Текст книги "Месть предателя"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Доброва вновь сделала глоток чаю, жестом показав, что в горле у нее совсем пересохло.

– Дело в том, – продолжала она, – что мать у Инны еврейка, а отец – русский. А по еврейским законам национальность ребенка определяется по матери, в отличие от русских и, может быть, других. Поэтому для выезда семьи особых препятствий не было. Однако им все же пришлось ощутить на себе тяжелую лапу нашей тоталитарной, как нынче принято говорить, системы. В то время после подачи в ОВИР документов на выезд людей чуть ли не на следующий день выгоняли из партии, увольняли с работы, требовали выселения из государственных квартир. Люди в буквальном смысле оказывались на улице. Подобное произошло и с Березкиными... Вот тогда-то банальный треугольник, как вы сказали, и распался. Поташев, как мне говорили мои бывшие ученицы, немедленно отошел в сторону. Наверно, он испугался, что его светлое будущее может оказаться не столь светлым. Но его вполне можно понять. В то время следили не только за теми, кто уезжает, но и за теми, кто находится с ними в контакте.

– А как повел себя Невежин?

– Насколько я знаю, достойно. Он сильно переживал. Ведь у Феди и Инны была любовь. Первая для обоих. Да, после отъезда Березкиной Невежин долго переживал. Женился ли он после этого?.. Я не знаю. Но если вас, Юрий Петрович, интересуют подробности именно этого периода, то вам тогда просто необходимо поговорить с Леной Смирновой. Она была подругой Инны. Очень близкой подругой. Телефон этой девочки у меня есть... Лена по-прежнему живет в Москве, и вам, при желании, будет легко ее найти.

Когда Юрий Петрович Гордеев покидал квартиру заслуженной учительницы, проводить его вышли и Юлия Петровна, и приехавший в командировку бородатый Володя.

– Огромное вам спасибо, Юлия Петровна, – поблагодарил Гордеев хозяйку дома.

Учительница слабо улыбнулась.

– И вам, Володя, спасибо. Вы варите прекрасный кофе.

– Ну что вы, – смущенно сказал бородатый внук лучшей подруги учительницы.

Гордеев уже занес было ногу, чтобы переступить порог этого гостеприимного дома, как Юлия Петровна неожиданно остановила его, перекрестила и сказала: «Да хранит вас Бог!»

Те самые парни

Вагон электрички, в котором ехал в Москву из Коломны Юрий Гордеев, был почти пуст. Кроме него там находилось еще несколько человек: двое засыпающих железнодорожников, возвращавшихся домой после рабочей смены, три говорливых тетки, закончивших на сегодня свою торговлю водкой на привокзальной площади и живо обсуждавших размеры таксы, которую необходимо платить вокзальным ментам, чтобы те не гоняли их с места на место, а, наоборот, охраняли от хулиганов-подростков и агрессивных бомжей, норовящих выхватить бутылку из слабых женских рук, девушка с белым бультерьером в металлическом наморднике и строгом ошейнике и сухонький старичок в потертом пиджачке с большим количеством орденских планок и каких-то памятных и юбилейных знаков.

Тусклое освещение не позволяло читать. За темными и пыльными вагонными окнами проносились редкие огоньки платформ и дачных поселков. Когда огоньки исчезали и за стеклами оставалась лишь ночь – электричка была одной из последних, – вагонные окна превращались в мутные зеркала, в которых можно было увидеть размытое отражение того, что происходило внутри вагона.

Внутри же вагона – от станции к станции – людей становилось все меньше и меньше. Бригада ревизоров уже давно провела проверку проездных документов, и потому можно было погрузиться в собственные мысли, не боясь быть потревоженным из-за какого-нибудь пустяка. Именно этим Юрий Гордеев и занялся, так как монотонный перестук колесных пар не отвлекал его от дум, а наоборот – позволял расслабиться и спокойно проанализировать полученную информацию, объем которой все увеличивался.

