Текст книги "Картель правосудия"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ТУРЕЦКИЙ
20 февраля, утро

Через пятьдесят минут, когда Турецкий оставался дома уже один, приехали Грязнов и лучшие экспертные кадры: откровенно некрасивая женщина лет тридцати пяти и тщедушный очкарик, ее ровесник. Турецкий попросил их работать как можно быстрее и протянул ключи от сейфа. Очкарик внимательно осмотрел их, затем замки и покачал головой:

– Отмычку подобрать невозможно. Открывали ключом. Значит, если где-то и есть отпечатки пальцев, то только на ключах. – Он взял ключ в платок и сверхаккуратно открыл сейф. Заглянул туда и вопросительно посмотрел на хозяина. Турецкий заглянул и отшатнулся.

– Ну что там? – Грязнов нетерпеливо полез посмотреть. Теперь настал его черед разинуть рот. В совершенно пустом сейфе лежал мексиканский охотничий нож «Jalisco». Тот самый, которым Грязнов любовался в магазинчике «Не Помню Как Называется». Метательный клинок длиной в пятнадцать сантиметров. Черт возьми, как он сюда попал?!

– Охотничьи ножи номерные, можно выяснить, кому он принадлежит, – пробормотал Грязнов, стараясь не смотреть на Турецкого. Он отчего-то чувствовал себя виноватым.

Эксперты сняли с ножа следы пальцев и передали нож Грязнову. Тот, в свою очередь, осмотрел его со всех сторон и снова открыл рот. На хищном лезвии этого клинка была длинная царапина. У врио начальника МУРа потемнело в глазах. Он понял, что на ноже наверняка есть только его отпечатки. Спасибо хоть им никого не зарезали.

В дверь позвонили, и хмурый Турецкий отправился открывать, Грязнов поплелся за ним.

– Смотри, что я нашел, – пробормотал Турецкий, открывая дверь, имея в виду Меркулова, стоящего на площадке. Не снимая роскошного кашемирового пальто, он прошел в комнату. Грязнов едва успел спрятать неприятную находку.

Меркулов протер запотевшие очки, едва глянув на боевых приятелей непроницаемо серыми холодными глазами.

– Саша, не хотелось говорить это по телефону. Мне пришлось принять решение, альтернативы которому нет. Пойми меня верно. Я отстраняю тебя от дела Сафронова.

– Я ждал этого, – усмехнулся Турецкий. – И кто же будет теперь его вести?

– Никто. Пока что. Считай, что «дела» не существует. Хотя если они так быстро среагировали…

– Кто «они»? – живо спросил Грязнов.

– Вот это как раз самое интересное. Так вот, если они так быстро среагировали, устроив тебе, Саша, эту проблему, то возможно, что дело даже не в Сафронове, а в тебе. И еще. Нам почему-то передали дело Лозинского. Он подозревается в убийстве своей тещи. Дело, конечно, не в теще, а в том, что это крупнейший финансовый магнат. Возьми с него подписку о невыезде. Надеюсь, Вячеслав, – Меркулов кивнул на Грязнова, – тебе поможет с ним разобраться. Голова раскалывается…

Грязнов выпучил глаза. Турецкий развел руками. Сказать было нечего.

– Выпить хочешь?

– К сожалению, рабочий день только начался. И генеральный вызывает. Надо быть в форме, – Меркулов вышел в переднюю. – Аспирин есть у тебя?

– Генеральный?! – Грязнов даже подпрыгнул. – А где он?

Турецкий вернулся из кухни с облаткой аспирина.

– Генеральный нездоров, – заученно отмазался Меркулов и хлопнул входной дверью.

Турецкий выглянул в окно. Две служебные машины, Грязнова и Меркулова, – две черные «Волги» – стояли рядом у его подъезда, наводя трепет на соседей. Ничего, скоро Слава пересядет на «БМВ».

– Ваш генеральный похож на Бэтмена, – честно высказался Грязнов. – Такой же неуловимый сукин сын. – Или нет, скорее на Джо, из анекдота. – Он включил запищавший мобильник, явно обрадовался возможности избежать неприятной темы охотничьего ножа. Но выслушал сообщение довольно хмуро.

