Текст книги "Военное искусство греков, римлян, македонцев"

Автор книги: Фрэнк Эдкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Римской внешней политике и военной стратегии нередко не хватало логической законченности и последовательности, часто замещавшихся импровизацией и временными мерами. Но даже и при этом римлянам нельзя отказать в военных дарованиях, в силе характера, сочетавшего в себе одновременно осторожность, терпение и смелость, в умении сообразовывать свои цели с имеющимся в распоряжении средствами. Все это помогло Риму удерживать баланс сил беспримерно долго по меркам Древнего мира. Рим многим обязан не только своим политикам, экономической силе и военной организации, но и талантам своих полководцев.

Невозможно изучать римское полководческое искусство изолированно, в отрыве от тех факторов, которые оказывали на него непосредственное воздействие, – характера самого Римского государства, качеств римских солдат и т. д. Ошибочным было бы и представить его развитие как совокупность личных достижений отдельных римских полководцев. В следующей лекции мы рассмотрим эволюцию римского полководческого искусства, остановившись подробнее на личностях военачальников, чья деятельность более всего повлияла на его развитие.

Глава 5 ПОЛКОВОДЧЕСКОЕ ИСКУССТВО

Выше я постарался изложить те задачи, которые стояли перед Римской республикой и которые требовали решения военными средствами, охарактеризовать римские армию и флот, их отношение к войне на море и на суше, взаимосвязь политики и стратегии в самом широком смысле. Все эти факторы в конечном счете обусловили и особенности римского полководческого искусства. Впрочем, надо заметить, что само по себе оно еще не является полным отражением военного искусства в целом – утверждение, что тот или иной военачальник выиграл сражение, само по себе является сильным упрощением действительной картины событий. Гораздо большее число сражений было на самом деле выиграно солдатами, а не полководцами. Сама по себе победа в сражении еще не является достаточным критерием для того, чтобы судить о таланте военачальника. «Посредственные полководцы нередко побеждали одаренных и талантливых, что, однако, вовсе не означает, что хороший полководец не лучше посредственного» [72] . Роль генералов в сражениях вообще, вероятно, следует переоценить и переосмыслить с других позиций. С этим утверждением согласны даже эксперты по военным вопросам, и это при том, что многие из них сами имеют высокие офицерские звания или, по крайней мере, заняты в подготовке командного состава армий. Отдельные достоинства могут компенсировать недостаток таланта полководца, и именно так чаще всего и происходило в Риме. Люди по-разному ведут себя на войне. Жомини приводит испанскую пословицу: «В тот день он был храбрым человеком». Смысл этого выражения заключен в том, что лишь немногие из людей могут быть храбрыми все время. Римляне, кажется, меньше других народов были подвержены таким колебаниям. Полководцы республиканского периода обычно не были профессиональными военными в полном смысле, а империум, который вручала им республика, подразумевал власть, не ограниченную лишь полем боя. Даже трибун не мог указывать ему, а огромные полномочия империя, подкрепленные традиционной римской дисциплиной, давали ощущение безграничной власти.

Разделение командования между двумя консулами, равными по власти, несло в себе опасность несогласованности действий консульских армий на поле боя. На практике такое случалось, но римляне, понимая эту опасность, долгое время сохраняли должность диктатора, вводимую в случае чрезвычайной опасности и дававшую почти неограниченные полномочия одному человеку. Когда срок, на который был назначен диктатор, подходил к концу, он складывал с себя чрезвычайные полномочия, и власть снова переходила в руки сената. Позднее каждой римской армии стали назначать командующего, что окончательно устранило двоевластие на поле боя.

Во времена ранней республики непосредственное командование армиями, как правило, возлагалось на магистратов, и бывших магистратов и, таким образом, руководство римской армией зависело от людей, зачастую довольно далеких от чисто военных вопросов. Президент Соединенных Штатов, к примеру, также будучи Верховным главнокомандующим, избирается на свой пост отнюдь не за военные заслуги, и никто, разумеется, не ждет от него, что он будет непосредственно руководить армией. Римский консул или проконсул, с другой стороны, в случае войны принимал на себя командование армией на поле боя. Следует, однако, помнить, что война занимала в повседневной жизни римлян значительно большее место, чем в жизни современных людей. Война не была уделом исключительно профессионалов, посвятивших ей всю свою жизнь, и, хотя на военных должностях нередко оказывались люди, не имевшие дарований или опыта в этой области, ситуация все же сильно отличалась от современных демократий, где первостепенное значение при выборах на ту или иную должность имеют качества, весьма и весьма далекие от военного дела.

