Текст книги "И дай умереть другим"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Фридрих Евсеевич Незнанский
И дай умереть другим

Пролог

Вода из душа еле лилась, но спасибо и на этом после томительной недели в одиночной камере.

– Кто-нибудь к тебе уже приставал?

– Чего?!

Растирая куцей мочалкой красную шею, Рыбак с недоумением обернулся на писклявый голосок. Рыжий двухметровый детина ласково улыбался и тянулся потрепать Рыбака по плечу. Тот отшатнулся и, потеряв равновесие на склизком полу, неловко взмахнув руками, толкнул рыжего в грудь. Рыжий, поскользнувшись в свою очередь, тоже рухнул.

Полтора десятка заключенных, до того пытавшихся максимально использовать жиденькие струйки, имитировавшие душ, приостановили этот жизненно важный процесс и с интересом уставились на двух здоровых голых мужиков, стоявших на коленях друг против друга.

– Кто-нибудь к тебе уже приставал? Кто-нибудь тебя уже… того? – объяснил рыжий тем же детским голосом. – Здесь, дорогуша, всем нужны друзья. Я бы мог быть твоим другом. – Его физиономия выражала самые интимные чувства.

– Ответь «сестричке», – сказал кто-то. – Не томи душу. Это некрасиво.

И Рыбак от души ответил, на секунду забыв о разнице в массе. «Сестричка» снова распластался на полу.

– Недотрога! – с восторгом пропищал он. – Обожаю недотрог!

Каменная клетка три на два с половиной метра. Квадратный кусочек неба в стене под потолком. Три вертикальные решетки и две горизонтальные.

Рыбак лежал в своей камере на застеленной койке (серьезное нарушение дисциплины) и ехидно улыбался (тоже нарушение), глядя в потолок.

Со дня на день он ждал ответа Верховного суда на свою апелляцию. Несмотря на то что Рыбак не считал себя большим оптимистом, сомнения относительно положительного решения у него были незначительны. Ну и что с того? Не могло же все закончиться вот так?! Да так просто не бывает… Ну, может, и бывает, в страшных фильмах там, в скверных книгах, кошмарных снах. Но только не с ним. Уж он-то отсюда вырвется. И потом, спрашивается, зачем же тогда его водили мыться, если все кончено?!

Рыбак представил себе растерянные физиономии прокурора и этого олуха – его адвоката. «Ну, Антон, ты даешь», – неловко выговаривает адвокат.

Он проснулся от резкого окрика. В камере стоял уже хорошо знакомый ему молодой контролер и еще какой-то насупленный мужчина в классическом сером костюме.

– Рыбак! – рявкнул контролер. – Почему постель не убрана? В карцер бы вас…

Рыбак, по-дурацки улыбаясь, вскочил на ноги, догадавшись, с какой целью они пришли. Что за новость ему сейчас сообщат. Адвокат, скотина, так и не приехал.

– В карцер бы вас за этот бардак. Да какая разница, – неожиданно сбавил тон контролер.

Чиновник в сером костюме открыл папку:

– Заключенный Рыбак. Верховный суд отказал вам в апелляции. И не нашел оснований для амнистии. Приговор о двадцатилетнем заключении в колонии строгого режима остается в силе. Для исполнения приговора вы будете отправлены в… Скажи спасибо, что у нас в России мораторий на смертную казнь.

Рыбак еще раз глупо улыбнулся. И все вдруг куда-то провалилось.

Рядом с ноги на ногу переминался толстяк. Вслед за ним с такими же потухшими глазами стояли еще четверо.

Рыбак подумал, что оказался прав, полагая, что весь этот дурдом скоро закончится. Кончится баланда, маленький квадратик неба под потолком, постоянный рев контролера, – все кончится.

Шесть человек под дулами автоматов стояли с заведенными за спину руками. Сперва на ноги надевали кандалы, соединенные между собой тонкой цепочкой длиной пятнадцать сантиметров.

Щ– щелк! Охранник затянул у Рыбака сзади на поясе ремень.

Усатый конвоир, принимающий группу заключенных, которых через несколько минут он повезет из изолятора Бутырок в место недолгого там пребывания, взял пачку личных дел, в которых первые страницы составляли приговоры и фотографии зеков – анфас и профиль.

– Федоренко!

