Текст книги "Крушение 'Великого Океана'"

Автор книги: Фредерик Марриэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Пол в доме состоял из хорошо утоптанной земли. Внутри по всем стенам шла скамейка, поднимавшаяся на два фута от пола. Разделяться на комнаты дом должен был полотняными перегородками, которые могли опускаться на ночь. Уиль и Риди привезли, наконец, стулья и столы; это было как раз перед первой бурей дождливого времени года. Теперь постели, вся посуда и утварь были перенесены в дом. Сделали небольшую пристройку, которая должна была заменять кухню, пока в самом доме еще не устроили плиты и камина.

Вечером, в субботу, вся семья поместилась в новом жилище, а в воскресенье утром разразилась первая гроза с сильным ветром, страшными молниями и ливнем. Окружившие дом пальмы скрипели и гнулись. Собаки залезли под скамьи, и в полдень было темно, как ночью. Никто даже не мог читать.

– Это начинаются дожди, Риди? – спросила миссис Сигрев. – Все время будет так?

– Нет, – ответил старик. – Иногда проглянет солнце, но ненадолго. Иногда дождь не прекращается много дней. Что же? Тогда станем работать в доме; ведь у нас много дела.

Сильный дождь не протекал сквозь крышу и покрышку из листьев. Риди и Уиль отнесли шлюпку в безопасное место. Все пообедали холодным мясом, но чувствовали себя счастливыми и спали в сухих постелях.

ГЛАВА XXX

Обход. – Овцы, козы и козлята. – Военная дисциплина. – О шлюпке.

Всю ночь бушевала буря; но когда поселенцы поднялись, они увидели чистое небо, солнечный день. Риди и Юнона первые вышли из дома. Риди взял с собой подзорную трубу, как всегда, когда он, по его словам, делал обход.

– Юнона, – сказал старик, – сегодня славное утро.

– Да, масса Риди, – ответила она. – Но как зажечь костер и сварить чай? Хворост и опилки совсем мокрые.

– Вчера вечером я закрыл золой горячие угли, положил сверху камней, а на них набросал листьев. Я думаю, они еще горячи. Я пойду и помогу тебе.

Юнона нашла еще раскаленные угли, принялась раздувать их и разводить костер. Когда негритянке на помощь явился Уиль, Риди позвал собак и отправился продолжать свой обход.

Прежде всего он осмотрел колодец; как и предвидел старик, нельзя было заметить, где устроен он; по ущелью несся мутный поток, совершенно скрывший бочку. Старик перешел через ручей вброд и направился к черепашьему пруду. Тут все оказалось в порядке. Он снова переправился через ручей, разлившийся широко по отмели, и прошел на "Садовый Мыс", желая посмотреть на шлюпку, к которой вместо якоря был привязан камень. Риди взглянул на горизонт через свою подзорную трубу. Он, правда, не надеялся на появление какого-нибудь судна, но на всякий случай смотрел вдаль. Ведь к острову все же мог прийти какой-нибудь корабль.

Риди взглянул на шлюпку. Ветер отогнал ее от берега, и достать ее он не мог.

– Вот тебе загадка, – подумал Риди. – Как глупо поступил я, что не привязал ее на веревке к берегу. Я не поплыву за ней, боюсь госпожи акулы.

Подумав, Риди взял несколько веревок, переправленных с погибшего "Великого Океана", и связал их вместе; так у него получилась веревка достаточной длины. Потом он поднял кусок дерева, фута в два длиной, и к середине этой деревяшки привязал свою веревку. Сделав две-три неудачные попытки забросить в лодку обломок пальмы, он, наконец, добился своего. Деревяшка noпала под одну из скамеек, и это дало Риди возможность подтащить шлюпку к берегу.

Старый моряк выкачал из нее попавшую туда воду; потом снова вышел на берег и осмотрел посев.

– Теперь нужно найти овец и коз, – подумал Риди, – и тогда мой утренний обход окончен. Ну, Ромул, Рем, бегите, собачки, найдите их, сказал он.

И собаки, точно поняв, чего он ищет, убежали и скоро отыскали овец и двух коз, третьей же не было с ними.