Наша задача теперь состоит в том, чтобы выяснить, могла ли такая система избирать способных военачальников или нет и насколько этот вопрос вообще повлиял на ход римской истории. Некоторые армии в меньшей степени зависят от таланта полководцев, и некоторые военные системы вообще предъявляют меньшие требования к способностям военачальников. Целая череда довольно посредственных римских полководцев в сочетании с замечательными успехами, достигнутыми республикой на поле боя, приводят нас к выводу, что римская армия и сама римская система требовали не так уж много талантов от своих генералов. Многие историки военного дела не скрывают своего удивления по поводу успехов, достигнутых Римом в последние десятилетия республики. Среди римских полководцев встречались, несомненно, одаренные и способные, однако в среднем командующие римскими армиями оставались дилетантами, малоподготовленными к выполнению своих непосредственных обязанностей.

В течение столетий портрет римского офицера высокого ранга оставался, по существу, неизменным. Это обыкновенно был магистрат или бывший магистрат, разменявший четвертый или пятый десяток, не имевший никаких специальных военных знаний и практически никакой военной подготовки, за исключением, быть может, некоторого времени, проведенного на службе в армии в молодые годы, и чьи обычные занятия лежали в сугубо гражданской сфере и были чрезвычайно далеки от военной науки. Полибий пишет о полководцах Ахейского союза следующее: «Всякий желающий усвоить искусство военачальника поступает одним из трех способов: или он подготавливает себя чтением исторических сочинений, или обучается последовательно у людей, умудренных опытом, или, наконец, достигает этого участием в делах собственным опытом. Все это ахейским стратегам и на мысль не приходило» [73] .

Насколько позволяют судить имеющиеся у нас сведения, римские военачальники в I веке до н. э. весьма слабо разбирались в военной науке и обычно римский претор или консул имел весьма немного практического опыта в военных вопросах. Известно, как в конце II века до н. э. Марий насмехался над потугами римской знати освоить военное дело и тактику по трудам греческих авторов, которые вошли в моду в то время [74] . В «Стратегемах» Секста Юлия Фронтина содержится немало рекомендаций, которыми пользовались римские полководцы I века до н. э. Сочинение Фронтина во многом повторяет работы греческих авторов, хотя и маловероятно, что оно является сознательным подражанием. Однако вплоть до самых последних десятилетий своего существования республика нечасто имела одновременно достаточное число опытных и подготовленных полководцев, продемонстрировавших свой талант на поле боя.

Само по себе это не являлось недостатком. Возраст имеет немалое значение для полководца, и римляне всегда старались избегать назначения на ответственные военные посты людей слишком старых, по их мнению, для этого. В истории немало примеров, когда тот или иной военачальник, в молодости демонстрировавший храбрость и решительность, к старости полностью растрачивал эти качества. Риму, кажется, удавалось избегать таких ошибок при назначении командующих своими армиями. В Новое время лишь немногие полководцы смогли достичь значительных успехов без опыта и долгой подготовки. Можно вспомнить примеры Кромвеля, Валленстайна и Конде. Пожалуй, всё. Были, конечно, великие полководцы, чей возраст соответствовал возрасту обычного римского офицера, однако и они, как правило, начинали военную службу еще в ранней юности и получали большую подготовку перед тем, как принимали командование армиями. Примерами тому могут служить и Александр Великий, и Ганнибал, и Наполеон.

Надо признать, что опыт, полученный на войне, сам по себе еще не делает из человека полководца. Иерархический характер современных армий делает долгую службу почти непременным условием для достижения высших командных постов. В наши дни полководцы пользуются помощью начальников своих штабов и военных специалистов. Римский военачальник не имел своего штаба, и его consilium не мог принимать решения за него. Вверять армию человеку, находящемуся в возрасте обычном для римских консулов и преторов, вероятно, было довольно рискованно. Разумеется, полководцы, зарекомендовавшие себя в деле, снова привлекались на службу, особенно в трудные времена. Приобретенный опыт давал им нужное на войне хладнокровие, а в тех случаях, когда одного опыта было недостаточно, на помощь приходили твердость и стойкость римского характера.