– Здесь.

Дзинь. От пояса между ног Рыбака охранник опустил цепочку, которую соединил с браслетами, еще прежде зафиксировавшими щиколотки.

– Степанцов!

– Здесь.

Клац. На запястьях сошлись наручники.

– Рахманин!

– Да.

– Зубрицкий!

– Я.

– Бондарь! Бондарь!

– Что?! – заорал толстяк.

– Бондарь, веди себя прилично, будь паинькой. Рыбак!

– Да.

Усатый конвоир захлопал себя по карманам:

– Черт, писалку посеял.

Один из контролеров протянул ему ручку. Усатый расписался, где было нужно, захлопнул журнал, вернул ручку и гортанно выдохнул:

– Всем направо. И вперед!

Шестерка, позвякивая металлом наручников и цепей, медленно повернулась и побрела к лестнице, поднимающей их из подвального уровня на землю. Рыбак в этой колонне оказался первым. И он не видел, как толстяк Бондарь оглянулся и подмигнул идущим сзади.

– Шестеро выходят! – крикнул конвоир куда-то вперед.

Еще один голос, контролера у дверей, подтвердил:

– Заключенные выходят.

Рыбак миновал дверь и оказался на внутреннем дворе. Он задрал голову вверх и остановился. Небо было сиреневым. Это утро или вечер?

Рыбака подтолкнули вперед. В десяти метрах от него стоял бронированный микроавтобус «мерседес». Окна у него были только в водительской кабине, защищенной от салона массивной металлической сеткой. Впрочем, в ней была врезана запертая дверь. Рыбак подумал: открывалась ли она когда-нибудь – это большой вопрос.

Возле автобуса стояли два автоматчика и немецкая овчарка. Мелкими шажками из подвала потянулись зеки. Усатый конвоир пробурчал: «За мной!» – и первым влез в кабину к водителю, отдавая короткие команды, кому куда садиться в салоне:

– Федоренко сюда. Степанцов впереди. Рахманин дальше. Зубрицкий. Рыбак за Бондарем. – Он снова пошарил по карманам: – Черт, любимую писалку потерял.

Спиной к водителю, лицом к заключенным сидел еще один конвойный. На коленях у него лежал укороченный автомат Калашникова.

Один из автоматчиков закрыл дверь снаружи. Послышался лязг – это открывали ворота внутреннего двора. И одновременно автобус качнулся с места и живо выкатился на дорогу.

– Смотри-ка, торопятся, мать их, – удивленно пробормотал толстяк Бондарь. – Прикиньте расклад. В тpи часа ночи раздается в доме звонок. Хозяин долго просыпается, наконец встает, откpывает входную двеpь. А там – неказистый такой мужичок в скромненьком пальтишке. Хозяин спрашивает: «Чего надо? Ты кто вообще?» А мужичок: «Я – п…ц». Хозяин, все еще не проснувшись, говорит: «Hу и что?» А мужичок тихо так отвечает: «А все…»

Через пятьдесят минут молчания и пути что-то произошло. Рыбак понял это, когда, посовещавшись, охранники разрешили водителю остановить автобус. Усатый конвоир открыл дверь со своей стороны и, потеснившись, пустил возбужденного мужчину лет тридцати пяти.

– Спасибо, мужики, подбросьте до Скоморохова, я уже думал, до утра буду возле своей тачки куковать, вот ведь не вовремя поломался, и масло кончилось, ночь на дворе, а я поломался, вот ведь не вовремя, а в Скоморохове у меня шуряк с маслом, буксиром и инструментами, спасибо, мужики, я уж в накладе не… – Тут он глянул в салон и осекся. На него безо всякого любопытства смотрели шестеро мужчин с потухшими глазами.

– Если капуста есть, сиди молча, сойдешь в своем Скоморохове, – сказал усатый конвоир.

И дальше было еще полчаса молчания. «Мерседес» заметно увеличил скорость.

– Смотри-ка, торопятся, мать их, – снова час спустя произнес толстяк Бондарь.

Словно услышав его, усатый сказал водителю:

– Еще сорок километров. Через полчаса будем на месте. Так сказать, в последней гавани. Сдадим субчиков как положено – и делу конец.

– У них там всегда есть что-нибудь вкусненькое. Я проголодался, – честно признался водитель.

