355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » И дай умереть другим » Текст книги (страница 5)
И дай умереть другим
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 10:05

Текст книги "И дай умереть другим"


Автор книги: Фридрих Незнанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

РЫБАК

Рыбак уже не строил больших иллюзий по поводу игры. И теперь чаще и внимательнее поглядывал по сторонам. Не забывая при этом перемещаться на новое место каждые пять минут.

А матч продолжался.

«Вы знаете, – говорил один комментатор, – перед матчем тренера немецкой команды попросили прокомментировать игру „Буревестника“. Ариго Капелло сказал: „Бавария“ никогда не подстраивается под игру соперника, а пытается навязать ему свою. Все остальное – внутренние дела соперника. А на них мы чихать хотели».

«Игра продолжается агрессивными атаками „Баварии“, – говорил второй. – Из центра поля мяч отправлен на правый фланг, оттуда идет довольно невнятный навес, на который тем не менее успевает левый крайний! Это Кингстон».

«Обыграв выпрыгнувшего защитника, он отбрасывает мяч ногой вправо набегающему Джорджевичу. Тот, против ожидания, не бьет сразу, хотя до ворот метров пятнадцать, всего ничего, а бросается на обострение, опережает защитника и бьет в ближний угол в противоход выскочившему голкиперу „Буревестника“!»

Рыбак почувствовал, что ему стало нехорошо. И подумал, что более идиотской ситуации придумать невозможно. Здоровый взрослый мужик бежал фактически от верной гибели и теперь стоит и жует сопли по поводу того, что его любимая команда позорно продувает немцам у себя дома.

«Гол! Какой ужас…»

«0:2? Нет, снова офсайд! Судья матча, испанский арбитр Гарсия Арандо, гол отменяет».

«Фу– уух… Ну-ка давайте посмотрим повтор этого эпизода… Вот она, передача. И наверное, все-таки в этой передаче офсайда не было», -предположил один комментатор.

«Ну это еще как сказать. Возможно, с другой точки видно, что офсайд все-таки был», – возразил другой комментатор.

«Однако все равно гол правильно не был засчитан, поскольку решающий удар Джорджевич наносил уже после свистка», – парировал первый.

«Гм… Тем не менее положение вне игры было зафиксировано неверно, а значит, и свисток, это зафиксировавший, был неправомочен».

«Однако же свисток прозвучал, многоуважаемый коллега, и это значит, что игра должна быть остановлена. И если все, кому не лень, после свистка начнут бить по мячу…»

«Хотелось бы напомнить, дорогой коллега, что… О-о-о! А-а-а! Это… Гол? Гол… Гол!!!»

1:1.

«Давайте посмотрим на повторе, что же произошло. Подключившийся к атаке центральный защитник Виталий Козленок…»

«Козлёнок», – поправил ударение второй комментатор.

«Это еще как сказать. Так вот, центральный защитник „Буревестника“ Виталий Козленок…»

«Козлёнок, уважаемый коллега».

«Короче, защитник „Буревестника“ классически поддержал атакующий демарш, подавив центр и сделав безучастными статистами защиту „Баварии“. Закрытая манера ее игры лишила команду всех шансов. Козленок сделал сильнейший прострел, и один из игроков гостей срезал мяч в собственные ворота. И кто же это был? Не может быть!»

«Да, – хором философски протянули комментаторы. – По иронии судьбы, именно Бруталис забил оба мяча в сегодняшнем матче».

ТУРЕЦКИЙ

Турецкий мысленно сорвал с себя мысленную же кепку и подбросил вверх. Мысленная кепка не вернулась, поскольку повисла на люстре. Тогда Турецкий мысленно обнялся с соседом.

На радостях он даже включил звук.

«…А вы знаете, уважаемый коллега, что недавно вышли мемуары нашего знаменитого форварда и тренера Никиты Павловича Симоняна, в которых он вспоминает, как впервые увидел штрафные удары в исполнении выдающихся бразильских футболистов на чемпионате мира в Швеции, аж в пятьдесят восьмом году! Вот что он пишет… вот что он пишет… вот что… где же это… ага! „Диди будто поставил целью потрясать нас – и потрясал. Игрокам сборной СССР еще раньше говорили, что он блестяще выполняет штрафные удары, но ничего подобного никто не ожидал. Выстроилась „стенка“ метрах в двадцати от наших ворот. И вдруг Диди мягко швырнул мяч через „стенку“ внутренней стороной стопы, придав ему вращательное движение. Мяч уходил от Яшина, и он достал его только кончиками пальцев. Зато второй удар бразилец выполнил внешней стороной стопы, и мяч, огибая „стенку“, пошел в угол ворот. Вот так выглядел знаменитый „сухой лист“, который пошел именно со шведского чемпионата“. Не правда ли, очень похоже на Бруталиса? Жаль, жаль, хорошего игрока потерял „Буревестник“. Конечно, ему немного не хватает координации движений…»

«И часто вы, дорогой коллега, носите с собой эту книжечку? – ехидно поинтересовался собеседник, видимо не согласный с этой точкой зрения. – Если бы Бруталис остался, он бы забил штрафной „Баварии“, а в свои ворота – „Буревестнику“, вот и вся разница. А счет был бы тот же».

Тут дверь тихонько скрипнула, в комнату вошла дочь Ниночка и сказала:

– Папа, наш с мамой телевизор сломался.

– Да, – не отрываясь от экрана, сказал Турецкий.

– Что значит да? Я же с тобой не по телефону разговариваю.

– Извини, Нинуля, ты права, – немедленно сдался Турецкий. – Очень жаль, что ваш с мамой телевизор сломался.

– Совсем другое дело, – похвалила дочь. – А теперь дай, пожалуйста, посмотреть мультики. По второму каналу.

– Ни в коему случае! – испугался Турецкий одной мысли что-то пропустить. Дети – как Пушкин – это наше всё. Но футбол – еще больше. Он вздохнул: – Пока не закончится матч, никак не могу.

– Значит, не дашь.

– Увы.

– Так-так-так. – Нинка забарабанила пальцами по обоям. – Папа, ты ведь Александр?

Турецкий кивнул и, почувствовав недоброе, убрал звук телевизора.

– А раз ты Александр, значит, ты Саша… Тогда вот:

Жадина– говядина,

Турецкий… -

тут она сделала паузу, -

барабан.

Кто на нем играет?

Саша– таракан.

Исчерпав свой обличительный пафос, Ниночка гордо удалилась.

Что делать, отцы и дети – вечная проблема. Такая же вечная, как мультфильмы и футбол.

Турецкий тяжело вздохнул и включил звук.

Репортаж вели два голоса, веселый молодой, незнакомый Турецкому, и слегка надтреснутый, знакомый до боли вот уже лет тридцать. В их диалогах явно ощущалась внутренняя конфронтация. Молодой с энтузиазмом говорил:

«Особую пикантность ситуации придает тот факт, что оба мяча (и в свои, и в чужие ворота!) забил проданный буквально накануне матча из „Буревестника“ в „Баварию“ полузащитник Константин Бруталис. Звезда российского футбола совершенно уникально пробивает штрафные и угловые удары, а в остальной игре – абсолютно бездарна… или бездарен… Как вы полагаете?»

«Я полагаю, – отвечал надтреснутый, – звезда не может быть абсолютно бездарна… или бездарен? Вот ведь черт…»

«Вот именно. И тем не менее рациональные немцы позарились на этот редкий талант».

«Почему же редкий? Помнится, в шестидесятые годы в киевском „Динамо“ был такой полузащитник, Виктор Серебрянников. Он за сезон с одних штрафных ударов забивал не меньше десяти мячей».

«К сожалению, в те времена наши футболисты не могли играть в иностранных командах».

«Почему же – к сожалению?» – снова проскрипел надтреснутый. Кажется, он готов был спорить по любому поводу, просто из принципа.

«Кстати, – сказал молодой, – если уж говорить о киевлянах, Олег Блохин вколотил потрясающий штрафной той же „Баварии“ в матче за суперкубок в семьдесят пятом году. А в восьмидесятых в советском футболе было уже великое множество игроков, помноживших игровую фортуну на профессиональное умение забивать хитрые мячи со штрафных. Причем почему-то особенно в командах остальных союзных республик».

