Текст книги "Мечта скинхеда"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Сыщики

18 ноября

Макс знает все. А чего не знает, может узнать за считанные минуты. А об этой способности гениального хакера, естественно, знали все сотрудники «Глории».

Конечно, в какой-то степени это было преувеличением, ибо если бы все было на самом деле так хорошо, то «Глорию» можно было давно распустить. Зачем, в самом деле, было бы бегать по улицам, с кем-то разговаривать, получать в зубы, самим кого-то бить по зубам, если бы достаточно было просто озадачить Макса? Но когда в походах и разговорах наступал вынужденный простой – тут действительно наступала его очередь.

Пока сыщики пили кофе и поедали огромную пиццу с грибами, Макс с помощью своих двенадцати компьютеров проверял, систематизировал и добывал сведения.

– Нашего группенфюрера зовут Сидорчук Виталий Валерианович, 25 лет, из самых первых скинхедов, начинал примерно в девяносто третьем, член вначале РНЕ, потом ВНПД, не привлекался. Его телохранитель – Жадов Андрей Васильевич, 27 лет, две судимости: за изнасилование и тяжкие телесные, оба раза не досидел, был амнистирован. Как это ни парадоксально, именно у Жадова на сайте «Штурмовых бригад» есть собственная страничка с экспресс-уроками уличного рукопашного боя и косноязычными, но вполне конкретными рассуждениями о том, как настоящий русский должен поступать с инородцами и, самое главное… – Макс сделал паузу и поднял вверх указательный палец, – предателями Правого Дела. Их, чтобы вы знали, надо мочить на месте без разговоров! То есть если «штурмовики» знали, кто есть Влад на самом деле, любой из верных учеников Жадова или он сам могли Влада порешить, и анонимщику, когда они его вычислят, не поздоровится.

– Понятно, что мы должны быть первыми, но как? – возмутился Сева.

– Добудьте мне образцы почерка всех «штурмовиков», – пожал плечами Макс, – и я назову вам анонимщика. В суде моя экспертиза не проканает, а для дела – вполне.

– Дело за малым, – сказал Денис, – взять у товарищей «босых черепов» под благовидным предлогом образцы почерка. Таким образом выйдем на анонимшика. А выйдем на анонимщика – уж как-нибудь его разговорим. Не думаю, что он станет молчать, как партизан: был бы он непоколебимый борец за чистоту расы, не стал бы упражняться в эпистолярном жанре. Пацан наверняка напуган до смерти, иначе давно заложил бы всех своих сподвижников, надо его только подтолкнуть самую малость, чтобы вывести из оцепенения. Короче говоря, осталось придумать этот самый благовидный предлог. Идеи есть?

– Погоди, – первым отозвался Сева, – прежде чем начнем скрипеть мозгами, объясни такую вещь: вот мы, допустим, уговорили их всех написать письма Деду Морозу – допустим, уговорили. Они, значит, их настрочили и подписались «Придурок» там, «Полный Придурок» и так далее. Экспертиза установила, что «Абсолютный Придурок» – тот, кто нам нужен. Как мы его потом от остальных придурков отличим? Станем…

– Кончай языком молоть! – поморщился Демидыч, не дав ему договорить. – Детский сад… Вообще не надо заставлять их подписываться. Будем снимать скрытой камерой, как они сдают свои сочинения, и просто складывать их стопкой. Главное горячку не пороть, чтоб ничего не напутать. Если им охота из выпендрежа или для конспирации называть друг друга придурками – пусть обзывают. А у нас каждой их писульке будет соответствовать лицо на пленке – все! Ну а предлог… Тоже не понимаю: над чем голову ломать? Нужно устроить рекламную акцию: кто напишет, за что он особенно ненавидит… ну не знаю, кого они там особенно ненавидят, тот получит леденец в форме свастики.

– С пургеном, – оскалился Щербак.

Сева принужденно хохотнул, показывая Демидычу большой палец.

– Насчет леденца – классная идея! Думаешь, там сплошные дети окраин? Так вот, фиг вам: девять из десяти – мажоры! Они и за два леденца не почешутся.

– Нужно «Майн кампф» им предложить, – выдавил сквозь смех Щербак, – с пургеном…

– А мысль, между прочим, – поддержал Макс, и все загалдели, все наперебой:

– А где достать?

– Я, кажется, видел! За углом тут, возле метро. Или на «Горбушке».

