Текст книги "Шерлок Холмс и Золотая Птица"

Автор книги: Фрэнк Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Спокойно, старина, спокойно. Они почти ушли, и мы можем отказаться от притворства, столь неприятного вам. Но все же быстро взгляните на них, когда они будут выходить из вагона. Наш поход в ресторан не был бесплодным.

Я бросил в направлении уходящих мужчин безразличный, как я надеялся, взгляд. Даже мне показалось странным, что оба несли в руках что-то вроде маленьких чемоданчиков.

– Зачем эти люди пришли в ресторан со своим багажом? – обратился я к Холмсу.

– Считайте, что это традиция, – безразлично произнес Холмс. – Похоже, я недооценивал ситуацию. Чемоданчики всегда при них, это очень характерная деталь. Специалист по криминалистике не задумываясь определил бы, что наши преследователи – профессиональные убийцы.

Должно быть, у меня отвисла челюсть, потому что Холмс от души расхохотался, глядя на меня.

– Убийца – это самый уважаемый профессионал в восточном мире, – пояснил он. – Опытный убийца обычно представляет определенную группировку. В наш технический век методы азиатов могут показаться устаревшими; но позвольте заверить вас, что их традиционное оружие в опытных руках оказывает эффект, сходный с действием бесшумной пули – правда, на сравнительно небольшом расстоянии.

Когда мы вернулись в наше купе, я поспешно открыл свой саквояж и достал оттуда «элей» 32-го калибра, который предпочел взять с собой в путешествие из-за удобных размеров. Я поклялся держать оружие при себе до окончания этого запутанного дела.

Во время нашего отсутствия в купе наведывался проводник; все было убрано и сияло безукоризненной чистотой. Холмсу достаточно было беглого взгляда, чтобы определить, что к нашему багажу не прикасались. У моего друга была привычка оставлять на вещах маленькие контрольные знаки, не заметные постороннему глазу и охраняющие наше имущество надежнее всякой пломбы.

Я больше не мог наслаждаться видами Сербии. Призрак китайских убийц, шныряющих по поезду, приводил меня в дурное расположение духа. Я пытался отвлечь себя от тревожных мыслей, но мой взгляд то и дело обращался к двери, за которой мне чудились коварные узкоглазые враги. Холмс целиком сосредоточился на своих размышлениях и не собирался развлекать меня беседой. Время тянулось нестерпимо медленно.

Экспресс преодолевал милю за милей, а Холмс не произносил ни слова. Не знаю, пребывал ли он в глубокой задумчивости или спал. Я мрачно стискивал рукоятку «элея», готовый защищать нашу хрупкую крепость до последнего дыхания.

Мысль о том, что я бдительно охраняю спящего друга, внушала мне гордость. Я пристально смотрел на дверь – и сам не заметил, как уснул. Когда вагон качнуло и, едва не потеряв равновесие, я очнулся, пытаясь сообразить, где нахожусь, Холмс насмешливо посмотрел на меня.

– Все в порядке, старина. Мы подъезжаем к Нишу, и конец путешествия близок. Можно немного прогуляться. Путь был долгим.

Чувствуя, что от долгого сна у меня затекло все тело, я охотно согласился с предложением Холмса. Но нам было не суждено посетить эту станцию. Холмс благоразумно осмотрел платформу, прежде чем выйти наружу. Его зоркие глаза заметили что-то, и он поспешно отодвинулся от окна.

– Это странно, – сказал он. – Два китайских джентльмена со своим багажом вышли из поезда. Держитесь подальше от окна, Ватсон. У меня хороший обзор, и я сомневаюсь, что они могут видеть меня.

– Скажите ради Бога, что они делают?

– Просто складывают свой багаж. А, они передали его носильщику. Он несет их вещи на станцию, но китайцев, похоже, больше интересуют пассажиры, выходящие из экспресса.

– Вы хотите сказать, что они наблюдают за поездом?

– Незаметно, но именно этим они занимаются. Кажется, они ожидают, что мы выйдем.

