Текст книги "Место преступления"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава десятая
ФИЛИНЫ ЗНАКОМЫЕ

Любая работа, за которую ни принялся бы Юрий Гордеев, обычно начиналась у него либо с милиции, либо с прокуратуры. Сейчас нужен был городской отдел милиции. Так что первым делом он и отправился туда прямо с утра.

У дежурного, которому представился, что называется, по всей форме, предъявив адвокатское удостоверение и договор с московским частным охранным предприятием «Глория» на защиту сотрудника агентства Агеева Ф.К., подписанный зам директора А.Б.Турецким, узнал, что полковник Крохалев, скорее всего, отвез задержанного гражданина Агеева к себе, в Дорогобуж. А сюда он даже и не заезжал. И ни о каком задержаний дежурный, сменившийся незадолго перед появлением адвоката, ничего не слыхал. Вероятно, вчерашний дежурный – тоже, поскольку, сдавая дежурство, ничего о таком факте не говорил.

– Да как же это так? – изумился адвокат. – В городе арестован человек, произошло убийство, и никто ничего не знает?

– Нет, ну зачем так? – обиделся дежурный – был он молод, этот старший лейтенант, и не разучился еще краснеть. – Про убийство Плюшкина известно. Бригада выезжала. Младший советник юстиции Прыгин возглавил.

– Это какой же? – наивно спросил Юрий Петрович, будто в городе было несколько Прыгиных, но за него почему-то не обиделся дежурный:

– Нет, он один у нас. Василь Захарыч.

– А это, случайно, не он расследовал дело об убийстве Краснова, предпринимателя?

– Ха! А кто его убивал-то? Сам же! Известно всем.

– He-а, ошибаешься, старлей, не всем. Это Крохалеву вашему с Прыгиным известно, а все остальные знают правду. Только молчат, потому что боятся страшного зверя в лесу.

Мимо проходили двое милиционеров, услышали ответ и, кивнув дежурному, остановились, наверное, чтоб послушать. И Гордеев, заметив их краем глаза, продолжил:

– А где сидит-то этот ваш фокусник Прыгин, который младший советник? В каком кабинете?

И вообще, он на месте или рыскает? В поисках истины?

Милиционеры хмыкнули, улыбнулся и дежурный.

– Нет, он на месте, второй этаж, двадцатый. А вы, что ль, по вчерашнему делу? По убийству этому?

Гордеев подумал: нормальный парень, да и эти – вроде не разбойники, хотя сходу кто скажет?

– Понимаете, я-то, вообще говоря, по Красновскому делу, в котором тут мастера сыска напутали столько, что теперь разгребать надо. Но оно, как я вижу, связано и со вчерашним. Но не убийством, а задержанием подозреваемого в убийстве. Без всяких к тому оснований! Одного не могу понять, мужики, извините, конечно, – он обернулся и к тем двум, – как это у вас получается, что приезжает, понимаешь, дядя хрен знает откуда, арестовывает по своей охоте человека и увозит его, опять-таки, хрен знает куда? И никто из тех, кто обязан знать о задержании, не в курсе? У вас что, не милиция, что ли?

– Да чего там обсуждать, – один из милиционеров, младший лейтенант, зло скривил лицо, – это ж Крохалев! А кто против него слово скажет? Он же у нас – как в своем доме. Делает, что хочет. Да и живет тут. Сестра, шуряк построились, сам перебираться собирается, слухи ходят. Заместо того Краснова…

– Ты, Верстак, говори, да не заговаривайся! – прикрикнул дежурный и высунулся в окошко. – С твоим языком долго будешь с одной кнопкой бегать. А вы не слушайте, болтовня это.

– Как же болтовня, товарищ старший лейтенант? Краснова-то убили, стало быть, осталось ему теперь вдову из ее дома выгнать, и дело – в шляпе. Можно полковнику вселяться. Справа – свой, а слева – своя. Разве не так? Вот и будет тогда называться эта улица – Крохалевской. Или Сутягинской, на выбор, кому как нравится, – Гордеев сказал это таким тоном, чтобы слова его сошли за шутку.

