Текст книги "Африканский след"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Поремский посмотрел на Колычева с недоверием, и тот снова заговорил, на этот раз без пауз, торопливо:

– Вы, возможно, в курсе, что ее мать... Моя первая жена, узнав, что я... Что у меня возникли новые отношения, наложила на себя руки... Дочка пришла из школы и первой нашла Милу... в петле... Она считала, что в Людмилиной смерти виновна моя нынешняя супруга. А если вы не верите, что она пыталась ее убить...

– Каким образом она это делала? – сухо перебил Колычева Колокатов.

– Первый раз просто бросилась на нее и едва не задушила, расцарапала ей все лицо, мы даже вызывали «неотложку»... Во второй раз умудрилась подсыпать ей в еду битое стекло... Согласитесь, после такого жить им под одной крышей было невозможно! И вообще, это же... Я решил, что у Майи нелады с психикой, доктор тоже так счел, ну не в тюрьму же ее было...

Мужчины немного помолчали, затем вновь задал вопрос Поремский.

– Мы, конечно, проверим ваши показания, – произнес он. – Но вам не кажется, что лечение Майи слишком затянулось? Девочка провела в больнице несколько месяцев, ее там многие считали сиротой, поскольку никто ни разу Майю не навещал.

Игорь Викторович начал стремительно краснеть, потом закашлялся и, наконец, видимо так и не придумав никаких объяснений, сказал правду:

– Моя жена была категорически против того, чтобы забрать ее домой, и ее можно понять... К тому же, несмотря на лечение, никаких улучшений, по словам доктора, так и не наступило... Я звонил раза три, спрашивал...

– Ну а прежде, когда ваша первая жена была жива, у дочери не наблюдалось каких-либо отклонений в психике?

Игорь Викторович, прежде чем ответить, ненадолго задумался.

– Как вам сказать... Мне всегда казалось, что Майя для девочки ее возраста слишком сильно любит Милу... У нее на все случаи жизни была только мама, даже подружек не водилось. Они очень похожи, обе нервные... были... А каких-то отклонений – нет, не наблюдалось, все началось потом...

– Вам имя Петра Муштаева о чем-либо говорит? Вопрос задал вновь Колокатов.

– Что?.. – Колычев слегка вздрогнул от неожиданности. – Какой Муштаев?.. Это что, тот психиатр, который ее забрал из больницы?.. Так я его ни разу не видел... Как зовут, тоже не знаю.

Поремский пододвинул Игорю Викторовичу фотографию, заранее изъятую из дела Муштаева:

– Взгляните сюда, может быть, припомните? Некоторое время Колычев разглядывал снимок с видимым отвращением, наконец, уверенно мотнул головой:

– Никогда в жизни этого типа не встречал. Сразу видно, отморозок! – И, немного помолчав, совсем другим голосом, тихим, с хрипотцой, поинтересовался: – Товарищ следователь, я спросить хотел... Когда мне можно будет забрать Майю... Я насчет похорон...

Дмитрий Сергеевич Колокатов опередил Поремского:

– Если вы имеете в виду нормальные похороны, то хоронить там, по сути дела, нечего! – И, не обратив ни малейшего внимания на то, как побелел Колычев, добавил: – Вы же наверняка служили в свое время в армии, должны представлять, что остается от человека, погибшего в эпицентре взрыва!

– Боже мой... – пролепетал бизнесмен, и Поремскому показалось, что этот здоровый мужик сейчас грохнется в обморок. Но Володя Яковлев уже протягивал ему стакан с водой, среагировав раньше остальных.

Поремский бросил на Колокатова красноречивый взгляд и, дождавшись, когда Игорь Викторович допьет большими глотками воду, гораздо мягче, чем прежде, произнес:

– Мы выдадим вам останки и все необходимые бумаги максимум дня через два, эксперты уже завершают свою работу... Вы в состоянии сами добраться до дома?

– У меня внизу машина... – пробормотал Колычев. – За рулем жена... Я могу идти?