Когда Восточный экспресс тронулся, наши азиаты все еще были на платформе. Холмс перекинулся несколькими словами с проводником, к которому обратился на безупречном французском. Как выяснилось, китайские джентльмены брали билеты только до Ниша.

Холмс был озадачен не меньше меня:

– Это опровергает мою теорию, Ватсон.

– Почему?

– Китайцы были посланы, чтобы узнать, что мы собираемся делать. В этом нет никакого сомнения. Мне казалось, что они предвидели нашу поездку в Стамбул, почему и оказались в одном поезде с нами. Теперь же создается впечатление, что, по их предположениям, нам следовало выйти в Нише. Значит, что-то могло заинтересовать нас в этом городе. Что ж, Ватсон, когда задача неразрешима, лучше всего отмести ее в сторону и подождать дополнительной информации.

8
В СТАМБУЛЕ

Остаток пути в Турцию был откровенно скучным. Вместе с преследователями исчез и вкус опасности; кроме того, полное равнодушие китайцев к нашим делам в Стамбуле не сулило расследованию ничего хорошего.

Мы прибыли довольно поздно вечером, но Холмс без труда снял номер в отеле «Золотой Рог». Я ворочался в постели, не мог заснуть и Холмс. Неожиданный отъезд убийц был разочарованием для нас обоих.

На следующее утро мне не терпелось увидеть легендарный город, бывший центром столь многих цивилизаций. Сочетание европейского и азиатского стиля, жемчужина Восточной Римской и Оттоманской империй, перекресток двух континентов и двух морей – Константинополь интересовал меня с детства. Но мог ли я любоваться Айя-Софией или бродить по дворцу Топкапы? Конечно, нет, поскольку Холмс был увлечен делом и даже Голубая Мечеть была для него просто постройкой на заднем плане.

Магазин Абена Хассима находился на Истикиал Каддези, неподалеку от площади Таксим. По дороге я любовался великим городом с его мечетями, дворцами, шумными базарами и роскошными магазинами. Из окна нашего отеля я смотрел на Галатский мост, перекинутый через залив Золотой Рог.

Холмс безошибочно выбирал дорогу. Знания этого человека в отношении городов и общей географии были поистине безграничны.

В сравнительно небольшом, со вкусом обставленном магазине Хассима царила та атмосфера солидности и достоинства, что порой вынуждает покупателя платить за вещи значительно дороже, чем он собирался. Карточка Холмса произвела мгновенное действие на продавца, и нас проводили в небольшой, примыкающий к торговому залу кабинет.

Абен Хассим оказался невысоким смуглым человеком с ван-дейковской бородкой. С первого взгляда меня поразило несоответствие азиатского облика торговца и изящного монокля в его руке. Но Хассим обращался с ним с непринужденностью французского дипломата. Я обратил внимание, что торговцу не было никакой нужды воспользоваться этим стеклышком, когда он внимательно изучал письмо Д'Англаса. Присмотревшись, я понял, что в монокль Хассима вставлена сильная линза, по всей вероятности, заменявшая торговцу обычную лупу. Способность оценивать предмет искусства, бросив лишь беглый взгляд через монокль, несомненно, подкрепляла солидную репутацию Хассима.

– Письмо Д'Англаса объясняет ваш приезд, мистер Холмс, хотя о причине визита столь известного криминалиста я мог бы догадаться и сам. Исчезновение Золотой Птицы – единственное происшествие в истории моего заведения, способное привлечь ваше внимание.

– Не могли бы вы рассказать нам, как вы приобрели эту вещь и как она пропала?

– Ее владельцем я стал по счастливой случайности. Женщина убирала чердак в доме, где когда-то сдавались дешевые комнаты. Ее семья жила там не один десяток лет. На чердаке она обнаружила старинный сундук, в нем и находилась Птица. Женщина принесла предмет ко мне, и я мгновенно узнал его. – Монокль Хассима вращался в руке торговца. – Всегда достаточно одного взгляда. Как книголюб мгновенно узнает редкое издание на полке у букиниста, так и торговец предметами искусства не упустит своей удачи. Буду откровенен. Я с трудом подавил свое восхищение. Птица, безусловно, напоминает работы Челлини или Лоренцо Джиберти. Я подтвердил, что вещь действительно изготовлена из золота, взвесил ее и, учитывая нынешнюю стоимость золота на мировом рынке, предложил женщине цену. Сделка состоялась. Теперь мне нужно было не затягивать с продажей Птицы, иначе я рисковал полюбить эту вещь и мне было бы трудно расстаться с ней.