– Я тоже.

Второй конвоир хранил гордое молчание.

Проголодались. Жрать хотят. Значит, сейчас вечер, подумал Рыбак.

– Смотри-ка, жрать хотят, – дословно повторил его мысль толстяк и поперхнулся. И кашлянул пару раз. Потом еще и еще. Через полминуты он хрипел не переставая, лицо перекосилось и посинело, а изо рта пошла пена. Толстяк уже не кашлял, он мелко и быстро трясся в конвульсиях, сползая с сиденья на пол.

Пожалуй, загнется, вполне равнодушно подумал Рыбак. Эпилептик?

Толстяк скатился в проход.

Конвоиры забеспокоились.

– Надо вставить ему что-нибудь между зубов, – задумчиво сказал усатый. – Цепь, что ли, от наручников? Федоренко, вставь ему свою цепь.

– Ищи дурака, – отозвался тот. – У меня хоть и «вышка», но еще одну мокруху не дам на себя повесить. Сам вставляй куда надо, гомик хренов.

– Эй, да помогите же ему, – подали голос остальные зеки. – Сделайте что-нибудь, наконец! Он же подохнет раньше времени!

Последняя реплика, похоже, оказала решающее действие. Усатый конвоир открыл дверь в железной сетке и, повесив автомат себе на грудь, двинулся к захлебывающемуся собственной слюной толстяку. В ту секунду, когда он наклонился, толстяк с неимоверной быстротой выхватил из носка авторучку и ударил ею усатого в сонную артерию. Усатый, удивленно вытаращив глаза, рухнул на колени, бесполезно зажимая шею: кровь тоненькими мощными нитками фонтанировала в разные стороны.

Толстяк Бондарь воткнул ручку в ее владельца три раза подряд, прежде чем другой конвоир успел поднять свой автомат, ворваться в салон и нажать на спуск. Но первая же очередь конвоира оказалась роковой. Толстяку снесло полчерепа, и еще один зек получил свинец в руку и плечо. Сидевший на переднем сиденье Федоренко уже был на ногах и оказался вполне готов к такому повороту событий. Руками в наручниках он схватил конвойного за автомат и дернул вверх. Конвойный не переставал жать на крючок. Федоренко двинул ему коленом между ног и навалился всем телом. Автомат принял горизонтальное направление, и следующая очередь досталась водителю. Конвоир наконец отлепился от зека и коротким ударом приклада в подбородок опрокинул того навзничь.

Но в эту секунду автобус, потерявший управление и двигавшийся по шоссе зигзагами, высекая длинный сноп искр, длинно чиркнул по короткому парапету и, как только тот закончился, на скорости под сто километров и под углом сорок пять градусов вылетел в кювет. Люди, живые и еще не остывшие, летали в нем как мячики. Теряя сознание, Рыбак успел подумать, что наклонная насыпь у шоссе составляла никак не меньше десяти метров… раз автобус успел перевернуться три раза… прежде чем застыл, лежа на боку…

Часть первая.

УСТАНОВКА НА ИГРУ

"…Что касается Спортивного клуба Черноморского флота, то, пока там был командующим адмирал Горшков, неравнодушный к футболу, флотская команда была знаменитой…

Как-то счет был 0:4 не в пользу моряков Севастополя. Адмирал стоял, подобно Ушакову, вцепившись в борт адмиральской трибуны, и что-то выкрикивал. Потом, когда тайм закончился, вместе с оруженосцами скрылся в раздевалке футболистов. Игроки опустили головы, тренер и капитан, как обычно, не разбирали игру первого тайма. Слышался только адмиральский голос: «Позор, сдаете редут за редутом, бегом вперед-назад не играете, чтобы запутать противника! Нападающие, почему не бомбардируете передний край обороны? Мичман Ананьев, капитан команды, бросил якоря, дрейфуешь! Второй тайм, -продолжал Горшков, – начинаем со штурма, командовать буду я…» И в таком духе все 15 минут. Что делать? 0:4 в первом тайме с такой командой, как «Жальгирис», – это практически гиблое дело. Но чувство юмора никогда не подводило футболистов. Когда команды вышли на второй тайм и адмирал Горшков занял свое место, вдруг прямо с поля на него побежал капитан команды мичман Ананьев. Он поднялся по ковровым ступенькам, сняв фуражку с какого-то капитана, и, отдав под козырек адмиралу, вытянувшись, как полагается, произнес: «Товарищ адмирал, разрешите обратиться?» «Разрешаю», – вполне серьезно ответил адмирал. «Прошу вас дать команду на штурм ворот противника». «Начинайте!» – скомандовал Горшков. И его команда… получила в свои ворота еще три безответных гола".