– Распишитесь в протоколе и давайте ваш пропуск, – вздохнул Поремский. И, дождавшись, когда отец Майи покинет кабинет, резко развернулся в сторону невозмутимо сидевшего на своем месте Дмитрия Сергеевича: – Ну Колокатов, твое счастье, что на моем месте не Александр Борисович сидит! А главное – не Меркулов! После таких штучек тебя вмиг от следствия отстранили бы!

– Меня?! И за что же, спрашивается? – Казалось, Колокатов изумлен вполне искренне.

– Соображать надо, что девчонке он отец. – Володя Яковлев смотрел на Дмитрия с сожалением.

– Да ну? Скажешь тоже, отец! Дерьмо он!

– А кто ты сам, если элементарных вещей не понимаешь? – вновь взорвался Поремский. – А если б мужик тут в обморок грохнулся или, того хлеще, прямиком от нас да в лечебницу?

– Митя, ты не прав... – Щеткин поднялся со своего места. – Разве так можно? Он не просто свидетель, он, можно сказать, пострадавший...

Дмитрий Сергеевич криво усмехнулся и, оглядев ополчившихся на него коллег, пожал плечами:

– Я смотрю, у вас тут... дружная компания единомышленников подобралась... Ладно, понадоблюсь, обращайтесь в любое удобное для вас время... Оревуар!..

И он при полном молчании остальных покинул кабинет Поремского.

– Вот же... – вздохнул обычно скупой на проявление эмоций Яковлев. – Случись что с этим Колычевым во время дознания, нас ведь и самих могли запросто от следствия отстранить... Не понимает, похоже?

– Да все он понимает! – огрызнулся Поремский. – Сволочь и карьерист, завидует, что не его во главе расследования поставили, вот и гадит... Никогда в жизни Сан Борисыч не ввел бы этого типа в бригаду.

– Как он там, кстати, – поинтересовался Яковлев, – есть новости?

– Он более-менее так же, – негромко сообщил Щеткин. – Я был у него...

И, обнаружив, что оба Владимира уставились на него с удивлением, пояснил:

– Мы с Сашей учились вместе и вообще-то друзья...

– Правда? – спросил Поремский. – Вот так так!.. Слушай, а как ты туда прорвался? Там же Ирина Генриховна! Она даже Меркулова оттуда вытолкала чуть ли не в спину.

– Я? – улыбнулся Щеткин. – Пробрался через дырку в заборе, в палату просто постучал и вошел... А там уж Саня сам за меня заступился. Я совсем недолго был.

– И что?

– Если честно, пока неважно... Весь в проводах каких-то лежит, бинты, конечно... Говорит пока с трудом...

– Я слышал, – мрачно бросил Поремский, – доктора ему инвалидность пророчат.

– Насчет инвалидности не знаю, но выглядит он не очень... – вздохнул Щеткин.

Мужчины хмуро помолчали, наконец со своего места поднялся Володя Яковлев.

– Ладно, мужики, мне через полтора часа нужно быть в психбольнице... С главврачом встречаюсь.

– По-моему, наши коллеги из ФСБ его уже сквозь все свои прессы пропустили... У меня копия протокола дознания этого типа есть. Клянется-божится, что он тут и вовсе ни при чем, брал того психиатра на временную работу заведующий отделением, а главный вроде бы и в глаза этого типа не видел: подписал бумажку вслепую.

– Я в курсе, – кивнул Яковлев. – Поэтому встреча с главным у меня формальная, а неформально буду отлавливать остальных... Заведующий отделением как-то очень кстати ушел в отпуск, и в Москве его нет, ты в курсе?

Поремский кивнул.

– Причем, – продолжил Володя, – что интересно? Уехал он на юга, но не в конкретное место, а путешествует по побережью на своей машине.

– Юга наши?

– Не-а, Крым... Пока с Украиной свяжешься, пока то да се... Словом, про заведующего можно забыть. А вот старшая медсестра там, мне коллеги шепнули, вроде бы его любовница... Если так, должна знать чуть больше остальных... Ладно, мужики, пока!

В тот момент когда Володя Яковлев подходил к ближайшей станции метро, Константин Дмитриевич Меркулов, совершенно безрезультатно пытавшийся дозвониться с самого утра до генерала Грязнова и решивший в итоге поехать к нему самолично, как раз выбирался из своей машины, припаркованной на служебной стоянке.