Хассим сделал паузу и посмотрел на нас с кривой усмешкой.

– Профессиональные заболевания случаются и у моих коллег. Уверяю вас, джентльмены, – не существует более разорительного недуга. Когда торговец становится жертвой жадности и превращается в коллекционера, он больше никуда не годится как коммерсант. Да, наслаждение от общения со своими сокровищами приносит ему внутреннее удовлетворение, но этим сыт не будешь. Я сталкивался с подобными случаями. Но это совсем другая история, и она не интересна вам. Вернемся к Птице. Приобретя ее, я поспешил узаконить свои права на нее. Это было несложно, так как Птица, в прошлом сменившая множество хозяев, попала ко мне из рук, обладавших скульптурой более сорока лет. Покончив с необходимыми формальностями, я объявил миру искусства, что приобретенный мною шедевр продается. Д'Англас откликнулся немедленно, и я с радостью принял его предложение. Не скрою, история Птицы побуждала меня торопиться с продажей. Я боялся, что вещь попросту украдут.

– Полагаю, что вы приняли меры для сохранения Золотой Птицы? – спросил Холмс. – Банковские подвалы, вероятно?

Торговец указал на стену позади своего письменного стола.

– К счастью, в заведении Хассима время от времени появляются ценные предметы, и я установил суперсовременные сейфы.

Холмс с интересом рассматривал небольшой сейф, встроенный в стену.

– «Миллс-Строфнер», понятно. Эта модель выпущена три года назад, и лучшей пока нет.

– Совершенно верно, мистер Холмс, – ответил Хассим с гордостью. – Значит, Шерлок Холмс знает толк в хороших сейфах. Как и доктор Ватсон, – быстро добавил он.

– Что же случилось после того, как вы приняли предложение Д'Англаса? – спросил Холмс. – Если не ошибаюсь. Птица была утрачена не при пересылке.

– Нет, сэр. Она была упакована и подготовлена к отправке. Я поместил контейнер в сейф и собирался лично проследить за отгрузкой. Но утром обнаружилось, что Птица исчезла.

Холмс долго и задумчиво смотрел на торговца. Простой наблюдатель не нашел бы в этом ничего необычного для человека, называемого везде лучшим умом Англии. Но мне это говорило о многом: ястреб готовился скользнуть на крыльях логики и сбить ничего не подозревающего голубя на землю.

– Значит, статуэтка была взята из вашего сейфа? – Ответом Холмсу послужил кивок. – Вероятно, – с невинным видом продолжил детектив, – кто-то еще знает комбинацию?

Хассим протестующе замотал головой:

– Мы, люди мирных занятий, не знакомы с преступным мышлением или замысловатыми уловками мошенников, но существуют очевидные меры предосторожности. Этого шифра не знает даже моя семья.

Холмс приблизился к сейфу и быстро осмотрел его с помощью карманной лупы.

– Никаких следов взлома. Как его открыли?

Торговец развел руками и выразительно пожал плечами, но неожиданно в его глазах промелькнула тревога. Наивный вопрос Холмса никак не вязался с репутацией всемирно известного сыщика.

– Естественно, это сделал профессионал. Разве вы, англичане, не называете таких людей «мастерами взлома»?

Холмс напрягся. Он готовился захлопнуть ловушку.

– Я хорошо знаю эту конструкцию «Миллс-Строфнера». Во всем мире мне известны только четыре человека, способные открыть этот сейф в течение ночи, не прибегая к взрывчатке. – Холмс быстро взглянул на меня. – Один из них находится в Дартмуре,[5]5
  «Гибкие пальцы».


[Закрыть] куда я недавно поместил его. Другой, слепой немецкий механик по имени фон Хердер, умер. Третий является проверенным сотрудником особого отдела Британии, а четвертый, Джимми Велептайн, живет в Америке.

