Текст книги "Фашизм в Англии"
Автор книги: Фредерик Мэллали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Глава 2
Зверь на свободе
«Для меня самым отвратительным на этом митинге была жажда крови, которую я читал на лицах моих соседей, когда шло избиение жертв. Все, что мне рассказывали об Австрии и Германии, облеклось в плоти и кровь».
(Свидетель событий в Олимпии).
Движению чернорубашечников было от роду год и девять месяцев. За этот короткий период – период, в который Гитлер захватил власть в Германии – английский фашизм приобрел такую силу и влияние, что ни правые, ни левые политические деятели не могли больше игнорировать его или отмахиваться от него, ссылаясь на то, что его проявления – это просто «выходки мелкой шайки фанатиков континентального образца». Каждый день газеты посвящали ему целые столбцы; во всех городах страны чернорубашечники держали себя все более вызывающе; в Лондоне их деятельность стала одной из самых частых тем политических споров; в парламенте делались многочисленные запросы; проводились беседы по радио. Некоторые из лейбористов – все еще меньшинство – присматривались к гитлеровской Германии, к зверским расправам с евреями и рабочими, и спрашивали себя: «Неужели это возможно и у нас?»
Оказалось, что возможно. И произошло это в Лондоне вечером 7 июня 1934 г. Террор сорвался с цепи. На глазах у двадцати тысяч людей, в огромном павильоне «Олимпии» и вокруг него, разыгрались дикие сцены политического запугивания, каких никогда не бывало в Англии. По размаху они уступали оргиям коричневых рубашек в Берлине, Гамбурге или Мюнхене: ведь Б. С. Ф. еще не захватил государственной власти. Но разница была только в масштабе. Качественно это было то же, что и нацистский разгул в своих самых страшных формах. Ни до, ни после Олимпии мы не видели лучшего доказательства тому, что Англия, как и всякая другая страна, не гарантирована от заразы фашизма с его прославлением животных инстинктов и презрением к человеческой личности.
За двадцать один месяц своего существования Б. С. Ф. уже организовал в Лондоне несколько больших митингов и в помещениях и под открытым небом. Но этот митинг должен был превзойти все предыдущие. 15 тыс. людей, получивших билеты, предстояло в этот день постичь «мужественный» характер программы фашистов и умение чернорубашечников справляться с их политическими противниками. Последний пункт был самым существенным. Он был тщательно обдуман еще задолго до митинга. Лондонский отряд обороны явился в полном составе, нашпигованный распоряжениями относительно предстоящей задачи. Он был усилен подкреплениями со всех концов страны, даже из Ливерпуля. Многие «бойцы» под кожаными перчатками скрывали кастеты и тяжелые кольца; у многих в карманах были наготове дубинки. Приказы они получили достаточно четкие. Им надлежало, разбившись на группы по 5–6 человек, дежурить по всему павильону – на арене и на галереях. Посты были расставлены также у подножия стальных лестниц, ведущих из зала вниз, в широкий каменный коридор, проходивший под галереями. Всякое нарушение тишины в любом пункте зала отмечается световым сигналом. В то же мгновение Мосли, стоящий в эффектном одиночестве посреди огромной арены, прерывает свою речь. Замолкают все двадцать четыре громкоговорителя, способные заглушить целый хор критиков. На нарушителя тишины устремляется свет мощных прожекторов, установленных подле эстрады. Ближайшие группы «бойцов» принимаются за дело, а остальные чернорубашечники оглашают зал многоголосым ревом «Мы хотим Мосли! Мосли!».
Около 7.30 вечера огромную толпу стали постепенно впускать в Олимпию через единственный открытый вход между двумя цепями чернорубашечников. На улице, за кордоном пешей и конной полиции, толпились, соблюдая полный порядок, наблюдающие. Были в этой толпе и антифашистские демонстранты, но в большинстве она состояла из любопытных лондонских обывателей, всегда скопляющихся в подобных местах. Пока что они мирно и добродушно балагурили. Но в этот же вечер им предстояло увидеть нечто, что превратило их в неистовую, разъяренную толпу…
Пишущий эти строки сам был свидетелем того, что произошло в Олимпии. Он мог бы по собственным впечатлениям рассказать о безобразных насилиях, каким подвергался каждый, кто осмелился в тот вечер хоть словом перебить фашистские разглагольствования. Но ради полной объективности лучше будет пересказать всю историю словами беспристрастных очевидцев, чьи показания были собраны и опубликованы вскоре после знаменательного вечера. Большинство этих показаний дали по собственной инициативе видные журналисты, писатели, политические деятели и представители духовенства. Среди них не было ни коммунистов, ни социалистов. Было три члена парламента – консерваторы, от которых трудно было бы при обычных обстоятельствах ожидать особых симпатий к левым антифашистам, главным жертвам террористической тактики чернорубашечников. Один занимал административный пост в консервативном журнале. Мы не считаем грехом, что некоторые показания, повторяют друг друга: это лишь служит доказательством их подлинности, если такое доказательство требуется.
Свидетельства очевидцев[23]23
«Фашисты в Олимпии», составил «Мститель», изд. Голланд, 1934. «Очевидцы в Олимпии», показания, собранные и изданные Союзом демократического контроля, 1934.
[Закрыть]
Джоффри Ллойд, член парламента (консерватор, депутат Ледивудского округа Бирмингама), парламентский секретарь Стэнли Болдуина.
Напечатано в «Йоркшир пост», 9 июня 1934 г.
«Зная по рассказам, что фашисты не в меру суровы в отношении тех, кто нарушает их собрания, я пошел в Олимпию на выступление сэра Освальда Мосли.
Естественно, что я, как член парламента – консерватор, не очень сочувствую коммунистам, но должен сказать, что грубое поведение фашистов меня ошеломило. Я уверен, что многие из присутствовавших на митинге разделяют мои чувства. Можно с уверенностью сказать, что к концу вечера среди жертв чернорубашечников были и консерваторы, пытавшиеся протестовать против ничем не оправданного насилия.
Я своими глазами видел, как раз за разом на одного человека, задавшего вопрос, набрасывались по десять, по двадцать фашистов. Затем они впятером или вшестером за руки и за ноги вытаскивали его из зала, в то время как несколько других фашистов били его и пинали. Я не мог припомнить ни одного случая, чтобы нежелательного критика вывели пристойно и корректно. Зато безжалостно грубому обращению подверглось несколько лиц почтенного вида, едва успевших встать с места и не пытавшихся оказать сопротивление. Сам я все время оставался в зрительном зале и мог только гадать о том, какие еще насилия фашисты учиняли над своими жертвами, скрыв их от глаз публики.
Я могу сказать одно: для англичанина, в Лондоне, это было потрясающее зрелище. Фашисты вели себя как хулиганы и подлецы. Могу добавить, что я знаю, о чем говорю, потому что бывал на многих больших митингах и в качестве кандидата-консерватора сам не раз был участником политических схваток в районах Лондона и Бирмингама, где лейбористы особенно активны. Я решительно осуждаю методы Мосли. В английской политической практике издавна допускается добродушная перебранка и даже резкие замечания во время собраний, и эту практику считают для себя оскорбительной только неопытные или чересчур самонадеянные ораторы, полагающие, что каждое их слово должно выслушиваться в благоговейном молчании..
Всякого, кто привык выступать перед микрофоном, должно было изумить странное поведение сэра Освальда Мосли в момент, когда кто-нибудь перебивал его речь. Всем известно, что в таких случаях оратор продолжает говорить, не обращая внимания на выкрики с мест. Дело в том, что действительно перебить оратора в этих условиях почти невозможно, человеческий голос просто тонет в реве целой батареи громкоговорителей. А между тем сэр Освальд Мосли замолкал при малейшем замечании, брошенном в самом отдаленном уголке зала. Я утверждаю, что это было совершенно излишне, а разговоры Мосли о том, что свобода слова в опасности – чистейший вздор. Тактика его была рассчитана на то, чтобы усилить впечатление от самых незначительных нарушений тишины и дать чернорубашечникам видимость предлога для насильственных действий.
