Текст книги "Доказательство Бога"

Автор книги: Фрэнсис Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Эта женщина – моя дочь. Зло в чистом виде никогда не было явлено мне более наглядно, чем в ту ночь, и никогда я не желал сильнее, чтобы Бог как-то вмешался и не позволил совершиться злодейству. Почему Он не поразил насильника ударом молнии или по крайней мере приступом мук совести? Почему не возвел вокруг моей дочери защищающую ее незримую ограду?

Может быть, в редких случаях Бог действительно творит чудеса. Однако по большей части порядок вещей в физической вселенной и свободная воля человека – непреложные факты. Нам хотелось бы, чтобы чудесное избавление от зла происходило чаще, но это привело бы к полному хаосу.

Что можно сказать о стихийных бедствиях – землетрясениях, цунами, извержениях вулканов, наводнениях, засухах? Или о несчастьях, не столь масштабных, но ничуть не менее горьких, – болезнях, таких как детские формы рака, причиняющих жестокие страдания ни в чем не повинным людям? Англиканский священник и выдающийся физик Джон Полкинхорн обозначил этот тип событий термином «физическое зло», в противоположность «нравственному злу», творимому людьми. Как оно может быть оправдано?

Наукой установлено, что вселенная, наша планета и жизнь на ней участвуют в эволюционном процессе. Отсюда – и непредсказуемость погоды, и подвижки тектонических плит, и нарушения нормального процесса деления клеток, приводящие к раку. Если в начале времен Бог решил использовать эти силы для создания человеческих существ, то тем самым были предопределены и все болезненные последствия. Частые чудеса в физическом мире привели бы в нем к такому же хаосу, как вмешательство в поступки людей, обладающих свободной волей.

Многие вдумчивые искатели веры не видят в этих рациональных выкладках оправдания тем мучениям, с которыми связано человеческое бытие. Почему наша жизнь – более долина слез, чем сад наслаждений? Многое было написано об этом явном противоречии, и вывод непрост: если Бог любит нас и желает нам добра, то Его план, по-видимому, не совпадает с нашим. Эту идею трудно воспринять, особенно если нас систематически кормили с ложечки примитивным пониманием благости Бога, согласно которому Он хочет только одного – чтобы мы постоянно были счастливы. Опять из Льюиса: «Нам, по сути, нужен не столько Отец Небесный, сколько небесный дедушка – этакий благожелательный и расслабленный старичок, который, как говорится, "любит смотреть, как веселится молодежь", и чей план Вселенной состоит просто в том, чтобы можно было искренне сказать в конце каждого дня, что "все погуляли на славу"».

Если принять, что Бог добр, то Он, очевидно, хочет от нас большего. Не говорит ли о том же и ваш опыт? Какие периоды жизни помогли вам лучше узнать себя – те, в которые дела шли хорошо, или когда вы столкнулись с трудностями, разочарованием, страданием? «Бог шепчет нам посреди наших удовольствий, вслух говорит с нашей совестью, но Он кричит в нашей 6оли – это Его мегафон, чтобы слышал оглохший мир». Не сделаемся ли мы без этого опыта неглубокими эгоцентричными созданиями, не утратим ли в итоге полностью чувство собственного достоинства, стремление помогать ближнему?

Подумайте о следующем: если из всех решений, какие мы должны принять в своей жизни, самым важным является решение о вере, а из всех отношений, какие мы должны выстроить, – отношения с Богом, если наш духовный опыт не исчерпывается тем, что мы можем узнать сами и с чужих слов в течение земной жизни, то человеческие страдания обретают совершенно новый смысл. Может быть, мы так и не сумеем вполне осмыслить те причины, по которым нам посланы тягостные переживания, но начнем принимать идею о том, что такие причины могут существовать. В моем случае я могу считать изнасилование дочери испытанием, ниспосланным мне, чтобы я научился прощать в чудовищных обстоятельствах. Откровенно говоря, я до сих пор не справился с этой задачей. Я получил, кроме того, шанс осознать важную истину: не в моих силах уберечь дочерей от всей боли и страданий, а потому мне следует уповать на Божье милосердие, и это – не стопроцентная защита от зла, а лишь обещание, что их страдания не будут напрасными. Действительно, моя дочь могла бы сказать, что пережитое дало ей возможность и стимул помогать советом другим жертвам подобного насилия, утешать их.

