Текст книги "Репетиция убийства"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Пятиминутная готовность! – объявил Денис. Лук с морковью изжарились, он выложил их в котелок, залил молоком, забросил туда рыбу, раков, зелень и тертый сыр «Чеддер». – Закипит, и можно наваливаться!

– А потом рыбку половим! – страшно зевая, протянул Турецкий, заваливаясь на бок в опасной близости от огня.

Отреагировать должным образом Денис не успел: дико заверещал мобильник, настроенный на максимальную громкость для езды по проселочным дорогам, за суетой вернуть ему нормальный голос он забыл.

– Эй, начальник! – Это был Щербак.

– У аппарата! – прокричал в отместку Денис так, чтобы у того тоже зазвенело в ухе.

– Локальная катастрофа, – пояснил Щербак на три тона тише, – зовут Ольга, фамилия Минчева. На вид – конфетка, глаза большие красные, на мокром месте. Похоже, уже несколько суток.

– Представил. Проблема в чем?

– Цитирую: «Ой! Ой! Срочно-срочно! Срочно-срочно-срочно! Дело не терпит отлагательств. Говорить буду только с главным начальником». А я и сам с ней говорить не хочу, хочу в отпуск!!! Чем я хуже Татьяны или Самохи?!

– Ныть кончай. Что она делает, полчаса потерпеть может?

– Не может. Сидит в приемной, ломает руки и поскуливает. Если не приедешь через двадцать минут – усопнет, сто процентов. Руки точно сломает.

– Ладно, молоко вскипячу – и выезжаю.

Щербак сдавленно захихикал в трубку:

– Как, даже манной каши не попробуешь?

В. А. Штур. 22 июня

В больнице Штуру сообщили, что состояние Арбатовой не вызывает опасений, но она еще в шоке, и ему разрешат встретиться с ней не ранее чем завтра. А Пак пока в реанимации, и предсказать, когда он будет готов к разговору со следователем, врачи не берутся. К такому повороту событий Штур в принципе был готов – звонил, чтобы убедиться. До прихода Дуброва оставалось почти два часа, и Вениамин Аркадьевич решил не полениться и нанести неожиданный визит Вешенке.

Надо было бы, конечно, вызвать этого менеджера повесткой. Нашел бы в своем поминутном графике окошко, отменил бы какой-нибудь фуршет или визит к парикмахеру. Но по повестке он явится в лучшем случае завтра, а дело стоит.

Шоу-бизнес (и все, что с ним связано) был Вениамину Аркадьевичу глубоко отвратителен. Своей показушностью, гипертрофированными, надуманными эмоциями, чернушной откровенностью. Все эти современные «звезды» с их «звездными» же проблемами, не стесняющиеся на всю страну с экранов телевизоров рассказывать о своих любовниках, собаках и унитазах. Недавно Вениамин Аркадьевич прочел интервью одной такой «звезды», где та призналась, что пишет песни исключительно в сортире. Так ведь и слушать их после этого можно тоже только в сортире. Как же далеки эти «звезды» от настоящих звезд – Вертинского, Баяновой, людей не только талантливых, но интеллигентных и мудрых.

Окунаться в это болото было, конечно, пыткой для Вениамина Аркадьевича, но он, не раздумывая, вызвал машину и поехал на студию. Потому что не привык перекладывать свою работу на чужие плечи. И еще потому, что какой-нибудь Владимиров по молодости и неопытности наверняка потерял бы способность здраво мыслить среди всего этого псевдовеликолепия псевдоталантливых людей.

На входе в натуральный обшарпанный ангар, именуемый студией, Вениамину Аркадьевичу пришлось предъявить документы и долго объяснять, почему он явился без предварительной договоренности. Конечно, его пропустили, но только после долгих телефонных переговоров охраны с Вешенкой и милостивого согласия последнего выкроить буквально несколько минут.

Надо было приехать с ОМОНом, досадовал он, бредя по пустынным коридорам, – охранники даже не удосужились объяснить, как найти менеджера, которого Вениамин Аркадьевич уже люто ненавидел. Вдруг из-за угла на него налетело юное создание с макияжем, скорее напоминающим грим, и в юбочке, едва прикрывавшей тощий зад. Создание, кокетливо закатывая глазенки, объяснило, как пройти в операторскую, и с восторгом расписало, в чем одет Вешенка сегодня.

