Текст книги "Финиш для чемпионов"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

1

«Новый год к нам мчится, скоро все случится!» – оптимистически вопила в соседнем дворе подгулявшая компания, не забывая сопровождать восторженными взвизгами взрывы самодельного фейерверка. Песенка слегка запоздала, поскольку Новый год уже примчался: вот уже шесть часов, как под бой телевизионных курантов для населения Москвы он вступил в свои права. Близится рассвет первого января – а впереди целых триста шестьдесят пять дней... Что принесут они с собой? Кому-то головокружительный взлет, кому-то – падение, кому-то – размеренность серенького существования, в котором давно хотелось бы что-то изменить.

Подняв бокалы шампанского, все надеются на то, что год будет счастливым. Но ведь вероятность счастливой случайности так же велика, как и вероятность несчастной. И разве только одни подарки, перевязанные розовой ленточкой, припрятаны в мешке Деда Мороза? Потеря работы, депрессия, автокатастрофа, инфаркт, измена, случайная пуля – кому-нибудь эти сюрпризы непременно достанутся.

Может быть, праздничные песни и пляски, поздравления, подарки и елочные огни – все это люди придумали для того, чтобы поменьше мечтать о вероятном, а не о призрачном будущем? Чтобы за пестрой суматохой забыть, какое это на самом деле тревожное событие – Новый год...

Снег под ногами хрустел, озарялся разноцветной радугой петард. Павел Любимов с гостями, супругами Витей и Инной, выбрался во двор проветриться.

Аня с ними не пошла, зато поднесла к окну Димку. Через закрытое и заклеенное по зимнему времени окно Павел ничего не слышал, но видел, как она, прикасаясь пальцем к стеклу, наверняка объясняла сыну: «А смотри-ка, Димочка, кто это там у нас? Ой, смотри-смотри... Это же па-апа! Наш папа!»

– У-ти, какой заюшка, – умилилась Инна.

У самой Инны с беременностью пока ничего не выходило, но судя по тому, как она сюсюкалась со всеми встречными младенцами, без ребенка они с мужем не останутся. В крайнем случае возьмут малыша из детдома. Усыновление в наше бдительное время обставлено множеством проблем, но Виктору Бочанину волноваться нечего: бывший чемпион мира по конькобежному спорту не имеет вредных привычек, а обеспечен так, что сумеет прокормить большую многодетную семью.

Тридцатитрехлетний Павел Любимов, бывший пловец, ныне тренер, собравший за свою спортивную карьеру урожай всех возможных кубков и медалей, смотрел снизу вверх на свое крошечное сокровище, в зачарованных глазенках которого отражались сполохи петард, и позволял себя захлестывать с головой непривычным, неведомым ранее чувствам. Павел привык быть молодым, самоуверенно думал, что старость – общий удел человечества – его не коснется. Даже переход на тренерскую работу – свидетельство того, что для личных спортивных побед его мышцы уже не так крепки и эластичны, как прежде, – не стронул его с этого убеждения.

И вот, полюбуйтесь, из зимнего окна выглядывает младенец, живое свидетельство того, что все в мире течет, все изменяется. Пройдет время – не заметишь, как оно пролетит, – и ты, Паша, красавчик спортсмен, станешь седым, сгорбленным, маленьким рядом со своим взрослым, солидным, широкоплечим сыном. Закон природы! Но, что бы ни твердили психоаналитики о конкуренции между отцами и сыновьями, Павел не испытывал никакой горечи, никакой ревности к Димке, который вроде бы должен занять его место в жизни. Пусть занимает! Пусть даже станет чемпионом... Хотя, зная об опасностях, подстерегающих спортсменов в наше время, Павел не желал своему дорогому пацану такой участи. Любимов как никто другой представлял, как легко по вине недобросовестных тренеров и дельцов, наживающихся на чужой беде, из здорового, полного энергии молодого человека превратиться в инвалида.