Я знаю, что многие кроме меня, независимо от их партийных симпатий и антипатий, испытали серьезное беспокойство, убедившись, что в Англии возможны такие эксцессы. Я пришел к выводу, что Мосли – политический маниак и что все порядочные англичане должны объединенными усилиями убить его движение».
Достопочтенный Г. Р. Л. (Дик) Шеппард, священник и писатель. – Интервью, данное корреспонденту «Дейли телеграф», 11 июня 1934 г.
«На митинг в Олимпию я пошел по приглашению лэди Мосли – матери сэра Освальда. Я предполагал ночным поездом уехать в Ноттингем, но после того, что я видел, я прямо из Олимпии отправился в редакцию «Дейли телеграф».
Вместе со всеми присутствующими я видел, как из зала удаляли нарушителей тишины. Делалось это очень грубо, но сейчас я не буду говорить о том, что творилось в зале. Я ограничусь описанием одного из инцидентов, который я наблюдал в коридоре, ведущем к выходу. Я увидел жестоко избитого молодого человека, только что удаленного из зала. Лицо у него было в крови, он задыхался. Но и здесь чудовищное насилие продолжалось. Целая орава фашистов гналась за ним по коридору. Один схватил его за ноги, другие за руки, а остальные, кто только мог до него дотянуться, били его по голове. Не забудьте, что их было очень много…»
Писательница Сторм Джеймсон – письмо в «Делли телеграф», 13 июня 1934 г.
«Я была на митинге чернорубашечников в Олимпии. С моего места на арене мне был хорошо виден весь зал. Позади меня сидело двое последователей сэра Освальда Мосли, оба в штатском, и оба, так же как и я, не могли понять, зачем он после каждого замечания из публики делает паузу на 3–6 минут, тогда как ему ничего не стойло бы заглушить кого угодно, поскольку голос его, усиленный репродукторами, звучал невыносимо громко. Постепенно нам стало ясно, что он делает это, чтобы дать своим чернорубашечникам возможность расправиться с перебившим его человеком. Я допускаю, что нарушения тишины были «организованы», но вот как происходило дело в действительности: всякий раз как кто-либо вставал и произносил или пытался произнести несколько слов, которые могли бы услышать только его ближайшие соседи, на него немедленно накидывались десять-пятнадцать фашистов, безжалостно избивали и выкидывали из зала.
Один раз пятеро фашистов пронесли мимо меня молодую женщину. Ее одежда была изорвана, один из чернорубашечников своей огромной рукой закрыл ей рот и нос и отогнул назад голову, что должно было причинять ей сильную боль. Я упоминаю именно о ней потому, что читала, будто фашисты из деликатности передают женщин-«нарушительниц» женщинам-фашисткам. Это ложь. Ни в одном из попавшихся мне газетных сообщений не упомянуты слова, неоднократно повторенные сэром Освальдом Мосли в его докладе: «Если здесь еще есть красные, которые не прячутся за своих женщин, пусть заявят о себе, и с ними расправятся…»
Я не видела ни одного пострадавшего фашиста и, поскольку на каждого «нарушителя» немедленно налетало несколько чернорубашечников, я думаю, что нанести им увечье даже не представлялось возможным, – слишком неравны были силы. Мне трудно поверить, что англичанам и англичанкам, к какой бы партии они ни принадлежали, доставляет удовольствие смотреть, как людей хватают и бьют ногами. Если угодно – выводите нарушителей (хотя я не раз видела, как ораторы других партий сами справлялись со своими критиками с помощью остроумной шутки или веского довода), но зачем обучать молодых людей грубости и жестокости? Нет сомнения, что такие примеры очень заразительны».
Джеральд Барри (редактор «Ньюс кроникл») в радиопередаче от 8 июня 1934 г.