Вешенка (только по одежде Штур его и узнал) вместе, видимо, с инженерами звукозаписи что-то слушал в наушниках. Все они сидели спиной к настежь открытой двери и даже не заметили или сделали вид, что не заметили, как Вениамин Аркадьевич вошел. Прокашляться или постучать, чтобы обратить на себя внимание, в такой ситуации было бессмысленно. Наконец, закончив прослушивать фрагмент, менеджер снял наушники, сказал, что концовка никуда не годится, и, повернувшись во вращающемся кресле, заметил следователя.

– Ой, здравствуйте! – Он кокетливо взмахнул наманикюренными ручками. Вы Вениамин Аркадьевич?

– Добрый день. Я старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры Вениамин Аркадьевич Штур. Где бы мы смогли спокойно поговорить?

– В моем кабинете, это напротив. – Писклявый голосок, жеманные интонации, рубашка с оборочками – все наводило на мысль, что Вешенка если не гомосексуалист, то, по крайней мере, очень старается им казаться.

Кабинет оказался небольшим – около трех метров в ширину и четырех в длину. На полу лежал новый, на редкость чистый, ковер, как будто по нему и не ходили в той же обуви, что и по улице. Вдоль стен стояли шкафы с компакт-дисками, ближе к окну двухтумбовый стол, на котором стоял компьютер с монитором в двадцать один дюйм. Вся мебель была новой, вполне приличной, одного цвета, возможно, из одного набора. Зато живопись на стенах заставила Вениамина Аркадьевича покраснеть – такой откровенной порнографии он никогда не видел. Хозяин пододвинул следователю кожаное вращающееся кресло, а сам сел за стол.

– Совершены убийства, ваша вокалистка в больнице, а вы, как ни в чем не бывало, продолжаете работу? – справился Вениамин Аркадьевич, стараясь смотреть прямо на менеджера, но глаз то и дело натыкался на что-нибудь скабрезное.

– Слава тебе Господи, Кристиночка жива! – запричитал Вешенка. – А работа… – Он умолк, свесил напомаженную голову набок, как бы взвешивая, стоит ли быть достаточно откровенным с этим следователем, и, решив, что, пожалуй, стоит, с видом неподдельной искренности продолжил: – Вы знаете, в новую программу вложены та-а-акие деньги! И если успех… а мы за него молимся! От этого же зависит Кристиночкина дальнейшая карьера.

Искренняя забота о будущей карьере Арбатовой, от которой зависит и его, менеджера, благосостояние, видимо, должна была дать понять следователю, что заинтересованности в ее смерти у него нет.

– Если вы надеетесь на ее успех, то, наверное, хорошо знаете Арбатову, расскажите о ней.

– Ой, ну что тут рассказывать?! – Он всплеснул руками. – Занималась в музыкальной школе. Получила аттестат о среднем образовании. Дальше Гнесинка. Шопены, Шуберты… Скажите же, это скучно, да? Конечно, она выбрала поп-музыку…

– И с самого начала вы являлись ее менеджером, – стараясь абстрагироваться от томных вздохов собеседника, вставил Штур.

– Ну что вы! Начинала она с одним старпером. Боже, какой он был нудный! Какой закостенелый, однообразный, он пытался заставить ее петь под музыку, написанную импотентами для фригидной аудитории. Но он был друг семьи. Вы представляете, они не стесняются таких друзей! Боже, она была вялая, скованная по рукам и ногам какими-то дурацкими, давно изжившими себя моральными устоями, она не могла раскрыться, она чахла!

– Может, просто вокальные способности не позволяли добиться успеха?