Спустя еще десять минут, убедившись, что Вячеслав Иванович в данный момент находится в своем служебном кабинете, просто, видимо, трубку не берет, Меркулов уже стучался в нужную ему дверь. Которую и распахнул, не дождавшись никакой реакции изнутри.

– Слушай, Слава... – Что именно собирался сказать Грязнову, Константин Дмитриевич забыл сразу же, как только увидел открывшуюся ему картину.

В кабинете генерала царил настоящий разгром: распахнутые шкафы и даже сейф, выдвинутые ящики письменного стола, огромная картонная коробка посередине помещения, в которую в момент появления Меркулова Вячеслав Иванович как раз опускал какую-то фотографию в рамке. В другой руке Грязнов держал сверкающий золотистыми ножнами кортик...

– Э-э-э... – промычал растерявшийся от увиденного Меркулов. – Я хотел сказать: привет, Слава...

– А?.. – Генерал слегка вздрогнул и секунду смотрел на прибывшего непонимающе. – А, это ты, Костя... Привет.

Константин Дмитриевич медленно прошел в кабинет, закрыл за собой дверь и еще раз огляделся.

– Никак ремонт затеял? – неуверенно поинтересовался он.

– Типа того... – хмуро кивнул Вячеслав Иванович и кивнул на один из распахнутых шкафов. – Наливай... Там на полке стоит... Ну ты знаешь... Санька как?

– Стабильно плохо, – буркнул Меркулов, одновременно пробираясь к указанной полке, на которой стояла початая бутылка водки и несколько рюмок.

– Ясно...

Генерал с самым мрачным выражением на лице на мгновение замер над своей коробкой, сжимая кортик в руках.

– Вообще-то я к тебе по делу, Слав, – вздохнул Константин Дмитриевич. – На совещании ты сегодня не появился, послал вместо себя какого-то довольно странного мужичка, правда, тот утверждает, что он Санин друг, но... Словом, мне не этот Щеткин нужен, а ты и твои ребята, которые сразу после взрыва собирали материалы на месте. Время идет, а версий никаких...

Меркулов только тут и углядел, что генерал его вроде как не слушает, разглядывая вместо этого все тот же кортик.

– Слав, ты меня слышишь?..

– Знаешь, – слабо улыбнулся Грязнов, – мне этот кортик один адмирал флота подарил лет, пожалуй, уже пять назад... Хороший мужик был. Я его, пожалуй, все-таки заберу...

– Погоди... – Меркулов нахмурился. – Куда заберешь?.. И что тут у тебя вообще происходит?!

– Ничего особенного не происходит, – спокойно ответил Грязнов. – Я ухожу в отставку, Костя, вот и все.

– Ты... Да в какую еще отставку?! Слав, ты с ума сошел, никто тебя никуда не отпустит!..

– Уже...

– Что – уже?

– Заявление подал три дня назад. В тот же день его приняли...

Константин Дмитриевич некоторое время потрясенно смотрел на Грязнова, потом, словно у него подкосились ноги, почти упал на стоявший рядом стул.

– Славка, ты что?..

– Только не говори мне, что это слабость и все такое... – Вячеслав Иванович впервые за время общения посмотрел Меркулову в глаза, и тот увидел в них такую боль, что слова буквально застряли у него в горле. – Слабость, да!.. Я собственными руками племянника угрохал, а я да, слабый... Старый и слабый человек! Только молчи, Костя, и ничего не говори, просто выпей – и все... Все!

– Разве я меньше твоего виноват? – выдавил наконец из себя Константин Дмитриевич. – Но я же...

– Молчи, сказал! Просто выпей... Думай что угодно, но молчи... Я все решил... Считай, своего чувства вины, в отличие от тебя, не выдержал...

Меркулов и сам не заметил, как одним махом проглотил свою порцию, не поморщившись. Они молчали довольно долго – столько, сколько понадобилось времени Константину Дмитриевичу, чтобы вначале осознать случившееся, а потом поверить в него.

– Так вот почему ты передал дело этому Щеткину, – пробормотал он наконец.