Непросто принять идею о том, что Бог может действовать с помощью несчастий, для этого нужна поистине глубокая вера. Принцип возвышения через страдание в действительности почти универсален в великих мировых религиях. Так, первая из Четырех благородных истин Будды, провозглашенных им в проповеди в Оленьем парке, гласит, что жизнь есть страдание. Для верующего это понимание может парадоксальным образом служить источником великого утешения.

Скажем, женщина, которую я лечил, когда был студентом медицинского колледжа, и которая заставила меня устыдиться моего атеизма, спокойно принимала факт своей смертельной болезни и смотрела на эту последнюю главу жизни как на опыт, приближающий ее к Богу, а не отдаляющий от Него. Если обратиться к истории, можно вспомнить Дитриха Бонхёффера, немецкого теолога, который во время Второй мировой войны добровольно вернулся в Германию из Соединенных Штатов, чтобы сделать все возможное для сохранения истинной церкви, – официально христианская церковь в Германии поддерживала нацистов. Брошенный в тюрьму за участие в заговоре с целью убийства Гитлера, Бонхёффер провел в заключении два года и затем был повешен. Униженный, лишенный свободы, он ни разу не поколебался в вере. Незадолго до казни и всего за три недели до освобождения Германии он написал следующие слова: «Потерянным я назвал бы то время, в котором мы не жили как люди, не собирали опыт, не учились, не созидали, не наслаждались и не страдали».

Как может разумный человек верить в чудеса?

Наконец, рассмотрим возражение против веры, наиболее сильно задевающее ученого. Как примирить научное мировоззрение и чудеса?

В современной речи слово «чудо» сильно обесценилось. Мы говорим о «чудо-лекарствах», «чудо-диетах», «чуде на льду», даже о «чуде Mets». Но, разумеется, первоначально под «чудом» подразумевалось нечто более значительное. В точном смысле слова чудо – это событие, которое представляется необъяснимым в рамках законов природы и потому считается сверхъестественным по происхождению.

Вера в чудеса присутствует во всех религиях. Библейская книга Исход повествует о том, как еврейский народ во главе с Моисеем перешел через Красное море, а пустившееся в погоню войско фараона утонуло. Совершив это чудо, Господь предотвратил неминуемую гибель Своего народа. В Книге Иисуса Навина содержится рассказ о том, как Бог чудесным образом задержал солнце на небе, чтобы помочь евреям одержать победу в сражении.

В исламе Коран был посредством чудесного откровения передан Мухаммеду сверхъестественным существом – ангелом Джабраилом, который впервые явился пророку в пещере близ Мекки. Чудом, очевидно, должно считаться и вознесение Мухаммеда, когда он мог видеть все, что происходит в раю и в аду.

Чудеса играют исключительно важную роль в христианстве – особенно главное из них, воскресение Христа.

Как же можно верить во все это, считая себя современным, рационалистически мыслящим человеком? Вообще говоря, если вы будете исходить из предпосылки, что сверхъестественные явления невозможны, убедить вас в обратном не удастся. Здесь я в очередной раз обращусь к К.С.Льюису, который очень четко сформулировал данную проблему в своей книге «Чудо»: «Все то вокруг нас, что называется чудом, воспринимают органы наших чувств – мы видим, слышим, ощущаем, обоняем, чувствуем на вкус, а чувства эти могут ошибаться. Если случилось что-то сверхъестественное, мы всегда вправе считать, что пали жертвой иллюзии. Если вы придерживаетесь философии, исключающей чудеса, вы непременно так и скажете. Мы выносим из опыта то, что нам позволит наша философия; и потому бессмысленно к нему апеллировать, пока мы не решили философских вопросов».

Рискуя испугать тех, кто не привык к использованию математического подхода при анализе философских проблем, приведу рассуждение, базирующееся на теореме Байеса. Преподобный Томас Байес, шотландский богослов и математик, жил в XVIII в. Его теологические труды сейчас почти забыты, зато сформулированная им теорема стала одной из основных в современной теории вероятностей. Теорема Байеса выражается формулой, по которой можно рассчитать степень правдоподобия того или иного гипотетического объяснения для уже случившегося события по так называемым априорным вероятностям самого события и гипотезы, а также условной вероятности наступления события при истинности гипотезы. Эта формула особенно полезна в случае, когда возможных объяснений более одного и их требуется сравнить.

Рассмотрим пример. Пусть вас захватил в плен сумасшедший, который предлагает вам свободу при следующем условии. Вы тянете карту у него из колоды, затем возвращаете ее, он перетасовывает колоду, и вы снова тянете карту. Если вытянутая карта – в обоих случаях туз пик, он вас отпускает.

Сомневаясь, стоит ли вообще пробовать, вы соглашаетесь – и, к своему удивлению, два раза подряд вытаскиваете туза пик. Сумасшедший снимает с вас оковы, вы свободны. Имея склонность к математике, вы рассчитываете вероятность того, что вам просто повезло. Это ¹/₅₂ х ¹/₅₂ = ¹/₂₇₀₄. Крайне маловероятное событие, и все же оно произошло. Однако через несколько недель вы случайно узнаете, что в фирме, выпускающей игральные карты, есть добрый служащий, который, зная о причуде сумасшедшего, составляет каждую сотую колоду из 52 пиковых тузов.

Так может быть, это было не просто везение? Может быть, в ситуацию вмешался некто, осведомленный о вашем положении и желающий вам помочь (служащий), только вы не знали о нем, когда были пленником сумасшедшего? Вероятность того, что вам попалась обычная колода, равна ⁹⁹/₁₀₀, того, что колода из пиковых тузов, – ¹/₁₀₀. Шансы вытянуть 2 туза пик подряд для двух этих случаев равняются соответственно ¹/₂₇₀₄ и 1. Рассчитав по формуле Байеса апостериорную вероятность каждого из вариантов, получим, что с вероятностью 96% вы тянули карты из «чудесной» колоды.

Аналогичным образом можно исследовать кажущиеся чудесными события, с которыми мы сталкиваемся в жизни. Предположим, вы встретились с самопроизвольным выздоровлением больного, страдавшего неизлечимой формой рака в последней стадии. Чудо ли это? Чтобы по формуле Байеса оценить вероятность сверхъестественного вмешательства для данного случая, необходимо прежде всего знать его априорную вероятность. Составляет ли она одну тысячную? Одну миллионную? Или она равна нулю?

Разумеется, именно в этом пункте и возникает спор, иногда яростный, между сторонниками разных взглядов. Твердый материалист, с точки зрения которого чудес не бывает, т. е. их априорная вероятность всегда равна нулю, откажется признать чудом даже крайне необычное выздоровление и будет твердить, что в природе иногда происходят редкие события. Верующий же, изучив факты, возможно, заключит, что такого рода выздоровление не могло произойти ни по одной из известных естественных причин. Тогда, считая априорную вероятность чуда ненулевой, хотя и очень малой, он выполнит свой (очень неформальный) расчет по формуле Байеса и покажет, что чудо здесь вероятнее, чем его отсутствие.

Как видим, всякий спор о чудесном быстро сводится к обсуждению того, допустимо ли вообще рассматривать такой вариант как сверхъестественное вмешательство. На мой взгляд, да, но с оговоркой, что априорная вероятность чуда обычно ничтожно мала. Иначе говоря, для каждого конкретного случая следует предполагать в первую очередь естественное объяснение. Удивительные, но малозначительные события не должны автоматически считаться чудесами. У деиста, по мнению которого Бог создал Вселенную, а затем ушел куда-то заниматься другими делами, не больше оснований предполагать чудесную природу тех или иных явлений, чем у твердого материалиста. Для теиста, верящего, что Бог способен вмешиваться в жизнь людей, порог чудесного может различаться в зависимости от его представлений о том, насколько вероятно такое вмешательство.

Во всех случаях в отношении потенциально чудесных событий необходим здоровый скептицизм, который поможет сохранить объективность и рациональность религиозной точки зрения. Тот, кто настаивает на сверхъестественном характере события, вполне объяснимого в рамках законов природы, убивает возможность чудесной интерпретации даже вернее, чем твердый материалист. Объявить цветок чудом значит проявить грубое неуважение к достижениям биологии, все глубже проникающей в жизненный цикл растения от первого ростка до прекрасной душистой розы и в то, как этот цикл закодирован в ДНК.

Сходным образом, не стоит поддерживать человека, который выиграл в лотерею и заявляет, что это – чудо, совершившееся но его молитвам. Поскольку некоторые рудименты веры распространены довольно широко, весьма вероятно, что очень многие из купивших билеты данного тиража тоже в какой-то форме молились о выигрыше. А в таком случае версия о чудесном вмешательстве выглядит не слишком убедительно.

Сложнее оценить утверждения о чудесных исцелениях. Как врачу, мне доводилось наблюдать выздоровление в ситуациях, когда болезнь казалась неизлечимой. Однако я не готов объяснить эти случаи чудесным вмешательством, так как наши знания о болезнях и их действии на человеческий организм очень неполны. Кроме того, при тщательной объективной проверке «сверхъестественная» природа события часто не подтверждается. И все же, несмотря на эти оговорки и необходимость надежного подтверждения фактов, я не удивлюсь, узнав, что изредка чудесные в собственном смысле слова исцеления действительно происходят. На мой взгляд, их априорная вероятность крайне мала, но не равна нулю.

Таким образом, нет неразрешимого противоречия между чудесами и системой взглядов, согласно которой мир управляется законами природы и наука может служить средством его познания. Если принять, как это сделал я, что помимо природы может существовать что-то или кто-то еще, то нет причин, по которым этот кто-то не мог бы изредка вторгаться в естественный ход вещей. Но чудеса должны происходить в исключительных случаях – будь это не так, мир превратился бы в хаос. Как сказал Льюис, «Господь не сыплет чудес на природу, как перец из перечницы. Чудо – большая редкость. Оно встречается в нервных узлах истории – не политической и не общественной, а иной, духовной, которую людям и невозможно полностью знать. Пока ваша мысль от таких узлов далека, вам нечего ждать чуда».

Льюис подчеркивает, что настоящие чудеса не только очень редки, но и несут в себе важный смысл. Это не просто фокусы своенравного волшебника, рассчитанные на то, чтобы удивлять. Если Бог – воплощение всемогущества и добра, Он не может развлекаться подобным образом. Джон

Полкинхорн приводит следующий неотразимый довод в пользу данной точки зрения: «Чудеса следует интерпретировать не как божественные деяния, противоречащие законам природы (ибо эти законы сами воплощают волю Бога), а как более глубокие проявления сути отношений между Творцом и творением. Истинное чудо должно нести с собой знание, получить которое иным способом было бы невозможно».

Разумеется, скептики-материалисты, не желающие оставлять почвы для веры в сверхъестественное и не признающие в качестве доказательств ни Нравственный закон, ни присущее всем людям стремление к Богу, уверены, что нет никакой необходимости вообще рассматривать возможность чуда. С их точки зрения законы природы в состоянии объяснить любое, даже очень маловероятное событие.

Однако можно ли считать такую позицию достаточно обоснованной? В истории есть по крайней мере одно уникальное, практически невероятное событие, которое, по общему мнению ученых чуть ли не всех специальностей, не понято и никогда не будет понято, для которого абсолютно не годится объяснение с помощью законов природы. Следует ли назвать его чудом? Читайте дальше.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Великие вопросы

Глава 3: Возникновение Вселенной

Более 200 лет назад великий философ Иммануил Кант написал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее я размышляю о них, – это звездное небо надо мной и нравственный закон во мне». Практически во всех религиях, существовавших на протяжении истории человечества, присутствует стремление осмыслить происхождение Вселенной и механизмы, управляющие миропорядком, будь то культ бога Солнца, приписывание сакрального значения астрономическим явлениям, таким как затмения, или просто преклонение перед чудесами небес.

Было ли замечание Канта просто выражением чувств философа, незнакомого со многими достижениями современной науки, или гармония между наукой и религией в фундаментально важном вопросе о происхождении Вселенной действительно может быть достигнута?

Одно из препятствий к достижению такой гармонии – принципиально динамичный характер науки. Ученые все время выходят на новые арены, исследуют природу новыми методами, проникая в области, где многое непонятно. Столкнувшись с данными, говорящими о загадочном и необъяснимом явлении, они строят гипотезы о возможном механизме этого явления, затем проводят эксперименты для проверки своих предположений. Гипотезы, не получившие экспериментального подтверждения, – а такова судьба большинства из них – признаются ложными. Наука, таким образом, способна к развитию и к исправлению собственных ошибок: неверные выводы и гипотезы не в состоянии держаться долго, поскольку рано или поздно новые наблюдения разрушат такие построения. Иногда в течение длительного времени ученым удается свести большое количество наблюдений в стройную систему, поднимающую познание на новый уровень. Такая система, получившая самостоятельное описание, называется теорией – например, теория гравитации, теория относительности, теория микробной природы инфекционных заболеваний...

Одно из самых заветных желаний всякого ученого – потрясти основы своей области исследований. В ученых есть скрытая анархическая жилка, они надеются в один прекрасный день обнаружить какой-нибудь неожиданный факт, который полностью перевернет существующие на данный момент представления. Именно за это присуждаются Нобелевские премии. Поэтому ученые принципиально не могут вступить в заговор с целью поддержать какую-либо принятую теорию, имеющую серьезные изъяны. Те, кто выдвигает такие предположения, не понимают, в чем суть нашей профессии.

Исследования в области астрофизики великолепно иллюстрируют данный принцип. За последние 500 лет в этой сфере произошло несколько фундаментальных сдвигов, при каждом из которых подвергались серьезному пересмотру представления о природе материи и строении Вселенной. Нет сомнения, что в дальнейшем нам еще предстоит их пересматривать.

Ниспровержение старых теорий может отрицательно отражаться на попытках синтеза между наукой и верой – особенно если церковь солидаризируется с этими теориями и рассматривает их как важную часть мировоззрения. То, что сегодня было гармонией, назавтра становится разладом. В XVI-XVII вв. Коперник, Кеплер и Галилей (все трое – верующие христиане) убедительно показали, что движение планет может быть объяснено только в предположении, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Их выводы не во всем были верны (например, Галилей дал совершенно ошибочное объяснение приливам), и в научном сообществе многие поначалу сомневались в правоте новой теории, но в конечном итоге ее согласованность с фактами и точность предсказаний убедили даже наиболее скептически настроенных ученых. Католическая церковь, однако, выступала категорически против этих взглядов, заявляя, что они несовместимы со Священным писанием. В ретроспективе нам понятно, что основания для таких утверждений были в высшей степени шаткими; тем не менее противостояние длилось многие десятилетия и нанесло серьезный вред как науке, так и церкви.

Прошедшее столетие ознаменовалось беспрецедентным пересмотром наших представлений о Вселенной в целом ряде аспектов. Принадлежащая Эйнштейну знаменитая формула Е=mс²(где Е – энергия, m– масса, а c  – скорость света) связала материю и энергию, ранее считавшиеся в корне различными сущностями, сделала их взаимозаменяемыми. Полной неожиданностью и шоком для многих физиков, получивших подготовку в рамках классических теорий, стало явление дуализма волны и частицы, т. е. наличие у материи одновременно тех и других свойств, что было продемонстрировано для светового излучения и для таких частиц, как электроны. Весьма разрушительным и для науки, и для теологии оказался принцип неопределенности Гейзенберга, лежащий в основе квантовой механики и гласящий, что мы можем определить либо положение, либо импульс частицы, но не то и другое одновременно. И, пожалуй, самому радикальному изменению подверглись за прошедшие семьдесят пять лет наши взгляды на происхождение Вселенной.

Но эти грандиозные революционные преобразования слабо затронули представления широкой публики, в значительной мере оставшись достоянием одного лишь научного сообщества, т. е. довольно узкого круга людей. Отдельные благородные попытки разъяснить непрофессионалам хитросплетения современной физики, безусловно, делались – назову хотя бы замечательную книгу Стивена Хокинга «Краткая история времени». И все же из пяти миллионов ее отпечатанных экземпляров очень многие, наверное, ни разу не были по-настоящему прочитаны и поняты. Для подавляющего большинства читателей идеи, изложенные автором, слишком сложны.

Дело в том, что картина мира, сформировавшаяся в последние нескольких десятилетий, в корне противоречит нашей интуиции. 100 лет назад знаменитый физик Эрнест Резерфорд заметил: «Теория, которую невозможно объяснить бармену, скорее всего, никуда не годится». Увы, современные теории элементарных частиц слабо удовлетворяют этому критерию.

Среди понятий, абсолютно не согласующихся с обыденным восприятием, – кварки, существование которых подтверждено экспериментально и из которых состоят нейтроны и протоны – частицы в составе атомного ядра, ранее считавшиеся элементарными. Разновидности кварков, которых насчитывается шесть, условно назвали «ароматами» и присвоили им следующие названия: «верхний», «нижний», «странный», «очарованный», «прелестный» и «истинный». В дополнение к «аромату» каждый кварк обладает еще и «цветом» – «красным», «синим» или «зеленым». Дикая терминология демонстрирует чувство юмора ученых. Ошеломляющее разнообразие других типов частиц, от фотонов до гравитонов, глюонов и мюонов, образует мир, настолько чуждый нашему повседневному опыту, что люди, не связанные с наукой, недоверчиво качают головой. И все же именно эти частицы делают возможным самое наше существование. Для пытающихся доказать, что материализм следует предпочесть теизму, так как он проще и понятнее, новые частицы – в высшей степени серьезная проблема. Принцип, выраженный в словах Резерфорда, известен как «бритва Оккама» и назван (с орфографической ошибкой) по имени английского логика XIV в., монаха-францисканца Уильяма Окхама. Согласно этому принципу, самое простое объяснение, как правило, является наилучшим. Как ни печально, немыслимые модели современной физической науки абсолютно не удовлетворяют бритве Оккама.

Однако в одном очень важном аспекте физика все-таки отдает должное Резерфорду и Окхаму. Как ни невразумительны словесные описания недавно открытых явлений, их представления в виде математических формул неизменно изящны, просты, даже красивы. Когда я был в аспирантуре физического факультета Йельского университета, мне посчастливилось заниматься релятивистской квантовой механикой под руководством лауреата Нобелевской премии, профессора Уиллиса Лэмба. Он последовательно, начиная с азов, прорабатывал с нами обе теории относительности и квантовую механику (причем никогда не пользовался записями), но время от времени пропускал некоторые шаги и предлагал нам, своим восторженным слушателям, самостоятельно восполнить пробел к следующей лекции.

Хотя в итоге я бросил физику ради биологии, этот опыт самостоятельного вывода простых и красивых универсальных уравнений, описывающих устройство мира, произвел на меня глубочайшее впечатление, в особенности благодаря огромной эстетической привлекательности конечного результата. Отсюда возникает первый из нескольких философских вопросов, касающихся природы физической Вселенной. Почему материя ведет себя таким образом? Или, используя выражение Юджина Вигнера, чем объясняется «непомерная эффективность математики»?

Что это – всего-навсего счастливая случайность или отражение некой глубинной сущности природы, а если мы согласны признать здесь сверхъестественное начало, то и замысла Творца? Не повстречали ли Эйнштейн, Гейзенберг и другие великие физики самого Бога?

В конце «Краткой истории времени», выражая надежду на то, что когда-нибудь ученым удастся создать убедительную объединенную теорию всего, Стивен Хокинг (обычно не склонный к метафизическим рассуждениям) пишет: «Тогда все мы, философы, ученые и просто обычные люди, сможем принять участие в дискуссии о том, почему так произошло, что существуем мы и существует Вселенная. И если будет найден ответ на такой вопрос, это будет полным триумфом человеческого разума, ибо тогда нам станет понятен замысел Бога». Указывают ли эти математические описания действительности на некий высший разум? Быть может, математика – тоже язык Бога, как и ДНК?

Как бы то ни было, следуя формулам, ученые пришли к целому ряду фундаментальных вопросов. И первый из них – как все это началось?

Большой взрыв

В начале XX в. ученые в основном предполагали, что Вселенная не имеет ни начала, ни конца. Это приводило к некоторым парадоксам – например, невозможно было объяснить, почему Вселенная остается стабильной, а не обрушивается на себя самое под действием сил тяготения, – но другие гипотезы представлялись не более правдоподобными. При создании в 1916 г. общей теории относительности Эйнштейн ввел в свои уравнения специальную космологическую постоянную, нужную только для того, чтобы они допускали решение, приводящее к стабильной Вселенной. Рассказывают, что позднее великий физик называл эту постоянную «величайшей ошибкой своей жизни».

Существовала и альтернативная гипотеза о том, что Вселенная в некоторый момент начала свое существование и затем расширялась вплоть до нынешнего времени; но чтобы физики могли всерьез рассматривать данную точку зрения, ей требовалось экспериментальное подтверждение. Впервые его получил в 1929 г. Эдвин Хаббл, измерив, с какой скоростью от нас удаляются соседние галактики.

Хаббл воспользовался эффектом Доплера – явлением, в силу которого гудок приближающегося поезда имеет более высокий тон, чем гудок удаляющегося; с помощью доплеровских радаров полиция определяет скорость проезжающих машин. Анализируя спектр излучения галактик, Хаббл установил, что все они удаляются от нас, причем тем быстрее, чем дальше от нас находятся.

Если всё во Вселенной разлетается в разные стороны, то значит, когда-то галактики существовали вместе и представляли собой единую невероятно огромную массу. Открытие Хаббла вызвало к жизни целый ряд экспериментов, связанных с измерениями, и в течение последующих 70 лет было получено много данных, указывающих на справедливость этого предположения. В настоящее время среди физиков и космологов господствует мнение, что начало Вселенной представляло собой одномоментное событие; это событие принято называть Большим взрывом. Как показывают расчеты, Большой взрыв произошел около 14 млрд лет назад.

Исключительно важным подтверждением теории Большого взрыва стало открытие, сделанное в 1965 г. Арно Пензиасом и Робертом Вильсоном. Два физика – до некоторой степени случайно – обнаружили микроволновое фоновое излучение, присутствовавшее повсюду, куда они направляли антенну своего нового детектора, и мешавшее основному эксперименту. Исключив все прочие возможные причины помех (в частности, голубей, на которых пало первое подозрение), Пензиас и Вильсон в конце концов пришли к выводу, что фоновый шум исходит непосредственно от Вселенной и представляет собой то самое теоретически предсказанное реликтовое излучение, которое должно было возникнуть при Большом взрыве в результате аннигиляции материи и антиматерии в первые моменты существования Вселенной.

Дополнительный аргумент в пользу данной теории – процентное соотношение во Вселенной определенных элементов, а именно водорода, дейтерия и гелия. Количество дейтерия одинаково во всей наблюдаемой Вселенной, от ближних звезд до самых удаленных галактик, что хорошо согласуется с гипотезой о его образовании в ходе единого процесса при Большом взрыве. Если бы дейтерий образовывался в разных местах в разное время, мы не наблюдали бы совпадения.

Основываясь на этих и других наблюдениях, физики полагают, что Вселенная первоначально представляла собой сжатую в точку чистую энергию; ее плотность была бесконечна, а размеры равнялись нулю. Известные нам физические законы к этому состоянию, именуемому «сингулярностью», неприменимы. По крайней мере до настоящего времени ученые не смогли описать самые ранние процессы, разворачивавшиеся на протяжении первых 10⁴³ секунд (т. е. одной десятимиллионной миллионной миллионной миллионной миллионной миллионной миллионной доли секунды) Большого взрыва. Удалось реконструировать дальнейшие события, которые должны были произойти, чтобы возникла наблюдаемая нами Вселенная, – аннигиляцию материи и антиматерии, формирование стабильных атомных ядер и, наконец, атомов, в первую очередь водорода, дейтерия и гелия.

В настоящее время неизвестно, будет ли Вселенная расширяться вечно или в какой-то момент силы гравитации возьмут верх и галактики начнут вновь сближаться, что в итоге приведет к «Большому сжатию». Этот вопрос остается открытым, поскольку ответ на него зависит от средней плотности вещества во Вселенной, а значительную часть массы Вселенной, по-видимому, составляют так называемые темная материя и темная энергия, которые очень слабо изучены. Но медленное затухание представляется все же несколько более вероятным, чем трагическое крушение.

Что было до Большого взрыва?

Коль скоро имел место Большой взрыв, что было до него и что его вызвало (или кто вызвал)? Наука бессильна дать здесь ответ – ни один феномен не демонстрирует ее ограниченности так явно, как этот. Для богословов же теория Большого взрыва выглядит весьма интригующе, так как в ряде религиозных традиций описывается сотворение Вселенной Богом из небытия (ex nihilo). И не подходит ли такое поразительное событие, как Большой взрыв, под определение чуда?