Александр Ткаченко, «Футболь!»

ТУРЕЦКИЙ

Бах – по печени! Бац – в подбородок! Бэмс – по шее!

Рельефные бицепсы-трицепсы-квадрицепсы ходили ходуном. Два здоровенных стодвадцатикилограммовых негра прыгали друг вокруг друга на ринге нью-йоркского «Мэдисон сквер гарден». Публика ревела от восторга-негодования. Американец Эвандер Холифилд, чемпион мира по версии IBF и WBA, явно проигрывал англичанину Ленноксу Льюису, чемпиону мира по версии WBС. Соперники вошли в клинч, из которого судья, весивший вдвое меньше любого из противников, вытаскивал их несколько минут.

Турецкий вспомнил строчки из Довлатова: "На ринге поляк дрался с чернокожим. Комментатор деликатно объяснил: «Негритянского спортсмена вы можете узнать по голубой каемочке на трусах».

Старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ возлежал на диване и впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему счастливым болельщиком. Независимо от результата. Потому что истинно счастливый болельщик – это вовремя информированный болельщик. Как и следователь Генпрокуратуры.

Турецкий думал о том, какая замечательная вещь – специальный спортивный канал НТВ+. Не нужно вылавливать в программе те или иные новости, не нужно ждать, пока они закончатся и в крошечном интервале перед прогнозом погоды Иоланта Чен или Юля Бордовских скороговоркой поведают, где и с каким счетом (или результатом) наши проиграли на этот раз.

Нет, баста! Теперь об этом можно узнавать немедленно и во всех подробностях, мазохистски смакуя поражения, касаются ли они борьбы Кафельникова за первое место в теннисном рейтинге или «Спартака» – в Лиге чемпионов.

Супруга Ирина Генриховна, собственно и сделавшая мужу этот подарок в виде зеленой спутниковой тарелки и приставки, смахивающей на видеомагнитофон, видела, что муж тихо счастлив, и сочла за лучшее некоторое время не подчеркивать свое присутствие.

Турецкий протопал на кухню и пошарил в холодильнике на предмет пива или хотя бы минералки. Увы. Но зато он обнаружил полуторалитровую пластиковую бутылку с незнакомой этикеткой, на которой красовалась изящная птица, летящая впереди начинающейся бури. «Буря-кола». Хм… Очевидно, Ирка взяла на пробу новый напиток. Турецкий плеснул себе полстакана и попробовал. Хм… буря как буря. Нормальный вкус, ничем особым не отличающийся от многочисленных кол.

А, ну конечно! Это же очередной побочный продукт имеющего успех последнее время на международном уровне футбольного клуба «Буревестник». Турецкий припомнил, что появлению его на прилавках способствовала агрессивная кампания с рекламным слоганом «Буря в стакане воды!».

Он вернулся в комнату. Пытаясь устроиться поуютнее, задел пульт и переключился на другой канал. Там он увидел разбросанные по полю груды железа и в первый миг подумал даже, что попал на крупнобюджетный американский боевик, но заметил в углу фирменный значок службы новостей и оторопел.

«Дорогие телезрители! Мы с вами живем в такое замечательное время, когда любое маломальское событие сразу же становится достоянием оперативно действующих средств массовой информации! – жизнерадостно сообщила журналистка в довольно длинной юбке и чем-то большом и мохнатом типа свитера. – Машина, перевозившая заключенных из одной тюрьмы в другую, на железнодорожном переезде столкнулась с товарным составом, в котором было всего-то два вагона, вернее, платформы, но зато обе оказались загружены цистернами с горюче-смазочными материалами! В результате спастись удалось лишь двум охранникам, один из которых оказался настоящим героем: он спас своего друга!!!» – истерически завизжала дама, словно на ток-шоу, приглашая в студию очередную звезду.