– Основное следствие будет вести «Глория», – неожиданно твердо произнес генерал. – Я попросил Голованова, он возглавит пока ЧОП. Я... я подожду результатов, после этого уеду...

– Куда? – обреченно поинтересовался Меркулов.

– К Ваське Егорову в заповедник, зверюшек охранять... Людей, как видишь, у меня не получается... И не смотри на меня так, черт бы тебя побрал!

– Давай выпьем, – предложил теперь уже Константин Дмитриевич, обнаружив наконец, что держит в руках пустую рюмку.

Они выпили. Потом Меркулов, еще раз глянув на картонную коробку, поднялся со стула:

– Пора мне, Слав...

– Давай, – равнодушно кивнул генерал.

– «Глория», значит... – вздохнул Меркулов. – Ну что ж, значит, еще увидимся.

– Это вряд ли! – Грязнов мрачно усмехнулся. – Не будут они с тобой по этому делу сотрудничать, Костя, и не надейся...

Константин Дмитриевич хотел спросить почему, но слова вновь не сошли у него с языка. Он не думал, что такое возможно, но моментально понял, почему товарищи Дениса впервые за все эти годы отказались работать с органами...

– Вот, получается, как, – пробормотал он.

– Да, вот так. Так что прощай, Костя, как говорится, не поминай лихом...

– Прощай... – глухо отозвался Меркулов и, больше не глядя по сторонам, покинул бывший кабинет Грязнова.

На автомате Константин Дмитриевич добрался до машины, автоматически сел на свое место рядом с водителем и еще долго сидел молча и неподвижно, уставившись в одному ему видимую точку пространства.

Наконец, почувствовав на себе недоуменный взгляд водителя, Меркулов с усилием взял себя в руки.

– В прокуратуру, Сергей, – коротко бросил он и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сиденья. В висках шумело, но выпитая в кабинете Вячеслава Ивановича водка была тут совершенно ни при чем.

7

«Сегодня великий день...» – пробормотал Александр Борисович Турецкий и, так и не уняв дрожь в руках, бессильно откинулся на подушку.

– Иринка, победа... Я сел! – хрипло произнес он, стараясь не замечать навернувшиеся на глаза жены слезы. И уже, как ему показалось, вполне нормальным голосом продолжил: – Ты видишь? Сел! Сам! И главное – отлично чувствую спиной даже спинку кровати... А?!

– Ты весь мокрый, Шурик... – прошептала Ирина Генриховна, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

– Ну и что? Подумаешь, мокрый... Еще бы, столько дней подряд валяться спеленатым, как мумия... Вот увидишь, я эту пакость победю... То есть побежу... Тьфу! Как это? Я имею в виду – сказать?

– Одержишь победу! – Она улыбнулась, с нежностью посмотрев на мужа. И тут же вздрогнула от звука открывшейся за ее спиной двери. Однако, обернувшись, тут же расслабилась, поскольку вошел не очередной посетитель, подлежащий, с точки зрения Ирины Генриховны, решительному изгнанию, а доктор.

Улыбнувшись ему, она тут же поднялась со стула, приставленного к кровати Турецкого, и покорно направилась на выход.

– Что я вижу?! – Доктор широко и, по мнению Александра Борисовича, не вполне искренне заулыбался. – Ну вы молодец! Все бы мои пациенты были такими...

Турецкий, успевший уже отдышаться от своего поистине акробатического трюка, с сомнением посмотрел на врача и задумчиво покачал головой:

– Ну-ну... По-моему, насчет всех вы слегка перегнули палку... Простите, запамятовал ваше имя-отчество...

– Александр Сергеевич... – поспешно произнес тот и слегка порозовел.

Турецкий невольно улыбнулся и сразу же подозрительно прищурился:

– Только не говорите, что и фамилия у вас Пушкин!..

Александр Сергеевич прерывисто вздохнул и, окончательно зарумянившись, произнес таким голосом, словно признавался «важняку» в совершении тяжкого преступления:

– Мои родители страдали отсутствием чувства юмора, так что... Словом, вы угадали!.. Должен сказать, мучаюсь всю жизнь!..