– Да при чем тут вокал?! Это давно не модно. Это вообще сейчас никого не интересует. С ее пластикой, с ее утонченностью, с ее внешностью, с ее способностью к импровизации?! Вы знаете, я впервые ее увидел на вечеринке по поводу презентации нового альбома ее мамаши. Ой, ну о мамаше мы не будем, она, конечно, глыба, но Кристина! Все испились до полного свинства и стали играть в фанты. У нас теперь это модно – древнерусские игрища. Кристине досталось изобразить мартовскую кошку. Вы бы видели эту кошку! И март, и дождь, и грязный двор, и неистовое, безумное желание в одном изгибе спины! – Менеджер порывисто закусил губу и затеребил оборочки на рубашке. Причем она ведь не готовилась, она была немножко пьяна и совершенно не в настроении… К тому времени у меня был один нереализованный проект – тема о танцовщице, безответно влюбленной в наследника автомобильного магната. В тот же вечер я попросил знакомых представить меня и предложил ей принять участие в съемке клипа. И что бы вы думали? Получилось.

– После этого она начинает успешно работать с вами?

– Ну а что нам было – разбежаться? А потом где-то через месяц она позвонила и говорит, что хочет меня познакомить с одним классным, отвязным и молодым композитором. Ей казалось, что у него есть симпатичные наработки. И мы встретились вот тут, в этом самом кабинете. Ну, Дубров был, конечно, провинциальным, совершенно не стильным… Никакого шарма, от него даже попахивало дурновкусицей, представляете? Нет, ну потом-то я узнал, что он из Ростова, и все стало понятно: жуткое влияние казатчины и приблатненной романтики. Но в глубине его примитивненьких синглов что-то было, тут Кристина не ошиблась. Боже, как они зазвучали после приличной аранжировки! Мы продали миллион экземпляров дисков, не считая пиратских копий.

– А не нажила ли Арбатова вместе с успехом и врагов?

– Да бог с вами, – замахал руками Вешенка, – накаркаете.

– Послушайте, – с трудом сдержавшись, чтобы не заорать, произнес Вениамин Аркадьевич. Менеджер со своими голубыми причудами его уже окончательно утомил, а полезной информации – ноль. – Совершены убийства, Арбатова, судя по всему, чудом осталась жива. Неужели вы не хотите, чтобы преступники были найдены? Ведь, наверное, и в ваших интересах, чтобы она после выздоровления без боязни нового покушения принялась за работу. Говоря это, Штур сделал ударение на «ваших интересах», давая понять, что помнит начало разговора – раз в твоих интересах ее работа, так помоги обеспечить ее безопасность.

– Но я же не знаю ничего… – Он посопел, в нерешительности покусал губы и наконец выдал: – Вот разве конфликт Кристины с Машей Расторгуевой…

– Расскажите о конфликте с Расторгуевой, а там, возможно, еще что-нибудь вспомните.

– Кристина работала на гала-концерте в Казани. Ой, эти татары… там татарина среди музыкантов ни одного не было или, может, один был. Все шоу на себе гости вытянули. Так вот, сначала выступала Кристина, а через пару песен за ней – Расторгуева. Ну, было смешно, Расторгуева прохрипела нечто очень-очень похожее такое на композицию Кристины, но такое жалкое подобие! В общем, выглядело даже не как пародия, а как неумелое подражание. Может, поэтому Расторгуеву не приняли. Ой, да что там говорить, ее натурально же затюкали.

– Но на этом все не закончилось?

– Ой, вы такой догадливый! Не кончилось, конечно. На «сборнике» в Ростове, на каком-то захолустном стадионе, – Боже ты мой, какая там была грязь и вонь! – Кристина вышла с хитовой композицией, в Москве народ просто рыдал бы от счастья, видя такое живьем. А в Ростове ее и музыкантов закидали из толпы сгнившими, фи, какая гадость, до сих пор не могу спокойно вспоминать, помидорами и протухшими яйцами. Ой, ну, милиция бросилась искать, нашла нескольких мальчишек, но спеть Кристине так и не дали.

– И эти действия вы приписываете стараниям Расторгуевой?

– Ну что вы меня пытаете?! Никому я ничего не приписываю! Просто рассказываю все, что знаю.

– Да, немного. Вы знаете, где живет Арбатова?

– Ой, конечно, знаю, как, по-вашему, можно заниматься творчеством с восьми до пяти на рабочем месте?

– А не дороговато ли жилье для молодой исполнительницы?