– Куда это запропастилась черная Нанни? – пробормотал Риди и остановился среди кустов. – Ну, так я и думал, – вслух произнес он.

В чаще лежала черная Нанни, а рядом с нею новорожденные козлята.

– О, маленькие, мы отыщем для вас пристанище, – проговорил Риди и взял одного козленка под одну, а другого под другую руку. – Иди, Нанни, продолжал он. – Тише, Ромул, не прыгай. Как ты смеешь! А?

Так, разговаривая с животными, Риди нес к дому козлят, а Нанни бежала за ним. М-р и миссис Сигрев уже оделись. При виде козляток Томми и Каролина громко закричали от восторга, и даже крошка Альберт захлопал в ладоши. Когда Риди спустил козлят на землю, Томми и Каролина обняли их за шейки.

– Наша семья немного увеличилась, – сказал старик, – и я попрошу вас, миссис Сигрев, позволить новорожденным остаться в доме, пока я не устрою для них какого-нибудь сарайчика.

Козу привязали, задали ей корму, и после завтрака Сигрев сказал:

– Я думаю, Риди, нам следует посоветоваться и распределить занятия на время дождей. Ведь дела у нас еще очень много.

– Да, сэр, – ответил Риди, – и для того, чтобы мы могли успешно окончить всю работу, нам нужны порядок и дисциплина. На военном фрегате работа идет вдвое скорее, чем на купеческом судне. А почему? Потому что все на месте, и у всего есть свое место. Ничего не приходится искать. Кроме того, каждый знает свою обязанность.

– Я согласна с вами, Риди, – ответила миссис Сигрев, – метод и порядок – все. И я отвечаю, что как только у нас будут полки, все очутится на своем месте.

– Прошу прощения, миссис Сигрев, что я говорю так много, но вот в чем дело. Я служил на купеческих судах и, когда попал на военный корабль, был изумлен. Все делалось молча; каждый был на своем месте; каждый или подтягивал, или распускал канат. Стоило боцману свистнуть, чтобы через несколько минут любой парус был распущен или его подобрали. Сначала все это мне казалось волшебством. И заметьте, мистер Сигрев, при дисциплине и порядке каждый человек приобретает значение. Если кто-либо пренебрежет своей обязанностью, страдает решительно все.

– Вы правы, Риди, приучите нас к такому порядку, – попросил его Сигрев.

– У нас столько еще дела, – сказал Риди, – что я не знаю, с чего начать; но, сэр, пока мы не приведем всего хоть немножко в порядок, мы должны работать как и когда можно. Во всяком случае, прежде всего нам нужно вытащить шлюпку на сушу и обезопасить ее; я думаю, ее лучше всего уложить в песок и зарыть. Теперь небезопасно отправляться на прежний берег. Потом, сэр, мы должны снять палатки, просушить их и спрятать; позже они еще очень понадобятся нам. Дальше необходимо выстроить большой амбар или сарай для наших складов и провизии. Крышу его покроем листьями; деревянный пол поднимем фута на четыре над землей; тогда внизу овцы и козы будут укрываться от непогоды. Еще нужно устроить рыбный садок и высечь в скалах чан для выпаривания соли. И у нас есть два больших дела: пройти через лес и посмотреть на оставленные нами запасы на месте высадки, а второе – немного исследовать самый остров и узнать, что он производит. Мы ведь этого еще совсем не знаем, а между тем, можем отыскать многое полезное для нас, деревья и плоды, а, главное, надеюсь – траву для нашего домашнего скота.

– Я согласен с вами, Риди, – сказал Сигрев и спросил: – а как мы разделим наши силы?

– Мы пока не разделим их, сэр. У Юноны много дела в доме, где она работает с миссис Сигрев. Мастер Уильям, вы и я вытащим лодку, потом соберем палатки и, наконец, примемся за постройку амбара. Если у Юноны останется время, пусть она наберет листьев с кокосовых пальм и сложит их для топлива. Мастер Томми может пойти помогать ей и показать, как их нужно тащить.

– Да, покажу, – сказал Томми и вскочил.

– Не теперь еще, погодите немножко, – сказал Риди, – а мы, сэр, если угодно, двинемся к палатке, – прибавил старик.