Но в смехе молодых офицеров милиции Юрий Петрович расслышал другие интонации: заметно было, что им определенно не нравилось то, что происходит у них в отделе. Выходит, у Крохалева и оппозиция есть, не всех, значит, он прижал здесь к ногтю.

– Не знаю, как про улицу, – дежурный сердито насупился. – А вы, если у вас дело к Прыгину, так и идите. А если своего искать собираетесь, то езжайте в Дорогобуж. Там изолятор, наверное, туда и отвезли. Мы не в курсе. У нас изолятора нет, есть «обезьянник», но там сейчас пусто. До вечера.

– А по вечерам бывает людно? – засмеялся Гордеев, чтобы разрядить обстановку.

– Как везде, – ответили оба милиционера. – Мелочевка с автовокзала… Бомжи, карманники…

– Неужто даже карманников ловите? – адвокат удивленно поглядел на «молодежь». – Ничего себе, так это ж самый «трудный» преступник! Только за руку и можно взять! Ну, мастера, молодцы, примите мое поздравление. Я – в прошлом следователь Генеральной прокуратуры, знаю, почем с ними фунт лиха.

– В Генеральной прокуратуре? – теперь удивился «младший». – А чего ж ушли? Или того, поперли? – он смешно ощерился.

– Нет, мужики, я их сам послал, было такое время в стране, когда она еще страной была, вы уже не застали его, слава Богу. Разгоняли всех, кто умел работать. А многие сами ушли. Кто в адвокатуру, кто в охранники, а кто в частные сыщики.

– Было! – усмехнулся второй. – Будто сейчас не то!

– Васин, ты бы шел работать! – дежурный с осуждением высунулся из окна. – Чего стоите-то? Двигайте на свою «землю»!

Те повернулись и ушли, не прощаясь. Понял и Гордеев, что ему дальнейшие разговоры тоже ни к чему. Главное он уже узнал. Поблагодарил дежурного и отправился к лестнице.

Василий Захарович Прыгин ростом был с Гордеева, но худой и узкоплечий, как жердь. Мундир с погонами майора юстиции висел на нем, а не «сидел», как положено выглядеть форме. Про таких говорят: верста ходячая. Лицо узкое, со втянутыми серыми щеками и высоким лбом. Очень злыми бывают такие люди, ибо знают, что не вызывают уже одним своим видом теплых чувств у окружающих. Не вызвал он «теплоты» и у Юрия Петровича, но совсем по другой причине.

Он представился и протянул следователю договор с Красновой В.Б., заключенный им от имени московской адвокатской конторы № 10. Прыгин, не предлагая сесть и сам не садясь, прочитал, демонстрируя свою дальнозоркость, документ, лежащий перед ним на столе, помолчал, глядя в окно, и только потом предложил сесть. И сел сам. Посмотрел с ожиданием на адвоката. Гордеев достал свое удостоверение и протянул следователю. И это посмотрел Прыгин, кивнул – От меня-то чего хотите? Дело спущено в архив. За отсутствием доказательств и улик для рассмотрения иных версий, кроме самоубийства. А у вас иное мнение?

– Иное. Там, на месте преступления, произошло убийство.

– И что же, факты имеете? – Прыгин неприятно усмехнулся.

– Имею, как вы догадываетесь. Во-первых, имеется акт судебно-медицинской экспертизы, в которой категорически отрицается версия самоубийства. Там даже указано примерное расстояние, с которого был произведен выстрел. Да и поза тела покойного противоречит версии о самоубийстве. Никак не получатся, Василий Захарович.

– Интересно, и где ж вы взяли такой акт? Что-то я не припомню, чтобы подобное было в деле.