– Какого метро?

– Около «Кузнецкого Моста».

– Почем она? Разоримся на этом дерьме…

– А черт ее! Оптовую скидку потребуем. Короче, конфискуем, вообще бесплатно!

– Вы озверели, что ли?! – рявкнул Денис. – Мы фашистскую литературу распространять будем?!

– Нет, давайте ее публично сжигать! – обиделся Сева.

– У меня идея! – попытался перекричать всех поборовший, наконец, приступ хохота Щербак. – Будем распространять черные футболки с надписью «Ненавижу!», не уточняя кого. Можно заказать специально такие, которые после первой стирки станут просто черными.

– Хорошо, – согласился Денис. – Пойдет Демидыч.

– А может, я лучше? – запротестовал Щербак.

– Ты ищешь Руслана и продолжай. – Денис закрыл эту тему и развернулся к Максу. – А что с Чистяковым?

– Сейчас. – Макс сходил к себе за новыми распечатками. – Ты только объясни, как пятилетней давности наезд на Чистякова может быть связан с нашим сегодняшним делом?

– Понятия не имею. Не нравится мне это просто, и все. Там ФСБ на него наезжала, тут он на ФСБ. Может, конечно, и совпадение. ФСБ – она везде. Но…

– Что – но?

– Ну, фээсбэшники же обвиняют его в клевете, кричат, что не внедряли никого. А что, если эта анонимка вообще высосана из пальца, а Чистяков раздул скандал на всю страну, ничего толком не проверив. У него просто обида на всю жизнь, а тут случай подвернулся опустить чекистов ниже плинтуса?

– Н-да… – Макс задумчиво почесал бороду.

– А может, все совсем наоборот, – сказал Денис. – Может, Чистякова еще тогда пристегнули, а теперь просто используют. Кто-то в ФСБ воюет против еще кого-то в ФСБ, а жар загребает руками Чистякова?

– Только не это, шеф! – взвыл Сева.

– Надо сплюнуть и постучать по дереву, – предложил Щербак.

– Так что у тебя все-таки, Макс? – хмуро спросил Денис.

– В том-то и дело, что ничего определенного. По обмену наши студенты ехали в Англию, а тамошние – соответственно сюда. И нескольких англичан повязали в аэропорту прямо в Шереметьеве якобы с фальшивыми бабками, повязали чекисты, естественно. Дело вроде удалось замять, потом кто-то дотошный из журналюг покопался, и выяснилось, что там был отпрыск какого-то ботаника-избретателя, английского естественно, вроде бы имел место шантаж и экономический шпионаж, но все покрыто толстым слоем мрака. А Чистяков именно в тот момент патронировал всю эту программу.

– Ну и?

– Все. Фамилия его нигде не упоминается, так что одно из двух: либо ФСБ его таки припахала, либо припахала кого-то другого. Но я лично полагаю, что если бы они его попросили, а он их послал, то карьера его очень быстро бы угасла.

– Н-да… А она как раз наоборот.

Анастасия Пухова заочно принята в ряды ВНПД

Место истинных патриотов России с нами! В наших рядах! А в том, что Анастасия Пухова – истинный патриот России, никто уже не сомневается. Патриот – это тот, кто сердцем чувствует ложь, в сколь бы привлекательную форму ни облекали ее продажные политиканы. И, видя, как обманывают Русский Народ инородцы и иноверцы, Патриот не может остаться в стороне.

Убийство Герасимовой – не убийство. Это казнь! Справедливая кара!

Нас призывают взять на себя ответственность за это убийство. Мы готовы. Но только в том смысле, что Анастасия Пухова теперь член ВНПД. Мы приняли ее в свои ряды заочно. Но не сомневаемся, что, будь у нее возможность передать из Лефортовских застенков заявление о приеме в нашу партию, она бы обязательно так и сделала.

Женщина! Мать! Та, коих немного, может быть, осталось на Земле Русской, питаемая Землей и вдохновляемая Русизмом. Твое место с нами! Среди нас!

И сын твой не был Иудой! Такая мать воспитала достойного сына! А на грязные происки ФСБ мы ответим делом!

Берегитесь народного гнева! Герасимова – первая ласточка! Не перевелись еще на Руси народные мстители!

Из передовицы «Я – Русский».