ГЛАВА XXXI

Лодка в безопасности. – Рыбная ловля. – Буря. – Устройство дома. История Риди. – Утешение. – В постели.

На месте порубки лежало много кокосовых листьев, и Сигрев с Уилем скоро набрали достаточно большое количество их. Придя на берег, они увидели, что Риди уже вытащил шлюпку на отмель и привязывал к ней веревки, а под киль подставлял кругляки.

Скоро шлюпка очутилась на расстоянии десяти ярдов от низкой отмели. Риди сказал, что этого вполне достаточно, потом они выкопали из-под нее песок, и она погрузилась в него почти до половины. Засыпав шлюпку песком, работники заботливо покрыли ее ветвями, на которые насыпали еще песку, чтобы удержать их.

– Не понимаю, зачем мы так укутываем ее, Риди? – спросил Уильям. Ведь дождь не повредит ей.

– Не дождь повредит, а солнце. Оно печет очень сильно, и от его лучей шлюпка вся рассыпалась бы на щепы.

– Об этом я забыл, – сказал Уиль и прибавил: – а что мы теперь будем делать, Риди?

– До обеда еще осталось два часа, мастер Уильям. Что, если вы принесете удочки? Не попытаться ли половить рыбу?

– Но втроем мы не можем удить двумя удочками, – заметил Сигрев.

– Нет, сэр, мастер Уиль знает, как ловить рыбу. Вы останетесь с ним, а я пойду приготовлю Юноне дров и лучинок. Будьте осторожны, м-р Сигрев, и не держите лесу слишком крепко, – не то вы от толчка можете упасть в воду.

Сигреву с сыном посчастливилось; менее чем в два часа они поймали восемь больших рыб. Увидев их добычу, Томми громко закричал от радости, и обед немножко отложили, чтобы успеть сготовить рыбу.

Едва уселись за стол, как пошел дождь; через четверть часа забушевала буря и с такими же страшными молниями и громом, как и недавно. Работы на воздухе были отложены. Миссис Сигрев, Юнона и Каролина взялись за шитье. Уильям и Сигрев развивали большой канат, из которого Риди хотел наделать веревок потоньше. Риди взялся за свою морскую иглу, чтобы сделать хорошие выметанные отверстия в полотняных перегородках, которые были повешены наскоро, кое-как. Томми поручили привести в порядок спутавшийся моток толстых нитей. Окончив свою работу, Риди сказал:

– Теперь я украшу то место, где спит миссис Сигрев: оно должно быть покрасивее остальных.

И из-под скамейки он вынул какой-то сверток. В нем оказался желтый флаг с названием погибшего судна "Великий Океан", вышитым крупными, черными буквами, и красный вымпел. Оба флага Риди прикрепил кругом отделения миссис Сигрев.

Она горячо поблагодарила старика. Зажгли свечи.

– Риди, – сказал Уиль, – вы как-то обещали мне рассказать вашу историю. Не расскажете ли ее нам теперь? Вечер прошел бы скорее.

– Хорошо, мастер Уильям, – ответил Риди, – я сдержу данное слово, и, когда вы услышите мой рассказ, то, конечно, найдете, что в свое время я был очень безумен. И это правда; но, если это послужит вам предупреждением, мой рассказ принесет вам пользу.

– Нам будет очень приятно послушать, – сказала миссис Сигрев.

– Хорошо, – ответил старик.

И Риди заговорил.

"Конечно, вы хотите узнать, кто были мои отец и мать? Об этом я скажу в двух словах. Мой отец служил капитаном на купеческом судне, которое ходило от Южного Шильдса до Гамбурга; моя мать, да благословит Господь ее душу, была дочерью капитана милиции, который умер месяца через два после ее замужества. Состояние, завещанное им матушке, увеличило средства отца; а в те времена он уже владел одной третью шкуны. Две трети принадлежали очень богатому кораблестроителю, по имени Мастермэн. Третья часть прибыли, которую давала шкуна, и капитанское жалованье позволяли отцу жить безбедно.

