Текст книги "Икона"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Выйдя из посольства и усаживаясь в машину, Чернов сиял от удовольствия. Сразу же по прибытии на Петровку он отправил все дело из отдела краж в отдел убийств. Предположение, что может существовать связь с другим ограблением, исключалось. Без описания второго вора или без показаний этого старика искать его – всё равно что пытаться нащупать иголку в стоге сена.

После ухода инспектора Филдс вернулся в кабинет Макдоналда. Шеф наливал себе кофе.

– Мой информатор говорит, что старика забили до смерти. У него есть приятель, занимающийся неопознанными трупами. Он заметил на стене рисунок и сделал сравнение. В заключении о смерти говорится, что старик около недели пролежал в лесу, прежде чем его нашли.

– И когда это было?

Филдс просмотрел записи, которые он сделал сразу же после разговора в баре «Карусель».

– Двадцать четвёртого июля.

– Итак, убит приблизительно семнадцатого или восемнадцатого. На следующий день после того, когда он бросил папку в машину Селии Стоун. В тот день, когда я вылетел в Лондон. Эти парни не теряют попусту время.

– Какие парни?

– Такие! Ставлю миллион фунтов против пинты жидкого пива, что убийцы – из команды этого мерзавца Гришина.

– Шефа личной службы безопасности Комарова?

– Можно и так сказать, – заметил Макдоналд. – Ты видел когда-нибудь его досье?

– Нет.

– А надо бы… Бывший следователь Второго главного управления. По уши в крови.

– Если его избивали в наказание и в конце концов убили, то кто же этот человек? – спросил Филдс.

Макдоналд смотрел в окно, где на другом берегу реки стоял Кремль.

– Вероятно, он и есть вор.

– Но как же такой старый бродяга получил эту папку?

– Могу только предположить, что он был каким-то незаметным служащим, которому повезло. Правда, если учесть, как обернулось дело, то ему страшно не повезло. Знаешь, я действительно думаю, что твоему другу из милиции предстоит заработать очень жирный кусок.

Буэнос-Айрес, июнь 1987 года

Первым, кто заподозрил, что у Валерия Юрьевича Круглова из советского посольства может найтись слабое место, оказался способный молодой агент резидентуры ЦРУ в аргентинской столице. Шеф американского отделения проконсультировался в Лэнгли.

В латиноамериканском отделе имелось на него досье, заведённое, когда в середине семидесятых годов Круглов получил назначение в Мехико. О нём было известно, что он русский эксперт по Латинской Америке, за двадцать лет работы в Министерстве иностранных дел имел три подобных назначения. Из-за его внешнего дружелюбия и общительности в досье включили сведения о его карьере.

Валерий Круглов родился в 1944 году. Сын дипломата, тоже специалиста по Латинской Америке. Под влиянием отца поступил в престижный институт международных отношений, МГИ МО, где изучал испанский и английский языки. Учился там с 1961 по 1966 год. После окончания его дважды назначали на работу в Южную Америку: в Колумбию, ещё совсем молодым, затем в Мехико, через десять лет, а после этого он вновь появился в Буэнос-Айресе в должности первого секретаря.

ЦРУ было убеждено, что он не сотрудник КГБ, а «чистый» дипломат. Его биография была биографией довольно либерального, возможно, прозападного русского, а не стандартного твердолобого «хомо советикус». Причиной внимания к нему летом 1987 года послужил разговор с аргентинским чиновником, переданный американцам, в котором Круглов рассказал, что скоро возвращается в Москву, никогда больше не выедет за границу и его образ жизни резко изменится.

Поскольку он был русским, сигнал также касался и отдела СВ, н Гарри Гонт предложил, чтобы с Кругловым встретилось новое лицо, например, Джейсон Монк, поскольку он говорит по-испански и по-русски.

Задание оказалось довольно лёгким. У Круглова оставался всего один месяц. Как говорится, или сейчас, или никогда.

После фолклендской войны прошло пять лет, в Аргентине была восстановлена демократия, и Буэнос-Айрес стал свободным городом, в котором американскому «бизнесмену», ухаживающему за девушкой из американского посольства, было нетрудно встретиться с Кругловым на приёме. Монк постарался, чтобы они понравились друг другу, и предложил пообедать вместе.

Русскому, который, будучи первым секретарём, пользовался почти полной независимостью от своего посла и КГБ, идея пообедать с кем-то не из дипломатического круга понравилась. За обедом Монк воспользовался некоторыми фактами из действительной истории жизни его бывшей учительницы французского языка миссис Брейди. Он рассказал, что его мать работала переводчицей во время войны, после паления Берлина встретила молодого американского офицера и влюбилась в него. Нарушив все законы, они сбежали и поженились на Западе. Таким образом, в родном доме Монк научился говорить по-английски и по-русски одинаково хорошо. После этого они перешли на русский. Это обрадовало Круглова. Его испанский был превосходен, но по-английски он говорил с трудом.

Через две недели выяснилась главная проблема Круглова. В свои сорок три года, разведённый, но с двумя детьми-подростками, он всё ещё жил в одной квартире со своими родителями. Если бы у него была сумма, близкая к двадцати тысячам долларов, он смог бы купить маленькую квартирку для себя. В качестве богатого игрока в поло, приехавшего в Аргентину присмотреть новых пони, Монк был бы рад одолжить эти деньги своему новому другу.

Шеф отделения предложил сфотографировать передачу денег, но Монк возражал.

– Шантаж здесь не годится. Он или придёт добровольно, или не придёт вообще.

Дальнейшую разработку Круглова Монк стал вести под флагом сбора информации против поджигателей войны. Михаил Горбачёв, отметил он, пользуется огромной популярностью в Штатах. Это Круглов уже знал, и ему это было приятно. Во многом он являлся человеком Горбачёва.

Горби, предположил Монк, искренне старается остановить производство вооружения и установить мир и доверие между их народами. Беда в том, что до сих пор и на той и на другой стороне существуют окопавшиеся приверженцы «холодной войны», они есть даже в Министерстве иностранных дел СССР. Эти люди постараются саботировать процесс. Было бы необычайно полезно, если бы Круглов мог сообщать своему новому приятелю о том, что в действительности происходит в Москве, в Министерстве иностранных дел. К этому времени Круглов уже понял, с кем разговаривает, но ничем не выдал удивления.

Для Монка, у которого давно развилась страсть к спортивной рыбалке, это походило на вытягивание тунца, уже примирившегося с неизбежным. Круглов получил свои доллары и пакет со средствами связи. Подробные личные планы, положение и возможности должны сообщаться при помощи невидимых чернил в безобидных письмах, направляемых живому «почтовому ящику» в Восточном Берлине. Вещественные материалы – документы – должны фотографироваться и передаваться ЦРУ в Москве через один или два тайника, находящихся в городе.

Прощаясь, они обнялись.

– Не забудьте, Валерий, – сказал Монк. – Мы… нам… мы, хорошие ребята, выигрываем. Скоро все это глупое противостояние закончится, и мы поможем этому. Если когда-нибудь я буду вам нужен, позовите – и я приду.

Круглов улетел домой в Москву, а Монк вернулся в Лэнгли.

* * *

– Это Борис. Я достал!

– Достал что?

– Фотографию. Снимок, который вы просили. Досье пришло обратно в отдел убийств. Я выбрал один из лучших в пачке. Глаза закрыты, так что выглядит не так уж страшно.

– Хорошо, Борис. Сейчас у меня в кармане конверт с пятьюстами фунтами. Но я попрошу вас сделать ещё кое-что. Тогда конверт станет толще. В нём будет тысяча английских фунтов.

В телефонной будке у инспектора Новикова перехватило дыхание. Он не мог даже сосчитать, сколько сотен миллионов рублей стоит такой конверт. Уж конечно, побольше годовой зарплаты.

– Продолжайте.

– Я хочу, чтобы вы пошли к начальнику, отвечающему за весь персонал и всех сотрудников в штаб-квартире СПС, и показали ему фотографию.