«Да что это вы такое говорите?! – немедленно заорал надтреснутый. – Почему же именно в остальных?! А Гладилин в московском „Спартаке“?!»

«А Плоскин в одесском „Черноморце“?!» – распалился молодой.

«А Желудков в ленинградском „Зените“?!» – парировал надтреснутый.

«А Соколовский в донецком „Шахтере“?!»

«А Добровольский в московском „Динамо“?!»

«А Оганесян в ереванском „Арарате“?!»

«А Якубик в московском „Динамо“?!»

«Какой Якубик, какой Якубик?! Якубик играл в „Пахтакоре“!»

«Якубик играл в „Динамо“! А потом перешел в „Пахтакор“! Эрудиции вам не хватает, молодой человек!»

«Да Якубик играл в „Динамо“ еще в семидесятые! А мы говорили про восьмидесятые!!!»

«Ах так! Ах так… Тогда Андреев в ростовском СКА, вот!»

«Да Андреев вообще штрафные не пробивал! А Нарбековас в „Жальгирисе“?!»

«Как это Андреев не пробивал?! Да… О… На этой оптимистической ноте мы прощаемся с вами, дорогие друзья. Репортаж был подготовлен главной редакцией спортивных программ первого канала Российского телевидения, режиссеры трансляции Ян Садеков и Раиса Панина, комментатор Степан Переверзев».

«И Петр Волков», – успел добавить молодой.

ГРЯЗНОВ

Грязнов делал вид, что думает, а остальные делали вид, что не мешают.

Комиссаров с Дятлом затеяли тихий спор о недостатках и преимуществах кикбоксинга.

Алина куда-то звонила.

Так– так-так.

Увы, бредовая версия, что охранник Чичибабин помогал организовать побег, не проканала. Кабы все было так просто, Рыбака бы взяли тепленьким, в постельке, если он там лежит. Да лежит, лежит, должен же он когда-то спать, в конце концов, даже пятиборцы иногда спят. Конечно, очень редко, наверное, всего пару раз в году, но все-таки.

Ну что ж, делать нечего, придется работать…

Полтора часа назад Грязнов распорядился собрать сведения о всех мужчинах в возрасте тридцати – тридцати пяти лет, исчезнувших несколько дней назад из Москвы и имеющих родственников (предположительно шурина) в деревне Скоморохово Владимирской области.

А полчаса назад охранником Чичибабиным, страстно желающим «всенепременно искупить и загладить», не нарываясь при этом больше на кулак Комиссарова, с большой долей вероятности был опознан снимок Патрушева Антона Николаевича, банковского служащего, жителя Москвы, проживавшего на улице генерала Берзарина, 17-31. Именно он оказался последним и несанкционированным пассажиром тюремного «мерседеса».

В день аварии этого автобуса Патрушев отправился на своей машине («ВАЗ-21043» темно-синего цвета, номер 22-677) к своему шурину Авдееву Матвею Матвеевичу в деревню, на рыбалку. Но до упомянутого шурина так и не доехал. Поскольку Патрушев должен был на следующий день позвонить своей жене, но этого не сделал, она сама связалась с Авдеевым, и совместными усилиями они установили, что Патрушев из Москвы уехал, а в Скоморохово не доехал. Еще через сутки жена Патрушева, не выдержав неизвестности, сообщила об исчезновении мужа в милицию, и еще через десять часов темно-синий «ВАЗ» был обнаружен на обочине шоссе в сорока пяти километрах от места аварии тюремного автобуса.

Теперь– то Грязнов знал, кому на самом деле принадлежат останки «заключенного Рыбака».

Теперь он знал, что Рыбак мог воспользоваться одеждой Патрушева и документами. Он мог даже забрать с шоссе его машину, а впрочем, она была неисправна и не стоила такого риска и трудов.

Конечно, Рыбак должен был отдавать себе отчет в том, что рано или поздно то, что он остался жив, будет обнаружено и погоня за ним станет персонифицированной. Его не будут теперь принимать за другого. Его будут преследовать день и ночь не как абстрактного зека, а как человека, про которого все известно. Известно его преступление, известна его прошлая жизнь. Значит, можно предположить, что он станет делать, куда пойдет, к кому обратится.