Эксперты для сравнения сняли отпечатки пальцев с обеих рук Турецкого и с чашки, которой пользовалась его жена. И поинтересовались, не желает ли господин Турецкий посодействовать в составлении фоторобота

– Какой фоторобот? – удивился Саша. – Вы что, сдурели, вы считаете, он тут при мне шуровал, а я, значит, наблюдал из-под кровати, запоминал черты лица?!

Криминалисты пожали плечами и уехали вместе с обескураженным Грязновым. Но от Турецкого не укрылось, что тот внимательно наблюдал за ним во время последней фразы, терпеливо ожидая, когда же наконец Сашка Турецкий проболтается о своих подозрениях. Вот ведь нюх у старой ищейки! Рассказать, что ли, о встрече в МГУ с «майором Резво»? Турецкий чихнул пару раз. Нет, пока что нечего рассказывать…

САФРОНОВ
15 февраля, утро

Начальник следственного отдела УВД Центрального административного округа Москвы всегда лечил простуду «Посольской» с молотым перцем и аутотренингом, мысленно приговаривая на карлсоновский манер: «Я, старый, больной человек». На самом деле Сафронов был не стар, хотя и не молод, конечно, и в свои пятьдесят с небольшим страдал только от некоторой тучности и вызванной ею одышки, и из многих же опробованных им формул аутотренинга эта оказалась самой эффективной. Аналогичное средство (но без перца!) помогало от головной боли.

На текущий момент основной головной болью было дело инвалидов. Нищенствующим калекам предстояла сегодня смена «крыши», а Сафронов обеспечивал операцию по линии правоохранительных органов. В его епархии такие акции происходили гораздо чаще, чем на сопредельных территориях со стабильным криминальным устройством. Он же имел дело с феодальной раздробленностью, а каждому школьнику известно: никого она еще не доводила до добра и ни в одном учебнике не найти рецепта, как ее грамотно эксплуатировать и постоянно поддерживать в рабочем состоянии. Раздробленность, доставшаяся Евгению Павловичу, усугублялась тем, что уделы были не территориальными, а отраслевыми и «князья» со своими «дружинами» толклись на небольшом пятачке на виду у большого сафроновского начальства.

А большому начальству по долгу службы полагалось докладывать самому большому, как продвигается борьба с преступностью по всей России, а в момент, когда происходило это таинство, власти, ее предержащие, могли видеть из окон кабинетов его, Евгения Павловича Сафронова, угодья. Хотя, конечно, видели они совершенно разные вещи: из высоких кабинетов хорошо заметны горизонты, а из его – ноги. Они как раз Сафронова и кормили: ему следовало везде поспевать, чтобы проблемы у представителей разных течений в братве не разрешались сами собой; только ограниченный романтик может поверить, будто анархия – мать порядка. При анархии никто не работает на перспективу: какой толк, все суетятся, кто хочет чего-нибудь заполучить, а заполучив – не упустить, все друг друга стараются обогнать. От беготни, при сафроновской комплекции, с ним частенько случалась простуда, и он обращался к помощи испытанного зелья – «Посольской» с перцем.

Но самое неприятное, что кроме забот по «размирению» различных группировок, за которые он получал приличные деньги, причем от всех сразу, ему еще приходилось выполнять и служебные обязанности, за которые ему платили гроши. Скупое начальство требовало результатов в борьбе с преступностью, а щедрая преступность требовала их отсутствия. И бедный Евгений Павлович, не желавший лишаться ни должности, ни дохода, балансировал на тонком канате между Сциллой и Харибдой под перекрестным огнем.

Он спрятал в стол целительную жидкость и, забросив в рот пару подушечек «Стиморола», дабы отбить запах «лекарства», вернулся к новому делу, которое сегодня навесили на его следственный отдел. Дело как дело, обыкновенное – вымогательство, у него уже штук двадцать таких в работе. И что с ним творить прикажете? Сафронов бегло просмотрел материалы. Основной фигурант какой-то Кротков – фамилия вроде незнакомая, вещдоки руоповцы собрали. Слегка подрихтовать, подчистить, и можно передавать в суд, и начальству радость – вот, мол, не дремлем, бдим о народном спокойствии.

