Текст книги "Страсти по-губернаторски"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Зря ты вчера, – снова начал этот молодой человек, который выглядел внешне почти прилично – модно одет, стрижка короткая современная, легкая щетина на щеках. А вот на пальцах выколоты синие татуировочки, которые портили все впечатление.

– А что я вчера?

– Мы тя ждали, ждали... Поднимались, хотели отдохнуть, немного побазлать за жизнь. Большой человек желал тебя видеть, болтун.

– И что же «большому человеку» от меня надо? – с легкой насмешкой спросил Гордеев. И вдруг решил блеснуть знанием местных «достопримечательностей»: – Уж не сам ли Жура?

Молодец так и оторопел. Посмотрел с недоверием, потом спросил:

– Кто сказал?

– Никто. Ты подсказал, да я и сам догадался. И болтуном меня, пожалуйста, не называй, я с уголовниками не люблю работать. Можешь говорить «господин адвокат», я не обижусь. Так чего от меня Журе потребовалось? А ты у него кто, гонец?

– Гляди сколько вопросов! – ухмыльнулся парень. – Ты лучше расскажи, как там, в посадках, сладко было?

Гордеев невольно вздрогнул, чем, разумеется, выдал себя, хотя какие уж теперь тайны! Они знают. Нет, сами не видели, потому что уж никак не пропустили бы веселого зрелища без личного вмешательства. Значит, они только слышали. Но от кого? Так от Людмилы и узнали. Взяли ее и допросили – проще простого. И никакая там не поликлиника была, вот как...

Быстро прокрутив в голове эти соображения, Юрий постарался беспечно улыбнуться:

– А ты что, свечку там держал?

Парень радостно заржал, словно сытый такой жеребчик.

– Чему радуешься? Куда девушку-то девали? – строго спросил Гордеев.

– А те какое дело? Куда надо, туда и девали. А ты вот что, слушай сюда, мы тя извиняем за вчерашнее, но чтоб нынче...

– Пошел бы ты знаешь куда? Немедленно отпустите ее живой и здоровой, и чтоб я об этом знал, а вот тогда и приглашайте на толковище свое. А то никакого базара у меня с вами не будет. Так и передай Журе. Или тому, кто тебя послал. Гуляй, свободен! И пиво свое забери, я такого не пью.

Ух как злобно вспыхнули глаза у парня! Но, видно, у него не было команды давить «болтуна». Вот и не оставалось ничего другого, как ощерить гниловатые, желтые зубы, сплюнуть от ненависти и молча встать.

– Мы еще встретимся, – проворчал он.

– Тебя-то уж я, во всяком случае, нарисовал, – спокойно ответил ему Гордеев. – А еще раз в мой чемодан полезешь, тварь, дам по зубам.

Парень будто запнулся, сжал кулаки и повернулся к Юрию. Но тот так же негромко добавил:

– Иди, иди, тебя ждут с докладом.

Он уже окончательно понял, с кем имеет дело и кто его вчера так страстно желал видеть, что даже в вещах пробовал искать. А в общем, все они в этом городе одним лыком шиты – начиная властями и кончая бандитами...

А что же им могла сообщить Людмила? Почему так радостно щерился этот парень? Действительно, что она могла им рассказать об адвокате? Да ничего особенного. Их же не сексуальные способности приезжего интересуют. Впрочем, если этим «способностям» придать форму общественного порицания, тогда еще куда ни шло. Но не получилось ведь у них со всякими их «прослушками» и видеокамерами! Вот и нервничают. А почему опять же? А потому, вероятно, что получили этот заказ – сломать адвоката морально, раздавить его в глазах общественного мнения – от «важных» людей. Может, от самого губернатора, который считается дружком Васильчикова и будет, естественно, прикрывать того изо всех сил. Пока не надорвется. Что, кстати, тоже не исключено... Но отреагировал-то парень именно на Журу!

И вот тут у Гордеева что-то никак цепочка не выстраивалась. Получалось так, что Жура давал крупную взятку судье Самохвалову, чтобы тот спустил дело Васильчикова на тормозах. Ну это понять еще можно. С другой стороны, тот же Васильчиков, вместе, кстати, с губернатором, вытащил Самохвалова из дерьма с историей, пусть случайного, убийства Лены Нестеровой. Значит, все они теперь в одной компании. Так зачем же все-таки взятка? И кому она предназначалась? Ведь неразумно отстегивать большие деньги человеку, которому достаточно дать простую команду, и тот послушается. Нет, тут что-то не то. А может, вовсе не Самохвалову они предназначались, а тому, кто сидит над ним? Есть же кто-то в этом городе несговорчивый? Или уже все давно под губернатором?

И Гордеев решил, что расстановку сил, если таковая здесь все-таки существует, покажет суд второй инстанции.

А вот с этим Журой, видимо, придется встретиться, не обостряя отношений, если не будет к тому острой нужды. Принципами своими Юрий Петрович поступаться не собирался, но есть же и обходные маневры, есть временные тактические надобности, без которых адвокатская работа и не существует. В том, что такая встреча произойдет в самое ближайшее время, он не сомневался.

2

Новая горничная, пожилая, неразговорчивая женщина, постучала к Гордееву в номер и протянула записку. Юрий взглядом спросил: от кого? Та неопределенно пожала плечами, сухо ответила:

– Велено передать, – и ушла.

Интересная это была записка, написанная от руки красивым, округлым почерком. Причем авторучка была старомодной, перьевой – небось обязательно «паркер».

«Господину адвокату Гордееву Ю. П.

Уважаемый Юрий Петрович! Прошу Вас принять мое приглашение и спуститься в ресторан «Новоград», где я предлагаю Вам дружеский ужин, а также обмен мнениями по поводу того дела, которым Вы в данный момент активно занимаетесь. Буду рад Вас видеть. Вас встретят и проводят. Адвокат Мокшанцев Герман Давидович».

Кто он такой, Гордеев не знал, но его профессия указывала на то, что это определенно кто-то из сторонников Васильчикова и компании, а следовательно, противник. Но приглашение было вежливым, хотя и отказаться – это совсем не значило обидеть незнакомого человека. Просто интересно было выслушать, что думает о миссии Гордеева другая сторона.

Полагая, что в ресторане будет душно, Юрий надел легкую тенниску и пиджак, в котором лежали его документы. В незнакомом городе с этим делом надо быть осторожным и внимательным. Спровоцируют в том же ресторане драку, загребут вот так, без документов, а потом доказывай, кто ты есть. Впрочем, с ним уже бывали случаи, когда в некоторых провинциальных городах, где он проявлял опасную, с точки зрения властей, инициативу, его останавливали милиционеры, якобы для проверки документов, которые затем отбирали и докладывали по начальству, что у задержанного ничего, удостоверяющего его личность, при обыске не обнаружено. А «беспаспортного бродягу», известно, можно и посадить в каталажку по любому подозрению. И на какое-то время забыть о нем. Ну да, пока все сроки не выйдут.

И еще сделал он одно важное дело – воткнул в уголочек на отвороте пиджака маленькую, почти незаметную булавку с керамической головкой. А у себя в заднем кармане брюк включил тоже небольшой плоский японский диктофон. И то, и другое было презентом друга – Дениса Грязнова, руководителя московского сыскного агентства «Глория». Звукозаписывающий аппарат с помощью крохотного микрофона фиксировал каждое слово, сказанное в округе пяти метров. Зачем нужна была Гордееву запись разговора, который мог состояться, адвокат еще и сам не знал, но – на всякий случай. Хуже не будет. А вдруг начнутся угрозы? Вот тогда запись и станет свидетельством.

У входа в ресторан, возле дверей которого толпилось несколько человек в ожидании свободных мест – картинка, напомнившая Гордееву его молодость, – стоял прилично одетый молодой блондин, похожий на официанта. Он вопросительно взглянул на Юрия.

– Я – Гордеев, меня пригласили, вот. – Он протянул официанту записку.

Тот прочитал и, повернувшись, сделал знак швейцару, который открыл дверь.

– Прошу, – слегка склонил тот голову, пропуская Гордеева.

Но Юрий спокойно вынул из его руки записку и сунул в свой карман.

– Должен же я знать, кто меня пригласил, – усмехнулся он.

