Текст книги "Янтарная Цитадель"

Автор книги: Фреда Уоррингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Но заурома имеет две стороны, – проговорила она. – Если народ ополчается на своего правителя, он ополчается против земли, и дух завета нарушается!

– Завет уже нарушен! – воскликнул Элдарет. – Хуже стать не может!

– Это было бы грешно, друг мой, – твердо ответил Сафаендер. – Я писатель, а не гулящий человек вроде тебя. Я лишь хочу вернуть прежний порядок вещей.

– Поздно! Ничто не будет как прежде, если только мы не приглядим за этим сами – а иначе, как силой, мы не изменим ничего. Ты мечтаешь прожить остаток дней в стыде и страхе? Хочешь не написать более ни строчки, хочешь, чтобы книги твои сожгли, а имя предали забвению?

– Это слова, лишенные содержания, Элдарет. Я не могу прислушаться к ним. Пока что ты меня не тронул.

Танфия воззрилась на Сафаендера. Слова его потрясли ее, но увидев на его лице, в его глазах искреннюю боль, она смягчилась. Руфрид тоже взирал на поэта, но с легким омерзением, отчего девушка немедленно ощетинилась – как он смеет судить самого Сафаендера, не зная, через что тот прошел?

– В таком случае неплохо, что есть и более мягкие сердца, Саф, – язвительно заметил Элдарет. – А что скажет твоя паства?

– Они поступят по моему примеру.

– В этот раз не будь так уверен. – Глаза странника блеснули. – Страшно, а? Но нельзя пройти через огонь, не ступив на угли.

– Я с тобой! – воскликнул Руфрид.

– Тогда и я тоже, – поддержал его Линден. – Если это единственный способ вернуть Имми.

Танфия не сводила взгляда с Сафаендера, думая: «Для меня он был богом – но вот он, просто человек, несчастный, страдающий, и я хочу одного…». Она едва не коснулась его руки, когда голос Руфрида вывел ее из забытья:

– Танфия?

Перед глазами стояло пузырящееся кровью вспоротое горло.

– Нет. Я не могу сражаться, – решительно выпалила она. – Я согласна с Сафаендером.

– Что?

– Это будет неправильно! Если вы следуете за богиней, вы должны верить, что жизнь священна. Мы станем не лучше царя, поможем ему разрушить заурому, а не исцелим ее! Это может быть лишь крайней мерой! Должен найтись способ решить дело миром!

Все взоры обратились на нее. К своему ужасу, девушка услыхала аплодисменты со стороны лицедеев. Собственная страстность потрясла ее.

– Но, – проговорила она чуть спокойней, – что б мы не решили, мы должны держаться вместе. Больше у нас нет никого.

– Хорошо сказано! – Сафаендер с теплой улыбкой глядел на нее, и по жилам девушки пробежал огонь.

– И Танфия, конечно, права, – согласился Элдарет. – Давайте же соединим руки и поклянемся в верности друг другу и нашему делу: остановить царское безумие силой – если не удастся добром.

Одиннадцать рук сомкнулись над свечами. И каждый ощущал жал пламени и тепло чужих ладоней, и глаза горели от величия затеянного.

– Мы клянемся освободить Авентурию от проклятья, навлеченного на нас царем. Да одарят нас силою Нут и Анут. От сего дня будем в сем тверды.

Ладонь Сафаендера накрывала руку Танфии, но девушка поняла это, только когда их пальцы разомкнулись. Когда подняли бокалы за успех, взгляды их встретились поверх стеклянных кромок.

– Танфия, ты покажешь мне свой нож? – спросил поэт. – Тот, что оцепенил каменного зверя?

– О да! – воскликнула она, вскакивая. – Он в моей куртке, я принесу.

– Завтра, – с напором проговорил Руфрид, вставая и беря ее под руку. – У нас был тяжелый день. А теперь извините… Танфия, пойдем спать.

В чулане оказалось совсем неплохо – тесно и голо, но без мелких соседей. Танфия заперла дверь на засов, поставила светильник на полку и легла, не раздеваясь. От тюфяка несло прелым. От злости она не могла промолвить и слова; гнев вставал между ними ледяной стеной.

– Раздеваться не собираешься?

Она не ответила. Руфрид лег рядом, не коснувшись ее. Намного позже, когда шум в комнате утих, и наступила тишина, он проговорил:

– Смотреть на тебя удивляюсь, Тан.

– Почему? – спросила она сдержанно. – Что я такого сделала?