Вагонную сумрачную тишину нарушил очень громкий хохот. Вернее, это был даже и не хохот, а скорее дикое ржание необъезженных жеребцов, бьющих копытами землю. Юрий обернулся. «Жеребцов» было трое. Они только что вошли в вагон из тамбура и осматривались в поисках места, куда бы им сесть. К этому времени в вагоне остались лишь Юрий Гордеев да сухонький ветеран в потертом пиджачке. Все остальные пассажиры сошли на своих остановках.

Хотя вагон был, по сути, пуст, вновь вошедшие пассажиры почему-то направились в сторону ветерана. Двое из них сели напротив старика, а третий – рядом, на одной с ним скамейке.

За время, пока эта отнюдь не святая троица искала себе место, Юрий Гордеев успел оценить обстановку. Парни, каждому из которых было примерно лет по двадцать пять, явно искали объект для веселья, издевок, а может, и для драки. От них даже на расстоянии веяло холодком раздражения, напряжения и агрессии. Одежда их состояла из черных джинсов и черных же футболок, поверх которых были надеты черные кожаные жилеты. Коротко стриженные, с металлическими браслетами на запястьях и татуировками на плечах, с уже намечающимися брюшками. Они не спеша прошли мимо Гордеева, окинув его мутными насмешливыми взглядами. На ногах у них были высокие и тяжелые армейские ботинки. В руках – початые пивные бутылки, к которым они время от времени прикладывались. Пиво, как заметил по этикеткам Гордеев, было «Очаковское».

Обстановка стала накаляться не сразу. Сначала парни просто сидели и потягивали свое пиво и иногда перебрасывались отдельными ничего не значащими фразами. Слов Гордеев не разбирал и потому о теме их разговора мог только догадываться. Однако вскоре они начали жестикулировать. Их растопыренные пальцы все чаще и чаще оказывались у лица ветерана. А еще через какое-то время до Гордеева стали доноситься обрывки реплик. Тон беседы парней с ветераном становился все выше и выше.

– Скоро, старик, в России будет порядок, – говорил один из парней.

– Это какой же? – спросил старик.

– Железный! – сказал второй парень.

– Такой, который уже никогда не заржавеет, – добавил третий.

Троица засмеялась. Громко и дико.

– И кто ж его наведет? – поинтересовался старик.

– Мы! – заявил первый парень.

– А кто это мы? – переспросил ветеран.

– Мы – это мы! Я, – говоривший ударил себя в грудь, – Петька и Сивый! – разъяснил тот, который, скорее всего, и был главным в этой троице.

Старик промолчал.

Главный толкнул в бок своего соседа:

– Сивый, наведем порядок?

– Наведем! Еще как наведем! – подтвердил Сивый.

– Ох! И наведем же! – присоединился к ним третий.

– Так что давай, старик, выпьем за наш порядок, – сказал главный и протянул ветерану свою бутылку.

Ветеран отвел руку парня.

– Спасибо. Я не пью, – сказал он.

– Это же простое пиво, старик, – сказал второй. – Жидкий ячменный хлеб.

– А хлеб – всему голова, – добавил третий и постучал себя пальцем по лбу.

– Я и пива не пью, – объяснил старик свой отказ.

– Давай, старикан, не выпендривайся. Выпей! Или, может, ты против порядка? – удивился вдруг главный.

– Нет! Я за порядок, – сказал как отрезал старик.

– А может, тебе наше пиво не нравится? – задал коварный вопрос третий и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Нам оно, кстати, тоже... не очень.

– А все почему, старик, знаешь? – спросил у ветерана главарь.

Старик благоразумно молчал. Он уже чувствовал, что этот разговор добром для него не кончится.

– А потому-у-у-у-у, – протянул тот же парень, – что если бы у тебя было поменьше наград, то мы сейчас пили бы «Баварское», а не вот эту мочу очаковскую.

– Вот этих вот самых, – сказал третий и сильно ткнул пальцем в грудь ветерана.

Старик попытался отбить руку, но это у него плохо получилось.

– Ну-ка дай сюда свои ордена! – заявил второй. Он наклонился к старику и резким движением руки сорвал орденские планки с пиджака ветерана.

– Фронтовики, снимите ордена! – пропел Сивый.

Парни расхохотались – громко и нагло. От радости застучали по полу своими подкованными ботинками.

Старик, у которого и без того был бледный вид, стал белее мела.

