Текст книги "Освободите нас от зла"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ладно, дерьмо все это!

Он задумывается и добавляет:

– Если уж им так нужна эта высшая мера, пусть их! Но применять ее надо по-другому... Подсунули бы нам в жратву цианистого калия или еще какой гадости. Подыхаешь себе тихо-мирно во сне и не трясешься, как козел... Для них то на то и выходит, а нам много легче...

Его скрипучий голос нервирует мне слух. Он у него сейчас столь же гнусен, как и внешность. Феррари разлагается на глазах. Страх вцепился в него и не пускает. До определенного момента ему удавалось отталкивать его, но сейчас он прилип к нему, как заразная болезнь...

Я спрашиваю его:

– Ты сожалеешь?

Он хмурится.

– О чем сожалею?

– О жизни!

Вопрос заслуживает раздумий. Он обхватил голову руками, вероятно, для того, чтобы лучше думалось.

– В глубине души, думаю, что нет, – утверждает он. – Мне сроду не удавалось выучить наизусть инструкцию по употреблению жизни... Думалось, что все само собой уладится... Но это оказалось не так. Я наделал глупостей...

Он собирает в кулак остатки собственного достоинства.

– Но все же это лучше, чем ничего... Когда мне отсекут черепушку, я, может, и успокоюсь!

«Отсекут черепушку!..» Эта жуткая картина вынуждает меня покачнуться, как от порыва ветра. Я закрываю глаза и стараюсь думать о другом. Менее ужасном...

* * *

Назавтра деньги были на почте. Улыбаясь, я убрал их в бумажник. Я начинал побеждать. Глория и ее петушок находились у меня в руках. Честно говоря, в этот момент я меньше всего думал о нем. Хотя он и был причиной моего несчастья, вся ненависть сосредоточилась на жене, и мне хотелось мучить лишь ее. Она одна должна была заплатить мне за те ужасные минуты, пережитые в ту роковую ночь. Эти минуты составляли лишь ничтожную песчинку в безбрежном океане вечности, но именно в то мгновение я увидел, с какой легкостью обманывала меня женщина, которую я так любил и которую мне никогда не вычеркнуть из жизни. И сейчас я нашел путь если не спасения, то хотя бы продления нашей любви...

Несколько дней я выжидал. Глория должна была жить в страхе и постоянно задаваться вопросом, достаточно ли переведенной мне суммы, или же, согласно всем законам шантажа, аппетиты станут возрастать... Я собирался дать ей немного времени, чтобы у нее появилась надежда на лучший исход. Мне хотелось, чтобы она почти забыла обо всем. Конечно, для меня время тянулось дольше, чем для нее. Трудно сдерживать себя, когда голова переполнена мыслями и планами и тебе хочется поскорее их воплотить.

Несколько дней Глория казалась озабоченной. Я видел, как она постоянно интересовалась содержимым почтового ящика и, когда там появлялась какая-нибудь бумажка, буквально бросалась к нему. Затем, успокоившись, она, напевая, возвращалась в дом. Наконец страхи Глории улеглись, и жизнь ее потекла в прежнем русле. Какое было наслаждение наблюдать за ней. Только теперь я начал понимать, насколько любящие мужья могут быть слепы. Тысячи мельчайших деталей говорили о том, что женщина эта имела любовника. Ложные номера телефонов, молчание в трубке, если та оказывалась у меня в руках... Эти поздние возвращения вечерами из Парижа с кругами вокруг глаз. Она оправдывала это тем, что большие магазины ужасно утомляют. А я успокаивал ее, любуясь этим прекрасным телом, запачканным другим мужчиной.

Однажды в воскресенье я отказался ехать на охоту под предлогом простуды. Она загрустила. Сказала, что ей хочется поехать в балет, в театр на Елисейских полях. Якобы она уже заказала билет в театральном агентстве и...

– Ну и ради Бога, поезжай себе...

Мне просто необходимо было остаться одному и приготовить следующее письмо. Какое это было пиршество. Некоторый опыт у меня уже имелся, и второе письмо далось намного легче первого. Закутавшись в удобный халат, я истово трудился над ним. Так, вероятно, художники трудятся над своими шедеврами. И вот что у меня получилось:

"Дорогая мадам! Вследствие досадного упущения мы не внесли в счет стоимость высланных Вам фотографий. Они оценены в пять тысяч франков, которые мы просим переслать нам таким же образом, что и предыдущие деньги. В случае неполучения вышеуказанной суммы в течение трех дней, мы окажемся перед грустной необходимостью возложить оплату на Вашего супруга. Дабы Вы смогли еще раз убедиться в высоком качестве исполнения фотографий, высылаем Вам новые образцы!

Друг, по-прежнему желающий Вам добра".

Да, это был шедевр неувядающего жанра шантажа. Вместе с письмом я вложил в конверт фотографию, запечатлевшую Глорию и Нормана во время страстного поцелуя, и сказал себе, что отныне поцелуи их приобретут особый привкус. Я стану отравлять их любовь медленно, по всем правилам науки...

Я не стал бросать письмо в ящик в тот же день, чтобы жена не уловила связи между моим присутствием дома и появлением писем с угрозами. Я его опустил наутро, после того, как вывел машину из гаража, и сожалел только о том, что не увижу ее реакции. Но одновременно мне хотелось предоставить ей полную свободу в выборе ответа. У Глории не было собственных денег, и мне очень хотелось знать, как она будет выкручиваться, чтобы найти пять тысяч франков. Норман явно ей не помощник, если она первую тысячу заплатила сама. Для Глории эта проблема была практически неразрешима. Я ей дарил украшения, продав которые, она смогла бы набрать нужную сумму. Но как расстаться с ними? Разыграть ограбление?

Вечером она выглядела ужасно. Лицо осунулось, взор потух. Она не ужинала и не стала смотреть телевизор.

Сидя в кресле и потягивая великолепный скотч, я просматривал газеты. Вдруг вошла Глория, видно было, что настроена она весьма решительно. Мне стало страшно, я испугался того, что она могла сейчас признаться в своем грехе. Я был уверен, что она решилась, чтобы выйти из тупика. Лицо мое напряглось. Я похлопал газетой по колену.

– Стыд какой, опять оправдали мужа, убившего свою жену за супружескую измену! Если жизнь человека ставят на одну доску с постелью, к чему же мы придем...

Это была вершина моего дьявольского замысла. Мое наигранное возмущение остудило ее порыв.

– Ты что-то хотела мне сказать, дорогая?

Ответ прозвучал не сразу.

– Нет, ничего...

Она вышла из комнаты, и когда я поднялся в спальню, то нашел ее спящей. На столике у кровати стоял пустой стакан. Я вновь испугался, мне показалось, что она отравилась. Понюхав стакан, я уловил слабый запах снотворного, прописанного мне врачом в прошлом году, и пошел посмотреть флакон в аптечке. Я помнил, что уровень жидкости доходил до красной этикетки в тот раз, когда я ее принимал. Сейчас жидкости было несколько меньше. От этого флакона Глории потребовалось лишь несколько часов забытья. Бедное дитя, сколько же еще раз тебе придется вот так забываться!

Прежде чем лечь рядом, я долго любовался спящей женой. Она и во сне оставалась озабоченной и тревожной. Лицо ее еще больше заострилось.

– Спи, шлюха! – тихо произнес я. – Сон твой искусственный, как и ты сама. Тебе необходимо хорошо выспаться, чтобы выдержать мой удар!

Я улегся рядом с ней и всю долгую ночь лежал, не смыкая глаз и размышляя о моем горе.

На следующий вечер я застал ее в слезах.

– Я потеряла браслет, – всхлипывала она.

Я уже был готов к подобным штучкам, но не ожидал, что она проделает это с браслетом. При покупке он стоил около двух тысяч франков, но при продаже Глория здорово теряла, в деньгах!

– Твой золотой браслет?

– Да...

– Как же это могло произойти, ведь на нем есть цепочка, не позволяющая ему расстегиваться?

– Но она могла порваться.

– Да ну, такое массивное золото.

– Или же...

Я не давал ей ни малейшей передышки.

– Или же?..

– Может быть, я забыла застегнуть ту цепочку... Я торопилась и...

– И вот кругленькая сумма псу под хвост!

– Я не виновата...

– Ну уж, а я тем более... Ты хоть задумайся немного о расходах... Вначале скатерти, которые ты купила... Кстати, ты мне их так и не показала.

– Их еще не доставили из магазина.

– Ты уплатила за них полностью?

– Да...

– А чек ты забрала, я полагаю?

– Разумеется...

– Ты уверена?

– Ну конечно!

Почва уходила у нее из-под ног. Я видел, как запали ее щеки и потухли глаза.

– Покажи мне чек...

Руки ее судорожно переплелись.

– Послушай, дорогой... Мне и так не по себе... Оставь меня в покое... Я тебе его завтра покажу, я прекрасно помню, что взяла его...

– Ты сообщила о пропаже браслета в полицию?

– Да...

– И что тебе ответили?

– Посоветовали заявить о пропаже в бюро находок.

– Ты ходила туда?

– Было уже поздно, я пойду завтра...

Я не знаю, ходила ли она заявить о «пропаже», хотя и уверяла меня в этом. Что до меня, то я отправился на почту... Там меня поджидал увесистый конверт, адресованный Луи Дюрану. Я вскрыл его в машине и нашел тысячу двести франков в сотенных билетах и письмо, отпечатанное на моей портативной машинке. Письмо, естественно, не было подписано. Цитирую его по памяти:

«Я не могу сделать большего. Не настаивайте, это бесполезно. Если хотите довести ваше дело до конца, тем хуже!»

Коротко и хаотично. Чувствовалось отчаяние и смятение в ее строчках... Я порвал конверт и письмо, но деньги положил не в карман, а в специальный конверт. В своем кабинете я составил ответное письмо, довольно короткое:

"Мадам,

я вижу, что мы плохо поняли друг друга. Даю Вам шанс. До четверга жду сумму, которую Вы мне должны."

И красным карандашом подчеркнул последние слова, дабы показать Глории, что ее таинственный корреспондент не лишен чувства юмора.

Вернуть деньги, поскольку сумма не соответствовала названной, вот уж поистине верх макиавеллизма. Это был жест решительного мужчины, и он закрыл дверь всякой надежде.

Я решил и это письмо сам отдать в руки Глории. Вернувшись вечером домой и поцеловав ее, как обычно, я вынул из кармана толстый конверт.

– Держи, это лежало в ящике...

Она застыла, но, посмотрев на меня и натолкнувшись на мою ласковую улыбку, протянула руку... Я отправился снять и повесить плащ, чтобы дать ей возможность спрятать письмо. Вернувшись назад, я не увидел Глории и позвал ее. Она мне ответила из ванной комнаты, и я понял, что она уничтожала письмо. Я потер руки. Наверное, в глубине меня сидело что-то садистское, поскольку я испытывал почти радость. Минут через пятнадцать она появилась. Макияж был в полном порядке, и выглядела она почти спокойной. Я понял, что у нее появилась какая-то идея. Это меня несколько удручило, так как я предпочитал бы видеть ее в полном отчаянии.

– Что скрывал этот странный конверт со словом «мадам» вместо адреса?

– Рекламный каталог.

– Такой толстый?

– Там лежали образцы шерстяных тканей...

– И они бросают эти каталоги в ящики?

– Вероятно, их развозят представители фирмы.

Было бы глупо расспрашивать дальше, это могло возбудить подозрения. Остаток вечера я наблюдал за ней. Мы затеяли безжалостную дуэль, но у меня было преимущество: она не знала, что ее соперником был я.

Назавтра, в среду, на почте ничего не было. Оно и понятно. Но четверг принес мне новые хлопоты, так как я вновь ничего не получил. Это молчание меня озадачило. Если Глория решила играть ва-банк и не отвечать, мне пришлось бы решать проблему, как продолжить развитие событий. В пятницу служащая почты, которая уже узнавала меня, показала знаком, что мне опять ничего нет. Вид у нее при этом был одновременно грустный и насмешливый. Меня охватила ярость... Сколько можно штамповать эти письма! И тогда мне в голову пришла новая мысль. Мысль великолепная, чреватая серьезными последствиями. Я разыскал в справочнике номер телефона Нормана и ринулся к телефонной будке. Я ничем не буду рисковать, разговаривая с ним, потому что он не знает моего голоса. Я набрал номер, он снял трубку. По простому «алло» я узнал его теплый голос, низкий и обволакивающий. Я немного подождал и предоставил ему возможность несколько раз произнести свое «алло». Он все больше раздражался, но я молчал и заговорил только тогда, когда почувствовал, что он сейчас положит трубку.