– Стала на сторону этого поэтишки.

Девушка задохнулась от возмущения.

– Да как ты смеешь! – прошипела она.

– Смею что?

– Еще и на меня злиться после того, как ты меня при всех погнал в койку! Ты со мной обошелся, как с капризной девчонкой. Я не твоя!

Руфрид сел, прислонившись к стене и сложив руки на груди.

– Я думал, что проявляю заботу.

– Нет, ты только свои замашки хамские проявил! Собственник!

– Приглядела себе получше?

– Нет!

– Да ну? Смотреть противно, как этот писака к тебе ластился.

– Не дури! Он меня едва замечал. Не знаю, что на тебя нашло, Руфе. Ты так изменился.

– Я изменился?

– Когда я убила ту женщину, я думала, что ты меня поймешь. Разделишь мои чувства. Вместо этого ты советуешь мне укреплять желудок, и при слове «война» у тебя загораются глаза. Тебе уже нравится убивать. С кем это ты вдруг возжаждал сражаться?

– Ты что, не понимаешь? – Руфрид задохнулся. – Против… против таких, как мой отец, против тех, кто выполняет любой указ, хоть какой жестокий и безнравственный, потому что в их жалких, иссохших душонках нет ни капли понятия!

– Значит, на самом деле ты воюешь с отцом?

Руфрид нетерпеливо тряхнул головой.

– Нет! Против косности, которая завела нас в это болото. Против той чуши, который пичкал нас Сафаендер.

– Не ори ты!

– А пускай слышит. А ты с ним согласилась, Тан. Почему? Это непохоже на тебя, ты всегда была храброй! И вдруг является великий Сафаендер, а ты только и можешь пялиться на него и лепетать: «Как тебе угодно, о Сильномогучий!».

– Ты ублюдок! Это неправда!

– Он трус. А ты слишком слепа, чтобы это увидеть.

– Ты бы не говорил так, если б прочел хоть одну его строчку. Боги, ты так ревнуешь?

– К нему? Брось. Мне просто тошно, как ты пускаешь перед ним слюни. Меня словно и не было рядом.

– Это пример к твоим нравоучениям – о жалости к себе? Я в тебе ошиблась, Руфе. Ты всегда был самовлюбленной злобной скотиной. Зря я подумала, что ты переменился.

– Это я ошибся, приняв твою самовлюбленность за достоинство, – сухо отмолвил юноша.

Гнев Танфии перегорел, оставив в груди холод. Упрямство Руфрида потрясло ее. Она поднялась с тюфяка, расправила накидку и отодвинула засов.

– Куда ты собралась? – спросил Руфрид.

– Найду для сна другое место.

– Не трусь. – Он лег и отвернулся. – Тебя я не коснусь, будь ты хоть последней бабой на земле.

Танфия вылетела в комнату стрелой, и очутилась в кромешной тьме. Наощупь она добралась до кушетки, собираясь посидеть и успокоиться. Но протянутая ее рука натолкнулась не на тканую обивку, а на мягкую плоть.

Девушка шарахнулась, вскрикнув. Затеплился огонек, осветив лицо Сафаендера – тот нагнулся над столом, зажигая светильник.

– Простите, – выдавила девушка. Сердце ее колотилось. – Не знала, что вы тут. До смерти перетрусила.. Вы простите, если я напугала…

– Ничуть. Я слышал, как ты бредешь в темноте. – Он расслабленно откинулся на спинку, оглядывая девушку цепким взглядом. Его лицо лучилось умом и опытом, озаряя комнату внутренним светом.

– Ой… – Ей опять стало ужасно неловко. – Не спится.

– Мне тоже. Последние месяцы я мучаюсь бессонницей. Садись, Танфия. Выпей со мной.

Девушка опустилась на кушетку и взяла протянутый бокал. Вино в зеленоватом стекле было белое, терпкое, с яблочным привкусом, и пришлось очень кстати. Танфии все не верилось, что она здесь, сидит рядом со своим героем.

Сафаендер отпил вина и состроил гримасу.

– Дрянь редкая, – заметил он, – но другого нет.

– Ничего, – прошептала Танфия.

– Ты плохо выглядишь, – мягко проговорил он. – Очень бледна, и очень взволнована.

– Все в порядке. Я… я повздорила с Руфридом.

– Он твой любовник, как я понимаю.

– Нет… уже.

– А. Помириться не получится?