А может быть, к тому времени, когда подрастет Димка, ситуация в спорте изменится? Ведь он, Павел, приложил столько усилий, чтобы разоблачить негодяев, которые калечат беззащитных парней и девчонок. Ведь это все было не напрасно, а?

Павлу Любимову вдруг с невероятной отчетливостью представилась позолоченная солнцем и осенними листьями аллея. Длинная аллея, и они со взрослым сыном идут по ней вдвоем. Лицо Дмитрия Павловича виделось непривычным, но откуда-то уже знакомым: что-то в нем присутствовало от отца Павла, Диминого деда, и что-то Анечкино улавливалось... Себя Любимов видеть не мог, однако знал, что он в преклонных годах, но бодр, не жалуется на немощи, не потерял вкуса к физическим упражнениям и дружеским беседам. Сын рассказывает ему о каких-то веяниях современности, которые старый Павел никак не может понять и принять, он отвечает ему, опираясь на собственный опыт, они спорят, может быть, даже ссорятся слегка – но это не главное. А главное то, что вместе им хорошо. Они очень разные, но сын любит отца, а отец любит сына. Их сближает не только общая кровь: они – настоящие друзья.

И это называется старостью? А ведь это счастье!

Павел почувствовал, как к сердцу подступила теплая волна. И, приветствуя год, который несет в себе и новые радости отцовства, и новое наслаждение желанным Аниным телом, которое после родов стало еще более дорогим, и новые тренерские достижения, и что-то еще, неведомое, но замечательное, он, как мальчишка, во все горло завопил:

– С Новым годом!

Аня все еще стояла у окна. Она так же не могла его слышать, как он не слышал ее, но она все поняла и тоже закричала: «С Новым годом!» Ох, какой же это чудесный праздник – Новый год!

Павел не заметил, откуда вдруг вынырнули эти шесть человек. Трое – в темных пуховиках, другие трое одеты в короткие черные куртки. Насколько можно различить при свете, падающем из окон, и при вспышках фейерверков – кавказцы. Молодые, лет по двадцать пять. Угрюмые лица, заросшие щетиной щеки, черные вязаные шапочки надвинуты на глаза. Двое из них подошли к другу Виктору и Инне, а четверо уверенно направились к Павлу Любимову.

– Что вы... – робко пискнула Инна. – Что вам нужно?

Никто из кавказцев не снизошел до того, чтобы ответить женщине.

– Чего кричишь? – спросил Любимова один, у которого из-под вязаной шапочки выбивались неподстриженные вьющиеся волосы; судя по уважению, которое оказывали ему его товарищи, видимо, главный в группе.

– С Новым годом, – повторил Павел. – А что, нельзя?

– И тебя с Новым годом, – бесстрастно сказал кавказец и выхватил нож.

Отчаянный Иннин визг потонул в грохоте запускаемых неподалеку петард. Павел отчетливо почувствовал только первый удар – в левую половину груди, между ребрами, остальные слились для него в одну горящую неразличаемую боль. Несмотря на боль, он по-прежнему не мог поверить в серьезность происходящего: все казалось, что это дурацкая шутка подвыпивших гуляк. Павел больше не видел того, кто так беспричинно и как будто бы даже беззлобно напал на него. Он видел жену и сына, отделенных от него молчаливой толщей стекла – их расширенные от ужаса глаза вспыхнули, как искорки фейерверка, и погасли в предрассветном небе. Он видел, как Инна, бестолково прыгая по снегу вокруг него, превращалась в ворону, махала крыльями и каркала: «Помогите! Убили! Помогите! Человек умирает!» Вот поди ж ты, умная вроде птица, а кричит ерунду всякую. Разве можно умереть первого января? Ведь праздник...

Убийцы скрылись с места происшествия так же молниеносно, как и появились. Когда Инне потом придется описывать их лица, это создаст затруднения: ей покажется, что все шестеро были на одно лицо, словно их нарочно вывели в каком-то бандитском инкубаторе. Вот только одна примета... до сих пор, едва вспомнишь, встает перед глазами. Вспышка фейерверка осветила левую руку главаря. На руке не хватало двух пальцев: большого и указательного.