Мастермэн очень уважал отца и получал большие барыши, благодаря трудам и искусству моего отца. Он пожелал быть на его свадьбе, а позже предложил сделаться моим крестным отцом. Все думали, что это будет для меня отлично; все поздравляем моих родителей, потому что почти шестидесятилетний м-р Мастермэн остался холостым, и близких родственников у него не было. Правда, он очень любил деньги, но, по словам друзей отца, это было к лучшему; ведь, умирая, он не мог унести с собой своего богатства. Однако все ожидания скоро окончились, потому что, когда мне минул год, отец утонул в море. И его судно, и весь экипаж погибли в Тексельских мелях. Моя мать осталась с крошечным ребенком на руках, а самой-то ей было всего двадцать два года.

Предполагалось, что у нее останутся недурные средства к жизни, потому что шкуна была застрахована в сумме, составлявшей две трети ее стоимости. Однако, ко всеобщему изумлению, Мастермэн объявил, что были застрахованы только две трети судна, составлявшие его собственность".

– А что значит "застрахован"? – спросил Уильям.

– Страховая премия – сумма, выдаваемая обществом в случае несчастья людям, которые называются "страхователями", – ответил сыну Сигрев, – таким образом, когда портится или гибнет товар, или самое судно, владелец получает деньги. Он ежегодно платит обществу известные суммы, и чем больше опасность, тем плата взимается больше: например, в военное время платишь десять процентов, то есть по десяти фунтов с каждой сотни фунтов страховой премии. Предположим, что ты застраховал свой товар или судно в тысячу фунтов; с тебя брали десять процентов, судно пришло благополучно; акционеры общества получили с тебя сто фунтов; если же твое судно погибло, ты получил с акционеров тысячу фунтов. Ты понял, Уильям?

– Понял, – ответил Уильям.

И Риди продолжил свой рассказ.

"Трудно было узнать, правду или нет говорил м-р Мастермэн. Только я знаю, что в то время все кричали: "какой стыд", все повторяли, что раз он лишает денег несчастную вдову, ему придется ответить перед Богом.

По недобросовестности этого человека, моя бедная мать осталась почти ни с чем; но друзья помогли ей; она занялась вышиваньем, которое продавала, и так мы дожили до того времени, когда мне минуло девять лет".

– А ваш крестный отец, этот м-р Мастермэн, не помог вашей бедной матери? – спросил Сигрев.

– Нет, сэр; это странно, но он не сделал ничего подобного. И опять все говорили об этом. Я думаю, он обиделся, слыша толки, и, подумав, что моя мать распускает о нем недобрые слухи, отвернулся от нас. А может быть, его заставила отдалиться от нас собственная совесть; ведь мы всегда не любим людей, которым сделали какое-нибудь зло, и досадуем на них, вместо того, чтобы досадовать на себя.

– К несчастью, вы правы, Риди, – заметил Сигрев. – А все-таки странно, что он ничего не сделал для вас.

– Да, по крайней мере, казалось странно тогда. Но буду продолжать.

"Я был очень сильный, смелый, энергичный мальчик и всегда, если мне удавалось убежать от матушки или из школы, отправлялся или на берег или на палубу одного из судов. Меня тянуло ко всему, имевшему отношение к морю.

Летом я половину времени проводил в воде и плавал превосходно. Матушка видела мое пристрастие к морскому делу и употребляла все усилия, чтобы отвлечь меня от профессии моряка. Она часто говорила мне о трудностях и опасностях, которые встречаются в жизни на море, и всегда кончала воспоминанием о гибели отца и потоками горьких слез.

Вероятно, у людей грешная природа, так как они всегда стремятся именно к тому, чего их просят не делать. Право, мне мажется, что если бы моя мать не уговаривала меня не идти в море, я, может быть, и не сделался бы моряком. Когда я был ребенком, во мне замечалось много гордости и упорства. Думаю, что я унаследовал эти черты от отца, так как моя бедная матушка была скромна и смиренна. Я не выносил, чтобы другой мальчик мог делать то, чего сделать я не мог, и часто делал то, на что не осмеливались мои товарищи. Многие удивлялись, что я еще не погиб. А моя бедная мать вечно узнавала, что я подвергался то одной, то другой опасности; она сначала бранила меня, потом начинала упрашивать не делать безумий, наконец уходила в свою комнату, плакала и молилась там. Ведь я был ее единственной надеждой, единственным утешением в жизни! По молодости я еще не понимал, какие страдания ей причиняю, с какой тревогой она думает обо мне; дети редко понимают это, потому что в юности наши сердца бывают жестки".