Сдержать смех его пациенту стоило немалых усилий, однако он все-таки нашелся:

– Готов стать хоть Михаилом Юрьевичем Лермонтовым в обмен на то, чтобы вновь подняться на ноги... Послушайте, доктор, судя по всему, вы пришли сказать мне кое-что не вполне оптимистичное...

– Почему вы так думаете?

– Интуиция... Даже могу предположить, что именно... Что-нибудь вроде того, что вот ходить-то я как раз и не буду, а? Или еще того хуже... Угадал?

Доктор вздохнул и, крякнув, уселся на стул.

– Александр Борисович, вы хоть отдаете себе отчет в том, что выход из комы всегда чудо?.. – Турецкий промолчал, пристально глядя на него. – Поэтому не советую вам искушать судьбу подобными предположениями!

– Александр Сергеевич, а давайте-ка поподробнее, идет?.. Мы ведь с вами не в яслях, верно?

Теперь умолк, нахмурившись, врач, тут же начав перебирать бумаги, которые принес с собой. А продолжил, не дождавшись его реакции, Турецкий:

– Поймите правильно: я не маленький мальчик, не трудный подросток, а вполне зрелый мужик, мне нужно знать правду, чтобы как-то спланировать свое дальнейшее существование.

Александр Сергеевич поднял наконец голову и пристально посмотрел на своего пациента:

– Вас успокоит, если я скажу, что ваши шансы пятьдесят на пятьдесят?.. Кстати, что за жуткий сувенирчик вы заполучили?

Турецкий усмехнулся: он действительно, едва увидев в дверях палаты доктора, почему-то тут же взял с тумбочки черного божка, оставленного ему Щеткиным, и теперь крутил его в пальцах, изредка поглядывая на странное украшение, словно оно чем-то невидимым и непонятным притягивало его к себе.

– Есть мнение, – серьезно сказал он, – что чудо моего воскрешения связано с этой штукой... Уж очень он напоминает какой-то древний оберег, правда не наш... Его, знаете ли, нашли на мне после взрыва, а откуда взялся, не знает никто, в том числе я сам... Хотя что-то такое эдакое он мне напоминает, а вот что... Ничего, еще вспомню! Уродом он мне, во всяком случае, не кажется, вполне традиционная африканская рожа... Давайте-ка лучше вернемся к нашим баранам. Вопрос: так через сколько дней я смогу встать и пойти?..

– Как с вами трудно... – вздохнул врач и, подумав, достал из кармана халата рублевую монетку. – Вы уверены, что хорошо понимаете, что такое «пятьдесят на пятьдесят»? Вот смотрите...

Александр Сергеевич подкинул рубль в воздух и, дождавшись, когда монета упадет на пол, продолжил:

– Сейчас, например, выпал орел... Скажем, это у нас будет означать, что вы станете в недалеком будущем вполне здоровым человеком... Кидаем еще раз!

С некоторым усилием наклонившись, он поднял свой рубль и вновь подбросил его в воздух...

– Вот видите... Гм!.. Опять орел...

– Классно!.. – просиял Турецкий. – Получается, все мистические силы голосуют за меня! А вы говорите – жуткий сувенирчик... Нет, очень, судя по всему, полезный парень, хоть и не наш!..

– О господи! – Доктор невольно улыбнулся. – Наверное, женщины все-таки правы, полагая, что все мужчины – малые дети... Ладно, вы хотели правду. Так вот, контузия – это не то же самое, что травма. Так или иначе, но это поражение центральной нервной системы... Вот сейчас к вам вернулось сознание и ваш мозг взял командование над вашим телом, но не полностью: отдать команду ногам ходить он пока не в состоянии. И если вы начнете его насиловать, от ваших пятидесяти шансов под знаком орла может остаться только воспоминание...

– Что ж... – Турецкий нахмурился. – За правду спасибо. Во всяком случае, ваши пожелания я учту... Только, дорогой Александр Сергеевич, я скорее сдохну, чем буду лежать здесь, как баклажан в коробке, и ни хрена не делать... Извините.

– Я вас понимаю, – серьезно кивнул доктор, поднимаясь со стула. – И тем не менее постарайтесь хотя бы набраться терпения...

Александр Борисович молча кивнул и, дождавшись, когда врач покинет палату, снова уже куда пристальнее уставился на фигурку в своих руках.