Они прошли через весь битком набитый зал, где стонал оркестр в старом танго и несколько пар топтались возле эстрады, к двери, закрытой зелеными бархатными занавесками, словно перенесенными сюда из времен развитого социализма.

С двух сторон неширокого коридора располагались кабинеты. У одного из них официант остановился и постучал.

– Войдите!

За обильно заставленным столом сидело с десяток человек, в основном молодых. Но двое были явно старшими здесь. Один из них тотчас встал и, обойдя стол, протянул обе руки.

– Мокшанцев. Рад, что вы приняли мое приглашение. Позвольте представить вам моего хорошего знакомого, о котором вы, Юрий Петрович, уже, вероятно, наслышаны. Но только весьма, полагаю, односторонне. – Он улыбнулся. – Журавлев, коммерсант.

– Ну да, теперь это так называется, – тоже улыбнулся в ответ Гордеев и кивнул Журавлеву, но тот на кивок не ответил, а только остро посмотрел на Юрия и сощурился, выдавая лишь этим свой интерес. – У вас, я смотрю, большая компания... – Юрий достал из кармана записку и посмотрел в нее. – Герман Давидович. Так какой же может быть обмен мнениями? Или я чего-то не понял? – Он показал записку адвокату, но не отдал ее.

– Нет, никаких противоречий. Мы обязательно обменяемся... А Василий Иванович и его... коллеги, они тоже хотели познакомиться с вами поближе, так сказать, если у вас нет возражений. Вы ведь еще не ужинали? Садитесь, – он дружески отодвинул стул, – кладите закуски, сейчас подадут горячую рыбку. Что желаете пить? Коньячку? Водочки?

– Да? И чем же я всех так заинтересовал?

Садясь, Юрий оглядел по очереди всех молодых людей, братков из ближнего к пахану круга, как он понимал, среди которых заметил и того, что появлялся сегодня в кафе. Отдельно кивнул тому, но парень не отреагировал, точнее, он с каменным лицом отвернулся, чем выдал свое нежелание признаваться в знакомстве. Да, пожалуй, гордиться ему было нечем.

Эту «игру» заметил Журавлев – достаточно пожилой уже мужчина с крупными залысинами, седыми висками и резкими чертами лица, напомнивший Гордееву одного известного артиста, игравшего в фильмах обычно волевых и жестких людей, часто с уголовным прошлым. Василий Иванович, как представил его адвокат Мокшанцев в качестве «хорошего своего знакомого», с неожиданным интересом посмотрел на парня, потом на Юрия и хмыкнул. Скорее всего, подумал Гордеев, парень не доложил хозяину, как слегка «опустил» его в разговоре адвокат, а опытный Жура это усек.

– Так чего вам налить? – не отставал адвокат.

– Благодарю, но я пока не хотел бы спиртного. Разве что пива. Но оно, – Юрий снова уставился на того парня, – здесь, в городе, по-моему, отвратное. Не хочу обижать хозяев, но для ценителя в нем слишком много солода. И с выдержкой не все в порядке. – Он покачал перед сморщенным носом ладонью, сложенной горстью. – А вот вечный «старопрамен», если он тут имеется? Ну или «варштайнер» – на худой конец. Другие сорта не употребляю.

– Я согласен с вами, – поспешил Мокшанцев и кивнул одному из молодых людей. Тот встал и вышел за дверь.

– Вы можете начинать, Герман Давидович, – с улыбкой заметил Гордеев, взяв вилку и разглядывая закуску – что себе выбрать. – Я умею делать несколько дел сразу. Кстати, Василий Иванович, вы не в курсе, с той девушкой из секретариата суда ничего опасного не приключилась? Говорят, упала, расшиблась немного, бедняжка, каблучок сломала. Иван Данилович сегодня так сетовал! Как она?

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Журавлев даже растерялся, это стало заметно по тому, как он напрягся, как закаменели его резкие скулы. А Гордеев смотрел на него в упор, не отводя взгляда и чуть улыбаясь.

– Вам-то какой с этого интерес? – хрипловатым, словно прокуренным голосом, произнес Журавлев, хмуро глядя на московского адвоката. – Это наши дела, мелкие, местного значения. Ну упала, посторонним-то какое дело?