Камера оператора переместилась, и на экране появился перепачканный и слегка подкопченный охранник с роскошными усами. На дальнем плане виднелось с десяток милицейских машин с мигалками. Охранник дико озирался не в силах переварить свалившуюся на него славу.

«Ну, значит, эта… Наш автобус занесло на мокром шоссе, он слетел вниз, перевернулся несколько раз и остановился вон у того холма… Даже не знаю, отключился я или нет, но… вдруг увидел, что поезд мчится прямо на нас! Как это получилось, ума не приложу… Все было как в тумане… но я как-то схватил своего напарника и вытолкнул его из машины».

«Вы оба могли погибнуть!» – с некоторым сожалением прокомментировала корреспондентка.

«Знаю. Но он бы сделал для меня то же самое», – все больше воодушевляясь, заявил охранник.

«Хорошо, хорошо. – Вдруг какой-то милицейский чин внедрился в кадр и показал ему фото. – Еще раз, чтобы расставить все точки. Этот мертв?»

«Да».

«Этот?»

«Тоже».

«А этот?»

«Все случилось мгновенно. Не думаю… не думаю, чтобы он выжил».

«Итак, дорогие телезрители, – снова вклинилась счастливая корреспондентка, – вы сами могли убедиться, что в результате страшной трагедии кроме двух человек погибли все пассажиры автобуса, перевозившего приговоренных к пожизненной каторге. С вами была…»

Турецкий снова переключился на спортивный канал НТВ.

ГРЯЗНОВ

Все началось с того, что в Москве с дружественным визитом побывала делегация полицейского департамента Нью-Йорка. И вот тогда милицейское начальство города и министерства сообразило, что работает не так, как надо. И прежде всего – не на тех машинах ездит.

…Грязнов катил на своей «Ниве» в Министерство внутренних дел и думал о смысле жизни. Сегодня он должен был стать начальником МУРа. Перейти из разряда вечного врио в статус действительного «взрослого командира», как сказал Турецкий. И спрашивается, на фига ему это было надо? Что это изменит? Ничего. Грязнов подумал про себя, что относится к тому типу людей, которые живут без иллюзий. Но зато ведь не знают и разочарований.

Автомобильный бог в тот день был не на стороне Грязнова. Сперва Вячеслав проколол заднее колесо, удивительно еще, как это переднее проскочило, хотя какая разница. Потом попал в пробку. Не говоря о том, что его подрезали все кому не лень…

Где– то далеко сзади что-то подвывало.

Грязнов подумал, что улицы перепутались до невозможности, размножаясь на бесчисленные переулки. Эти переулки в свою очередь перепутались еще больше, не поддаваясь никакой геометрии. В результате одна улица даже пару раз пересекла саму себя.

Вой становился все отчетливее, и соседние машины стали инстинктивно жаться к обочинам. Грязнов машинально отметил это обстоятельство и не сдвинулся ни на йоту, пребывая чуть ли не посредине шоссе с законной скоростью пятьдесят километров в час. На повороте он глянул в зеркальце заднего вида: там появился кортеж из трех автомобилей. Впереди два черных – «ауди» и лимузин, за ними новенький милицейский «форд» – из числа недавно подаренных нью-йоркским полицейским департаментом, машинально отметил Грязнов. Все три машины неслись с ненормальной скоростью в сторону центра. А грязновская «Нива», естественно, загораживала путь. «Ауди» непрерывно сигналила, затем мегафонный голос директивно сообщил:

– Водитель «Нивы», немедленно освободите дорогу!

Ну и черт с тобой, подумал Грязнов и начал прижиматься вправо. Вереница машин не стала ждать и ринулась в освобождаемый коридор. «Ауди» проскочила, а широченный лимузин основательно зацепил бок грязновской «Нивы». Будущий начальник МУРа немедленно рассвирепел и вернул должок – недолго думая, въехал лимузину в зад. Тот в свою очередь – в притормозившую на повороте «ауди». Из «форда», замыкающего процессию, немедленно выскочили двое мужчин с пистолетами в руках («макаров» и «беретта», механически отметил Вячеслав Иванович) и наставили стволы на Грязнова, тоже остановившего свою машину. Оба словно сошли с иллюстрации чеховского рассказа «Толстый и тонкий». Хотя тот, что толстый, был скорее коренастый, совершенно седой, с чистым, почти без морщин лицом. Только в углах рта лежали складки, предполагающие суровые черты у их обладателя. Лет ему было под пятьдесят. «Тонкий» же, в смысле очень длинный, был молодым парнем, наверное вдвое моложе напарника, и уже плешивым, чтобы не сказать лысым. Он попытался открыть дверь грязновской «Нивы» и, когда это не удалось, коротко приказал:

– Из машины!

