Текст книги "Сага о Фафхрде и Сером Мышелове"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Заклинания зазвучали быстрее, голубовато-белое пламя сделалось ярче и зашипело, жидкость в реторте стала густой, как лава, в ней появились большие пузыри, лопавшиеся с громким чавканьем, черные кольца в резервуаре зашевелились, словно потревоженный змеюшник; Фафхрд с Мышеловом, все сильнее ощущая чье-то невидимое присутствие, уже едва выдерживали невыносимое напряжение: им с огромным трудом удавалось бесшумно дышать через открытые рты и казалось, что биение их сердец слышно за много локтей.

Внезапно заклинания барабанной дробью зарокотали на высокой ноте и тут же оборвались, когда чародей вытянул руку с растопыренными пальцами над головкой реторты. Внутри ее что-то вспыхнуло, раздался приглушенный взрыв, хрустальные стенки покрылись множеством трещин и сделались матово-белыми, но сама реторта не рассыпалась. Ее головка чуть приподнялась, повисела в воздухе и упала на место. В хрустальном резервуаре среди клубов дыма появились две черных петли, которые в мгновение ока сузились и превратились в большие узлы.

Усмехнувшись, чародей отпустил конец пергамента, так что тот свернулся в трубку, и перевел взгляд с резервуара на своего питомца, который что-то пронзительно чирикал и подпрыгивал от восторга.

– Тише, Сливикин! Пора тебе бежать и выполнить тяжкую работу! – воскликнул колдун на ломаном ланкмарском, но так быстро и визгливо, что Фафхрд и Мышелов с трудом его поняли. Зато они сразу поняли другое: Сливикин был вовсе не тот, на кого они думали. В тяжкую минуту пузатый вор позвал на помощь не сотоварища, а чародейского выкормыша.

– Слушаюсь, хозяин, – отчетливо пропищал Сливикин, и Мышелову тут же пришлось пересмотреть свое мнение относительно говорящих животных. Голосом флейты на высоких тонах тварь льстиво добавила: – Слушаю и повинуюсь, Христомило.

Теперь друзья знали, как зовут и колдуна.

Пронзительно-высоким голосом Христомило отрывисто бросил:

– Приступай к делу! И чтобы сотрапезники были отделаны как надо! Тела должны быть обглоданы до костей, дабы не осталось кровоподтеков от зачарованного смога и других признаков удушения. И не забудь про добычу! А теперь за дело – ступай!

Сливикин, который при каждом распоряжении подпрыгивал и тряс головой, проскрипел:

– Будет исполнено!

Серой молнией он спрыгнул на пол и скрылся в чернильно-черной крысиной норе.

Потирая свои мерзкие скрюченные ручки, как это только что делал Сливикин, Христомило ухмыльнулся и воскликнул:

– То что потерял Слевьяс, вернет моя магия!

Фафхрд и Мышелов тихонько отползли от двери: во-первых, они решили, что теперь, когда внимание Христомило не занято ни заклинаниями, ни ретортой, ни мерзкой тварью, он легко может их заметить; а во-вторых, от всего увиденного и услышанного их охватило отвращение и жгучая, но бессильная жалость к Слевьясу, кто бы там он ни был, а также к другим безвестным жертвам гибельных заклинаний этого крысоподобного чародея, к несчастным мертвецам, чьим костям суждено быть обглоданными.

Фафхрд выхватил у Мышелова зеленый флакон и, давясь от тухлого цветочного запаха, сделал внушительный глоток. Мышелов не смог заставить себя последовать его примеру и довольствовался парами спирта, которые ему удалось при этом вдохнуть.

И тут позади Фафхрда он увидел стоявшего у дверей комнаты с картой богато одетого человека, на боку которого висел кинжал с золотой рукояткой, усеянной драгоценными камнями. Его лицо с глубоко запавшими глазами, обрамленное аккуратно подстриженными черными волосами и бородкой, было изборождено преждевременными морщинами, что явно свидетельствовало о бремени ответственности, тяжкой работы и власти. Улыбнувшись он подозвал друзей.

Приближаясь к незнакомцу, Фафхрд вернул зеленый флакон Мышелову, который заткнул его пробкой и с хорошо скрываемым раздражением сунул себе под мышку.

Друзья догадались, что перед ним стоял Кровас, великий магистр Цеха. Отрыгиваясь и пошатываясь, Фафхрд прыгал на одной ноге и снова думал, что сам Кос, бог судьбы, ведет их сегодня к цели. Более настороженный и сметливый Мышелов напомнил себе, что стражи велели им доложиться Кровасу, так что их затея если и не идет в соответствии с его туманными планами, то по крайней мере еще не рухнула окончательно.

Однако ни осторожность Мышелова, ни первобытные инстинкты Фафхрда ни о чем не предупредили друзей, когда те входили в комнату с картой.

Не успели они пройти и несколько шагов, как четыре головореза с заткнутыми за пояс ножами скрутили им руки и занесли над головами дубинки.

Приятели сочли за лучшее не сопротивляться, дабы хоть этим подтвердить справедливость слов Мышелова о крайней осторожности подвыпивших людей.

– Все в порядке, великий магистр, – рявкнул один из головорезов.

Кровас повернул самое большое кресло и уселся, испытующе и холодно глядя на друзей.

– Что привело двух вонючих и пьяных нищих в место, куда вход дозволен только магистрам? – спокойно осведомился он.

Мышелов почувствовал, как от облегчения на лбу у него выступил пот. Его блистательная маскировка все еще работает, на нее клюнул сам принципал, хотя и заметил, что Фафхрд под мухой. Продолжая прикидываться слепцом, он заговорил дрожащим голосом:

– Страж, что дежурит над дверью, выходящей на Грошовую, велел нам доложиться тебе лично, о великий Кровас, поскольку ночной нищмейстер отпросился с целью соблюдения половой гигиены. Сегодня мы поживились очень недурно! – Порывшись в кошеле и по возможности не обращая внимания на пальцы, сжимавшие его плечи, Мышелов извлек золотой, который дала ему чувствительная куртизанка и на дрожащей ладони протянул его Кровасу.

– Избавь меня от своего неумелого лицедейства, – резко сказал Кровас.

Мышелов послушно выпрямился, насколько позволяли ему руки державших его головорезов, и, чувствуя растущую неуверенность, беззаботно улыбнулся. Похоже, он играет все же не так блистательно, как ему казалось.

Наклонившись вперед, Кровас спокойно, но с нажимом спросил:

– Даже если вам так велели – и напрасно, страж еще поплатится за свою глупость! – то почему я застал вас за тем, как вы что-то вынюхивали в соседней комнате?

– Мы увидели, как из нее сбежали отважные воры, – ловко вывернулся Мышелов. – Опасаясь, что Цеху грозит опасность, мы с товарищем решили выяснить, в чем дело, и, если надо, защитить Цех.

– Но увиденное привело нас в смущение, господин, – к месту ввернул Фафхрд.

– А тебя я не спрашивал, болван! Будешь говорить, когда к тебе обратятся, – оборвал его Кровас и повернулся к Мышелову: – А ты – бесцеремонный жулик, слишком самоуверенный для своего положения.

Мышелов мгновенно сообразил, что теперь требуется не раболепство, а побольше наглости.

– Так оно и есть, господин, – самодовольно отозвался он. – У меня, к примеру, есть гениальный план, благодаря которому ты и твой Цех за три месяца обретут больше богатства и власти, нежели твои предшественники скопили за три тысячелетия.

Лицо Кроваса потемнело, и он окликнул:

– Мальчик!

Мгновенно из-за шторы, закрывающей внутреннюю дверь, выскочил темнокожий парнишка-клешит, одетый лишь в черную набедренную повязку и стал на колени перед Кровасом.

– Позови моего чародея, потом воров Слевьяса и Фиссифа, – приказал тот, и мальчик бросился в коридор. Кровас, к которому вернулась его обычная бледность, откинулся на спинку кресла, положил жилистые руки на мягкие подлокотники и с улыбкой предложил Мышелову: – Ну, говори. Расскажи о своем гениальном плане.

Заставляя себя не удивляться тому, что Слевьяс оказался не жертвой, а вором, причем не убитым, а живым и невредимым – зачем же он все же понадобился Кровасу? – Мышелов откинул голову и, изобразив на губах легкую насмешливую улыбочку, начал:

– Можешь смеяться надо мною сколько тебе угодно, о великий магистр, но я ручаюсь, что не успеет твое сердце отстучать два десятка ударов, как ты перестанешь улыбаться и будешь внимательно вслушиваться в мои слова. Истинный разум способен, словно молния, осветить любой предмет, а даже вы, лучшие люди Ланкмара, не замечаете у себя под носом освященных веками белых пятен, которые нам, пришельцам из иных краев, очевидны. Мой гениальный план заключается в следующем: Цех Воров под твоим твердым руководством должен захватить высшую власть сначала в городе Ланкмаре, потом во всей ланкмарской земле, потом по всему Невону, после чего... кто знает, какие недосягаемые области узнают сладость твоего правления?

В одном Мышелов оказался прав: Кровас больше не улыбался. Он опять немного подался вперед, его лицо снова потемнело, но от любопытства или от гнева, сказать пока было трудно. Мышелов тем временем продолжал:

– В течение веков у Цеха было вполне достаточно власти и ума, чтобы совершить почти наверняка удачный coup d’etat[4]4
  Государственный переворот (франц.).


[Закрыть], сегодня же шансов на провал переворота ровно столько же, сколько волос на абсолютно лысом черепе. Воры должны править людьми, это совершенно очевидно. Природа просто вопиет об этом. И вовсе незачем лишать жизни старого Карстака Овартомортеса, его нужно прибрать к рукам, подчинить и управлять страною через его посредство. У тебя уже есть платные осведомители в каждом благородном и зажиточном доме. Твое положение прочнее, чем у самого Царя Царей. При нужде ты в любой момент можешь взять сколько угодно наемников в Братстве Душегубов. Мы, члены Цеха Нищих, твои лазутчики. О великий Кровас, массы знают, что именно воровство правит Невоном – да что там Невоном, всей вселенной, даже обиталищем высших богов! И массы согласны с этим, им не по душе лицемерие нынешнего строя, столпы коего утверждают, что дело обстоит иначе. Удовлетвори же справедливое желание масс, великий Кровас! Сделай так, чтобы все было честно и открыто, чтобы воры правили не только фактически, но и официально!

Речь Мышелова звучала страстно, он сам верил во все, что говорил, даже не замечая Явных противоречий. Четыре головореза пожирали его глазами с восхищением и не без страха. Руки их непроизвольно нёмного разжались.

Однако Кровас, откинувшись в кресле и улыбаясь тонко и зловеще, холодно произнес:

– В нашем Цехе опьянение является не извинением глупости, а лишь поводом для более сурового наказания. Но мне прекрасно известно, что у вас, нищих, дисциплина хромает. Поэтому я снизойду до того, чтобы объяснить тебе, ничтожный фантазер, следующее: мы, воры, очень хорошо понимаем, что, находясь за кулисами, держим в своих руках Ланкмар, Невон, да и вообще всю жизнь – ведь что она такое, если не алчность в действии? Однако, если мы признаем это в открытую, нам придется взять на себя тысячу скучных обязанностей, которые сейчас выполняют за нас другие, и, кроме того, будет нарушен еще один глубинный закон жизни – закон иллюзии. Разве уличный торговец сластями показывает тебе свою кухню! Разве блудница позволяет обычному клиенту смотреть, как она штукатурит свои морщины и подтягивает отвисшие груди с помощью хитроумных приспособлений из прозрачной ткани? Разве фокусник выворачивает перед тобой свои потайные карманы? Природа действует тонко и незаметно для глаза, у нее на вооружении и крошечное мужское семя, и укус паука, и мельчайшие споры безумства и смерти, и камни, рожденные в неведомых недрах земли, и молчаливые звезды на небесах – а мы, воры, следуем ее примеру.

– Это все весьма поэтично, сударь, – перебил Фафхрд со скрытой злой насмешкой: гениальный план Мышелова произвел на него очень сильное впечатление, и теперь ему было больно, что Кровас так легко отмахнулся от него и тем самым оскорбил его друга. – Теневое правление имеет свои положительные стороны, но, – тут Фафхрд сделал хорошо рассчитанную паузу, – удержится ли оно, когда Цех Воров встанет перед лицом врага, намеренного расправиться с ним, перед лицом заговора, имеющего целью смести Цех с лица земли?

– Это еще что за пьяное блекотание? – выпрямившись, осведомился Кровас. – Какой заговор?

– Самый что ни на есть тайный, – ухмыльнувшись, ответил Фафхрд, очень довольный тем, что может отплатить этому спесивцу его же монетой, и решивший, что будет вполне справедливо, если король воров попотеет немного, прежде чем Влана получит его голову. – Мне ничего о нем не известно, кроме того, что многих магистров Цеха ждет нож, а тебе не сносить головы в первую очередь!

Фафхрд ощерился и сложил руки на груди, поскольку стражники едва держали его; в одной из ладоней он легко сжимал свой длинный костыль (он же меч), который свободно висел вдоль тела. Однако Северянин тут же помрачнел: острая боль пронзила его подвязанную ногу – она затекла и теперь напоминала о себе.

Подняв кулак, Кровас привстал с кресла, словно собираясь отдать какую-то жуткую команду – к примеру, растянуть Фафхрда на дыбе. Мышелов тут же затараторил:

– Невидимая Семерка – так называют их главарей. Никто из рядовых заговорщиков не знает, как их зовут, однако поговаривают, что в Семерку входит по одному предателю из отделений Цеха Уул-Хруспе, Кварч-Наре, Илтхмаре, Горбориксе, Тизилинилите, далеком Кираае и самом Ланкмаре. Их вроде бы снабжают деньгами восточные купцы, жрецы Бана, степные волшебники и половина мингольских главарей, легендарный Квармалл, Ааартские Убийцы из Сархеенмара и ни больше ни меньше, как сам Царь Царей.

Несмотря на презрительные, а чуть позже злобные замечания Кроваса, головорезы, стоявшие рядом с Мышеловом, прислушивались к словам своего пленника с любопытством и уважением и по-прежнему лишь слегка придерживали его. Красочные разоблачения и мелодраматическая манера Мышелова приковали все их внимание, тогда как сухие, циничные, философские слова Кроваса пролетали мимо ушей.

Тут в комнату влетел Христомило; по всей вероятности он двигался быстрыми мелкими шажками, так как его мантия совершенно не колыхалась.

При его появлении находившиеся в комнате воры в той или иной степени испытали потрясение. Все, затаив дыхание, не сводили с него глаз, а Мышелов и Фафхрд почувствовали, как задрожали державшие их грубые руки. Даже выражение самоуверенности и вселенской скуки на лице Кроваса сменилось с трудом сдерживаемой тревогой. Цехового колдуна явно скорее боялись, чем любили – как его работодатель, так и те, кто извлекал выгоду из его искусства.

Не обращая ни малейшего внимания на реакцию, вызванную его появлением, Христомило, изобразив на своих тонких губах улыбку, остановился у кресла Кроваса и склонил затененное клобуком крысиное лицо в едва заметном приветствии.

Кровас протянул руку к Мышелову, призывая его к молчанию.

Потом, нервно облизнув губы, резко спросил у Христомило:

– Ты знаешь этих двоих?

Тот решительно кивнул.

– Они только что исподтишка таращились на меня, пока я занимался делом, о котором мы говорили. Я бы их шуганул и сказал бы кому надо об их появлении, но не мог прервать заклинания, пока кипела реторта. Один из них северянин, другой, судя по лицу, откуда-то с юга – из Товилийса или его окрестностей, скорее всего. Оба моложе, чем сейчас выглядят. По-моему, это внештатные наемные убийцы, из тех, что нанимает Братство, когда у них наваливается много работы по охране и сопровождению. Очень неуклюже изображают из себя попрошаек.

Фафхрд зевнул, Мышелов с сожалением покачал головой, стараясь убедить присутствующих, что чародей попал пальцем в небо.

– Это все, что я могу о них сказать, не прочтя их мыслей, – заключил Христомило. – Может, принести лампы и зеркала?

– Пока не надо. – Кровас ткнул указательным пальцем в сторону Мышелова. – Откуда тебе стало известно все, о чем ты тут трепался – о Невидимой Семерке и прочем? Отвечать быстро, прямо и без словоблудия!

Мышелов бойко затараторил:

– На Бардачной поселилась новая куртизанка, зовут Тьярья – высокая, хороша собой, но горбатая, что как ни странно, нравится многим клиентам. Недавно она ко мне воспылала – то ли потому, что мы оба увечные, то ли из жалости, что я такой молодой, а уже слепой – она-то в это верит! – а может, это сочетание заводит красотку, точно так же, как ее кривая спина возбуждает некоторых клиентов. Ну вот, а один из ее покровителей, торговец по имени Мурф, недавно приехавший из Клелг-Нара, обратил внимание на мой ум, смелость и тактичность, а также на те же качества моего приятеля. Он принялся нас прощупывать и в конце концов заявил, что мы, должно быть, ненавидим Цех Воров за то, что он держит в руках Цех Нищих. Чувствуя, что у нас появился шанс помочь вам, мы ему подыграли, и неделю назад он записал нас в ячейку из трех человек, которая находится на периферии заговорщицкой сети, сплетенной Семеркой.

– И вы намеревались действовать на свой страх и риск? – ледяным тоном спросил Кровас, выпрямившись и крепко сжав подлокотники.

– Ну, нет, – без тени коварства возразил Мышелов. – Мы сообщали о каждом нашем шаге дневному нищмейстеру, он нас хвалил, велел вылезти вон из кожи, но собрать как можно больше сведений и слухов о заговоре Семерки.

– А мне он не сказал ни слова! – возмутился Кровас. – Если вы говорите правду, Баннат поплатится головой! Но вы ведь лжете, не так ли?

Мышелов с обиженным видом уставился на Кроваса, готовя в уме возражение подостойнее, но тут, опираясь на золоченый посох, в дверном проеме показался осанистый мужчина, шедший по коридору. Несмотря на хромоту, двигался он бесшумно и уверенно, однако Кровас сразу же его заметил.

– Ночной нищмейстер! – резко окликнул он. Хромой остановился, развернулся и величественно переступил через порог. Указав пальцем сначала на Мышелова, затем на Фафхрда, Кровас спросил: – Флим, ты знаешь эту парочку?

Ночной нищмейстер не спеша оглядел обоих и отрицательно покачал головой, увенчанной тюрбаном из золотой материи.

– Не встречал. Кто они? Стукачи из нищих?

– Но Флим и не может нас знать, – принялся оправдываться Мышелов, в отчаянии чувствуя, что им с Фафхрдом пришел конец. – Мы держали связь только с Баннатом.

Флим безмятежно произнес:

– Последние десять дней Баннат валяется в приступе болотной лихорадки. Все это время обязанности дневного нищмейстера выполнял я.

В этот миг в комнату влетели Слевьяс и Фиссиф. На подбородке у долговязого вора голубела шишка. Голова толстяка была перевязана. Он тут же указал на Фафхрда и Мышелова и завопил:

– Это они напали на нас, забрали добычу из лавки Дженгао и перебили охрану.

Мышелов чуть приподнял локоть, и зеленый флакон разбился вдребезги о мраморный пол. В воздухе тошнотворно запахло гарденией.

Мгновенно вырвавшись из руте изумленного головореза, Мышелов бросился к Кровасу, занеся над головой обернутый тряпками меч, словно дубинку. Если ему удастся захватить главного вора врасплох и приставить ему к горлу Кошачий Коготь, появится возможность выторговать жизнь себе и Фафхрду. Разве что воры сами хотят, чтобы их главаря прикончили, чему Мышелов не удивился бы.

С поразительным проворством Флим выставил вперед свой золоченый посох, и Мышелов полетел кверх тормашками, успев, впрочем превратить в полете вынужденное сальто в умышленное.

Тем временем Фафхрд, отшвырнув стоявшего слева стражника, заехал ручкой Серого Прутика прямехонько в челюсть второму головорезу. Мощным усилием удержавшись на одной ноге, он поскакал к стенке, на которой висели образчики воровской добычи.

Слевьяс кинулся к стене с инструментами и, напрягшись, так что хрустнули мускулы, вырвал из запертых на висячий замок колец чудовищных размеров лом.

Вскочив на ноги после не слишком удачного приземления перед Кровасом, Мышелов обнаружил, что царь воров присел за креслом, сжимая в руке кинжал с золоченой рукояткой и яростно сверкая ледяными глазами. Мышелов обернулся и увидел, что один из стражей Фафхрда лежит бездыханный на полу, другой начинает потихоньку приподниматься, а сам могучий Северянин, прислонившись спиной к стене с причудливыми драгоценностями, размахивает Серым Прутиком и длинным кинжалом, который он уже успел выхватить из-за спины.

Вытащив Кошачий Коготь, Мышелов зычным, как боевая труба, голосом возопил:

– Все назад! Он сошел с ума! Я сейчас подрежу ему сухожилия на здоровой ноге!

Бросившись между двумя своими стражами, которые до сих пор поглядывали на него с известной опаской, Мышелов со сверкающим кинжалом в руке оказался перед Фафхрдом, молясь в душе, чтобы тот, несмотря на опьянение битвой, равно как вином и ядовитыми духами, узнал его и разгадал только что придуманную уловку.

Мышелов пригнулся, и Серый Прутик просвистел у него над головой. Новый друг не только все понял, но и подыгрывал – Мышелов надеялся, что промазал он не случайно. Низко склонившись, он разрезал веревку, которой была притянута к бедру левая лодыжка Фафхрда. Серый Прутик и длинный нож Северянина продолжали мелькать перед ним. Вскочив, Мышелов бросился в коридор и крикнул через плечо Фафхрду:

– Смываемся!

Христомило стоял поодаль, невозмутимо наблюдая за происходящим. Фиссиф трусливо удрал в безопасный уголок. Кровас сидел на корточках за креслом и вопил:

– Догнать их! Схватить!

Три еще не выведенных из строя головореза, к которым наконец вернулся боевой дух, двинулись на Мышелова. Но он, ловко размахивая кинжалом, остановил стражей, проскочил между ними и в мгновение ока сшиб с ног мощным боковым ударом Скальпеля. Между тем Флим снова попытался зацепить его своим золоченым посохом.

Подоспевший тем временем Слевьяс замахнулся на Мышелова сорванным со стены страшным ломом. Но не успел он нанести удар, как вылетевший из-за плеча Мышелова длиннющий меч, зажатый в не менее длинной руке, шарахнул Слевьяса прямо в грудь; тот отлетел назад, и лом в его руках лишь слегка дернулся, не нанеся никому вреда.

Мышелов выскочил в коридор, Фафхрд бросился за ним, по какой-то таинственной причине все еще прыгая на одной ноге. Мышелов ткнул пальцем в сторону лестницы. Фафхрд кивнул, но задержался на секунду, чтобы сорвать со стены с десяток локтей тяжелой драпировки и бросить ее под ноги преследователям.

Добежав до лестницы, они бросились вверх. Мышелов несся впереди. За спинами друзей слышались приглушенные крики.

– Хватит тебе скакать, Фафхрд! – сварливо приказал Мышелов. – У тебя снова две ноги.

– Да, и одна из них одеревенела, – жалобно ответил Фафхрд. – Бр-р! Вроде бы начинает отходить.

Между ними просвистел нож, глухо ударился острием в стену и выбил облачко каменной пыли. Приятели нырнули за поворот лестницы.

Еще два пустынных коридора, еще два пролета – и они увидели на верхней площадке прочную лестницу, приставленную к черной квадратной дыре в крыше. Какой-то вор с убранными под яркий платок волосами – похоже, это был опознавательный знак ночной стражи – выхватил меч и попытался преградить Мышелову путь, но, увидев, что на него наступают двое со сверкающими кинжалами и странного вида то ли палками, то ли дубинками в руках, бросился наутек в последний пустынный коридор.

Мышелов, преследуемый по пятам Фафхрдом, проворно вскарабкался по лестнице и, не замедляя темпа, выскочил через люк в звездную ночь.

Он оказался на неогражденном краю шиферной крыши, достаточно покатой, чтобы внушить страх новичку, но для человека бывалого совершенно безопасной.

На коньке крыши Мышелов увидел еще одного вора в платке, державшего потайной фонарь. Он быстро закрывал и снова открывал окошко фонаря, сигнализируя слабым зеленым лучом кому-то в северной стороне, где в ответ мигала еле заметная красная точка – то ли на дамбе, то ли на верхушке мачты корабля, стоящего на рейде во Внутреннем море. Контрабанда?

Завидя Мышелова, вор выхватил меч и, чуть покачивая фонарем, стал приближаться с угрожающим видом. Мышелов не спускал с него глаз: потайной фонарь с пламенем внутри и резервуаром горючего мог при необходимости стать опасным оружием.

Но тут из люка выкарабкался Фафхрд и встал рядом с Мышеловом, наконец-то на двух ногах. Противник начал медленно отступать к северному концу конька. У Мышелова промелькнула мысль, что там, вероятно, есть еще один люк.

Услышав стук, он обернулся: осмотрительный Фафхрд вытаскивал из люка лестницу. Едва он поднял ее, как из люка вылетел нож. Следя за его полетом, Мышелов нахмурился, невольно восхищаясь ловкостью, которая требовалась для того, чтобы метнуть нож вверх более или менее точно.

Нож упал рядом с ними и заскользил вниз по шиферу. Мышелов большими скачками понесся к южному концу крыши; когда он был на полпути к находившемуся там люку, слабый звон возвестил о том, что нож приземлился на камни Убийственного проулка.

Фафхрд едва поспевал за товарищем: у него не было опыта в лазании по крышам, его левая нога еще не совсем отошла, и к тому же он нес на правом плече тяжелую лестницу.

– Не нужна она нам, – крикнул через плечо Мышелов.

Не долго думая, Фафхрд с удовольствием скинул лестницу с крыши. К тому моменту, когда она достигла Убийственного проулка, Мышелов уже успел пролететь два ярда, отделявшие его от соседней крыши – менее покатой и с наклоном в другую сторону. Фафхрд приземлился рядом с ним.

Почти бегом Мышелов повел его сквозь прокопченный лес труб с колпаками и без оных, вентиляционных раструбов, которые благодаря хвостовому оперению всегда были повернуты в сторону ветра, водяных баков на черных ножках, крышек люков, голубятен и ловушек на птиц. Так они проскочили через пять крыш, четыре из которых опускали их все ниже и ниже, а пятая снова подняла на фут; расстояния между крышами были невелики, не больше трех ярдов, так что прыгать было нетрудно, друзья легко обошлись без лестницы-мостика, и только одна крыша оказалась более покатой, чем на Доме Вора. Таким манером Мышелов и Фафхрд добрались до улицы Мыслителей и оказались как раз в том месте, где над нею проходила крытая галерея, похожая на ту, что связывала дома мастерской Роккермаса и Слаарга.

Когда друзья, пригнувшись, бежали по ней, мимо них просвистела какая-то штука и упала впереди. Друзья спрыгнули с крыши галереи, и тут над их головами просвистели еще три таких же штуки, одна из которых отскочила от трубы и упала к ногам Мышелова. Он поднял ее, думая, что это камень, и очень удивился, когда увидел в руке тяжелый свинцовый шарик, размером почти с куриное яйцо.

– Быстро они выгнали своих пращников на крышу, – заметил он, указывая большим пальцем себе за спину. – Ребята работают неплохо, стоит их только поднять по тревоге.

И снова друзья побежали сквозь черный лес труб в сторону Грошовой, в то место, где верхние этажи почти смыкались над улицей и перепрыгнуть разделяющий их промежуток было проще простого. И тут волна ночного смога, да такого густого, что друзья принялись кашлять и отплевываться, накатила на них; Мышелову пришлось сбавить темп и двигаться чуть ли не ощупью, а Фафхрд шел сзади, положив ему руку на плечо. У самой Грошовой улицы туман внезапно кончился, и друзья вновь увидели звезды, а черная волна покатилась дальше на север.

– Что за дьявольщина? – спросил Фафхрд, но Мышелов лишь пожал плечами.

А козодой увидел бы сверху, как толстое кольцо черного ночного смога расползается из точки где-то неподалеку от «Серебряного Угря», становясь все шире и шире.

Немного восточнее Грошовой друзья наконец спустились на землю – это было на Чумном Подворье, за узким домиком портного по имени Джох-Ловкие Пальцы.

И тут они наконец посмотрели друг на друга, увидели свои спеленутые мечи, чумазые лица, выпачканную сажей одежду и принялись неудержимо хохотать; не переставая ржать, Фафхрд стал массировать себе левую ногу от голени до бедра. Друзья продолжали давиться от смеха и подтрунивать друг над другом и когда освобождали от ленты мечи – Мышелов делал это с видом, словно держал в руках сверток с сюрпризом, – и когда пристегивали их на место. Напряжение последних часов до последней капельки выжгло из них хмель от крепкого вина и еще более крепкие вонючие духи, но пить им больше не хотелось: друзья чувствовали настоятельную потребность оказаться дома, поесть в три горла, запивая пищу горьким обжигающим «вздрогом», и рассказать возлюбленным о своем невероятном приключении.

Они быстро шли рядом, время от времени переглядываясь, ухмыляясь и посматривая, нет ли погони или засады, хотя были почти уверены, что ничего такого быть не должно.

Теперь, когда ночной смог исчез и все вокруг было залито светом звезд, узкие улочки казались им не такими зловонными и мрачными, как по пути к Дому Вора. Даже Навозный бульвар дышал какой-то свежестью.

И только на несколько секунд разговор их принял серьезное направление.

Фафхрд сказал:

– Сегодня ты был пьяным гением, но все же и идиотом тоже, а я – просто пьяным пентюхом. Это же надо – подвязать мне ногу! Обмотать тряпками мечи, так что мы могли пользоваться ими лишь как дубинками!

Мышелов пожал плечами:

– Но в противном случае мы порешили бы сегодня не одного человека.

Не без некоторой горячности Фафхрд возразил:

– Когда лишаешь человека жизни в бою – это не убийство.

Мышелов снова пожал плечами:

– Убийство есть убийство, как его ни назови. Точно так же, как еда есть еда, а пьянство есть пьянство. О всемогущие боги, как я устал, как я хочу жрать и пить! Ничего мне не нужно – только мягкие подушки, еда и дымящийся «вздрог»!

Друзья беззаботно взбежали по скрипучей лестнице со сломанными ступеньками, и Мышелов резко толкнул дверь, чтобы та распахнулась быстро и неожиданно.

Но дверь не шелохнулась.

– Заперто, – лаконично сообщил Мышелов. В щели под дверью и за ставнями было заметно лишь какое-то оранжево-красное мерцание. С нежной улыбкой Мышелов ласково проговорил, хотя в его голосе сквозила тревога: – Наши девицы безмятежно спят! – Он трижды постучал в дверь и, приложив ладони рупором к щелке, тихонько позвал: – Эй, Ивриана! Я уже дома. Влана! Ты должна гордиться своим мужчиной – он поразил бесчисленное множество воров Цеха, стоя на одной ноге!

За дверью не раздалось ни звука – если не считать шороха, столь слабого, что друзья не были уверены, что он им не померещился.

Фафхрд наморщил нос:

– Откуда-то тянет дымом.

Мышелов снова ударил кулаком в дверь. Безрезультатно.

Фафхрд отодвинул приятеля в сторону, намереваясь вышибить дверь своим могучим плечом.

Но Мышелов покачал головой и несколькими ловкими движениями вытащил кирпич, который, казалось, весьма прочно сидел в стене рядом с дверью. Затем он просунул в отверстие руку, послышался скрежет одной задвижки, потом второй, потом третьей. Мышелов вытащил руку назад, и дверь распахнулась от легкого толчка.

Но они с Фафхрдом не бросились внутрь, как только что намеревались: вместе с дымом, чуть тошнотворным ароматом чего-то женского, но только не духов, и прокисшим звериным запахом из комнаты потянуло чем-то неизвестным и крайне опасным.

Комната была освещена лишь оранжевым мерцанием, исходящим из приоткрытой дверцы печки, однако дверца была неестественно перекошена: печку явно кто-то опрокинул к задней стенке камина.