Юрий Гордеев

18 ноября

Следственный эксперимент проводили в семь вечера. Юрию Петровичу позволили присутствовать. Более того, его даже пригласили присутствовать. Раз генпрокурор на всю страну объявил, что следствие будет максимально открытым и гласным, то и следователь не поскупился. Мог бы ограничиться предоставлением полной видеозаписи, но не ограничился.

Дегтярев дал отмашку. Оператор включил камеру. Пухова медленно прошла через калитку и остановилась:

– Где-то здесь лежал камень. – Она присела, правой рукой приподняла воображаемый кусок гранита, левой – достала из-под него воображаемый листок бумаги, встала и приблизила руку к глазам.

Сегодня тут было даже слишком светло: для видеосъемки установили несколько прожекторов.

– Как я уже говорила, листок был чистый, и я вернула его на место. – Она снова присела и водрузила воображаемый камень на воображаемую бумажку.

Она пошла дальше и еще раз остановилась в трех шагах от входа в беседку:

– Отсюда я увидела ноги. И тут на меня кто-то напал.

– Вы не слышали никакого шума? – спросил следователь.

В данный момент на его лице не было ни тени недоверия. Юрий Петрович мог бы радоваться: Дегтярев усомнился в собственной версии и видит полную состоятельность версии Пуховой. Если бы не одно «но». Если бы следователь перед следственным экспериментом не похвастался своим фирменным рецептом добывания чистосердечных признаний. «Придуманная версия обязательно содержит противоречие в самой себе, – безапелляционно заявил он. – Достаточно позволить подозреваемому самому прийти к этому противоречию и увязнуть в нем, как он поймет, что дальше упорствовать бесполезно, и во всем сознается. Этот метод работает даже с матерыми рецидивистами, а с необстрелянными новичками – гарантировано верное дело».

– Нет, я ничего не слышала, – ответила Пухова.

– И ваш таинственный некто напал именно сзади? – Дегтярев демонстративно раздвинул руки. Они уперлись в живую изгородь. Следователь резко опустил руки вниз, обрезанные ветки дружно зашуршали, шум получился громкий и отчетливый. – Может быть, он напал все-таки с фронта, а не с тыла и вы видели его лицо?

– Нет, – стояла на своем Пухова. – Он напал сзади. Наверное, он шел за мной от самой калитки.

– Но вы же останавливались у камня, «читали» пустую бумажку. – На лице следователя мелькнуло некое подобие улыбки. – Там, по вашим словам, было достаточно светло, чтобы читать, но недостаточно светло, чтобы заметить человека?

– Я не говорила, что там можно было читать. И я не оглядывалась все время по сторонам. Наверняка где-нибудь рядом с воротами была достаточно густая тень, чтобы мог спрятаться человек. Если вы выключите свои прожекторы, то убедитесь в этом сами.

Пухова сегодня была убийственно спокойна. Юрий Петрович не уставал поражаться ее самообладанию и с ужасом ждал, когда же она сломается. В том, что сломается, он не сомневался. Только признание это будет, которого так ждет Дегтярев, истерика, обморок или что-то еще? Но что-то обязательно будет.

– Значит, вы настаиваете, что на крыльцо не поднимались и с Герасимовой не разговаривали? – Следователь просто проигнорировал ее предложение выключить прожекторы.

– Настаиваю. Здесь на меня напали, избили, чуть не задушили. А когда я вырвалась, то побежала прямо и не оглядываясь, между домом и беседкой к забору. Потом выбежала через калитку…

– Да, – поморщившись, прервал следователь, – все это мы уже слышали. Вот сотрудник, который изобразит вашего нападавшего. Покажите, как именно он вас держал и избивал.

К Пуховой подошел молодой оперативник. Она, совершенно не смущаясь, придвинула его поближе к себе, положила его левую руку к себе на плечо, так чтобы он локтем приподнимал и фиксировал ее подбородок, а кистью держал за правое плечо, а правую его руку приподняла, занесла для удара, и сказала:

– Можете дать ему грабли, чтобы было натуральнее.

– Спасибо, достаточно, – буркнул следователь. – Давайте пройдем еще раз с самого начала.

Еще раз Пухова повторила все с точностью до мельчайших подробностей. Дегтярев был не на шутку раздосадован: подозреваемая ни разу не сбилась и не потеряла уверенности. А Юрий Петрович в душе торжествовал: она не могла отрепетировать свой поход от калитки до беседки, не было у нее возможности заучить каждый шаг до автоматизма, значит, она говорит правду, значит, все так и было.