«Я был вчера на митинге чернорубашечников в Олимпии. Прежде всего я должен оговорить, что политическая сторона дела меня сейчас не интересует. Я не фашист и не коммунист. В Олимпию я, как и тысячи других, пошел из интереса и любопытства, и сейчас, за несколько минут, предоставленных в мое распоряжение, я постараюсь как можно более точно и объективно рассказать вам о том, что видел и слышал.
Я пробыл в Олимпии приблизительно с 8.15 до 10.40 – скажем, два с половиной часа, и за это время был свидетелем нескольких инцидентов. Начиналось всякий раз с того, что кто-нибудь из публики вставал с места и возмущенно выкрикивал несколько слов протеста; что именно, было почти невозможно расслышать в этом огромном зале. В ту же минуту чернорубашечники, которых было на митинге несколько тысяч, подходили к заговорившему, хватали его и силой удаляли из помещения. Позже они уже не подходили, а бросались на нарушителей, и обращение их несомненно становилось все более грубым, как о тем и предупредил с эстрады сам сэр Освальд Мосли. «Чем больше будет нарушений порядка, – сказал он, – тем неприятнее это будет – не для нас, а для нарушителей».
Люди, которых выводили, естественно оказывали сопротивление, но во всех случаях, какие я видел, силы были неравные, и чернорубашечники без зазрения совести били их по голове, по животу, куда попало. Сэр Освальд заявил, что у нарушителей были бритвы и другое оружие, – не знаю. Я рассказываю о том, что видел сам, а оружия я не видел. Не видел также, чтобы хоть раз кто-нибудь из публики первым вступил в драку. Но насильственные действия не заканчивались удалением нарушителей из зала. Вы, вероятно, помните, что места для зрителей в Олимпии идут ярусами по четырем стенам здания, а под ними имеется просторное помещение, невидимое публике, откуда в зал почти не проникают звуки. Сюда то и приводили нарушителей, и именно здесь я наблюдал самые жестокие расправы. Мне было интересно узнать, куда чернорубашечники уводят этих людей, и несколько раз я вслед за ними выходил из зала. Один раз я увидел, как человека, лежавшего без чувств на полу, безжалостно пинали и били восемь – двенадцать чернорубашечников. В другой раз я видел, как группа чернорубашечников избивала одного человека с такой жестокостью, какой я не помню нигде, кроме как на войне. Мне стало физически тошно от этого зрелища.
Я хочу подчеркнуть две вещи: во-первых, в зале было по крайней мере в десять раз больше чернорубашечников, чем людей, нарушавших порядок. Думаю, что правильнее было бы сказать – в двадцать раз, но точно подсчитать такие вещи очень трудно. Во-вторых, полиции внутри здания не было совсем – полицейские функции взяли на себя сами чернорубашечники. От других я слышал еще много рассказов, но вам я сообщаю лишь о том, что видел своими глазами. Мне удалось также послушать, о чем говорили между собой рядовые чернорубашечники в фойе и в коридорах здания. Один из них сокрушался, что в публике так много женщин, – это сильно затрудняет работу. Другой сказал: «Не понимаю, к чему эти нежности, по-моему, человека надо так отделать, чтобы всю жизнь помнил. Вот в Ист-энде мы с ними не стеснялись, а?» – добавил он, обращаясь к приятелю».
Писательница Нэоми Митчисон.
«Я пошла в Олимпию с тремя знакомыми. Мы пришли за десять минут до начала, но пройти на свои места не могли минут двадцать, потому что пускали только «через один подъезд и очень тщательно проверяли билеты. Впрочем, почти никто не выражал недовольства. Мы сидели недалеко от оратора, а беспорядки вначале происходили в дальнем конце зала, так что нам мало что было видно. Затем, однако, стали раздаваться голоса и ближе к нам. Обычно кто-нибудь выкрикивал одну фразу, например я слышала, как кто-то крикнул: «А Гитлер допускает свободу слова?» На каждого нарушителя тут же набрасывались человек восемь чернорубашечников и выталкивали его из зала с необычайной жестокостью. Насколько мы могли разглядеть, никто из нарушителей не пытался защищаться, но, несмотря на это, их невероятно грубо сталкивали с лестницы и били».
Т. Дж. О'Коннор, член парламента (консерватор, депутат от Центрального Ноттингема). Из речи в палате общин 14 июня 1934 г.
«… Думаю, что палате не мешает выслушать сообщение человека, бывшего там (в Олимпии) и шедшего туда, как, вероятно, и многие другие, с намерением понаблюдать, может быть – повеселиться, а кстати, если зал будет полон, посмотреть, какие же это люди раскупили такое огромное количество билетов.
Я шел туда без предвзятой мысли, без малейшего предубеждения… Сидел я примерно в середине зала, откуда мне не были видны лица сидящих на галереях, и тем более не было видно, вооружены они или нет… Прежде всего я пришел к следующему выводу: в первые полчаса серьезных нарушений порядка не было. Но затем публика стала вести себя все более беспокойно, и когда я уходил – я не досидел до конца – митинг протекал уже весьма бурно. Я объясняю это – логически – тремя обстоятельствами: во-первых, публике пришлось слушать очень скучный доклад; во-вторых, она вышла из повиновения потому, что ее возмутило обращение с нарушителями; и в-третьих, она вышла из повиновения потому, что оратор упорно провоцировал ее на это. Таковы мои впечатления. Я твердо убежден, что целью митинга было не ответить на вопросы присутствующих, а расправиться с нарушителями.
На чем я строю эти выводы? На нескольких довольно существенных факторах. Прежде всего… ни одно нарушение не было оставлено без, внимания. В самом начале кто-то негромко выкрикнул замечание, какое можно услышать на всяком митинге: «Л не хотите пожить на 15 шиллингов 3 пенса в неделю?» Мосли сейчас же умолк, на задавшего вопрос был направлен прожектор, и его, избив, выставили из зала. Ясно, что такой метод был разработан заранее, и по моему мнению, столь же ясно, что митинг был задуман с единственной целью – расправиться с нарушителями…
Теперь, думаю, уместно будет перейти к трем инцидентам – я выбираю три из многих, – которые я видел своими глазами. Вместе со мной на митинге было еще два или три депутата парламента и наши дамы, а слева от меня, в конце ряда, сидела дама, положившая свою шляпу с большими полями себе на колени. Я упоминаю об этом потому, что это, по-моему, служит лишним доказательством ее полной неподготовленности к какой-либо схватке. Один из ее соседей что-то сказал, и его немедленно и очень грубо выпроводили. Подробностей я не разглядел. Она позволила себе какое-то замечание, не понравившееся сидевшим рядом с ней. Человек, которого только что вывели, не был ее знакомым, но она, по-видимому, неодобрительно отозвалась о том, как с ним поступили. Вокруг нее завязался разговор. Пока с ней говорили (что не носило характера нарушения, потому что сэр Освальд Мосли не прервал своей речи, да и едва ли мог слышать, что происходило в средних рядах), подошли пять или шесть женщин-чернорубашечниц. Они одновременно набросились на даму и закрыли ее собой от меня. Она сопротивлялась, но через несколько секунд уже исчезла за дверью на лестницу.
Возьмем второй пример. Молодой человек встал с места и что-то крикнул. Расслышать его могли только ближайшие соседи. Мосли немедленно прервал доклад. На молодого человека был направлен прожектор, и не менее шести, человек свалили его с ног. Пока они его держали, подоспели еще человек пять, которые стали бить его, лежащего на полу, кулаками (голос с места: «Испытанный английский метод!»). В ту минуту я его не видел, потому что он находился за барьером, но потом два фашиста ногами вытолкнули его в проход, а затем сбросили с лестницы. Это второй случай.
А вот третий (пострадавший сидел прямо впереди меня, и в конце концов мы ушли, потому что почувствовали, что либо нам самим несдобровать, либо мы, если не вмешаемся, проявим непростительную трусость). Молодой человек, не выдержав, позволил себе довольно сильное выражение по поводу происходящего. Его схватили и потащили лицом вниз, завернув ему на голову пиджак. По дороге его били те, кто нес его, и другие. Так, лицом вниз, его и сбросили со стальной лестницы высотой в 12–15 ступенек. Все это я видел собственными глазами, и вы не можете отмахнуться от моих показаний, заявив, как это делает Освальд Мосли, что я лжец или что я позорю консервативную партию. Мне кажется, что позором для консервативной партии было бы, если люди, видевшие подобные вещи, не говорили о них…»
Писатель А. Э. Коппард.
«Распорядители-чернорубашечники довели себя до исступления, выкрикивая хором «Мы хотим Мосли!». После одного из таких воплей человек, сидевший в партере, крикнул: «Мы хотим работы!» Ему тут же досталось… Один из его соседей поднял голос против такого зверского обращения. Ударом в челюсть его посадили на место, и целая банда чернорубашечников стала его избивать. Один из них стоял позади стула и что есть силы колотил свою жертву по голове. Началась свалка. Поднявшийся с места высокий бледный человек с рыжими волосами получил от чернорубашечника страшной силы удар по лицу. Он покачнулся, и тут к нему подскочили еще два чернорубашечника и ударами в лицо свалили его с ног.
Фашисты находили все новые жертвы. Я сидел на галерее справа, а это происходило прямо подо мной. С другой галереи, напротив трибуны, тоже выволакивали кого-то. Человека несли за руки и за ноги, лицом вниз, а один чернорубашечник, бежавший рядом, все норовил попасть ему кулаком в лицо. Выйдя из зала около 10 час., мы встретили группу чернорубашечников, тащивших свою жертву обратно, вверх по лестнице. Человек был в сознании, но сам не мог двигаться – по-видимому, у него была сломана нога. Потом вверх по лестнице пробежало несколько чернорубашечников, испуганно кричавших «Полиция!»… В коридоре мы видели еще одного несчастного, которому не давала встать поврежденная нога. Лицо его было залито кровью…
Когда одного из нарушителей тащили с галереи, начальник чернорубашечников крикнул, чтобы впредь их кидали прямо с балкона вниз».
А. Дж. Каммингс, из заметки в «Ньюс кроникл» 13 июня 1934 г.
«Мне доводилось видеть на политических митингах немало грубых сцен и организованных нарушений порядка, но я не видел ничего подобного тому разнузданному зверству, с каким чернорубашечники пресекали эти нарушения. Один незначительный инцидент произошел совсем близко от меня. Хорошо одетый молодой человек выкрикнул что-то вроде «фашизм – отвратительная тирания». На него тут же набросилась стая волков в человеческом образе и поволокла его. Я вышел вслед за этой процессией в фойе; здесь проносили к выходу нескольких жертв. По пять-шесть чернорубашечников тащили их вниз лицом, а рядом бежал здоровенный детина и с яростью бульдога тыкал беспомощного человека в лицо своим кулачищем.
Что и говорить, поучительная английская картинка для английского зрителя».
Фибе Фенвик Гэй, младший редактор журнала «Тайм энд тайд».
«… Человек, сидевший в верхнем ярусе на противоположной от меня стороне зала, встал, чтобы выразить протест против какого-то утверждения оратора. Ему не дали договорить фразу, два распорядителя схватили его за шиворот, а третий дал свисток, призывая еще помощников снизу. Потом этого человека силой сбросили с лестницы, а внизу еще несколько фашистов (не менее шести) стали избивать его ногами и, нагибаясь, несколько раз ударили его кулаком. Наконец его выволокли из зала, он задыхался и тщетно пытался защитить голову и лицо от ударов.
Это был самый обыкновенный почтенный человек средних лет. За билет он заплатил семь с половиной шиллингов».
Вера Бриттен.