Грязнов, совершенно не реагируя на эти слова, закурил сигарету и внимательно рассматривал его пожилого напарника. Лицо у «толстого» вытягивалось гримасой удивления.

– Слава? Вячеслав Иванович? Но как же… Но ведь же… А ты разве курил? – совершенно растерявшись, спросил «толстый».

– Я-то курил. А вот ты разве жив, Федя? – в свою очередь поинтересовался Грязнов.

«Тонкий» вконец удивился и завопил тонким голосом:

– Да что это за фигня?! Выходите из машины – и руки за голову.

– Дятел, – рассердился «толстый» Федя, засовывая «макаров» в кобуру под мышкой безукоризненного черного пиджака, – это главный сыщик столицы. Ну и история.

– Кого возите? Чей членовоз? – поинтересовался Грязнов, уже чувствуя недоброе.

– Министра твоего, – вздохнул Федя. – Эмвэдэшного.

Замминистра сидел за своим огромным столом с палкой в руке и скорбным выражением лица.

– Как же он мог получить сотрясение мозга, – удивился Грязнов, – в бронированном-то лимузине? – То, что сам он не только не стал главой уголовного розыска, но перестал быть даже врио, у Вячеслава Ивановича не вызвало удивления ни в малейшей степени. Временно исполняющий обязанности временно не исполняющего обязанности начальника МУРа.

– Шахматной доской, – хмуро бросил Грязнову замминистра. – Он, видишь ли, страстный шахматный игрок. И в тот момент, когда ты въехал ему в зад, как раз держал ее в руках, собирался фигуры расставить.

– С кем же он там играл, сам с собой, что ли?

– Откуда я знаю? – обозлился замминистра. – Может, он шахматные задачки решал. Меня там не было, если ты на это намекаешь. Давай ближе к телу. Между ведомствами началась война. Министерство юстиции отобрало у нас тюремную систему. Не думаю, что это такой уж лакомый кусок, финансирование там муровое. Но ведь зоны – это самое разнообразное производство. Что в нашей богом забытой стране сейчас большая редкость, сам знаешь. Кроме того, зоны – это средоточие криминальных авторитетов, неслабо влияющих на своих подельников, оставшихся на свободе. Не говоря уже об отдельных зонах для ответработников и бывших служащих правоохранительной системы. Из контроля над которыми тоже можно извлечь немало пользы… Так что эта история с перевернувшимся автобусом с зеками очень кстати. Самое забавное, что розыск сбежавших зеков по-прежнему находится в ведении МВД. Правда, специальных подразделений для этих целей сейчас не существует. Это дает отличную возможность немного поспекулировать: дескать, Минюст не справляется и все такое.

– А что, разве справляется? – невинным тоном спросил Грязнов.

– Да не в этом дело! Какая разница, справляется или нет. Это же политика. Ладно, хватит. Можно подумать, что ты уже на пенсии и это все тебе до фени. Твое отстранение временное, сам знаешь. А пока что наш новый министр распорядился организовать команду по розыску сбежавших особо опасных преступников. Если дело пойдет как надо, эта группа из временной станет постоянной, а работа, сам понимаешь, всегда найдется: пока будут тюрьмы, зеки будут из них бежать. Короче, не буду темнить, Вячеслав Иваныч, из всей этой ситуации вырастает реальный шанс хорошенько намять бока Минюсту и вернуть тюрьмы обратно. И это только начало!

Он поднялся из-за стола, опираясь на клюку. Грязнов удивился, но промолчал. Черта лысого я стану тебе сочувствовать, хоть загнись от своего ревматизма, подумал он.

– Но если ты думаешь, что благодаря очередному, мать твою, хулиганству, тебя отстранят от дела, ничего подобного. Работай. И чтобы все зеки, живые или нет, были найдены! Ты разве не понимаешь, что происходит? Я насилу уговорил шефа, чтобы эту спецгруппу поручили тебе.