– Верни, подонок, – сказал ветеран тому, кто сорвал с него орденские планки. Он протянул руку за тем, что у него отобрали, но в это время главный с силой ударил его по вытянутой руке.

– Это кто же здесь подонок? – спросил он, вставая.

– Вы! Вы все, – ответил старик.

Юрий Гордеев, который следил за развитием событий, удивился такому отчаянному бесстрашию.

– Ну-ка повтори то, что ты сейчас сказал! – грозно потребовал главный.

Старик молчал, но это уже вряд ли бы помогло ему избежать физического столкновения с подвыпившими парнями.

– Ты что? Сразу язык проглотил? – грубо спросил третий и ткнул старика в плечо.

– А мы умеем развязывать языки! – ехидно заявил тот, который сорвал со старика орденские планки.

Все трое парней опять захохотали – угрожающе и беспощадно.

Видя, что события начинают принимать весьма серьезный и нежелательный оборот, Гордеев решил вмешаться. Он поднялся и враскачку подошел к парням. Сказал миролюбивым тоном:

– Ну ладно, ребята, пошутили – и хватит. Верните дедушке то, что вы у него взяли посмотреть, и будем считать инцидент исчерпанным...

– Вали отсюда, защитничек! – грубо оборвал Гордеева Сивый.

Юрий не отреагировал на выпад.

– Человек он пожилой, – продолжал Гордеев. – У него инфаркт может случиться. А врачей поблизости нет. Жалко, если что...

– Тебе сейчас врач самому понадобится! – грозно крикнул главный.

– Или вам? – усмехнулся адвокат.

– Ладно, – сказал главарь, – придется начать с тебя.

Слегка опустив голову, он пошел тараном на Гордеева. Его замутненные глаза смотрели на Юрия из-под узкого лба, а пальцы рук были сжаты в огромные кулаки.

Гордеев стал понемногу отступать. Он хотел выманить этого негодяя из его логова, которым были две вагонные скамейки. В проходе было бы легче с ним разобраться. А то, что первым нужно нейтрализовать именно его, Юрий Гордеев знал наверняка.

Главарь, подняв кулаки на уровень лица, продолжал наступать. Его приятели, уверенные в своем лидере, с интересом наблюдали за происходящим, сидя на скамейках. Их наглые лица расплывались в садистском удовольствии.

Гордеев остановился. Со стороны могло показаться, что он не готов отразить нападение противника. Он и не был напряжен, и руки были опущены, а пальцы расслаблены.

Парень ухмыльнулся и приблизился к адвокату на расстояние вытянутой руки. Внезапно его огромный кулак мелькнул в воздухе. Но удар не достиг цели. Юрий успел нырнуть под его правую руку. В следующее мгновение левой – снизу – врезал противнику в челюсть. Громко клацнули зубы. В тусклом свете вагонных лампочек мелькнули подошвы тяжелых высоких ботинок. А еще через мгновение грозный с виду главарь с грохотом рухнул на заплеванный пол.

Видя, как поворачиваются события, приятели его тут же вскочили на ноги.

– Ну, гад!.. Держись! – закричал Сивый и, зажав в руке пустую бутылку, бросился на адвоката: – Петька, замочим суку!

– Замочим, – прошипел Петька. – Я его «розочкой» разукрашу!

Послышался звон битого стекла. Тот, которого звали Петькой, разбил свою бутылку о металлическую ручку вагонной скамейки. Теперь в его руке сверкало грозное оружие. Острые края отбитого горлышка были направлены против Гордеева. Впрочем, Юрий Петрович предвидел подобные действия.

Первым жалобно завыл Сивый. Перехваченная рука нападавшего была быстро завернута за его же спину, после чего последовал резкий рывок вверх. Хруст в локте совпал со звоном упавшей на пол бутылки. Гордеев отбросил ее ногой.