Ее поразило, что поэта интересуют такие мелочи.

– Не в этот раз. Не знаю, хочу ли я этого. Тут не просто ссора.

– А что же?

Горло ее перехватило. Танфия повертела в пальцах ножку бокала.

– Сегодня я убила человека.

– Ох… – Поэт дрогнул, но миг спустя, к изумлению девушки, взял ее за руку и серьезно проговорил: – Не то грустно, что ты в расстройстве, а то, что Элдарет спокоен. Он не понимает, не понимает, о чем просит, когда болтает о мятеже. Расскажи, что случилось.

И Танфия сбивчиво рассказала, совершенно забыв, кто перед ней.

– Тебе стало легче? – спросил Сафаендер, когда она закончила. – Груз с плеч спал?

– Немного. Но мне легко говорить. Это не меня убили.

– А ты остра на язык. Эту черту я в людях ценю. Что, я слишком много задаю вопросов? Дурная писательская привычка.

– Я не против. – Она бросила взгляд по сторонам и смущенно улыбнулась поэту. Ей показалось, или он придвинулся к ней? – Я даже могу с вами говорить. Не думала, что это так просто, думала, что вы…

– Какой? – Он лукаво покосился на нее.

– Ну… обычный. Мне казалось, вы…

– Что – говорю рифмами?

– Примерно, – рассмеялась Танфия. – Что вы очень красноречивы.

– Бывает. Но сегодня у меня выходной.

Щеки Танфии загорелись; она надеялась, что в сумраке это не будет заметно.

– Я не хотела грубить. Вы, наверное, решили, что я такая простушка…

– Нет. Ничуть. Элдарет насчет меня был прав – я просто человек. Ленивый, самодовольный и самолюбивый.

– Нет! Вы – легенда.

– В Излучинке – едва ли. Удивительно, что ты обо мне вообще слыхала.

– Почему – потому что я родом с края земли?

Он покачал головой.

– Ну вот, теперь я тебя обидел. Я не это имел в виду. Мне приятно, что моя работа так много значит для людей, которым есть чем заняться в жизни.

– О да. Капусту поливать, овец стричь?..

Сафаендер рассмеялся.

– Без этого такие, как я, не имели бы роскоши писать стихи. Но тебе писательское мастерство небезразлично – даже мои скромные труды.

– Это уже ложная скромность.

– Вообще-то неудачная шутка.

На миг они встретились взглядами.

– Не так оно и страшно в нашей Излучинке, – проговорила Танфия. – Народ добрый. Родители у меня просто чудесные.

– Это заметно. Ты по ним тоскуешь?

– Сейчас – нет. – Снова столкнулись взгляды, и девушка, покраснев, опустила глаза. – Я мечтала попасть в Париону, увидеть одну из ваших пьес в Старом царском…

Словом «театр» она подавилась. Сафаендер обнял ее за плечи и уткнулся щекой в волосы. Танфия чувствовала его горе, скорбела с ним, и в то же время обмирала от восторга. Ей казалось, что они знали друг друга вечность, что, встретив его, она вернулась домой.

– Не стоит об этом, ладно?

– Простите. Меньше всего я хотела вас обидеть.

– Ты меня не обидела, Танфия. Царь, и эти ублюдки Поэль с Гранненом – вот кто разрушил наши судьбы.

– Просто не верится, что это происходит, – прошептала она.

– Что именно? – Вторая рука легла ей на пояс. Кровь забилась в висках.

– Все.

Он поцеловал ее макушку, потом мочку уха. Руки поэта были горячими, щеки – гладкими и пахли травами.

– Странно, – шепнул он. – Стоило тебе войти, и мне показалось, что я тебя знаю. Ты так красива, Танфия.

Танфия оцепенела, охваченная страстью, неверием и ужасом.

– А что ваша… э, та дама, что зажигала лампы?

– Аштарь? – Он рассмеялся. – Она мне не любовница. И никто и них. Нои мои друзья, мои актеры. Я был женат только на своем театре.

– Ох. – Облегчение захлестнула ее. – Хорошо…

– Значит, можно?

Их губы сомкнулись, и она открылась его жадным поцелуям, пахнущим вином и пламенем. Когда они разделились, Сафаендер погладил ее длинные, неухоженные волосы.

– Стоило бы лечь, – проговорил он.

Танфия отстранилась, растрепанная, не в силах поверить, будто он сказал то, что ей послышалось.

– Да, я, пожалуй, смогу заснуть. Но к Руфриду я вернуться не могу.

– И не надо. Можешь лечь на кушетке. А можешь… лечь со мной.

Танфия заколебалась, то леденея, то вспыхивая, а он ласково глядел на нее, ожидая ответа.

– Н-на кушетке, – пробормотала она.

– Хорошо. – Он сложил ее ладони вместе и легонько поцеловал девушку в лоб. – Я принесу тебе одеяло.

На завтрак были овсянка с медом, яйца и травяной настой. Утренний свет сочился в две узких щели; окон в комнате не было. Руфрид старался не встречаться с Танфией глазами; она ощущала на себе его горящий взор, но когда она пыталась подловить его, юноша отворачивался с каменным лицом.

Седые близнецы трапезовали вместе с постояльцами, усевшись на концах стола и благожелательно улыбаясь всем и каждому.

– Мы слышали, – заметил Олберид, когда завтрак подошел к концу, – что к северу отсюда собирается большое войско.

– Это еще зачем? – прищурился Элдарет, напрягаясь. – Нас ищут, или рекрутов набирать вздумали?

– Полагаю, последнее, – небрежно бросил Сафаендер. – Вряд ли это важно.

– Выяснить надо. – Странник поднялся. Он уже был облачен в дорожную одежду. – Я пойду на разведку.

– Я с тобой, – быстро предложил Руфрид.

– Не стоит. Я привык двигаться один. Вам нужен отдых.

– Нет. Я с тобой. Здесь я не останусь!

Элдарет вздохнул.

– Ладно. – Он хлестнул взглядом намерившегося было встать Линдена. – Только Руфрид!

– Я б лучше делом занялся, чем задницу просиживать! – разочарованно воскликнул юноша.

– Чем больше нас будет, тем медленней мы поскачем, и тем скорей нас приметят. Останься и отдохни.

– Задницу просиживать? – возмутилась Зоря. – Это если очень повезет. Тут, чтобы живым остаться, надо пуп рвать.

Танфия и Линден потайной дверью прошли в конюшни вслед за разведчиками, чтобы покормить коней. Скакуны радостно фыркали, тыкаясь мордами в карманы хозяев. Танфия скормила Зарянке морковку.

– Возьми с собой мой элирский нож, – предложила она Руфриду, затягивавшему подпругу Ястребка. – Может пригодиться.

– Спасибо, но он твой, а не мой. – Он промедлил. – Как прошла ночь с Сафаендером?

– Я провела ночь не с ним. Я спала на кушетке. Хотя тебя это не касается.

– Точно. – Юноша проскользнул под шеей Ястребка, приподнял седло и осторожно опустил, приглаживая волос под ним. – Надеюсь, от восторга ты не забыла про свой талисман из дерева арх.

– Ну ты наглец! – Девушка едва сдерживалась. – А как насчет тебя с той девицей-элиркой?

Руфрид обернулся, впервые за утро глянув ей в глаза.

– Так я и думал! Ты все еще злишься из-за Метии, да? Это твоя маленькая месть?

– Какая месть? Ничего между нами не было! Нет, я не злюсь, Руфе. Все куда хуже. С того дня я тебе перестала доверять.

– Ты мне не доверяешь, – потрясенно повторил он. – После всего, что мы пережили вместе?

Он оттолкнул ее, выводя Ястребка во двор. Танфия не могла вымолвить ни слова. Элдарет, выходивший в переулок проверить, нет ли солдат, вернулся и сел на гнедого мерина, уведенного у солдат днем раньше.

– Нас не будет пару дней, – предупредил он.

– Прощай, Танфия, – резко бросил Руфрид, и натянул поводья.

Танфия глядела ему вслед, разрываясь между обидой и яростью. Или это не он был неправ? Кому вообще надо извиняться?

Линден затворил и запер за разведчиками ворота.

– Что, во имя всего святого, на вас двоих теперь нашло? – спросил он несчастным голосом.

– Оставь, Лин.

Она повернулась, чтобы уйти, но Линден схватил ее за руку.

– Я не виню Руфрида! Видел я, как ты крутишься перед Сафаендером. Против него я ничего не имею, но боги, Тан, это уже слишком! Ты забыла, зачем мы шли?

– Нет! – огрызнулась она. – Но по-моему, мы только перецапались меж собой, а до Имми нам все так же далеко!

Когда вокруг них с Элдаретом зашелестел березняк, Руфрид ощутил себя почти по-человечески. Но холодный ком гнева в груди не растаял.