– Для звезды! – поправил Вешенка. – Звезде для творчества нужны уют, комфорт, романтическая обстановка…

– Не могли бы вы подсказать, кто больше всех других из вашей команды общался с Арбатовой?

– Ну, если я не в счет, – менеджер недвусмысленно стрельнул глазками в Штура, – тогда Дубров.

– Спасибо за помощь следствию, – сказал, поднимаясь, Штур и добавил, бросив на стол визитку: – Что-нибудь вспомните – звоните. – Пожать протянутую менеджером руку или хотя бы вложить в нее визитку Вениамин Аркадьевич себя заставить не смог.

– Ой, и передавайте от нас привет. – Вешенка нимало не смутился тем, что следователь проигнорировал его прощальный жест. – Вас-то, конечно, пустят к Кристине раньше, чем нас, простых смертных.

Выходя из студии, Штур про себя раздраженно подводил итоги: «Вешенка: во-первых, извращенец, проституирующий себя и Арбатову, а таким отбросам нельзя верить по определению; самоуверен и нагл: ишь ты, додумался передавать привет, поле чудес устроил или возомнил, что приобрел в моем лице себе приятеля; во-вторых, не болтливый (хоть и причитает без умолку, но бессодержательно), ничего не рассказал, кроме того, что и без него легко было узнать, кроме байки о Расторгуевой. Пожалуй, разговорить его можно, имея что-нибудь повесомей одного желания раскрыть преступление. Попросить муровцев проверить Вешенку? Нет, пожалуй, преждевременно. У них более серьезной работы хватает».

– Вениамин Аркадьевич, звонил Владимиров, – услышал Штур, садясь в машину, голос своего шофера, – просил передать, на заводе ничего особо интересного не нашли, но выяснили: Марков приобрел контрольный пакет акций пивоваренного завода в Ростове. Сейчас пытаются установить его тамошние контакты.

– Поехали обратно в прокуратуру. Снова Ростов. Интересное совпадение…

– Совпадение?

– Да, это я о своем, Володя…

…Дубров явился точно в 16.00. Штуру это понравилось, и вообще, композитор ему понравился – никакого снобизма, никакой вульгарности, скромный и на удивление вежливый. Та провинциальная скованность и даже некоторая робость, которая так не нравилась в Дуброве Вешенке, наоборот, импонировала Вениамину Аркадьевичу.

– Думаю, вы уже знаете: Арбатова тяжело ранена и находится в больнице.

– Да. Как она? – На лице композитора отразилось неподдельное беспокойство.

– С медицинской точки зрения ее жизнь вне опасности, а вот преступников мы еще не поймали. Знаете ли вы, кто мог совершить это преступление?

– Нет. – Наступила длительная пауза.

– Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Были ли у нее враги?

– Враги?.. – Вновь пауза. – Не знаю.

Штура потянуло сказать: «А вот ее менеджер и ваш хороший знакомый Вешенка рассказал о конфликте с Расторгуевой. Вам эта фамилия ни о чем не говорит?» Стоп. Просто сцена из дешевого детектива выходит: следователь уличил подозреваемого, и тот вот-вот готов сознаться. Не в чем его уличить. Да и не стоит, хороший же парень. Надо просто его разговорить, сам все расскажет. Поразмыслив еще с полминуты, Вениамин Аркадьевич, прервав затянувшуюся паузу, спросил:

– А в Ростове, до того как приехать в Москву, с кем вы работали?

– Поначалу с ребятами свадьбы обслуживали, в ресторанах играли. Летом в Сочи или в Крым ездили. Затем стал писать для Расторгуевой.

Вот оно! И совсем даже не надо было давить. Главное – правильно повернуть беседу, незначительным, казалось бы, вопросом, а уж это-то Вениамин Аркадьевич умел делать виртуозно.

– А что, сотрудничество с Расторгуевой было более привлекательным, чем игра в ресторанах? – задал он новый вопрос, тоже на первый взгляд никакого отношения к делу не имеющий.

