Текст книги "Два дня из жизни Пичино"

Автор книги: Фрэнсис Ходжсон Бернетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мария дернула мать за передник.

– Мать,– сказала она,– Пичино сдела-ется синьором. Он будет ездить в экипаже знатной – леди. Ему будет так хорошо жить, как принцу.

– Как принцу... – повторили хором соседи.– Как королевскому сыну...

И они все посмотрели на грязного маленького Пичино с возрастающим почтением.

Рита тоже на него посмотрела. Никогда она особенной нежностью к детям не отличалась. Из-за детей ей приходилось столько работать и испытывать такие невзгоды, что она в них видела одно только бремя. Когда родился Пичино, ей стало еще тяжелее, чем прежде, и появление его на свет было совсем нежелательным. К счастью для Пичино, благодаря своим длинным ресницам он рано начал зарабатывать себе на хлеб. Если теперь Пичино спасет их всех от голода и удастся выкупить осла, то, пожалуй, не так уж плохо, что он появился на свет Божий. Но Рита была не такая женщина, чтобы отдать сына за бесценок.

Он такой красавец,– запричитала она.Он уже много лир принес в дом, потому что все форестьери им любуются.

У него такие длинные ресницы. Когда он подрастет и будет петь...

  Леди  Алина шепнула потихоньку ми-Гордону:

– Ведь я вам говорила, что мне удастся и на этот раз то, чего мне захотелось.

Затем она обратилась к Рите:

Скажите, сколько вы желаете получить за него? Я вам обещаю порядочную сумму. Но глупо будет с вашей стороны, если вы запросите слишком много. Взять его к себе мне хочется, но не так уж сильно, чтобы позволить себя ограбить.

– Глупо было бы, если бы я его не отдала вам,– сказала Рита.– Ведь у меня ему нечего есть ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, если только не случится какого-нибудь чуда. Ваша светлость приютит его, выкупит осла и нас избавит от голода. Позволено ли мне будет иногда приходить на виллу синьоры, чтобы повидать его?

– Да,– согласилась леди Алина.– И вас там всякий раз накормят и с собой чего-нибудь дадут. Вы возьмете его назад, как только захотите.

Последнее она сказала по двум причинам. Во-первых, она была уверена, что мать предпочтет не брать мальчика домой. Оставаясь у леди Алины, он будет служить для семьи постоянным источником мелких доходов. И, во-вторых, она сама никогда не испытывала долговременных привязанностей. Если бы мать стала ей надоедать, она бы рассталась с ребенком без малейшего огорчения. Она брала его только ради развлечения.

Пичино совершенно не понял, как это все случилось. В то время как мать, соседи, отец и Беппо говорили со знатной леди, он стоял, прижавшись к ослу. Он знал, что говорят о нем, так как несколько раз слышал собственное имя, но был слишком мал, чтобы понять, в чем дело.

Зато Мария слушала с жадностью. Она была страшно взволнована. Еще до окончания торга она подбежала к Пичино и попыталась объяснить ему происходящее.

– Синьора выкупит осла,– сказала она.-И еще, кроме того, даст нам денег. А ты поедешь в ее красивом экипаже в Сан-Ремо, будешь жить на ее великолепной вилле и сделаешься синьором. И тебе дадут все, чего ты только захочешь. Тебя оденут как королевского сына, и у тебя будут слуги. Ты станешь богат ,как форестьери.

Пичино робко посмотрел на нее. Он отнюдь не был избалованным, изнеженным ребенком. На него не слишком-то обращали внимание. В семействе осел был гораздо важнее его. Но та грязная хибарка, где он ел и спал, была все-таки его домом, и ему как-то странно было думать, что он будет жить где-нибудь в другом месте.

Но Мария была в восторге и,по-видимому , считала его счастливчиком.И все восхищались его  судьбой, а он сам был рад только тому, что осел остался дома. В конце концов, когда сделка была заключена, его повели торжественной процессией снова туда, где остановились экипажи. Мать, Мария и соседи гордо вышагивали по дороге рядом с Пичино. На некотором расстоянии плелся старый Беппо. Осел, освобожденный от веревки, заинтересовался, должно быть, судьбой своего друга и тоже пошел вслед за всеми, лениво пощипывая траву. Леди Алина и мистер Гордон опередили процессию. Когда они достигли места, где их ждало остальное общество, леди Алина холодно объявила им о своем необыкновенном поступке.