– Я согласен с вами, Риди, – заметил Сигрев.

"Так вот, сэр, – продолжал Риди. – Мне было немногим больше девяти лет, когда однажды, в очень ветреный день и при сильном волнении канат, на котором стояло одно судно, разорвался от толчка. Его конец, отскочивший назад, задел прохожего и сбил несчастного с пристани в воду.

Я услышал крик. Люди, стоявшие на пристани, и моряки на судах кидали в воду веревки, но утопающий никак не мог их поймать; при таком волнении он не был в состоянии хорошо плыть. Я схватил веревку, которую снова бросили, и соскочил в воду.

Несмотря на свою юность, я плавал, как утка, и успел вложить в руки несчастного веревку в ту минуту, когда он уже терял силы. Он ухватился за нее с силой утопающего, и вскоре шлюпка, спущенная с одного из кораблей, подобрала нас обоих. Нас доставили в гостиницу, уложили в постели и послали за сухим платьем. И вот тогда-то я узнал, что спас из воды моего крестного отца, м-ра Мастермэна. Все меня хвалили, и, действительно, я поступил смело. Говорю это не для того, чтобы хвалиться.

Моряки с торжеством отвели меня домой, а бедная матушка, услыхав, что я сделал, без числа обнимала и целовала меня, а потом горько заплакала при мысли о страшной опасности, которой я подвергался, и о том, что смелость снова заставит меня решиться на какое-нибудь безумие".

– Но она не упрекала вас за то, что вы сделали? – спросил Уиль.

– О, нет, мастер Уильям, она чувствовала, что я исполнил свой долг и отплатил добром за зло, хотя и не говорила этого.

"На следующей день к нам пришел м-р Мастермэн. С глупым видом попросил он позвать своего крестника, о котором так долго совершенно не думал. Матушка понимала, что Мастермэн может оказаться для меня очень полезным человеком, и ласково приняла его. Но мне так часто говорили, как небрежно относился он к нам и как нечестно поступил с отцом, что я сразу невзлюбил его. На его ласковые замечания я отвечал очень холодно, но радовался, что спас его. В то время я плохо разбирался в своих внутренних ощущениях, однако теперь понимаю и со стыдом признаюсь в атом, что к моему удовольствию, при мысли о спасении погибавшего примешивалось и нехорошее чувство: бессознательная радость, что мне обязан человек, который плохо поступил со мной. Это было мстительное чувство, порожденное гордостью, которую матушке не удалось победить. Вы видите, мастер Уильям, что в моем поступке было мало заслуги, так как после него я отдался нехорошим движениям души".

– Я думаю, – отозвался Уильям, – я испытывал бы то же самое.

– Это не по-христиански, – продолжал Риди, – человек должен платить добром за зло, без желания унизить того, кому он оказал добро. Но сердце человеческое обманчиво и дурно...

"Однако вернусь к моему рассказу. Мистер Мастермэн остался у нас очень недолго и на прощанье сказал матушке, что теперь он будет заботиться обо мне и научит меня судостроению, когда я вырасту и окончу учение в школе; что до тех пор он будет платить за мое содержание.

Бедная матушка благодарила его и плакала слезами радости.

Когда Мастермэн ушел, она меня обняла и сказала, что чувствует себя счастливой, так как знает, что я получу занятия не на корабле. Надо отдать справедливость м-ру Мастермэну, – он сдержал данное обещание и прислал моей матери денег. Она повеселела и успокоилась; все поздравляли ее; она же ласкала меня, говоря, что я избавил ее от нужды и печали".

– Как, вероятно, счастливы были вы, Риди! – прервал старика Уильям.