– СПС?

– Я имею в виду Союз патриотических сил.

– Разве они могут иметь к этому отношение?

– Не знаю. Просто идея. Может быть, он видел этого человека раньше.

– С какой стати?

– Не знаю, Борис. Он мог бы видеть. Пришла такая идея.

– Под каким предлогом я приду?

– Вы – следователь отдела убийств. Вы ведёте дело. Идёте по следу. Может быть, кто-то видел, как этот человек бродил около штаб-квартиры. Возможно, он пытался проникнуть внутрь. Не заметил ли кто из охраны, как он что-то высматривал на улице? Ну, вы сами знаете, как это делается.

– Хорошо. Но они серьёзные ребята. Если я провалюсь, вина будет ваша.

– А почему вы должны провалиться? Вы скромный мент, делающий свою работу. Этого головореза видели недалеко от особняка Комарова на Кисельном бульваре. Ваш долг – привлечь к этому их внимание, даже если он мёртв. Он может оказаться членом банды. Он мог высматривать способ ограбления. Сделайте это – и тысяча фунтов ваша.

Евгений Новиков поворчал ещё немного и повесил трубку. Эти англичане, подумал он, совершенно ненормальные. В конце концов старый дурак всего лишь забрался в одну из их квартир. Но за тысячу фунтов стоило потрудиться и узнать, что их интересует.

Москва, октябрь 1987 года

Полковником Анатолием Гришиным владело чувство неудовлетворения, как это случается, когда пройдена вершина успехов и достижений и больше ничего не надо делать.

Последние допросы выданных Эймсом агентов давно закончены, последняя капля информации выдавлена из памяти дрожащих людей. В мрачных подвалах Лефортова находились двенадцать из них. По требованию их приводили на допрос к мастерам этого дела из Первого и Второго главных управлений или в особую комнату Гришина – в случае упорствования или потери памяти.

Двое вопреки протестам Гришина получили только долгие сроки каторжных работ вместо смертного приговора. Это объяснялось тем, что они работали на ЦРУ очень короткое время или были слишком незначительными, чтобы нанести большой вред. Остальных приговорили к смерти. Девятерых доставили в посыпанный гравием внутренний двор тюрьмы, в его изолированную часть, и поставили на колени в ожидании пули в затылок. В качестве старшего офицера Гришин присутствовал при всех расстрелах.

По настоянию Гришина одного оставили в живых – он был старше остальных. Генерал Дмитрий Поляков успел проработать на Америку в течение двадцати лет, прежде чем его выдали. Фактически после возвращения в Москву в 1980 году он навсегда ушёл в отставку.

Он никогда не брал денег; передавал ЦРУ информацию потому, что ненавидел советский режим и то, что при нём творилось. И он так и сказал на допросе. Выпрямившись, он сидел перед ними и говорил, что он о них думает и что он сделал за двадцать лет. В нём было больше достоинства и смелости, чем во всех остальных. Он никогда не умолял. Из-за того, что он был так стар, ничего из сказанного им уже не имело значения в данное время. Он не знал о проводимых операциях, не знал никаких имён, кроме тех сотрудников ЦРУ, которые тоже ушли в отставку.

Когда следствие закончилось, Гришин ненавидел старого генерала настолько яростно, что оставил его в живых для особых пыток. Теперь заключённый лежал в собственных экскрементах на голом цементном полу и рыдал. Время от времени Гришин заглядывал к нему, желая убедиться, что тот ещё жив. И только в марте 1988 года, по настоянию генерала Боярова, с ним было наконец покончено.

– Дело в том, дорогой коллега, – обратился тогда Бояров к Гришину, – что больше нечего делать. Комитет «крысоловов» должен быть распущен.

– Но ведь остаётся ещё человек, о котором говорят в Первом главном управлении, тот, который руководит предателями здесь…

– А, тот самый, которого не могут поймать. У нас появляются только косвенные улики, а ни один из предателей даже не слышал о нём.

– А если мы схватим его людей?

– Значит, схватим и заставим их заплатить за все, – сказал Бояров. – Если это получится и если кто-то из наших в Вашингтоне сможет передать сведения о них в Москву, ты сможешь снова собрать своих людей и начать сначала. Ты можешь даже переименоваться. Можешь называться «Комитетом Монаха».

Гришин не понял юмора, но Бояров раскатисто расхохотался. «Монк» в переводе на русский означает «монах».

* * *

Если Павел Вольский полагал, что больше не услышит о судебном патологоанатоме из морга, то он заблуждался. В то самое утро, 7 августа, когда его друг Новиков тайно беседовал с офицером британской разведки, у Вольского зазвонил телефон.

– Это Кузьмин, – произнёс голос. Вольский удивился. – Профессор Кузьмин из Второго медицинского института. Мы разговаривали несколько дней назад о заключении о смерти, которое я написал.

– О да, профессор, могу чем-нибудь помочь?

– Думаю, совсем наоборот. Возможно, у меня есть кое-что для вас.

– А, спасибо, и что же?

– На прошлой неделе из Москвы-реки у Лыткарина вытащили тело.

– Ну уж это их дело, а не наше…

– И было бы, Вольский, если бы какой-то осел, там у них, не сообразил, что тело пробыло в воде около двух недель – честно говоря, он оказался прав – и что за это время его, вероятно, снесло течением из Москвы. Так эти ублюдки отправили его сюда. Я только что с ним закончил.

Вольский прикинул: две недели в воде жарким летом. У профессора, должно быть, железобетонный желудок.

– Убит? – спросил он.

– Напротив. Только в плавках. Почти наверняка в такую жару пошёл купаться. Что-то случилось, и он утонул.

– Но это несчастный случай. Гражданское дело. А у меня убийства, – возразил Вольский.

– Молодой человек, наберитесь терпения и просто выслушайте. Обычно опознание невозможно. Но эти дураки в Лыткарине кое-чего не заметили. Пальцы настолько распухли, что они ничего не увидели. В складках кожи – обручальное кольцо. Золотое. Я его снял – пришлось отрезать палец. На внутренней стороне гравировка: «Н.И. Акопову от Лидии». Неплохо, правда?

– Очень неплохо, профессор, но если это не убийство…

– Послушайте, вы имеете дело с отделом пропавших без вести?

– Конечно. Они присылают каждую неделю альбомы фотографий, чтобы я проверил, нет ли у нас этих людей.

– Так вот, у человека с золотым кольцом может быть семья. И если он пропал три недели назад, они могли туда обратиться. Я просто подумал, что вы воспользуетесь моим детективным гением и получите благодарность от ваших друзей в отделе пропавших без вести. Я никого не знаю там, поэтому позвонил вам.

Вольский оживился. От него в этом отделе всегда ожидали услуг. И вот сейчас он может помочь им закрыть дело и заработать премию. Он записал детали, поблагодарил профессора и повесил трубку.

Человек, с которым обычно Вольский имел дело, подошёл к телефону через десять минут.

– У вас числится в пропавших некто по имени Н.И. Акопов? – спросил Вольский.

Отвечавший проверил записи и вернулся к телефону.

– Да, есть такой. А что?

– Расскажите подробнее.

– Заявлен как пропавший семнадцатого июля. Не вернулся с работы накануне вечером, и с тех пор его не видели. Заявлявшая сторона – гражданка Акопова.

– Лидия Акопова?

– Откуда, чёрт побери, вы знаете? Она заходила четыре раза узнать, нет ли известий. Где он?

– На столе в морге Второго медицинского. Пошёл купаться и утонул. Вытащили из реки на прошлой неделе в Лыткарине.

– Прекрасно. Старая дама будет довольна. Я хочу сказать, что тайна раскрыта. Вы не знаете, кто он?… Вернее – кем он был?

– Не имею представления, – ответил Вольский.

– Всего лишь личным секретарём Игоря Комарова.

– Политика?