– Мне было бы очень неприятно, если бы с ней случилась беда. Лично мне, понимаете? Я вообще не люблю, когда в мужские дела впутывают женщин.

– Это у кого как получается, – хмыкнул Журавлев. – Кто любит, кто не любит... Дело индивидуальное.

– Я с вами абсолютно согласен, индивидуальное. Именно поэтому, когда серьезные люди собираются для того, чтобы понять друг друга или не понять, что тоже бывает важно, они выставляют предварительные определенные условия. Судя по вашему приглашению, я должен думать, что мое условие, уже высказанное мной сегодня вон тому молодому человеку, было принято, не так ли? Или я ошибаюсь?

– Простите, вы о каких условиях говорите, Юрий Петрович? – быстренько вмешался Мокшанцев, полагая, что разговор, еще даже, по сути, не начавшись, уже приобретает ненужный оборот.

– Василий Иванович знает, если... Если ему доложили. Ну а нет, я и сам могу объяснить, повторить уже сказанное, чтобы вас не вводить в невольное заблуждение.

– Ну не будем торопиться с объяснениями, давайте сначала все-таки поужинаем. Сейчас вам пива принесут. А на сытый желудок оно как-то... вы меня понимаете? – радушно улыбался Мокшанцев.

– Я бы хотел услышать ответ от Василия Ивановича.

– Да ладно, не о чем говорить... Что с ней? – Журавлев оглядел своих братков. – Жива-здорова? – Кто-то кивнул, кто-то пожал плечами. – Ну и пусть себе живет. Сняли вопрос.

– Значит, я могу позвонить и спросить у нее, все ли в порядке? – не отставал Юрий, хотя сменил тон на благожелательный – обострять отношения пока смыла не было.

– Завтра звони, – буркнул Журавлев.

– Ну что ж, – сказал Юрий, поднимаясь, – завтра и поговорим. Всего доброго, господа.

– Стойте! Куда вы? – Мокшанцев вскочил и кинулся к Гордееву. – Ну так же нельзя!

– А что, издеваться над женщиной можно? – с удивлением спросил Гордеев.

– Да бросьте вы! Какие там издевательства! И вообще, о чем мы говорим? Серьезное, важное дело, а тут какие-то девицы...

– Не какие-то, а нормальные, живые люди, Герман Давидович, о которых, кстати говоря, мы нередко с вами забываем, когда ведем процессы разных уровней. А в данном случае я должен иметь твердые гарантии.

– Да есть они уже у вас, любые гарантии, да, Василий Иванович? – Мокшанцев, сделав свирепые глаза, посмотрел на Журавлева.

«О, какие дела! – сообразил Гордеев. – А главный-то здесь, оказывается, адвокат, если позволяет себе подобные демарши, а вовсе не Жура, как я подумал сначала. И наш разговор нужен именно Мокшанцеву. Тогда для чего же пахан в застолье со своей братвой? Для устрашения, что ли? Или для морального давления, если „базар“, как они говорят, пойдет в ненужном направлении?»

– Ничего с ней не будет, – бросил Журавлев и, словно потеряв интерес к дальнейшему разговору, стал ковырять вилкой заливной язык. Он искоса посмотрел на того парня, что был в кафе, и что-то негромко сказал ему. Парень кивнул, встал и вышел.

– Смотрите, – многозначительно сказал Гордеев, – чем бы ни закончился наш сегодняшний разговор, вы дали слово. А я это запомнил.

Журавлев пожал плечами, словно ему было все равно.

Принесли десяток бутылок чешского «старопрамена». Официант откупорил одну и налил Гордееву в бокал. Поднялась шапка пены.

– Вот это – другой разговор, – удовлетворенно отметил Юрий и стал пить.

– А как поживает милейший Генрих Афанасьевич? – вдруг спросил Мокшанцев. – Мы, помнится, пересекались с ним в некоторых делах, случалось, да... – поделился он словно бы своим ностальгическим воспоминанием.

– Благодарю, чувствует себя превосходно. Я бы даже сказал, непобедимо, – вежливо ответил Юрий. – А ваши э-э... пересечения в чью пользу были? Если не секрет?