2

«Балерина», – первым делом подумал Денис Грязнов.

Позднее, анализируя, он попытался установить, что заставило его подумать, будто новая клиентка танцует в балете. Может быть, породистая некрасивость ее лица казалась очень подходящей для сцены: преувеличенно крупные, с мокрым блеском белков, глаза, мумийно-впалые щеки, покатый блестящий лоб, изящно изогнутый и очень длинный нос. Если смотреть из десятого ряда партера – прямо тебе грезы поэта, вблизи – страшилище. А может быть, загвоздка заключалась в походке, которой она внесла свое костлявое тело в кабинет директора сыскного агентства «Глория». Эта женщина двигалась мощно и плавно, как самолет, оставляющий в синем небе кудрявую белую полосу... Или как теплоход, рассекающий морские волны...

Последние два сравнения посещали, должно быть, не только Денисову голову. Потому что и самолет и корабль – высшего класса, белоснежные – могут называться одинаково: «лайнер». А клиентка как раз и носила необычную фамилию Лайнер. Хотя и не балерина, не была она обделена ни аплодисментами, ни букетами, ни славой... Короче, позвольте представить: Алла Александровна Лайнер, тренер сборной России по художественной гимнастике.

– Счастлив видеть вас в наших скромных стенах, – изобразил полупоклон Денис. Не то чтобы он увлекался художественной гимнастикой (футбол или там хоккей – ну, еще куда ни шло), но способен был оценить место посетительницы как в отечественной, так и в международной табели о рангах. Место это, как ни крути, располагалось выше его собственного.

– И, можно сказать, не одну меня, – улыбнулась госпожа Лайнер, растянув до почти каннибальских размеров отнюдь не миниатюрный рот. Видимо, она не стеснялась ни одной детали своей внешности – да и вообще не привыкла смущаться. Едва войдя в кабинет, еще до того, как Денис успел предложить ей присесть, она уже разместила все сто восемьдесят с лишним сантиметров своей костлявости в кресле напротив него и принялась покачивать ногой. Что это – раскованность или нервозность?

– Извините, не совсем понял...

– Я имею в виду, – конкретизировала свою мысль Алла Александровна, – что через посредство моей скромной персоны в агентство «Глория» обращаются самые важные лица в российском спорте, а именно президент Олимпийского комитета России Василий Титов и председатель Федерального агентства по физической культуре, спорту и туризму Андрей Красин.

В длинных, безупречно гладких тирадах, которыми Лайнер осыпала Дениса, отражалась привычка давать интервью.

– И упомянутые люди, и лично я – все мы просим вас, Денис Андреевич, соблюдать в проведении предстоящей операции тайну, осторожность, секретность. Люди, пославшие меня в «Глорию», конечно, осведомлены об авторитете избранного агентства, но они... то есть мы, согласны заплатить значительный гонорар не только за работу, но и за конфиденциальность. Не дай бог, если деятельность частных сыщиков станет достоянием спортивной общественности!

В конце последней фразы у Аллы Александровны вырвался намек на подвывание, горловой эмоциональный взмыв, который заставил Дениса до некоторой степени расположиться к клиентке. То, что люди в кабинете директора частного охранного предприятия обычно волнуются, не было новостью для него. Вот если никаких волнений – воля ваша, что-то здесь подозрительное...

– Естественно, – отозвался Денис Андреевич, стараясь, чтобы его голос звучал надежно и солидно, – агентство «Глория» дает вам полную гарантию, что все останется между нами. Как и всем остальным клиентам. Через наши руки прошло множество конфиденциальных поручений. Если бы мы о них болтали – наше место было бы не здесь, а на кладбище. Может быть, теперь перейдем к сути дела?