– Нашего будущего президента, не меньше. Спасибо, Павел. Я ваш должник.

Без сомнения, должник, подумал Вольский, возвращаясь к работе.

Оман, ноябрь 1987 года

Кэри Джордан в ноябре был вынужден уйти в отставку. И дело заключалось не в пропавших агентах, а в «Иран-контрас». Ещё несколько лет назад ЦРУ тайно продавало оружие Ирану, чтобы финансировать мятежников в Никарагуа. Приказ поступил от президента Рейгана через покойного директора ЦРУ Билла Кейси. Кэри Джордан выполнил распоряжения своего президента и своего директора. Теперь один страдал амнезией, а другой умер.

Вебстер назначил новым заместителем директора по оперативной работе ушедшего в отставку ветерана ЦРУ Ричарда Штольца, отсутствовавшего шесть лет. Именно поэтому он не мог быть замешан в деле «Ирак-контрас». Он также ничего не знал о потерях, которые понёс отдел С В двумя годами ранее. Пока он становился на ноги, власть забрали бюрократы. Из сейфа ушедшего заместителя директора забрали три досье и объединили их с другими файлами 301 – или с тем, что от них осталось. В этих досье находились данные об агентах под кодовыми именами «Лайсандер», «Орион» и о новом под именем «Делфи».

Джейсон Монк об этом ничего не знал. Он проводил отпуск в Омане. Разыскивая в журналах о морской рыбалке новые интересные сведения, он читал об огромных косяках желтопёрого тунца, проходящих в ноябре и декабре мимо берегов Омана, совсем рядом со столицей Маскатом.

Из вежливости он отметился в крошечном, состоявшем из одного человека отделении ЦРУ в посольстве, в центре Старого Маската, рядом с дворцом султана. Он совершенно не рассчитывал увидеть своего коллегу из ЦРУ ещё раз, после того как они по-дружески вместе выпили.

На третий день, перегревшись, накануне на солнце в открытом море, он предпочёл остаться на берегу и пройтись по магазинам. Он встречался с очаровательной блондинкой из госдепартамента и сейчас, взяв такси, поехал в Мина-Кабус посмотреть, не найдётся ли в лавочках с благовониями, специями, тканями, серебром и антиквариатом чего-нибудь для неё.

Он остановил свой выбор на изящном серебряном кофейнике с длинным носиком, изготовленном много лет назад каким-то ювелиром высоко в горах Хаджара. Хозяин антикварной лавки завернул покупку и положил в пластиковый пакет.

Совершенно запутавшись в лабиринте переулков и дворов, Монк в конце концов очутился не на береговой части, а где-то на задних улицах. Выйдя из переулка, чуть не касаясь его стен плечами, он оказался в небольшом дворе с узким входом в одном углу и выходом в другом. Двор пересекал человек. По виду – европеец. За ним следовали два араба. Выйдя во двор, оба вытащили из-за пояса кривые кинжалы и бросились мимо Монка за своей жертвой.

Монк действовал не раздумывая. Он с силой взмахнул пакетом и ударил одного из нападавших по голове. Несколько фунтов металла, с силой обрушившиеся сверху, заставили араба рухнуть на землю.

Другой убийца, поначалу растерявшись, остановился, затем замахнулся на Монка. Монк увидел блеснувшее в воздухе лезвие, поймал поднятую руку, крепко сжал её и кулаком ударил нападавшего в солнечное сплетение.

Человек оказался крепким. Крякнув, он удержал нож в руке и решил спастись бегством. Его компаньон поднялся на ноги и последовал за ним, оставив свой нож на земле.

Европеец обернулся и молча смотрел на происходящее. Он явно понимал, что был бы убит, если бы не вмешательство светловолосого человека, стоящего в десяти ярдах от него. Монк увидел стройного молодого человека в белой рубашке и тёмном костюме, с оливковой кожей и чёрными глазами, но не местного араба. Монк собирался заговорить с ним, но незнакомец, коротко кивнув в знак благодарности, исчез.