Приняв решение, Сафронов вызвал следователя Осетрова.

– Вот тебе еще одно дело, – он протянул подчиненному папку.

Капитан Осетров – жилистый брюнет тридцати лет – был самым дисциплинированным подчиненным. Дисциплинированным в том смысле, что всегда смотрел в рот начальнику, не был строптивым и капризным, не задавал лишних вопросов и в точности следовал инструкциям. Пожалуй, был несколько туповат, но для определенных поручений его способностей вполне хватало, даже с избытком, и Сафронов любил давать определенные поручения именно ему. Единственное требование – инструкции должны быть очень детальными, ибо экспромтами Осетров владел слабо.

Капитан Осетров был… кореец. Самый настоящий кореец, несмотря на свою фамилию. У него были почти черные узкие раскосые глаза, жесткие щеки, выглядевшие такими же мускулистыми, как и его руки, и улыбка-капкан: единственное, что доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, так это чужие неприятности. Относительно Осетрова у его начальника всегда существовала стандартная присказка: «Ким, Ен, Пак съели всех собак». Правда, Осетров утверждал, что в жизни не пробовал ни одной.

– Евгений Павлович, – как на базаре, взмолился Осетров, – куда же мне еще? У меня и так семь штук уже, в сейф не помещаются.

Сопротивлялся он не потому, что надеялся отделаться от очередного дела, а так, для порядка, чтоб не выглядеть совсем уж безропотным. По горьковатому запаху мяты, носящемуся в кабинете, он сделал простой вывод: Сафронов опять поправлял здоровье, и, как показывал опыт, решения, которые принимались шефом в состоянии «выздоровления», оспаривать было бесполезно, так как шеф считал их единственно верными.

– Я распоряжусь, тебе еще один сейф поставят, – Сафронов выкатился из-за стола на своих коротеньких ножках и отечески похлопал лейтенанта по плечу. Поглаживая лысину, он засмеялся, и его глаза, утонув в щеках, стали даже же, чем у подчиненного. – Бери, бери, дело простое, прозрачное. Доказательств хватает. Главный обвиняемый арестован, соучастники его тоже, оформишь за неделю.

В министерском кабинете полковник Сафронов почувствовал себя немного неуверенно. В первую очередь потому, что даже не догадывался, зачем был вызван на ковер. (Хотя это был, скорее, коврик.) Причиной могло послужить или слабое качество следствия в следотделе УВД, или его личная деятельность, не совсем совместимая с высоким званием работника милиции, или еще бог знает что. На всякий пожарный он захватил с собой пухлую папку с разнообразными документами, убедительно доказывавшими, что бардак в его епархии обусловлен нехваткой людей, средств, техники и т. п., и т. д., и пр., короче, чем угодно, только не его, Сафронова, некомпетентностью или нежеланием работать. Он давно уже сидел на краешке стула и прижимал спасительную папку к животу, а хозяин кабинета, казалось, не торопился начинать разговор.

Тем временем младший по званию, но зато сотрудник министерства, курирующий столичную милицию, подполковник Бойко внимательно изучал посетителя. «Из тех, у кого на лице написано: взяточник и вор. Но как говорили классики, не верь глазам своим», – думал он. Раньше их пути не пересекались, но ходили упорные слухи, что Сафронов не чист на руку, а дыма без огня не бывает.