– Послушайте меня, Норман. Вас и мадам Блондуа ждет не очень веселое будущее, если вы не сумеете повлиять на нее. Скажите ей, пусть немедленно вышлет то, что мне причитается. Если завтра я ничего не получу, пусть пеняет на себя.

Я говорил и слушал самого себя. Мне казалось, что мой голос разносится повсюду, усиливаемый динамиками. Он казался мне глуховатым. Я спокойно положил трубку, не дожидаясь ответа Нормана. Оставалось ждать завтрашнего дня.

* * *

Я не ошибся, светает... Раздаются какие-то металлические звуки... Я догадываюсь, что они означают. Это предупреждения от других заключенных. Временами, когда происходят события неординарные, слышно, как стучат по батареям отопления. Только здесь понимаешь, как хорошо они могут проводить звуки. Я вслушиваюсь, но ничего не понимаю. Поворачиваюсь к Феррари и спрашиваю:

– Что это означает, о чем они перестукиваются?

Он знаком приказывает мне замолчать и продолжает напряженно вслушиваться. Наконец, когда эта «азбука Морзе» заключенных заканчивается, он украдкой вытирает лоб, будто он у него покрыт испариной.

– Они дают знать, что во дворе появилась мамаша гильотина...

Мы давно об этом догадываемся, но подтверждение наших предположений угнетает нас еще больше.

– Значит, поставили все-таки?

– Да, поставили. И наши собратья ее видят!

Мы одновременно представили себе две деревянных руки, воздетые к небу в уже редких гаснущих звездах.

– Плохи наши дела, верно?

– Хуже некуда...

– Если ее уже соорудили, они не замедлят появиться, да?

– Да...

– Интересно, что они сейчас делают?

Феррари вздыхает.

– Поди узнай... Оформляют бумаги... Или судейские запаздывают, я же говорил тебе... Бедные дядечки, их вытащили из теплых постелей поглазеть на нас... Представляю, как недовольны их жены!..

Я не отвечаю, жду... Но звуки, которые доносятся до меня, либо знакомы мне, либо непонятны...

– Первыми войдут охранники? – спрашиваю я, возвращаясь к своему ужасному видению...

– Пес их знает!

– Они будут разуваться?

– Ты с ума сошел! Зачем?

– Я видел в кино.

– Режиссер выжимал слезу у публики... А в жизни все проще! – Он передергивает плечами. – Да и зачем вся эта ерунда? Мужчины умеют умирать...

– К сожалению, они не очень умеют жить...

– Ты уже говорил!

Он встает и подсаживается ко мне, настолько близко, насколько позволяет цепь.

– Ты недавно спрашивал, не сожалею ли я о прожитой жизни... А ты, парень? Сам-то о ней сожалеешь?

– Я сожалею не о том, что теряю ее, а о том, что прошла она у меня именно так...

* * *

Это был самый долгий день во всей этой истории. Я все время задавался вопросом, уступит ли Глория или будет продолжать упорствовать. Вечером мы поехали в театр, поскольку получили приглашение на генеральную репетицию, и не было никаких оснований отказываться от него. Пьеса оказалась хорошей и поставлена неплохо, хотя, на мой взгляд, и грешила некоторым многословием. Но я получил определенное удовольствие. Глория же не обращала никакого внимания на то, что происходило на сцене. Она была погружена в свои мысли... Она бросала взгляды вокруг себя и во время антракта; когда раздался звонок, возвещавший о начале третьего акта, я заметил Нормана. Он торчал у стойки бара. Костюм цвета морской волны, белая рубашка и голубая бабочка. Воистину, красавец. Я перехватил его взгляд, направленный на меня, и понял, насколько этот парень меня ненавидит. Ненавидит просто потому, что я муж своей жены. Я напустил на себя вид равнодушный и рассеянный, стараясь не смотреть в его сторону. Затем я увидел его на выходе. Он пожирал Глорию глазами... Неужели они настолько влюблены друг в друга, что договаривались о подобных свиданиях, во время которых не могли обменяться даже словом, и лишь пылкие взгляды свидетельствовали об их чувствах? Да, они любили друг друга, и любовь их была для меня словно удавка на шее!

На обратном пути мы не проронили ни слова и никуда не поехали ужинать, хотя обычно заворачивали в какой-нибудь ресторанчик. Страшное горе переполняло меня, и хотелось плакать...

Назавтра, в урочный час, я появился в почтовом отделении на улице Дюфур. Служащая подмигнула мне. Должно быть, я вызвал у нее симпатию, и постепенно между нами устанавливалась то ли дружба, то ли сообщничество. Она достала из своего ящика странный пакет. Он был красного цвета с белым квадратом посередине, видимо, для адреса. Наверняка, какое-то нововведение, завезенное к нам из США. Взяв его в руки и убедившись, что он плоский, я понял, что, кроме письма, в нем ничего нет. Я вышел, держа конверт в руках. Признаться, дурной вкус Глории меня удивил. Вскрыв конверт, я нашел в нем листок бумаги с единственной строчкой:

«Потерпите. Я собираю нужную сумму».

Я задумался. Что-то здесь не так, что-то было во всем этом настораживающее. Странный конверт... дурацкий цвет... И почему она использовала такой большой конверт для записки из одной строчки?

Я направился на работу. Проехал по набережной Сены и возле Дворца спорта остановился у бензоколонки. За мной притормозила машина. В ней сидели двое мужчин. Я и внимания не обратил на них. Когда мне заправили машину, я рассчитался, дав при этом крупную купюру. Служащий бензоколонки понес ее в кассу, чтобы разменять. В это время один из мужчин, подъехавших сзади, вышел и приблизился к дверце моей машины. Он был невысок, широк в плечах, с черной щетиной на щеках и с настойчивым взглядом. Вероятно, корсиканец. На лице у него играла гнусная улыбка.

– Вы позволите присесть рядом с вами?

– Но, месье!

Не обращая внимания на мои возражения, он открыл дверцу и уселся рядом.

– Мне нужно сказать вам пару слов по поручению мадам Блондуа...

Он толкнул меня локтем и показал на служащего бензоколонки, неподвижно стоящего рядом с деньгами в руках.

– Ваша сдача.

Я машинально взял деньги.

– Поезжайте, – приказал корсиканец, – и остановитесь где-нибудь в тихом месте, чтобы мы смогли спокойно побеседовать.

Удивление мое рассеивалось, я начинал понимать, в чем дело. Прежде всего, откуда взялся этот тип? Конечно же, это идея Глории!.. Она решила припугнуть шантажиста и натравить на него «крутого» парня с площади или прилегающих к ней улиц. Расчет ее был верен и грозил разрушить весь мой замысел. Надо было что-то предпринимать! Теперь я прекрасно понимал назначение красного конверта. Вероятно, этот парень караулил возле почты. Они условились с Глорией о красном конверте, чтобы меня можно было легко узнать... Да, неплохо... В глубине души я гордился, что жена моя оказалась на высоте. Я улыбнулся, и сопровождающий меня брюнет заметил это.

– А ты, парень, весельчак, а? – спросил он, несколько сбитый с толку.

Я был счастлив, потому что игра принимала размах. Она становилась настоящим триллером со слежкой, засадами и прочей атрибутикой.

– Я очень доволен вашим появлением, – заявил я корсиканцу. – Думаю, что это мне только на руку.

– Нет, вы поглядите! – проворчал тот, огорошенный моим непонятным поведением.

Мы миновали путепровод, дальше пошли тихие улочки, и корсиканец сделал мне знак выйти из машины и прогуляться по пустынной набережной Сены. Здесь тянулись какие-то сараи, сходились и расходились ржавые рельсы, и громоздились горы всякого хлама.

– Полагаю, этот уголок вам подходит? – спросил я.

– Какая разница!

– Если хотите, можем проехать в лесок, я знаю тут неподалеку, по дороге в Медон... Любимое место автопроституток.