Он любил Танфию больше жизни. Но простить ее он не мог. И странное дело – а он ей верил – она ведь ничего дурного не совершила. Всего лишь глянула на этого изнеженного труса-поэтишку. Но этого было достаточно.

Он знал, что потерял ее.

Так же сильно, как любил Сребренхольм, Руфрид возненавидел убежище. Его тянуло обратно в лес, и чтобы они были одни с Линденом и Элдаретом, ехали, сражались… и спасли в конце концов Изомиру, чтобы Линден мог быть счастлив.

– Руфрид, – проговорил Элдарет, – мне жаль… насчет тебя и Танфии.

– Забавно. Все заметили.

– Слепой бы увидел.

– Ну, между нами уже давно все не слава богам. И не было – разве что одну-две ночи.

– Но ты ее очень любишь.

– Хотел бы я перестать. Думал, она чувствует то же… а оказалось, я себе сам голову дурил.

– Пропади этот Сафаендер пропадом. – Голос Элдарета был суров. – Он мой лучший друг, но иногда мне хочется его убить. Он всегда так делает.

– Как?

– Влюбляется в заблудших и беспризорных. И влюбляет в себя. У него это само собой выходит.

Руфрида затопил гнев.

– Ублюдок! – сплюнул он.

И все же… конечно, он не хотел, чтобы Танфия страдала, но в нем зародилась извращенная надежда – вдруг она научится на этой ошибке?

– Танфия не заблудшая овечка, поверь, – ответил он, вздохнув. – Она умеет вертеть людьми, когда ей это выгодно.

Утро выдалось теплое. Элдарет, хорошо знавший окрестности, двинулся на юг от Нахиллеи, через низкие всхолмья. Всюду виднелись зеленые с лиловым камзолы царских солдат, пехотинцев и конников; над лагерями развевались знамена; куда ни глянь, шли учения.

– Не нравится мне это, – пробормотал Элдарет. – Смахивает на то, что они готовятся напасть на Нахиллею. В любой момент.

Обратно двинулись лесом, избегая торных троп и уклоняясь от любопытных взоров. В родной стихии Руфрид сумел даже позабыть о Танфии. За полдень разведчики забрались довольно далеко на северо-запад от города. Элдарет вывел юношу на вершину отдельно стоящего утеса.

Отсюда открывался вид на многие мили; вокруг расстилались леса и реки Параниоса. Вдалеке, у самого окоема, блестела на солнце серебряная нить, прорезая с запада на восток вытянутый луг. По ней цепочкой двигались повозки.

– Что это? – Руфрид прикрыл ладонью глаза от солнца.

Элдарет издал тихий стон.

– Это, друг мой, рельсовый путь, проложенный Гарнелисом, чтобы скорей доставлять рекрутов к цели. Как овец на ярмарку. Рельсы заканчиваются, полагаю, в Нафенете.

– Это где рудники и каменоломни.

– Да. Похоже, после зимы они опять взялись за свое.

– Может, Изомиру забрали туда, – вслух подумал Руфрид. – Бедняга Линден. Неизвестность тяжело на него действует.

Элдарет повернул коня и двинулся вниз.

– Пойдем. Может, к западу отсюда найдется что поинтереснее.

Они выехали на гребень холма, разделявшийся, образуя лесистую долину. Сквозь ветви сочились столбы дыма; вдоль тропы виднелись свежие кучи навоза.

– Надо выяснить, – сказал Элдарет, – солдаты это или простой люд. Разделившись, мы покроем большую площадь. Ты бери правый гребень, я пойду вдоль левого. Встретимся здесь через двадцать минут… – Он указал через плечо, – …В той лощине; не так заметно, если одному из нас придется ждать второго.

– Ладно.

Руфрид двинул Ястребка по извилистой, тенистой тропе. Конь еще не утомился, и шел с охотой, гордо подняв голову и раздувая ноздри. В одиночестве юноша чувствовал себя возбужденно, тревожно – и весело. Тропу занесло темной палой листвой, но солнце светило сквозь ветви, и щебетали в вышине птицы.

На протяжении минут десяти Руфрид углублялся в лес все дальше, обходя предательски торчащие из земли корни. Сквозь лес он видел домики в долине, и, присмотревшись, пришел к выводу, что это всего лишь деревушка. По другую сторону гребня никаких признаков жилья заметно не было.