– Да, сэр, – ответил моряк, – и я очень гордился. Но, странная вещь: нерасположения к Мастермэну я не мог победить; я слишком долго не любил его. Мне было невыносимо тяжело сознавать, что матушка ему обязана, что он платит за мое воспитание. Это оскорбляло мою гордость. Поэтому, хотя моя мать была счастлива, я счастья не ощущал.

"Кроме того, меня поместили в гораздо лучшую, более строгую, школу, а потому мне приходилось оставаться с другими мальчиками, и я не мог уже бегать на пристани или пробираться на палубы судов, как бывало прежде. Таким образом, я лишился прежних наслаждений.

Тогда я думал иначе, чем теперь, и не видел, что все это делалось ради моего блага. Нет, во мне зародилось неудовольствие; я чувствовал себя несчастным только потому, что мне приходилось учиться как следует.

Учитель на меня пожаловался. К нам пришел Мастермэн и порядочно разбранил меня. Я стал еще непослушнее. Наконец, меня наказали по просьбе м-ра Мастермэна. Это еще больше раздражило меня против него, и я решил бежать и уйти в море.

Видите, мастер Уильям, я был совершенно неправ. Не следовало мне думать, что я умнее тех, кто обо мне заботился; и только теперь я понимаю, что я потерял из-за собственного безумного поведения. Я говорю вам об этом, мастер Уильям, чтобы показать, как один шаг может изменить весь дальнейший ход жизни".

– Это хороший урок, Риди, – заметил Сигрев.

– Да, сэр. Но я не жалуюсь на судьбу, хотя и жалею о своих заблуждениях... Я не чувствую недовольства своим положением, так как это было бы грешно.

– Ваши несчастия благо для нас, Риди, – сказала миссис Сигрев, потому что, если бы вы не сделались моряком и не были на палубе "Великого Океана", когда его экипаж бросил нас, что сталось бы со всеми нами?

– О, миссис Сигрев, для меня такое утешение думать, что старый моряк принес вам некоторую пользу. Но, кажется, пора уже лечь спать, а потому я прерву свой рассказ и завтра вечером снова примусь за него.

– Хорошо, Риди, – сказал Сигрев.

По окончании вечерней молитвы перегородки опустили, и все скоро заснули крепким сном.

ГЛАВА XXXII

Находят домашних птиц. – Курятник. – История Риди.

На следующее утро блеяние козлят разбудило всех раньше обыкновенного.

Погода разгулялась; солнце светило ясно, а потому Риди выгнал из дому черную Нанни и ее козлят.

Позавтракали жареной рыбой, потом Сигрев, Риди и Уиль пошли работать. Сигрев и Риди сняли палатки, и их полотно разостлали по земле, чтобы высушить его под лучами солнца. Уильям отправился отыскивать домашних птиц, которых никто уже не видал дня два. Через полчаса он услышал петушиное пение в лесу и вскоре после этого увидел кур. Он набросал размельченного гороха, который захватил с собой, так как было решено припрятать ячмень и пшеницу и посеять эти зерна, как только будет расчищен еще кусок земли. В случае нужды муку можно было достать с прежнего берега, где спрятали несколько бочек с мукою с разбившегося корабля.

Куры, очень голодные, побежали за мальчиком; он их оставил подле дома, а сам прошел к отцу и Риди.

– Теперь, когда мы разложили полотно палаток сушиться, – сказал Риди, – я думаю, мастер Уильям, мы начнем строить курятник; постройка займет не больше одного дня. У нас есть четыре очень толстые пальмы подле дома; мы построим приют для кур под ними.

Сигрев согласился, и работа тотчас закипела. После постройки дома осталось очень много тонких бревен, то есть, отпиленных верхушек кокосовых деревьев; их прибили гвоздями к стволам четырех толстых пальм; внутри образовалось квадратное пространство. Потом прикрепили стропила с целью устроить крышу с двумя скатами.

– Ну, это сделано вчерне; поместим внутрь несколько кольев, чтобы устроить насесты, потом сделаем настилку на крышу. Но вот Юнона зовет обедать. Значит, докончим нашу работу попозже.

После обеда снова принялись за курятник, и к вечеру помещение для птиц было готово.

Уильям загнал кур в птичник, покормил их и вернулся в дом.