Ведь смог же, в конце концов, Грязнов спонтанно вычислить, что первым делом Рыбак отправится на футбол… А впрочем, дальше-то что? Футбол закончился, и Рыбака не поймали. Что же он теперь, страстный болельщик, в Мюнхен, что ли, поедет через две недели, на ответную игру?!

Чушь.

Но бегает он, конечно, лихо. Своим ходом такого мужика нипочем не догнать. Рыбак – это вам не рабфак…

Конечно, в прошлой жизни Рыбак был человеком весьма состоятельным, наверное, с серьезными связями. Вполне может найтись кто-то, кто поможет ему убежищем или деньгами…

Стоп. Деньгами.

Жена Патрушева сказала, что кроме водительских прав у мужа в портмоне было никак не меньше полутора тысяч долларов. А может, и больше. Патрушев накануне получил зарплату. Значит, вот этими-то деньгами Рыбак и расплачивался за билет. Естественно, он истратил не все. Естественно, еще будет покупать себе пищу, одежду и, возможно, платить за ночлег. Причем в самое ближайшее время. Возможно, в эти самые минуты.

Так– так-так.

Грязнов отхлебнул кофе из кружки, подсунутой Алиной.

Патрушев работал менеджером в Аникор-банке. А ведь банк – организация серьезная. Все живые деньги там всегда подлежат строгому учету. И наверняка номера любых купюр фиксируются. В том числе и тех, что выдаются сотрудникам в качестве заработной платы. Значит…

– Послушайте, Алина, – не выдержал он, увидев, как Севостьянова снова собирается уединиться и куда-то позвонить. – Так больше нельзя. Объясните наконец, куда вы звоните все время?! Я надеюсь, что это не…

Грязнов ждал. Комиссаров с Дятлом оставили философский спор о кикбоксинге. Алина покраснела и молчала.

– Извините, Вячеслав Иванович, – сказала она, – вы уже давно коситесь, надо было мне сразу сказать…

Грязнов не отрицал и молчал, предчувствуя недоброе. Неужели стучит девка? Жаль, очень жаль.

– Я… мне… у меня рыбки.

– Чего?!

– Я завела аквариум с рыбками. Как раз накануне того, как началась эта наша нескончаемая погоня. И ужасно за них беспокоюсь. Дело в том, что у меня кошка, очень вспыльчивая. Вот я и поручила соседке заходить в квартиру и контролировать время от времени. Извините. – Алина была явно смущена.

– Ну просто сказка о Рыбаке и рыбках! – заржал Комиссаров.

РЫБАК

Город давил огромным количеством людей, машин, нависающими зданиями, блестящими витринами, рекламой. Ветер шевелил разноцветные растяжки на широком проспекте Мира, которые следовали одна за другой.

«Группа „Сплин“ в „Олимпийском“!»

«Балет Мориса Бежара в Большом!»

«Новый фильм Кшиштофа Занусси в Киноцентре!»

Занусси…

Клубы дыма опутали его мысли, и он даже не удивился. Это происходило последние полгода практически каждый день, и уж наверняка – каждую ночь. Дым, огонь, ускользающий кислород.

Занусси…

Он хорошо помнил тот день, когда почти полтора года назад привез домой на собственном джипе роскошную четырехконфорочную газовую печь «Занусси». И к изумлению соседей и восторгу Марины, практически сам, в одиночку внес ее в квартиру. Мог ли он тогда предположить, что вот так он ее и убьет?

Он стряхнул с себя воспоминания, пересек в подземном переходе проспект Мира и двинулся к «Макдональдсу». Какие-то деньги еще оставались. По крайней мере пару гамбургеров за тринадцать рублей взять можно, а там видно будет.

Улица давила огромным количеством людей, машин, нависающими зданиями, блестящими витринами, рекламой. И все бесконечно двигалось, перемещалось, все, казалось, заглядывали ему в лицо. «А не вы ли тот самый беглый?…» Так и до паранойи недолго. Но лучше паранойя, чем двадцать лет на нарах. Хотя, наверное, это одно и то же.