– Да замолчи ты! – не выдержал наконец он, но тут же постарался взять себя в руки.

Я остановился. Черная машина, следовавшая за нами, остановилась рядом. Мой непрошеный пассажир выключил зажигание, выдернул ключи и бросил за спинку сиденья. Подошел его товарищ, худющий тип с длинным вислым носом и серым лицом, с тяжелыми жабьими веками. Две глубокие складки скобками окаймляли его рот. Он уселся на заднее сиденье и зажег сигарету.

– Вы уже начали разговор? – спросил он у своего приятеля.

– Нет еще, – ответил тот, – мы ждем, мы вежливые.

– Ну ладно, давайте начинайте!

Меня распирало от смеха. Они считали, что все козыри у них на руках, чувствовали себя – хозяевами положения. Но карты их были повернуты ко мне, и я взял всю их игру.

– Хорошо, – сказал маленький корсиканец. – У нас есть приятельница, зовут ее мадам Блондуа. У нее шашни с одним пареньком. А некий хмырь про это прослышал и тянет из нее бабки, а если нет, то грозится сдать ее мужу. Дамочке, само собой, не светит, чтобы благоверный супруг прознал про эти шашни и турнул ее из гнездышка... Вот она и попросила нас заняться этим делом и все уладить. Так я говорю, Альфонс?

Огромный нос худого издал хрюканье, заменяющее смех.

– В некотором роде, – добавил он.

Корсиканец удовлетворенно кивнул.

– Парнишка, который решил потрясти дамочку, это ты. Вот мы и хотим по-хорошему попросить тебя завязать с этим делом, а то как бы чего не вышло. Мы с Альфонсом ребята нервные и всегда за справедливость! Особенно, если речь идет о дамских интересах. Усек?

На этот раз я откровенно расхохотался им в лицо. Комедия, да и только! Я поднес руку к внутреннему карману. Они решили, что я хочу достать оружие, и в руках у них мгновенно появились револьверы.

– Без глупостей! – зарычал тот, кого звали Альфонсом.

Я достал бумажник и помахал им у них перед носом.

– Спокойно, ребята, не надо нервничать. Мне просто пришла в голову мысль показать вам мои документы...

И я показал им мое водительское удостоверение и карточку избирателя. Они наморщили лбы и долго изучали документы. Корсиканец так и этак крутил мои водительские права, только что на свет их не рассматривал.

– Что все это значит? – пробормотал он.

– Вы читать умеете? – спросил я с усмешкой.

Корсиканец, совершенно обалдевший, повернулся к своему спутнику и показал документы.

– "Блондуа", – прочел тот...

– Вы родственник дамы? – спросил мой сосед.

– Ее муж.

Оба вскрикнули:

– Что?!

– Муж, – повторил я, убирая документы в бумажник. – Вы имеете дело не с заурядным шантажистом, а с мужем, который мстит за измену, это вам понятно?

Какая-то мысль шевельнулась в их головах.

– Так это вы ее муж? – повторил корсиканец, сразу прекратив «тыкать».

– Увы. Я обнаружил, что жена наставляет мне рога. И вместо того, чтобы всадить ей пулю в башку, решил помучить ее немного...

Корсиканец смачно поцокал языком.

– Во дает, – промолвил он. – Я вижу, вы не лыком шиты!

Мне захотелось привлечь их на мою сторону, это было совершенно необходимо, и я решил сыграть на простых человеческих чувствах.

– Предположим, вы узнали, что ваша жена вас обманывает. Вы что же, преподнесете ей очередной подарок ко дню рождения?

– Естественно, нет!.. – пожал плечами корсиканец.

– Тогда уж не откажите и мне в удовольствии слегка проучить ее...

Слово взял Альфонс.

– Да, – вежливо признал он. – Это ваше законное право. Если бы мы сразу знали, кто вы такой, то и не взялись бы за это дело.

Похоже, намечалось перемирие.

– Ну что же, – вздохнул я, – раз так, тогда будем работать вместе...

Эти деятели вновь переглянулись. Похоже, сегодняшний день был для них помечен белым крестом.

– Как это, работать вместе? – спросил Альфонс.

– Погодите, – перебил я, – мне необходимо спросить вас кое о чем, если позволите. Прежде всего, как вы познакомились с моей женой?