– А его, наверное, и не было. У вас, по всей вероятности, оказалась фальшивка, подложный документ, который и передал вам полковник Крохалев. А подлинник – он другой. Я с удовольствием предъявлю его вам. Только позже, а пока – копию. Но есть и оригинал, можете быть уверены. А то я ведь хорошо знаю, как иногда совершенно неожиданно для окружающих, буквально сами по себе, исчезают документы из возбужденных уголовных дел.

– И кем же подписан этот ваш… акт? – с сарказмом спросил следователь.

– Тем, кто был на месте преступления и проводил экспертизу. Судебным медиком Авакумовым Игорем Федосовичем. Тайны тут никакой. Просто, я думаю, господину Крохалеву потребовалось подтверждение его собственной версии, вот он и надавил на честного врача, пригрозил даже. А сам продиктовал свое заключение секретарше главного врача и потребовал, чтобы Игорь Федосович подписал его. А затем вручил акт вам, тем самым сознательно введя вас в заблуждение. Я тоже следователь, только бывший, и уж нам-то с вами, Василий Захарович, отлично известно, как такие подлоги совершаются. Разве не так? Впрочем, имеется еще ряд серьезных обстоятельств, которые категорически отрицают даже намек на самоубийство. – И, не давая Прыгину очнуться от неприятной новости, Гордеев продолжил тем же дружелюбным тоном: – Так вы советуете мне отправиться в Дорогобуж? Что ж, я так и сделаю. Только вы уж, как положено, черкните свое разрешение в архив прокуратуры. Вы ж ведь прекращали дело, я не ошибаюсь? А то ведь набегут со всех сторон, уговаривать станут, чтоб не тревожил прах покойника. Как там у вас районный прокурор, по-прежнему всех боится? – Гордеев усмехнулся понимающе. – В самом деле, Василий Захарович, не к Сердюку же с такой мелочью обращаться? Это ж только представьте себе, мне прямо от вас придется в Москву звонить, в Генеральную прокуратуру, оттуда станут звонить Борису Петровичу, а он с вопросами – к районному прокурору, а тот – опять к вам… Так зачем нам гулять по кругу. Все равно ведь достану дело, просто и вашего времени жалко. Да и выводы в конечном счете могут оказаться нехорошими.

– А я разве возражаю? – нейтральным тоном заявил Прыгин. – Охота вам копаться, валяйте, только все ваши догадки…

– Да не догадки, Василий Захарович…

– А я сам расспрошу Игоря Федосовича, – с угрозой произнес следователь.

– Не советую, чисто по-дружески. На вас же, я знаю, уже и вчерашнее дело повесили, а там опять та же история повторяется.

– Вам-то откуда известно?! – почти зарычал вдруг следователь.

– Да все от того, кто позже был задержан полковником, Василий Захарович, – улыбнулся в ответ Гордеев. – Мне теперь и к нему допуск нужен.

– Так обвинение против предполагаемого убийцы еще не выдвинуто, куда вы торопитесь?

– А если не выдвинуто, на каком основании задержан?

– А это вы можете выяснить у тех, кто производил задержание.

– Что ж, мне ясна ваша позиция, Василий Захарович. Значит, вы ничего не решаете, а решает тут у вас только один человек, который считает себя вправе распоряжаться чужими судьбами. В таком разрезе у нас, очевидно, и состоится беседа с вашим смоленским прокурором, ведь должен же он узнать, как в его епархии относятся к соблюдению норм закона его сотрудники. Вы согласны со мной?

– Слушайте, чего вы от меня-то хотите? Все, что вам потребовалось, вы получили!

– Нет, не все. Я – адвокат задержанного вами без всякого предъявления обвинения сотрудника уважаемого охранного предприятия, с которым, извините, не гнушается работать даже Генеральная прокуратура…

– Послушайте, господин адвокат! Вы мне уже надоели со своей Генеральной прокуратурой!

– Я думаю, вы не правы, Василий Захарович, – спокойно парировал Гордеев. – Неужели вы считаете, что вправе держать в тюрьме задержанного, а затем, по истечении трех суток, не найдя решительно никаких доказательств его виновности, поскольку у него есть железное алиби, которое почему-то совсем не заинтересовало господина полковника, отпустите Агеева со своими извинениями, и этого всем нам будет достаточно? Ошибаетесь, уважаемый. И ошибаетесь вдвойне, если думаете, что подобное самоуправство сойдет и вашему Крохалеву с рук. Могу вас уверить, что мы постараемся доказать, какими мотивами пользовался полковник милиции, совершая откровенное беззаконие. Можете прямо так и передать мои слова ему.

Юрий Петрович знал, что примерно в это время, или чуть позже, у патологоанатома будет Турецкий, который проведет с доктором «душеспасительную беседу», чтобы обрисовать общую картину расследования и заполучить того в союзники.

Филя докладывал, что Игорь Федосович – человек честный, но, как все честные люди, окруженные со всех сторон недоброжелателями, имеет иногда свою точку зрения на пути и способы достижения справедливости. Но ведь может он и не захотеть вступать с Крохалевым в открытую конфронтацию: мол, вот вам подлинный акт медэкспертизы, и идите от меня прочь!

Турецкий выехал из дома раньше, поскольку Гордеев задержался, чтобы максимально подробно расспросить Катерину Ивановну обо всех событиях, коим она была непосредственной свидетельницей. Вера знала все-таки из вторых рук. Александр Борисович звонил адвокату и сказал, что посещение компании «Ника» было удачным, и высказался насчет самой Ники. Во всяком случае, считал Турецкий, этим «открытием», а также принадлежностью домов, окруживших Красновых, семейству Крохалевых-Сутягиных вполне уместно оперировать как фактами, уличающими полковника в неправомерных действиях. Разговоры вокруг этих «открытий» совсем не помешают новому расследованию. Хотя и обозлят Крохалева, а это и нужно. Вспыхнет и – сорвется… с резьбы. С рельсов сойдет…

Одним словом, разговор закончился тем, что следователь Прыгин не возражал, о чем и написал в архив прокуратуры, а затем и в следственный изолятор Дорогобужа, разрешая адвокату встречу с задержанным Агеевым. Гордеев, словно сменив гнев на милость, искренне того поблагодарил, уселся в свой джип и отбыл в Дорогобуж. Он знал, конечно, что молва о его приезде достигнет ушей полковника прежде, чем адвокат объявится в архиве или в изоляторе. Но прямого столкновения Крохалев, вероятно, постарается избежать. А вот какова будет реакция его – неизвестно.

Начать Юрий Петрович решил не с архива с делом Краснова, а с Агеева. В следственном изоляторе дежурный долго рассматривал, чуть ли не на просвет, разрешение, подписанное Прыгиным, а затем ушел куда-то, предложив посетителю подождать. Вероятно, звонил: проверял или перепроверял, неизвестно, но явился мрачный и выписал разрешение для беседы с задержанным в следственном кабинете.

Филипп пришел, не скрывая ухмылки, подмигнул и пожал руку. Сели за стол друг напротив друга. Вид у Агеева был бодрый и свежий, будто он не в тюрьме находился, а в санатории с привлекательными медсестричками и покладистыми горничными на этажах. Ах, где же ты, «безбашенная» юность!..

– Рассказывай, – сказал Гордеев. – На кой тебе хрен нужна была эта самодеятельность?

– Юра, да иначе же их на чистую воду и не вывести. Они должны совершать ошибки, что и делают, пытаясь доказать недоказуемое. – Он наклонился к Гордееву и почти прошептал: – Не волнуйтесь, ребятки, я все сделал абсолютно чисто. У них – ни малейших зацепок. Зато у меня уже есть кое-что на них… Тут такой спектакль разыграли, впору диву даваться…

Работая одно время – после увольнения из армии – в московском уголовном розыске, Филипп, естественно, не только задерживал, но и беседовать ему приходилось с сидельцами, да хоть в тех же «Петрах» – следственном изоляторе на Петровке. И он прекрасно знал, как положено вести себя новичку, впервые оказавшемуся в камере, где содержались не простая публика, типа карточных «кидал», карманников и хулиганов, но и особая публика – вплоть до воров в законе. Есть свой порядок и ритуал, есть старший по камере, обычно «смотрящий» – один из самых уважаемых уголовников, без совета или разрешения которого в камере ничего, по существу, не делается.

Вот и Филя, провожаемый мордоворотами в камеру, не стал нарушать существующего на этой территории жизни закона. Войдя, первым делом громко поздоровался с присутствующими, а их было десятка полтора на довольно тесное, старое помещение, пожелал здоровья и удачи, а затем спросил, к кому может обратиться. Такое обращение понравилось, но далеко не всем. Посыпались реплики, типа того, что спрашивать он может у своего начальника в ментовке, и вообще, чего надо в камере «гнилому менту»? Значит, уже предупредили, что придет именно он, с которым надо устроить серьезный и жесткий «разбор». Поучить, место у параши указать, как самому последнему «опущенному», и на его угрозы никакого внимания не обращать. Ничего нового, одно и то же. Да и публика тут такая, которой не «западло», получается, исполнять указания начальника милиции, то есть не чтит она старых воровских законов, запрещающих честным ворам якшаться с ментами. Что ж, тем хуже крикунам. Их и было-то трое, похожих на братков, которые обычно попадаются на откровенном рэкете. Сила есть, ума не надо.

Но Агеев не обратил внимания на крикунов и смотрел выжидающе, молча и сохраняя свое достоинство. А те между тем, не слыша ответной реакции, наглели. Молчал, с интересам рассматривая тщедушного новичка, и лысый пожилой человек в углу, на нижней койке. Был он без рубашки, в майке, и привлек внимание Агеева замысловатой татуировкой на обоих плечах и руках. Он наверняка и есть старший. Подождем, решил Филя, пока соизволит слово сказать.

А наглая троица продолжала «базлать» между собой, ожидая, когда новичок хоть как-то отреагирует. И чем дольше молчал Филя, тем смелее они становились. Наконец один, высокий, в старой ковбойке, потертых джинсах и сандалиях на босу ногу, встал со шконки и направился с победным видом к Филиппу, потирая руки от предвкушения потехи. Агеев не обращал на него внимания. А когда тот подошел совсем близко, на расстояние вытянутой его длинной руки, и лениво замахнулся, чтобы припечатать «мелкого», Агеев сделал почти неуловимый выпад в его сторону, подсечку, и тот, перевернувшись через Филино плечо, всем телом с треском «впечатался» в бетонный пол камеры. Да так и остался лежать. А Филипп оглядел камеру, перешагнул через лежащего и спокойно, будто ничего не произошло, спросил:

– А что, на этой хате теперь, как в дорогобужской «ментуре», полный беспредел? Всех уже, что ли, загнал Крохалев под свою задницу? И как, ничего, братва? – он посмотрел на тех, двоих. – Вам нравится, и не воняет? – Он присел боком на шконку, посмотрел на лежащего, ткнул его носком ботинка и внятно произнес: – Хватит притворяться, вставай, это я тебя в четверть силы приложил. Вот если б в полную, тогда б ты не встал. Но я тебя-дурака, прихвостня Крохалевского, курочить не стану, не дорос еще, сопливый. Поднимайся и вали от меня… А я думал, тут – честная компания…

– Правильно думал, – глухо сказал пожилой в углу. – Давай сюда… – И когда Агеев подошел, кивнул и присел напротив, спросил: – С чем явился? За какие грехи?