На лбу Хассима выступили мелкие капельки пота.

Холмс продолжал с неумолимой категоричностью, которая вызывала ужас и в более трудных случаях, чем с турецким торговцем:

– Ваш «медведь», извините за жаргонное словечко, не вскрывал никто, кроме вас самого.

Заметно павший духом Хассим пытался протестовать, но у него не было шансов.

– Мне представляется другая сцена, – продолжал детектив. – Вы заключили договор с Д'Англасом; ему был послан документ, подтверждающий совершение сделки. Его деньги, были, несомненно, положены в банк. И вдруг появляется неожиданный посетитель. Азиат, разумеется.

Хассим отшатнулся, словно получил внезапный удар. В его глазах застыл ужас.

– Китаец представился агентом, возможно, комиссионером. Он заявил, что его клиент желает приобрести Золотую Птицу, и предложил неслыханную сумму. – Взгляд Холмса немного смягчился. – Я подозреваю, что этические соображения заставили вас отказываться. Но гость настаивал. Вам, вероятно, было сказано, что, если китаец уедет без требуемого предмета, кое-что случится с вами, или вашим магазином, или вашими близкими.

Как бы пытаясь спастись от гипнотизирующего взгляда Холмса, Хассим посмотрел на меня.

– Мистер Холмс описывает все так, словно он присутствовал здесь, – наконец выдавил из себя торговец. – Находился в соседней комнате и слушал.

Кажется, я пожал плечами. Я помню, что пытался сохранить невозмутимое выражение лица. Несчастный мошенник страдал, пока Холмс воссоздавал картину происшедшего.

– Вы, разумеется, признаете это, – надавил на него детектив.

Турок спрятал лицо в ладонях. Его светскость улетучилась без остатка. Перед нами сидел жалкий, до смерти напуганный старик.

– Да… да… Я отказывался, как вы сказали. Я не хотел участвовать в таких делах, но когда… когда…

Инстинкт самосохранения заставил его прикусить язык. Темное лицо торговца посерело. Холмс закончил его мысль:

– Когда было названо имя. А имя вам назвали, чтобы вы не приняли угрозы за пустые слова. Наверное, никто другой не внушил бы вам такого страха, как коварный Чу Санфу.

По телу Хассима пробежала дрожь. Потом его плечи распрямились. Торговец убрал руки, и по его лицу разлилось выражение спокойствия и покорности судьбе. Можно было подумать, что он решил: «Умереть можно только один раз».

– Это правда, мистер Холмс. Это имя известно мне и любому другому торговцу произведениями искусства. Темная фигура, обосновавшаяся в Лондоне и вторгшаяся в мир искусства, нет, захватившая его. Китайская коллекция Чу Санфу, в особенности вазы эпохи Танг, общеизвестна, и часть ее выставляется. – Голос Хассима сорвался, и Холмс кивнул мне, напоминая о нашем разговоре с инспектором Макдональдом.

– Стремление к респектабельности, – сказал я, давая понять, что я угадал мысли моего друга.

– Верно, доктор Ватсон, – произнес турок. Теперь он смотрел на меня с еще большим уважением. – Этот человек должен быть преступником. Он не имеет веса в международных банковских кругах, но его средства кажутся безмерными.

– Современный Монте-Кристо, – прокомментировал Холмс.

Его замечание подтолкнуло мысли Хассима:

– В самом деле, его коллекция восточного искусства сравнима только с сокровищами фиктивного графа. Он перебивает весь рынок, а когда этого недостаточно, идет на шантаж и воровство.

Я растерянно покачал головой:

– Ради чего он так рискует? Не предпочтительнее ли деньги; ведь банкноты анонимны и не способны выдать своего владельца.

Когда тема беседы захватила Хассима, его жизненная энергия вернулась к нему.

– Здесь, джентльмены, я могу говорить авторитетно, потому что я видел и знаю. Можно пресытиться жаждой денег, если их слишком много. Можно пресытиться властью, когда она неограниченна. Но никогда не насытить страсть обладания великими сокровищами искусства. Одержимый этой страстью запирается в комнате – возможно, тайной, рассматривает свою собственность и говорит: «Один я в целом мире владею этим шедевром, творение гения существует только для меня. Я богаче всех миллионеров и могущественнее всех властителей».

Турок говорил искренне. Его слова звучали убедительно, но смысл их не доходил до моего сознания.

– Будь у меня шедевр живописи или скульптуры, – сказал я, – мне бы, конечно, захотелось показать его друзьям. Возможно, иногда я выставлял бы его как собственность Джона Ватсона, доктора медицины.

– Но ведь вы совершенно нормальны, старина, – сказал Холмс. – Речь идет об особом типе людей, они встречаются не так уж часто, но действительно существуют.

А торговец, подстегиваемый интересом слушателей, все говорил и говорил:

– Давайте представим себе, доктор, гипотетический случай – вы по-прежнему нормальны, но располагаете значительными средствами. Разве не пожелали бы вы завещать бесценную коллекцию одному из многочисленных английских музеев, если бы она демонстрировалась как «коллекция Ватсона»? Или не захотели бы пожертвовать университету библиотеку, которая носила бы название «Библиотека Ватсона»?

Я заерзал в кресле. Холмс присоединился к Хассиму и нарисовал еще одну восхитительную картину:

– Вы могли бы финансировать экспедицию, если бы вас заверили, что вашим именем назовут гору. Вспомните, дружище, даже Мориарти не смог удержаться от соблазна выставить в своем кабинете подлинник Греза.

– Но посмотрите, до чего тщеславие довело почтенного профессора, – возразил я. – Картина Греза стала ключом, позволившим вам выследить его. Все эти способы обессмертить свое имя представляются мне показными.

– Но они обычны, Ватсон, и мы не можем никого бичевать за это. Многие музеи попросту закрылись бы, не будь частных коллекций.

Хассим, обрадованный поддержкой, двинулся дальше:

– Обычны, как вы сказали, мистер Холмс. Но существуют необычные случаи… неуловимые единицы, которые не стремятся поразить своих знакомых – их не интересует чужое мнение. Они дьявольски высокомерны и стремятся удовлетворить единственную жажду: обладать сокровищем единолично, обладать во что бы то ни стало. Что случается со всеми этими редкими картинами, скульптурами, гобеленами, коврами, табакерками и украшениями, когда они пропадают? Разве их можно выставить – да ведь тогда их опознает любой зевака. Нет, тайно владеть, тайно наслаждаться – вот цель людей, о которых я говорю.

Слова Хассима нарисовали в моем сознании образ скряги, при свете мигающей свечи пробирающегося на старый чердак и там в одиночестве упивающегося сознанием своего могущества. Наверное, на моем лице отразилось отвращение, потому что турок успокаивающе произнес:

– Доктор, история знает немало примеров единоличного, так сказать, окончательного владения. Вспомните хотя бы египетских фараонов. Большую часть своих богатств они унесли с собой в могилу.

– Но это объяснялось особенностями их религиозных представлений, – быстро возразил я.

– Так же, как и у вождей скифов, которых хоронили вместе с их золотом, – сказал Холмс. – Но параллель все же допустима. Конечно, то, что фараоны брали с собой в загробный мир, к последующему удовольствию грабителей могил, принадлежало им и они могли распоряжаться своими богатствами как угодно. Но окончательный владелец, мне нравится это название, укрывает для своего собственного удовлетворения то, что по большей части не принадлежит ему. – Холмс снова перевел взгляд на торговца. – Вы считаете, что Чу Санфу один из подобных людей?

Хассим ответил без колебания:

– Я уверен в этом. Существуют, конечно, и другие. Базил Селкирк в Англии; Ругер в Швеции; Мангейм в Германии. Есть несколько русских, один из них коллекционирует часы и никогда не задает лишних вопросов. Американцы только начинают постигать вкус этой игры, но и там найдутся люди такой породы.

Турок одарил нас вымученной улыбкой и глубоко вздохнул:

– Джентльмены, это интересная беседа, тема ее неисчерпаема, но, как мне кажется, настало время платить по счетам.

Поскольку Холмс лишь вопросительно посмотрел на него, Хассим продолжал. Было видно, с каким трудом давалось ему каждое слово:

– Когда занимаешься делом, приходится крутиться. Мистер Холмс, я знаком с полковником Сахимом из тайной полиции Турции и знаю, что вы переписываетесь с ним. Он, кстати, ваш восторженный поклонник. Мы, вероятно, отправимся к нему?

– Вы имеете в виду продажу уже не принадлежавшей вам Птицы азиатскому комиссионеру. Гм! Это, конечно, проблема!

Холмс выдержал внушительную паузу, но я подозревал, каким будет его следующий шаг. Мой друг никогда не стремился играть роль обвинителя, судьи и присяжных одновременно и был весьма снисходителен, что хорошо известно читателям «Голубого карбункула». Он не разочаровал меня и на сей раз.

– У меня нет семьи, но мне не трудно представить себе давление, которое оказали на вас. Мистер Хассим, мы не пойдем к почтенному полковнику. Считайте все приключившееся с вами самым поразительным происшествием своей жизни. Недоразумением, которое только подчеркнет значение безупречной честности в вашем деле.

Потрясенный торговец уставился на Холмса. Вдруг его веки жалко заморгали и обильные слезы потекли по изборожденному морщинами лицу старика. Всхлипывая и сморкаясь, Хассим проговорил:

– Мой прадед гранил драгоценные камни. Мой дед и мой отец торговали произведениями искусства. Почти сто лет у семейства Хассимов была безупречная репутация. И только я оступился.

Щека Холмса начала едва заметно подергиваться, что случалось нечасто и служило признаком дискомфорта. Мой друг испытывал сильнейшую неприязнь к любому проявлению чувств, особенно к выражению глубокой признательности.

– Успокойтесь, не стоит так волноваться, – мягко сказал он.

Я собирался встать, полагая, что Холмс стремится как можно скорее уйти, но великий детектив удивил меня.

– Разве вы не хотите сообщить кое-что еще об этом необычном деле? – обратился он к турку.

Вопрос так поразил Хассима, что поток слез мгновенно иссяк.

– Я… я собирался, я как раз собирался… Как вы догадались?

– Этого следовало ожидать. – Холмс быстро взглянул на меня. – Недостающий элемент, вы понимаете.

Я понимающе кивнул, хотя, признаюсь, не имел ни малейшего представления о том, что имел в виду мой друг.

Хассим, который испытывал теперь перед Холмсом благоговейный страх, быстро заговорил:

– На следующую ночь ко мне в магазин пришел другой человек. Ему тоже была нужна Золотая Птица. Он отказывался поверить, что статуэтка уже продана. Он думал, что я хочу заломить цену. С ним был очень крупный мужчина, говоривший со странным акцентом, хотя он явно англичанин.

– Кокни, – вырвалось у меня. Хассим покачал головой:

– Я думаю, что он был из местности, которую вы называете графство Ланкашир. Я говорил им, что Птицы у меня уже нет, я не знал, как убедить их. Тогда большой человек схватил меня за горло. У меня до сих пор остались следы.

Хассим расстегнул ворот рубахи: на смуглой шее отчетливо темнели синяки.

– Когда я выложил им, что Птицу купили китайцы, оба посетителя потеряли ко мне всякий интерес. Тот, что был ниже ростом, предупредил, чтоб я никому не говорил об этом визите, иначе мне придется плохо. Потом, к моему величайшему облегчению, они ушли.

– Вам показалось, что начальником был именно этот человек. – Холмс не столько спрашивал, сколько констатировал истину.

Хассим кивнул:

– Большого я бы назвал исполнителем.

– Опишите как можно точнее маленького человека.

Турок надолго задумался.

– Его трудно описать, – наконец произнес он. – Худой. Довольно старый. Среднего роста. У него был дефект речи. Шепелявость.

– Шепелявый человек! – воскликнул я. – Снова шепелявый человек!

Холмс поднялся. Он узнал все, что было нужно.