Я купила ребенка с длинными ресницами,– сказала она.– Он поедет со мной в Сан-Ремо на козлах рядом с кучером. Мальчик слишком грязен, чтобы сидеть вместе с нами. До него нельзя дотронуться. Его надо прежде всего вымыть.

Никто особенно не расспрашивал о том, что побудило ее купить Пичино, потому что и она сама никогда не размышляла о причинах и возможных последствиях своих действий. Она делала все, что приходило ей в голову, повинуясь только своим мимолетным желаниям. Ей было решительно все равно, что о ней думают окружающие. Это было их дело, а не ее.

– Вы купили Пичино! – воскликнул один из ее знакомых.– Значит ли это что вы его усыновите?

– Этого и в мыслях у меня не было,-сказала леди Алина.– Я его привезу домой и хорошенько вымою. Когда он будет чист, я решу, что с ним делать дальше. В настоящую минуту меня интересует только одно: что будет после того, как его вымоют в теплой ванне и расчешут ему волосы. Я хочу посмотреть, как это произойдет. Хотела бы я знать, что он подумает, когда его посадят в ванну. Никольсон будет ходить за ним, пока я не найду няньку. Посмотрите на процессию по дороге: его приятели и родные сопровождают его и уже смотрят на него с благоговением.

Она сделала знак лакею.

– Грегс, вы и Гепбурн должны посадить ребенка между собой на козлы. Я его возьму домой, в Сан-Ремо. Смотрите, чтобы он не упал.

Грегс подошел к кучеру с несколько странным выражением на лице.

– Хорошенький букет нарциссов нам предложено везти с собой. Миледи приказала посадить мальчика между нами на козлы.

– Вот так удовольствие! – возмутился кучер.– Будем надеяться, что он не наградит нас какой-нибудь заразой.

Так началась для Пичино новая жизнь.

Глава И

 Пичино слишком привык к своей грязи и не понимал, что она может отталкивать от него людей. Поэтому он и не обратил внимания на брезгливую мину Грегса, когда тот поднял его на руки и посадил на козлы.

Совершенно таким же способом Греге взял бы в руки грязную собачонку, если бы леди подобрала ее где-нибудь по дороге и поручила бы ее ему, Грегсу.

Но если Пичино и не вполне понимал, как на него смотрят важные господа в ливреях, между которыми он сидел на козлах, все-таки ему было не по себе, и он чувствовал, что они относятся к нему недружелюбно. Ему казалось, что козлы находятся ужасно далеко от земли. И когда экипаж стал спускаться по извивающейся дороге, Пичино страшно испугался, особенно после одного очень крутого поворота. Он боялся, что свалится с козел, но не смел уцепиться за Грегса, старавшегося, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, отодвинуться от Пичино подальше.

Далеко было до Сан-Ремо, но дорога показалась Пичино еще длиннее, чем это было в действительности. Сан-Ремо был г для Пичино совершенно неведомой страной. Он туда никогда не ездил и только  слыхал об этом городе от Марии. Она  ездила в Сан-Ремо однажды в тележке,запряженной ослом, и потом никак не могла забыть того впечатления, какое произвела на нее эта поездка. Во всякое время с удовольствием готова была она описывать все, что там видела: улицы, лавки и большие отели.

Пичино так устал, что задремал. При въезде в город его разбудил грохот колес по мостовой. Он раскрыл свои красивые заспанные глаза, и его ослепило уличное освещение. В действительности освещение не было уж таким ярким, но Пичино был им совершенно поражен. Если бы с ним была Мария, он прижался бы к ней и расспросил ее обо всем. Грегсу же он не мог задать ни одного из интересующих его вопросов. Как истинный англичанин, Греге считал, что ему вполне достаточно знать только свой родной язык. Если итальянцы желают говорить по-итальянски, это, конечно, их дело, но пусть они тогда и не претендуют на то, чтобы Грегс их понимал.

Таким образом, Пичино проехал по удивительным улицам молча. Сидящие в коляске тоже молчали. Их убаюкала долгая езда через леса и оливковые рощи. Леди Алина раздумывала о том, будет ли ее новая затея настолько забавной и интересной, как она ее себе вообразила. Мистер Гордон размышлял о том же. Другой господин в коляске мысленно изобретал новые украшения для шарабана своей знакомой. О Пичино думала  девушка, которая сидела Алиной. Она была умной  девушкой и спрашивала себя, понравится ли Пичино его новая жизнь и не начал ли он тосковать уже теперь о своем доме.

Дорога опять поднялась в гору. Белоснежная вилла леди Алины стояла на одном из выступов горы. Кругом террасами спускался к морю сад. Вид был чудный. Когда коляска въехала в красивые ворота, сердечко Пичино сильно застучало, хотя он совершенно не понимал, почему. От деревьев падали глубокие тени. Отовсюду несся аромат апельсинов, гелиотропов и роз. Окна белого дома с большим фонарем у подъезда были ярко освещены.

Бедный маленький грязный крестьянский мальчик! Все это богатство и великолепие не могло не испугать его! Только один звук напомнил ему что-то домашнее! И, ах, как он обрадовался ему! Когда коляска въехала в ворота, Пичино услышал лай. Это был радостный, порывистый, визгливый лай собаки, которая приветствовала коляску.

Конура собаки-изгнанницы была как раз у ворот. Вероятно, собака охраняла вход в сад. Она была привязана на цепи. Бедняжке не доставляло никакого удовольствия сидеть здесь в одиночестве вдали от всех. Она не могла играть, ласкаться, прыгать и тереться о платья леди и брюки джентльменов, оставляя на них следы своих грязных лап. И потому собака чувствовала себя несчастной. Когда она слышала приближающиеся шаги, то всегда рвалась на цепи, лаяла и визжала.

В возвращающейся коляске сидели ее старые знакомые, поэтому собака совсем обезумела от радости: лаяла, прыгала и делала все возможное, чтобы выразить всю полноту своего восторга. Она преданно любила леди Алину, хотя та почти не удостаивала ее своим вниманием. Только раза два она мимоходом сказала ей: «Хорошая собака, верный пес», а когда однажды подошла и прикоснулась к ней рукой, собака пришла в дикий восторг и от радости стала кататься по земле.

И так случилось, что, когда коляска въехала в красивые ворота, Пичино услышал знакомый собачий лай, этот любящий, молящий, нетерпеливый собачий лай, который одинаково звучит и в Италии, и в Англии, у знатных богачей и у бедных крестьян. Собаки в хижинах близ Чериани просили о том же самом, что и собака леди Алины: чтобы человеческие существа любили их хоть немножко и верили, что они, собаки, любят людей всем сердцем. И Пичино, красивый ребенок-зверек, смутно понял это и почему-то сразу вспомнил своего друга осла. Ему вдруг показалось, будто старая хибарка, развалившийся сарай и Мария немного приблизились к нему. Он невольно поднял свое нежное румяное личико и обратился к Грегсу:

– А chi il саnе? (Чья собака?)

– Что он говорит? – спросил Греге кучера.

– Наверное, про собаку что-нибудь, -ответил Гепбурн.– Чертовский язык, ничего не поймешь.

Пичино так и не получил ответа. Когда коляска подъезжала к дому, он все продолжал прислушиваться к дружескому знакомому лаю собаки и в глубине души желал слезть с козел и подойти к конуре.

Карета остановилась у двери, которую настежь раскрыл  лакей в блестящей ливрее. Показалась великолепно украшенная передняя, где по стенам висели прекрасные картины. Пол был устлан богатыми коврами, на них стояли мягкие стулья и другая мебель. Пичино решил, что эта комната – самая лучшая в доме.

Леди Алина обратилась к лакею:

– Пошлите мне Никольсон, – сказала она. – Принесите ребенка в переднюю, -приказала она Грегсу.

Пичино был снят с козел так же осторожно, как поднят на них, и Греге поставил его на кусочек пола, непокрытый коврами. Мальчик стоял, не двигаясь, и глядел на леди Алину своими великолепными бархатными глазами. Леди Алина сказала что-то своим знакомым, чего он не понял, так как она говорила по-английски.

– Он настоящий зверек, – заявила она.-Он совершенно не знает, что делать. Мне кажется, он глуп. Но зато как красив!

– Бедная крошка,– сказала молодая девушка,– он, должно быть, очень устал.

Никольсон явилась тотчас же. Эта молодая, высокая, прямо держащаяся женщина была одета в черное кашемировое платье с белоснежным передником и таким же воротничком.

Леди Алина показала на Пичино. .

– Я привезла этого ребенка из Чериани,– объяснила она.– Возьмите его наверх, снимите с него лохмотья и сожгите их. Сделайте ему ванну, если нужно, -две или три ванны. Приведите в порядок его волосы. Модеста поможет мне переодеться. Я сама сейчас приду в ванную.

Пичино внимательно следил за ней. Что она там говорит? Что они с ним сделают?

Леди Алина повернулась и пошла с гостями в другие комнаты, а Никольсон подошла к Пичино.

С ней он почувствовал себя так же неловко, как и с Грегсом. Она смотрела на него недружелюбно и вдобавок заговорила тоже по-английски.

– Пойдем со мной наверх. Я тебя вымою,– сказала она.

 Но Пичино не понял ее и не двинулся  с места. Она была вынуждена взять его зауку, и  это ей, по-видимому, было очень неприятно. Никольсон повела его по лестнице, по коридорам и площадкам, мимо чудесных спален, где мебель была самых нежных цветов и всюду виднелись кружева, шелк и ленты. Наконец она открыла одну из дверей и ввела его в помещение, стены и пол которого были из голубого и белого мрамора, а в углу стоял странный большой предмет, похожий на продолговатый ящик, и над ним поблескивали какие-то серебристые штучки. Никольсон отпустила его руку, направилась к этим серебристым штучкам, повернула их, и, как по волшебству, два потока чистой воды брызнули из них и начали наполнять белый мраморный ящик.

Глаза Пичино расширились от изумления. Ему было интересно и немного страшно. Не хочет ли она позабавить его этим фокусом? Мария никогда не видела ничего подобного в Сан-Ремо, иначе она, конечно, рассказала бы ему об этом. На минуту он перестал жалеть, что попал сюда. Если у богатых форестьери есть такие игрушки, значит, у них должны быть и другие интересные для него вещи.

Вода была горячей. Пичино видел, как подымался от нее легкий белый пар. Он подошел поближе. Никола – он прозвал ее мысленно так, когда услышал, что леди Алина называет ее Никольсон – Никола  ходила взад и вперед и собирала какие-то странные вещи: белый кусок чего-то,похожий на пирожок, мягкий упругий круглый предмет, весь в дырочках, большие длинные куски белой материи с бахромой на концах.

– Che fai?(Что вы делаете ?)-воскликнул Пичино.

Но Никола его не поняла, пробормотала что-то по-английски и засучила рукава.

К этому времени оба потока, пенясь и бурля, наполнили ящик почти до краев. Никола опять повернула серебристые штучки, и снова, как по волшебству, потоки перестали литься, прозрачная вода успокоилась, и только легкий пар продолжал подыматься от нее.

Никола подошла к нему и, стараясь дотрагиваться до него только кончиками пальцев, начала снимать с него платье, ворча что-то по-английски.

Он не понимал, что она говорит.

– Хороша работа для горничной! Мое собственное платье придется, пожалуй, выбросить после этого. Невозможно грязен этот народ. Что за каприз у миледи! Конца нет ее выдумкам. «Сожгите его тряпки!» Хорошо ей говорить: «Сожгите их». Конечно, чем раньше они попадут в огонь, тем лучше.

Она сняла с мальчика последнюю тряпицу и отпихнула ее ногой в сторону. Пичино предстал перед ней, точно маленькии смуглый херувим только без крыльев.

– Да! – сказала Никола.– Он хорошенький! Я думаю, в этом и причина, почему миледи взяла его.

Пичино все больше и больше становилось не по себе. Смотреть, как льется вода, было очень интересно, но зачем его раздели? Это совсем неприятно. Ведь форестьери из Сан-Ремо всегда носили платья. А кроме того, она отбросила ногой в угол чудесные панталоны, панталоны Сандро, которые были подарены Пичино. И уголки его красивых губ опустились.

– Да, конечно, в этом вся причина,-сказал Никола.– Это потому, что он такой хорошенький.

Она взяла его на руки и понесла к ванне.

Пичино посмотрел вниз на белый мраморный ящик, который показался ему глубоким и большим. Вдруг он почувствовал, что его туда опускают, и дико вскрикнул.Они задумали утопить его... утопить... утопить! Его погрузили в воду до самых плеч. Малыш уцепился за Никольсон и пронзительно закричал. Он бился, барахтался, размахивал руками и ногами. Вода бурлила и разлеталась брызгами, попадая ему в глаза, нос и рот.

– Lasciatemi!  Lasciatemi! (Пустите меня, пустите меня!) – кричал он.

Никольсон изо всех сил старалась его удержать.

– Господи! Я с ним не справлюсь! Он царапается как дикая кошка. Сиди смирно, дрянной мальчишка! Замолчи, гадкий поросенок, дай я тебя вымою! Господи! Боже мой! Что я буду делать?

Но Пичино не хотел быть утопленным, не оказав сопротивления. Он не позволит, чтобы его сажали в воду. Она попала ему в рот, нос и глаза, он задыхается, он ничего не видит. Пичино защищался ногами и руками, бодался головой, точно козел, и отчаянно звал на помощь:

-Io non ho fatto niente!Io non ho fatto niente! (Я ничего дурного не сделал!) Мария! Мария!

Шум был так силен, что скоро на лестнице, а потом по коридору послышались легкие шаги, и дверь в ванную отворилась. Вошла леди Алина, удивленная и немного испуганная. Брови ее были нахмурены. Ее сопровождала молодая, дружески расположенная к Пичино девушка.

Пичино при виде их еще сильнее замотал головой и закричал пронзительнее. Он думал, что они пришли вызволить его из беды.

– М'аmazza! Aiuto!(Помогите!) – вопил он.

– В чем дело? – спросила леди Алина и подошла к ванне.

– Он не хочет мыться,– проговорила запыхавшаяся Никольсон, продолжая бороться с Пичино.– Он, должно быть, испугался.

Леди Алина засмеялась.

– Выньте его на минуту, Никольсон, -сказала она.– Выньте его. Изабелла,-обратилась она к молодой девушке, едва выговаривая слова от смеха,– он думает, что Никольсон хочет его утопить. Мыло и вода до того чужды ему, что в таких количествах кажутся ему смертельными.

Никольсон, очень довольная тем, что может передохнуть, вынула мальчика из воды. Пичино стал около ванны, весь мокрый, плача и дрожа. Леди Алина начала снимать свои браслеты и перчатки.

– Дайте мне передник,– попросила она Никольсон.

Надев передник поверх своего платья, леди Алина опустилась на колени перед своей новой игрушкой.

Глупый мальчик! – сказала она по-итальянски, взяв его за плечи.– Никто тебе ничего дурного не сделает. Тебя только вымоют. Ты слишком грязен, чтобы к тебе можно было прикоснуться, а вода смоет твою грязь.

Пичино смотрел на нее, вздыхая. Правда, она его освободила и вынула из воды. Но чем это она грозит ему? Что она такое говорит о его грязи?

– Я сама тебя вымою, – сказала леди Алина, подымая его своими сильными белыми руками.– Не смей у меня делать глупости! Если ты будешь шуметь и барахтаться, я тебя утоплю.

Она смеялась, но Пичино замер от ужаса. Такая знатная, могущественная, сильная, высокая леди могла с ним, действительно, сделать все, что ей угодно

– Ведь это ванна,– сказала Изабелла ему ласковым голосом.– Ты не утонешь в воде, не бойся. Тебе ничего дурного не сделают.

Леди Алина спокойно погрузила его в воду. Ее белые руки держали его так крепко и решительно, что он осознал всю тщетность борьбы: ведь если он начнет сопротивляться, она его утопит.

Пичино жалобно посмотрел на добрую синьорину с ласковым голосом и нежным лицом. Крупные слезы покатились из его глаз, он перестал сопротивляться. Но что за странные вещи начали с ним проделывать?

Светлейшая синьора взяла белый кусок и тот предмет, который был весь в дырочках, и начала их тереть друг о друга.

Появилась белая как снег пена, и леди Алина покрыла его этой пеной с ног до головы. Тогда она стала брызгать на него водой, пока не смыла всю пену с тела. Потом принялась его чем-то скрести, потом сделала что-то странное с его ушами, затем вяла маленькую щеточку и потерла ею его ногти, покрывая их и снова смывая ее, то же самое она сделала и с его ногами. После этого она принялась за его голову. Бедные шелковистые, грязные кудри, чего она с ними только ни делала!

Она терла их белым куском до тех пор, пока они не слились в один мягкий комок из белой пены. И тогда она начала их скрести, погружая в них свои руки, встряхивая и теребя их, а когда это кончилось, чуть не утопила его в потоках воды, которые вылила ему на голову.

Пичино от ужаса не мог даже вскрикнуть. «Люди,– подумал он,– которые с вами так обращаются, способны сделать и не то еще, если вы их рассердите». В его голове, то покрываемой слоем белоснежной пены, то заливаемой потоком воды, опять промелькнуло безнадежное воспоминание о Марии и осле. Еще прошлую ночь он спал дома в своем углу. И все, что он слышал и видел вокруг себя, было ему знакомо, и вода была далеко от него. А теперь он сидит в ней по самые плечи. Она струится по его волосам, ушам, всему телу. И он ничего не чувствует вокруг себя, кроме нее. О, как мог он так ужасно ошибиться, предположив, что пенящиеся струи были пущены для его развлечения! Неужели все это форестьери придумали для своего удовольствия? Неужели для этого привезли его в Сан-Ремо и заставляют жить в воде, точно он – рыба, и неужели они никогда не выпустят его?

Вдруг светлейшая синьора вытащила его из воды и посадила на что-то мягкое, белое, сухое, разостланное Николой на голубых и белых изразцах пола.

– Вот так! – сказала леди Алина.– Он теперь, я думаю, первый раз в своей жизни чист. Никольсон, вытрите его насухо.

Она стояла, слегка раскрасневшаяся от усиленных движений, и смеялась.

– Это развлекло меня, – обратилась она к Изабелле. – Я сама себе не верю, но это, действительно, развлекло меня. Всякая новинка развлекает. Причешите его, Никольсон, и потом уложите спать.

Она сняла передник, взяла свои перчатки и вышла из комнаты, улыбаясь. А Пичино был оставлен во власти большой мягкой простыни и Никольсон.

Что дальше с ним случилось, было не так страшно, как все предыдущее, но еще более неприятно. Его стали тереть, точно лошадь, а с волосами обошлись совершенно невозможным образом. Каким-то странным инструментом Никольсон вырвала все запутанные клочки. Временами ему казалось, что она вытащит с корнем все его кудри, а с ними оторвется и часть его головы. Довольно долго простоял он у колен Никольсон, тихонько всхлипывая.

 Если бы Мария осмелилась подвергнуть его чему-нибудь подобному, он бы стал отбиваться и кричать. Но в этом удивительном доме, перед этими необычными людьми, которых итальянцы называли форестьери, в такой чуждой обстановке он как будто окаменел от ужаса. Да и кто бы на его месте не ужаснулся, если бы его посадили в воду, скребли и терли, а потом стали выдирать на голове волосы! И он вдруг спрятал лицо в складках платья Никольсон и разразился горькими рыданиями.

–  Voglio andare а саsa! Lascimi andare aMaria eil ciuco! (  Пустите меня домой. Пустите меня домой к Марии и ослу!) всхлипывал он.

Хорошо, хорошо. Сейчас конец,-сказала Никольсон,– Нелегка была работа! И в чем я тебя положу спать? Разве что в ночной кофточке миледи?

– Voglio andare а саsa . (Хочу домой.) Но Никольсон совершенно его не понимала. Она вышла из комнаты и скоро вернулась в ванную с кофточкой, отделанной кружевами и шелковыми лентами. Кофточка была ему велика, он совсем утонул в ней. Но когда его головка с прелестным личиком выглянула над роскошной кружевной рюшью, он в этом наряде стал еще красивее. Сам Пичино этого, естественно, не сознавал, а чувствовал только, что его опутали чем-то щутовским. Когда же его понесли из комнаты и чудесные панталоны Сандро остались на полу в углу, он посчитал, что ему нанесли еще одно, последнее оскорбление.

Никольсон отнесла его в одну из тех великолепных комнат, которые он успел заметить, проходя по коридору. Она была вся голубая и поразила его своими кружевами, голубыми цветами и разными украшениями. Пичино подумал, что в этом месте с ним опять сделают что-нибудь странное. Но Никола только опустила его на что-то мягкое, над чем висело нечто вроде палатки из кружев и шелка.

Она что-то сказала ему по-английски и ушла, оставив его одного. Он сел и осмотрелся кругом. Может быть, здесь спят форестьери? Неужели они кладут головы на эти белые штуки? Неужели то, на чем он сидит,– постель?

Он посмотрел на красивую палатку, которая висела над головой, и вдруг почувствовал себя таким жалким, одиноким, что чуть опять не закричал: «Мария!». Если бы она была здесь или хотя бы он мог понять, что говорит Никола, происходящее не было бы еще столь ужасным. Но все кругом было так великолепно и так чуждо ему. Он точно очутился в другом мире, в каком-то раю. Но ему было страшно. Чериани с Марией отдалились от него, казалось, на тысячи миль, а здесь все чужое, и ему так хотелось домой.

Никола вернулась с тарелкой. На ней лежали разные кушанья, и она предложила ему поесть. Но с ним произошло нечто совсем странное. Этого с ним раньше никогда в жизни не случалось. Перед ним стояла целая тарелка вкусных вещей, тех самых вкусных вещей, которые форестьери привозили с собой в корзинках, а ему не хотелось их есть! Что-то сдавило горло, и он не мог есть. Он, Пичино, не мог есть! Слезы наполнили ему глаза и он отрицательно покачал головой.

–Non ho fame!(Я не голоден),-всхлипнул он и оттолкнул тарелку.

– Его закормили, вероятно, кексами за весь день,– сказала Никольсон.– И ему хочется спать. Господи, Боже мой, какой он хорошенький!

Она отвернула расшитое одеяло, украшенное кружевами, и взбила подушки. Потом опять подняла Пичино, уложила его в постель и накрыла.

– Спи, будь послушным мальчиком. Никольсон потушила свет и вышла из комнаты, оставив дверь приотворенной. Пичино лежал на мягких подушках, и глаза его раскрывались в темноте все шире и шире. В этой большой, великолепной комнате он казался себе таким крошечным, беспомощным.

Как все странно! Его уложили в постель, закутав в шутовское платье с кружевным воротом, который щекочет уши и щеки, а длинные рукава не позволяют пошевелить руками. И он не слышит подле себя, как дышит его друг -осел. Ведь осел остался дома, так как его выкупили у Беппо. Ах, если бы он мог услышать около себя дыхание осла! Но, может быть, никогда-никогда не увидит он его больше, и форестьери, богатая леди, пожалуй, никогда не позволит ему вернуться домой... никогда.

Пичино тяжко вздохнул, его грудь под роскошной кофточкой леди Алины судорожно поднялась. Он повернулся, утопил лицо в подушки и начал тихонько плакать, плакать без конца.

Пичино так горько плакал, что против воли у него вырвались громкие рыдания. Он тотчас же постарался подавить их. Ведь он не знал, что делают форестьери с детьми, которые громко плачут. Может быть, они их окачивают потоками воды?

Но как раз в эту минуту случилось нечто странное. Кто-то толкнул дверь и вошел в комнату. Пичино услышал звук шагов по полу, но, приподнявшись на кровати, никого не. увидел. Чьи шаги? Это не были шаги Николы. Они были легче и чаще, чем у нее. Малыш задержал дыхание и прислушался. Шаги приблизились к кровати и остановились. И тогда он услыхал знакомое дыхание, настолько же знакомое ему, как шорох осла в стойле. Пичино вскочил на кровати.

– Eun cаne (Это собака),– закричал он.

В ответ на это собака прыгнула к нему на кровать. Теплый шершавый язык начал ласково лизать ему шею, руки и лицо. Это была та одинокая собака, которая сторожила у ворот виллы. Она освободилась каким-то образом от своего ошейника и пробралась в дом, чтобы приласкаться к кому-нибудь. Услыхав сдавленные детские рыдания, она пришла к Пичино, чтобы его утешить и поддержать, понимая всем своим собачьим сердцем, как тяжелы одиночество и изгнание.

Пичино обхватил ее обеими руками и крепко прижался к ней всем телом. Он тер свои мокрые от слез щечки о жесткую шерсть, а затем свернулся около собаки клубочком и положил на нее свою голову. Она избавила его от чувства одиночества и страха, как это сделал бы его друг-осел, будь он рядом.

Глава III

Очень приятно было для Пичино заснуть возле нового друга – собаки, но форестьери, по-видимому, взглянули на это дело иначе. У Николы, когда утром она вошла в комнату, вырвался крик

 -Скверный мальчишка! О, Господи!Он спал всю ночь с этой грязной собакой. Что скажет миледи?Посмотрите на его лицо, и на простыни, и на кофточку миледи!

 Пичино сидел под шелковой с кружевами палаткой, обняв собаку. Никола была чем-то недовольна, это он видел, хотя и не понял ни одного слова. Чем же она недовольна?

– Пошла вон! – закричала Никольсон, сильно ударив собаку.– Пошла вон! И как ты забралась сюда?

Она спихнула собаку с кровати и побежала за ней до дверей, чтобы выгнать ее из комнаты. Леди Алина столкнулась с ними на пороге.

– Почему здесь собака? – спросила она.

– Право, не знаю, миледи,– сказала Никольсон. Никогда прежде она не забиралась сюда. Должно быть, почуяла мальчика. Он спал с ней всю ночь.

– Спал с ней? – воскликнула леди Алина.

Она вошла в комнату и посмотрела на Пичино.

Собака, действительно, была пыльной и грязной. И Пичино, и кровать достаточно красноречиво свидетельствовали об этом.

– Боже мой! – сказала ее светлость.-Никольсон, возьмите его и сейчас же вымойте.

И опять его потащили в белую с голубым комнату...,

—

Пичино был соврешенно ошеломлен. Он стоял и дрожал, глядя, как Никольсон снова повернула серебристые штучки и зашумели два потока воды.

Она сняла с него его странный ночной наряд с той же брезгливой предосторожностью, с какой накануне снимала с него лохмотья. Затем, взяв ребенка на руки, она погрузила его глубоко в воду и начала мылить, тереть, скрести его так же сильно, как вчера. На этот раз он не кричал и не сопротивлялся, а сидел смирно, глядя неподвижно перед собой.

С каждой минутой родной дом отдалялся от него все больше и больше. Собака приблизила Чериани к нему, но собаку прогнали. И теперь он опять сидит в воде и снова его намыливают и трут. Наконец Никола вытащила его из воды, вытерла досуха и оставила ненадолго одного.

Она возвратилась с какими-то белыми вещами и начала надевать их на него: сначала смешную маленькую рубашку с кружевами, потом странные короткие штанишки, не такие чудесные, длинные, как у взрослых мужчин или как панталоны Сандро, нет! Эти панталоны были белые, коротенькие, до колен, и обшиты кружевами. А потом – юбку! Да, это была юбка! Разве он не мужчина? Он оттолкнул от себя платье, и лицо его вспыхнуло от негодования.

 – Roba di dina!  N0! N0! (Женское платье! Нет! Нет!) – кричал он возмущенно.– Dove sono miei  pantaloni?lo porto pantaloni. (Где мои панталоны! Я ношу панталоны.)