– В его, разумеется, в его, – рассмеялся несколько натянуто Мокшанцев. – Он же – патриарх.

– Вот-вот, и нас всех в таком же духе воспитывает...

– А у меня с ним был просто потрясающий случай... Постойте, в каком же году это было?..

Этот разговор о постороннем был неинтересен остальным. Или братва получила какой-то особый знак Журы, этого не успел заметить Юрий. Но они по одному поднимались и, не прощаясь, покидали застолье. Как посторонние люди, как статисты, чьи безгласные роли были уже отыграны. И вскоре за столом осталось только трое – старших, так сказать.

– Ну ладно, – с хмурым лицом прервал поток воспоминаний Журавлев. – Давайте к делу, некогда мне.

– Так говорите же, Василий Иванович, мы с Юрием Петровичем с удовольствием вас послушаем, – заторопился адвокат.

– Вы тут можете свои дела обсуждать хоть до утра, вспоминайте на здоровье, что хотите. Значит, так. Чтоб ты, адвокат, – он посмотрел тяжелым взглядом на Гордеева, – как сказал Роберт, не потерял своего лица и не остался внакладе, то есть в полной жопе, по нашему говоря, вот тебе гонорар. Я так говорю, Гера?

И он взял с соседнего стула довольно приличный сверток и кинул его небрежно перед Юрием.

– Ну... грубовато, но зато искренне, – подтвердил Мокшанцев.

– Можешь брать и отваливать на все четыре стороны. А можешь продолжать пахать и изображать из себя мужика на зоне, но только при этом не задираться с блатными. А про Роберта я тебе так скажу, считай, что он в большом авторитете. Хочешь компенсации добиться, валяй, мешать не будем. Если не обнаглеешь, родители того сержантика смогут поиметь определенную сумму, но не больше. Мы тоже не пальцем деланные, понимаем. Усек, адвокат?

– Не все, – отрицательно покачал головой Юрий. – А если я, к примеру, откажусь от вашего гонорара, тогда что?

– Вы не сделаете этого, Юрий Петрович, – быстро сказал Мокшанцев. – Во-первых, это вам не прибавит чести, а во-вторых...

– Ну почему же? – Юрий не стал слушать, что у него было «во-вторых».

– А потому, что никто не поверит, будто ты их не взял, – вмешался Журавлев. – А против тебя – уже двое свидетелей. И еще десяток наберется, из тех, что здесь были. Они все знают, это я им велел, чтоб глаза не мозолили.

– Не пройдет номер, я заявление сделаю.

– А мы тебе на счет твой положим, в Москве, – ухмыльнулся довольный своей находчивостью Журавлев.

– Да? Для вас все так просто? Ну, предположим, узнаете номер моего счета в банке. Так я опять же сделаю заявление, и пропадут ваши трудовые накопления. Во что оценили-то мою уступчивость?

– Десять штук тут, – ответил Журавлев.

– Не густо. За Роберта так целых пятьдесят отвалили. Или там трудный вариант был? Или не на одного Самохвалова рассчитывали?

Мокшанцев с Журавлевым стремительно переглянулись и оба нахмурились. О том, что москвичу известен этот факт, они не знали.

– Я советую вам все же подумать, – мягко сказал адвокат. И добавил вошедшему без стука официанту: – В чем дело? Где горячее?

– Я чувствую, мы до него не дойдем, – сказал Гордеев. – Потому что ваше предложение меня не устраивает. Речь не о сумме взятки, а о самой постановке вопроса. Скажу вам откровенно, господа, я уже почти ознакомился с делом и сделал вывод, что суд отнесся халатно к своему долгу. Многие важнейшие показания и акты экспертиз не были приняты во внимание. Вы, как опытный человек и адвокат, Герман Давидович, прекрасно понимаете, что объективное судебное разбирательство поставит все на свое место и преступник понесет-таки заслуженное наказание. Условное, что ему присудили, мы в расчет не берем. Да вот опять же и о компенсации у вас уже зашла речь. – Гордеев рукой показал на Журавлева. – Вы, вижу, и сами понимаете, что без такого решения не обойдется тоже. И вообще, скажу со всей прямотой, у меня много претензий к данному судопроизводству. О чем я и собираюсь высказаться со всей ответственностью. Как и добиваться изменения меры наказания по отношению к господину Васильчикову. Кстати, вот вам еще один любопытный показатель: сдали ведь его ваши местные депутаты. А о чем это говорит? В первую очередь о том, что не все согласны покорно молчать, как бы вы ни старались этого добиться.