– Ну и что? – вяло спросил Грязнов.

– На нас в связи с этим побегом и без того давят. Неужели непонятно?!

– Кто давит-то? – безразлично поинтересовался Грязнов.

Замминистра безнадежно махнул на него рукой и сел за стол.

– В моей приемной тебя дожидаются два других члена спецгруппы. Такая, знаешь, довольно забавная парочка. Тот, что старше, еще в «Альфе» служил, помнишь, была такая антитеррористическая команда в союзные времена? Дворец Амина в Афганистане брали.

– Всего два человека?! – не поверил Грязнов. – Чтобы ловить зеков?!

– Почему два человека. Ты – третий. А четвертый к вам присоединится позднее. Да, надо же вас как-то назвать…

– «Алькатрас», – не задумываясь брякнул Грязнов.

– Почему «Алькатрас»? Что такое «алькатрас»? Птица, что ли?

– Птица – это альбатрос. А Алькатрас – самая знаменитая американская тюрьма.

– При чем тут это? – удивился замминистра.

– Ну мы же должны вернуть зеков на место? В их отчий дом, так сказать?

Замминистра посмотрел ему в глаза и ничего там не увидел. Грязнов оставался спокоен и непроницаем. Замминистра махнул рукой: называй, дескать, как хочешь, только в печь не ставь.

– Когда придет время оформить все документально, сделаем какое-нибудь нормальное русское название. Например, букву и набор каких-нибудь цифр. И главное, Вячеслав Иваныч, постоянный отчет мне. Постоянный. Во всех действиях. Ферштейн? – Замминистра достал из ящика стола небольшой мячик на подставочке-блюдечке, положил его на пол и неожиданно замахнулся своей клюкой.

– Это что значит? – удивился Грязнов.

– Приезжали американские коллеги…

– А, помню.

– Подарили клюшки для гольфа. Говорят, любой уважающий себя начальник должен тренироваться, если у него кабинет позволяет. А я когда-то в хоккей с мячом бегал. – В доказательство своих слов замминистра лихо хрястнул клюкой по мячику, и тот врезался в висевшую на противоположной стене кабинета медвежью шкуру. – Главное – постоянный отчет, уловил?

– Значит, в гольф, – задумчиво повторил Грязнов. – Хорошее дело. Культурное. Я тут анекдот вспомнил… Играет Иисус Христос в гольф с апостолом Петром.

Замминистра весело заржал.

– Рано еще, – пояснил Грязнов. – Значит, играет Иисус Христос в гольф с апостолом Петром. Петр несильно так, интеллигентно прикладывается клюшкой к мячику, и, – Грязнов проводил взглядом воображаемый удар, – довольно неплохо, в общем. Тогда Христос размахивается с оттяжечкой и – бац! Мяч летит совершенно в другом направлении, в лес. А по лесу в это время пробегал зайчик. И мячик попал прямо в него. И наповал. По небу пролетал орел, увидел он это дело, камнем бросился вниз, схватил зайчика (вместе с мячиком) и полетел лакомиться. Но тут его увидел охотник…

Замминистра слушал замерев.

– Охотник сорвал ружье с плеча и – б-бах! Расцепив когти, орел падает. Зайчик падает отдельно. Из-под лапы у него выпадает мячик, тоже падает отдельно. И влетает прямо в лунку. Тогда Христос бросает в сердцах клюшку на землю, поднимает руки к небу и кричит: «Папа, ну дай же мне поиграть?!»

Не давая хозяину кабинета опомниться, Грязнов вышел в приемную. Там сидели его давешние знакомцы. «Толстый» и «тонкий».

– Ну ты и дятел, – поучительным тоном втолковывал «толстый». – Слава! – обрадовался он, увидев Грязнова. – Нас уволили из сопровождения министра и почему-то отправили к тебе. Объяснишь?

– Поехали, поговорим по дороге. И познакомимся заодно.

Москва оставалась позади. Вернее, внизу.

– Честно сказать, я был уверен, что ты на том свете, – перекрикивая вертолетный шум, сообщил Грязнов. – В каком же году тебя подстрелили? В восемьдесят первом?