Опытная госпожа Лайнер ликвидировала волнение с той же скоростью, с какой оно возникло. Теперь она снова вещала, словно вместо Дениса перед ней находился телерепортер:

– Если вы, Денис Андреевич, хотя бы изредка смотрите новости спорта, от вас наверняка не укрылась неприязнь, которую испытывают представители международных спортивных организаций, особенно американцы, по отношению к российским спортсменам. Это объяснимо – конкурентов не любят. Давно уже с карты мира исчез СССР, поднялся «железный занавес», идеологического противостояния нет – но нас не любят по-прежнему, за то, что, с точки зрения Америки, мы все еще слишком сильны. И особенно Россию пытаются прижать в тех областях, в которых наша сила традиционно сохраняется, а одна из этих областей – спорт. Спорт – вопрос международного престижа...

Денис терпеливо слушал, согласно кивая в такт этим правильным словам, ожидая, когда же Алла Александровна доберется до сути.

– В общем, Денис Александрович, если вы услышите, что Международный олимпийский комитет... э-э, сокращенно МОК, строит заговоры против России – знайте, это не выдумки националистов, так оно и есть. МОК не ловит американских спортсменов на допинге. И дело не в том, что в США четче, чем в нашей стране, налажен предварительный допинг-контроль и сомнительные кандидаты не допускаются в олимпийскую сборную. Дело в том, что под водительством американцев МОК пытается доказать, что практически все русские олимпийцы постоянно принимают запрещенные стимулирующие препараты. Причем не только на соревнованиях, но и ежедневно, на тренировках, в процессе подготовки к предстоящим олимпийским играм.

Денис беспокойно завертелся в своем кожаном кресле на высокой ножке, как бы собираясь вставить слово. Лайнер остановила его величественным жестом королевы из «Лебединого озера» и продолжала:

– Но цель эта – вторичная. Первичная цель – повлиять на престиж России на международных соревнованиях. Они принимают меры, чтобы Россия не выиграла конкурс на проведение Олимпиады в Москве! Денис Андреевич, вы что-нибудь слышали о лаборатории «Дельта»?

– Нет.

– В этом вы не одиноки. О ней никто ничего, в сущности, достоверно не знает. Известно лишь то, что МОК и Всемирное антидопинговое агентство создали тайную, законспирированную организацию под названием «Лаборатория “Дельта”». В эту группу, внедрившуюся в Россию, входят не только иностранцы, но, прежде всего, россияне. Их за большие деньги набирают из числа бывших известных спортсменов, в том числе и олимпийских чемпионов, имеющих контакты с МОК и Всемирным антидопинговым агентством. Надо полагать, это бывшие олимпийцы, которые обижены на нынешнее начальство национального олимпийского комитета и федеральное агентство по спорту...

– Вы можете назвать их имена?

– Н-нет, – Алла Лайнер замялась, – у нас есть всего лишь предположения. Тут, видите ли, работает чистая логика. Во-первых, они настолько хорошо информированы о том, в какой момент лучше подкараулить и взять пробы у спортсмена... как может быть информирован только другой спортсмен. Во-вторых, агенты русские – говорят без акцента, свободно ориентируются в реалиях нашей жизни. В-третьих, люди они, судя по описаниям, немолодые... Судите сами.

– За что они могут быть обижены на спортивное начальство?

– Ну, вы знаете пожилых людей! Повод для обиды всегда найдется. Прибавьте сюда еще и то, что этим, – кажется, Алла Александровна проглотила слово, которое должно было следовать дальше, – трудно смириться с потерей славы и огромных денег. Обычная ситуация, что и говорить! Одни чемпионы уходят, другие приходят... Однако они никак не желают привыкать к своему нынешнему положению. Стараются насолить тем, кто сейчас на коне, всеми возможными способами. Но прикрываются благими целями, как же иначе! Все они за честные соревнования. Все они против нынешних порядков, точнее, беспорядков. Все они имеют желание вывести боссов от спорта на чистую воду. Главное, они решительно против того, чтобы спортсмены принимали анаболики...