«Ну... – пробормотал он, – а ты что скажешь?.. По-моему, упомянутая этим эскулапом центральная нервная система у меня функционирует вполне нормально... Так что давай действуй дальше в том же духе... И все-таки где я тебя мог видеть прежде, а?..»

В это же самое время за дверями палаты, в коридоре, с его лечащим врачом разговаривала Ирина Генриховна. Точнее, не с самым довольным видом выслушивала его рекомендации, касавшиеся, как полагала она сама, вовсе не медицинской сферы.

– Понимаете, – стараясь выглядеть как можно внушительнее, говорил доктор, – ваш супруг относится к той редкой категории людей, которым в такой ситуации покой почти что противопоказан. Ему необходимо общение как отвлекающий фактор...

– Но я и так здесь фактически живу! – обиженно произнесла Ирина. – Кроме того, я сама по профессии психолог и...

– Говорят, психологи, – мягко перебил ее врач, – в сложных ситуациях делаются куда беспомощнее своих клиентов, это чуть ли не один из признаков профессионализма. – Ирина Генриховна вспыхнула и прикусила губы. – Так что все-таки прислушайтесь ко мне: вашего мужа, как теперь говорят, достает изоляция от внешнего, привычного ему мира куда сильнее, чем наличие посетителей, которые будут приносить ему ту самую информацию, от которой вы его пытаетесь оградить... Кстати, гляньте-ка в конец коридора! По-моему, это как раз к Александру Борисовичу...

Ирина глянула и тут же побледнела:

– Да... Но этого человека я бы и так впустила... Со стороны лифтов в сторону палаты медленно, тяжелой походкой двигался генерал Грязнов... Вид у него был растерянный, как показалось Ирине Генриховне, он оглядывался по сторонам, всматриваясь в номера палат, почти затравленно, не замечая ни ее, ни доктора, умолкнувшего на полуслове.

– Слава, – тихо окликнула она, – это здесь! Вячеслав Иванович вздрогнул, услышав голос Ирины, и на мгновение остановился, ища ее глазами, потом продолжил свой путь – уже целенаправленно.

Они встретились молча и также молча обнялись, постояли немного на глазах притихшего Александра Сергеевича, потом она сама приоткрыла дверь палаты и тихонечко подтолкнула Грязнова в спину.

Проводив девушек на утреннюю пробежку, Георгий некоторое время стоял посреди мастерской, мрачно глядя в пол и явно не видя его. Наконец, слегка шевельнувшись, он поднял голову и перевел взгляд на черную фигуру, высившуюся в углу, медленно двинулся к ней и вскоре замер, совсем близко, неотрывно глядя теперь в лицо идола. Наконец он с усилием заговорил:

– Скажи мне, что я сделал не так? Я служу тебе верой и правдой много лет, почему ты оставил Майю?.. Не покидай меня, вернись... Я исполню твою волю до конца, я твой верный слуга, я твой преданный раб... Только вернись!..

Он зажмурился, сунул руку за пазуху, извлек наружу тяжелый каменный амулет – точную копию идола – и прижался к нему губами. И тут же по всему его телу молнией пробежала дрожь, болезненная, как электрический разряд... Он открыл глаза, улыбнулся:

– Спасибо тебе... – и добавил несколько слов на языке, почти непроизносимом.

Затем, круто развернувшись, Георгий уже совсем в другом настроении направился к старенькому холодильнику, стоявшему в дальнем от идола углу, заглянул туда и, убедившись, что еды для девочек на сегодня хватит, засобирался. Он и сам уже испытывал чувство голода и, зная это заранее, специально назначил встречу, время которой приближалось, в кафе по ту сторону парка.

До заведения было ходу ровно двенадцать минут, а вышел он с запасом. Он всегда приходил на встречу с этими людьми с запасом, поскольку не доверял им... Но никуда не денешься, это была необходимость. В наши дни дороже информации нет и не может быть ничего. Однако и переплачивать тем, кого считал обыкновенными паразитами, Георгий не собирался: не такие уж огромные деньги имелись в его распоряжении. Правда, сумму, которую он получал от квартирантов за большую, расположенную в центре квартиру, Георгий со следующего месяца собирался увеличить...