– Игра в ресторанах была привлекательной только оплатой. – Дубров, кажется, немного раскрепостился, почувствовал, что следователь совсем не страшный, ему не враг и, главное, ни в чем его не подозревает. Что это не просто формальный допрос, куда тащат всех подряд. Что следователь ему верит и действительно надеется получить реальную помощь в раскрытии преступления. – Бросить таким способом зарабатывать мечтал давно. Как только подвернулся случай, так и бросил.

– Так было плохо?

– Я вам один случай расскажу, а выводы… Выводы сами сделаете. Работали одним летом в Сочи на открытой площадке. Мы играли, а каким-то бандитам в зале заскучалось. Может, набрались, может, по жизни такие, но вдруг им взбрело в голову прострелить подвес люстры, висевшей под навесом над сценой. Поначалу мы не поняли, в кого стреляют. Попрятались за колонны. Не с первого выстрела, но подвес перебили. Люстра упала. Братаны шумно радовались. Прибежала милиция. Выяснила, что никто не пострадал, просто клиенты развлекаются, и ушла. Мы продолжили играть. Происходило это почти в центре Сочи.

– Это на выезде. А в Ростове такой же беспредел?

– Идешь вечером играть и не знаешь, вернешься ли. Один раз потасовка началась, так еле ноги унесли через черный ход.

– С Расторгуевой было иначе?

– Расторгуева начинала, как и я, по ресторанам. Но больно пришлась по душе… ну, знаете кому. Стала работать в лучших ночных клубах. Заимела охрану. Ее протолкнули на местное радио. Пела песни о России, про удаль казацкую. Желающий увидит не казацкую, а бандитскую. В общем, стала певицей донско-кубанских масштабов. Поначалу приятно было повсюду слышать песни, тобою написанные или обработанные. Но работа все равно на все сто была заказная. Сделал я одну вещь, но Марии Павловне она пришлась то ли не по вкусу, то ли не ко времени…

– И после этого вы едете искать счастья в Москву?

– Приехал к знакомым погостить, но встретился с Кристиной, вырисовывалась интересная работа, я остался.

– Что случилась в Казани? Маша исполнила отвергнутую песню? Был скандал?

– Уже рассказали? – Дубров грустно усмехнулся: – Расторгуева поймала меня в холле. Обвинила в краже и так далее. Меня она почти не слушала. То, что у Кристины был целый альбом из моих песен, она как будто и не знала.

– И на этом все закончилось?

– Расторгуеву пригласили в «Акулы пера», и там она на полном серьезе обвинила Кристину в том, что она меня – молодого перспективного композитора, заметьте, когда я работал с ней, она меня таковым не считала… – так вот Кристина якобы затащила меня в свою постель, охмурила и переманила от нее, неспособной на такую подлость. Для большинства телезрителей, наверное, это выглядело комично, но кто-то поверил, а Кристина, конечно, обиделась.

– На концерте в Ростове безобразия дело ее рук?

– В Ростове меня не было. Работал над новым альбомом. Но еще до поездки туда Кристина, плохо зная Расторгуеву, дала достаточно скандальное интервью, как бы отомстила за обиду.

– Вы довольны новым сотрудничеством? Глядя на вас, не скажешь, что вы автор звездных хитов. Вот Вешенка, – Вениамина Аркадьевича передернуло от воспоминаний о менеджере, – он, сразу видно, – представитель богемы…

– Пишу для души и еще получаю за это деньги… – пожал плечами Дубров. – Мог ли подумать о таком раньше? Да и много ли таких вообще? А деньги… деньги трачу не на костюмы от Версаче, а на аппаратуру.

Ладно, довольно лирики, пора переходить к конкретным фактам.

– Вы знали, чем собиралась заниматься Арбатова в день покушения?

– Нет. Она просила дать ей день покоя. Говорила, что хочет отдохнуть.

– А отдыхала она всегда одинаково?

– Нет, могла проваляться весь день в постели, а могла укатить куда-нибудь кататься на водных лыжах или на виндсерфинге, могла целый день прошататься с детьми по зоопарку.

– То есть о том, что она пойдет на пляж и тем более в котором часу туда пойдет, заранее никто не знал?