– Не поверишь, отец, – признал его старшинство Филя. – Шьют «мочилово», только – вот им, – он сделал известный жест. – Зарвался Крохалев. Кипятком мочится.

– От тебя, что ли?

– И от меня тоже.

– Так ты – мент?

– Нет, отец, я – сыщик. Людей охранять приходится от таких вот ментов. И это дело у меня получается, потому я им и мешаю. А к милиции я никакого отношения не имею. Частная контора. – Филипп вдруг засмеялся: – Ревнивым женам и мужьям уличить друг дружку в изменах помогаем. А тут человека убили и пытаются списать на самоубийство. Чтоб всем сразу его имуществом завладеть: делом, домом, машиной и молодой женой. Во как живут! Вот вдова и пожаловалась на полный беспредел милиции. В Москву приехали, помочь просили найти настоящего убийцу, а он – вот же, рядом ходит, при погонах полковничьих. Этих вон, – Филипп повернулся и указал пальцем на троих в противоположном углу, куда двое перенесли того длинного, – молодых дураков с пути истинного сбивает, а они – наверняка его стукачи.

– Не боишься ответить? – пожилой с интересом посмотрел на Филю.

– Не боюсь. Я, отец, в спецназе воспитан.

– Оно и заметно, – усмехнулся тот и отвернулся. А потом посмотрел еще раз внимательно и сказал, показывая на шконку напротив себя, на которой боком присел Агеев, – вот тут спать будешь. В очередь. Не «Метрополь».

– Ясно, спасибо. Тут такое дело, скоро адвокат подъедет. Так если по его части чего надо, скажи, я передам или у него спрошу.

– Посмотрим, – ответил тот и отвернулся, потеряв всякий интерес…

Гордеев выслушал недлинный рассказ Фили и улыбнулся. Нечто подобное, в смысле, о похожих ситуациях, он уже слышал не раз – от своих, кстати, клиентов, и подумал, что в тюремной камере само понятие справедливость иной раз звучит, да и воспринимается, гораздо естественнее, чем в той же милиции. Однако ничего хорошего в этом нет. Это называется: дожили. Или, как прикалывается нынешняя молодежь: «Картина Репина «Приплыли»…

– Как у тебя сейчас? – спросил Юрий Петрович, не увидев каких-либо заметных изменений ни во внешности, ни в характере Фили.

– Нормально, – без раздумья ответил тот. – Братва ночью не приставала, правда, и я не спал. А они, возможно, ждут дальнейших указаний. Но. если вы не будете чесаться, а загоните полковника в цейтнот, указаний от него и не последует. Что я – ему, когда у него у самого в заду смола скоро станет плавиться! Вы только не спите, действуйте. А Сан Борисыч пускай за домом вдовы все-таки присматривает, раненый зверь бывает опасным. А обо мне не беспокойтесь, ну, не посплю еще ночку – велика беда, днем отосплюсь. Днем-то они не полезут. Вы, главное, не тяните, работайте! И обязательно – зайдите к Авакумову, он, вероятно, и по второму делу будет проводить судебно-медицинскую экспертизу, там время смерти важно определить поточнее, вряд ли кто-то из них после полуночи к ростовщику этому приходил, хотя я, покидая дом, оставил дверь незапертой. Но это они его, скорее всего, утром «приделали», а у меня на этот случай имеется твердое алиби.

– Ты тут, я смотрю, полностью освоился, – Гордеев улыбнулся. – Так скажи мне, кто, по-твоему, мог убить этого ростовщика? Сам полковник?