Третьему досталось больше всех. Юрий ногой – как его учили – выбил из его рук «розочку», однако это не охладило пыл недоноска. В руках у Петьки появился армейский ремень с тяжелой литой пряжкой. На нем до этого держались его джинсы. Парень намотал ремень на руку и ринулся в атаку. Он размахивал ремнем и старался попасть металлической пряжкой Гордееву в лицо. Он очень старался достать Юрия, но тот ловко уворачивался. Однако вскоре рука и этого нападавшего также была завернута за спину – с тем же хрустом, а два удара лицом о спинку вагонной скамейки успокоили его окончательно.

Когда с агрессорами было покончено, Гордеев заправил выбившуюся из-под ремня рубашку, отряхнул брюки и растер костяшки пальцев. Затем оглядел поле битвы. Главарь по-прежнему без движения валялся на полу. К нему только сейчас стало постепенно возвращаться сознание: нокаут оказался глубоким. Двое других скулили, сжимая покалеченные руки, и от взгляда Юрия старались поглубже забиться под лавки. Нападения ожидать было больше не от кого, и Юрий направился к старичку, который с изумлением наблюдал за происходящим. По пути поднял с пола орденские планки и вернул их владельцу.

Ветеран тут же пристегнул колодку к пиджаку.

– Спасибо вам. Большое... нет... огромное вам спасибо, – поблагодарил старичок Гордеева. – Этих подонков, этих чернорубашечников нужно ставить на место!

Гордеев молча кивнул.

– Они теперь долго не будут высовываться, – успокоил его Юрий.

– Не знаю, что бы я без вас...

Однако старик не успел закончить. В вагоне неожиданно появился милицейский наряд. Стражей порядка было трое.

– Похоже, что это те самые парни? – предположил старший по званию – сержант.

Парни при виде милиционеров совсем скукожились.

– Приметы совпадают, – добавил второй, рядовой милиционер.

– Но кто их так разукрасил? – снова спросил сержант. – И вообще, что здесь произошло? – уставился он на спокойно сидящих на скамейке старика и Гордеева.

– Что-то между собой не поделили, – высказал догадку Юрий, пожав плечами.

– Неудивительно, – согласился старший наряда. – Ишь, сволота!

Милиционеры сначала надели наручники на главаря, затем с трудом подняли его и поставили на ноги. Двое его приятелей следом также ощутили на своих запястьях тяжесть стальных браслетов.

Когда постанывающих и всхлипывающих парней в черном выводили из вагона, выпрямивший спину ветеран Отечественной войны спросил вдогонку милиционерам:

– А что они такое натворили?

– Избили, сволочи, людей на станции, – ответил один из блюстителей порядка.

Было уже поздно, но Гордеев решил рискнуть. Позвонить. Кто знает, что способно принести утро!..

– Алло! Я могу я попросить к телефону Елену Дмитриевну? – сказал Гордеев в телефонную трубку.

– Одну минуточку.

В трубке повисла тишина.

– Смирнова у телефона. Я вас слушаю.

– Елена Дмитриевна, с вами говорит адвокат Гордеев. Я веду дело вашего бывшего одноклассника Федора Невежина.

– Да? И что же вы от меня лично хотите?

– Меня зовут Юрий Петрович.

– Юрий Петрович, – повторила она. – Но чем я могу вам помочь?

– Меня интересуют некоторые подробности о взаимоотношениях Федора Невежина и Эдуарда Поташева. Вы помните их?

– Конечно. Они же мои бывшие одноклассники! Вас что, интересует период их диссидентства?

– Диссидентства? Впервые об этом слышу.

– Да. Был такой период в их жизни.

– Расскажете?

– Это очень долгая история. А время, извините, позднее.

– Очень, говорите?

– Ну я могу вам, конечно, ее рассказать, но только дней через десять.

– А сейчас вы, вероятно, сильно заняты?

– Дело в том, что рано утром я должна уехать. Вернее, улететь. В восемь утра отбываю в Кельн. Там будет проходить международный симпозиум славистов. Я в списке почетных гостей. Выступаю с докладом. Ну а в Москву вернусь, как я вам уже сказала, через десять дней. Позвоните мне, и я обязательно найду время с вами встретиться.

– Хорошо. Я позвоню вам через десять дней. Жаль, конечно, что наш разговор не может состояться раньше.

– Мне тоже очень жаль. Федор – очень хороший человек. И я рада буду ему помочь. Но, к сожалению, должна уехать... Хотя...