– Погодите, Алла Александровна! – Денис наконец успел вставить в монолог Лайнер вопрос, который с самого начала казался ему важным. – А как в действительности обстоит дело с приемом... ну, этих... допинговых средств? Лаборатория «Дельта», получается, против них, спортивные руководители-то что, неужели «за»?

Алла Лайнер, раненная в самое сердце этим кошмарным предположением, прижала к тощей груди руки, крупные, но красивые:

– Дорогой Денис Андреевич, в том-то весь парадокс! Они, руководители, не против, а за, за борьбу с запрещенными стимуляторами. Старики заблуждаются, ведя с ними борьбу не на жизнь, а на смерть. Руководители спорта даже подписали поправки к российскому Закону о спорте, которые официально запрещают отечественным атлетам применять допинг. Готовятся большие перемены! Россия, если хотите знать, уже включилась в процесс, конечной точкой которого должна стать резолюция ЮНЕСКО с рекомендацией всем цивилизованным странам ввести уголовную ответственность за употребление, сбыт и распространение запрещенных стимуляторов. Единственное, против чего выступают спортбоссы, – это умышленная охота и ловля российских спортсменов на допингах с целью не дать России стать страной, где будет проведена Олимпиада в две тысячи двадцатом году! Они хотели бы прекратить враждебную деятельность этой пресловутой лаборатории «Дельта»!

– Так в чем же ее враждебность? – не отставал Денис. – Враждебность – по отношению к кому?

Алла Александровна метнула в него недовольный взгляд, из разряда тех, которыми она, наверное, по стенке размазывала своих подопечных, которые плохо выполнили простой, с ее точки зрения, гимнастический элемент. И наконец объяснила все, как есть, – логично, четко, последовательно:

– Участились случаи слежки за нашими спортсменами, которые готовятся к предстоящим зимним и летним олимпийским играм. Эти агенты, видите ли, выясняют, когда тот или иной спортсмен принимает то или иное лекарство... И почти молниеносно сообщают об этом в МОК, во Всемирное антидопинговое агентство или непосредственно в лабораторию «Дельта».

– Стоп, стоп, стоп! Что за лекарство? Запрещенное?

– Совсем не обязательно! То есть они докладывают, что запрещенное. Но спортсмены, как вы понимаете, тоже люди. Им случается простудиться, съесть в нарушение режима что-нибудь жирное, у них может заболеть голова... А изменения в моче и крови будут сходны с теми, которые возникают при применении допинга. Например, обычный аспирин вызывает понижение свертываемости крови...

– Допустим. Что же происходит дальше?

– Дальше? Спецлаборатория «Дельта», находящаяся где-то в России, а возможно, и за границей, незамедлительно посылает своих лаборантов-экспертов, и те, действуя официально и легально, берут пробы на содержание анаболиков у наших ведущих спортсменов. Тесты, как правило, дают отрицательный результат. Пробы происходят всюду: в спортзале, дома, даже в общественном туалете на вокзале, как это случилось с олимпийским чемпионом по плаванию Стасом Прохоровым.

– Что же здесь страшного? Ну, возьмут и возьмут. Неприятно, конечно, если в туалете подкарауливают, но если спортсмен от допинга чист, что ему сделается?

– Как это «что»? А стресс? А необоснованные подозрения? Все это оказывает существенное влияние на психику, которая особенно уязвима перед соревнованиями. Если даже представители лаборатории «Дельта» не найдут никакого допинга, они сделают все, чтобы российские спортсмены проиграли. Ради бога, господин Грязнов, остановите этот безобразный процесс!

– Сделаем, сделаем, – посулил директор «Глории».

Не все ему в этом деле представлялось кристально ясным, в нем выпирали подводные камни, но... клиент всегда прав. Клиент, который платит наличными, прав по определению. Денис тронул компьютерную мышь на своем столе; задремавший было компьютер послушно загудел, предоставляя доступ к стандартной форме договора. Отлично! Вот только... какую формулировку внести сюда? Денис поерзал в кресле, почесал в затылке шариковой ручкой и под пристальным взглядом Аллы Александровны Лайнер сотворил стандартный договор «на установление неизвестных злоумышленников, постоянно ведущих слежку за известными российскими спортсменами».

3

Этот до отчаянности летний, жаркий во всех смыслах, крайне насыщенный отрезок служебной деятельности начался для Александра Борисовича Турецкого с того, что его вызвал к себе Меркулов. «Костя Меркулов», – по привычке прибавил Саша, припомнив те времена, когда они были молоды. Однако сегодняшняя встреча как-то не располагала к основательным лирическим воспоминаниям. Константин Дмитриевич был строг и деловит, его аристократические седые, с металлическим блеском, виски вызывали почтение, переходящее в робость, словно виски какого-нибудь сенатора или самовластного князя крошечной европейской страны.

– Вот что, Саша, – едва поздоровавшись, углубился он сразу в суть дела, – меня беспокоит нераскрытое дело.

– Всего лишь одно? – неосмотрительно сболтнул Турецкий. – Вы, Константин Дмитрич, должны быть в курсе, что правоохранительная система у нас работает с предельным напряжением всех оперативно-следственных сил, но так и не добилась стопроцентной раскрываемости...

– Эти отвлеченные фразы, Саша, будешь произносить перед журналистами, – нервным движением руки оборвал его Костя. Со словом «журналисты» у него, очевидно, были связаны какие-то недавние болезненные ассоциации. – Стопроцентная раскрываемость – это цель достойная, если без натяжек и подтасовок. Все граждане нашей страны имеют право, если их убивают, по крайней мере, знать имена своих убийц. То есть, я хотел сказать, что имена убийц беззащитных граждан должны быть известны широкой общественности, в том числе убитым и их родственникам... то есть что я такое несу? Наверное, погода влияет. Извини. – Не по-начальственному хмыкнув и промокнув платком лоб, усеянный бисеринками пота, Меркулов наконец стал гораздо менее начальственным и гораздо более человечным. – В общем, Саша, речь идет не о смерти бомжа в подворотне. Убита знаменитая в спортивных кругах дама, генеральный директор одного спорткомплекса. Зверски расстреляна из автоматов группой неизвестных лиц на глазах у мужа. Муж, работник столичного вуза, тоже был ранен, кроме того, как ты понимаешь, пострадала его психика...

– Давно убили? – Александр Борисович ощутил себя на твердой профессиональной почве.

– Первого января сего года, – канцелярски сообщил Константин Меркулов.

Турецкий присвистнул:

– Быстро спохватились, нечего сказать! Небось уже и след простыл...

– Нельзя сказать, что с этим делом никто не работал: им занимался Сергей Валерьянович Плотников, которого по службе рекомендуют как исполнительного и трудолюбивого сотрудника. Однако результатов – никаких. Между тем у Чайкиной – разве я еще не назвал тебе фамилию убитой? – так вот, у Натальи Чайкиной остались влиятельные знакомые, которые постоянно посылают запросы в правоохранительные органы, желая, чтобы убийцы понесли заслуженное наказание. Также эти знакомые инспирируют прессу, пресса готовит публикации о криминальном беспределе в стране... словом, тебе не надо объяснять, чем подобные дела у нас заканчиваются. Дестабилизация общественного мнения в условиях непрерывного... Саша! Саша?

Турецкий мечтательно воззрился за окно, туда, где над зелеными кронами вязло в июльском зное оцепенелое небо. Выцветшее и запыленное, словно бесхозяйственные ангелы развесили его просушиться на веревочке, да так и забыли снять, и оно зависло между невидимыми прищепками, как никому не нужная тряпка. Когда в окне такое небо, трудно поверить в январь, трудно поверить в убийство женщины – гендиректора спортивного комплекса. Пивка бы сейчас холодненького, да посидеть где-нибудь под тентом в тени. Эх, житуха наша служебная, опять двадцать пять: как лето, так в отпуск не уйдешь, пока с делом не разберешься... Неужели этот Плотников, с января разыскивающий убийц, так трудолюбив и исполнителен, как прикидывается? Надо бы его погладить против шерстки...