– Скоро куры привыкнут к своему дому. Я думаю, мисс Каролину можно сделать начальницей птичьего двора; пусть она смотрит за курами и цыплятами, когда они появятся у нас.

– Да, пусть это будет ее обязанность, – сказал Уильям. – Она придет в восторг, узнав, что ее сделали хозяйкой курятника. Отлично провели мы сегодня день. Хорошо, если и завтрашний будет таким же счастливым. Сложим же теперь полотно, снятое с наших палаток. Как вы скажете, Риди?

– Отлично, сэр. Мы их внесем в дом и спрячем под скамьи. Там достаточно места.

Так и сделали; к тому времени, когда полотно было свернуто, а Нанни и козлята загнаны на место, солнце село. Работавшие вошли в дом. Все попросили Риди продолжать рассказ, и он начал:

"Вчера вечером я сказал, что решил бежать из школы и поступить на судно, но не объяснил, как сделал это. Я не мог незаметно выскользнуть из дому до тех пор, пока воспитанники не лягут спать. Я спал в верхнем этаже; все двери замыкались, но я знал о существовании трапа, который вел на чердак и крышу и запирался только засовом изнутри. К нему шла маленькая лесенка. Я решил бежать этим путем. Когда остальные ученики заснули, я поднялся с постели, тихо оделся и вышел из моей спальни.

Месяц светил ярко – это было удобно для меня, и я без шума и благополучно дошел до трапа. Не без труда поднял я его, так как он был тяжел для мальчика моих лет, но все же, наконец, добился своего и очутился на крыше дома. Стоя в водосточном желобе, я огляделся кругом: в гавани виднелись корабли; вдали поблескивало море, и я уже чувствовал себя свободным, совсем забыв, что мне еще предстояло спуститься на землю. Наконец, вспомнив об этом, осматриваясь и соображая, я понял, как это можно сделать, а именно, соскользнуть по широкой водосточной трубе, которая опускалась к земле. Она неплотно прилегала к кирпичной стене, так что я мог обхватить ее своими детскими руками; в то время я был легок как перышко и ловок как кошка! Перебравшись через балюстраду крыши, я – крепко накрепко обхватил трубу руками, сжал ее коленями, скользнул вниз и счастливо достигнул земли".

– Удивительно, что вы не сломали себе шеи, – прервала рассказчика миссис Сигрев.

– Конечно, – ответил он, – но в ту минуту я думая только об исполнении моего желания. Едва я опустился на цветочную грядку, которая приходилась под трубой, как пошел к чугунной входной калитке, перебрался через нее и очутился на дороге. Я был без шляпы, так как все наши фуражки висели на гвоздях в школьной комнате; но я не заботился об этом.

"Как можно скорее пошел я к порту и, придя на пристань, увидел судно с поднятым топселем; очевидно оно собиралось воспользоваться только что начавшимся отливом. Матросы кричали нараспев: "По-од-ни-май!", вытаскивая якорь. Я стоял и смотрел, решаясь кинуться за судном вплавь. В эту самую минуту я увидел спущенный с него ботик, в котором матрос двигался к берегу, очевидно, с целью отвязать причал этой шкуны. Я подбежал раньше, чем матрос успел отвязать канат, и, ничего не говоря, вскочил в ботик.

– Что тебе, малыш? – спросил моряк.

– Хочу идти в море, – задыхаясь, ответил я, – возьмите меня к себе на палубу, пожалуйста, возьмите!

– Пожалуй, – ответил он. – Я слышал, капитан говорил, что ему нужен ученик.

Он отчалил и скоро был подле шкуны; я взобрался на ее палубу.

– Кто ты? – спросил капитан.

Я и ему сказал, что хочу идти в море.

– Ты еще слишком мал.

– Нет, – ответил я.

– Неужели ты думаешь, что не побоишься карабкаться на реи?

– Я вам покажу это, – ответил я.

И как кошка поднялся по снастям до верхней реи.

Когда я спустился, капитан сказал:

– Ну, я думаю, ты со временем сделаешься хорошим матросом. Я беру тебя в Лондон, запишу в ученики. – Где твоя шапка?