Что же делать, что же делать?! Говорят, извечный вопрос русского интеллигента, но ведь он себя таковым никогда не считал… Сначала спорт, потом бизнес, а это, в общем, тоже спорт. Какой уж тут интеллигент.

Пожалуй, единственный человек, к которому можно было обратиться, знакомый не знакомый, коллега не коллега, даже наоборот, но, скорей всего, он сейчас в своем Сыктывкаре, и дозваниваться до него бесполезно, а если даже теоретически возможно пробиться сквозь батальоны секретарш, то что же, называть свое имя, компрометировать его? Но если даже он и в Москве, то либо в Совете Федерации, либо в гостинице «Россия». Соваться и туда и туда – самоубийство.

Вот вопрос вопросов: что можно сделать со своей внешностью, чтобы она изменилась и не бросалась в глаза?

Одно исключает другое. Отпустить бороду? Он и так уже не бреется несколько дней. Перекрасить волосы? Пожалуй… Черные очки? Ни в коем случае. Это хорошая психологическая защита и прекрасный способ возбуждения любопытства. Цветные контактные линзы?

По большому счету, годится только пластическая операция. Но – не смешно. По большому счету… Жратву не на что купить, а тут…

Расправившись с немудреной едой, Рыбак пошел в туалет. Туалет был на втором этаже, и, когда он поднимался по лестнице, помимо идиотского желтого клоуна на скамейке ему сопутствовали большие портреты спортивных знаменитостей – Ирины Приваловой, Евгения Кафельникова, Гарри Каспарова… (это потому что «Макдональдс» в двух шагах от «Олимпийского»). Давно ли он сам входил в их число… да, пожалуй, не так уж и недавно, но ведь всегда оставался в кругу элитной спортивной тусовки – и когда только закончил выступать, и когда начал заниматься футбольным бизнесом.

Рыбак заперся в крайней кабинке и стал по возможности приводить в порядок одежду. Потом снова открыл портмоне покойного Патрушева. Там оставалось восемьдесят рублей с копейками. А еще фотография женщины с девочкой, водительские права и визитная карточка. «Патрушев Антон Николаевич, менеджер отдела кредитования ипотечных программ. Аникор-банк. Улица Нижняя Масловка, дом 8». Н-да… И телефоны: 192-13-29 – домашний, 285-79-90 (92) – рабочий.

Надо, наверное, спустить в унитаз от греха подальше. Да и от портмоне избавиться. Но оно-то в унитаз, пожалуй, не пролезет. А в мусорную корзину бросать не стоит. Или все-таки пролезет? Рыбак выгнул портмоне, попытался еще раз сложить его пополам, но не вышло что-то мешало. Кожаное портмоне перестало гнуться в какой-то момент.

Он разогнул его и еще раз осмотрел внутренности. Так и есть! В одном из отделений в глубине была маленькая «молния», из-за нее-то портмоне и не складывалось. Рыбак расстегнул, залез туда двумя пальцами и вытащил порядочный рулончик зелененьких бумажек… Ну и ну.

Пересчитал. Тысяча четыреста тридцать долларов.

Он даже вспотел. Растерянно посмотрел на эту немалую в общем-то сумму, которую только что чуть не отправил в канализацию. Затем решительно разорвал визитку на мелкие клочки и в ту секунду, когда бросил их в унитаз, вспомнил, что есть у него один знакомый, частенько бывавший на Нижней Масловке. Тот самый, знакомый не знакомый, коллега не коллега, скорее наоборот. Да какая разница, что на Масловке…

Стоп.

А ведь он там, на Нижней Масловке, постоянно имел дела с каким-то банком. И наверное, не просто так, раз там у него был свой телефон.

Во времена предвыборной кампании в федерации Рыбак частенько с ним общался и созванивался по этому телефону… по телефону… Первые три цифры начинались на… 285, а потом еще 79. Значит, все-таки Аникор-банк.

И еще одно. Надо уйти наконец из центра, здесь слишком глазастая милиция, довольно частая проверка документов. Тем более с его-то видом. И так чудом пронесло – что в метро, что на стадионе.