– Вряд ли, он играет в интеллигента: не матерится, брани не переносит, пытается быть вежливым даже, когда руки чешутся в морду дать. Он свои руки марать не станет, он кого-нибудь заставит… – Филипп задумался. – А знаете что? Возьмите-ка за бока того парня, ну, вечного помощника – Лешку Захарикова. Он трус и подлец. Потрясите его маленько, пусть Сан Борисыч грозно посмотрит на него и рявкнет, как это у него хорошо получается. Да еще «ксиву» с генеральскими погонами в нос ткнет, тот и вскинет лапки. И расскажет, что там и как было. Можете ему и магнитофонную запись продемонстрировать, чтоб он понял – у нас сидит на жестком крючке. И полковник его не помилует за эти признательные показания. А Игорь Федосович может просто перечислить тех, кто оказался возле трупа, когда приехала опергруппа. Вот и делайте выводы. Только не опоздайте с тем Захариковым. Если полковник уж начнет зачистку, он станет убирать всех, кто был задействован им в операциях. Я видел его мордоворотов, а потом еще и с одним охранником фабрики чуть не познакомился, как говорится, «в натуре», и не хотел бы повторения. Чисто по-человечески, как говорится. Это тот случай, когда без жертв не обойдется, ребятки у этого Крохалева, по-моему, натасканы по всем правилам. Имейте это в виду и будьте сами осторожны.

– Ладно, мы попробуем тебя еще сегодня все-таки вытянуть, но в районной прокуратуре, где я думал застать прокурора, увы, сказали: отбыл в Смоленск. А в районном отделе милиции, куда я только что, перед тобой, заезжал, мне сказали, что Крохалев тоже еще с утра куда-то отбыл. Может быть, предположили, даже в Москву намылился. Если туда, это понятно, наверное, пытается узнать, кто конкретно в верхах на него «бочку катит». А куда же еще ему деваться?

– Деваться-то он может куда угодно. Жаль, что я здесь…

– Сам виноват!

– Да знаю, – Филя поморщился. – Надо бы за его домом проследить, он – хитрый зверюга, может и «ноги сделать», если почует опасность.

– Филя, ну что ты, в самом деле! Судя по тому, что ты сидишь тут, его такие мелочи, как московские сыщики и адвокаты – в одном стакане, не сильно волнуют! – отмахнулся Гордеев. – Что он, ребенок? Не понимает, чем побег ему грозит? На него же сразу всех собак повесят.

– Думаю, что как раз именно это он и понимает. И, возможно, уже не надеется на помощь своих людей. И в той же районной прокуратуре, и даже в Смоленском ГУВД. Почему у него в этих краях почти абсолютная власть? И вообще, мне интересно, кто его может остановить?.. Ну, ладно, Катюше привет от меня, хорошая женщина, не обижайте ее. Она совсем беззащитная, смотреть больно, когда эти хамы… о, Господи… – Филипп тяжко вздохнул.

– Ты чего, с ума спятил? – изумился Гордеев.

– Не спятил, – упрямо повторил Филипп, – потому что я и вас неплохо знаю…

Выйдя из изолятора на залитый солнцем асфальтированный двор, Гордеев тут же позвонил Турецкому.

– Саша, ты сейчас где?

– Я у судебного медика, у Игоря Федосовича. Был уже и у секретарши Леночки, она мне все подтвердила. Я имею в виду акт экспертизы полковника. Ну что, есть новости от Фили?

– Есть, я только что вышел от него. Его с уголовниками держат, но он бодрый, правда, ночь не спал и одно нападение уже было. Но, говорит, не волнуйтесь: там у него вроде бы со «смотрящим» контакт наладился. Слушай, Саш, я пока езжу, так чтоб не терять времени… Спроси-ка у этого медика, пусть он перечислит тебе всех, кого он на вчерашнем утреннем выезде застал возле трупа ростовщика. Ну, кроме участников прибывшей на место преступления следственной бригады?

– Это важно?.. Сейчас… – Турецкий что-то бубнил, потом снова поднес трубку: – Слушай, Игорь Федосович утверждает, что во дворе Плюхина их встретили двое. Точнее, во дворе – полковник, а на крыльце дома – Захариков. Ну и еще двое понятых. Можно предполагать, что к трупу они до их приезда не поднимались. Тот лежал в спальне, поперек кровати, на втором этаже. А они чувствовали себя очень скованно, боялись даже на тело посмотреть. Пожилые люди, понятно, а там – кровищи на всю постель.