Подполковник просчитывал в уме варианты, на чем поймать субчика. Хотя по личному опыту Бойко знал, что наемники, как таковые, – люди не слишком надежные. Чтобы человек старался как следует, нужно, чтобы он боялся. Главное, Бойко должен непременно заставить этого жирного борова сотрудничать. Для того чтобы на этот раз все прошло без сучка и задоринки, ему нужен Сафронов, и никто другой. Заниматься рядовыми следователями лично – утомительно, и это не дает абсолютной гарантии, при условии, что начальник следственного отдела вне игры. Напротив, покупая Сафронова, Бойко тем самым приобретает всю машину со всеми ее винтиками и потрохами. Потомив визитера многозначительным молчанием, он решил произвести разведку боем:

– Евгений Павлович, что бы вы ответили, если бы я попросил вас уделить особо пристальное внимание одному уголовному делу, расследуемому сейчас вашими подчиненными?

«Проверка на вшивость» – так расценил туманный намек начальства Сафронов и, ни секунды не колеблясь, ответил:

– Как только поступит приказ из следственного комитета или из самого министерства, соответствующие меры будут незамедлительно приняты.

– Вы не совсем понимаете. Речь идет о моей личной просьбе. Э-э-э… в обход, так сказать, Уголовно-процессуального кодекса, – продолжал тонко намекать хозяин кабинета.

Сафронов укоризненно посмотрел на собеседника и сложил бантиком пухлые губки:

– Нет, я не смогу выполнить такое поручение. Я честный человек и честно исполняю свой долг.

Это фраза произвела на Бойко неизгладимое впечатление. Он встал из-за стола и опустил на огромном окне жалюзи. «Врет и не краснеет – это хорошо. Наш человек». Подполковник закурил и откинулся в кресле, прикрыв глаза. С одной стороны, он всем своим видом давал понять, что разговор окончен, но, с другой, Сафронова не отпускал, и тот неуверенно ерзал на стуле и взволнованно сопел, не зная, уходить или нет. Прошла минута. Две. Три. Пять…

Пауза невероятно затягивалась.

Наконец Сафронов не выдержал и, с трудом выдавливая из себя слова, хрипловато вопросил:

– Могу я узнать, о чем, собственно, вы собирались меня попросить?

– Вы ставите меня в сложное положение, – тонко улыбнулся Бойко. – Я безусловно раскрою вам все карты, но только если мы с вами будем сотрудничать.

– А как я могу быть уверен, что моя профессиональная честь работника милиции при этом останется незапятнанной? – оперировал штампованными фразами посетитель.

Опять двадцать пять, посчитал про себя Бойко. Сафронов упорно лез в бутылку, хотя горлышко ее для него явно было маловато. Следующим средством убеждения был избран элегантный шантаж.

– Дорогой Евгений Павлович. По долгу службы я познакомился с кое-какими подробностями вашей биографии. Может быть, я не знаю всего, но и того, что известно, вполне достаточно, чтобы доставить вам кучу неприятностей. Я не хотел бы этого делать. Я вообще не люблю причинять зло людям. Но если вы откажетесь, боюсь, я буду просто вынужден предать огласке некоторые факты.

Сафронов взопрел. Что именно раскопала эта министерская сволочь? Впрочем, какое это имеет значение? На мелочи Сафронов никогда не разменивался, а значит, даже если подполковник вытащит на свет божий один-единственный кусочек того дерьма, в котором он погряз по самые уши, этого будет вполне достаточно, чтобы следующее их свидание, если таковое вообще состоится, проходило за надежными стенами «Лефортова». Хотя с другой стороны, если Бойко и так может его засадить, зачем ему устраивать этот спектакль? Одно из двух: или у подполковника Бойко ни хрена нет и он пытается его спровоцировать, или он тоже не ангел и ему действительно нужно профессиональное содействие Сафронова, ну, скажем, в развале какого-нибудь неприятного дельца. В том, что речь идет именно о развале, многоопытный Сафронов не сомневался: когда начальство требует результатов, это делается совсем не так. Вызвали бы, пропесочили безо всякой дипломатии…

– Как насчет «чеченского следа»? Помните взрыв в троллейбусе сорок восьмого маршрута? Лихо вы его тогда раскололи…

Сафронов что-то невнятно пробормотал.

– А знаете, что в этой истории самое интересное? Я недавно просматривал кое-какое дело, связанное с хищением уникального типографского оборудования для изготовления документов. И ведь это дельце тоже проходило через вас, не правда ли, любезный Евгений Палыч?