Этот простой вопрос совершенно выбил их из колеи. Они уже не переглядывались, но молчание их было более чем красноречиво.

– Вы знаете, – смиренно произнес я, – если вы молчите из желания пощадить мое самолюбие, то это ни к чему, я уже в таком состоянии, что...

– Послушайте, – сказал корсиканец, – у меня есть подружка, она продает цветы в одном баре на Елисейских полях, а если ее попросить, то и порошком поможет разжиться своим знакомым...

– Каким порошком? – спросил я.

– Господи, кокаином! – воскликнул Альфонс. – Говори, Мемэ, нормальным языком!

Корсиканец состроил гримасу, изображающую извинение.

– Да, кокаин... Ну, не тонны, конечно, а так... Несколько пакетиков тому, несколько этому... Она вашу супругу давненько знает...

Я подскочил. Глория – наркоманка? Это мне показалось невероятным! Она – женщина трезвого ума и убежденная материалистка.

– Да, а что? – не пенял моего удивления корсиканец. – Она их покупает, где только может... Это для ее хахаля!

Я опять подскочил:

– Как? Что? Он...

– Да, именно. Он наркоман, – продолжал Мемэ. – Когда ему невмоготу и достать негде, моя мышка Дедэт всегда выручает его... Ваша супруга, замученная этими письмами с угрозами, и попросила Дедэт найти ей крутого парня, способного утихомирить господина шантажиста, и моя девчонка свела нас, Альфонса и меня, с нею.

Теперь мне все стало ясно... Я погрузился в размышления, а они притихли и прониклись ко мне сочувствием до такой степени, что Мемэ опустил стекло со своей стороны, чтобы улетучился табачный дым.

– Она вам дала тысячу двести франков, чтобы вы занялись этим делом?

Удивлению их не было предела. Я, обманутый муж, умело дергал веревочки, оставаясь при этом в тени.

– Да, вы мужик тертый, понимаете что почем, – одобрительно сказал Мемэ.

Я щелкнул пальцами.

– Пять тысяч монет вам не помешает?

Они приблизили свои лица ко мне.

– За эту цену, Альфонс, я согласен переплыть Сену у Дворца Шайо, – заявил корсиканец.

– Это вовсе ни к чему. Только прежде чем излагать вам свой план, мне хотелось бы знать наверняка, что вы будете со мной честны. Или вы предпочитаете оставаться на службе у этой потаскухи?

– Мы ни у кого не на службе! – насупился Мемэ, все еще сжимая свой револьвер. – Мы беремся за работу, делаем ее, и все. Здесь просто произошло недоразумение, вы все-таки муж, иначе мы бы с вами разговаривали по-другому.

Альфонс, настроенный более миролюбиво, кашлянул, словно призывая своего спутника к спокойствию. Мемэ замолчал.

– Мы вас слушаем, – сказал Альфонс.

– Имейте в виду, что деньги, выданные вам моей женой, принадлежали мне. Таким образом, вы косвенно работали на меня. Теперь я вам предлагаю работать на меня напрямую. Вот и вся проблема.

Эта перспектива понравилась корсиканцу.

– Теперь мы, значит, будем защищать ваши интересы?

– Пять тысяч франков на двоих, если вы будете играть в мою игру. Она довольно проста.

– Мы слушаем вас очень внимательно! – произнес Альфонс, возбужденный мыслью об обещанных деньгах.

– Когда вы должны увидеться с моей женой?

– Нынче вечером...

– Она будет одна или с любовником?

– Пес его знает...

– В прошлый раз она встречалась с вами одна?

– Одна, но была еще Дедэт, моя подружка.

– Тогда сегодня вечером она будет одна. Вы ей скажете, что никто не явился на почту за письмом.

– Хорошо, а дальше?

– А дальше потребуется немного дипломатии... Спросите у нее, знает ли ее любовник о вашем вмешательстве. Возможно, что он в курсе. Затем вы зададите ей кучу вопросов об этом молодом человеке, стараясь навести ее на мысль, что именно он и является шантажистом...

Они подскочили. Альфонс первым уловил мою мысль.

– Лихо, – пробормотал он. – И вы думаете, что она посчитает парня виноватым в этом деле?

