Текст книги "Борьба за Эверест"

Автор книги: Фрэнсис Ионгхезбенд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Ликвидация несчастья

В этот момент, больше чем когда-либо, недоставало генерала Бруса. Взрывы бодрого веселья, буйный смех Бруса по поводу всякой маленькой шутки, его способность легко устранять всякие затруднения были бы особенно ценны для носильщиков при этих тяжелых обстоятельствах. И даже для Нортона Брус, если бы он находился в основном лагере, со свежими силами, не утомленный 48-часовой борьбой с бурей на высоте 6400 метров, был бы желанным оживляющим стимулом. Нортон закалил себя для суровой жизни: он участвовал в последней войне и был при отступлении под Монсом. Но характер, как известно, меняется выше 4 500 метров. Вы можете быть стойким, с совершенно уравновешенным характером на уровне моря и очень злым и легко впадающим в уныние на высоте б 400 метров. Нортон сходил с ума от сознания, что результаты полугодового тщательного планирования и организации снесены порывами бури и вылетели в трубу. В таком состоянии он уже с трудом владел собой и еще сильнее угнетал пониженное настроение других. Остальные члены экспедиции также пали духом. При таких условиях легко могло начаться разложение, и здоровое деловое настроение, объединявшее всех, могло покинуть экспедицию, особенно если руководитель стойко не владел собой. Подобные случаи бывают и ближе к уровню моря, чем основной лагерь. К чести Нортона и других членов экспедиции, этого не случилось, и они тотчас же приноровились друг к другу и принялись разрабатывать новый план вместо прежнего, так грубо разбитого вдребезги.

Прежде всего необходимо было поднять настроение носильщиков. Они испытали худшее, что можно только представить, и их следовало по-настоящему ободрить. Лучшим способом для этого являлось благословение ламы в Ронгбуке.

В ближайший день после возвращения всех в основной лагерь послали переводчика, Карма Поля, в Ронгбукский монастырь просить ламу благословить людей. Лама дал согласие, и в назначенный день – 15 мая – вся экспедиция, альпинисты, гурки и носильщики отправились за 6 километров вниз в долину за благословением, причем каждый человек пожертвовал в пользу ламы две рупии.

Когда все пришли в монастырь, носильщиков оставили в наружном дворе, альпинистов пригласили в приемную ламы, где для них была приготовлена пища; их угощали молодые ламы. После этого всех пришедших принял святой лама в присутствии двенадцати младших лам. Он восседал на алтаре в своем покое. Англичан усадили вдоль стены против ламы, в то время как носильщики заполнили средину комнаты.

По очереди англичане приближались к алтарю ламы, и он прикасался к голове каждого серебряным молитвенным кругом, который держал в левой руке. За ними последовали гурки и носильщики; они казались глубоко взволнованными этой простой церемонией. Потом лама обратился к носильщикам с короткой, но выразительной речью, в которой он ободрял их и советовал быть настойчивыми в достижении цели, обещая молиться за каждого из них. Почтение, с которым они входили к великому ламе и покидали его, красноречиво говорит, по словам Бруса, о том влиянии, какое на них имеет лама. Его молитвы и благословение сразу оживили их. И уже на обратном пути в основной лагерь они снова превратились в нормальных бодрых людей.