Теперь попробуем разобраться, что же приносил с собой римский полководец, за исключением своего аристократического происхождения, опыта, полученного на прежней гражданской службе, и славы своих предков, и какие недостатки полководца могли быть сглажены самой структурой армии. Римские военные операции последних десятилетий республики с тактической и стратегической точки зрения были довольно простыми. Согласно Жомини, одним из основных тактических и стратегических принципов было сосредоточение основной части своих сил против части сил неприятеля, позволявшее добиться локального численного преимущества. Клаузевиц, в свою очередь, полагает, что без окружения или охвата неприятеля полная победа невозможна. В целом же римская традиционная тактика боя предусматривала сражение в линейном построении против противника, чьи силы также выстраивались в линию. Римские армии нечасто имели такое численное преимущество, которое могло бы позволить им осуществить охват и тем более окружить неприятеля. Тактика, применявшаяся Сципионом Африканским, представляла собой исключение из этого общего правила, однако в следующем столетии о его идеях, кажется, совершенно забыли. Исключение относится по времени уже к позднереспубликанскому периоду – после того как в полной мере была оценена эффективность легионов, составленных из ветеранов, такие соединения стали применять во фланговых атаках.

Как бы то ни было, остается фактом, что на протяжении своей истории римляне, как правило, выигрывали сражения и войны, следуя довольно простым тактическим правилам и сравнительно несложной стратегии. Впрочем, римская армия весьма неплохо освоила эти простые тактические средства и умела с их помощью добиваться поставленных целей. Еще до того, как римская армия стала полностью профессиональной, ее центурионы, остававшиеся на службе многие годы, имели достаточно практических знаний и навыков в тактике. Тактическое командование в контингентах италийских союзников Рима также должно было быть на высоком уровне, поскольку иначе они бы не смогли действовать на поле боя совместно с легионами. Когда началась Союзническая война, военачальники италиков также оказались ничуть не хуже собственно римских полководцев, кроме, быть может, самых талантливых и одаренных из них. Можно предположить, что италийские армии вполне переняли лучшие стороны римских легионов. Во всяком случае, римская традиция обычно не возлагает на союзников вину за поражения или отступления римлян. Римляне старались оставить за собой выбор – сражаться или нет. Наличию возможности такого выбора они придавали огромное значение, что видно по отрывкам из сочинений Ливия, которые он, возможно, заимствовал у более ранних авторов, чьи сочинения не сохранились до нашего времени. В стратегическом смысле полководец, не имеющий уверенности в своих силах и в своей армии, мог положиться на время и спокойно выжидать, зная, что день победы рано или поздно придет, если не для него самого, то хотя бы для его преемника. Критике подвергались скорее те военачальники, которые вступали в сражение, не имея для этого всех условий.

Ошибки римских адмиралов и генералов временами были обусловлены неопытностью, часто их неспособностью выработать новую тактику в нестандартных обстоятельствах или в ответ на не вписывающиеся в привычную логику действия противника. Кроме того, анализ прошлых сражений нередко приводил к неправильным выводам. В битве при Требии около 10 тысяч римлян, сохранив боевой порядок, сумели прорваться сквозь строй карфагенян, в то время как остальные были уничтожены. Это привело римское командование к выводу, что для победы над Ганнибалом необходимо сосредоточение максимально возможного количества солдат для нанесения сильного удара на узком фронте. Такой подход в конечном счете и привел к катастрофе при Каннах. Ганнибал применил тактику двойного охвата против римлян, пытавшихся прорвать оборону линии неприятеля. В результате чем плотнее был строй римских солдат, тем сложнее им было сражаться. Сжатые и атакуемые со всех сторон, они были либо перебиты, либо захвачены в плен. Впрочем, римляне быстро извлекали уроки из своих поражений, а их людские ресурсы позволяли им снаряжать новые армии. Самоуверенность в сочетании с недостатком сведений о противнике – вот одна из наиболее распространенных причин поражений римлян. Крайне редко, но бывали и такие случаи, когда римская армия поддавалась панике и бежала с поля боя. Не был решен вопрос о противодействии тяжелой пехоты атакам конных застрельщиков, что имело далекоидущие последствия во время войн с Парфией.

Что имеет для нас главное значение, так это не то, почему римские полководцы терпели поражения – для таких рассуждений у нас, увы, слишком мало точных сведений, а то, почему им столь часто удавалось одерживать победы. Я попробую рассмотреть этот вопрос на отдельных примерах и постараюсь дать объективную оценку римским полководцам.

Рим должен был иметь немало хороших военачальников в ранний период своей истории. Согласно римской традиции один полководец мог преуспеть там, где многие другие до него потерпели неудачу. Во время Самнитских войн мы можем видеть один блестящий стратегический пример – марш Фабия Руллиана через труднопроходимую местность в Киминийском лесу, который неожиданно для врага вывел его во фланг этрусским армиям [75] . Существует точка зрения, согласно которой этот маневр мог быть предпринят по прямому приказу сената, поскольку Фабий выступил в поход непосредственно из Рима. В то же время Фабий был одним из двух военачальников, которые обеспечили концентрацию римских армий в решающий момент перед битвой при Сентинуме, так что вполне возможно, что и этот маневр был предложен Фабием [76] . Во время войны с Пирром римские полководцы, кажется, довольно быстро выработали способы противостояния тактике своего неприятеля.

Вплоть до времени Второй Пунической войны мы не знаем ни одного римского военачальника, который привнес бы в военное искусство нечто по-настоящему новое. Первым римским полководцем, о котором мы с уверенностью можем сказать, что его деятельность обогатила военное искусство, был Сципион Африканский. Некоторые историки пытались даже поставить его талант выше Наполеона, что конечно же является сильным преувеличением [77] . Как стратег Сципион превосходил любого из современных ему римских военачальников. Но я все же склонен полагать, что многими своими успехами он в немалой степени был обязан не столько своим дарованиям, сколько слабости неприятеля и прекрасным качествам своих войск. К примеру, он не сумел блокировать Гасдрубала в Испании, что являлось на тот момент его первейшей задачей. Во время высадки в Африке его смелый бросок перед решающим сражением с Ганнибалом вызывает одновременно и массу восторгов, и целый шквал критики со стороны военных экспертов. При этом я лично убежден, что для критики тут куда больше оснований. Однако как тактик Сципион проявил себя прекрасно, привнеся массу нового в римское военное искусство. Невзирая даже на то, что многие из этих нововведений представляли собой применение к римской практике идей, заимствованных у Ганнибала в период его выдающихся побед в Италии. К примеру, Сципион стал применять комбинированные удары по флангам одновременно с атакой неприятеля по фронту, чем столь блестяще не раз пользовался и Ганнибал [78] . Я более чем уверен, что во время финальной битвы при Заме Ганнибал быстро разгадал замысел Сципиона, так что своей победой римляне скорее обязаны боевым качествам своих легионов, чем руководству Сципиона. За вычетом, пожалуй, одного фактора – строжайшей дисциплины, установленной в армии Сципионом, который превзошел в этом отношении едва не всех прочих римских полководцев. Сципион, правда, имел важное преимущество перед другими римскими военачальниками – он оставался на своей должности значительно дольше прочих и имел достаточно времени, чтобы подготовить свои войска и самому набраться опыта в военном деле. Таким образом, к моменту сражения при Заме Сципион имел гораздо больше практического опыта в командовании своей армией, чем Ганнибал во время сражений при Требии, Тразименском озере или при Каннах. Тем не менее, невзирая на все но, Сципион был великим полководцем, и после его смерти в Риме не осталось военачальника, равного ему по дарованиям и заслугам.

В самом деле, Рим за весь II век до н. э. породил сравнительно мало действительно одаренных полководцев. В первой половине столетия римляне одержали три выдающиеся победы – при Киноскефалах, при Магнезии и при Пидне. В первой из этих битв решающую роль сыграли этолийцы, победой во второй римляне отчасти обязаны Эвмену II, царю Пергама, сражавшемуся на стороне Рима. По поводу сражения при Пидне нам достоверно известно немногое. Вполне вероятно, что македонский царь сам своими действиями подарил римлянам победу, однако малые потери римской армии даже при таком развитии событий указывают на достаточно грамотное руководство [79] . Вторая половина столетия была особенно богата бездарными полководцами при почти полном отсутствии сколь-нибудь одаренных. Сципион Младший, покоритель Карфагена и Нумансии, был хотя бы неплохим организатором, а Метеллу, воевавшему против Югурты, де-факто принадлежит победа в этой войне, хотя на последних ее этапах командование и было передано Марию. Сам Марий был не только великим военным реформатором, но и неплохим тактиком и, если судить на основании его действий против кимвров и тевтонов, весьма недурным стратегом. Хотя сохранившиеся сведения неполны, они все же позволяют характеризовать Мария как мастера оборонительных сражений и отметить, что он скорее предпочитал вынудить неприятеля атаковать, чем наступать самому. Во время Союзнической войны на вызов, брошенный ему командующим армией италиков, Марий ответил: «Если ты действительно великий полководец, приди и заставь меня сражаться» [80] .

Переходя к I веку до н. э., я должен признать, что вторым по своему дарованию римским военачальником после Сципиона Африканского был Корнелий Сулла, первый большой мастер новой легионной тактики. Во время Союзнической войны он одерживал победы там, где многие куда как более опытные полководцы до него терпели поражения. При Херонеях в Греции как командир он проявил себя с наилучшей стороны. Трудно оценить, насколько велики его заслуги в том развитии, которое получила римская тактика в этот период, однако такое совпадение по времени вряд ли было случайным, и, вполне возможно, именно Сулла был действительным автором многих нововведений, придавших обычной римской тактике на поле боя одновременно дополнительную гибкость и устойчивость. Полководцем он был, кажется, столь же хладнокровным, как и политиком. Серторий, отложившийся от метрополии и долгое время независимо правивший в Испании, был учеником Мария. Он удачно соединил в своих войсках преимущества стандартной римской тактики с местными, сугубо испанскими, достижениями в области военного дела. Серторий стал, если можно так выразиться, своего рода учителем для молодого и способного римского военачальника – Гнея Помпея. Он сумел соединить в своей армии лучшие качества римских легионов с эффективностью испанских подразделений, отлично приспособленных к действиям на местности [81] . Но еще при жизни Суллы в римской армии произошли изменения, имевшие очень далекоидущие последствия. Я имею в виду не столько собственно боевые качества римской армии, сколько характер взаимоотношений, установившихся с этого времени между армией и ее полководцем.

На изменение характера этих взаимоотношений повлияло множество различных факторов. Легионеры, которые сделали военное дело своей профессией, в большей степени теперь полагались на своих полководцев, а не на сенат, рассчитывая получить земельные участки и денежное вознаграждение, полагавшееся им, когда они оставляли службу в легионе и выходили в отставку по выслуге лет. Множество войн, которыми наполнена римская история в годы, последовавшие за диктатурой Суллы и Союзнической войной, заставляли привлекать к службе военачальников, сделавших себе имя и, самое главное, пользовавшихся популярностью у солдат. Армия, с которой Сулла сражался против Митридата, стала, по существу, уже его собственной армией, готовой идти за своим генералом против кого угодно, даже против собственного правительства. Каковы бы ни были замыслы Суллы в отношении сената, его диктатура создала для Рима опаснейший прецедент и указала путь к власти для амбициозных военачальников – Sulla potuit, ego non potero? [82] («Сулла смог, разве я не смогу?» – Пер. ). Но в этой лекции мы не станем подробно рассматривать влияние, которое оказал Сулла на армию и государство. Полководец нового типа был вынужден заботиться главным образом об интересах своих легионеров, иначе мог лишиться их преданности, а вместе с ней и своей власти. Сохранилась надпись, относящаяся ко времени Союзнической войны, свидетельствующая о награждении Помпеем Страбоном испанской кавалерии, служившей ему. Забота Цезаря об интересах Цизальпинской Галлии объяснялась тем, что она служила ему постоянным источником новых рекрутов. Если раньше полководец назначался лишь на одну кампанию, то теперь он сохранял свой пост в течение многих лет, зачастую оставаясь вместе со своими войсками в одном и том же регионе. Его военная репутация отныне определяла и его политический вес. Целое поколение полководцев республики теперь полностью посвящало себя военной службе и проводило все время в действующей армии, в то время как их гражданские и политические интересы отстаивали в Риме их доверенные лица.

Эти полководцы были вынуждены теперь постоянно искать применение своим преданным армиям, поскольку лишь войны оправдывали содержание этих армий и поддерживали в них дисциплину. Каждый из военачальников собирал вокруг себя многих молодых и талантливых офицеров. Лукулл, к примеру, служил у Суллы во время войны с Митридатом, и продолжение этой войны перешло к нему впоследствии как бы по наследству. В промежутке времени между диктатурой Суллы и началом гражданских войн лучшим полководцем Рима считался Помпей. Многим людям незнатного происхождения он даровал свое покровительство и старался продвигать на важные должности людей, лично ему преданных. К примеру, Луций Афраний, человек, не имевший никаких политических дарований, стремился получить должность легата у Помпея, а впоследствии при его поддержке получил консульство в 60 году до н. э. Недавно было высказано предположение, что тот же небезызвестный Тит Лабиен начинал свою службу у Помпея и лишь затем перешел к Цезарю. Сын Красса служил у Цезаря во время Галльской войны, хотя впоследствии очень не вовремя присоединился к своему отцу в его неудачном походе против парфян, ставшем последним для них обоих. Мало того, образовалась целая группа солдат и офицеров, целиком обязанных своим положением Цезарю и чьи карьеры напрямую зависели от его успехов как полководца и политика. Влияние процессов, происходивших в самом римском обществе, сказалось и на армии. В частности, получила широкое распространение практика приема на военную службу не по заслугам, а по рекомендации. Так, Квинт Туллий Цицерон, младший брат Марка Туллия Цицерона, служил легатом у Цезаря во время Галльской кампании, и лишь потому, что Цезарь не мог недооценивать остроту языка и силы политического влияния великого оратора. Единственным значительным полководцем того времени, игнорировавшим эту практику, был, пожалуй, Лукулл. Будучи блестящим полководцем и организатором, он тем не менее не создал своей, преданной только ему армии и всегда сохранял преданность римскому Сенату. Многие солдаты расформированной армии Лукулла влились в ряды легионов Помпея [83] .

В последние годы существования республики талантливые офицеры были вынуждены выбирать между службой у Помпея и службой Цезарю. Причем, если в прежние времена мы видим немало примеров перехода на службу от одного полководца к другому, теперь таких прецедентов практически не случается. То же можно сказать и о солдатах и центурионах, причем от последних в огромной степени зависела эффективность действий всей армии.

В тот момент, когда гражданская война все-таки началась, Помпей пользовался значительно большей поддержкой как у населения, так и в армейской среде. Однако после неожиданного и молниеносного вторжения Цезаря в Италию симпатии многих легионеров и центурионов быстро перешли на его сторону [84] . Талант Цезаря вполне мог компенсировать некоторые недостатки его офицеров, Помпея же и его соратников сдерживали недостатки собственной армии. Помпей также испытывал известные затруднения оттого, что, сражаясь на стороне сената, он был вынужден многие посты доверить ставленникам сенатской партии, способностям которых он не мог вполне доверять. К их числу относился и Луций Домиций Агенобарб, о чьей упрямой глупости, приведшей к самым тяжелым последствиям, я расскажу позже. Цезарь же, с другой стороны, не всегда мог сохранить верность своих лучших офицеров, таких как Требоний или Децим Брут. Впрочем, к тому моменту он уже одержал победу. Большую опасность таила в себе его неспособность удержать в самый критический момент гражданской войны Лабиена – способнейшего из своих легатов.

Я думаю, нет нужды расписывать здесь в подробностях достоинства Тита Лабиена. Он был не только способным и опытным тактиком, но даже, если угодно, полководцем будущего, опередившим свое время. Более, чем кто-либо из его современников, он сумел по достоинству оценить те тактические возможности, которые открывало совместное применение на поле боя кавалерии и легкой пехоты. В этом отношении его можно назвать далеким предшественником великих полководцев поздней империи. Его попытка при Фарсале решить исход сражения атакой кавалерии на вражеский фланг была вполне разумной и могла бы привести к успеху, если бы неприятельские войска действовали в обороне хоть немногим хуже. Причиной, которая побудила Лабиена оставить Цезаря, возможно, было выдвижение на ведущие роли Антония. Антоний был настоящим солдатским генералом – храбрым в наступлении, неустрашимым в бою и стойким и изобретательным при отступлении. Единственная действительно крупная победа Антония – битва при Филиппах – недостаточно освещена в источниках античного времени, чтобы по ней мы могли дать взвешенную оценку Антонию как полководцу и тактику.