В конце концов Руфрид понял, что если сейчас не справит нужду, то лопнет. В конце концов, долгое ли дело? Отведя Ястребка с тропы, он спрыгнул с коня и отошел за дерево, чтобы облегчиться.

Нападавшего он не увидел; и не услышал. Все было совершенно спокойно – до того мига, когда Руфрид услыхал тревожное ржание Ястребка; потом на голову юношу обрушился тяжелый удар, погрузив его в забытье.

Хотя Элдарет упомянул, что они с Руфридом могут отсутствовать пару дней, Танфия начала беспокоиться уже к закату.

– Лин? – тихонько спросила она, когда они готовили ужин. – Думаешь, с Руфридом все в порядке?

Он мрачно покосился на нее.

– А тебе не все ли равно?

– Не дури! Конечно, мне не все равно. Я думала, ты… ну, почувствуешь что-нибудь.

Юноша с излишним усердием принялся крошить овощи.

– С чего бы? Я не провидец.

– Но тебе всякое мерещится…

– Я не могу открыть видение, как бочку! Что, если мне привидится, будто с Руфе все в порядке, а это не так? Или что он в опасности, а я не смогу ему помочь? Лучше уж не знать! Я не подзорная труба, Тан.

– Прости, Лин. – Она коснулась его плеча. – Но если что почувствуешь, ты мне скажи, ладно?

– Конечно. Я не хотел на тебя кидаться, просто эта тварь у меня в голове… не знаю, что она такое, и не хочу знать.

– Однажды оно спасло нам жизнь. – Танфия порывисто стиснула его руку. – ты все еще не знаешь, откуда оно взялось?

Линден оглянулся в поисках любопытных ушей.

– Один раз я говорил об этом с Лийет. Она сказала, что я подхватил этроф.

– Что-что?

– Это вроде бесприютного духа, которого привлекают места свершившегося насилие… например, тропа, где гхелим убил господина Арана. Лийет говорит, что я от него никак не избавлюсь, потому что он пробудил во мне то, что было от рождения.

– Ох… – только и выдавила потрясенная Танфия, не зная, что еще сказать. – Может, этот дар к лучшему, Лин? Поможет нам найти Имми.

Юноша устало улыбнулся ей; девушка чмокнула его в щеку.

– Надеюсь, – согласился он. – Но мне больше хочется забыть о нем навсегда.

После ужина актеры расставили по всей комнате зажженные свечи, и взялись разыгрывать сцены из спектаклей – некоторые Танфия, к собственному удовольствию, узнала – перекидываясь строками, хохоча, когда кто-то сбивался. Потом негромко вступил певучий голос Сафаендера. Он читал собственное сочинение, сказание о победе царя Маарота при Серебряных равнинах. Танфия сидела на полу, опершись подбородком о колено. Закрыв глаза, она утонула в красноватом сиянии и прекрасном голосе поэта. Покуда звучали стихи, она чувствовала себя в раю.

Линден перепил немного и задремал; когда остальные разошлись по своим койкам, девушка отволокла товарища в его чулан, уложила на тюфяк и оставила отсыпаться. Когда она вернулась в комнату, там оставался один Сафаендер. Он бродил из угла в угол, задувая свечи по одной. Когда он обернулся к ней, – стройная мраморная статуя, расплескавшиеся по плечам черные кудри – Танфия едва смогла вздохнуть, пораженная его красотой.

– Где же они? – спросила она.

– Элдарет может о себе позаботиться. Руфрид, я полагаю, тоже, верно?

– Да, но…

– Тогда не тревожься. Этим ты делу не поможешь.

– Знаю. – Танфия съежилась. – Все равно боязно.

– Ты замерзла?

Он шагнул к ней, и заключил в объятия. Сквозь тонкую ткань девушка ощущался очертания его тела, его жар. Ей казалось, что после долгих лет пути она вернулась, наконец, домой.

– Пока они не вернутся, я не усну, – прошептала она.

– Я тоже. Так что мы можем не спать вместе.

Сердце девушки заколотилось; чресла ныли.

– Ты прочтешь мне еще одну поэму? Услышать «Песнь Маарота» из твоих уст – для меня это было исполнением мечты.

– Для тебя я стану писать поэмы, – ответил он, целуя ее шею. Разведя ворот ее рубахи, он приподнял кончиками пальцев ее грудь, коснулся губами соска, так нежно, что Танфия едва не истаяла от наслаждения. – Я стану сочинять их, пока мы любимся. Но они будут ужасны, имей в виду.

Она рассмеялась, ластясь к нему, сжимая объятья.

– Тогда люби меня молча.

– Это куда лучше любых стихов.

Он провел ее в свою комнатушку – столь же скромную, как и у остальных, но здесь была кровать, и шелковый полог на ней, и узкое окошко, куда заглядывала Лилейная луна.

– Что за роскошь! – воскликнула она.

– Они приглядывают за мной, мои возлюбленные актеры, а я забочусь о них.

Он стянул с нее одежды, избавился от своих, и они встали нагие – оба стройные, опалово-бледные в лунном сиянии.

Они не могли насмотреться друг на друга. Его взгляд упивался бледными изгибами ее стана, розовыми каплями сосцов, темным клином между ее бедер. Ее глаза впитывали его улыбку, водопад темных кудрей, плоский живот, стройные колонны ног и гордо восставшее древко, темнеющее на фоне светлой кожи. Вслед за взглядами потянулись ладони.

Танфия наслаждалась его запахом, его касаниями, его нежной настойчивость. И ни на миг не могла забыть, кто он.

– О, какая ты сильная, Танфия, – шептал Сафаендер, опускаясь с ней на постель, укладывая ее поверх себя. – Твоя кожа как шелк, но столько силы в этих стройных бедрах в этих руках. Какая ты сильная…

– Да, – выдохнула она.

Танфия поцеловала его, жарко и страстно, и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, опустилась на его раскаленный, каменный уд. Она таяла, как масло, опускаясь все ниже и ниже, волосок за волоском, пока он не вошел в нее до самого конца, и тогда сладостное изумление пронизало ее копьем. Чресла ее жгло влажным огнем, и, не в силах удержаться на краю наслаждения, она вскрикнула, закрывая глаза, и исчезла в потоке белого света.

Сафаендер расплакался в миг наивысшего наслаждения. Он вдавливал ее в постель, словно бы стремясь потеряться в ней, а она прижимала его к себе, пытаясь поглотить его всем своим телом, любовники стонали от блаженства; а потом семя его выплеснулось в чрево Танфии, и на щеку ее упала его слеза. Девушка и сама разрыдалась. Ей пришлось отстраниться от него и свернуться клубочком, точно маленькой девочке, чтобы озноб отпустил ее.

– Что случилось, что? – испуганно спросил Сафаендер. – Я обидел тебя?

– Нет, нет, что ты!

Она смеялась и плакала в одно и то же время, от блаженства столь немыслимого, что оно не желало оставлять ее. Сафаендер.

– Иди ко мне. Обними меня. – Он притянул ее к себе, и она восторженной глиной легла в его объятья. – Ты дрожишь? Я тоже. О богиня, что же мы делаем друг с другом? Ты можешь поразить сами луны, Танфия… Танфия, Танфия…

Постепенно дрожь унялась. Тела их склеил остывающий пот. Ей хотелось остаться тут навечно, в сердцевине времен.

– Когда все закончится, я отвезу тебя в мой дом, в Парионе.

– Мраморный?

– Конечно. Мрамор, и оникс, и опал – все белые камни, и только узор в середине каждой стены выложен ляпис-лазурью.

– А еще мощеный двор, и посреди него фонтан.

– Откуда ты знаешь?

– У тебя должен быть именно такой дом. И вокруг такие высокие папоротники, я их на картинках видела.

– А еще белые и оранжевые цветы, и мелкие пестрые птахи.

– Хотела б я оказаться там.

– Мы там будем. Я тебя люблю, Танфия.

Она не поверила своим ушам.

– Да мы едва знакомы! Я любила тебя всю жизнь. Но как ты можешь полюбить меня, когда вокруг тебя столько красавиц и умниц?

– Ты свежа, как весенний ветерок, ты необыденна, будто элирка. Ты прекрасна, Танфия, и умна. Тебе не поднесли судьбу на блюде, как большинству из моего окружения, ты сама добилась своего – и ценишь добытое больше, чем они.

– А это для тебя что-то значит?

– Конечно! Знавал я писателей и актеров, словно высеченных из камня; сердце в них заменил ум, и чем больше их восхваляют, тем сильней они поливают желчью поклонников. Но я не таков. Я слеплен из плоти и крови, и мне очень по душе, когда меня любят…

Он с улыбкой коснулся ее губ своими.

– А я люблю тебя. Боги, как я тебя люблю!

– В тебе есть что-то особенное, – прошептал Сафаендер, склоняясь над ней; темные глаза сияли с прекрасного лика. – И неважно, что мы только что встретились. Мне кажется, я тебя знаю. Я тебя узнаю’.

Танфия спала как ребенок, и не вспоминала о Руфриде до самого утра. Мысль о нем и разбудила ее. Сафаендер все еще дремал. Стараясь не разбудить его, девушка натянула рубаху через голову, и выскочила в большую комнату. Из проема в импровизированную кухоньку на ее взирал похмельными глазами Линден.

– Еще не вернулись?

Юноша покачал головой.

– Ни следа.

– Бо-оги… Ну, они сказали «два дня». Как твоя голова?

Линден скривился.

– Паршиво. Зато прошлого вечера я не помню совершенно – видимо, этого и добивался. Если Руфе не вернется к завтрашнему утру, я отправлюсь его искать.

– И сам заблудишься? – сурово поинтересовалась девушка.

– Не заблужусь. Зоря и Мириас отправятся со мной.

– Лин, я с тобой. – Танфия со вздохом опустилась на кушетку. – Не вздумай меня оставить.

Линден окинул ее цепким взглядом.

– Я думал, ты предпочтешь остаться с Сафаендером. – Девушка прикусила губу, и он безжалостно добавил: – Ты ведь спала с ним этой ночью?

– Ты же ничего не помнишь.

– Кончай, Тан. Помимо того, что ты только что выбежала, простоволосая, из его комнаты, это было очевидно для любого, кто еще не ослеп.

– Ты на меня так смотришь, словно я тебя подвела.

– Да не меня! – огрызнулся Линден. – Руфе! Он был счастлив с тобой. Я его никогда прежде счастливым не видел. Его я не мог понять с этой элирской девкой, а тебя сейчас не понимаю!

– Линден… – простонала она. – Ну не всем же быть такими простодушными. Мы говорим о парне, который обещал перед уходом, что не притронется ко мне, даже останься я последней на свете бабой?

Юноша отвернулся; разговор становился для него слишком тяжелым, слишком личным.

– Надеюсь, – прошептал он, – что из-за тебя он не утворил никакой дурости.

К закату не случилось ничего.

– Два дня, – напомнил девушке Сафаендер, когда подошла концу их вторая изумительная ночь.

Весь день им пришлось сносить ядовитые насмешки и многозначительные улыбочки Шармы, Салиоля и Эвендера; Сафаендер в них просто купался, в то время, как девушку они одновременно раздражали, смущали, и приносили стыдное удовлетворение. Аштарь, похоже, ревновала. Танфия начала чувствовать себя если не главной в компании, то по меньшей мере равной. Но когда она оставалась с Сафаендером наедине, остальные забывались.

– Элдарет славится скрытностью. Я тебе просто запрещаю волноваться до самого завтрашнего заката..

На следующий день Танфии пришлось употребить весь свой дар убеждения, чтобы не дать Линдену броситься на поиски. Когда вестей не принес и третий вечер, даже Сафаендер не мог скрыть растущего беспокойства. Не в силах заснуть, любовники сплетались в чаше, сплетенной свечами, цепляясь друг за друга в попытке противостоять судьбе.

– Я уверена, сегодня они вернутся, – заметила Танфия за завтраком, держа Линдена за руку. – Никуда не уходи пока. Представь, каково будет Руфриду вернуться, чтобы тут же кинуться в погоню по твоим следам! Да он будет вне себя!

– Ладно, – пробурчал юноша. Волосы его были растрепаны, глаза покраснели от недосыпа. Он нервно потер скулы. – Но дольше ждать уже нельзя. Слишком жарко.

– Да нет вроде. Ты не захворал?

– Нет. Я чую дым.

Сафаендер и остальные озабоченно косились на них.

– Линден, – тревожно воскликнула Танфия, – у тебя опять видения? Скажи!

И тут в дверь постучали – тревожным, уговоренным стуком. Девушка едва не подскочила до потолка.

– Я отопру, – бросил Сафаендер.

Танфия вскочила за ним вслед. Стоило поэту отворить потайную дверь, как ему в объятья упал, задыхаясь, один из близнецов – девушка почти не различала их, но ей показалось, что Олберид.

– Вам надо уходить! – прохрипел он.

– Что?

Вокруг Сафаендера собрались Аштарь, Эвендер и остальные. Олберид перевел дыхание, опираясь на плечо Танфии.