– А теперь убедимся, как все было на самом деле, – предложил Дегтярев. Он жестом предложил Пуховой вернуться к калитке. – Вы позвонили, и Герасимова вам ответила.

Пухова хотела возразить, но следователь жестом ее остановил.

– Герасимова вам ответила. Она сказала, что калитка открыта, и предложила вам пройти по дорожке к дому. Вы прошли. – Он взял Пухову за локоть и довел до беседки. – Герасимова варила кофе, когда вы позвонили. Она отставила турку с огня и вышла встречать вас на крыльцо. Вы не пожелали войти в дом. Может быть, расскажете все-таки, почему не пожелали?

– Я не разговаривала с Герасимовой и не видела ее живой, – в который уже раз повторила Пухова. Гордеев видел, что она держится уже из последних сил. Она то и дело кусала губы и прятала руки в карманы пальто: кулаки непроизвольно сжимались и разжимались.

– Ладно. Ладно! Герасимова тем не менее, уважая ваше нежелание, накинула куртку, в которой обычно работала в саду, спустилась с вами с крыльца и предложила поговорить в беседке. Что же она вам сказала, а?

– Ничего!

– Понятно. Она рассказала вам о вашем погибшем сыне. О том, что его использовали люди из спецслужб, так?

– Нет.

– Да! Вы пришли в ужас и в бешенство. Если бы рядом оказался кто-то из ФСБ, конечно, ваш справедливый гнев обрушился бы на него. Но рядом была только Герасимова. Герасимова, которая тоже ведь виновата. Что она сделала, чтобы спасти таких, как ваш сын? Вы готовы были задушить ее собственными руками! Но тут вам на глаза попалась груда камней, так? Вы схватили первый попавшийся и ударили, да? Ударили?!

– Нет!

– Ударили! Первый удар был несильным – вы били куда попало. Герасимова пыталась вас вразумить, пыталась закрыться руками. Но вы продолжали бить?!

– Нет! Нет, я не убивала ее!!!

– Вы продолжали бить! Она схватила грабли и отбивалась уже по-настоящему. Но в состоянии аффекта сила человека возрастает порой в десятки раз, вас невозможно было остановить. Только когда она упала, обливаясь кровью, вы поняли, что произошло, испугались и побежали куда глаза глядят.

У Пуховой уже не было сил возражать вслух, она только отчаянно трясла головой.

– Мы проследили ваш путь от самых ворот, здесь по двору и до трассы, собака уверенно прошла по вашему следу, и собаку, я надеюсь, вы не станете обвинять в предвзятости?.. – Следователь сменил тон, теперь он не изобличал, он уговаривал. – Мы знаем, что вы делали в каждую минуту. Вы ведь соврали, что долго не могли поймать машину? Вас подобрал первый же автомобиль… Послушайте, ваша вина очевидна, в каком-то смысле я понимаю чувства, которые владели вами в тот момент… Отрицать все бессмысленно и бесполезно. Признание только…

– Прекратите же! – закричала Пухова. – Я не убивала! Слышите?! Не убивала!

Дегтярев жестом приказал прекратить съемку и скомандовал конвоирам:

– Забирайте ее.

Юрий Петрович видел, что следователь сам близок к состоянию аффекта. Адвокат дождался, пока он покурит и успокоится, и только потом подошел с вопросом.

– Вы еще здесь? – скривился Дегтярев. – Зря радуетесь, и без признания обойдемся, доказательств достаточно.

– Я не радуюсь, – успокоил Гордеев. – У меня несколько вопросов. Магницкий утверждает, что, когда он приехал, за калиткой у ворот была разлита лужа машинного масла. Он в нее вступил и прошел практически по тому же маршруту, что и Пухова, потом прибежали охранники, и хотя бы один из них наверняка тоже вступил в масло и потом пробежал по дорожке… Я не совсем понял и не видел этого в протоколах осмотра места происшествия, как вы отделили следы Пуховой от остальных следов? Разве для собаки они не все были одинаковы?

– Это все ваши вопросы?

– Нет. В акте экспертизы время смерти Герасимовой определено «с 19.00 до 19.30», почему вы в таком случае даже не рассматриваете возможность, что моя клиентка могла появиться здесь уже после убийства?