В кафе с невинным названием «Бабочка» было почти пусто: во-первых, час ранний, во-вторых, далеко не все в округе знали, что кормят здесь недорого и просто отменно, а обслуживают быстро.

Прошагав через весь зал к дальнему столику, за который он обычно и садился, Георгий улыбнулся сразу же поспешившему к нему официанту:

– Здравствуй, Сева, мне как обычно.

И спустя всего несколько минут перед ним уже стояла, несмотря на утренний час, большая тарелка с наваристыми, почти домашними щами... Ах какие щи готовила когда-то его мать! Его любимое блюдо! И когда она только успевала?.. Ведь уходила, когда ее Горик только-только просыпался, а возвращалась почти всегда едва ли не к ужину...

Эти горькие воспоминания все еще изредка мучили его: после Анголы служба для Георгия закончилась вместе с советской властью, спустя шесть лет... Да нет, даже пять. Точно – пять, демобилизовался он в девяностом. И еще целый год или больше того не мог понять, что происходит. Считал, что на работу не может устроиться по чистой случайности, невезению... Затем сообразил: а ведь и впрямь он никому здесь больше не нужен... Ни он, ни те, кто вернулись оттуда инвалидами... Спасибо вождю, если бы не тот, Георгий тогда вряд ли бы выжил... Слишком брезглив был, чтобы идти в киллеры, как Женька Старкин, а диплом художественного училища, которое в свое время закончил, с легкостью можно было повесить на стенку в качестве украшения: люди этой, с позволения сказать, профессии тогда никого не интересовали!

Вот тут-то он и понял свое истинное призвание, прав был вождь, пророчивший Георгию великое будущее и большие деньги! Конечно, пришлось потратиться для начала на диплом психолога и объявления в газетах. Но вскоре очень быстро появившаяся клиентура компенсировала и те двести долларов, которые стоил упомянутый диплом, и прочие затраты... Людям нужна была помощь, а помочь могло многим из них только чудо. И он это чудо совершал! Таково было его высшее призвание: Ангола и все, что там с ним случилось, оказались самым важным событием в жизни Георгия... Тем более важным, когда стала ясна и сама суть его призвания!

Среди всех несчастных, растерянных, порой и вовсе обезумевших людей, приходивших к «чудо-психологу», самыми несчастными были дети. Что ожидало их в будущем посреди развалин страны, оказавшейся колоссом на глиняных ногах?.. Никто ведь и не собирался эти развалины разгребать, прямо на них, словно грибы-поганки на помойке, вырастало нечто отвратительное, совсем не похожее на прежнюю Россию, на прежнюю страну, которую он продолжал любить вопреки всему...

Георгий далеко не сразу все понял, во всем разобрался, потом еще годами искал решение, прежде чем найти его и нужных людей... Но все эти годы продолжал помогать тем, кто в нем нуждался, а ему в свою очередь помогал он, бог Мбунду помогал за его преданность и верное служение, которому обучил Георгия вождь...

...Он едва не упустил момент, когда возле кафе затормозила потрепанная синяя «шестерка», хотя периодически поглядывал в витринное, во всю стену, окно.

Мужчина, выбравшийся из ободранного авто, вряд ли мог у кого-либо вызвать симпатию. Единственным достоинством его внешности в определенных условиях была разве что неприметность. Одно из тех лиц, которое, даже увидев несколько раз, ни за что не запомнишь.

И вскоре он уже входил в зал, а затем, окинув его быстрым взглядом, уверенно направился в сторону Георгия.

– Свободно?.. – Мужчина хихикнул. – Здорово!

– Сядь, Цветков, не маячь! – Георгий поморщился, не переставая есть.

– Ну сел. Эй, официант! Шашлык, только быстро!

Его манера говорить тоже в первую очередь вызывала неприязнь, держался Цветков скорее нахально, чем свободно.

– Ну-с, Гоша... – Он потер руки ладонью о ладонь. – Все отлично! Девка твоя «важняка» прокурорского с его помощником взорвала... То есть тех, кто твое дело, скорее всего, и крутил бы!.. Помощник сразу с копыт, «важняк» в лечебнице, но явно не жилец. Так что перст судьбы, как говорится...