Тем временем Нортон и Брус выработали новую конструкцию отряда носильщиков. Для лучшего их использования они разделили всю партию на три части, причем каждая из них должна была иметь своего «десятника» в лице лучшего носильщика. Другой из более выдающихся являлся его заместителем и должен был руководить отрядом, если с первым что-либо случится. Десятнику и их помощникам была назначена добавочная плата; их тщательно обучали, как унтер-офицеров. Нетрудно было выбрать лучших шесть человек, так как тяжелые условия последней недели ясно показали, на кого из носильщиков можно было положиться. Этих выбранных шесть носильщиков позвали к Нортону и Брусу, которые объяснили им, чего от них ждут, и предложили, насколько это возможно, им самим подобрать людей в свои отряды. Казалось, они остались довольны этим изменением, оно имело то преимущество, что создавало здоровое соперничество и общее настроение в пределах каждого отряда. Гингстон также был очень занят все это время. В течение одного или двух дней после возвращения экспедиции многие были больны и требовали лечения. На следующее утро он и Брус отправились с носилками за Шамшером; Гингстон полагал, что единственным средством для этого бедного человека было отправить его вниз. С величайшей осторожностью его вынесли из 1-го лагеря, но он не вынес путешествия и умер в пути, в полукилометре от основного лагеря. Сапожник Манбахадур умер несколько дней спустя. Но если бы даже он остался жив, обе ноги его ниже лодыжек были бы потеряны. Обоих погребли в защищенном месте; их имена были вписаны рядом с именами других, погибших в течение трех экспедиций, на монументе, который позже воздвигли вблизи основного лагеря. Утрата Шамшера вызвала большое осложнение: он был, по словам Бруса, «прекрасный, честный молодой человек, очень преданный делу».

Следующий день после благословения ламы был сияющим и ясным, без единого облачка на небе, и Эверест виднелся совершенно отчетливо. Казалось, погода установилась, и было решено отправиться вверх на следующий день, 17 мая, – тот самый день, который по первоначальному плану назначался для последнего подъема на вершину. Новая программа, выработанная Мэллори, указывала движение каждого альпиниста и каждой партии носилыциков на ближайшие десять дней; в основе этой программы лежала первоначальная схема, только дата последнего восхождения на гору переносилась с 17 мая на 29-е. Начинался слабый муссон, но с этим ничего уже нельзя было поделать.

16 мая, вечером, выступила передовая небольшая партия с унтер-офицерами Гурского полка в 1-й лагерь, чтобы подготовить его и устранить задержки при настоящем выступлении завтра утром.

Все были уверены, что теперь, наконец, обстоятельства улучшатся. Но в день выступления с утра снова подул сильный ветер. Битгам мучился сильным приступом ишиаса и едва мог двигаться. Он выздоровел от дизентерии и большим усилием воли привел себя в состояние, годное для участия в экспедиции. Теперь он снова лежал совершенно разбитый. Создавалось серьезное положение, так как, не говоря уже о непреклонном желании Битгама принимать участие в дальнейшем, его ловкость и опытность при хождении по горам, несомненно, пригодились бы впереди.

Таким образом не оставалось ни одного альпиниста в запасе.

Других препятствий для выступления вверх по леднику не было. Вечером 19 мая часть экспедиции уже занимала 3-й лагерь; там были: Нортон, Сомер-велль, Мэллори и Оделль. В это время Ирвин и Газард находились во 2-м лагере, на пути к 3-му, Ноэль и Джоффрей Брус – в 1-м, на пути ко 2-му; Гингстон и Битгам оставались в основном лагере. На этот раз погода, казалось, благоприятствовала. Правда, у Эвереста виднелись облака, но в общем день был ясный, солнечный.

Предстояло преодолеть главное препятствие на пути к вершине – Северный перевал и устроить надежный путь к 4-му лагерю. Этот путь лежал по льду, более или менее прикрытому снегом. Расщелины и трещины на нем изменяются с каждым годом, и поэтому необходимо было исследовать его заново во время каждой экспедиции. После же гибели семи носильщиков, погребенных лавиной в 1922 г., подъем на Северный перевал требовал особенной осторожности. Однако Северный перевал был доступен не только для искусных альпинистов: удалось найти такой путь, по которому нагруженные носильщики могли с уверенностью подниматься и спускаться. Носильщики из племени Шерпас были хорошими ходоками, хотя они и не были альпинистами. По твердому снегу, за который хорошо цепляются гвозди, по ступенькам, четко выбитым по наклонному льду, с перилами там и здесь в опасных местах, уверенные, что в конце дня они получат хорошую пищу и теплую постель, они шли, по словам Мэллори, крутыми дорожками, без всяких признаков недовольства, счастливые, довольные и уверенные. Но снег, толщиною даже в несколько сантиметров, уже сильно затруднял носильщиков, шедших с грузом на Северный перевал. Весь путь, который раньше был твердым и вполне надежным, в таком случае превращался в сомнительный, нога скользила и неуверенно ступала. Вместо того чтобы идти уверенной походкой, носильщики, шатаясь, ползли, опираясь на склон руками. В этом году здесь выпало гораздо больше снега, и морозы были сильнее, чем в 1922 г. Носильщики жестоко страдали от холода, и этот более глубокий снег обязывал приготовить для них удобную дорогу. С этим намерением сильная партия альпинистов покинула 3-й лагерь 20 мая. Нортон полагал, что Мэллори, у которого влияние высоты вызвало заболевание горла, и Сомервелль, перенесший солнечный удар, не могут идти одни, и поэтому присоединился к ним. Таким образом составилась партия из этих трех и Оделля вместе с Лакпа Тзеринг, который нес альпийские веревки и колья для устройства перил в более трудных местах. Вначале их продвижение было очень медленно, и скоро обнаружилось, что Сомервелль почувствовал себя гораздо хуже, чем при обычной усталости. Очевидно, сказывались последствия сильного солнечного удара. Ему хотелось преодолеть свое состояние, но Нортон и Мэллори убедили его возвратиться, и он, очень огорченный, направился к лагерю.

Перед Нортоном и Мэллори стояла задача отыскать путь, свободный от лавин. Они увидели громадную расщелину, как раз пересекающую большой ледяной склон Северного перевала. Путь к этой трещине, хотя и крутой, был вполне надежен. Сама же расщелина служила барьером, представлявшим защиту от лавин сверху. Они хотели использовать эту трещину и проложить дорогу вдоль ее нижнего берега, до тех пор, пока не найдут надежного пути к карнизу Северного перевала, на котором предполагалось разбить лагерь. Итак, в первую очередь нужно было использовать эту большую трещину. Нортон и Мэллори шли впереди Оделля и нагруженных носильщиков, деля между собой трудную работу по прокладыванию ступеней на крутых снежных склонах, падение которых имело сравнительно небольшой угол. Им встретились еще две меньшие трещины; последняя часть пути к большой трещине была настолько крута, что пришлось укрепить веревки для носильщиков.

«Камин» при подъеме на Северный перевал

Но все же к расщелине подошли, хотя и с серьезными затруднениями. Возникал другой вопрос: как ее использовать? Дело в том, что путь вдоль ее нижнего берега не был легким; он пересекался еще глубокой трещиной, и она требовала к себе самого тщательного отношения. Нужно было спуститься на дно этой поперечной трещины и карабкаться по совершенно вертикальной ледяной стене, которая вела вверх к узкой щели, напоминавшей трубу; последняя служила единственным выходом на нижний берег большой расщелины по ту, сторону поперечной трещины. Таково было положение, с которым встретились Нортон и Мэллори. Чтобы попасть на нижний берег расщелины, им нужно было как-то преодолеть эту скверную поперечную трещину. «Поведение Мэллори, – говорит Нортон, – при столкновении с невероятно трудным препятствием на пути всегда было очень характерно. Ясно чувствовалось, как его нервы натягивались подобно струнам на скрипке. Выражаясь метафорически, он „опоясывал чресла свои“, и его непосредственное инстинктивное движение было идти первым. Он направился впереди всех вверх по стене по направлению к „камину“, ловко и осторожно карабкаясь в том особенно красивом стиле, который свойственен только ему». Нортон шел за ним, поддерживая его там и здесь, создавая ему опору для ног при помощи своей палки. Эта стена, как большая часть ледяных стен, не была так крута, как она казалась на расстоянии. Требовалась тщательная нарезка ступеней. Наконец подошли к «камину». Снег, лежавший на его дне, с трудом выдерживал тяжесть тела; казалось, он скрывал бездонную трещину. Гладкий голубой лед образовывал его стены, которые так сближались, что в них невозможно было выбить ступеньки. Мэллори говорит, что подъем по «камину» был так труден и крут, что невозможно представить себе более трудного места на какой бы то ни было горе. Подъем этот сплошь состоял из гимнастических упражнений, которые можно было отнести к довольно сильным при нормальной высоте, но которые почти истощали человека на границе 6700 метров.

Из этого «камина» вышли на уютную небольшую площадку, по другую сторону трещины, на нижнем берегу большой расщелины. Вдоль этого берега они продолжали теперь свой путь. С правой стороны от них лежала громадная расщелина, слева – крутой склон. Но путь не грозил обвалами, хотя был крут и требовалось высечь много ступеней. Дальше по краю трещины дорога сделалась хуже. Нортон и Мэллори находились теперь на высшей точке крутого снежного склона, поднимающегося над господствующей поверхностью почти на 60 метров, причем падение шло под предельным углом, при котором только может держаться снег; дальше книзу склон переходил в громадную ледяную скалу. Эту часть пути назвали для краткости «последние 60 метров».

Это была действительно опасная часть подъема. Здесь не требовались гимнастические приемы, как в «камине», но налицо имелась громадная опасность. Вся снежная поверхность могла оборваться и унести альпинистов в пропасть. В 1922 г., несомненно, таким же образом произошел обвал снега в промежутке между подъемом Мэллори и его следующим спуском. Как всегда в подобных случаях, нервы Мэллори ответили соответствующим образом на призыв опасности, и он настаивал на том, чтобы ему предоставили идти впереди. Чтобы уменьшить опасность, решили взбираться только по вертикальной линии в наиболее крутом направлении и только у самой верхней точки склона пересечь его по направлению к карнизу, на котором предполагалось разбить 4-й лагерь.

Оделль присоединился к Нортону и Мэллори, приготовившись вместе с Нортоном поддерживать Мэллори со стороны надежного выступа несколько снизу, на тот случай, если бы предательская масса снега оборвалась и понесла его мимо них. Но на этот раз несчастье миновало, и через полчаса они следовали гуськом по крутой лестнице, состоявшей из ступенек, которые Мэллори с таким трудом высек на полуледяной, полуснежной поверхности. Наконец взошли на карниз, еще залитый солнцем и удобно защищенный ледяной стеной от ужасного западного ветра. Никаких признаков прежнего лагеря 1922 г. не было видно, так как вся масса беспорядочных снежных глыб и ледяных, скал составляла часть ледника и, следовательно, находилась в движении.

Путь через «камин» к 4-му лагерю

Самый карниз сделался уже, чем был тогда. Он представлял теперь выпуклый хребет, покрытый нетронутым блестящим снегом; оставалось только небольшое горизонтальное пространство, достаточное для ряда маленьких, немногим больше квадратного полуметра, палаток, которые предполагалось здесь установить. Это был изнуряющий подъем, так как каждый шаг выбивался ногой или вырезывался ледорезом, чтобы устроить надежный путь для носильщиков, которые пройдут здесь через несколько дней. Но альпинисты испытывали удовлетворение от сознания, что еще раз им удалось преодолеть все препятствия и приспособить наиболее трудную часть всего пути к вершине. И Оделль и Мэллори чувствовали в себе еще достаточно энергии, чтобы подняться и обозреть путь от этого карниза к самому перевалу; Нортон в это время вбивал колья для веревочных перил, которые устанавливались вдоль самой крутой части лестницы, устроенной на протяжении последних 60 метров.

Мэллори очень устал от выбивания ступенек, и теперь впереди шел Оделль. От самого перевала 4-й лагерь отделялся лабиринтом снежных хребтов и частично скрытых трещин; между ними нужно было отыскать путь. Оделлю посчастливилось найти переходы через наиболее опасные расщелины, и доступный путь таким образом был установлен. Так закончился этот славный день громадного напряжения, и в 3 ч. 45 м. альпинисты отправились вниз.

Но они совершенно уже изнемогали и шли вследствие усталости на риск там, где при обычных условиях тщательно бы его избегали. Взяв старое направление 1922 г., они быстро спускались. Нортон и Мэллори были впереди, на этот раз не связанные веревками. Оделль и носильщик следовали за ними. Сначала неудачно поскользнулся Нортон, потом упал рабочий; веревка была связана вокруг него только рифным узлом, она развязалась, и он спасся совершенно случайно, благодаря местечку, покрытому мягким снегом.

Наконец и Мэллори также очутился в серьезном положении. Он вошел в открытую трещину и, считая: свое положение вполне надежным, начал пробовать снег, которым она была завалена; но снег вдруг провалился, и он погрузился в него больше, чем на 1? метра. Когда он пришел в себя от неожиданности, он почувствовал себя наполовину ослепленным и почти с остановившимся дыханием.

Северный перевал и северо-восточный отрог Эвереста

Вокруг него в момент падения валился снег, и он пережил несколько неприятных моментов, пока не заметил, что его поддерживает, правда, очень ненадежно, ледорез, который он продолжал еще держать правой рукой и Который зацепился за край трещины. Это вышло очень удачно, так как внизу под ним зияла черная дыра.

Сначала он боялся двигаться, тем более, что нависший снег мог упасть и засыпать его. Сквозь круглую дыру, которая образовалась при его падении, он увидел голубое, небо и закричал о помощи. Но напрасно: его никто не слышал, и его падения никто не заметил, так как он был впереди, и, кроме того, оставшиеся позади него были поглощены своими затруднениями. Ему оставалось выбираться своими собственными силами. С величайшей осторожностью принялся он за работу, мало-помалу обваливая снег, и в то же время проделывая дыру вверх в сторону от трещины. Тогда, осторожно карабкаясь, он вышел из ужасного положения и, наконец, снова стоял на краю трещины. Но он находимся теперь на худшей стороне расщелины: нужно было выбивать ступени по неудобному склону очень твердого льда; дальше перед ним лежал нарушенный, неприятного вида снег, который он должен был пройти прежде чем выйти на! вполне надежный путь. Это прорезывание ступеней по твердому льду после такого трудного дня окончательно довело его до полного изнеможения.

Наконец он присоединимся к остальным, и все вместе они направились к 3-му лагерю, очень пристыженные тем, что вследствие своей усталости они были недостаточно осторожны.

Даже ночь не дала Мэллори необходимого отдыха. В течение нескольких дней с его горлом было очень плохо; у него появились припадки раздирающего кашля, так что он совершенно не мог спать. К тому же болела голова, и он чувствовал себя разбитым. Состояние других было не многим лучше. Они утешались только сознанием, что им первым удалось проложить этот трудный путь, несмотря на величайшие препятствия. Наступила очередь для других продолжать эту тяжелую работу.

Спасение носильщиков

Ближайшей задачей, после того как Нортон и Мэллори проложили путь к Северному перевалу, было устройство на нем 4-го лагеря. Это дело поручили Сомервеллю, Газарду и Ирвину. В виду возможности скорого появления муссонов они отправились на следующий день, после того как Нортон и Мэллори возвратились. Итак, Сомервелль, который был бодрее других или претендовал на это, с двумя альпинистами и двенадцатью носильщиками должен был организовать 4-й лагерь в том месте, которое выбрал на уступе Нортон. Он должен был также помочь носильщикам пройти через «камин», укрепить веревки в худших местах, особенно на протяжении этих скверных последних 60 метров, как раз под карнизом, и потом возвратиться с Ирвином в тот же день, оставив Газарда и носильщиков во вновь организованном лагере.

Оделль и Джоффрей Брус должны были последовать за ними 22 мая, переночевать в 4-м лагере и 23-го идти с носильщиками устраивать 5-й лагерь.

Хотя план был очень прост, но затруднение возникло сразу. Утро 21 мая было очень теплое, легкие облачка виднелись только вверху. Скоро начал падать мягкий, мокрый снег.

Дорогу, которую проложили с таким трудом Нортон и Мэллори, занесло. Лег глубокий снег, идти стало очень трудно. Пришлось устроить перила в наиболее опасных местах для носильщиков, шедших позади. Худшая часть пути лежала через «камин». И по такой тяжелой дороге людям нужно было нести тяжести. Тогда решили испробовать особый прием. Перед входом в «камин» находилась ледяная отвесная стена. Казалось, можно было весь груз втащить по ней на маленькую площадку наверху и устроить так, чтобы носильщики прошли через «камин» без груза. Сомервелль и Ирвин поместились на верхней площадке и тащили тюки снизу вверх. Газард оставался внизу, наблюдая за ходом работы. От Сомервелля и Ирвина требовалось громадное напряжение, работа затруднялась еще выступом на ледяной стене; но мало-помалу двенадцать тюков, от 9 до 13 кило каждый, были подняты вверх. Увидев Газарда с двенадцатью носильщиками на уступе, на котором им предстояло разбить лагерь по глубокому снегу, не переставшему еще падать сверху – Сомервелль и Ирвин возвратились в 3-й лагерь в 6 ч. 35 м. вечера. Это был день необычайно напряженной работы.

Происходило все это 21 мая. Сильный снегопад продолжался всю ночь и следующий день до 3 ч. пополудни. Поэтому Джоффрей Брус и Оделль не могли выйти на Северный перевал.

После полудня, хотя снег перестал, начала быстро падать температура. В эту ночь, с 22-го на 23-е, она упала до -31 °C. -31° на высоте в 6400 метров сильно отличается от такой же температуры на уровне моря. Большая разница – находиться при -31° в плохонькой маленькой палатке, где приходится спать на земле, или выглядывать из окна уютного дома. Несомненно, отмечены гораздо более низкие температуры во многих местах земного шара. Но едва ли эти низкие температуры где-либо переносятся с таким трудом, как в тех условиях, которые пришлось испытать альпинистам на Эвересте.

Тибетская миссия вынесла также довольно жестокий холод, но мороз был только в 22 °C при высоте в 4500 метров, и, кроме того, офицеры имели походные кровати. Поэтому те, кому приходилось испытывать сильный холод высоко в горах, лучше оценят условия, которые вынесли Нортон и, его товарищи.

23 мая погода вдруг изменилась: наступил безоблачный, яркий, совершенно безветренный день, но холодный воздух резал как нож. Такая погода обещала, что на склонах Северного перевала свежевыпавший снег будет надежен. Брус и Оделль могли отправиться для выполнения своей программы, и они выступили с семнадцатью носильщиками в 9 ч. 30 м. Но что происходило в это время с Газардом и его носильщиками 21 мая они остались на Северном перевале. Почти весь день 22-го шел снег. Ночь с 22 на 23 мая была самая холодная по записям экспедиции. 4-й лагерь располагался не на морене, как 3-й, а на снегу, и на 600 метров выше. Что случилось с ними за это время? Этот вопрос очень тревожил Нортона. Его успокаивало только то, что как раз перед началом новой метели, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть, видели маленькие черные точки, как мухи на белой стене, медленно двигавшиеся вниз от 4-го лагеря. Это, должно быть, был отряд Газарда, возвращавшийся в 3-й лагерь, и Нортон радовался за него.

Северный перевал

Около трех часов он увидал также Джоффрея Бруса и Оделля, возвращавшихся вместе с носильщиками. Дойдя до такого места, где снег представлял опасность для дальнейшего продвижения, и увидавши, что отряд Газарда возвращается, спускаясь по «камину», они решили, что будет разумнее также вернуться.

Прибытия Газарда ждали с большим беспокойством. Он пришел около пяти часов, но с ним было только восемь носильщиков, четверо остались где-то позади. Очевидно, они не смогли пройти по тому опасному склону на последних 60 метрах, как раз под уступом, на котором разбит 4-й лагерь. Газард прошел первым, чтобы испытать свежую поверхность снега, восемь человек последовали за ним. Но четверо возвратились обратно. Может быть, они были больны, у двоих из них были сильно отморожены некоторые части тела. Возможно, что один из них направился по тропинке в снегу, но поскользнулся, и это испугало других. Они не забыли еще того несчастья, которое случилось на этом же самом склоне, немного ниже, в предыдущую экспедицию.

Во всяком случае четыре носильщика остались на Северном перевале. Снег все еще упорно валил мягкими хлопьями и создавал особенно опасные условия как для подъема, так в равной степени и для спуска с Северного перевала.

Что нужно было делать, в этом Нортон не сомневался ни одной минуты. Другие люди в его положении, может быть, колебались бы или думали, что положение непоправимо. Но только не Нортон. Он мог резонно убеждать себя, что погода слишком безнадежна, чтобы можно было идти и рисковать жизнью на ледяных склонах и что поэтому бедных людей следует предоставить их судьбе. Он мог видеть также, что, организуя спасение носильщиков, он рискует жизнью альпинистов и даже ставит под угрозу цель всей экспедиции. Высылая спасательную экспедицию, он также подвергал ее большой опасности. И если бы даже альпинисты остались живы, они были бы уже так утомлены, что не были бы способны на то крайнее напряжение, которое еще требовалось впереди для подъема на Эвересте. В таком случае отпала бы самая возможность достигнуть вершины.

Таковы могли быть разумные суждения Нортона. Но он не рассуждал, а действовал инстинктивно. Он твердо знал только одно, что ни при каких обстоятельствах в этом году не должно быть несчастных случаев с носильщиками, и поэтому необходимо их спасти. Их нужно доставить вниз живыми какой бы то ни было ценой. Дальше для него было совершенно ясно, что он сам должен принять участие в их спасении и кроме него два лучших альпиниста, Мэллори и Сомервелль. Только лучшие альпинисты должны были выполнить это дело. К такому решению пришел Нортон. И Мэллори и Сомервелль также присоединились к нему, хотя все трое были больны и еще не оправились оттого состояния изнеможения, которое вызвали пребывание в лагере на высоте 6 400 метров и тяжелая работа, связанная с прокладыванием пути на Северный перевал.

Рискуя своей собственной жизнью, альпинисты должны были спасти жизнь туземцев. Последние принадлежали к другой расе, к иной религии и занимали незначительное положение в жизни; но они были товарищи, товарищи в общем деле. Носильщики, готовы были рисковать своей жизнью для руководителей экспедиции, последние обязаны рисковать своей, спасая их.

Заговорило чувство товарищества. И это чувство глубоко проникло в каждого из них; в условиях холода, неудобств, болезненного состояния, когда жизнь лишь слабо мерцает в людях, только глубокое побуждение способно вновь оживить их. Если бы, кроме того, они не чувствовали, что там дома ждут от них мужественного поведения, вероятно, они не пошли бы на этот подвиг.

Всех троих оживил этот риск, на который они шли, хотя Мэллори и Сомервелль сильно кашляли, и у них болело горло; они прекрасно понимали, что в таком состоянии им будет очень трудно идти. Самочувствие Нортона, по словам Мэллори, также не соответствовало предстоящей задаче. Погода оставалась плохой, снег все еще ударял в палатку, когда они собрались на совещание. И Мэллори пишет, что этот снег ясно говорил за то, что условия за и против их выступления относились как единица к десяти, не говоря ужа о самом спуске носильщиков с Северного перевала. Мэллори сам был погребен лавиной на этом Северном перевале и там же провалился в трещину.

К счастью, снег в полночь перестал, и на следующее утро, 24 мая, в 7 ч. 30 м., спасательный отряд вышел. Когда альпинисты подошли к склонам Северного перевала, оказалось, что снег не так уже испортил дорогу, но все же идти было очень тяжело, так как местами снег доходил до пояса; но альпинисты были наполовину больны от влияния холода и высоты. Они тащились кое-как по свежему снегу, очень медленно, но все выше и выше, усталые, задыхающиеся и кашляющие. Сначала Мэллори шел впереди, потом Мэллори и Нортон отправились спасать носильщиков. Сомервелль привел их к тому месту, где Джоффрей Брус и Оделль накануне оставили свой груз. После этого Нортон, у которого было особенное приспособление на подошвах с острыми гвоздями, пошел вперед. Я провел остальных без вырезывания ступеней к большой расщелине, где они остановились на полчаса отдохнуть. В 1 ч. 30 м. подошли к стене ниже «камина».

Меэллори и Нортон отправились спасать носильщиков

При каждом шаге нога уходила глубоко в снег, но здесь сохранилась тонкая веревка, укрепленная Сомервеллем, и, держась за нее обеими руками, они поднялись по «камину». В двух других опасных местах Нортон и Сомервелль по очереди шли впереди по длинной веревке, в то время как остальные поддерживали их. Наконец пришли к самому опасному, месту – последним 60 метрам. Отсюда они увидели на краю карниза вверху одного из оставшихся носильщиков. Нортон закричал ему, спрашивая, в состоянии ли они идти. В ответ послышался вопрос: «Вверх или вниз?» – «Конечно, вниз», – последовал ответ. Тогда носильщик исчез, чтобы привести остальных трех товарищей.

До этого места снег оказался менее опасным, чем ожидали, но в последней части пути он представлял действительную опасность. Сомервелль настаивал на том, чтобы по этому опасному склону шел первым он. В это время Нортон и Мэллори приготовили веревку, длиной в 60 метров, которую они принесли с собой на всякий случай. Воткнув свои ледорезы в снег до самой ручки, они использовали их как опору. Вокруг них намотали веревку и потом опускали ее метр за метром по мере того, как Сомервелль с трудом подвигался вверх по крутому ледяному склону, выбивая большие надежные ступени на своем пути. Он подходил все ближе и ближе к носильщикам, ожидавшим его на гребне склона. Но в тот момент, когда он почти подошел к ним, веревка кончилась на расстоянии всего каких-нибудь 9 метров. Что было делать? Уже наступило четыре часа, и это позднее время заставляло спешить. Тогда альпинисты быстро решили, что носильщики должны рискнуть и пройти эти 9 метров самостоятельно. Они могли по одному проходить через это опасное место, и каждый, как только он достигал Сомервелля, дальше должен был идти по веревке к Нортону и Мэллори.

Первые двое благополучно достигли Сомервелля. Один из них уже подошел к Нортону, а второй как раз направлялся к нему, как вдруг снег двинулся, и в одно мгновение оставшиеся двое понеслись по склону вниз. В течение этого потрясающего момента Нортон уже представлял их мертвыми, лежащими там, внизу, на 60 метров ниже, на голубой ледяной скале. Но они вдруг вынырнули; их задержал затвердевший под действием утреннего мороза и полуденного солнца снег. Их просили оставаться там, где они были, до тех пор, пока Сомервелль с поразительным хладнокровием не довел второго человека вдоль веревки к Нортону и, наконец, обратился к ним.