– Рассматривал я такую возможность и еще десяток других: и политическое убийство, и убийство на почве ревности, и даже возможность временного помешательства и изощренного самоубийства. Насочинять можно чего угодно, но улики – упрямая вещь, и они изобличают вашу клиентку с головой! А по поводу масла, конечно, Магницкий с охранниками картину нам подпортили, но не сильно. Пухова с истинно женской, видимо, брезгливостью лужу обошла, и собака, взяв ее след на клумбе за домом, чудно довела нас через дыру в заборе до трассы…

Юрий Петрович пропустил последние слова следователя мимо ушей, потому что внезапно понял, что версия Дегтярева не такая уж стройная. Даже странно, как они с Денисом не додумались до этого раньше!

– Улики против моей клиентки, конечно, серьезные, – заметил он, – но она говорит правду, и знаете, почему я в этом уверен?

– Потому, что вы ее адвокат и это ваша работа.

– Нет. Вы полагаете, что раз на Герасимовой была куртка, в которой она обычно работала в саду, значит, она вышла поговорить с Пуховой? Но это не так. Она надела куртку сразу же, как приехала, и ходила в ней в доме. Потому что там было холодно. Потому что для того, чтобы стало тепло, нужно было спуститься в подвал и отрегулировать газовый котел. А Герасимова первым делом всегда (спросите у Магницкого) выпивала чашку кофе. Улавливаете? Она входит, сбрасывает пальто, накидывает куртку, идет на кухню, ставит на плиту кофе, и тут раздается стук в дверь. Она отставляет турку с огня и открывает дверь, за которой стоит настоящий убийца.

– Шито белыми нитками, – поморщившись, прокомментировал следователь.

– А вы не отмахивайтесь, – потребовал Юрий Петрович. – Вы проверьте по протоколу, какая была температура в доме, когда вы приехали; работал ли котел на минимуме или был отрегулирован до нормы; если да, то кто это сделал; нет этого в протоколе – опросите еще раз свидетелей. Выясните у людей, близко знавших Герасимову, имела она обыкновение дефилировать по комнатам в шубе, пока они прогреются, или куталась в шаль, или принимала пятьдесят граммов «для сугреву», или все-таки набрасывала куртку? И если прав я, а не вы, может, пора начать искать того, кто на самом деле совершил убийство?..

Икс-бой

Икс-бою пришлось туго. Он преследовал своего врага сперва на такси, потом, поравнявшись, прыгнул к нему на машину. Оказавшись на капоте автомобиля, который несся со скоростью полторы сотни километров в час, он, не раздумывая, стал стрелять через лобовое стекло в водителя. Шофер уже был мертв некоторое время, когда машина виляла, пассажир (тот самый гад!), который был рядом с мертвым водителем, пытался удержать руль, но тщетно. Ничего, в конце концов, Индиана Джонс проделывал трюки и похлеще.

Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он увидел над собой физиономию Светика и на секунду вообразил, что по-прежнему находится на чердаке. Но окончательно проснулся и все вспомнил.

– Ты что тут делаешь?!

– Не шуми! – скривился Светик. Такой уж он был, Светик, Икс-бой давно заметил эту черту: последнее слово должно было оставаться за ним, и все тут. Даже если бы Икс-бой ни звука не произнес, и то бы Светик, наверно, отругал бы его за излишний шум. – Вставай давай. Пора нам уже.

– Куда пора? Кому – нам? Что случилось?

Икс-бой сыпал вопросами, а сам лихорадочно одевался.

– Ну ты даешь! – изумился Светик. – Сперва озадачил людей своими проблемами, а теперь дуриком прикидывается?! Придется с тебя, паря, по двойному тарифу взять.

– Да что ты несешь?! – разозлился Икс-бой и слегка пихнул Светика в бок. – Говори толком!

Это Светику не понравилось, и он, на всякий случай, отошел подальше.

– Тебе ствол нужен или нет? – зашипел он.

Икс-бой стал одеваться с удвоенной скоростью. Через несколько минут они спускались по пожарной лестнице. Она была холодная, пальцы стыли, хорошо хоть не скользили. Оказавшись на земле, Икс-бой стал дуть на руки.

– Давай за мной, давай скорей! – подгонял его Светик.

Они успели на последний поезд метро. Доехали до «Севастопольской». Дальше Светик повел Икс-боя темными дворами и подворотнями. Шли долго, перелезали через заборы, Светик объяснял, что так короче, а Икс-бой вообще перестал ориентироваться – в этом районе он никогда в жизни не был. Наконец Светик прижал палец к губам и прошептал в самое ухо:

– Пришли.

Они остановились под освещенными окнами какой-то проходной, что ли. Сквозь вертикальные неплотно закрытые жалюзи была видна пустая комната: стол, стул, компьютер.

– На вешалку смотри, – зашипел Светик.

На вешалке висела желтая замшевая куртка и настоящая кобура. Из кобуры торчала рукоятка пистолета.

– Так ты что, мне украсть оружие предлагаешь, что ли? – наконец сообразил Икс-бой.

– А ты что думал? – делано удивился Светик. – Бабок нормальных у тебя нет, как я понял, и пока что не предвидится. Или ты думаешь, что твои комиксы в Голливуде купят?

– Может, и купят, – хмуро сказал Икс-бой.

– Ну вот когда купят, тогда и будешь пистолеты покупать. А пока что – воруй! Понял?! И не ори!

– Нет, не понял.

– Вот ведь… – Светик выругался. – Ах ты ж придурок недоделанный! Сколько ж я еще буду из-за тебя рисковать, а? Ты меня об услуге просил? Я тебе ее оказал? Так чего ж еще надо?! Иди да бери, что плохо лежит!

Икс-бой вспомнил было, что это ведь Светик сам к нему подкатил с предложением достать ствол, но все равно почувствовал смутные угрызения совести. «В самом деле, – подумал он, – может, так и сделать? Ну кому хуже будет? Только той сволочи, которую я застрелю. Так ведь я же этого и хочу! Мне же это уже снилось сегодня! Может, вещий сон был? Или как это говорится – сон в руку?»

Светик ножом в момент под дел щеколду на окне, створка, противно всхлипнув, отворилась внутрь комнаты.

– Лезь давай, я на шухере.

– А может, ты лучше? – заколебался Икс-бой. – У тебя лучше получится, я отработаю, честное слово…

– Не хочешь, не надо, я пошел тогда. – Светик развернулся и сделал несколько шагов в темноту.

Икс-бой поймал его за рукав:

– Ладно, только ты это… свистни или мяукни, да?..

Светик подсадил его к подоконнику. Икс-бой сделал шаг в комнату и остановился, прислушиваясь. Только компьютер гудел и где-то далеко работало радио.

– Давай не спи! – раздалось сзади.

Икс-бой на цыпочках подошел к вешалке, расстегнул кобуру, взялся за рифленую ручку, потащил вверх настоящий тяжелый, холодный, страшный пистолет.

– А коробочку патронов тебе не предложить? – В дверях, непонятным образом раскрывшихся совершенно бесшумно, стоял здоровенный мужик с дубинкой и кровожадно скалился.

Икс-бой выронил пистолет и метнулся к окну, но мужик догнал его в два прыжка, поймал за ухо, сгреб в охапку:

– Нехороший мальчик. Тебе мама не говорила, что воровать нельзя? Зачем тебе ствол понадобился? Продать хотел? А потом к морю поехать, где тепло, да?

Икс-бой ничего не ответил. В горле стоял ком величиной с арбуз. Мужик потащил его из комнаты, а он все смотрел за окно: где же Светик, почему не закричит, не отвлечет мужика?!

– Поедешь на юг, поедешь… – задушевно продолжал громила. – Вот еще десяток таких охотников соберем, и поедешь. Там тепло, хлопок растет, собирать некому… – Он громко заржал, сотрясаясь всем телом. – А пока у меня погостишь, в подвале… А то крысам там одиноко!

Икс-бой скатился по каким-то холодным ступенькам и оказался в маленькой комнатке без окон. Тюремщик остановился на пороге, достал последнюю сигарету, пачку смял в кулаке и швырнул на пол. Икс-бой машинально посмотрел на нее, там было написано какое-то французского слово. Кажется, «Голуаз». Да, есть такие сигареты, он как-то слышал. И еще это кое-что ему напоминало. То есть не напоминало, потому что Икс-бой ни секунды не сомневался: такую же точно пачку он видел на чердаке в тот вечер, когда там кто-то все разгромил. «Голуаз» ведь, кажется, довольно редкие сигареты. Это вам не «Мальборо», и не «Лаки страйк». Их не курит первый встречный. Совпадение тут исключается.