Рыбак глянул на себя в витрину. Неопределенного цвета джинсовка, коротковатые штаны. Определенно стоит уехать подальше, на окраину, пересидеть до вечера в каком-нибудь кабачке, откуда не погонят. И еще неплохо бы решить проблему ночлега.

ГРЯЗНОВ

Они бездельничали и ждали новостей.

– Слава, ты всерьез на это рассчитываешь? – удивлялся Комиссаров. – Ты представляешь себе, сколько в Москве столовых, кафе, гостиниц, всяких ночлежных заведений, не говоря уже о магазинах одежды?! Здесь живет десять миллионов человек. И это все рассчитано на такое количество народу! А ты собираешься вычислить од-но-го, с помощью денег, которыми он будет расплачиваться. Это же абсурд.

– Не горячись. Во-первых, этот город рассчитан на гораздо меньшее число людей, чем десять миллионов, оттого-то здесь такая давка. Во-вторых, как раз исходя из этого факта, в Москве гораздо меньше всяких мест, где Рыбак может тратить деньги. Хотя их, конечно, все равно много. Но самое главное – в-третьих. Это то, что сегодня пятница и конец месяца. А это значит что? Это значит то, что выручка собирается и инкассаторы развозят ее по банкам. Так что все-таки эфемерная возможность зафиксировать появление патрушевских купюр все-таки есть.

Алина клацнула крышкой своего ноутбука и заявила:

– Я закончила.

Мужчины удивленно посмотрели на нее, не слишком понимая, о чем речь.

Алина чуть смутилась и добавила:

– Ну… свои психологические портреты… И могу теперь кое-что предположить.

– Ага, – оживился Грязнов. – Ну и как же будут действовать ваши «квадратные и лохматые», «тощие и вытянутые»?

– Из Москвы бежать не будут. Но и в центре сидеть не станут. С большей долей вероятности, нежели предпринимая какие-то другие действия, будут проводить время в пивных и барах, в пригороде. От полудня и по крайней мере до наступления темноты. Будут искать ночлег именно таким образом.

Грязнов и Комиссаров, не сговариваясь, скептически покачали головами.

– Какой же ночлег в баре?

Алина слегка покраснела и не успела ответить, потому что в этот момент ворвался Дятел и поднял большой палец правой руки:

– Вячеслав Иваныч, он наш! Нашли. Местные менты, подмосковные, помогли.

У Комиссарова отвисла челюсть. А Грязнов просто сказал:

– Блестящая работа.

Дятел, не знавший, что это относится целиком к Алине и реализации ее фантастического прогноза, просто просиял.

– Он подцепил девицу в баре. На Николиной Горе. Официантку.

– Молодец парень! – не удержался Грязнов и от похвалы в его адрес.

– Чего – молодец? – удивился Дятел.

– Да это ты, ты молодец, оперативно сработал, давай дальше.

– Да нечего дальше. Потом она отпросилась с работы и забрала его домой. Около двух часов назад.

– Надо немедленно выяснить, кто ее соседи. Что за дом и кто в нем живет.

– Уже. На полкилометра кругом – никаких соседей. А дом этот – академика из НИИ Курчатова. Дамочка его только сторожит.

– Отлично. Ничего не предпринимать, пока мы не приедем рано утром. Будем брать тепленьким из постели. Всем переодеться в самые ветхие шмотки. У нас в МУРе есть секонд-хенд, американские копы целый контейнер притаранили. Одежда, джинсы старые и прочая мура. Мура для МУРа.

– Ну вот и для меня работенка найдется, – удовлетворенно отметил Федор.

Сказано – сделано.

В 5.35 утра в двух кварталах от дома академика из НИИ им. Курчатова, вычисленного пронырливым участковым, остановился неприметный «пазик». Из него вышли три человека и разбрелись в разные стороны. Все они смахивали на бомжей и никаких подозрений у случайного или намеренного свидетеля вызвать не могли. За исключением того, что бомжи не ездят на машинах. Ну а если автостопом? Нет, все-таки вряд ли. Тем более что это были Грязнов со товарищи. Алина осталась в салоне. Все члены «группы обхвата» были радиофицированы, и Алина, находясь в машине, тоже могла слышать их переговоры.