Монк наклонился, чтобы поднять кинжал. Он совсем не был похож на оманскую кунджу, и уличный грабёж был в Омане неслыханным делом. Это была йеменская гамбия, с более простой и прямой рукояткой. Монк подумал, что знает, откуда эти убийцы. Они из племени аудхали, или аулаки, из внутренних районов Йемена. Какого чёрта делали они, подумал он, так далеко от родных мест, на побережье Омана, и за что они так ненавидели молодого европейца?

Повинуясь интуиции, он отправился в своё посольство и отыскал там сотрудника ЦРУ.

– У вас, случайно, нет фотографий наших друзей из советского посольства? – спросил он.

После поражения в гражданской войне в Йемене в январе 1986 года СССР окончательно ушёл из этой страны, оставив промосковское правительство в нищете и озлоблении. Пылая гневом от унижения, Аден обратился к Западу за кредитами, чтобы хоть как-то продержаться. С этого времени жизнь русского в Йемене висела на волоске. Небу известно, что нет сильнее гнева, чем любовь, превратившаяся в ненависть…

В конце 1987 года СССР открыл посольство в антикоммунистическом Омане и обхаживал пробританского султана.

– У меня нет, – ответил коллега, – но спорю, у англичан есть.

Всего лишь один шаг в сторону отделял лабиринт узких и сырых коридоров американского посольства от более шикарного британского. Они вошли через огромные резные деревянные двери, кивнули привратнику и пересекли двор.

Когда-то это было имение богатого торговца, и от всего здесь веяло историей. Во дворе на одной из стен находилась табличка, оставленная римским легионом, который ушёл в пустыню и больше его не видели. В центре стоял британский флагшток, который в давние времена служил столбом, дававшим рабу свободу, если только тот мог добраться до его вершины. Они свернули влево к зданию посольства, где старший сотрудник Интеллидженс сервис ожидал их. Они пожали друг другу руки.

– В чём проб, старина? – спросил англичанин.

– Проб, – ответил Монк, – состоит в том, что я только что видел на базаре парня, который, как я думаю, может оказаться русским.

– Ну что же, посмотрим книгу с физиономиями, – предложил англичанин.

Он провёл их через стальные, надёжно запирающиеся двери с филигранной отделкой, прохладный холл с колоннами, вверх по лестнице. Британская резидентура располагалась на верхнем этаже.

Сотрудник СИС достал из сейфа альбом, и они бегло просмотрели его. В нём были представлены недавно прибывшие сотрудники советского посольства – их снимали в аэропорту, на улице или на открытой веранде кафе. Молодой человек с чёрными глазами оказался последним, его сфотографировали в зале аэропорта по прибытии.

– Местные ребята оказывают нам полное содействие в таких вещах, – пояснил разведчик. – Русские заранее обращаются в здешнее министерство иностранных дел за аккредитацией, так что мы узнаем о них все. Затем, когда они приезжают, нас предупреждают, и мы оказываемся в нужном месте с телескопическими объективами. Это он?

– Да. Что-нибудь о нём известно?

Разведчик проверил одну из стопки карточек.

– Вот он. Если все это не враньё, то он третий секретарь, возраст – двадцать восемь. Имя – Умар Гунаев. Похоже, татарин.

– Нет, – задумчиво произнёс Монк, – он чеченец. И мусульманин.

– Думаете, он из КГБ? – спросил англичанин.

– О да, тот ещё шпион.

– Хорошо, спасибо за информацию. Хотите, чтобы мы что-нибудь предприняли в отношении его? Пожаловались правительству?

– Нет, – сказал Монк. – Мы все должны зарабатывать себе на жизнь. Лучше уж знать, кто он. Они же пришлют замену.

Когда они возвращались, сотрудник ЦРУ спросил Монка:

– Как вы узнали?

– Просто интуиция.

Но сработала не просто интуиция. Год назад Гунаев пил апельсиновый сок в баре отеля «Фронтель» в Адене. Монк оказался не единственным, кто узнал его в тот день. Два араба заметили его и решили отомстить за оскорбление, нанесённое их стране.