– Как кровь? Разве она уже не застыла, свежая, что ли?

– Да, доктор утверждает, что убийство произошло за час, не больше, до прибытия оперативно-следственной бригады. А возглавлял ее следователь Прыгин.

– Он что тут – един во всех лицах? Я утром был у него, впечатление умного не производит, скорее, хитрого прохвоста.

– Тогда слушай дальше. Игорь Федосович утверждает, что к моменту начала осмотра трупа охлаждение его только началось на открытых местах, а под одеждой тело еще сохраняло тепло. Это – раз… На трупе им были обнаружены гипостазы, то есть фактически была зафиксирована первая стадия трупных пятен. Это – два. Следовательно, человек был убит не позднее часа-полутора назад… И вот еще, простыня на постели была влажной от крови. Значит, говорит, и того меньше.

– Тогда и вы слушайте. Филипп говорит, что полковник вряд ли совершил бы сам такое преступление, не в его духе, но он вполне мог заставить это сделать того, кто был с ним рядом. Поэтому не теряй времени и бери в оборот Захарикова. Дай ему послушать его признательные показания, ну и… Ты сам знаешь, куда и как надо давить. Только сделай это срочно, пока он тоже не остыл. А я еду в архив прокуратуры, чтобы смотреть дело Краснова. Как только освобожусь – к вам.

– Я насчет Захарикова. Считаешь, действительно есть опасность?

– Филипп так считает.

– Спасибо, учту… Тогда я сейчас попробую достать этого помощничка… Слушай, а с Филей-то чего будет?

– Для этого мне нужны все документы по трупам, в смысле, заключения твоего медика, а потом ехать в Смоленск, в областную прокуратуру. Этот Прыгин реагировать не желает, он дело возбудил и не чешется. Ждет оперативную поддержку со стороны Крохалева или своего прокурора Ловкова, а тех нет на месте… Все тебе понятно? Кстати, Филиппа здесь никто так и не стал допрашивать, просто «поселили» и забыли. Так что и арест – тоже формальность, я думаю, полковник пытается отвлечь наше внимание, а сам хочет проверить, с какой угрозой мы здесь появились. Что же касается доставки Фили, то ему по дороге пару раз врезали по шее. Но – терпимо. То есть, беззаконие полное, а с какой стороны подходить, не знаю. Придется, наверное, действовать сверху, потому что другого закона здесь попросту не поймут.

– Может, Костю пора напрячь? Ты говори, не стесняйся.

– А что он? Прокурору этому, Сердюку, позвонит? А тот ответит: я еще не в курсе, обещаю разобраться. И станет разбираться. Ну, искать полковника Крохалева, чтобы задать ему вопрос. А того нет на месте, и вообще – неизвестно. Или районного прокурора, тоже отсутствующего в своем кабинете. Тогда Сердюк накинется – это, надо думать, если еще накинется! – на младшего советника юстиции Прыгина, а тот ответит простенько и со вкусом: работаем, случай нелегкий. Там же, в прокуратуре еще и шурин нашего Крохалева работает – в следственном управлении, чуть ли не начальником. Представляешь, сколько времени они будут решать проблему? Нет, нам только Крохалев нужен. Я после архива еще и к нему домой загляну, это чтобы ты был просто в курсе, если чего, какие вопросы и так далее.

Ладно, давай попытаемся, – засмеялся Турецкий. – А ты там не очень, будь с ним осторожен, неровен час, он и тебя к уголовничкам засадит, и что я тогда буду один тут делать? С двумя-то красивыми женщинами?..

– Да, не забудь, от Фили – персональный привет Кате. Он очень переживает за нее.

– Скажите, пожалуйста! Узник-то наш, а? Передам… А Косте я все-таки позвоню…