– В восьмидесятом. Перед самой Олимпиадой. «Альфу» тогда доукомплектовывали после Афгана, и моя персона им почему-то подошла. И то мое ранение оказалось весьма кстати. Люди, которых тогда набирали в «Альфу», официально уже не существовали. Дятел, не высовывайся! – прикрикнул Федор Комиссаров на своего «тонкого» напарника, заметив, что тот небезопасно свесился в открытый люк вертолета.

– Хорошим ты опером был, Федя, жаль, что подстрелили. И похороны тебе в МУРе тогда закатили приличные, – припомнил Грязнов.

– Ну извини, что разочаровал, – хохотнул Федя. – Но я их видел. Чуть гроб мой не перевернули. Хорошо, что он закрыт был. Так и вижу, идет траурная процессия. «Кого хороним?» – «Тещу». – «А почему гроб боком несете?» – «А когда на спину переворачиваем – храпеть начинает»… Дятел, ты что там делаешь? – Федя переключился на своего молодого напарника. – Вот почитай дела этих орлов, которых нам ловить придется, – он протянул папки, уже внимательно изученные Грязновым.

– Что это ты все на него покрикиваешь, – заметил Вячеслав Иванович. – Я бы не стерпел, если б меня все время дятлом…

– А чего тут терпеть? Никаких обид. Дятел – это его фамилия. Леша Дятел. И всех делов. Способный парень, можешь мне поверить. Только дятел немного. Главным образом, конечно, стрелок и драчун, сам понимаешь, кого еще могут взять в сопровождение министра. Но ничего, мысли думает, делает вид, что развивается, меня, старика, несложно обмануть.

– Не прибедняйся, – проворчал Грязнов, как и положено было в подобном месте разговора.

«Тонкий» – Леша Дятел – согласно кивнул и снова погрузился в изучение документов. Через несколько секунд он поднял правую руку с указательным пальцем.

– Слова просит, – объяснил Федор.

– А сколько времени прошло с момента побега? – спросил Дятел.

– Сутки.

– Сбежали двое заключенных?

Грязнов кивнул.

– Фамилии их известны? Федоренко и Зубрицкий, правильно? Но, насколько я понял, содержимое автобуса превратилось в пепел. Откуда же ясно, что ушли именно эти двое? Или вам так хочется?

– Мне лично плевать, как их зовут. – И Грязнов продемонстрировал свое умение плевать с пятисотметровой высоты. – Все наручники и сковывающие цепи были, естественно, пронумерованы, – терпеливо объяснил он. – Стандартный порядок этапирования зеков. Но всегда можно найти и другие мелочи, позволяющие идентифицировать труп. Опознание в данном случае не в счет. Обуглились, как головешки.

– А кто еще будет в нашей команде? Сколько всего людей? – спросил основательный Комиссаров.

– Четверо. Еще один человек появится позднее. Боюсь, очередной костолом-телохранитель вроде вас, – честно признался Грязнов.

Попутчики не обиделись. Только Комиссаров заметил, покачав головой:

– Четыре человека… Группа обхвата, а не захвата…

– Снижаемся, – обернувшись, прокричал пилот вертолета. – Прибыли.

Остатки тюремного автобуса представляли собой жалкое зрелище. Несмотря на то что с момента катастрофы прошло уже больше двадцати четырех часов, неподалеку от искореженной и изрядно поплавившейся груды металла стояли две пожарные машины. В окрестностях бездельничали полтора десятка омоновцев.

Внимание Грязнова привлекла «Газель» с тонированными стеклами и со стандартными обозначениями маршрутного такси. В открытую дверь он увидел молодую женщину, склонившуюся над ноутбуком, который она держала на коленях. Правым ухом она прижимала к плечу сотовый телефон и с кем-то разговаривала. Женщина моментально почувствовала на себе взгляд, подняла голову и чему-то улыбнулась. Она положила телефонную трубку в карман, отложила компьютер на сиденье и выпрыгнула из машины, продемонстрировав безукоризненный брючный костюм из серо-голубой шерсти. Короткая стрижка и узкие очки в тонкой роговой оправе не скрывали правильных черт лица и хитроватого проницательного взгляда голубых глаз. Вызывающе голубых, отметил про себя Грязнов как раз в тот момент, когда изучаемая им особа подошла к только высадившейся из вертолета группе и представилась.