– Я согласен, – быстро сказал Сафронов.

– На что? На обнародование фактов? – поиздевался Бойко, чтобы окончательно добить собеседника. Ведь он фактически взял его голыми руками, не имея ничего, кроме слухов и предположений. В папке, в которую он заглядывал, лежала программа телевидения.

Сафронов замотал головой и замычал что-то нечленораздельное.

Итак, лед тронулся. Политика кнута дала свои результаты, пора было скармливать этому таракану пряник.

– Оставим в стороне моральные аспекты. Я предлагаю вам сугубо товарно-денежные отношения.

Сафронов облегченно вздохнул и, поудобнее разместившись на жестковатом стуле, отложил бесполезную папку и весь обратился в слух.

– Я со своей стороны обязуюсь забыть о ваших неприглядных поступках, но только в том случае, если вы выполните мое строго конфиденциальное поручение.

– Вы, кажется, говорили товарно-денежные… – делая упор на слове «денежные», начал Сафронов, снова почувствовав себя неуютно.

Бойко усмехнулся. Полный поворот на сто восемьдесят градусов. Сафронов уже забыл, что он честный человек. Пламя алчности билось в клетках заплывших жиром глазниц.

– Разумеется, – успокоил подполковник, – ваш карман не будет забыт. Никто не забыт и ничто не забыто. А теперь о деле. Оно о вымогательстве, основным обвиняемым по которому проходит некто Кротков…

Сафронов уныло кивнул.

– И ваша задача убедительно доказать (или доказательно убедить), что Кротков честный, законопослушный гражданин, – закончил Бойко. Но Сафронов явно не проявил энтузиазма, и подполковник был вынужден несколько смягчить свои требования. – Ну, или в крайнем случае, что в его действиях не имеется состава преступления.

Сафронов тут же согласно понимающе замотал головой, а потом слегка, как робкий школьник на уроке у строгой учительницы, поднял руку:

– Я тоже хотел вас попросить. Может быть… поскольку сотрудничаем, вы замолвите наверху пару слов на наш счет, я имею в виду следственный отдел? Знаете, как у нас, всего не хватает, некомплект… недобор…

«Вот босяк», – восхищенно подумал Бойко, но оставил эту просьбу без ответа:

– План мероприятий и свои соображения по поводу перспективы этого дела представите мне завтра же.

Сафронов немедленно встал.

– И не разочаровывайте меня, – на прощание попросил Бойко, и прозвучало это довольно угрожающе.

ТУРЕЦКИЙ
21 февраля, утро

Ну, Грязнов, ну и жук, ну и автолюбитель. Ну выдал…

Пялиться в окно можно было до бесконечности. Тем более что времени до встречи с Лозинским оставалось еще предостаточно. В телефонном разговоре банкир уговорил его встретиться в бассейне ЦСКА в 14.30, мотивируя это постоянным ощущением слежки за собой. И он очень не хотел бы «дезавуировать свои отношения с Генеральной прокуратурой».

– Какие отношения, – удивился Турецкий. – Вы обвиняетесь в преступлении, а я веду следствие по этому делу.

– Вот это я и не хотел бы афишировать, с вашего великодушного разрешения, конечно.

– Так, может быть, и телефон ваш прослушивают? – невинно поинтересовался Турецкий.

– Надо полагать. – Банкир не понял юмора и дал отбой.

Турецкий вздохнул, положил перед собой чистый лист бумаги, свинтил колпачок ручки с вечным пером и тщательно вывел:

«Пути устранения зависти – повышение самооценки…»

После этого он провел вертикальную линию, такую ровную, что даже удивился и невольно залюбовался ею, но вовремя сообразил, что специально, хотя и подсознательно отвлекается на всякую ерунду. Но ведь лучший способ сосредоточения в таких случаях – отвлечься на полную катушку, вкусить искушение до конца. Сделать вид, что так и было задумано. Тогда «ерунда» перестанет быть привлекательной. Господи, что за чушь…

Турецкий написал на левой стороне листа пять своих недостатков.