– Я думаю, она сама об этом не догадывалась еще за полчаса до того, как вышла из дому. Я планировал позвонить вечером, – и, как бы оправдываясь, добавил: – Хотел последнюю работу показать.

Денис Грязнов. 22 июня

«Не терпящее отлагательств дело» при ближайшем рассмотрении оказалось совершенно не срочным. По крайней мере, немедленно куда-то бежать, кого-то хватать, за кем-то следить не было никакой необходимости. Выслушав клиентку, вполне можно было бы возвращаться обратно на Клязьму и продолжать банкет. Только «старички», пока Денис утешал бедную вдову, уже успели разъехаться.

В итоге он озадачил подчиненных сбором первичной информации о покойном Минчеве, а сам уселся за компьютер восполнять пробелы в образовании. Нужно было наконец разобраться, чем так замечательна эта люстра Чижевского и нет ли среди побочных эффектов лечения ею, например, скоропостижного банкротства или спонтанной тяги к суициду.

Не разобрался. Хвалят все кому не лень и на все лады, а за что хвалят – не понятно. В теоретические дебри Денис, естественно, влезать не собирался, семиэтажные формулы с анионами и катионами ему все равно ни о чем не говорили. Восторженные отзывы простых российских обывателей (даже если кто-то из них и является доктором медицины и всеми уважаемым профессором) тоже звучали как-то неубедительно, а нормальной статистики: сколько человек из тысячи под этой люстрой выздоровели до младенческого состояния – в Интернете не было, если такая статистика вообще существует.

– Далась тебе эта люстра? – с набитым ртом пробурчал Макс. – От нее только рабочее настроение портится.

– А поподробнее? – Денис отключился от сети и вместе с креслом откатился подальше от монитора.

Макс, главный и единственный специалист по вычислительной технике в ЧОП «Глория», являлся общепризнанным компьютерным гением, но и в вещах, далеких от компьютера, был далеко не полный профан, потому Денис его суждения крайне редко оставлял без должного внимания.

– Все, что ты там начитал, шеф, полная лажа, – заявил гений, запихнув в рот очередную порцию чипсов и изрядно накрошив на бороду. Как у всякого гения, у него не хватало времени особо следить за своим внешним видом. А значит, видок у него был соответствующий: бородатое улыбающееся лицо, красные от непрерывного бдения у монитора глаза, темные, курчавые, вечно спутанные длинные волосы. Большой и толстый, он носил рубахи свободного покроя, никогда не заправлявшиеся в брюки и постоянно заляпанные кетчупом, кофе или кока-колой. – Бальзам на израненные души ипохондриков, и больше ничего. Народ у нас то начинает пить зеленый чай вместо черного, потом вдруг оказывается, что зеленый тоже вреден, надо пить красный, а лучше вообще никакого. То в гербалайф ударятся. Теперь на люстре этой помешались. Давай скорей ее по школам и детсадам развешивать. Профанация чистейшей воды, вот что я тебе скажу.

– А что там насчет порчи рабочего настроения? – усмехнувшись, переспросил Денис.

– А то. Покажи мне хоть одного хакера или хотя бы просто приличного юзера, который бы у себя над головой эту хреновину повесил? Нет таких.

– И почему?

– А потому, что если ты на собственном здоровье сдвинулся – езжай в тайгу к медведям или в деревню к коровам. А если ты работаешь, то на остальное начхать. Я с компом – практически единый организм, я на него, как на себя, рассчитываю, и вот мы с ним, значит, творим, а в это время что-то из него отрицательную энергию высасывает и насильно начинает положительной обогащать? – Макс пару раз дернул себя за бороду, что делал всегда, когда слишком заводился и не мог сформулировать мысль. – Короче, я не врубаюсь, зачем тебе эта люстра и зачем тебе вообще это дело?

– Господи, а дело-то тебе чем не нравится? – удивился Денис. – Без работы же сидим, а зарплату ты, между прочим, с меня исправно требуешь.

– Да ладно, – отмахнулся Макс. – Запал на вдовушку, так и скажи. Не спорю, смазливая. Только от таких клиенток, сам знаешь, одна морока, и больше ничего. Сперва она тебе голову дурить начнет, потом поцелуями расплачиваться станет… Жениться тебе пора, шеф, вот что!