– Сразу – нет, но ваша задача в том и состоит, чтобы подвести ее к этой мысли. Пусть она проверяет те сомнения, которые вы посеете в ее душе. Вы скажете, что по вашему мнению, он единственный человек, заинтересованный в таком повороте событий. Мол, только он был способен организовать весь этот шантаж. Он наркоман, ему всегда требуется много денег... Кроме того, у него может быть сообщник. Над этой деталью она задумается, она женщина с головой...

Мемэ размышлял. Он прекрасно понимал мой замысел. Что касается его и Альфонса, то они ничем не рисковали, принимая мой план, сомневались только, будет ли от этого толк.

– Влюбленная женщина, – заявил Мемэ, – обычно всегда свято верит своему парню. Она не клюнет на эту наживку...

– Она проглотит ее, когда получит доказательства.

– Доказательства чего?

– Предоставьте это мне. Подайте ей мысль провести один эксперимент. Пусть она скажет своему любовнику, что боится человека, которому переводит деньги.

– И что потом?

– Вы следите за моей мыслью?

– Очень внимательно!

– Хорошо... Посоветуйте моей жене отправить пять тысяч франков до востребования, но пусть она запишет номера купюр...

– Понял, а дальше?

– А дальше мое дело...

– А если она не захочет отправлять бабки? – спросил Альфонс.

Я посмотрел на него.

– Захочет, я знаю ее. Она слишком верит в законность, чтобы не попробовать эту уловку.

Мемэ сдвинул шляпу на затылок.

– Она казалась на пределе сил и нервов. Мы было потребовали две тысячи монет, чтобы привести в чувство господина шантажиста, но она смогла дать только тысячу двести.

Над его замечанием следовало поразмыслить. Во всяком случае, оно свидетельствовало о том, что мозги парня работали. Он думал, словно пахал, медленно, но основательно, и у меня появились основания довериться ему.

– Послушайте, если она вам скажет, что у нее нет сейчас свободной наличности, предложите ей дать взаймы. Под проценты, чтобы оправдать этот ваш великодушный поступок.

Он нахмурился при мысли о расставании с деньгами. Вероятно, деньги были его большой и светлой любовью с самого детства.

– Мы заедем в мой банк. Я выплачу вам аванс в три тысячи монет... Остальное – по конечному результату.

Их глаза заблестели.

– Работать с вами одно удовольствие, – сказал Мемэ.

– С мужчинами всегда проще договариваться, – подхватил Альфонс и добавил: – Но эта шутка вам дорого обойдется.

Я положил руку ему на плечо.

– Для меня это далеко не шутка, господин Альфонс. Будьте любезны вернуть мне ключ зажигания. Ваш друг бросил его на пол.

* * *

Никаких сомнений: Феррари плачет. Это с ним впервые, по крайней мере, в моем присутствии, и мне становится не по себе. Он обхватил голову руками и сидит так. Время от времени он всхлипывает, и тогда крупная слеза падает на пол к его ногам. Она падает в пыль и растекается в форме звезды. А вот на небе звезды уже исчезли. Небо покрылось облаками. Сквозь решетчатое окно камеры они напоминают мне туши убитых зверей. Кто-то из нас двоих видит их в последний раз. И вновь мне в голову заползает ужасный вопрос: Феррари или я? В настоящий момент в тюрьме нет других приговоренных к смертной казни, кроме нас... Стало быть... Простой арифметический подсчет подсказывает, что один из нас сейчас пойдет умирать. Умирать! Сколько раз я употреблял это слово по отношению к другим людям, но никогда оно не имело для меня столь ужасного смысла. Умереть... Конец всему... Если это буду я, мне придется испытать сильные чувства, такие, как страх или отчаяние... А потом будет глухой удар, белый всплеск в полутьме, и голова моя отлетит от тела... Жизнь моя безжалостно оборвется в пароксизме мыслей... Смерть навалится на меня, в то время как вся моя плоть вопиет о неприятии конца... Но я ничего не могу сделать, поскольку все человечество против меня... Оно бдит, человечество... Оно готовит свой огромный нож, как мясник, обычно рано поутру, готовится к забою животных. Умереть...