– Вы ставите себя своим заявлением, Юрий Петрович, в весьма затруднительное положение, – огорченно сказал Мокшанцев. – Мы здесь пытались, как говорится, навести мосты... наладить взаимопонимание. Но вижу – напрасно. Этим вы, повторяю, ввергаете себя в такую ситуацию, в которой можете не получить вообще никакой помощи как адвокат. Да и просто как человек, чужой в нашем городе.

– А вот угрожать не надо, – улыбнулся Юрий. – Это недостойно человека, называющего себя адвокатом.

– Так все ваши свидетели попросту откажутся от собственных показаний, вы понимаете? Это в наших силах...

– Нет, не понимаю. Потому что не верю, будто кучка взяточников и подлецов может поставить раком целую губернию. Извините за невольную грубость. Не понимаю и не верю. Ибо не в ваших это силах – заставить целый город замолчать и тихо сопеть в свои тряпочки. А люди, я в этом уверен, еще скажут вам свое слово, за ними не задержится, я очень на это надеюсь, господа.

Юрий резко положил вилку в свою пустую тарелку и встал.

– Благодарю за дружеский, – он иронически хмыкнул, – ужин. – И добавил уже в сторону, не глядя на хозяев: – Вот же... Пригласили, понимаешь, уговаривали, а даже толком пожрать не дали... И уверяют, что воспитанные люди...

Он открыл дверь, вежливо пропустил официанта, который нес на огромной, пышущей жаровне сковороду с большими кусками шкварчащей рыбы, и вышел, аккуратно притворив дверь за собой.

У себя в номере, с улыбкой выслушав свою последнюю реплику на диктофоне, он вытащил из него кассету и спрятал ее в потайной карманчик сумки. На будущее, на всякий случай. Эти мужики были не слишком осторожны, и такая запись могла пригодиться в качестве веского аргумента против них. Особенно в том моменте, где шла торговля насчет гонорара.

3

Последствия неудавшейся «вечеринки» сказались очень скоро.

По утрам Юрий продолжал изучать дело. Надо было торопиться. Во второй половине дня он встречался с родителями и друзьями убитого и затем, уже в гостинице, составлял кассационную жалобу в областной суд со стороны потерпевшего. Этим потерпевшим был признан Борис Анатольевич Кураев, и Гордеев являлся теперь его представителем.

Успокоился немного он и по поводу Людмилы. С ней, как и обещал Журавлев, все было в порядке. Относительно, правда. Внешний вид портило опухшее лицо, темные круги под глазами и ссадины на кистях рук. Телесного цвета пластыри были наклеены на лбу и скулах, скрывая ссадины и, возможно, порезы, но оставляя незакрытыми синяки. Сама она так «приложилась» или ее специально «приложили», Гордеев не уточнял, видя ее отчужденность. Она выходила на работу в несвойственном ей закрытом платье и, когда он проходил мимо, не обращала на него внимания. Даже не кивала ему в ответ на его приветствия, а уж о радостной улыбке не было вообще никакой речи. Словом, как говорится, «между нами все кончено».

Гордеев не находил удобной возможности даже поинтересоваться, как она себя чувствует: слишком много всегда было в секретариате посторонних. И проявлять открытое сочувствие – означало бы тоже выдать как-то свои отношения. На его вопросительные взгляды девушка не реагировала и сама не проявляла желания поговорить. С одной стороны, это, может быть, и неплохо – она больше не должна была подвергаться опасностям, которые ей грозили бы за общение с адвокатом. Но с другой – получалось с его стороны не по-человечески, ведь он же знал, как она «упала», так мог хотя бы посочувствовать.

Юрий ощущал вокруг себя какую-то напряженную атмосферу, которая, казалось, все больше сгущалась. В принципе это дело было тоже не впервые, привык уже, что местные власти, особенно в таких вот городах, очень недоброжелательно относятся к приезжим из столицы, способным, по их убеждению, нарушать в их вотчинах законы, установленные местными чиновниками. Как же! Ну и черт с ними, в конце концов. Но моментами, видя такое к себе отношение и со стороны Людмилы, он вдруг ощущал нечто вроде легкого раздражения – мол, получила от своих приятелей по шее, и правильно, значит, за дело. И окончательно перестал обращать на девушку внимание.

Но ведь верно подмечено: чем меньше женщину мы... того, тем ей обидней. И на второй или третий день – Гордеев уже не считал дни, поскольку еще имел небольшой тогда запас, – она бочком, как-то даже немного испуганно, зашла в его кабинет.

Синяки на лице, заметил он, полностью перешли в желтые разводы, которые под кремом, имитирующим хороший курортный загар, были почти незаметны. Отечность, правда, осталась.

Подойдя к его столу, Людмила сильно дрожащей рукой вынула из его пальцев карандаш и написала на чистом листке:

«У тебя найдется для меня сегодня время?»

«Во сколько?» – написал он.

Она изобразила цифру 10, и он кивнул и написал:

«Я подъеду, как в прошлый раз, а ты пройди мимо, я догоню».

Она тоже кивнула и сильно, почти судорожно сжала ему локоть. Так и не произнеся ни слова, Людмила через минуту вышла.

До десяти была еще уйма времени, и Гордеев, хмыкнув по поводу этой их конспирации, продолжил свою работу.

Ровно в десять вечера он был на месте. Машина стояла за углом дома, и тот, кто, возможно, следил за подъездом, в котором проживала Людмила, видеть серый «форд» Гордеева определенно не мог. Сам за собой он слежки не углядел, но тем не менее сделал несколько замысловатых кругов по городу, прежде чем приехал на Тихвинскую улицу. Если кто-то бы и наблюдал, то наверняка отстал – Гордеев был уверен, что настоящие профессионалы, которые умели бы не упускать объект наблюдения, вряд ли в этом городе сыщутся. А любителю-братку такие фокусы не под силу.

Людмила явно не торопилась. Она вышла из дома в половине одиннадцатого, когда совсем стемнело. И была она в длинном своем, темном плаще, уже известном Гордееву, и широкополой шляпе, закрывавшей лицо. Девушка прошла далеко вперед, пока Гордеев, удостоверившийся, что за ней никто не следует, догнал ее и открыл дверцу справа. Она села, и он немедленно рванул вперед.

Людмила выдохнула с облегчением и отшвырнула назад свою шляпу, под которой были запрятаны светлые волосы, раскидала их резкими поворотами головы из стороны в сторону.

– Ну, видишь, чем кончилось? Хороша? – напряженным голосом спросила она.

– Вижу. И даже знаю, кто это сделал. Я с их главным бандитом разговаривал, тот обещал отпустить тебя.

– Отпустить-то они отпустили, да...

– Что?

– Ничего! – зло сказала она и выругалась. – Сначала опустили, как они говорят, сволочи... Ненавижу...

Гордеев молчал, он, в общем, уже догадывался, как братки поступили с Людмилой. Уж если нормальному мужику трудно себя сдержать при виде такого соблазна, то что говорить о бандитах, для которых вообще нет никаких запретов?

– Но сейчас-то ты уже отошла немного?

– Отошла, только не для того, о чем ты думаешь. Боюсь, это еще будет долго длиться. Доктор утешил, со временем, говорит, все пройдет и забудется, как страшный сон...

– Да я ни о чем не думаю, я рад, что ты вообще жива. И не покалечена. Потому что все могло быть гораздо хуже. Так что ты мне хотела сказать? И зачем такая таинственность?

– Я хотела тебя предупредить, чтоб ты не верил ни одному Ванькиному слову. Он – мерзавец. Я сегодня немного раньше обычного пришла, дверь его кабинета была закрыта неплотно, и я слышала, как он, думая, что один, орал по телефону. Знаешь о чем?

– Ну?

– Почему они ничего не добились от меня, вот. И все повторял: «Мало, мало, надо было активней действовать! Зря отпустили!» А потом, позже, вышел в секретариат, меня увидел и заухмылялся. Спрашивает с издевательской такой усмешечкой, как я себя чувствую? И не тяжело ли мне на работе – может, я сильно перетрудилась в последнее время? Понял, о чем он? И щерится. Вот же скотина! Не знаю, как я еще удержалась, чтобы не дать ему по морде.

– Я видел, как тебя трясло, но не понял отчего. А ты теперь сама будь с ним крайне осторожна. Именно с ним. Тебе вообще лучше бы на какое-то время уехать из города. Может, стоит воспользоваться ситуацией, подлечиться в какой-нибудь клинике, я помогу с деньгами.

– Да некуда мне уезжать, – словно пригорюнилась она. – И денег таких нет, а подачек мне не надо. Вот если б заработать... Да негде, разве что на панель, так и то не могу еще... Брр! Ужас!.. А тебе, значит, уже известно, кто... меня? И ничего нельзя сделать, чтоб их наказать?

– Известно. Журавлев и его друзья-товарищи. Я тут днями с ними пересекался, когда и состоялся разговор о тебе. Но тому, по-моему, было без разницы, и я подумал, что твое похищение – это чей-то заказ, а не его собственная самодеятельность. Но чей – мы не знаем. И что ты станешь говорить в милиции? Да они же там тебя саму с дерьмом смешают! Такие у вас тут правоохранители. А после того, что ты мне рассказала о Ваньке, я думаю, что это именно его рук дело. Васильчикову – наплевать, а кто еще заинтересован? Один Самохвалов. Но это ему с рук не сойдет, я почти уверен. Слушай, в этой связи у меня к тебе один вопрос есть. Тебе следователь Зотов, который вел наше дело, известен?

– Ну а как же! Ванька зубами скрипел при одном его упоминании.

– Понимаешь, я звонил в прокуратуру, там мне сказали, что он выбыл по новому месту назначения, куда-то в область, в районный центр, а куда конкретно, не говорят, врут, будто сами еще не знают. Мол, вот когда устроится да даст о себе знать, тогда мне и сообщат, но не раньше. А я вижу, что темнят, получили указание сверху адреса его не давать. Как бы узнать?

– А я-то как могу?

– Тебе проще. Ты ж секретарь Самохвалова. К примеру, он мог поинтересоваться в связи с вновь открывающимися, скажем, обстоятельствами. Тебе-то точно дадут. Только сделать это надо очень аккуратно, чтоб и комар носа не подточил. Сможешь?

– Не знаю, попробую... Но не уверена.

– Ну нет так нет, – беспечно ответил Гордеев и вдруг почувствовал, как у него, в буквальном смысле, похолодела спина.

Обо всем он подумал, даже о машине с притемненными стеклами. Об одном забыл – о том, что если его гостиничный номер напичкан прослушивающими устройствами, то они то же самое могли давно сделать и с его автомобилем! А он ведет тут такие разговоры!

Юрий прижал ладонь к своим губам и показал этот жест Людмиле. Та не сразу сообразила, но, когда уже открыла рот, догадалась наконец и тоже прижала ладошку к губам.

Он остановил машину и знаком показал ей, чтобы вышла, выбрался и сам. Отвел девушку в сторону, было уже совсем темно, и фонари на столбах здесь не горели.

– Как же я так беспечно, черт возьми! – сокрушенно сказал он. – Нет, ты теперь этим Зотовым вообще не интересуйся, я постараюсь лучше сам все узнать. И больше в машине говорить ни о каких делах не надо. Сейчас поедем, я отвезу тебя домой, а ты только скажи что-нибудь типа того, что вот, мол, пожаловалась, душу отвела, и тебе стало легче. Нейтрально так скажи. Кстати, про то, что я ищу Зотова, им и без этого уже известно. Ну а то, что я говорил про Журавлева и его бандитов, так это тоже для них не новость...

На том они и расстались. Гордеев подвез Людмилу обратно к ее дому, она надела свою шляпу, спрятав под ней слишком заметные светлые волосы, и осторожно выбралась из машины. Гордеев решил проводить ее до самого подъезда.