– Это тебе в отпуск пора, в деревню к коровам, заработался совсем!

– А я? А мне можно в отпуск? – В дверь просунулась хитрая рожа Голованова. – Я тоже в деревню хочу.

– Тебе – нельзя, – отрезал Денис и поманил Севу в свой кабинет. Рассказывай, что выяснил?

Из-за стены послышались звуки похоронного марша и сдавленные крики обиженный Макс зарядил Diablo-II.

– Вот. – Сева выложил перед Денисом чек на 118 рублей. – Занеси в статью расходов. Две бутылки водки для хорошего человека при исполнении.

– Опять с ментами пил? – усмехнулся Денис.

– Я не пил, – побожился Сева, – я заплатил за информацию. Минчев жил на Тверской, там же и умер, выезжали по вызову из десятого отделения. У меня в десятом знакомый опер, водка досталась ему, а мне следующие сведения: Минчев застрелился одиннадцатого июня сего года из собственного охотничьего карабина «Сайга»…

В кабинет неслышно вошел Щербак, тоже последние несколько часов занимавшийся изысканиями на тему Минчева, он жестом предложил Севе продолжать и, закурив, устроился на подоконнике.

– Карабин зарегистрирован, все бумажки в порядке, – продолжил Сева. На оружии только отпечатки Минчева. Стрелял он под подбородок, поэтому от головы там, естественно, ничего не осталось, но труп был дактилоскопирован и однозначно опознан. Что еще? Квартира была закрыта изнутри, следов взлома не обнаружено. Правда, предсмертной записки тоже не нашли, но, может, он не был формалистом. Когда следователь узнал о банкротстве, другую причину искать уже не стали. Короче, ментовский вердикт: самоубийство.

– А другие версии не подтвердились или не отрабатывались? – уточнил Денис.

– Скорее, не подтвердились. У жены алиби, у домработницы тоже. Естественно, проверяли фирму, там персонал тоже оказался вне подозрений, о Минчеве отзывались как о неуравновешенном, вспыльчивом, в гневе совершенно невменяемом, то есть вполне способном на самоубийство. В финансы менты не углублялись, но факт полного банкротства подтвердился.

– Все?

– Почти. Я еще совсем чуть-чуть пошатался около дома Ольгиных родителей, покалякал с пенсионерами. Семья не бедствует – отец работает в Мосэнерго, начальник Южнобутовского ПЭС, мать преподает английский в лицее. Эпопею со сватовством Минчева приподъездные старушки помнят прекрасно, хотя уже почти три года прошло. Каждый вечер к дому подруливал шикарный белый «ниссан», Минчев, тоже такой весь из себя шикарный и благоухающий, с розами поднимался в квартиру, потом выходил с Ольгой, открывал так галантно блестящую дверцу, помогал Ольге усесться, потом раскланивался со старушками и отбывал. Мать неизменно наблюдала за этим ритуалом из окна, соглашалась с бабульками, что за Оленькой ухаживает очень симпатичный молодой человек, и небедный, и не бездельник, и без вредных привычек. Тра-та-та… замечательная партия, о подобном браке можно только мечтать, дай бог Оленьке счастья и так далее. Короче, предки нашей клиентки полюбили зятя как родного, до сих пор в жутком трансе по поводу его гибели и крайне недовольны официальным расследованием. Так что, возможно, Минчева пришла к нам с их благословения. Все.

Денис повернулся к Щербаку:

– Что-нибудь добавишь?

Николай загасил сигарету и открыл блокнот.

– Минчев Игорь Михайлович, 1965 года рождения, родители погибли в автокатастрофе в 93-м, – процитировал он, водя пальцем по страничке, братьев, сестер не имеет, о существовании бабушек-дедушек, дядей и кузенов я пока ничего не узнал.

– Ольга называла его тетку, кажется, по матери, – вспомнил Денис. Как-нибудь потом с ней пообщаемся. Хотя, поскольку большого наследства не предвидится, конфликтов с родственниками быть не должно.