* * *

Марк Джефферсон прибыл 8 августа дневным рейсом в аэропорт Шереметьево в Москве, где его встретил шеф местного бюро «Дейли телеграф». Политический обозреватель, звезда британской прессы, был худощавым, подвижным человеком средних лет, с поредевшими рыжеватыми волосами и короткой, такого же оттенка бородкой. Как говорили, его темперамент соответствовал длине его тела и бороды.

Он отклонил приглашение коллеги поужинать с ним и его женой и попросил только отвезти его в престижный отель «Националь» на Манежной площади.

Приехав туда, он заявил, что предпочитает взять интервью у мистера Комарова без сопровождающих, и, если возникнет необходимость, он наймёт лимузин с шофёром через хорошее агентство в самом отеле. Шеф, от которого столь решительным образом избавились, уехал.

Джефферсон зарегистрировался, причём этим занимался лично управляющий – высокий и любезный швед. Его паспорт остался у администратора, списанные с него данные следовало передать в ОВИР. Перед отъездом из Лондона Джефферсон поручил своему секретарю сообщить в «Националь» о том, кто он и какая он важная персона.

В своём номере Джефферсон набрал номер телефона, который передал ему Борис Кузнецов при их обмене факсами.

– Добро пожаловать в Москву, мистер Джефферсон, – сказал Кузнецов на безупречном английском с лёгким американским акцентом. – Мистер Комаров ждёт встречи с вами.

Это было неправдой, но Джефферсон, во всяком случае, этому поверил. Встреча была назначена на следующий вечер на семь часов, потому что Комарова не будет в городе весь день. За Джефферсоном к «Националю» пришлют машину с шофёром.

Довольный Джефферсон пообедал в одиночестве и лёг спать.

На следующее утро после завтрака, состоявшего из яичницы с беконом, Марк Джефферсон решил осуществить то, что считал неотъемлемым правилом англичанина в любой части света, а именно прогуляться.

– Прогуляться? – с сомнением переспросил управляющий, вопросительно нахмурив брови. – Где вы хотите прогуляться?

– Где-нибудь. Подышать воздухом. Размять ноги. Возможно, пойти в Кремль и осмотреть его.

– Мы можем предоставить наш лимузин, – предложил управляющий. – Так будет намного удобнее. И безопаснее.

Джефферсон этого не хотел. Он хотел прогуляться, и он прогуляется. Управляющему лишь удалось уговорить его оставить часы и всю иностранную валюту в отеле, а взять с собой только пачку банкнот для нищих. Этого хватит, чтобы удовлетворить неимущих, но недостаточно, чтобы спровоцировать ограбление. Если повезёт.

Британский журналист, сделавший карьеру в столичной прессе, никогда не посещал «горячих точек» планеты в качестве иностранного корреспондента. Вернулся он через два часа. Вид у него был несколько растерянный.

Он дважды приезжал в Москву – один раз при коммунистах и через восемь лет во второй раз, когда к власти только что пришёл Ельцин. Каждый раз его впечатления ограничивались поездкой на такси от аэропорта до одного из лучших отелей и общением в британских дипломатических кругах. Он всегда считал Москву скучным и грязным городом, но совершенно не был готов к тому, с чем столкнулся в это утро.

Внешний вид настолько выдавал в нём иностранца, что уже на набережной и около Александровского сада его окружили бездомные, которых, казалось, тут было пруд пруди. Два раза ему почудилось, что за ним следуют банды молодёжи. Единственными машинами, проезжавшими мимо, были военные и милицейские или лимузины богатых и привилегированных. Ничего, думал он, теперь у него есть несколько серьёзных вопросов, которые он задаст сегодня вечером мистеру Комарову.

Зайдя в бар выпить перед ленчем – Джефферсон решил не выходить из отеля, пока мистер Комаров не пришлёт за ним, – он оказался там в одиночестве, если не считать усталого и равнодушного ко всему канадского бизнесмена. Как обычно случается в баре, у них завязался разговор.