Теперь нужно было переформулировать их так, чтобы они выглядели привлекательно. Он подумал и напротив «Я нерешителен» написал: «Я осторожен». Напротив «Авантюристичен» нацарапал: «Склонен к неожиданным для противника решениям»… Турецкий грустно размышлял о том, какова степень случайности в факте выигрыша автомобиля «БМВ» через два дня после приобретения лотерейного билета. Слава утверждал, что получил лотерею на сдачу в оружейном магазине на улице Бориса Галушкина, том самом магазине, где, между прочим, продавался и нож, близнец которого они обнаружили в сейфе Турецкого. Вероятно, это была наглая демонстрация силы. Смотрите, дескать, мы вас подмазываем новенькой машиной, а чтобы вы не сомневались в неслучайности этого замечательного факта, демонстрируем ножичек из того же источника. Пистолет – проблема его собственная, «БМВ» – проблема ли? – Грязнова, нож – вообще не пришей рукав. Их дружная ментовская компания оказалась повязана. Но удивительное дело – повязана так, что это было известно только им самим, словно загадочный недоброжелатель предупреждал: ребята, вот видите, как я с вами аккуратно и деликатно, лучше не зарывайтесь и отойдите с дороги, а то перееду. Все это напоминает массированную артподготовку. Пожалуй, времени играть в слова больше не осталось, нужно немедленно изобрести какую-то тактику, вынуждающую загадочного противника наконец обнаружить себя…

Это меланхолическо-созерцательное настроение разрушил звонок Грязнова, который предложил встретиться, не откладывая в долгий ящик, и посулил с этой целью прислать за Турецким машину:

– Ты знаешь «Мирамар», мексиканский бар на Чистых прудах?

– Это напротив аптеки, кажется? – проявил Турецкий недюжинную эрудицию.

– Да, только не перепутай, ресторан слева, бар – справа.

В ожидании приятеля Грязнов коротал время хорошим бокалом «Туборга» и беседой со знакомой молоденькой барменшей.

– Ты меня заразил, – коротко проинформировал он Турецкого, едва тот вошел внутрь.

Барменша игриво поинтересовалась:

– Чем это он мог вас заразить, кроме насморка, Вячеслав Иванович? Или, может, вы оба сменили ориентацию? – Грязнов отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

– Я получил отбой от дела банкира-космонавта.

– И очень хорошо, – вздохнул Турецкий. – Тебе же оно не нравилось.

– Не было еще такого дела, которое бы мне понравилось. Но я там успел кое за что зацепиться.

– Знакомая ситуация, – усмехнулся Турецкий.

– Саня, ты пойми, вся эта лажа, весь это псевдокомпромат на нас с тобой не от фонаря же взялся – пистолеты, ножи, машины…

– Наверное, кто-то ждал, пока мы дойдем до определенной черты в своих расследованиях, он просто позволил нам это сделать, а потом вывалит нам на головы всю эту дрянь. И что нам с ней делать?

– Я оставляю себе машину, а ты – нож и пистолет, – великодушно распорядился Грязнов.

– Это совсем разные вещи. Твоя машина – возможно, взятка, а пистолет – и так мой.

– Это тоже может быть взяткой. Взятка всего лишь вид шантажа. Но этот «кто-то», как ты говоришь, даже не подозревает, что новая машина на самом деле – компенсация за мою «Ниву».

– Какой результат дал допрос служащих ресторана?

– А такой, что посреди разговора с менеджером позвонил мой замминистра и потребовал «немедленно прекратить работать на Лозинского».

– Что значит – на Лозинского? – не понял Саша. – Ведь МУР занимается только установлением и розыском убийц.

– Вот именно! Это я его дословно процитировал. Они там наверху все с ума посходили, считают, что работать можно только на кого-то и против. А вот если просто по факту преступления, то это уже здорово подозрительно. Ну и конечно, исключительно из чувства противоречия и глубокой привязанности лично к замминистру я вдруг подумал, что Лозинский, в сущности, неплохой мужик…

– Опять же волка прикончил, – ввернул Турецкий, приканчивая свой «Туборг».

– Вот именно. И почему бы мне не помочь ему теперь разобраться с тещей и ее барахлом?! Как частное лицо имею право. Я Лозинскому уже подсказал нанять моего племянника. Не переживай, это было до того, как тебе передали это дело.

– Ты шутишь. При чем тут Денис?!

– Лозинский считает, что за ним следят. Есть прямой резон выяснить, кто это делает. А Денис заодно поможет собрать информацию и о самом Лозинском. Фактически можно считать, что банкир нанял его следить за ним самим. Как же иначе обнаружить хвост?!

– Допустим. А что за барахло-то у его тещи, из-за чего весь сыр-бор?

– А ты сам не хочешь узнать? Все равно же съездишь к нему, пообщаешься.

– Это называется принцип Тома Сойера, ты знаешь об этом? «Повышение значимости собственного дела». Помнишь, его заставили красить забор, а он умудрился увлечь этим всех своих приятелей, да так, что они ему за это еще и платили.

– Ну, – смущенно признался Слава. – Я ведь от тебя ничего за это не требую.

"Господину Лозинскому,

на околоземную орбиту

Многоуважаемый г-н Лозинский!

Спешу принести Вам свои самые искренние соболезнования в связи с безвременной кончиной Вашей тещи. Она была человеком удивительным, Вы-то это знали хорошо, как никто иной, всецело полагаясь на щепетильность и порядочность матери Вашей юной супруги, когда щедро отписали ей некоторую часть своего недвижимого имущества. Но вот ведь незадача, некоторая часть ее биографии оказалась спрятана от Вашего проницательного ока. Любопытный нюанс заключается в том, что помимо любящей дочери у В. И. Ширинбаевой есть еще один прямой наследник, ее старший сын, не спешащий предъявить свои права исключительно по причине врожденной болезни, а также из безусловной сердечной деликатности.

Со всегалактическим приветом,

Ваш преданный поклонник".

Турецкий перечитал дважды письмо, полученное банкиром сегодня утром, но это не помогло. Они сидели в раздевалке бассейна ЦСКА. Лозинский, продемонстрировав письмо, отплавав предварительно свои пять километров, ушел в душ и вернулся лишь спустя четверть часа, когда у Турецкого иссяк запас терпения. Несмотря на изощренные водные процедуры, банкир был довольно бледен и, растираясь огромным махровым полотенцем, судорожно пытался восстановить нормальное кровообращение.

У Валерии Ильиничны Ширинбаевой, кроме дочери (жены банкира Лозинского), был еще один ребенок, первенец Владлен, страдавший болезнью Дауна. Юная Ширинбаева возилась с ним полгода, после чего не выдержала и сдала в соответствующее лечебное заведение. Уникальный случай: через десять месяцев у мальчика стали пропадать симптомы ужасной болезни, но, к ужасу воспрянувшей было духом родительницы, еще через полгода амбулаторного наблюдения болезнь разгорелась снова и приняла клинический характер.

Ничего удивительного, что В. И. Ширинбаева скрыла от дочки существование старшего брата и постепенно перестала навещать его сама. И уж тем более ничего не подозревал хитрющий Виктор Эммануилович Лозинский, переписывая на тещу некоторое свое имущество, какую яму себе роет.

Но вот ведь загадка: кто же таинственный покровитель двадцатитрехлетнего дауна Владлена Ширинбаева, облагодетельствовавший своей опекой? Покровитель, владеющий информацией о недвижимости Лозинского-Ширинбаевой. Покровитель, сумевший оформить свое опекунство еще при живой матери, не лишенной, кстати, родительских прав.

Турецкий немедленно обратился по этому вопросу к Аснису, начальнику гражданско-судебного отдела Генпрокуратуры. Тот думал недолго и дал неутешительный ответ:

– Александр Борисович, это довольно скользкий юридический момент. Впрочем, как и любые имущественные склоки. Но, в общем, кратко можно резюмировать так: постороннее лицо может получить право опеки при наличии матери несовершеннолетнего (или в данном случае недееспособного и невменяемого инвалида), даже и не лишенной родительских прав, если она не содержит своего ребенка. Так что с точки зрения права все чисто. Не слишком мудрено?

