Текст книги "Сага о Фафхрде и Сером Мышелове"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Колесо повернулось еще немного. Откуда-то издалека Мышонок услышал ровный, душераздирающий стон. Но теперь часть его существа находилась за пределами подземелья – высоко, в леденящей пустоте над миром. Он увидел под собою ночную панораму лесистых холмов и долин. На вершине одного из холмов сгрудились крошечные каменные башенки. И, словно наделенный волшебным ястребиным зрением, Мышонок, глядя сквозь крыши и стены этих башенок, увидел в самом низу мрачную комнату, в которой, съежившись, копошились крохотные человечки. Кое-кто из них что-то делал с механизмом, причинявшим боль существу, похожему на белого корчащегося муравья. И боль этого существа, слабые крики которого едва проникали в сознание Мышонка, на этой высоте странно влияла на него: внутренние силы росли, а с глаз как бы спала пелена, скрывавшая до этих пор всю черноту вселенной.

Мышонок услышал вокруг громкий шепот. В бесплодной черноте раздавалось биение каменных крыл. Стальные лучи звезд, словно ножи, без боли врезались в его мозг. Он почувствовал, как мрачный смерч зла стаей мчащихся черных тигров обрушился на него из вышины, но юноша знал, что способен повелевать ими. Он подождал, пока смерч прокатится по телу, и затем швырнул его в две точки мрака, горевшие в маленькой комнатке, – в широко раскрытые глаза Иврианы, дочери герцога Джанарла. Он увидел, как черная сердцевина вихря чернильным пятном расползается по лицу девушки, вливается в ее руки, окрашивает пальцы. Он увидел, как они судорожно сжались на руке отца. Увидел, как она протягивает к герцогу руку и полуоткрытыми губами-прикасается к его щеке.

И тогда, в тот миг, когда пламя факелов сделалось голубым и затрепетало в порыве самого настоящего ветра, обрушившегося на старые камни подземелья… в миг, когда палачи и стража побросали свои инструменты и оружие… в неизгладимый миг ненависти, которая нашла наконец выход, в миг свершившегося отмщения Мышонок увидел, как сильное, квадратное лицо герцога Джанарла исказилось от невыразимого ужаса, черты его сморщились, словно невидимые руки выжали его как тряпку, – и тут же обвисли: это было поражение, это была смерть.

Нить, которая поддерживала Мышонка, лопнула. Душа его камнем рухнула в подземелье.

Он почувствовал нестерпимую боль, но она предвещала не смерть, а жизнь. Над собою он снова увидел низкий каменный потолок. Руки на колесе были белые и тонкие. И тут он понял: ему больно оттого, что дыба больше уже не растягивает его члены.

Очень медленно Ивриана отстегнула кожаные браслеты на руках и ногах юноши. Так же медленно она помогла ему встать на пол, изо всех сил поддерживая его, и они поковыляли через комнату, откуда все уже давно убежали, охваченные ужасом, не считая человека в драгоценных каменьях, съежившегося в резном кресле. Они немного постояли у кресла: Мышонок разглядывал мертвеца холодным, сытым и безразличным взглядом кота. А затем они двинулись прочь, Ивриана и Серый Мышонок, – двинулись по опустошенным паникой коридорам, прямо в ночную тьму.

4. Радушие по-ланкмарски

Беззвучно, как привидения, два вора, долговязый и толстый, проскользнув мимо задушенного удавкой сторожевого леопарда в отпертую отмычкой дверь лавки Дженгао, торговца драгоценными камнями, двинулись сквозь редкий ночной туман на восток по Чистоганной улице Ланкмара, Города Ста Сорока Тысяч Дымов.

И правильно сделали: немного западнее, на перекрестке Чистоганной и Серебряной постоянно дежурили неподкупные стражники в кирасах и шлемах из вороненой стали, непрерывно постукивающие по земле своими пиками, а дом Дженгао не имел черного хода и ни одного окна в стенах в три пяди толщиною и, кроме того, в его крыше и полу, почти таких же прочных, не было ни одного люка.

Но длинный, с плотно сжатыми губами Слевьяс, соискатель степени магистра в своей профессии, и быстроглазый Фиссиф, вор второго класса, которого ожидало за эту операцию присвоение первого класса и ранга «талантливый шильник», ни в коей мере не беспокоились. Все шло в соответствии с планом. У каждого в кошеле лежал перевязанный ремешком маленький мешочек с камнями только чистой воды, поскольку Дженгао, который валялся сейчас оглушенный у себя на полу и хрипло дышал, нужно было позволить и даже помочь вновь развернуть свое дело, чтобы дать ему созреть для нового сбора урожая. Чуть ли не первой заповедью Цеха Воров было не убивать курочку, которая несет коричневые яички с рубинами вместо желтка или белые, но с алмазным белком.

Помимо удовлетворения от хорошо выполненной работы, воры испытывали радость, что идут прямо домой, причем не к женам – избави Аарт! – и не к родителям и детям – упаси от этого боги! – а в Дом Вора, штаб-квартиру и казарму всемогущего Цеха, который был им отцом и матерью в одном лице, хотя женщинам было запрещено входить во всегда открытые высокие ворота на Грошовой улице.

Несмотря на то, что вооружение каждого состояло лишь из предписанного правилами воровского ножа с серебряной рукояткой – это оружие использовалось лишь в междоусобных разборках и являлось скорее символом принадлежности к Цеху – оба вора чувствовали себя в безопасности: их сопровождали трое надежных профессиональных убийц, нанятых на вечер в Братстве Душегубов, причем один следовал далеко впереди в качестве головного дозора, а двое других двигались сзади, составляя арьергард и главную ударную силу; все трое перемещались, понятное дело, почти незаметно, ведь эскорт подобного рода не должен бросаться в глаза – так, по крайней мере, считал Кровас, великий магистр Цеха Воров.

И словно всего этого было недостаточно, чтобы Слевьяс и Фиссиф чувствовали себя в полной безопасности, рядом с ними, в тени у домов бесшумно скользило если и не вполне уродливое, то во всяком случае какое-то большеголовое существо, которое могло быть или крошечной собачонкой, или котом-недомерком, или гигантской крысой. Порою оно довольно бесцеремонно, словно желая ободрить воров, подбегало к их осторожным, обутым в войлочные туфли ногам, но тут же снова пряталось в самую густую тень.

Да и нельзя сказать, что спутники были в полном восторге от этого последнего стража. Отойдя шагов на сорок от лавки Дженгао, Фиссиф, продолжая идти на цыпочках, изогнул свои пухлые губы и тихонько шепнул в принадлежащее Слевьясу ухо с крупной мочкой:

– Будь я проклят, если мне нравится этот выкормыш Христомило, который болтается у нас под ногами, – неважно, охраняет он нас или нет. Плохо, что Кровас взял на работу или вынужден был взять чародея весьма сомнительной, если не сказать сильнее, репутации и внешности, но…

– Заткни хлебало! – еще тише прошипел Слевьяс.

Пожав плечами, Фиссиф умолк и стал с еще большей настороженностью озираться, особое внимание обращая на дорогу впереди.

В той стороне, куда они направлялись, у перекрестка с Золотой улицей, Чистоганную пересекала закрытая галерея, располагавшаяся на уровне второго этажа и соединявшая два дома, в которых помещались мастерские знаменитых каменотесов и скульпторов Роккермаса и Слаарга. Фронтоны обоих домов были украшены неглубокими портиками с непропорционально большими колоннами разнообразных ордеров, выполнявшими скорее рекламную, нежели конструктивную функцию.

Из-под галереи послышались два тихих коротких свистка, которыми шедший впереди наемник возвещал: засады или чего-либо подозрительного нет, на улице Желтого Дьявола тоже чисто.

Фиссиф вовсе не обрадовался этому сигналу. Сказать по правде, толстому вору нравилось чувство настороженности и даже страха, во всяком случае до известных пределов. С трудом сдерживаемая внутренняя паника заставляла его сердце биться чаще и ощущать всю полноту жизни даже острее, чем забавы с женщинами, которые он время от времени себе позволял. Поэтому он пристально уставился сквозь редкий, отдававший сажей смог, на фронтоны и галерею домов Роккермаса и Слаарга, приближаясь к ним вместе со Слевьясом с виду ленивым, но довольно быстрым шагом.

В стене закрытой галереи было прорезано четыре небольших оконца, а между ними в нишах стояли – тоже в качестве рекламы – три гипсовые статуи в натуральную величину, несколько изъеденные многолетней непогодой и окрашенные в различные оттенки серого цвета таким же многолетним смогом. Проходя перед ограблением мимо этих домов, Фиссиф успел рассмотреть статуи, бросив на них через плечо быстрый, но проницательный взгляд. И теперь ему показалось, что правая статуя претерпела какие-то неуловимые изменения. Она представляла человека среднего роста в плаще с капюшоном, который задумчиво стоял, скрестив руки на груди. Впрочем, нет, происшедшие изменения не были такими уж неуловимыми: теперь, как показалось Фиссифу, плащ, капюшон и лицо статуи приобрели более ровный темно-серый оттенок, черты ее лица стали более резкими, менее изъеденными временем, и – толстый вор готов был поклясться в этом – сама статуя сделалась ниже ростом!

Более того: прямо под нишей появилась груда серых и белых камней, которых прежде тут, вроде, не было. Фиссиф попытался припомнить: не слышал ли он среди суматохи налета, среди всего этого оживления, когда они душили леопарда, оглоушивали хозяина лавки, и всего прочего – не слышал ли он какого-нибудь отдаленного грохота, и теперь ему казалось, что так оно и было. Живое воображение помогло ему представить дыру или даже дверь позади статуи, откуда последняя могла получить сильный толчок и обрушиться на какого-нибудь прохожего, к примеру, на него или Слевьяса; он подумал, что правая статуя была разбита в процессе испытания ловушки и потом заменена ей подобной.

Когда они со Слевьясом будут проходить под галереей, нужно не спускать глаз со всех трех статуй. Если он увидит, что одна из них покачнулась, отпрыгнуть в сторону не составит никакого труда. Но если такое случится, следует ли ему столкнуть Слевьяса с опасного места? Это нужно хорошенько обмозговать.

Затем неуемное внимание Фиссифа переключилось на портики с колоннами. Колонны, очень толстые и ярда три высотой, были расставлены через неправильные интервалы и различались между собой формой и расположением каннелюр, поскольку Роккермас и Слаарг слыли авангардистами и придавали большое значение впечатлению незаконченности, беспорядочности и неожиданности своих творений.

Однако Фиссифу, который был уже начеку, показалось, что элемент неожиданности усилился, поскольку под одним из портиков стало на одну колонну больше, по сравнению с тем, что было недавно, когда он проходил здесь. Которая из колонн была новой, он с точностью сказать не мог, но был уверен, что таковая появилась.

Поделиться своими подозрениями со Слевьясом? Вот-вот, а тот снова зашипит на него, и в его тусклых глазках снова блеснет презрение.

Поперечная галерея была уже совсем близко. Фиссиф бросил взгляд на правую статую и заметил еще кое-какие ее отличия от той, которую запомнил. Несмотря на то, что она была ниже ростом, ее осанка сделалась более прямой, а в выражении темно-серого лица теперь присутствовало не столько философское раздумье, сколько презрительная ухмылка, пронырливость и явное самомнение.

Впрочем, когда они со Слевьясом оказались под галереей, ни одна из статуй на них не рухнула. С Фиссифом случилось в этот миг совсем иное.

Одна из колонн подмигнула ему.

Серый Мышелов – так он теперь называл себя в разговорах с Иврианой – повернулся в своей правой нише, подпрыгнув, ухватился за карниз, бесшумно взобрался на плоскую крышу и прошел на ее другой край как раз в тот миг, когда внизу показались оба вора.

Не раздумывая ни секунды, он прыгнул вперед и, держась прямо, как арбалетная стрела, полетел вниз, с соответствующим упреждением целясь подошвами башмаков из крысиной кожи в заплывшие жиром лопатки более приземистого вора.

Когда Серый Мышелов прыгнул, долговязый вор глянул через плечо наверх и выхватил нож, однако не пошевелил и пальцем, чтобы оттолкнуть или выдернуть Фиссифа из-под живого снаряда. Мышелов на лету пожал плечами. Просто ему придется побыстрее заняться долговязым вором, после того как он собьет с ног толстого.

Но тут Фиссиф гораздо быстрее, чем можно было подозревать, обернулся и пискнул:

– Сливикин!

Башмаки из крысиной кожи угодили ему прямо в брюхо. Мышелов словно приземлился на мягкую подушку. Уклонившись от первого выпада Слевьяса, он сделал сальто вперед и в тот миг, когда голова толстого вора с глухим стуком пришла в соприкосновение с мостовой, приземлился на него с кинжалом в руке, готовый встретить долговязого.

Но нужды в этом уже не было. Слевьяс с остекленевшим взглядом лежал на земле.

А произошло вот что. Пока Мышелов делал сальто, одна из колонн прыгнула вперед, волоча за собой просторный плащ. Большой капюшон откинулся назад, открыв юное лицо, обрамленное длинными волосами. Из широченных рукавов, образовывавших верхнюю часть колонны, вынырнули мускулистые руки, и кулак, которым заканчивалась одна из них, хорошо рассчитанным ударом врезался в подбородок Слевьяса.

Фафхрд и Серый Мышелов уставились друг на друга, возвышаясь над поверженными врагами. Оба были готовы к атаке, но на время замерли.

Каждый из них увидел в облике соперника нечто неуловимо знакомое.

– Похоже, мы оба оказались здесь по одной и той же причине, – заметил Фафхрд.

– Похоже? Да так оно и есть, – коротко отозвался Мышелов, впившись взглядом в своего потенциального недруга, который был выше долговязого вора на голову.

– Как ты сказал?

– Я сказал: «Похоже? Да так оно и есть».

– До чего ж это цивилизованно, – с удовлетворением констатировал Фафхрд.

– Цивилизованно? – покрепче сжав кинжал, подозрительно переспросил Мышелов.

– Конечно – даже в пылу схватки следить за своей речью, – пояснил Фафхрд. Не выпуская Мышелова из поля зрения, он посмотрел вниз. Его взгляд скользнул по кошелю на поясе одного поверженного вора, потом другого. Он поднял глаза и улыбнулся Мышелову широкой, открытой улыбкой.

– Поровну – и шито-крыто, – предложил он.

Мышелов помолчал, спрятал кинжал в ножны и наконец бросил:

– Идет! – Быстро наклонившись, он принялся развязывать кошель Фиссифа и приказал: – Займись-ка Сливикином.

Было вполне естественно предположить, что толстый вор в минуту опасности позвал по имени своего подельника.

Фафхрд встал на колено и, не поднимая головы, осведомился:

– А этот… хорек, что с ними был – где он?

– Хорек? – переспросил Мышелов. – Это была мартышка!

– Мартышка, – задумчиво протянул Фафхрд. – Но ведь мартышка – это маленькая тропическая обезьянка, верно? Что же, может, это была и мартышка, но у меня сложилось странное впечатление, что…

Три клинка, устремившиеся из темноты на Фафхрда и Мышелова, отнюдь не застали их врасплох. Каждый ожидал чего-то в этом роде, и ожидание мгновенно сменилось готовностью к немедленным действиям.

Трое наемных убийц бросились на них одновременно – двое с запада и один с востока, все с мечами наизготовку, поскольку предполагали, что налетчики вооружены в лучшем случае ножами и, как это принято в воровских междоусобицах, не слишком-то охотно будут пользоваться своим оружием. Поэтому их охватило удивление и даже замешательство, когда с присущей юности молниеносной быстротой Мышелов и Фафхрд, вскочив на ноги, выхватили длинные грозные мечи и, встав спина к спине, приготовились отразить атаку.

Неуловимым движением Мышелов выполнил отбив квартой, так что клинок нападавшего с востока наемника просвистел на волосок от его бока, и тут же сам сделал выпад. Его противник в отчаянном прыжке назад в свою очередь парировал удар из четвертой позиции. Почти не замедлив своего движения, кончик длинного и тонкого меча Мышелова с изяществом делающей реверанс принцессы подался вниз, уходя от отбива, после чего скользнул вперед и чуть вверх, и Мышелов в невообразимо длинном для такого невысокого человека, как он, выпаде пронзил соперника насквозь, словно сдобный бисквит, так что острие его меча, пройдя между двумя пластинками панциря бандита и его ребрами и проткнув сердце, вышло из спины.

Между тем Фафхрд, встречая наемников, нападавших с запада, отбил их выпады широкой секундой и довольно низкой примой, затем резко взмахнул вверх своим мечом, который был так же длинен, как у Мышелова, но тяжелее, и в результате рассек справа шею своего противника, чуть не обезглавив его вовсе. Отскочив назад, он тут же приготовился покончить и с другим.

Но в этом уже не было нужды. Узкая полоса окровавленной стали, направленная рукой в серой перчатке, просвистела из-за спины Фафхрда и поразила последнего наемника таким же манером, каким Мышелов прикончил первого.

Молодые люди вытерли мечи и спрятали их в ножны. Проведя по плащу правой ладонью, Фафхрд протянул ее Мышелову. Тот снял с правой руки серую перчатку и пожал лапищу новоиспеченного приятеля своими мускулистыми пальцами. Не говоря ни слова, они встали на колени и вытащили у лежавших без сознания воров мешочки с драгоценными камнями. Воспользовавшись сперва промасленным, а потом сухим полотенцем, Мышелов наскоро стер с лица смесь пепла с сажей, которой оно было намазано, затем проворно скатал полотенца и сунул их в небольшую сумку у пояса. Затем он вопросительно глянул на восток, и после кивка Фафхрда друзья быстро пошли в том же направлении, в котором двигались воры вместе с эскортом.

Оглядев улицу Желтого Дьявола, они пересекли ее и направились на восток по Чистоганной, как жестом предложил Фафхрд.

– Меня ждет женщина в «Золотой Миноге», – пояснил он.

– Давай заберем ее оттуда и пойдем домой, познакомлю с моей, – предложил Мышелов.

– Домой? – учтиво переспросил Фафхрд с едва заметным удивлением.

– Это в Тусклом переулке, – уточнил Мышелов.

– Ты имеешь в виду «Серебряный Угорь»?

– Нет, позади него. Посидим, выпьем чего-нибудь.

– Я захвачу еще кувшинчик. Слишком много выпивки никогда не бывает.

– Это точно. Возражений нет.

Пройдя несколько кварталов и бросив на нового приятеля несколько испытующих взглядов, Фафхрд убежденно заявил:

– А мы уже встречались.

Мышелов ухмыльнулся.

– На берегу у Голодных гор?

– Точно. Я тогда был юнгой у пиратов.

– А я – учеником чародея.

Фафхрд остановился, снова вытер ладонь об одежду и протянул ее Мышелову.

– Меня зовут Фафхрд. Эф, а, эф, ха, эр, де.

Мышелов снова пожал протянутую руку.

– Серый Мышелов, – проговорил он несколько вызывающе, словно приглашал посмеяться над своим прозвищем. – Извини, но как произносится твое имя? Фафхорд?

– Просто Фафхрд.

– Благодарю.

Друзья двинулись дальше.

– Серый Мышелов, да? – заметил Фафхрд. – Что же, сегодня ты прикончил пару крыс.

– Да, прикончил, – Мышелов гордо выпятил грудь и откинул назад голову. Затем забавно сморщил нос, чуть ухмыльнулся и признал: – Второго ты мог запросто уложить сам. Я украл его у тебя, чтобы показать свою скорость. Ну, и к тому же завелся.

Фафхрд хмыкнул.

– Он еще будет мне говорить! Думаешь, я не завелся?

Через несколько минут, когда они пересекли улицу Сводников, Фафхрд поинтересовался:

– И многому ты научился по части магии?

Мышелов опять откинул голову назад. Ноздри его начали раздуваться, уголки губ опустились: он приготовился держать хвастливую, полную недомолвок речь. Но тут же снова почувствовал, что нос его сморщился, а сам он ухмыляется. Что за чертовщина скрыта в этом дылде, что он, Мышелов, не может вести себя как обычно?

– Достаточно, чтобы понять, что это вещь опасная. Хотя до сих пор иногда занимаюсь ею шутки ради.

Фафхрд задавал себе похожий вопрос. Всю свою жизнь он не доверял низкорослым мужчинам, зная, что его рост мгновенно вызывает у них зависть. Но этот смышленый парнишка был исключением из правила. Быстро соображает, и управляется с мечом будь здоров, тут спору нет. Мысленно Фафхрд молил Кроса, чтобы он понравился Влане.

На углу Чистоганной и Бардачной медленно горящий факел, защищенный от ветра широким золоченым цилиндром, бросал один сноп света вверх, в густеющий ночной смог, а другой вниз, на мостовую перед дверью в таверну. Из окружающего мрака в нижний конус света вступила Влана, очень эффектная в узком черном бархатном платье и красных чулках; единственными украшениями на ней были висевшие на черном поясе кинжал с серебряной ручкой и в серебряных ножнах и шитый серебром черный кошелек.

Фафхрд представил ей Серого Мышелова, который тут же повел себя чуть ли не с раболепной галантностью. Несколько секунд Влана пристально рассматривала его, после чего в качестве пробы одарила улыбкой.

Под факелом Фафхрд развязал мешочек, взятый им у долговязого вора. Влана заглянула в него, крепко обняла Фафхрда и звонко расцеловала, а затем ссыпала камни себе в кошелек.

Покончив с этим, Фафхрд заявил:

– Послушай, я схожу куплю кувшинчик-другой. А ты, Мышелов, расскажи ей пока, что произошло.

Когда Фафхрд вышел из «Золотой Миноги», то левой рукой он обнимал четыре кувшина, а тыльной стороной правой утирал губы. Влана стояла насупившись. Он улыбнулся ей. При виде кувшинов Мышелов аж причмокнул. Компания двинулась на восток по Чистоганной. Фафхрд понял, что за хмуростью Вланы кроется нечто большее, нежели неудовольствие по поводу кувшинов и предстоящей лихой мужской попойки. Мышелов тактично обогнал их, якобы показывая дорогу.

Когда его фигура стала походить в густеющем смоге на кляксу, Влана хрипло зашептала:

– Значит, ты оглоушил двоих из Цеха Воров и не перерезал им глотки?

– Мы прикончили трех наемных убийц, – принялся извиняться Фафхрд.

– Но я-то на ножах не с Братством Душегубов, а с этим мерзким Цехом. Ты же сам поклялся, что при любой возможности…

– Влана! Я не хотел, чтобы Мышелов подумал, что я – напавший на воров любитель, охваченный истерикой и жаждой крови.

– Он для тебя уже царь и бог, не правда ли?

– Сегодня он, похоже, спас мне жизнь.

– А он сказал мне, что перерезал бы им глотки не раздумывая ни секунды, если б знал, что я этого хочу.

– Он просто был с тобою любезен.

– Может, и так, а может, и нет. Но ты-то ведь знал и не…

– Влана, замолчи!

Хмурый взгляд девушки превратился в яростный, она вдруг дико расхохоталась, на губах у нее появилась кривая улыбка, словно она собиралась заплакать, но вскоре Влана взяла себя в руки и улыбнулась уже нежнее.

– Прости меня, милый, – сказала она. – Временами тебе, должно быть, кажется, что я сошла с ума, да и мне тоже.

– Ну, не надо, – коротко отозвался Фафхрд. – Подумай лучше о камешках, которые мы добыли. И веди себя с нашим новым другом пристойно. Выпей чуть-чуть вина и расслабься. Сегодня вечером мне хочется поразвлечься, я это заслужил.

Влана кивнула и вцепилась ему в руку – в знак согласия, а также для собственного удобства и спокойствия Они поспешили следом за едва различимой фигурой впереди.

Свернув налево, Мышелов прошел с полквартала на север по Грошовой улице, где от нее отходил на восток узенький переулок. Стоявший в нем черный туман казался твердым.

– Тусклый переулок, – объявил Мышелов.

Фафхрд кивнул – мол, знаю.

– Сегодня вечером название Тусклый слишком слабо для него, слишком прозрачно, – проговорила Влана с резким смешком, в котором еще слышалась истерика и который разрешился приступом сиплого кашля. Переведя дух, она воскликнула: – Будь проклят этот Ланкмар с его ночным смогом! Что за дерьмовый город!

– Здесь он ближе всего подходит к Великой Соленой Топи, – объяснил Фафхрд.

В этом-то и была вся суть. Расположенный в низине между Топью, Внутренним морем, рекою Хлал и равнинными пашнями на юге, орошаемыми посредством каналов, протянутых от Хлала, Ланкмар с его бессчетными дымами был жертвой туманов и смогов. Поэтому ничего удивительного, что в качестве официальной одежды горожане выбрали черную тогу. Кое-кто утверждал даже, что первоначально тога была белой или светло-коричневой, но так быстро покрывалась копотью, требуя бесчисленных стирок, что бережливый сюзерен утвердил и сделал официальным такой цвет одежды, которого требовали природа и цивилизация.

На полпути к Извозчицкой улице из темноты на северной стороне дороги показалась таверна. Ее вывеска представляла собою существо змееобразной формы с разинутой пастью, выполненное из светлого металла и довольно сильно закопченное. Внизу помещалась дверь, завешенная почерневшей кожей, из-за которой через щели выплескивались шум, мерцающий свет факелов и запах спиртного.

Сразу за «Серебряным Угрем» Мышелов завел своих спутников в темнеющий проход, тянувшийся вдоль восточной стены таверны. Им пришлось двигаться в затылок, держась рукой за склизкую от тумана кирпичную стену.

– Осторожно, здесь лужа, – предупредил Мышелов. – Глубокая, как Крайнее море.

Вскоре проход расширился. В отраженном свете факелов, просачивавшемся сквозь густой туман, можно было разглядеть лишь контуры окружающих зданий. Справа тянулась высокая стена без окон. Слева, у задов «Серебряного Угря», поднималось к небу зловещее покосившееся строение из темного кирпича и старого почерневшего дерева. Фафхрду и Влане оно показалось заброшенным, но, задрав головы, они увидели над третьим этажом мансарду под крышей с изъеденными ржавчиной водосточными трубами. Сквозь плотно закрытые ставни мансарды тут и там пробивались желтые лучи. Неподалеку задний двор выходил на узкий переулок.

– Переулок Скелетов, – с некоторою торжественностью объявил Мышелов. – Я называю его Навозным бульваром.

– Да, ароматы тут подходящие, – подтвердила Влана.

Теперь они с Фафхрдом могли разглядеть снаружи дома длинную и узкую деревянную лестницу: из дерева, крутая, без перил и с виду шаткая, она вела в освещенную мансарду. Отобрав у Фафхрда кувшины, Мышелов принялся проворно взбираться по лестнице.

– Пойдешь, когда я буду наверху, – крикнул он Фафхрду. – Думаю, она тебя выдержит, но лучше поднимайтесь по очереди.

Фафхрд легонько подтолкнул Влану к лестнице. Снова несколько истерично рассмеявшись и остановившись на полпути, чтобы унять приступ кашля, она поднялась к Мышелову, стоявшему перед открытой дверью, из которой струился желтый свет, быстро меркнувший в ночном смоге. Он слегка опирался рукой о большой кованый крюк для фонаря, вделанный снаружи в стену. Мышелов посторонился, и Влана вошла внутрь.

Теперь пришла очередь Фафхрда; он полез по лестнице, ставя ноги как можно ближе к стене и готовый в любую минуту за что-нибудь схватиться Лестница угрожающе трещала, каждая ступенька прогибалась под его весом. У самого верха раздался хруст полусгнившего дерева. Осторожно, как только мог, Фафхрд лег всем телом на ступеньки и витиевато выругался.

– Не беспокойся, кувшины уже в безопасности, – весело прокричал сверху Мышелов.

Остальную часть пути Фафхрд с довольно кислым видом проделал на четвереньках и встал на ноги, только когда преодолел порог. И тут от удивления у него занялся дух.

Ощущение было таким, словно он стер паутину с дешевенького латунного колечка и обнаружил, что в него вправлен сверкающий бриллиант самой чистой воды Богатые драпировки, кое-где расшитые серебром и золотом, закрывали все стены за исключением оконных проемов, причем ставни на окнах были позолочены. Низкий потолок был затянут похожими, но более темными тканями, образовавшими роскошный полог, на котором словно звезды, просверкивали крупинки серебра и золота. Повсюду были разбросаны мягкие подушки, тут и там виднелись низкие столики, уставленные горящими свечами. На стенных полках, как маленькие бревнышки, во множестве лежали запасные свечи, стояли разнообразные манускрипты, кувшины, бутылочки и эмалевые коробки. Небольшой туалетный столик с зеркалом полированного серебра был заставлен баночками с косметикой и шкатулками с драгоценностями. В обширном камине помещалась аккуратно выкрашенная черной краской небольшая металлическая печь с ажурной топочной дверцей. Рядом с печкой находилась пирамида, составленная из тонких длинных щепок с разлохмаченными концами, наструганных из какого-то смолистого дерева – для разжигания огня, и еще одна пирамида из метел с короткими ручками, небольших поленьев и блестящих кусков угля.

У камина на невысоком помосте стояла широкая кушетка с короткими ножками и удобной спинкой, обитая золотой материей. На ней сидела изящная красивая девушка с бледным лицом, одетая в платье из плотного лилового шелка, украшенного серебряной нитью; вместо пояса у девушки вокруг талии была повязана серебряная цепь. На ее ножках изящно сидели туфельки из белого меха снежной змеи. Черные волосы, уложенные в высокую прическу, были заколоты серебряными булавками с головками из аметистов, на плечах лежала накидка из белого горностая. Грациозно, но несколько напряженно она протянула узкую, белую, чуть дрожащую руку, а Влана, уже стоявшая перед нею на одном колене, склонила голову, отчего ее прямые, блестящие темно-каштановые волосы почти закрыли ей лицо, осторожно взяла протянутую руку и приложила ее к своим губам.

Фафхрд порадовался, увидев, что его дама ведет себя вполне достойно в этой явно необычной, хотя и очаровательной ситуации. Затем, взглянув на высунувшуюся из-под платья длинную ногу Вланы в красном чулке, он заметил, что пол повсюду устлан – кое-где в два, а кое-где в три и даже четыре слоя – плотными циновками, которые привозились в город из восточных земель. Не успев опомниться, он указал пальцем на Серого Мышелова и провозгласил:

– Ты – похититель циновок! Ковровый вор! И еще – свечной корсар! – добавил он, имея в виду две серии нераскрытых краж, о которых судачил весь Ланкмар, когда месяц назад они с Вланой появились в городе.

Мышелов невозмутимо пожал плечами, потом вдруг усмехнулся, его узкие глаза заблестели, и он, закружившись по комнате в импровизированном танце, подскочил сзади к Фафхрду, ловко сорвал с его плеч просторный балахон с капюшоном и длинными рукавами, встряхнул его, аккуратно свернул и положил на подушку.

После долгой и чуть неловкой паузы девушка в лиловом нервно похлопала ладонью по кушетке рядом с собою, Влана уселась, но не слишком близко, и дамы повели тихую беседу, исподволь направляемую Вланой.

Мышелов снял свой серый плащ с капюшоном, кое-как свернул его и положил рядом с плащом Фафхрда. Затем молодые люди отстегнули мечи, и Мышелов положил их на свернутую одежду.

Без оружия и неуклюжей одежды оба они сделались вдруг совсем юными: у обоих были чистые, гладко выбритые лица, оба были изящны, даже Фафхрд, несмотря на свои мускулистые руки и ноги; длинные золотисто-рыжие волосы рассыпались у него по спине и плечам, у Мышелова оказались темные кудри с челкой надо лбом; на одном была коричневая кожаная туника, украшенная медной проволокой, на другом – короткая куртка из груботканого серого шелка.

Молодые люди улыбнулись друг другу. Из-за ощущения, что они внезапно превратились в мальчишек, в их улыбках поначалу сквозило смущение. Мышелов откашлялся, отвесил, не спуская глаз с Фафхрда, легкий поклон и, плавно вытянув в сторону золоченой кушетки руку, проговорил, немного запинаясь, но в общем вполне гладко: