Текст книги "Фашизм в Англии"
Автор книги: Фредерик Мэллали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глава 5
Гидра вновь зашевелилась
Мы, вероятно, еще пожалеем о том, что цели Объединенных наций в последней войне так и не были точно определены. Это не было недосмотром со стороны руководителей союзных держав: в течение всей войны общественность упорно требовала такого определения от нашего правительства. С аналогичными требованиями время от времени выступали народы и других союзных государств. Может быть, единственным правительством, которое не затрудняли подобными требованиями, было правительство Советского Союза. К несчастью, союзники не сумели договориться и четко сформулировать цели войны, но сумей они договориться, одним из первых пунктов, несомненно, было бы полное и окончательное искоренение фашизма.
На деле повсеместное искоренение фашизма никогда не выставлялось официально как цель войны. Но члены «Большой тройки» упоминали об этой задаче во всех своих выступлениях, и нет сомнения, что если бы солдатам союзных армий предложили назвать ту злую силу, без уничтожения которой не могло быть победы, подавляющее большинство их назвало бы фашизм. Правда, в их сознании фашизм обычно связывался в первую очередь со странами оси и их сателлитами, да еще, более смутно, с такими странами как Испания и Португалия. Об английском фашизме вспоминали редко, по той простой причине, что он считался давно и окончательно ликвидированным. Всякого, кто в пору боев у Сталинграда и Эль-Алачейна высказал бы мысль, что в послевоенной Англии фашизм возродится как организованная политическая сила, подняли бы на смех или попросту избили. Среди всех случайностей и неопределенностей войны в одном, казалось, можно было не сомневаться: фашизм в Англии умер и не воскреснет.
Пять минут, проведенных среди людей, интернированных в то время в Брикстоне или на острове Мэн по статье 186, поколебали бы нашу благодушную уверенность. Здесь, как клубок ядовитых гадюк, жались друг к другу многие из опаснейших английских фашистов, и здесь, как растение в теплице, крепла и разрасталась идея, которую Мосли в октябре 1939 г. объявил бессмертной. Люди, заключенные в этих лагерях, не терзались угрызениями совести, не думали о возможности исправиться и загладить свою вину. Они питали свой озлобленный ум черной ненавистью к демократии и с тупым упорством неисправимых фанатиков коротали годы заключения, мечтая о возрождении фашизма. Многих из них можно было увидеть в огромной толпе, встретившей ревом одобрения слова Мосли, произнесенные в лондонском Рояль-отеле в декабре 1945 г.: «Английские тюрьмы и концентрационные лагери только укрепили мои взгляды и не изменили моих идеалов. Я вижу, что и ваши взгляды и стремления не изменились».
24 июля 1940 г. сэр Джон Андерсон заявил в палате общин, что фашистов, уплативших последний членский взнос в Б. С. Ф., насчитывается около 9 тысяч. Можно предположить, что с тех пор многие из них, если избежали ареста, отреклись от своей фашистской веры; но столь же справедливо предположение, что значительное число убежденных фашистов к тому времени просто запоздало с уплатой членских взносов и что эта группа примерно равна группе отмежевавшихся, иными словами, – общая цифра попрежнему составляет около 9 тысяч. Целый ряд фактов указывает на то, что общее количество членов и сочувствующих в различных фашистских и фашиствующих организациях, возникших после войны, намного превосходит эту цифру.
Важнейшей из этих организаций до самоликвидации ее в начале 1946 г. был «Фонд помощи заключенным по ст. 186», который долгое время служил своего рода центром информации и директив для бывших чернорубашечников, жаждавших вернуться к своей довоенной фашистской деятельности. Председателем этого фонда состоял бывший организатор Б. С. Ф. по восточному Лондону Джордж Данлоп, а его повседневной работой руководил Э. Валериани, в прошлом агент по делам рекламы у Мосли и владелец Холборнского издательства, распространявшего сугубо реакционную литературу. В 1945 г. фонд организовал в Лондоне два больших митинга бывших заключенных по ст. 186, на первом из которых, 24 марта, почетным гостем был сэр Барри Домвилль (организатор пронацистского «Звена»), а на втором, 15 декабря, – сэр Освальд Мосли. Штаб-квартира его являлась национальным центром распространения фашистской литературы. Валериани хвастался, что ему обещан пост редактора официальной фашистской газеты, которая начнет выходить в свет, как только будет отменен контроль над органами прессы.
С ликвидацией «Фонда помощи заключенным» связь между бывшими членами Б. С. Ф. осуществляет ряд мелких и по большей части «подпольных» групп: некоторые из них подчинены общему руководству, другие самостоятельны и представляют каждая какую-нибудь фракцию, на которые фашистское движение стало распадаться к 1946 г. До мая 1946 г. существовали только две организации национального масштаба, объединявшие сколько-нибудь значительные контингенты бывших последователей Мосли, – возродившаяся «Британская народная партия» и «Лига участников и участниц войны». Ни та ни другая организация не желает называться фашистской. Однако секретарь «Британской народной партии» Джон Бекет признал, что среди членов этой партии имеется 300–400 бывших фашистов, и многие бывшие члены Б. С. Ф., вероятно, считают ее политику лучшим из временных заменителей откровенного фашизма. Сохранились все двенадцать статей ее довоенного устава (включая статью об иностранцах); в начале 1946 г. она объединяла 4–5 тысяч членов и намеревалась открыть 150 отделений по всей стране.
«Лигу участников войны» тоже возглавляет бывший фашист – Джеффри Хэмм. В настоящее время лига не обладает ни реальной силой, ни разветвленной организацией, и если не считать нескольких неудачных попыток созвать митинги в Лондоне, она и не претендует на широкую известность. Организация эта была связана с «Лигой действия британских виджилантов» (бдительных), которая не так давно утверждала, будто насчитывает много тысяч членов, что не помешало ее митингу в Альберт-холле в марте 1946 г. с треском провалиться, благодаря противодействию коммунистов, хлынувших на эстраду и буквально вырвавших ведение митинга из рук Джона Прина – основателя «Лиги виджилантов» и тоже бывшего члена организации Мосли. Оставляя в стороне всякие мелкие группки, объявившиеся в разных концах Англии после войны, можно закончить краткий обзор открытой фашистской и профашистской деятельности в Англии упоминанием о «Лиге христианских реформистов», известной также под названием «Кингдом хаус». Политического значения она, по существу, не имеет, – это объединение религиозных психопатов, одержимых манией преследования, столь обычной среди известной категории людей, побывавших в заключении. Руководители этой группы – Дж. Л. Бэттерсби и капитан Т. Дж. Сент-Барб Бэйкер – типичные юродствующие поклонники Гитлера, каких немало вертелось вокруг Б. С. Ф. до войны.
Все эти группы и организации требуют неустанного наблюдения со стороны тех, кому дорога демократия; но все они, порознь и вместе, – ничто перед угрозой появления на свет нового Британского союза фашистов. Называться он, конечно, будет иначе. В настоящее время фашистское движение, насколько можно судить, раскололось; имеется большинство, чья организация будет, очевидно, именоваться «Британским союзом национал-социалистов», и экстремистское меньшинство, намечающее для себя название «Объединенный фашистский союз». По всей вероятности, многие из бывших членов Б. С. Ф. вольются в новый Британский союз, однако еще неясно, вернется ли Мосли к руководству английским фашизмом или предпочтет, хотя бы на первое время, остаться в тени.
Но вот что следует усвоить твердо: английский фашизм готовится к генеральному реваншу. Он выйдет на арену, когда сочтет это наиболее выгодным, и с этого момента, пользуясь всеми доступными ему средствами, поведет борьбу за уничтожение демократии и торжество фашистской диктатуры. И мы должны задать себе вопрос: следует ли отнестись к возрождению фашизма серьезно, и если да, то какие шаги следует предпринять для защиты демократии от ее злейшего и самого опасного врага?
Ответить на первую часть этого вопроса отрицательно, это значит – оскорбить и предать память миллионов, павших в боях с фашизмом во время войны и в годы, предшествовавшие ей; это значит – равнодушно отмахнуться от подлой бесчеловечности Бельзена и Бухенвальда, от памяти о шести миллионах безвинных мужчин, женщин и детей, умерщвленных на кровавом алтаре фашизма. Люди, отдавшие жизнь в борьбе против фашизма, верили, что своей жертвой они навсегда очистят мир от фашистской язвы. Из уважения к памяти наших павших друзей мы обязаны со всей серьезностью реагировать на угрозу фашизма, где бы он ни поднимал свою отвратительную голову.
Нам говорили, что Мосли «теперь уже не страшен», что и он и Британский союз окончательно дискредитировали себя в глазах английской публики, и всякая возможность вернуть себе политическое влияние для них исключена. Все это, может быть, и верно, но абсолютно не относится к делу. Сила фашизма не в личности какого-нибудь одного человека, не в живучести какой-нибудь одной партии: она заложена в самой доктрине фашизма, в доктрине, направленной на то, чтобы пробудить к жизни жестокость, расовое самодовольство и нетерпимость, имеющиеся во всяком обществе, и использовать эти дикарские инстинкты для достижения своих политических целей. В настоящее время девяносто девять человек из ста опрошенных назвали бы себя антифашистами. Но задайте им для проверки ряд вопросов; спросите каждого из них, какую позицию, по их мнению, следует занять в отношении иммиграции, парламентской системы, социализма, евреев, Пикассо, профсоюзов, равноправия женщин, колониальных народов, России, забастовок. Довольно значительное меньшинство, разбросанное во всех слоях общества, даст вам ответы, которыми сэр Освальд Мосли остался бы вполне доволен. Почти все эти люди – фашисты, хоть это им и невдомек. Не все они оказали бы поддержку, или даже отдали бы свои симпатии новому движению под откровенно фашистской вывеской; этого опасаться нечего. Опасность – в возможности возникновения новой политической силы, которая будет проповедовать чисто фашистскую доктрину под какой-то новой вывеской. Среди буржуазных и мелкобуржуазных аудиторий есть категория людей, которые обрушились бы на оратора, заявившего им, что «фашизм сумеет указать рабочим их место», но встретили бы овацией заявление того же оратора, если бы он пообещал, что в точности ту же задачу возьмут на себя «национал-демократы» или «Движение британского народа».
Есть и другой важный фактор, который необходимо учесть при оценке перспектив неофашистского движения в Англии.
Серьезное поражение, которое консервативная партия потерпела на последних всеобщих выборах, оставило миллионы английских антисоциалистов без крепкого и эффективного политического руководства. Большинство из тех, кто сейчас входит в оппозицию, несомненно сохранит верность консерватизму в надежде, что на следующих выборах эта партия снова завоюет утраченный престиж; но среди меньшинства многие уже выражали свое раздражение и даже презрение по отношению к традиционной правой партии, и они-то, несомненно, отдадут свои симпатии, а может быть, и активную поддержку, всякому новому движению, какое может возникнуть вокруг боевой программы национализма и антисоциализма, если ее фашистская сущность будет достаточно искусно замаскирована.
Едва ли даже самые большие оптимисты из сторонников лейбористского правительства станут утверждать, что оно сумеет справиться с множеством стоящих перед ним внешних и внутренних проблем достаточно успешно, чтобы успокоить и разоружить эту воинствующую оппозицию. Нет, в ближайшие годы не будет недостатка в поводах для недовольства, на котором сможет сыграть скрытое фашистское движение. Не важно, что то же недовольство существовало бы в обедневшей послевоенной Англии, даже если бы ею правила коалиция мудрецов: оппозиция стремится использовать недовольство, а не выяснять его причины. До войны многие убежденные антисоциалисты, от мелкого лавочника до промышленного магната, поддерживали откровенно фашистское движение не потому, что им нравились чернорубашечники Мосли или его авторитарная программа, но из страха, что консервативная партия, хоть она и была в то время самой могущественной политической силой в Англии, не сумеет помешать силам социализма захватить парламентскую власть. Сейчас их главная цель – добиться поражения социализма; но их вера в консерваторов, нужно думать, куда слабее, чем была до войны. Новое фашистское движение (для начала – замаскированное и возглавленное лицами с неопороченной репутацией) имело бы для противников социализма почти неотразимую притягательную силу.
Нам могут возразить, что при всем этом большинство англичан – как ни как убежденные антифашисты, а следовательно – всякий рецидив явной или скрытой фашистской деятельности можно спокойно игнорировать. Но это не довод; это шум, который производит страус, зарываясь головой в песок беспечного благодушия; это та самая политика или, вернее, политическая немощь, которая расчистила путь фашизму в странах Европы, это фатальная логика глупца, оставляющего без внимания септическую язвочку на пальце, потому что в остальном он «совершенно здоров».
В своей борьбе за власть фашизм не делает ставки на большинство или на то расплывчатое и туманное, что зовется общественным мнением; его война против демократии не имеет ничего общего ни с подсчетом голосов, ни с контролем над прессой. Прежде всего он подрывает и разрушает здоровье своей жертвы. А затем, когда ее сопротивляемость сведена до минимума и все другие нужные условия налицо, он быстрой лобовой атакой сбивает с ног одураченную, ослабленную добычу. Не надежное большинство, а воинственное меньшинство, – вот что ему нужно для достижения власти.
Будем считать доказанным, что демократия не может позволить себе игнорировать угрозу возрождения фашизма. Спрашивается: какие же контрмеры следует предпринять? В декабре 1945 г. министр внутренних дел сообщил нам, что с отменой статьи 186 закона об охране государства «нет никаких путей помешать деятельности политических организаций, не нарушающих законов мирного времени»; однако через месяц он же заявил в палате общин, что «правительство внимательно изучает вопрос, о лучших способах борьбы с фашистской деятельностью» и что сам он обдумывает «возможность внести в закон поправку, которая расширила бы его нынешние полномочия». С тех пор он, по-видимому, решил, что необходимость в новых законах и в поправках к старым отпала.
Нужно сказать, что перед министром внутренних дел стоит поистине труднейшая задача. Политическая свобода – основа и сущность здоровой демократии, и нельзя легкомысленно на нее посягать или урезать ее. С другой стороны, было бы безумием, если бы мы, во имя свободы и демократии, стали терпеть у себя движение, цель которого – уничтожить всякую свободу и демократию. Привилегиями демократии – свободой печати, свободой слова и свободой политических ассоциаций – логически должны пользоваться только те, кто хочет сохранить эти привилегии. Как нам кажется, разрешением этой дилеммы должны явиться новые законы, специально направленные против врага демократии – фашизма. Нет сомнения, что за такие законы высказалось бы большинство, и в парламенте, и среди населения страны; но здесь мы сталкиваемся с новой проблемой. Что такое фашистская программа? Есть ли в фашистской доктрине особенности, отличающие ее от всех других политических доктрин? Ясно, что если такие особенности имеются, значит можно найти и способ поставить фашизм вне закона, не посягая на свободу нефашистских политических организаций.
В фашистской доктрине есть три таких особенности. Прежде всего, это расистская теория, обычно претворяющаяся в жизнь в виде неистового антисемитизма. Затем – теория корпоративного государства, которая, хоть и существовала задолго до появления современного фашизма, в настоящее время связывается исключительно с ним. И наконец – лютая ненависть и презрение к демократии. Человек или организация, разделяющие любую из этих трех теорий, не обязательно сторонники фашизма, но тот, кто разделяет их все, стоит целиком на фашистских позициях.
Перед министром внутренних дел открыты два пути: он может либо ввести новые законы, определяющие и запрещающие всякую фашистскую деятельность отдельных лиц, групп или организаций, либо сделать более суровыми существующие, законы, например, закон об общественном порядке и закон о подстрекательстве к мятежу. Последняя мера оградит общество хотя бы от самых вопиющих эксцессов фашистской пропаганды и политического бандитизма. Оба эти метода, вероятно, подвергнутся нападкам как «недемократичные», но в действительности опасность для демократии представляет лишь второй из них. Ни в законе об общественном порядке, ни в законе о подстрекательстве к мятежу не проведена грань между фашизмом и другими политическими течениями, а следовательно, усиление этих законов серьезно угрожало бы свободе действий нефашистских организаций. Далее, мало смысла усовершенствовать эти законы, если нет уверенности, что полиция будет энергично проводить их в жизнь. Возможно, что в наши дни английский фашизм и не мог бы мечтать о реванше, если бы в предвоенные годы полиция не проводила так упорно пристрастной политики бездействия. На каком бы курсе ни остановился министр внутренних дел, нужно надеяться, что антисемитизм в любой его форме будет объявлен уголовным преступлением. Уже этот закон лишил бы наших послевоенных фашистов одного из самых мощных орудий пропаганды.
А в остальном мы, как и в дни расцвета Мосли, должны полагаться на антифашистскую оппозицию, которая теперь, как и тогда, черпает свою силу и боевой дух у рабочего класса, а свое вдохновение – у левых политических партий. Эти люди будут знать, как поступить с фашизмом, когда он снова появится на английской сцене. Они не забыли Олимпии, не забыли и того, что затем произошло в Европе. Достигнуть победы над социальной несправедливостью, бедностью и войной простые люди во всем мире смогут лишь после того, как фашизм и то исконное зло, которым он питается, будут навсегда изгнаны из человеческого общества.
Приложение
Показания пострадавших, а также врачей и других лиц, оказывавших им помощь в день митинга в Олимпии 7 июня 1934 г.
Джэкоб Миллэр, Клифф Филдрод, Шеффильд; показания, данные в больнице Сент-Мэри Эббот и опубликованные в «Ньюс кроникл» 13 июня.
«Под этими бинтами – шесть глубоких порезов, на которые наложено десять швов. Под правым глазом у меня, как видите, синяк, а большой палец левой руки так сильно ушиблен, что я не могу его согнуть. Кроме того, у меня ушибы за обоими ушами и пропала пластинка с четырьмя вставными верхними зубами.
Я – студент Шеффильдского университета. Не принадлежу ни к какой политической партии… Билет на доклад сэра Освальда Мосли мне дал знакомый студент. Сначала нарушения меня просто раздражали. Потом меня возмутили слова Мосли: «Этим нарушителям нас не запугать». Я сказал, имея в виду публику: «Нас тоже не запугали, нас просто дурачат». Тут же ко мне подлетели шесть фашистов, схватили меня и сбросили через барьер прямо на арену. Я упал с высоты около десяти футов и на минуту лишился сознания. Когда я очнулся, другие фашисты, поджидавшие внизу, вывели меня из помещения в какой-то двор. Появились еще «распорядители», и когда меня швырнули на землю, вокруг меня было не меньше двадцати человек. Я был совершенно беспомощен, и они сейчас же стали избивать меня; били по голове и по всему телу.
Я видел, как один из них замахнулся и ударил меня свинчаткой; я тут же почувствовал, что заливаюсь кровью. Кто-то наступил мне на палец руки, я до сих пор им не владею. Ударом в рот у меня выбили вставные зубы. Избив меня, фашисты выкинули меня на улицу. Я был оглушен и шатался как пьяный; какой-то прохожий оказал мне помощь… Он привел меня в дом врача, где мне промыли раны. Врач напоил меня чаем, дал мне отдохнуть, а потом привез в больницу».
Сэмюэль Майзель, Хай-стрит, Стрэтфорд.
«Я пошел в Олимпию, по собственному желанию; у входа чернорубашечники дали мне билет. Войдя в огромный зал, я занял удобное место на одной из галерей. Не успел я сесть, как на другой галерее люди стали перебивать оратора. Их немилосердно избивали.
Мне стало так противно, что я уже собирался уйти, но тут недалеко от меня раздался возглас: «Это не новая война, а борьба за существование!» К нам двинулось человек двадцать чернорубашечников; рядом со мной сидели две женщины, я видел, что им грозит опасность. Я ударил одного из чернорубашечников, который уже занес на них руку. Тогда на меня накинулось человек пятнадцать, ударили меня по лицу, разбили губы и сбросили с лестницы. Внизу уже поджидала другая группа, меня выволокли в коридор, где двое держали меня за руки, двое за ноги, а остальные избивали. Я потерял сознание. Очнулся я на улице, где стоял, держась за какую-то ограду. Я с трудом сделал несколько шагов и увидел полисмена, у которого спросил, где ближайшая больница. Он резко ответил: «Не знаю!» Я двинулся было дальше, но идти не мог.
Ко мне подошли два молодых человека и спросили, что со мной. Я им рассказал все, как было. Они доставили меня на пункт первой помощи, где мне сделали перевязки, потом меня отвезли в больницу (Сент-Мэри Эббот)».
Герберт Дойл, Пэрсирод 51, Кильберн (Лондон).
«Рабочий, сидевший недалеко от меня, стал шуметь, и несколько фашистов решили выкинуть его из зала. Вмешались другие рабочие, тогда фашисты почему-то набросились на двоих из них и на меня. Каждого из нас схватили семеро фашистов. В свалке я тут же потерял из виду товарищей по несчастью. Меня сбросили с лестницы на другой этаж, потом двое схватили меня, а остальные стали бить кулаками. Я сделал вид, что потерял сознание, и они на время успокоились. Когда я открыл глаза, один из них спросил, как я себя чувствую, я ответил: «Недурно». Тогда он ударил меня башмаком по губам. Больше я ничего не помню до того момента, когда очнулся о машине, увозившей меня в амбулаторию. Мне рассказали, что меня подобрали в каком-то подъезде, где я лежал весь в крови, без шляпы, без пояса и без денег. На губу мне наложили шов, колено промыли и перевязали. Все тело и голова у меня были в шишках и страшно болели. Я поднялся на ноги только поздно вечером, когда почти весь транспорт прекратил работу, и домой пришлось идти пешком. В амбулатории мне дали 4 пенса на автобус. Мне 18 лет».
Уильям Уэйнрайт, Челси (Лондон).
«Двое молодых людей, сидевших ряда на три позади меня, громко выразили свое несогласие с каким-то положением Мосли.
Их сейчас же захлестнула целая волна чернорубашечников, которые стали их жестоко избивать Той же участи подверглись еще несколько человек, тоже нарушивших тишину. В избиении принимали участие чернорубашечники, сидевшие в публике. Но опаснее всего были распорядители, из которых многие были в перчатках.
Мимо меня пронесли человека, которого жестоко мучили. Чернорубашечники выкручивали ему ноги и кричали другим: «Давай, крути ему руки», еще другие били его кулаками по лицу. Не стерпев этого зрелища, я крикнул: «Отпустите его!» и оттащил одного чернорубашечника. На меня накинулись спереди и сзади, ударили по затылку чем-то тяжелым и сбили с ног. Когда я попытался встать, девять или десять чернорубашечников схватили меня и потащили так же, как того несчастного, выворачивая мне руки и ноги и колотя по лицу; они даже отталкивали друг друга, так хотелось каждому добраться до меня. Кровь хлестала у меня из носу и из рассеченного рта. У выхода из помещения ждала новая шайка, встретившая нас криками: «Вот еще один, задай ему, ребята!» Потом надо мной наклонился молодой человек, высокий блондин в спортивной куртке и фланелевых брюках. Я вспомнил, что это он при открытии митинга первым выкрикивал фашистские лозунги. «Я тебя знаю, – сказал он, – сколько раз видел, как ты старался сорвать наши митинги. Задайте ему, ребята…»
Наконец, мы оказались на заднем дворе. Из ворот как раз в эту минуту вышвыривали двух окровавленных людей… Наступила моя очередь, и я наконец вырвался от них и бросился в толпу, стоявшую на улице. Позднее мне зашили губу и оказалось, что у меня смещена носовая перегородка».
К. Ф. Корнфорд (студент), Лондон.
«Примерно через полчаса после начала митинга Мосли в Олимпии произошел особенно громкий скандал на верхней галерее справа. Я со знакомой девушкой сидел на той же галерее слева. Услышав этот шум, она стала выкрикивать лозунги, и я тоже. Публика вокруг нас встала с мест, но я высокого роста, и меня заметили. Один чернорубашечник схватил меня за ногу, свалил и вытащил в проход, откуда меня волокли по полу шесть или семь человек и все время Сили и пинали, а в коридоре подошли еще человек двенадцать и меня потащили за ноги дальше. Не доходя до буфета, они дали мне встать, вероятно потому, что у стойки находилось несколько не фашистов, на которых им не хотелось произвести плохое впечатление. Но на лестнице они опять схватили меня; один из них, здоровый малый, так крепко держал меня за шиворот, что я чуть не задохнулся. Меня сбросили с лестницы, причем на прощание один храбрый чернорубашечник так ударил меня по лицу, что два зуба у меня до сих пор шатаются…
Я был свидетелем многих случаев зверского обращения чернорубашечников с нарушителями, особенно на арене, где мне с верхнего балкона было хорошо все видно. На каждого нарушителя нападало не менее шести фашистов, которые окружали его и били, прежде чем вытащить за ноги из зала. У нескольких человек не осталось живого места на лице».
Д-Р…
«В день этого митинга меня вызвали на пункт первой помощи часов в девять вечера. В двух комнатах находилось десятка полтора человек с различными ранениями. Вот несколько случаев, которыми я сам занимался (всего я оказал помощь примерно пятнадцати пострадавшим):
У одного мужчины был глубокий порез на пальце, причиненный каким-то острым орудием. Пришлось наложить два шва. Другой с сотрясением мозга был отправлен в больницу Сент-Мэри Эббот. Еще у одного были острые боли в левой половине груди – вероятно перелом нескольких ребер. Его тоже увезли в больницу. Третий, которого я отправил в больницу, являл собою страшное зрелище. Когда он вошел в дом, лица его вообще не было видно от крови, которая текла из пяти рваных ран на голове. Две из них потребовали наложения швов.
У молодой женщины, получившей сильный удар в живот, началось маточное кровотечение. У другой женщины и у мужчины животы были в кровоподтеках. Все пострадавшие рассказывали мне, как за дверями зала на них накидывалось по-нескольку чернорубашечников и избивали их, иногда на глазах у полиции, ничего не предпринимавшей для прекращения этих зверских расправ».
Д-р П. А. Горер (ныне не практикующий), Фицрой парк, Хайгэйт, 6; оказал первую помощь многим из пострадавших.
«Не стану утверждать, что 7 июня я оказался в районе Олимпии совершенно случайно. Один знакомый дал мне понять, что можно ожидать всяких осложнений, и мне захотелось посмотреть, подтвердится ли здесь то, о чем я читал и слышал в связи с фашистскими митингами.
Сначала я поставил свою машину на одной из улиц, ведущих к фасаду Олимпии. Мой знакомый был со мной в качестве разведчика и санитара. Я подождал немного, но вначале ничего не случилось, если не считать атак полиции на контрдемонстрантов-антифашистов. Тем временем мой разведчик обнаружил, что поблизости есть еще врачи, и я связался с ними, хоть и не без труда, потому что я плохо знаю этот район, а полиция отнюдь не проявляла желания мне помочь. Вскоре на Блайтрод стали один за другим появляться пострадавшие. Другие врачи остались в доме, где был оборудован медпункт, а я, насколько мог ближе, подъехал в машине к подъезду Олимпии, выходящему на Блайтрод. Сделал я это главным образом потому, что обстановка, казалось, требовала присутствия врача. Тем, чьи увечья были не серьезны, я оказывал помощь сам, а тяжело раненых отвозил на медпункт, поскольку легковая машина – мало подходящее место для работы хирурга. Я упоминаю об этом потому, что многих из моих раненых видели и другие врачи. На медпункте велась запись нашей работы, в списке оказалось семьдесят увечий. Сюда не вошли ушибы и т. д., с которыми я справился один.
На улицу было выкинуто множество людей, в той или иной степени изувеченных. На многих была изорвана одежда. С одного мужчины почти совсем сорвали брюки, у другого пиджак превратился в лохмотья и лицо представляло собой сплошное кровавое пятно. Еще один был без сознания, его увезли в чьем-то автомобиле. Большинство пострадавших, которых я видел или кому оказывал помощь, были из рабочих. Не все они до этого вечера были «красными»…
Те, кто стоял у ворот, выходящих на Блайтрод, видели, как на улицу выбрасывали жестоко избитых людей. Одного человека посадили на каменную стенку и обливали водой из шланга. По-видимому, только возмущение толпы заставило в конце концов полисмена вмешаться и сохранило ему жизнь… Я не состою ни в какой политической партии, но то, что я видел и слышал за вечер 7 июня, привело меня к мысли, что поведение оппозиции, этих «красных», которых Мосли называет подонками гетто, куда более соответствовало английской традиции, чем поведение чернорубашечников с их мундирами и флагами».
Д-р А. Т. Г.
«Проходя по Блайтрод вечером 7 июня, я увидел, как из небольшой двери в задней стене Олимпии одного за другим выбросили на улицу нескольких человек. У двери стояло несколько полисменов. Их деятельность ограничивалась тем, что они не давали людям, толпившимся на улице, подходить к пострадавшим и помогать им. Одного человека, у которого шла кровь из раны на лбу, все же усадили в машину, и я поехал с ним в какой-то дом, где оказалось еще человек двадцать, более или менее серьезно изувеченных, в их числе две-три молодые женщины. У нескольких было сотрясение мозга, у других серьезные ушибы лица и головы.
Во время работы в больнице мне приходилось видеть немало людей, пострадавших в уличных драках и т. д. Обычные увечья в таких случаях – подбитый глаз, ссадина, рассеченная губа. Среди жертв Олимпии наиболее серьезные случаи были иного рода. Скорее они напоминали увечья, нанесенные полицейскими дубинками, или повреждения, которые как сообщали газеты были причинены людям, арестованным по месту жительства после Бэркэнхедских беспорядков 1931 г. За все время моей работы в больницах я лично видел такие серьезные увечья только в результате «работы» полиции».