– Елена Дмитриевна, вы хотите что-то сказать?

– Мне, Юрий Петрович, сейчас пришла одна мысль.

– Какая?

– Видите ли, в чем дело... Через несколько дней в Москву должен приехать один человек. Сам он проживает за границей. Давно уже. Но когда-то этот человек был хорошо известен в московских диссидентских кругах. Он известный художник. Его имя знают очень многие в мире. Хотя он и до отъезда из Союза был достаточно известен, но в основном в кругах ценителей неофициального искусства – как наших, так и иностранных. Так вот. Этот самый художник может вам, Юрий Петрович, подробно рассказать об интересующем вас историческом периоде. В то время по реке жизни – простите за метафору – мы все плыли в одной лодке. И я, и Федя, и Поташев, и этот художник, и многие другие.

– Кто этот художник?

– Его фамилия – Щербина, а зовут – Игорь.

– Минутку. Я возьму ручку.

Гордеев раскрыл свою записную книжку, достал ручку и стал заносить данные о художнике.

– Как его отчество?

– К сожалению, я не знаю. В то время мы были молоды и, естественно, общались друг с другом только по именам. Хотя Игорь Щербина был намного старше нас, но он тоже обходился без особого пиетета.

– А как мне его найти?

– Он остановится у своего друга-художника, которого зовут Александр Тиней. Вам, может быть, знакомо это имя?

Гордееву показалось, что он уже где-то слышал о таком модном художнике. То ли по радио, то ли видел его интервью по телевизору. Однако наверняка сказать, откуда именно ему известно это имя, Юрий не мог и потому ограничился кратким:

– Кажется, слышал.

– Запишите его телефон...

Гордеев записал телефонный номер Александра Тинея.

– Я предупрежу Сашу о вашем звонке. А он, в свою очередь, подготовит Игоря Щербину. Введет его в курс дела.

– Спасибо вам, Елена Дмитриевна, за содействие.

– Юрий Петрович, вы непременно должны встретиться со Щербиной. Он знает много интересного.

– Я обязательно ему позвоню... Вы знаете точную дату его приезда?

– Точной даты пока нет. Все зависит от того, насколько быстро Игорь уладит свои текущие заграничные дела. Но что через четыре дня он будет в Москве, это точно. У Щербины открывается здесь выставка.

– Все ясно.

– А вашего звонка, Юрий Петрович, я жду через десять дней.

– Хорошо, Елена Дмитриевна... Счастливого вам пути.

– Спасибо. До свидания.

Гордеев положил телефонную трубку и задумался. Все то время, пока он разговаривал с Еленой Дмитриевной Смирновой, его не покидало ощущение, что кто-то третий присутствует при их разговоре. И этот кто-то не пропускает ни единого слова. В трубке постоянно слышались посторонние шумы, которых прежде никогда не было. Эти шумы явно свидетельствовали о том, что домашний телефон Юрия Гордеева кем-то поставлен на прослушивание. Но кем? По чьему указанию? Этого адвокат не знал.

«Что ж, обратимся за помощью к Денису Грязнову. Пусть его специалисты проверят линию», – подумал Юрий Петрович и стал набирать номер телефона Грязнова-младшего. Однако уже на пятой цифре Гордеев аккуратно положил телефонную рубку на рычаг, а затем чисто по-мальчишески показал аппарату фигу. Мол, не дождетесь...

Заманчивый продюсер

У Стеллы Рогатиной начался первый рабочий день, вернее, ночь после возвращения из отпуска.

Ресторан, в котором она пела, назывался «Золотая рыбка». Это московское предприятие общественного питания входило в число других ресторанов, которые составляли единую хорошо разветвленную сеть, опутавшую весь центр столицы. Куда уходили концы этой сети и кто их держал, знали лишь единицы.

Кроме «Золотой рыбки» в этих же сетях давно трепыхались «Золотая форель» и «Золотой налим», хлопали подрезанными крыльями «Золотой петушок» и «Золотой попугай», мучительно мычал «Золотой телец», звенел «Золотой червонец», а также ими были опутаны «Золотой Ибрагим», «Золотой таракан», «Золотой дракон», «Золотой век» и «Золотая лихорадка». То есть рестораны различной категории, или, говоря языком ювелиров, разной пробы.