Георгий поднял голову от тарелки и устремил на Цветкова тяжелый взгляд, от которого тот невольно поежился.

– Запомни, ты... Она тебе не девка... Язык свой поганый укороти!.. Эта девочка мне как дочь была, а погибла зря: месть ментам – это не то, что мне надо!..

– При чем тут месть? – Цветков отвел глаза. – Чего ты так переживаешь? «Как дочь»... Купишь новую, этих сирот пруд пруди, бери сколько хочешь, никому не нужны...

– Советы свои при себе оставь, по вашей милости теперь все дело под угрозой... Что, вознамерились свои проблемы моими руками решать?..

– Ты о чем? – Теперь глаза Цветкова забегали. – Я не понимаю!

– Все ты понимаешь! Эти двое, они же вам мешали, я угадал?

К радости Цветкова, ему выпала пауза для обдумывания ответа, поскольку как раз в этот момент официант принес тарелку с дымящимся шашлыком. Дождавшись, когда он отойдет, Цветков попытался перехватить инициативу:

– Стоп! Мневники – твоя личная неудача, никакого отношения к ней мы не имеем! И ты это прекрасно знаешь! Зато мы воспользуемся сложившейся по воле судьбы ситуацией, чтобы следствие, едва начавшись, захлебнулось. Найдем им козла отпущения – и кранты ихнему расследованию... Из наших же и отыщем! Единственное, что... Надо бы обсудить момент финансирования.

– А вот это я тобой обсуждать не собираюсь, – недобро усмехнулся Георгий. – Все давно обговорено – и точка!

Цветков открыл было рот, чтобы возразить, но, наткнувшись на очередной тяжелый взгляд собеседника, счел за благо молча пожать плечами и заняться шашлыком.

– Значит, так, ребятушки... – Всеволод Голованов обвел глазами серьезные лица сотрудников «Глории», собравшихся в кабинете погибшего Дениса: это было единственное их помещение, вмещавшее в себя всех. – В общем, как бы мистически ни выглядела история, которую я вам сейчас изложил с подачи Алексея, – он автоматически глянул на спокойно сидевшего поодаль ото всех Кротова, – это наша, как мы с ним считаем, единственная реальная зацепка. По этой версии и будем работать.

– А что там в Генпрокуратуре? – поинтересовался с места Филя Агеев.

– Насколько знаю, они пока отрабатывают вместе с ФСБ лечебницы, пытаясь выйти на след преступников через них. Наша задача, как вы понимаете, другая. Алексей Петрович достал полный список фамилий тех ребят, которые входили в состав спецбатальона и вернулись из Анголы живыми и невредимыми, как считали и, видимо, продолжают считать они сами благодаря тому, что судьба свела их с этими дикарями... – он заглянул в бумаги, лежавшие перед ним, – мбунду.

– Язык сломаешь... – проворчал Коля Щербак.

– Из них, – не обратил внимания на реплику Щербака Голованов, – четверо иногородние и только трое москвичи. Адреса, правда старые, у нас тоже имеются... Кто-то из них, а возможно, все трое, на взгляд Кротова, да и мой тоже, имеют прямое отношение к тому, что случилось...

На мгновение в комнате повисла тяжелая тишина, но Голованов тут же поспешно продолжил:

– Значит, так, если помните, я уже говорил вам, что таинственного психиатра описывают все, кто его видел, как человека то ли восточной, то ли южной внешности. В этой связи, Филя, твое задание выглядит наиболее перспективным: записывай – Алиев Ренат Алиевич. Теперь адрес...

– Знаете, – неожиданно подал голос Алексей Петрович, – я бы не стал слишком концентрироваться на этой стороне дела... Я имею в виду внешность психиатра...

– Почему? – удивился Сева Голованов. Кротов усмехнулся и пояснил:

– Просто на днях моей Инне Александровне вздумалось поменять масть... Если помните, она убедительная блондинка... Словом, когда Инна вернулась от мастера из парикмахерской, я едва узнал собственную супругу! Разве что по голосу, которым она причитала, проклиная свою затею...