– Вы давно в Москве? – спросил человек из Торонто.

– Вчера приехал, – ответил Джефферсон.

– Надолго?

– Завтра обратно в Лондон.

– Э, счастливчик. Я здесь три недели пытаюсь заняться бизнесом. И могу вас заверить, это странное место.

– Безуспешно?

– О нет, конечно, у меня есть контракты. Офис. И у меня есть партнёры. Знаете, что случилось? – Канадец придвинулся к Джефферсону и объяснил: – Я приехал сюда со всеми рекомендациями по лесному бизнесу, которые мне нужны или я думал, что нужны. Я арендовал офис в высотном здании. Через два дня в дверь постучали. Входит парень, чистенький, аккуратный, в костюме с галстуком. «Доброе утро, мистер Уайэт, – говорит он. – Я ваш новый партнёр».

– Вы знали его? – спросил Джефферсон.

– Да никогда в жизни. Он представитель местной мафии. И это – сделка. Он и его люди берут пятьдесят процентов со всего. За это они покупают или подделывают любое разрешение, ассигнование, бланк или листок бумаги, если мне надо. Они по телефону все уладят с бюрократией, обеспечат доставку в срок, и никаких споров с рабочими. За пятьдесят процентов.

– Вы велели ему убираться вон? – предположил Джефферсон.

– И не подумал. Я быстро выучился. Это называется «крыша». Что означает «защита», «охрана». Без «крыши» вы пропадёте, и быстро. В основном потому, что, если вы им откажете, вы лишитесь ног. Вам их оторвут.

Джефферсон с недоверием уставился на него.

– Боже милосердный, я слышал, что преступность здесь велика! Но не настолько же?…

– Говорю вам, вы такого и представить не можете.

Одним из феноменов, изумлявших западных наблюдателей после падения коммунизма, явилось молниеносное появление русского криминального подполья, называемого, за неимением подходящего слова, «мафией». Даже русские стали употреблять слово «мафия». Некоторые иностранцы считали, что это новое явление, родившееся только после падения коммунизма. Это чепуха.

Огромный криминальный мир существовал в России в течение веков. В отличие от сицилийской мафии в нём не было единой иерархии и он никогда не экспортировался в другие страны. Но он существовал, огромное расползшееся по стране братство с местными главарями, главарями банд и людьми, преданными своей банде до самой смерти и украшенными соответствующей татуировкой, подтверждающей это.

Сталин пытался уничтожить криминальный мир, отправляя его представителей в лагеря десятками тысяч. Но единственным результатом стало то, что зеки фактически управляли лагерями при молчаливом согласии охранников, которые дорожили спокойной жизнью и не хотели подвергать свои семьи преследованию. Во многих случаях «воры в законе», те, что в мафии называются «донами», руководили своими предприятиями за пределами лагеря из своих лагерных бараков.

По иронии судьбы коммунизм, вероятно, развалился бы и без «холодной войны» ещё десять лет назад, если бы не преступный мир. Даже партийные боссы заключали с ним тайные пакты.

Причина была проста. В СССР только его деятельность велась с какой-то долей эффективности. Директор завода, производящего жизненно важную продукцию, мог обнаружить, что его основное оборудование – станки – встало из-за поломки единственного клапана. Если бы он пошёл по бюрократическому пути, ему пришлось бы ждать своего клапана от шести до двенадцати месяцев, а его завод всё это время стоял бы.

Или он мог перемолвиться словечком со своим зятем, знающим человека со связями. Клапан появился бы на той же неделе. Через некоторое время директор завода закроет глаза на исчезновение у себя партии стального листа, которая окажется на другом заводе. Затем оба директора состряпают отчёты, которые покажут, что они выполнили свои «нормы».

В любом обществе, где сочетание склеротичного бюрократизма с грубой некомпетентностью не даёт винтикам и колёсикам крутиться, единственным смазочным материалом является «чёрный рынок». СССР всю свою жизнь двигался на этой смазке и последние десять лет полностью зависел от неё.