Ресторан «Золотая рыбка» был по этому счету пятьсот восемьдесят пятой пробы и находился недалеко от станции метро «Тургеневская» и «Чистые пруды».

Обычно в ночь на воскресенье концертная программа в ресторане «Золотая рыбка» отличалась от ежедневной. Кроме штатных музыкальных работников ресторана – Стеллы Рогатиной и ее коллектива – в ночном шоу принимали участие и приглашенные артисты различных жанров, многих, кроме одного – скучного. На этот раз для ночного выступления были приглашены женская танцевальная группа «Виктория» и молодые симпатичные актеры театра «Боди», которые должны были представить посетителям ресторана отдельные номера из своего нового спектакля «Мужской стриптиз в полуночном экспрессе». Так как имена участников шоу-программы заранее рекламировались по радио и в прессе, свободных столиков в ресторане, естественно, не оставалось. Однако если кому-то из постоянных клиентов не хватало места, в зале появлялись дополнительные столики.

Стелла Рогатина уже спела все песни из своего ресторанного репертуара и по договору, существующему между ней и администрацией «Золотой рыбки», могла спокойно покинуть сцену, так как ее работа на этом заканчивалась. Однако в связи с тем что артисты, приглашенные для выступления, еще не были готовы, Стелла продолжала петь. Она исполняла песни, которые ей заказывали подвыпившие и подобревшие клиенты ресторана. Те подходили к краю сцены, говорили название песни либо отдельные фразы из нее и, получив согласие певицы, платили некоторую сумму одному из музыкантов. Определенной таксы не существовало. Деньги в конце рабочей смены делились поровну между всеми музыкантами. Такая практика была обычной для большинства подобных заведений. И, зная об этом, администрация ресторана закрывала глаза на этот побочный заработок своих музыкантов. Главное, как считало руководство «Золотой рыбки», чтобы клиент был доволен, а довольный отдыхом клиент рано или поздно непременно вновь посетит их ресторан.

Наконец Стелла увидела в углу зала ответственного за шоу-программу. Он только что вышел из гримерной комнаты, где одевались танцоры. Это был очень нервный худощавый парень среднего роста с длинными, до плеч, волосами. Обычно они у него были сальными. Но сегодня волосы были вымыты и словно распушены. «В баню сходил, что ли?» – подумала Рогатина.

Парень, поймав ее взгляд, скрестил поднятые над головой руки. Это был сигнал Стелле, что можно заканчивать выступление.

Комната, где музыканты и артисты переодевались, гримировались и отдыхали между номерами, находилась за сценой, рядом с кухней, в которую можно было проникнуть через отдельную дверь. В этой огромной комнате, служившей некогда для непонятных технических целей, не было ни перегородок, ни каких-либо ширм, а потому разделение на мужскую и женскую половины в данном помещении было условным. Просто в одном углу переодевались и наносили грим женщины, в другом – мужчины. При этом никто ни на кого не обращал никакого внимания: не было времени, так как многим из приглашенных артистов предстояло в течение ночи сменить не одну сценическую площадку. Ночная клубная жизнь в столице била ключом. За ночь артистам приходилось не раз пересекать город. Да и потом, творческий люд, уже давно привыкший к спартанским условиям кочевой жизни, видел условия и похуже.

Стелла сидела в кругу своих музыкантов и обсуждала с ними сегодняшнее выступление. Она, как организатор группы, строго подходила к совместным выступлениям и не позволяла никому расслабляться и халтурить. По сути, выступления в ресторане являлись для всего коллектива обычными репетициями, за которые им еще и деньги платили. Здесь, в «Золотой рыбке», готовился и обкатывался их репертуар, рассчитанный совсем на другую публику, которую в подобные рестораны не затащить и на аркане. А потому подхалтуривать позволялось лишь во время, как говорили сами музыканты, «концерта по заявкам».

«Разбор полетов» уже подходил к концу. Музыканты допивали баночное пиво и прятали инструменты в чехлы и футляры. Стелла Рогатина пила минеральную воду – негазированную, так как углекислота была вредна для ее голосовых связок. В это время в дверях появился Алекс, ответственный за шоу-программу.