– Гм…

Замысловатая цепочка выстроилась следующим образом. Барахло Лозинского последовательно переходило к его теще, затем к ее ребенку, но по дороге задерживалось у опекуна последнего. Итак: Лозинский – Ширинбаева-теща – Ширинбаев-сын – опекун Х.

Ну конечно, Ширинбаеву не лишали прав, чтобы после ее смерти соответственно не лишиться наследства от нее.

Только теперь Турецкий сообразил, во что вляпался и с чем именно придется столкнуться его следствию, – необходимо было обыскать все психушки города: двенадцать психиатрических и две психоневрологические. Из них четыре отпадали сразу, поскольку находились откровенно за городом – No 2 им. Кебрикова (жаль, что не Чебрикова), No 5 в Чеховском районе, 22-я в Химках и в Люблино. Дальше существенный момент – прямой наследник покойной В. И. Ширинбаевой должен быть непременно старше жены Лозинского, значит, тем более он – совершеннолетний. Несмотря на своего опекуна (если таковой действительно существует), он должен лежать уже во взрослой клинике, то есть можно смело вычесть три детские больницы – No 6 – это та, что в Донском проезде, – No 18 и No 32. А заодно и No 8 – специализированную клинику неврозов им. Соловьева, – там молодому дауну делать нечего. И в областной его тоже нет – там держат народ со всей России, только не из Москвы. Остается восемь психушек, каждая из которых дорого стоит. Пытаться официальным путем, размахивая корочкой Генпрокуратуры, выяснить, в какой именно находится Ширинбаев, бесполезно. В лучшем случае можно найти его однофамильца, вероятность чего в отечественных психушках, кстати сказать, всегда достаточно велика. Уж больно много там народу.

Турецкому приходилось и прежде посещать подобные богоугодные заведения, но объезд трех больниц за день (четыре других он повесил на оперативников Грязнова) дался непросто.

…Психиатрическая больница имени Гиляровского (так сказать, «Москва и москвичи»), дислоцировавшаяся на улице Матросская тишина, 20, превзошла все ожидания. Контраст отдельных помещений для содержания различных контингентов больных был невероятным. От фактически лагерных бараков до индивидуальных роскошных апартаментов.

После двух предыдущих психушек надежд на легальный способ добычи информации уже не было никаких, и Турецкий для разнообразия представился агентом страховой компании заместителю главврача клиники по кадрам и хозчасти – матерый рыжий дядька лет пятидесяти стремительно поглощал обед, судя по всему, из «Макдональдса» возле метро «Сокольники». Типичный отставник или бывший вохровец чувствовал себя в этой должности на месте и напоминал сонного буль-терьера. С таким субчиком главное было выбрать нужную тактику.

– Видите ли, возникла незаурядная ситуация. Умерла мать моего клиента, и, по условиям контракта, наша компания обязана выплатить соответствующие компенсационные суммы, – Турецкий внутренне содрогнулся, – всем инстанциям, последовательно содержавшим моего клиента.

– Ничего не понимаю, – сознался «буль-терьер», проглатывая остатки гамбургера. – Вы говорите о деньгах? Разве мы кому-то что-то должны?!

– Напротив, это ваша больница получит некоторую сумму…

– О… И что для этого нужно?

– Соответствующие документы моего клиента: история болезни и прочее.

«Буль– терьер» завелся с полуоборота и умчался искать бумаги.

Турецкий вспомнил один из знаменитых законов Мерфи: искомый объект всегда лежит в стопке последним. И почему он спланировал свои поиски так, что эта больница оказалась последней? Почему не поставил ее в начало списка? Хотя нет, он вспомнил, что в приложении к закону говорится: невозможно ускорить поиски путем переворачивания стопки, поскольку искомый объект при любых условиях лежит последним.