, все равно до меня, как до Киева раком. Понятно тебе? – Он справился с колбасой, отрезал ломоть хлеба, присыпав солью, порубил луковицу на кружочки, налил с чувством собственного достоинства и поднял стопку. – С Богом. Тебе не предлагаю – задержанным не положено. – Боцман крякнул и поторопился вернуться к своему повествованию, не потрудившись убедиться, что его слушают: очевидно, с благодарной аудиторией у него были проблемы. – В Сингапуре в борделе, значится, мне сделали татуировку на хрене – вроде фирменный знак, принадлежность к элитному клубу. Погоди, а ты хоть раз за всю жизнь в заграничном борделе был? Ладно, потом, слушай дальше: они мне целую книгу показали с образцами татуировок, с пояснениями, что какая означает. Когда плыли домой, в душе случайно гляжу: у первого помощника, он был у нас парторгом, на заднице татуировка, которая по рангу положена гомикам. Понял, конечно, гад, что я смекнул, что к чему, но виду не подал. Только причалили во Владике – ко мне таможенники, давай вещи трусить, нашли под подкладкой порнуху и тысячу баксов. Ясно, не мои. Я свои зелененькие до последнего цента истратил на магнитофоны и те после случая в душе уступил корешу авансом за полцены, лишь бы чистым вернуться: первый-то наш сука был редкая, мог вообще за борт спихнуть, представься случай! Если бы сам все до ниточки перетряхнул, может, и вывернулся в тот раз, а потом и сам мог парторга подловить, у всех рыльце было б в пушку, а так накрутили мне пять лет.

После срока хотел его найти, приехал во Владивосток, а он, оказывается, в предыдущем рейсе в Сингапуре сбежал – не вернулся на корабль, не стал меня дожидаться, а может, совок его затрахал.

Боцман пил маленькими порциями по двадцать граммов, смачно закусывая, и по всем прикидкам мог оставаться в бодрствующем состоянии, продолжая бенефис в разговорном жанре, еще в течение долгих часов. Эльдар наблюдал за ним во время рассказа и пытался решить для себя: удастся ли склонить этого Синдбада на свою сторону? Перспектива провести несколько дней в клетке под охраной двух придурков не так угнетала, как мысль, что Катя должна расшибаться в лепешку, вытаскивая его отсюда. У Назарова была своя система жизненных ценностей. В каждом деле определяющим он полагал мужское начало и насчет эмансипации имел вполне однозначное – отрицательное – мнение. Эльдар мог еще с трудом представить, как сестрица Аленушка выручает из беды неразумное дитя, но чтобы молодая девка спасала его – здорового мужика, такого он вообразить не мог. Надо выбираться отсюда, причем старик – единственная реальная возможность. Дверь запиралась на болт. Ни Боцман, ни Иван с собой ключ не носили, он лежал на полке у противоположной стены, куда его швырнул молодой псих после инцидента с ведром. Имелся какой-то шанс скрутить бестолкового Ваняя, если он приблизится к решетке, отобрать у него пушку и заставить деда отпереть дверь, но недоносок, несмотря на несомненную глупость, осторожен, и застать его врасплох маловероятно. А пытаться захватить в заложники Боцмана бессмысленно – для Ваняя его ценность равна нулю или вовсе отрицательна. Итак, оставался единственный выход – наставить старого моряка на путь истинный или подкупить, как получится.