Николина Гора, элитный дачный поселок, если и не отличалась особо целебным воздухом – все-таки почти Москва, – то по крайней мере свято хранила свое основное богатство – тишину. Лишь изредка робко покаркивали вороны, словно проверяя, насколько громко будут звучать их голоса.

Небо было совершенно чистое, но сероватое. И еще – очень свежо, все-таки всего лишь половина шестого утра.

Комиссаров подумал, что в его работе это самый главный плюс – необходимость и возможность ранних подъемов…

Итак, два «пьянчуги» враскачку переходили дорогу. Один из них поднял по дороге валяющийся штакетник. Другой, двигающийся вихляющей походкой, неожиданно произнес:

– Не забывай, что ты под градусом. Держись за меня, алкаш несчастный.

– Понял.

– И еще. Правило Комиссарова номер один не забыл?

– «Играй по правилам, и все останутся в живых».

– Годится. Ну ладно… Что-то мне домишко смутно напоминает, – пробормотал Комиссаров.

Двое стояли у окон.

– Тут есть черный ход? В любом случае нас подстраховывают с другой стороны улицы. – Группа спецназа МВД дислоцировалась за двадцать минут до приезда Грязнова.

Особенно не размышляя, ногой высадив дверь, Комиссаров ринулся вовнутрь.

Боковым зрением он ощутил, как из спальни метнулась длинная тень. Вот только куда?

– Лежать! – орал Грязнов, врываясь в дом и стаскивая с постели на пол молодую женщину в пижаме со слониками. – Ложись сюда! Не двигаться. Руки вверх! Руки подними!

– Я здесь ни при чем! Я здесь ни при чем! – не переставая верещала женщина.

– Что-то мне домишко смутно напоминает, – бормотал Комиссаров, включая свет.

В соседней комнате раздался стук, шум, какая-то возня и, наконец, незнакомый голос завопил:

– У меня заложник. У меня ваш парень, ваш парень у меня, слышите? И теперь я сматываюсь! Ваш парень со мной, и он заложник, вы уроды! И я ему выпущу мозги, если не дадите уйти!

Все это время женщина скулила не переставая.

– Лежать молча! – коротко рявкнул Грязнов, и она заткнулась.

– Мы можем договориться, – не слишком успокаивающим тоном заверил Комиссаров.

На что же все-таки похож этот домишко?… Фу ты, черт, что за ерунда. И тут Комиссаров вспомнил! Дача знакомого чиновника из ФСБ. Можно было бы подумать, что не туда и попал, когда бы тот дом не находился в Зеленограде. Но фасад, планировка прихожей, гостиная – один в один. Помнится, там из кухни было два выхода – в гостиную и в душевую. А душевая… Вот черт, да в нее же можно забраться с улицы. Комиссаров выскочил из дома.

– Эй, вы там, слышите? – орал тем временем мужик. – Мне нужна эта… дайте мне… – Похоже было, что он еще не решил, что именно потребовать. – Дайте мне машину. Машину! Машину мне!!!

А вертолет не желаешь? Комиссаров, ступая с пятки на носок, вышел через кухню и чуть не столкнулся с преступником. Перед ним был широкий затылок сбежавшего заключенного. Отъявленного убийцы. Взявшего в заложники молодого парня, напарника и друга Комиссарова.

Комиссаров быстро поднял руку и положил палец на крючок.

Зек, каким-то звериным чутьем ощутив дуновение воздуха у себя за спиной, резко повернулся, заслонился заложником и выбросил вперед руку с укороченным «калашниковым».

Комиссаров два раза подряд нажал на спуск.

Прозвучали два быстрых выстрела.

Интересно было бы, если бы не прозвучали, пронеслось у него в голове.

Беглый зек, бессмысленно открыв рот, грохнулся на пол, подминая под себя Дятла. Члены «группы обхвата» бросились ему на помощь.

Комиссаров посмотрел на мертвого зека Федоренко и пошел прочь. К машине.

Грязнов посмотрел ему вслед и увидел, как через пару шагов Комиссаров нашарил в кармане плоскую маленькую фляжку и сделал из нее пару глотков. Вот теперь он был вылитый бомж.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю