Текст книги "Хлеб могильщиков"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

10

Все произошло, как я хотел, и тремя неделями позже мы с Жерменой жили вместе в Париже.

Я снял маленькую, меблированную квартирку на Монмартре, на улице Коленкур. Окна выходили на бульвар, и мы могли вдыхать этот странный весенний запах акаций.

Те несколько дней, что я ждал свою любовницу, были заняты поиском денег. Любовь – штука прекрасная, но чтобы ею наслаждаться вдоволь, надо преодолеть материальные заботы... Короче, у меня не было ни денег, ни малейшей идеи, как их добыть.

Когда я встречал Жермену на вокзале, в кошельке у меня, надо признать, было не густо: несколько тысяч франков. Но что ждало меня потом – неизвестно, да еще и с женщиной.

Она была очарована Парижем. Когда я увидел ее в толпе на перроне шумного вокзала, сердце мое бешено застучало.

Я задыхался от счастья. Она шла ко мне, улыбаясь, с чемоданом в руке, сияющая, изменившаяся. Я взял ее вещи и поцеловал. Мы не находили слов от радости. Ярко блестело солнце, и воздух был так чист, так легко дышалось.

Наша квартира состояла из комнаты, небольшой кухоньки и ванной. Все окрашено в соломенно-желтый цвет. С современной мебелью. В комнате были большие окна. Это резко контрастировало с той крысиной норой, где Жермена прожила так долго...

– Тебе нравится?

– Это великолепно, сказочно, дорогой!

Она нахмурила брови.

– Скажи мне, это, должно быть, безумно дорого?

– Это мои заботы!

– Ну уж нет... Я же знаю, что ты не богат. Подожди-ка...

Она открыла свой чемодан и вытащила оттуда небольшую коробку от бисквитов, закрытую пластмассовой крышкой.

– Держи.

– Что это?

– Посмотри.

Я открыл коробку. Она была полна золотых луидоров. Там их было столько, что даже не верилось.

– Это кубышка Кастэна, – объяснила Жермена. – Я ее нашла в погребе при уборке.

Она посерьезнела.

– Тогда я поняла окончательно, что он умер.

– Почему?

– Он любил золото и никогда бы не бросил такую кучу денег. Знаешь, сколько их там?

– Нет.

– Пятьсот сорок. Это сколько будет?

Я быстренько прикинул.

– Около двух миллионов.

– Так мы богаты!

– Ты так считаешь?

– Конечно же. Даже если он и вернется, он не может подать на меня в суд: кража у супруга не считается кражей.

Я подумал о Тюилье. Я осыпал его упреками. От моего презрения он умер, а я оказался таким же, как он. Меня будет содержать женщина. Мне захотелось отказаться от этого клада, но он принес нам достаток, в котором так нуждалась наша любовь.

* * *

Надо признать, что это был один из лучших периодов моей жизни. Я открывал Жермене Париж. Я одел ее так, как давно мечтал. Она стала элегантной женщиной. Я водил ее в лучшие парикмахерские Елисейских полей, в большие рестораны, театры, на бега. Мы взяли напрокат небольшой автомобиль и объезжали окрестности – Версаль, Рамбуйе, Монфор-ля-Мори, Фонтенбло.

Это было как сказочное свадебное путешествие.

Какое счастье для мужчины полностью посвятить себя любимой женщине. Она стала единственным моим занятием, моей единственной заботой.

Полностью отдавшись новой жизни, я больше не думал о своем поступке. Отныне Кастэн был далеко. Земля поглотила его. Он уходил из нашей памяти. Я знал, что по прошествии нескольких лет его признали бы умершим, и Жермена унаследовала все его состояние. Мы занялись бы каким-нибудь спокойным делом и жили счастливо, своими трудами.

Однажды утром, когда мы были еще в постели, как обычно, до обеда, раздался настойчивый звонок, заставивший нас вздрогнуть. Я накинул халат и пошел открывать. У меня будто бомба внутри взорвалась. На пороге стоял комиссар полиции, который присутствовал, когда мы укладывали в гроб Кремана. Он улыбался сердечно и несколько смущенно. Это был старый простецкий полицейский, дослуживающий в провинции свой последний год до пенсии. На нем был отпечаток унылой жизни, проведенной за работой, где никогда не было никакой тайны.

Он ждал, держа шляпу в руках. Это был коренастый мужчина с плотным венчиком кудрявых седых волос вокруг лысины. У него были светлые глаза и золотозубая улыбка.

– Добрый день, месье Деланж, я вам не помешал?

Для того чтобы покачать головой, мне пришлось взять себя в руки.

– Вовсе нет.

– Я хотел бы видеть мадам Кастэн, она здесь живет?

– Но... да.

Я отодвинулся, чтобы пропустить его, помешать ему я не мог.

Он вошел в квартиру. Жермена еще лежала на диване. На ней была ночная рубашка из тюля, сквозь которую проглядывала грудь.

Комиссар поприветствовал ее без малейшего смущения, словно он пришел с визитом в шикарный светский салон.

– Извините, что вторгся к вам в такую рань.

Я уловил иронию в его словах: на самом деле часы пробили десять.

– Есть новости? – спросила Жермена.

Взбудораженная, она сидела на диване, нимало не заботясь о том, что ее грудь почти обнажена.

– Может быть...

По счастью, полицейский не смотрел на меня. Он увидел бы, как перекосилось мое лицо. Машинально я глянул в зеркало – за один миг я постарел на десять лет.

Полицейский объяснил:

– Нам сообщили из Нанта об одном мужчине, похожем на вашего мужа. Это больной амнезией, найденный в поезде. Он сейчас в психиатрической больнице, и я думаю, что было бы неплохо, если бы вы...

Я вздохнул спокойнее.

– Прекрасно, месье комиссар, после обеда мы поедем в Нант.

Он повернулся ко мне:

– Да, желательно бы... Хотя я лично не считаю, что речь идет о Кастэне.

– Почему? – спросила Жермена.

Он покачал головой и почесал свой голый череп.

– По моему мнению, мадам Кастэн, ваш муж мертв. Простите, что причиняю вам боль...

Опять эта скрытая ирония, так действующая мне на нервы.

Он поднялся.

– Ну, вот и все, мне надо возвращаться. Вообще-то я в Париже по одному неприятному делу.

Он добродушно смотрел на нее.

– Неприятное дело? – пробормотал я.

– Дело по отравлению всегда не очень приятно.

Жермена промурлыкала:

– Отравление?

– Да, так предполагают. Еще ничего не доказано, надо эксгумировать труп, провести анализы, выяснить кое-что у фармацевтов. Хлопот полно. Ну, я заболтался...

Полицейский направился к двери.

– До скорого!

Во мне звенела струна, которая, казалось, вот-вот лопнет.

– Скажите-ка, комиссар, что это за дело об отравлении?

– Пока что только одни пересуды да сплетни.

– И конечно, это произошло в вашем округе?

– Конечно!

Он колебался. Наконец, понизив голос, словно боясь, что его подслушивают, проговорил:

– Хочу вам сказать, речь идет о Кремане!

Я уже догадался. Что-то более проницательное, чем мысль, более сильное, чем разум: инстинкт, вот что подсказало мне это.

– Вы же знаете, что он был на грани развода со своей женой. Окружающие считают, что... Но я вам повторяю, это еще надо доказать.

Невзирая на то, что он был с непокрытой головой, комиссар поднял палец к виску чисто полицейским жестом.

– Привет, и извините меня еще раз. Если тот тип из Нанта все же окажется Кастэном, позвоните мне.

– Договорились...

* * *

Мне опять захотелось раскрыть всю правду Жермене, и опять я удержался по тем же причинам.

Этот визит полицейского мне показался необычным. Я чувствовал себя на краю пропасти, куда мог свалиться в любой момент.

– Ты чем-то озабочен? – спросила Жермена. – Ты считаешь, что тот человек в Нанте...

– Я ничего не знаю.

Она вскочила на диван и обвила мою шею своими прекрасными руками.

– Ну и что, дорогой мой? Даже если это и Кастэн, ты же знаешь, что я уже переступила черту и никогда не вернусь к нему.

Она тряхнула головой.

– Интересно, что мог подумать комиссар, видя нас вместе?

Я тоже подумал об этом, но без всякого страха.

– Ты молодая женщина, я молодой мужчина, а Кастэн был старой больной крысой. Из этих трех фактов вывод напрашивался сам собой.

Я пошел в душевую. Настроение из-за визита испортилось. Холодный душ немного остудил меня. Со стекающими по телу струйками я встал перед зеркалом и долго разглядывал свою рожу, рожу убийцы.

Глядя на себя с недовольным видом, я вполголоса завел:

– Ну, малыш Блэз, вот ты и влип. Тут одно из двух: или полицейский выдумал эту историю с отравлением, потому что заподозрил что-то неладное и захотел увидеть твою реакцию, или же мамашу Креман серьезно подозревают в отравлении своего муженька, и тогда эксгумации не избежать. Как ни крути, ты проиграл.

– Ты что-то говоришь? – крикнула Жермена.

– Нет.

– Мне показалось...

Я был без сил, хотя только что проснулся. Я чувствовал, что свобода моя иллюзорна. Вокруг меня сжимались стены, они раздавят меня...

Если бы, по крайней мере, я мог оценить ситуацию на свежую голову. Но нет, я должен продолжать валять дурака, разыгрывать комедию перед Жерменой. Для начала нам надо было поехать в Нант посмотреть на человека, который не мог быть Кастэном.

Движимый желанием исповедаться, я побежал в соседнюю комнату.

– Жермена!

Она была голенькой и занималась гимнастикой. Это было роскошное зрелище.

– Да, дорогой!

Я подошел к ней и обнял ее гибкую талию.

– Нет, ничего.

11

Мы приехали на вокзал Монпарнас. В зале ожидания я остановился с сильным желанием уехать. Но вовсе не в Нант.

– Послушай, Жермена, не стоит мне ехать с тобой.

Она не сразу поняла.

– Это еще почему?

– Ты должна явиться одна. Не можешь же ты опознавать человека, который, возможно, окажется твоим мужем, в компании с любовником.

– Хорошо, в больницу я пойду одна, но это не мешает тебе проводить меня до Нанта.

– Дорогая, это выше моих сил, клянусь тебе. Я так боюсь, что это будет он.

– Это не он.

Она казалась такой уверенной в себе.

– Кто знает...

В результате она согласилась с моими аргументами. Я посадил ее в поезд и ушел, даже не дождавшись его отхода.

Через три часа я остановился перед моей старой привокзальной гостиницей. Я понял, что для того, чтобы полностью понять ситуацию, мне надо удостовериться в точности того, что мне наговорил комиссар.

Действительно ли были слухи о так называемом отравлении старого Кремана? Если нет, то я должен быть настороже, так как это говорило о том, что полиция взяла меня на мушку. Я должен все предпринять для того, чтобы его эксгумация не стала для меня роковой.

Пока я ехал во взятой напрокат машине, прокрутил в голове множество вариантов, которые могли бы вытащить меня из этого дерьма. Я дорожил своим счастьем, оплаченным такой высокой ценой, и был готов на все, чтобы его сохранить.

Прибыв в этот город, где произошло главное событие моей жизни, я почувствовал, как на меня нахлынула прежняя тоска. Он показался мне еще меньше, чем раньше, еще невзрачнее.

Машину я оставил возле трансформаторной будки у гостиницы и поднялся на веранду. Служанка любезно поприветствовала меня.

– Что, опять в старые стены, месье Деланж?

– На несколько часов. Надо утрясти кое-какие дела.

Подлетел предупрежденный управляющий:

– Какой приятный сюрприз. Выпивка за мной, месье Деланж!

– Спасибо, в долгу не останусь.

Он прямо дрожал от любопытства:

– Что-нибудь новенькое по... тому делу?

– Нет, ничего!

– Вам что-нибудь известно о мадам Кастэн?

Его наивность была настолько наиграна, что он потупил глаза. Я похлопал управляющего по плечу:

– Не притворяйтесь, старина, вы же прекрасно знаете, что мы с ней живем вместе.

– Да, поговаривали...

– Говорят много и даже слишком.

– Я тоже так думаю. Вы счастливы?

– Очень! Женщина в двадцать восемь лет и мужчина в пятьдесят четыре навряд ли хорошая пара.

– Это уж точно!

– Мы нравимся друг другу и доказали это, вот и все.

Он кивнул:

– И вы правы.

– Однако мы не убивали Кастэна и не уничтожали его тело в негашеной извести...

Он покраснел.

– Никто этого и не говорит.

– Но все так думают.

– А, люди, вы же их знаете.

– Я знаю.

– Сейчас у них другое на языках...

Ну вот мы и подошли... Я вздохнул. В душе я предпочел бы, чтобы комиссар не солгал.

– Другое?

– Да, судачат насчет Кремана, вы помните того торговца недвижимостью?

– И что же?

– Считают, что он умер слишком быстро и как-то подозрительно. Злые языки уверяют, что к этому приложила руку его женушка.

– Что же, яд?

– Да.

– А что думает врач, вскрывавший его?

– Это доктор Буалье-то, спятивший старикашка? Конечно, он утверждает, что это идиотизм, что Креман скончался от перитонита. Посмотрим...

– А полиция?

– Я думаю, комиссару придется еще повозиться. Он ездил в Париж совещаться со своим начальством. Ясно, что если слухи подтвердятся, то будут делать вскрытие трупа. Да тут еще и служанка Креманов утверждает, что хозяйка посылала ее купить порошок от колорадского жука! Хотя у них сад с галереей и гравий.

Теперь я узнал то, что хотел. Я был рад, что приехал сюда. Я знал, что мне предстоит сделать. Вот только – как?

* * *

Несколько часов напряженных размышлений привели меня к выводу, что имеется только одна возможность обеспечить свою безопасность. Для этого совершенно необходимо было вытащить труп Кастэна из гроба и как-нибудь избавиться от него. Интересная работенка! На первый взгляд она казалась почти невыполнимой. У меня не было навыков гробокопателя, и, даже если бы я нанялся опять в похоронное бюро, меня наверняка бы спросили, чего ради я разрываю склеп Кремана, когда полиция только еще собирается это сделать. Да, трудное дельце...

Я сел в машину и направился к кладбищу. Оно находилось за городом. С фасада его ограничивала автострада, с задней части – стена химического завода и с боков – пустырь, куда потом оно будет расширяться.

Вокруг не было сторожей. Ближайший дом находился в двухстах метрах отсюда, возле автострады.

То, что я затеял, было дьявольски рискованно, но выбора у меня не было. Если я не вытащу тело Кастэна, эксгумация докажет мою вину, так как поместить его в гроб мог только я.

Подумать только, в этой местности за год бывает больше сотни умерших естественной смертью, а меня угораздило наткнуться на единственного подозрительного. Не перст ли это судьбы? Одно убийство влечет за собой другое...

Я вернулся в город. В лавке на окраине я купил зубило, молоток, цементную замазку и большую отвертку.

Затем я вернулся в гостиницу. Там я крепко подзакусил и попрощался с управляющим, сообщив, что возвращаюсь в Париж. На самом деле я скрылся в глухом уголке за городом, ожидая наступления ночи.

* * *

Работая у Кастэна, я привык к мертвецам, но сердце мое билось сильнее обычного, когда в девять часов вечера я перелезал через ограду.

По счастью, если можно так выразиться, семейный склеп Креманов находился на другом краю кладбища, то есть далеко от дороги, возле пустыря. Я быстро добрался до него.

В темноте склеп выделялся белым пятном. Чтобы не дрогнуть в этой давящей душу обстановке, да еще и взяться за ту работу, что я надумал выполнить, надо было иметь крепкие нервы.

Тишину нарушали только резкие вскрики ночных птиц да отдаленные звуки клаксонов. Сырой воздух слипался в гортани... У него был привкус гари. На кладбище отвратительно воняло гниющей травой и мокрой землей. Это был запах самой смерти.

Я фыркнул. Поддаваться страху сейчас было совсем не время. А слово это лезло мне в голову, острое и леденящее, – страх. Мерзкий страх, делающий ноги ватными, сжимающий горло и сжигающий грудь.

Я встал на колени перед плитой склепа. Взяв зубило, я обмотал его своим шелковым галстуком, чтобы заглушить звуки ударов. Я никогда прежде не занимался такой работой, поэтому действовал довольно неуклюже. Несколько раз я, промахнувшись, ударял молотком по плите, и она зловеще гудела в ночи. Время от времени я переставал стучать, чтобы навострить уши, но каждый раз мне на лицо, как мокрое белье, падало холодное молчание ночи.

Пот тек по лбу и по спине, осколки цемента секли лицо. Первыми же ударами я разбил себе указательный палец на левой руке, и пульсирующая боль раздирала мне все предплечье. Хорошо ли, плохо ли, но с верхней стороны мне удалось отделить плиту от склепа. Оставались боковые части. Я с трудом разогнулся: от сидения на корточках у меня затекли ноги и спина.

Кругом царила тишина. Она, казалось, должна была бы успокоить меня, но почему-то, наоборот, сулила мне плохое...

"А если комиссар устроил мне ловушку?" – подумал я.

Что будет, если внезапно звук свистка разорвет эту тишину и на стенах ограды появятся тени? Меня схватят, бросят в тюрьму. Заставят признаться. Я предстану перед судом присяжных. А потом...

Я резко выдохнул воздух, чтобы продуть уши. Я улавливал все: невнятный шум, идущий от насекомых или грызунов... Я находился на поле смерти. Везде вокруг меня были трупы...

"Блэз, – сказал я себе, – ты мужчина. Надо идти до конца, до конца!"

И я снова взялся за работу. Галстук давно уже порвался, и молоток звенел о зубило. Мне потребовалось около двух часов, чтобы отделить цементный блок от основания.

Порыв гнилого, отвратительного, сладковатого воздуха заставил меня отпрянуть. Теперь оставалось выполнить самую противную и тяжкую часть задуманного.

Я заставил себя проскользнуть в отверстие. Склеп был глубок. Краешком ступни я нащупал точку опоры. Мне показалось, что я стою на чем-то твердом. Но это оказалась ручка гроба. Она сломалась под моим весом, и я упал на дно склепа. Пронзительная боль раздирала мою лодыжку. Боже мой, ну и шлепнулся же я!

Я застонал. Было сильное желание позвать на помощь. К черту все, мне было слишком страшно и больно. Надо мной виднелся прямоугольник светлого ночного неба. На дне склепа хлюпала вода. Я попытался встать, но с первой попытки не смог. Ужас был такой, что в припадке отчаяния у меня появились новые силы. Цепляясь за бетонную подставку под гробом, мне удалось подняться. Я весь вымок и стучал зубами от холода. Боль в ноге при каждом движении становилась невыносимой.

Надо было держаться любой ценой. Я не имел права ослабеть...

Гроб с останками двух "жертв" находился на уровне моей груди. Это усложняло работу, к тому же я должен был действовать на ощупь, потому что мой фонарик разбился.

По счастью, винты имели выступы, что облегчало мою задачу. Я вытащил их один за другим, заботливо пряча в карман, чтобы не потерять, и приподнял крышку. Вырвавшийся оттуда запах был непереносим, но теперь меня охватила тихая радость.

Я твердил себе: "До конца, Блэз, иди до конца. Сейчас ты платишь за свое преступление. За все надо платить. Это твое покаяние..."

Я содрал саван и нащупал что-то твердое и холодное. Упершись в стену склепа, я приподнял труп, тот подался и увлек меня за собой. Мы упали друг на друга в зловонную воду на дне склепа. Мертвец давил на меня. От отвращения я не мог пошевелиться. В тот момент я удивился, как мой разум смог выдержать это.

Я столкнул его в сторону. Раздалось хлюпанье. Я поднялся, установил крышку гроба, вставил на место винты и взялся за отвертку. Она несколько раз выпадала у меня из рук, и мне приходилось подолгу шарить в воде. Наконец, с этим было покончено.

Я вытер мокрые руки о сухую часть рубашки и нащупал в кармане спички. Я вовсе не стремился "полюбоваться" склепом, но это было просто необходимо, потому что я боялся, что уронил здесь что-нибудь из своих вещей. Я чиркнул спичкой. Слабый огонек высветил потрясающую картину: стоящие друг на друге гробы, лежащий в воде на боку труп. От всего этого голова шла кругом. Использовав три спички, я успел осмотреться: нет, я ничего не потерял, ничего, что разоблачило бы меня.

Боль в лодыжке понемногу успокаивалась. Я ухватил Кастэна за одежду. По счастью, он был легким, и мне не составило большого труда вытолкнуть его из ямы. Труднее было выбраться самому: из-за лодыжки, на которую я боялся опереться.

Однако мне все-таки это удалось, и влажный сладковатый воздух кладбища показался мне упоительным по сравнению с миазмами могильной ямы.

Я задвинул камень склепа на место, чтобы закрыть отверстие, потом как попало замазал его вокруг. Конечно, это был не цемент, но меня мало беспокоило, что кто-то заметит, что захоронение вскрывалось. Полицию вряд ли заинтересуют такие мелочи.

Теперь, когда с этой частью дела было покончено, я дрожал от нетерпения. Скорей бы утащить этот труп подальше, бросить его в какую-нибудь яму! На день исчезновения Кастэна у меня было алиби, следователям пришлось бы попотеть, чтобы доказать мою вину.

Я собрал инструменты, затолкал их за пояс и, преодолевая отвращение, схватил Кастэна за талию. Я держал его, прижав к себе, откинув голову и стараясь не дышать... Я шел, спотыкаясь и сдерживая стон при каждом шаге, натыкаясь на могилы, скользя по мокрой кладбищенской глине.

Мертвый Кастэн весил не более пятидесяти килограммов, но мне пришлось несладко, пока я тащил его. Добравшись до края кладбища, я прислонил его в стене и приподнял. Он упал по другую сторону стены, и глухой шум от его падения заставил меня замереть от страха.

Затем я сам перелез через стену. Моя лодыжка, должно быть, распухла, и навряд ли я смог бы двигаться в течение нескольких дней, но сейчас это было не важно.

Свою машину я оставил под стеной. Чтобы уложить в нее труп, потребовались новые усилия.

Я сел за руль. По счастью, я повредил левую ногу. Если бы это была правая, я не смог бы тронуться...