– Я ее оставил дома.

– Не важность; красный колпак лучше фуражки, – сказал капитан, ушел вниз в каюту и скоро принес оттуда колпак.

Это судно, угольная шкуна, скоро ушла из порта, и еще до утренней зари я очутился в безбрежном океане, которому с этих пор предстояло сделаться моим приютом.

Когда все пришло в порядок, капитан осмотрел меня. Мне он показался грубым, резким человеком. И действительно, к вечеру первого же дня я уже почти раскаялся в сделанном мной шаге. Сидя, весь иззябший и мокрый, на свертке негодного паруса, я в первый раз подумал о матушке, о ее печали и невольно горько заплакал. Но было уже поздно. Мне часто позже казалось, м-р Сигрев, что все последующие мои затруднения и печали были наказанием за то, что я бросил ее. Ведь я был ее единственный сын, ее единственная любовь, и я разбил ее сердце. Плохо отплатил я ей, мастер Уильям, за все заботы обо мне и за доброту. Да простит меня Господь".

Старый Риди замолчал; молчали и остальные. Наконец, Уильям, сидевший рядом со своей матерью, повернулся к ней и поцеловал ее.

– Мне приятно видеть это, мастер Уильям, – сказал Риди, – я вижу, что мой рассказ не пропадает для вас даром, и считаю ваш поцелуй печатью, которая доказывает, что вы никогда не бросите ваших родителей.

Когда миссис Сигрев, в свою очередь, поцеловала старшего сына, по ее щекам скатились две слезы.

– Теперь я оборву мой рассказ, – сказал Риди, – я не могу говорить; мое сердце слишком переполнено при мысли о моем безумном и дурном поступке. М-р Сигрев, – прибавил старик, – я думаю, нам пора отойти ко сну. Вот Библия; пожалуйста, прочтите из Евангелия то место, в котором говорится: "Придите ко мне все нуждающиеся и обремененные, и я успокою вас". О, сэр, сколько утешений дает эта святая книга.

ГЛАВА XXXIII

Начало постройки сарая. – Томми в немилости. – Наперсток. – Прощение. – История Риди.

Наступило прекрасное утро. После завтрака Сигрев и Риди с Уильямом отвезли колеса на оси к черепашьему садку. Риди поймал одну из самых больших черепах острогой, которую устроил для этой цели, потом, привесив животное под ось, отвез к дому. Черепаху убили. Юнона изрезала ее мясо по указаниям старика и поставила суп вариться.

Между тем Риди, Уиль и Сигрев отправились рубить новые пальмы для постройки сарая-склада.

– Я хочу, чтобы в то же время он служил нам приютом в случае опасности, – заметил Риди, – а потому и выбрал эту чащу леса; дом отсюда недалеко, но, прорубив к нему извилистый проход, мы совершенно скроем наш сарай; проход мы сделаем возможно узким, так чтобы по нему только-только могли проехать колеса; нам также придется выкорчевать пни срубленных деревьев, не то они, пожалуй, будут привлекать внимание. Я не думаю, чтобы все это понадобилось нам. но все же лучше принять предосторожности, а лишнего труда это почти не доставит.

– Правда, Риди, – сказал Сигрев. – Никто никогда не знает, что может случиться.

– Видите ли, сэр, говоря между нами, туземцы часто переправляются с одного из островов на другой за кокосовыми орехами. Не знаю, населены ли соседние острова; может быть нет, может быть да; и если населены, мы не знаем характера туземцев. Я это сообщаю вам; но лучше не говорите ничего миссис Сигрев; это может встревожить ее. Я уверен, мастер Уильям, что вы не проговоритесь?

– О, нет, ни за что, поверьте мне, Риди.

– Вот мы и на месте, – продолжал старик. – Видите, мы перешли через холм, покрытый густым лесом. Тут впадина. Это тоже поможет скрыть наше строение. Отличное место; покатость достаточно велика, и вода будет быстро и хорошо стекать с нее.

– А далеко ли мы от дома, Риди? – спросил Сигрев.

– По моим соображениям, не больше, как на расстоянии полутораста ярдов по прямой линии. Но по дорожке будет вдвое дальше.