Главным достоинством Помпея-полководца в молодости была быстрота и скорость действий. Впрочем, давая такие оценки, мы отчасти рискуем, поскольку основываемся главным образом на сочинениях Цицерона, а для него существовали лишь крайние оценки. Помпей, без сомнения, был хорошим организатором и умел вызывать восхищение у своих солдат. В политике же Помпей проявил себя как человек холодный, низменный и подлый, не имевший способности вдохновлять. Цицерон с горечью говорил о нем: «О dii quam ineptus! Quam se ipse amans sine rivali!» («О боги! Как глуп любящий себя без соперника!» – Пер. ). На поле боя Помпей был совершенно другим человеком. Наиболее же примечательной чертой его как полководца было его умение сочетать действия армии и флота, проводить комбинированные операции, что было большой редкостью в Античности. В этом умении с ним мог поспорить, пожалуй, только Агриппа, чьи военные успехи на суше и на море принесли победу в гражданских войнах Октавиану и сделали возможным сравнительно безболезненный переход от республики к империи. Агриппа – последний из великих полководцев республики, но далеко не последний по своему дарованию.

Возвращаясь к нашей основной теме, следует отметить, что появление профессиональных полководцев и военачальников – весьма характерная черта периода поздней республики. Легионеры Рима всегда были искусны в сооружении и использовании полевых укреплений. Эти их навыки сослужили хорошую службу Цезарю в Галлии и пригодились еще больше, когда, с началом гражданской войны, легионам пришлось встретиться на поле боя с такими же легионами. Военное искусство приобретало новые черты, значительно усложнившись по сравнению с предыдущими эпохами. Военные кампании стали затяжными, гораздо большее значение стало иметь умение воевать, избегая прямого столкновения с противником, усложнились тактические и стратегические приемы. Выросла проблема снабжения армий, поскольку теперь армии перемещались налегке и в полной готовности к немедленным действиям. Укрепленные города умело использовались в качестве опорных пунктов, хотя, вообще, надо заметить, что военное искусство республики было весьма далеко от идеи позиционной войны и в целом было не слишком сильно при осаде городов. Помимо самого Рима, обладание которым было скорее призом победителю, чем условием победы, остальные города не представляли значительной ценности, и обе стороны редко стремились к захвату какого-либо конкретного укрепленного пункта.

Профессиональные солдаты поздней республики зачастую предугадывали замыслы своего полководца даже без прямых приказов. Во время кампании в Испании в Илерде ветераны Цезаря не хуже своего командира понимали, насколько важно было перехватить отступающие войска легатов Помпея [85] . В битве при Фарсале те же самые ветераны интуитивно поняли значимость ускоренного наступления, поскольку Помпей стремился получить преимущество, вынудив Цезаря наступать [86] . Преданность легионеров их полководцам основывалась прежде всего на оценке их качеств и способностей непосредственно на поле боя. Это, разумеется, не означает, что римские военачальники позволяли солдатам принимать за них решения или, совершая непростительную и опасную глупость, заранее объявляли всей армии о своих планах. Я думаю, что Цезарь вполне согласился бы с Фридрихом Великим, утверждавшим, что он бросил бы в огонь свой ночной колпак, если бы тот мог узнать его замыслы. Но в последние десятилетия республики военачальникам приходилось завоевывать доверие своих солдат буквально любой ценой. Прекрасной иллюстрацией взаимоотношений полководца со своими солдатами являются Bellum Africum («Записки об Африканской войне». – Пер. ), принадлежащие перу неизвестного автора и составленные, по-видимому, уже после гибели Цезаря. Хотя Цезарь и был действительно выдающимся военачальником, а его ветераны составляли прекрасную армию, все же нельзя не заметить, как отзывается автор – простой солдат – о своем полководце и каких трудов последнему стоило удерживать своих солдат в подчинении. В ситуациях, когда солдаты не знали доподлинно целей, которые преследовал Цезарь, и при этом им грозила опасность, один лишь вид спокойного лица Цезаря внушал им уверенность в том, что он найдет такое решение, которое максимально облегчит их тяготы и приблизит победу [87] . Во время войны на Пиренейском полуострове про Веллингтона подобным же образом говорили, что один лишь вид его длинного носа вселял в солдат уверенность в успехе. Текст Bellum Africum вместе с другими письменными источниками античного времени показывает, что легионеры в первую очередь ценили именно военные таланты военачальника, который должен был регулярно подтверждать свою репутацию, одерживая новые победы, и только тем мог сохранять преданность своей армии.