– А? Да. Теперь ты меня извини, Костя, что-то я задумался. Видно, и на меня тоже погода влияет... За дело Чайкиной возьмусь со всей ответственностью. Перспективы, думаю, не такие уж плохие: полгода всего прошло, не то чтобы, к примеру, десять лет! Давай быстренько с тобой набросаем план следственных мероприятий. Я не ослышался, у Чайкиной был муж? То есть теперь, значит, вдовец? Надо его расспросить в первую очередь. Может быть, он-то и есть заказчик убийства.

– Ну, это маловероятно. Знакомые утверждают, что Чайкины жили душа в душу.

– Чужая душа – потемки, Костя, – бросил в ответ Турецкий другое расхожее выражение. – Мы – профессионалы, а значит, не сентиментальны. Нам ли с тобой не знать, что, по статистике, родные и близкие убивают не реже, а то и чаще, чем посторонние. Когда двое на протяжении долгих лет не разлучаются, между ними столько всего накапливается – ни в страшной сказке сказать, ни пером описать.

«А моя Ирина Генриховна? – выплыла из донных слоев подсознания безумная мысль. – Могла бы она меня заказать киллеру или прикокнуть собственноручно? Заказать – пожалуй, нет: характер у нее уж очень открытый и прямой. А вот прикокнуть – запросто, за милую душу, если попадутся под руку одновременно тяжелый предмет и провинившийся муж. Ну, то есть... это в прошлом, когда я гулял от нее налево и направо, волочился за каждой юбкой, которая обтягивала более или менее симпатичную попку. Сейчас не понимаю, на черта мне это было нужно, когда у Ирки своя попка – хоть фотографируй на выставку? Теперь, когда мы мирно стареем вместе, конфликтов давно не возникает, а уж таких, чтобы мне – ее или ей – меня захотелось убить, и в помине нет... Единственное, чем радует проклятое старение».

– Чайкины были немолодые?

– По-моему, да. Кажется, убитой где-то около пятидесяти, муж старше лет на десять.

– Хорошо... То есть не то чтобы хорошо, но лучше, чем я думал. Мужа, однако, тщательно расспрошу. С кем еще беседуем – с сослуживцами? Запишем: подробно опросить сослуживцев. Никогда не случалось рассматривать изнанку взаимоотношений в спорткомплексе, однако печенкой чувствую, что у них там тот еще гадюшник.

– И большие деньги, Саша. Держи это в уме. Возможно, тебе даже придется призвать экономиста или бухгалтера для основательной консультации.

– Надо будет, призову... Думаешь, левая прибыль?

– Все может быть. Не исключено, что Чайкина находилась в контакте с криминалом, а может быть, наоборот, пыталась воспрепятствовать его проникновению во вверенный ей спорткомплекс. Убивают и за меньшее. Тем более Чайкину вспоминают как женщину резкую, с мужским характером...

– Характер возьмем на заметку. Ну и со следователем Сергеем Плотниковым у меня аж руки чешутся побеседовать. Просто знаешь, Костя, вызывает заурядный человеческий интерес: каким фантастическим образом можно мурыжить дело полгода и так ни до чего и не докопаться?

Константин Дмитриевич Меркулов слегка развел руками, как бы сигнализируя, что вопрос этот риторический.

– Кого тебе выделить в помощники? – спросил он у Турецкого.

– Елагина. То есть... Да, пожалуй, Рюрика Елагина. Мы с ним отлично сработались.

– Замечательно, Саша. Действуй. Я очень рассчитываю на тебя.

Это напутствие ничего по-настоящему не означало, но придало Турецкому бодрости. Так же, как и продумывание следственных мероприятий – привычный ритуал, возвращающий в рабочий тонус размягченные летней температурой за тридцать градусов мозги. Мышление прояснилось, и пива будто бы не так уж хочется...