«Я сидела у самой эстрады, далеко от галерей, где произошли серьезные беспорядки. Мне мешали видеть зрители, вставшие с мест. Но когда сэр Освальд Мосли заявил, что тактику чернорубашечников оправдывает положение о свободе слова, один из моих соседей крикнул: «А Гитлер допускает свободу слова?» В ту же минуту чернорубашечники окружили его, сбили с ног и стали осыпать ударами. Вокруг поднялась невообразимая суматоха, дерущиеся опрокидывали стулья, а нарушителя за ноги и за руки вынесли из зала. Так же обошлись с другим нарушителем, справа от меня, который только крикнул: «Нет!»
Мэри Борман.
«На своем месте в партере я сидела среди сторонников Мосли и распорядителей-чернорубашечников. Первой на моих глазах удалили женщину, сидевшую позади меня на галерее. Оглянувшись, я увидела, что пять или шесть женщин-фашисток толкают и дергают ее и в клочья рвут на ней одежду, По-видимому, эта женщина что-то сказала, но очень негромко, потому что я даже не слышала ее голоса. Вокруг меня чернорубашечники и их друзья все время кричали и хлопали в ладоши.
На галерее напротив меня кто-то что-то крикнул, и не успели мы поднять голову, как на этого человека уже накинулись чернорубашечники. Я насчитала их двенадцать, а потом сбилась со счета, потому что толпа закрыла их от меня. Несколько минут они били человека, свалив его на пол, потом поволокли его за руки, стукая об пол, окруженные толпой чернорубашечников, не перестававших его бить.
Потом поднялся человек в партере, на несколько рядов впереди меня. Что он сказал, я не расслышала, но на него тотчас налетело не меньше тридцати чернорубашечников, которые отталкивали друг друга, стараясь добраться до распростертого на полу человека и ударить его. Мой сосед чернорубашечник, перемахнув через несколько стульев, бросился на помощь своим приятелям. Свалка продолжалась несколько минут, после чего десять фашистов вынесли из зала человека, до того избитого и оглушенного, что он не мог идти сам. Остальные чернорубашечники остались на месте и продолжали избивать ногами и кулаками еще кого-то, пока кто-то не сказал: «Это женщина»; тогда они расступились и дали подойти нескольким женщинам-фашисткам. Они подняли лежавшую, сама она не могла встать и, вероятно, была без сознания – это было видно по тому, как свисала ее голова, когда четыре или пять фашисток несли ее к выходу.
За все время, что я находилась в зале, я не видела ни одного полисмена. На улице их были сотни, они похаживали взад и вперед и переговаривались, чтобы скоротать время. В конце улицы они устроили кордон и никого не пропускали. Я еле добилась, чтобы меня выпустили».
В толпе, собравшейся на улице вокруг Олимпии, постепенно накипала ярость. Она прорвалась часов в девять, когда в дверях стали появляться окровавленные, избитые люди, бессильно падавшие наземь на глазах у толпы. Несколько женщин в истерическом состоянии выбежали на улицу с криками: «Там людей убивают!» «Ради всего святого, прекратите этот ужас!» Толпа волновалась все больше, все чаще и громче требуя вмешательства полиции; тогда большие группы пеших и конных полисменов начали действовать против «беспокойных» дубинками. Пешая полиция держала себя в общем прилично, верховые же, по словам очевидца, вели себя так, «точно хотели показать свое искусство на родео».[24]24
Спортивный праздник ковбоев. (Прим. ред.)
[Закрыть] Но разогнать толпу полиции не удалось. Разъяренные до предела люди ждали выхода фашистов. К концу митинга чернорубашечники мелкими группами стали выходить из Олимпии. При виде их толпа окончательно вышла из себя. Прорвавшись через кордон, люди бросились вслед за бегущими чернорубашечниками, и многие из них уцелели только благодаря энергичной помощи полисменов – пеших, конных и в машинах. В 11.30 из здания вышли основные отряды чернорубашечников и удалились строем по четыре, надежно охраняемые с обеих сторон цепями полисменов. На лицах у них было написано торжество. Члены Британского союза фашистов славно покуражились в этот вечер.
Жертвы бандитских действий чернорубашечников.