– Стерра, Стерра! – закричал он и взмахнул руками, направляясь к Рогатиной.

Алекс не первый год занимался шоу-бизнесом. У него были определенные связи в этом мире. Несколько раз он съездил в Южную Корею и Грецию, куда отвозил певцов и танцевальные коллективы, которые обычно работали там по полгода. После этих поездок Алекс стал говорить о себе только в третьем лице и обязательно с приставкой «мистер». Настоящего имени этого парня никто не знал, да и вряд ли оно кого-нибудь интересовало. Скорее всего, в родной деревне, из которой он вырвался в столицу, его звали просто Алешей. Но в шоу-бизнесе многие брали себе псевдоним. И деревенский пронырливый, как коростель, Алеша, покрутившись в Москве, стал мистером Алексом.

– Стерра, – сказал Алекс, который категорически не выговаривал букву «л». – С тобой хотят поговорить.

За спиной размахивающего руками Алекса Стелла заметила высокого молодого мужчину. Этого человека она никогда прежде не видела. На нем были дорогие черного цвета ботинки. Синие джинсы держались на хорошем кожаном ремне, металлическая пряжка которого терялась в складках набивной хлопчатобумажной рубашки, плотно обтягивающей раскормленное брюшко. Приличный твидовый пиджак довершал гардероб незнакомца. Ухоженные и не очень длинные волосы были схвачены на затылке в короткую толстую кисточку – человек этот, по-видимому, лишь недавно начал отращивать волосы.

– Пожаруйста! – сказал Алекс, обернувшись к незнакомцу. – Вот вам Стерра Рогатина.

– Спасибо, – поблагодарил тот Алекса.

Алекс в ответ кивнул.

– Вы побеседуйте, а я побегу. Мистеру Арексу надо посмотреть, что происходит на сцене, – скороговоркой сказал он и покинул помещение столь же стремительно, как и вошел в него.

Стелла улыбнулась. Нервозная и дерганая походка Алекса всегда ее веселила. Мужчина тоже улыбнулся.

– Я Рюрик Халябов, – представился незнакомец.

Он вытащил из верхнего кармана пиджака визитную карточку и протянул Стелле. Рогатина взяла картонный прямоугольничек, осмотрела с обеих сторон и прочитала вслух то, что было на нем написано:

– «Продюсерский центр „Халябов и Сын“. Организация концертов и гастролей. Звукозапись. Информационная поддержка. Тиражирование и оптовые поставки аудиокассет и компакт-дисков. Халябов Рюрик Самуилович. Генеральный продюсер».

Закончив читать, Стелла подняла глаза и с юмором посмотрела на Халябова. Его визитную карточку она положила на стол рядом с собой.

– Садитесь, – сказала она и откровенно улыбнулась, в упор разглядывая представителя «Халябова и Сына». – Разрешите для начала вопрос?

Он уселся на стул напротив нее и вежливо склонил голову.

– Готов развеять любые ваши сомнения.

– Даже не зная, о чем я хочу спросить? – откровенно уже засмеялась Стелла.

– Догадываюсь. Вас, вероятно, несколько смущает название моей фирмы? Почему «Халябов и Сын»? Причем последнее с заглавной буквы? – И, увидев ее удивление, закончил: – Не вы первая, Стелла... Дело в том, что Халябов – это мой папаша, которому я безмерно благодарен за то, что он в свое время произвел меня на свет. А сын, естественно, я. Основатель фирмы. Или, если вам угодно, продюсерского центра. Я ответил на ваш вопрос?

– Я в восторге.

– Отчего, позвольте спросить?

– От вашей проницательности. Ну а раз уж так получается, то я готова выслушать вас, Рюрик... – Стелла взглянула на визитку, – Самуилович. Чем же вызван ваш интерес ко мне?

– Называйте меня просто Рюриком.

– Как вам будет угодно.

– Стелла, мои сотрудники, они же и мои агенты, много о вас говорили. Они постоянно настаивали на том, чтобы я обязательно вас увидел... Ну и, естественно, послушал, как вы поете. Но к тому времени, когда я наконец выкроил на это время, вы ушли в отпуск. Кстати, как отдохнули?