«А в отпуск отпрошусь у Кости в сентябре, – утешил себя Александр Борисович. – Ну, даже если в октябре, ничего страшного. Золотая осень... и не жарко... Благодать!»

Анна Владиславовна Любимова, совсем недавно – обожаемая жена, а теперь – вдова Павла Любимова, за последние полгода резко невзлюбила звонки. Телефонные, звонки в дверь, звонки будильника – какие угодно. В течение тех черных суток первого января, которые вместили и тело мужа в пятне стремительно темнеющего вокруг него снега, и непонимание, и надежду на то, что муж тяжело ранен, но жив, и подступающую истерику, которую не удалось сдержать, – так вот, первого января 2005 года любимовская квартира была похожа на проходной двор. Люди без конца приходили, уходили, расспрашивали, пытались успокоить. И звонили, звонили... Даже теперь, услышав звонок, Аня вздрагивает; сердце в ней обмирает. Будто самое страшное, что могло произойти, еще не произошло, будто звонок сам по себе несет новое, неслыханное несчастье.

Но этот звонок ее не испугал: Аня ждала его. Вот уже целый час она то смотрела на часы, то подбегала к двери, от которой бросалась снова к Димочке. Боялась оставлять его одного: и раньше-то, пока жив был Паша, тряслась над сыночком, а теперь, когда единственное, что осталось у нее от Паши – Димочка, Аня превратилась в совершенно сумасшедшую мамашу-клушу. Понимала, что нельзя так, что она рискует избаловать мальчика до безобразия, однако поделать с собой ничего не могла. Но ребенок, от природы флегматичный, спокойно спал в своей деревянной кроватке с высокими стенками. Не разбудил его и долгожданный звонок – когда он действительно прозвучал... Аня вмиг очутилась у двери.

– Почему не спрашиваешь «кто там»? – укорил ее Виктор Бочанин, шумно вваливаясь в квартиру. Обычно его обтекаемое тело двигалось плавно и беззвучно, но сегодня он будто нарочно нагнетал вокруг себя шум: жестикулировал, топал ногами, якобы отрясая о резиновый коврик какие-то соринки с подошв, говорил громко, с преувеличенной бодростью.

– Я же знаю, Витя, что это ты...

– Нет, Аня, не знаешь. В глазок посмотрела? Ну вот! В следующий раз или смотри, или спрашивай. Поняла? Мало ли что!

«Мало ли что» грозовым облаком тяготело над вдовой Павла Любимова с первого января. Уйти вслед за мужем ей, может, даже хотелось бы, но слишком страшно было бы оставить Димочку круглым сиротой. Мирно текли друг за другом месяцы, никто не думал покушаться на Анину жизнь, и Аня отбросила бдительность. Судя по всему, убийцам нужен был именно Павел Любимов, а не его друзья или члены его семьи. А может быть, в конце концов, следователь прокуратуры Горохов прав, и ранним утром нового года имело место всего лишь случайное убийство на почве межнациональной розни?

Во что Аня Любимова и супруги Бочанины категорически не верили.

Виктора и Инну Бочаниных двадцатисемилетний следователь Горохов из прокуратуры Северо-Западного округа, производящий расследование дела об убийстве Любимова, допрашивал два раза, порознь и вместе, но у них сложилось впечатление, что по-настоящему он их так и не выслушал. Делал вид, будто слушает, но слышать не желал. Виктор Бочанин язык стер, без конца твердя Горохову: «Такое ощущение, что им нужна была одна жизнь, жизнь именно Павла Любимова. Такое ощущение, что их кто-то послал, чтобы убить не меня, к примеру, не Инну, а только Павла Любимова!» Но следователю не были нужны ощущения свидетелей. Юрист второго класса Горохов выбрал одну версию из целого ряда других и держался за нее зубами и когтями: «Черные убили славянина. Значит, мы имеем дело с убийством на почве межнациональной розни и ненависти!» Так мотив убийства прозвучал во всех милицейских и прокурорских сводках и статистических отчетах за эту новогоднюю ночь.