– Согласен, – кивнул Щербак. – Был я в его конторе. Фирма называется «Лючия», видимо «люстра Чижевского и я». Они уже объявили о своем закрытии, но офис еще работает. Пообщался с секретаршей, – он снова заглянул в свои записи, – Архипова Лидия Ивановна. Против Минчева она ничего не имеет, работала с ним около пяти лет, зарплату платил, с интимными предложениями не приставал, хотя ей изрядно за сорок – я бы, наверное, тоже не стал приставать. Последние четыре года занимались они исключительно люстрами Чижевского, арендовали целый цех на электромеханическом заводе, штамповали люстры сотнями, клиентов было множество, а где-то с января этого года переключились почти полностью на муниципальные заказы, то есть большие партии плюс какие-то налоговые льготы. Собирались расширяться, а потом в одночасье все кончилось.

– «В одночасье» это как? – ухмыляясь, поинтересовался Голованов.

– Это значит очень-очень быстро и, по крайней мере, для секретарши совершенно неожиданно, – огрызнулся Николай. – От их услуг вдруг отказались все и одновременно, а Минчев как раз перед этим взял кредит на расширение производства и уже вложил все до копейки, рассчитывая на быстрый возврат средств.

– А в самоубийство секретарша поверила? – спросил Денис.

– Говорит, что ничего невероятного в этом нет. Это клиентам и разовым деловым партнерам Минчев легко внушал чувство стабильности и уверенности в завтрашнем дне, а на самом деле страдал частой сменой настроений, мог наорать на нее без всякого повода, и вообще, она думает, что он лечился у психиатра. – Щербак сделал паузу, убеждаясь, что этот факт дошел до Дениса и понят правильно. – В апреле, примерно тогда же, когда у них начались первые финансовые неприятности, в рабочем ежедневнике у Минчева появились записи о встречах с неким Гройцманом. Это не был клиент или партнер, секретарша бы об этом знала. Встречи эти Минчев всегда планировал на вечер и на следующий день после них был какой-то сомнамбулически спокойный, из чего она сделала вывод, что он лечится. С секретаршей все. Еще я видел коммерческого директора Минчева, – Щербак сверился с записями, – Березина Сергея Константиновича. Этот с Минчевым вообще с незапамятных времен, чуть ли не друг детства. Начал мне рассказывать, какой Минчев был замечательный: умный, хваткий, с удивительной деловой интуицией. Как они начинали с китайских фонариков и плееров, а потом благодаря Минчеву попали в струю и раскрутились на люстре Чижевского. Об отвратительном характере друга этот не вспомнил, может, привык и не замечал, а может, просто не хотел рассказывать. Удивился, что Ольга решилась нанять частных сыщиков. Вообще, он от нашей клиентки в полном восторге. Говорит, в юности Минчева за феноменальную коммуникабельность и умение склеить любую юбку друзья звали Бельмондо, и Минчев с большим удовольствием подтверждал сие реноме. Но все это было чистейшей воды баловство, а встретив Ольгу, покойный остепенился и стал примерным семьянином. Короче. Я так понял, что Березин вдову в беде не оставит, но договорить не получилось: его вызвали на какую-то встречу. Он подыскивает себе новую работу или уже подыскал.

– Ну и что у нас вытанцовывается? – справился Сева, видя, что Щербак закончил.

– Пока явных проколов в версии с самоубийством я лично не вижу. Денис обвел взглядом товарищей, те, похоже, были с ним согласны. – Нужно еще проверить этого Гройцмана, кстати, секретарша следователю о нем говорила?

– Не говорила, – ответил Щербак, – она на него обиделась. Он ее повесткой вызвал, а муж ей устроил скандал по этому поводу.

– Ладно, значит, Гройцманом, если таковой существует, я займусь сам. Ты, Николай, раз уж начал, копни поглубже, что там с банкротством, а заодно конкурентов Минчева, может, эти люстры вообще уже вышли из моды, и все их производители разоряются. А ты, Сева, сходи поговори с соседями, осмотрись и вообще. С домработницей я тоже поговорю сам, посмотрю квартиру на предмет проникновения не через дверь, узнаю, как и где хранилось ружье и все, что касается дня самоубийства.