– Спасибо. Отдыхом я осталась довольна.

– Судя по вашему загару, так оно и есть... Но вернемся к тому, ради чего я здесь. Сегодня я понаблюдал, как вы работаете. Послушал ваш репертуар. Увидел, как вы двигаетесь...

– И как же я двигаюсь?

– В общем, я остался доволен. Увиденным. Прошу меня правильно понять. Правда, вам придется немного поработать с хореографом. Немного со стилистом, который разработает ваш сценический имидж. Теперешний, на мой просвещенный взгляд, вам не совсем подходит... Ну а уж вашим репертуаром займусь я сам. Придется подключить толковых поэтов, композиторов, аранжировщиков. Известных и дорогих. И тогда через какое-то время вы действительно станете настоящей звездой. А вот имя мы менять не будем. Оставим то, какое указано в вашем серпастом-молоткастом паспорте. Ведь «Стелла», если я не ошибаюсь, в переводе на русский означает... э-э?..

– Вы правы. «Звезда».

– Ну вот видите!.. Так что псевдоним вам и не понадобится. Ваше настоящее имя очень звучное.

– Приятно слышать, – с легкой иронией заметила Стелла.

– Слушатели и зрители, которым предстоит вас обожать, боготворить и носить на руках, сразу и надолго должны запомнить новую звезду по имени Стелла! Представьте себе концертную афишу... На ней лишь одно слово, набранное броским шрифтом: «Стелла»! И никакой фамилии. Только имя. Стелла, Стелла, Стелла!.. Ваше имя будет, как стилет, вонзаться в сердца миллионов... молодых и пожилых!..

Халябов перевел дух.

Рогатина молчала.

– Я из вас сделаю... вторую Аллу Пугачеву! – воскликнул Халябов. – Или нет! Вторая Пугачева уже никому не нужна! Миру нужна только Стелла!

– Если я вас правильно поняла, вы хотите предложить мне сотрудничество, не так ли?

– Именно так! – с жаром подтвердил Халябов.

– И в чем же оно будет заключаться?

– Отныне наш центр «Халябов и Сын» будет вас продюсировать. Мы беремся за вашу раскрутку. Я надеюсь, что вы не собираетесь возвращаться на оперную сцену? Что вы там забыли?..

– Вы и об этом знаете?

– Я знаю о вас, уважаемая Стелла, многое, хотя далеко не все.

– Вот как?

– Да. Не удивляйтесь. Мы обязаны знать, во что вкладываем деньги.

– Во что? – переспросила Стелла.

– Извините. Я оговорился... Хотел сказать «в кого», естественно.

– Почему вы выбрали меня?

– Я уже вам говорил. Мои агенты. Они отличные эксперты.

Халябов внимательно и оценивающе осматривал Рогатину.

– Нас устраивают ваши вокальные данные, – сказал он. – Вполне устраивает ваша внешность: лицо, фигура, волосы, глаза. Ваша пластика. Теле– и фотогеничность. Я видел некоторые ваши фотографии. И ко всему перечисленному добавил бы еще одно немаловажное для нас качество. Положительное качество: вашу сексуальность или, если хотите, сексапильность.

– Вам так кажется?

– Да. Я просто уверен! А уж в этом-то я знаю толк. Можете мне поверить. С сексом у вас все в полном порядке... К тому же, насколько я знаю, вы не пьете, не курите, не употребляете наркотиков – ни легких, ни тяжелых. И вы трудолюбивы. А пахать, извините меня за это... выражение, но другого слова я сейчас не подберу, придется очень и очень много. Особенно на начальном этапе. Делать карьеру в шоу-бизнесе очень не просто. Хотя схема раскрутки – элементарна. Сначала сочиняем хит. Потом крутим его по радио. Затем снимаем видеоклип. Крутим его на телевидении. Пока крутится ваш клип, записываем в студии альбом. Рекламируем его. И одновременно с рекламой он поступает в продажу. Ну а потом: гастроли, гастроли, гастроли. На всю жизнь!