Текст книги "Адское Воинство"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

V

– С этим мы быстро управимся, – сказал Данглар, и Адамберг не понял, что он имел в виду, Адское Воинство или вино: его сын принес всего одну бутылку.

Адамберг взял сигарету из пачки Кромса, и, как всегда, этот жест напомнил ему их первую встречу, смертельную угрозу, оказавшуюся блефом. [3]3
  См.: Фред Варгас.Заповедное место.


[Закрыть]С того дня он опять начал курить, и чаще всего сигареты Кромса. Данглар приступил к первому стакану.

– Полагаю, женщина-одуванчик не захотела говорить об этом с капитаном ордебекских жандармов?

– Она отказывается иметь с ним дело.

– Вполне логично, потому что он бы ее не понял. Вы тоже, комиссар, можете впоследствии выкинуть все это из головы. Что известно о пропавшем охотнике?

– Что это безжалостный убийца, чтобы не сказать хуже, который истребляет самок и детенышей. Его исключили из местного союза охотников, никто не желает ходить с ним на охоту.

– Значит, это мерзкий тип? Жестокий? Кровожадный? – спросил Данглар, отпив вина.

– По-видимому, да.

– Тогда все сходится. Эта Лина живет в самом Ордебеке, так?

– Вроде так.

– Вам никогда не приходилось слышать о городке Ордебек? Там некоторое время жил один великий композитор.

– Речь сейчас не об этом, майор.

– Но это позитивный момент. Остальное куда менее приятно. Значит, Воинство показалось на Бонвальской дороге?

– Женщина упоминала это название, – удивленно ответил Адамберг. – Вы слышали наш разговор?

– Нет, просто это один из наиболее известных гримвельдов, он проходит через Аланский лес. Можете быть уверены, об этом знает каждый житель Ордебека, и они часто обсуждают эту историю, притом что предпочли бы о ней забыть.

– Я не знаю, что такое гримвельд, Данглар. Объясните.

– Так называют дорогу, на которой показывается Свита Эллекена, или Адское Воинство, если этот вариант вам больше по душе, или же Дикая Охота. Лишь немногим мужчинам и женщинам доводится ее видеть. Один такой мужчина очень знаменит, и он тоже видел ее на Бонвальской дороге, как эта Лина. Зовут его Гошлен, и он священник.

Данглар сделал подряд два больших глотка и улыбнулся. Адамберг стряхнул пепел в нетопленый камин и стал ждать. Ехидная улыбка, собравшая складками дряблые щеки майора, не предвещала ничего хорошего, разве что давала понять: Данглар наконец-то очутился в своей стихии.

– Это случилось в начале января, в тысяча девяносто первом году. Ты удачно выбрал вино, Армель. Но нам его не хватит.

– В тысяча каком? – спросил Кромс, который придвинул табурет к камину и со стаканом в руках внимательно слушал майора.

– В конце одиннадцатого века. За пять лет до начала Первого крестового похода.

– Черт, – вполголоса произнес Адамберг, у которого вдруг возникло ощущение, что женщина из Ордебека, этот невесомый одуванчик, одурачила его как малолетку.

– Да, – кивнул Данглар. – Столько усилий – и все впустую, комиссар. Но вы все еще хотите понять, почему эта женщина так напугана? Хотите или нет?

– Может, и хочу.

– Тогда надо выслушать историю Гошлена. И нам понадобится еще одна бутылка, повторил он. – Нас ведь трое.

Кромс вскочил.

– Иду, – сказал он.

Адамберг заметил, что перед тем, как выйти, он опять осторожно провел пальцем по перьям голубя. Машинально комиссар, как и положено отцу, повторил: деньги на буфете.

Семь минут спустя Данглар, обрадованный появлением второй бутылки, вновь наполнил стакан и начал рассказывать историю Гошлена, но вдруг замолчал и уставился на низкий потолок кухни.

– Хотя, пожалуй, хроника Элинана де Фруамона, написанная в начале тринадцатого века, дает об этом более внятное представление. Подождите секунду, мне надо порыться в памяти, не каждый день я обращаюсь к этому тексту.

– Ладно, – растерянно произнес Адамберг.

Когда комиссар понял, что сейчас они погрузятся в пучину Средних веков и бросят Мишеля Эрбье на произвол судьбы, история маленькой женщины и ее непреодолимого страха предстала перед ним в совершенно ином свете, и теперь он не знал, как с этим быть.

Он встал, плеснул вина и заглянул в корзину с голубем. Адское Воинство больше его не интересовало, а поведение невесомой мадам Вандермот он истолковал неверно. Она не нуждалась в нем. Это была просто безобидная сумасшедшая с навязчивой идеей, что на нее вот-вот обрушатся полки с книгами, в том числе и с хрониками XI столетия.

– Собственно, о происшествии рассказывает его дядя Эльбо, – уточнил Данглар, который теперь обращался к молодому человеку.

– Дядя Элинана де Фруамона? – спросил Кромс: он был весь внимание.

– Да, его дядя по отцу. Он рассказывает вот что: «Незадолго до полудня мы с моим слугой приближались к лесу. Он поскакал вперед, чтобы позаботиться о пристанище для меня, и вдруг услыхал в лесу громкий шум, как бы ржание множества коней, звон оружия и крики бесчисленных воинов, бросающихся в атаку. Слуга в испуге повернул коня. Когда я спросил, почему он вернулся, он ответил: ни хлыстом, ни шпорами не мог я принудить лошадь скакать дальше, да и сам я так напуган, что не в состоянии продолжать путь. Воистину я услышал и увидел нечто ужасающее».

Данглар протянул руку к молодому человеку.

– Армель! – (Данглар категорически отказывался называть молодого человека Кромсом и очень осуждал комиссара за то, что он в разговоре с сыном употребляет эту кличку.) – Наполни мой стакан – и ты узнаешь, что увидела эта молодая женщина, Лина, узнаешь, чего она боится по ночам.

Кромс выполнил его просьбу с поспешностью ребенка, который хочет дослушать сказку, и снова уселся с ним рядом. Он рос без отца, и никто не рассказывал ему сказок. Его мать работала в ночную смену уборщицей на рыбозаводе.

– Спасибо, Армель. Далее слуга продолжал: «Весь лес был наводнен душами усопших и демонами. Я слышал, как они кричали: „Аркский прево уже у нас, а вскоре мы схватим и архиепископа Реймского!“ Тогда я сказал: „Начертаем на лбу крест и поедем дальше, с нами ничего не случится“».

– Это уже дядя Эльбо говорит?

– Верно. Затем он продолжает: «Когда мы въехали в лес, тени уже расплывались, но я слышал невнятные голоса, бряцание оружия и ржание коней, однако не мог разглядеть тени и расслышать голоса. Вернувшись домой, мы застали архиепископа при смерти, и он не прожил и двух недель со дня, когда мы услышали голоса. Из чего мы заключили, что он был унесен теми демонами. Ибо мы слышали, как они кричали, что схватят его».

– Это не совпадает с тем, что рассказала мать Лины, – негромко заметил Адамберг. – Она не говорила, что ее дочь слышала голоса или ржание или что она видела тени. Она видела только Мишеля Эрбье и еще троих вместе с людьми из этого Воинства.

– Просто мать не решилась рассказать все. И кроме того, в Ордебеке не нужно излагать подробности. Когда там кто-то говорит: «Я видел, как пронеслось Адское Воинство», все прекрасно понимают, о чем речь. Сейчас я обстоятельнее опишу вам Воинство, которое видела Лина, и вы поймете, как несладко ей приходится по ночам. Одно могу сказать точно, комиссар: в Ордебеке ей живется очень тяжко. Ее, разумеется, все избегают, шарахаются, как от зачумленной. Думаю, мать пришла к нам главным образом для того, чтобы защитить ее.

– А что она видит? – спросил Кромс, не выпуская изо рта сигареты.

– Понимаешь, Армель, Воинство, которое там шумит по ночам, порядком потрепанное. У лошадей и всадников на костях не осталось мяса, у некоторых нет руки или ноги. Это мертвое, полуистлевшее, истошно вопящее, беспощадное Воинство, для которого закрыты небеса. Представь, как оно выглядит.

– Угу, – согласился Кромс, снова наполняя стакан Данглара. – Майор, вы можете сделать перерыв на минутку? Сейчас десять, мне пора заняться голубем. Так мне велели.

– Кто велел?

– Виолетта Ретанкур.

– Выполняй.

Кромс старательно проделал необходимые манипуляции с размоченным сухарем, пузырьком с тонизирующим средством и пипеткой. Он уже научился лучше управляться со всем этим. Закончив кормление, он вернулся встревоженный.

– Ему не стало лучше, – грустно сказал он отцу. – Вот гад этот мальчишка!.

– Увидишь, я его найду, – мягко ответил Адамберг.

– Вы действительно хотите завести дело на парня, который искалечил голубя? – с некоторым удивлением спросил Данглар.

– Естественно, Данглар. Почему бы и нет?

Данглар, дождавшись, когда Кромс приготовится слушать, продолжил рассказ о темном Воинстве. Майора все больше поражало сходство отца с сыном: отсутствующий, без блеска и без цели взгляд, глаза с неразличимым, неуловимым зрачком. Правда, в глазах Адамберга иногда вдруг вспыхивал огонек, словно солнечный блик в бурых водорослях во время отлива.

– Адское Воинство всегда таскает с собой нескольких живых, мужчин или женщин, которые истошно вопят и жалуются, что их терзают демоны и жжет пламя преисподней. И свидетель обычно узнает этих людей. Так, например, Лина узнала охотника и трех его спутников. Пленники умоляют, чтобы какая-нибудь добрая душа исправила совершенное ими зло и тем самым избавила их от адских мук. Так говорит Гошлен.

– Нет, Данглар, – перебил Адамберг, – не надо про Гошлена. Хватит, у нас уже сложилось четкое и целостное представление.

– Но вы же сами просили, чтобы я приехал сюда и рассказал вам про Адское Воинство, – обиделся Данглар.

Адамберг пожал плечами. От этих историй его клонило в сон, и он предпочел бы, чтобы Данглар пересказал их вкратце. Но он знал, что майор просто купается во всем этом, словно в бассейне, наполненном лучшим в мире белым вином. Особенно когда на него смотрит Кромс, смотрит с изумлением и восхищением. И хорошо уже то, что Данглар хотя бы на время забыл о своей затяжной хандре, сейчас он, казалось, был более или менее доволен жизнью.

– У Гошлена сказано следующее, – улыбаясь, продолжал Данглар, вполне сознававший, что Адамбергу надоело его слушать. – «Перед нами показалось огромное скопище людей. Они шли мимо, неся на плечах и на спине домашний скот, одежду, всевозможную утварь и прочее добро, которое обычно тащат с собой разбойники». Прекрасно написано, да? – с лучезарной улыбкой обратился он к Адамбергу.

– Замечательно, – рассеянно согласился Адамберг.

– Идеальное сочетание лаконизма и изящества. Не то что стихи Вейренка, тяжелые, как гири.

– Это не его вина, его бабушка обожала Расина. Когда он был маленький, она каждый день читала ему только Расина, и ничего другого. Потому что спасла эти томики из огня во время пожара в пансионе, где она воспитывалась.

– Лучше бы она спасла учебник хороших манер и натаскала внука по этому предмету.

Адамберг, не отвечая, смотрел на Данглара. Привыкание будет долгим. А в ближайшее время в Конторе предстоит поединок между коллегами, вернее – и в этом была одна из причин их вражды, – между двумя интеллектуалами-тяжеловесами.

– Ну да ладно, – продолжал Данглар. – У Гошлена сказано: «Все они горестно вопили и понуждали друг друга идти быстрее. Священник узнал в этой веренице многих своих соседей, умерших недавно, и услышал, как они жалуются, что терпят страшные мучения за свои дурные дела. А еще он увидел, – и тут мы подходим совсем близко к вашей Лине, – а еще он увидел Ландри. Разбирая тяжбы, Ландри руководствовался лишь собственной прихотью и выносил решение в пользу тех, от кого получал наиболее щедрые дары. Призванный быть слугой справедливости, он служил алчности и обману». И за это Ландри, виконт Ордебекский, был схвачен Адским Воинством. В те времена неправосудный приговор считался таким же тяжким преступлением, как убийство. А сейчас на это никто не обращает внимания.

– Верно, – кивнул Кромс: похоже, он готов был согласиться со всем, что говорил майор.

– Однако, – продолжал Данглар, – несмотря на все меры, которые принял свидетель, вернувшись домой после этого ужасного видения, несмотря на бесчисленные мессы, которые он отслужил, живые люди, увиденные им тогда в плену у всадников, умерли неделю спустя. Или самое позднее – три недели. Обратите внимание, комиссар, это очень важно, если мы хотим разобраться в истории женщины-одуванчика: все, кого «схватило» Воинство, – негодяи, черные души, безжалостные эксплуататоры, судьи-взяточники либо убийцы. И в большинстве случаев их злодеяние не было раскрыто современниками. То есть осталось безнаказанным. Вот почему ими занимается Воинство. Вы не помните точно, когда Лина его видела?

– Больше трех недель назад.

– Ну, тогда сомнений быть не может, – спокойно произнес Данглар, глядя на свой стакан. – Тогда этот человек, конечно же, умер. Ушел со Свитой Эллекена.

– Со свитой? – не понял Кромс.

– С подручными, если тебе так больше нравится. Эллекен – это их хозяин.

Адамберг, заинтересовавшись, снова подошел к камину и оперся спиной о кирпичный столбик. Так, значит, Воинство обличает ненаказанных убийц. До него вдруг дошло, что люди из Ордебека, чьи имена назвала Лина, должно быть, здорово струсили. Что остальные жители городка, должно быть, начали наблюдать за ними, размышлять, прикидывать, взвешивать, в общем, задаваться вопросом, какое преступление они могли совершить. Сколько ни тверди: не верю, не верю, все равно ведь веришь. Мерзкая мысль находит себе лазейку. Она бесшумно продвигается по таинственным закоулкам разума, принюхивается, осматривается. Ее гонят прочь, она затихает, потом возвращается.

– Как умирают те, кого схватили? – спросил он.

– По-разному. От горячки или от руки убийцы. Если их не уносит скоротечная болезнь или несчастный случай, то исполнителем неотвратимого приговора Воинства становится существо из плоти и крови. То есть происходит убийство, но убийство, совершенное по воле Владыки Эллекена. Понимаете?

После двух стаканов вина, выпитых Адамбергом – а это случалось с ним редко, – от его недовольства не осталось и следа. Напротив, ему стало казаться, что пообщаться с женщиной, способной увидеть грозное Воинство, очень занятно, что такая возможность представляется не каждый день. И что реальные последствия такого видения могут быть ужасающими. Он налил себе еще полстакана и стащил сигарету из пачки сына.

– Это местная ордебекская легенда? – спросил он.

Данглар покачал головой:

– Нет. Свита Эллекена бродит по всей Северной Европе. По скандинавским странам, по Фландрии, по северным областям Франции, по Англии. Но всегда по одним и тем же дорогам. По Бонвальской дороге она носится уже тысячу лет.

Адамберг подтащил стул и уселся рядом, вытянув ноги; теперь все трое сидели кружком перед камином.

– При всем при том… – начал он, но вдруг запнулся: он часто обрывал фразу, не умея четко сформулировать мысль, которая позволила бы ее закончить.

Данглар никак не мог привыкнуть к туману, заволакивавшему мозги комиссара, к недостатку последовательности и систематичности в его рассуждениях.

– При всем при том, – подхватил майор, – нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.

– При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?

– Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?

– То есть как это «отвести подозрения»? – улыбнулся Адамберг. – Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны – свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?

– Эллекена. Он – владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.

Данглар твердой рукой наполнил стакан.

– Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.

Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.

– Помнишь, – сказал он Кромсу, – когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?

– Она и сейчас не горит.

– А если вкрутить новую?

– Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.

– Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.

– Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?

– Меня беспокоит не Воинство, Кромс. Я не люблю, когда мне сообщают о предстоящих убийствах, кто бы и как бы об этом ни сообщал.

– Понял. Значит, я вкручу лампочку.

– Ты ждешь, когда будет одиннадцать, чтобы покормить голубя?

– Я останусь тут на ночь и буду кормить его каждый час. Буду дремать на стуле.

Кромс дотронулся до голубя кончиками пальцев.

– А он не слишком теплый при такой-то жаре.

VI

В четверть седьмого утра Адамберг проснулся оттого, что кто-то встряхнул его за плечо.

– Он открыл глаза! Иди посмотри. Скорее!

Кромс до сих пор не решил, как обращаться к Адамбергу. «Отец»? Слишком высокопарно. «Папа»? Но он уже не ребенок. «Жан-Батист»? Фамильярно и неуместно. Так что на данном этапе он вообще никак не называл Адамберга, и от пропуска нужного слова в его речи иногда возникали неловкие паузы. Зияющие пустоты. Но эти пустоты были убедительным свидетельством его отсутствия в жизни Адамберга, которое продлилось двадцать восемь лет.

Они спустились по лестнице и вдвоем склонились над корзиной. Да, голубю явно стало лучше. Кромс снял вчерашнюю повязку и продезинфицировал ему лапы, а комиссар тем временем сварил кофе.

– Как мы его назовем? – спросил Кромс, оборачивая лапы голубя тоненьким бинтом. – Если он выживет, надо будет дать ему имя. Нельзя же все время называть его «голубь». Может, назовем Виолеттой, как твою красотку-лейтенантшу?

– Неподходящее имя. Никто не смог бы поймать Ретанкур и связать ей лапы.

– Тогда давай назовем его Эльбо, так звали одного из парней, о которых рассказывал майор. Как думаешь, он заглядывал в эту книгу, перед тем как прийти сюда?

– Наверняка заглядывал.

– Но все равно, как он смог все это запомнить?

– Не пытайся понять, Кромс. Если бы мы с тобой влезли в голову к Данглару и осмотрелись там, думаю, это впечатлило бы нас посильнее, чем самый крутой налет Адского Воинства.

Придя в контору, Адамберг первым делом заглянул в списки личного состава и позвонил капитану Луи-Никола Эмери в жандармерию Ордебека. Он представился и почувствовал, что на другом конце провода возникла заминка. Там перешептывались, о чем-то спрашивали, давали советы, недовольно ворчали, двигали стулья. Неожиданный звонок Адамберга часто вызывал панику у полицейских, каждый наскоро соображал, соединять ли его с начальством или отделаться под каким-нибудь предлогом. Наконец Луи-Никола Эмери взял трубку.

– Слушаю вас, комиссар, – сказал он с некоторой настороженностью.

– Капитан Эмери, я по поводу пропавшего, у которого вывернули на пол весь морозильник.

– Эрбье?

– Да. Есть новости?

– Абсолютно никаких. Мы осмотрели дом и хозяйственные постройки. Он не оставил следов.

Приятный голос, хотя, пожалуй, чересчур громкий и раскатистый; звучит уверенно и благожелательно.

– У вас что, особые причины интересоваться этим делом? – продолжал капитан. – Я был бы удивлен, если бы вы ни с того ни с сего вдруг увлеклись таким рядовым случаем, как исчезновение Эрбье.

– Я не увлекся. Просто мне стало любопытно, что вы собираетесь делать.

– Держаться в рамках закона, комиссар. Никто не подавал заявления с просьбой объявить его в розыск, значит его нельзя считать пропавшим. Эрбье уехал на собственном мопеде, и у меня нет никакого права устраивать за ним погоню. Он свободный человек, – не без пафоса произнес капитан. – Рутинную работу мы выполнили, в аварию на дороге он не попадал, его мопед нигде не был замечен.

– Что вы думаете о его отъезде, капитан?

– В сущности, ничего удивительного тут нет. Эрбье у нас недолюбливали, а многие даже откровенно ненавидели. История с морозильником, возможно, означает, что кто-то пришел к Эрбье и набросился на него с угрозами из-за его охотничьих подвигов, вы в курсе?

– Да. Он убивал самок и детенышей.

– Возможно, угрозы подействовали, Эрбье перепугался и дал деру. Или же у него случился нервный срыв, приступ раскаяния, он сам опустошил свой морозильник, бросил все и уехал.

– Действительно, почему бы и нет?

– Так или иначе, в наших краях у него не осталось ни одного друга. Все располагало к тому, чтобы начать жизнь сначала, на новом месте. Дом ему не принадлежит, он его снимал. А с тех пор, как он вышел на пенсию, платить за аренду становилось все труднее. Но владелец дома ни разу не подавал жалобу, поэтому у меня связаны руки. В общем, Эрбье просто смылся – вот мое мнение.

Эмери был общителен и готов сотрудничать, как и говорил Данглар, и все же Адамбергу казалось, что капитан воспринял его звонок высокомерно-насмешливо.

– Вполне возможно, что так оно и было, капитан. Скажите, Бонвальская дорога – это в ваших местах?

– Да, недалеко.

– Где она начинается и куда ведет?

– Начинается она у деревни Илье, примерно в трех километрах отсюда, потом пересекает часть Аланского леса. После Круа-де-Буа она меняет название.

– По ней кто-нибудь ездит?

– Днем ею можно пользоваться. Но никто не решается выезжать на нее ночью. Есть древние поверья, которые не утратили власть над людьми, вы же знаете, как это бывает.

– Вы ни разу не ходили туда просто так, ради интереса?

– Если это намек, комиссар Адамберг, то я отвечу вам намеком. Мне кажется, что у вас побывал человек из Ордебека.

– Да, капитан.

– Кто именно?

– Я не могу вам сказать. Одна обеспокоенная особа.

– Легко себе представить, о чем шел разговор. О шайке гребаных привидений, которую видела Лина Вандермот, если тут уместно слово «видеть». И в которой она якобы заметила Эрбье.

– Точно, – согласился Адамберг.

– Но вы ведь не попались на удочку, комиссар? Знаете, почему Лина видела с этим гребаным воинством именно Эрбье?

– Нет.

– Потому что она его ненавидит. Он бывший друг ее отца, возможно, единственный друг. Послушайтесь моего совета, комиссар, не связывайтесь с ними. Эта девица – психопатка, она такая с детства, здесь все про это знают. И все от нее шарахаются, от нее самой и всей ее полоумной семейки. Хотя они не виноваты. Скорее достойны сочувствия.

– Местные жители в курсе, что Лина видела Воинство?

– Ну еще бы. Она поделилась впечатлениями со своими родными и с шефом.

– А кто ее шеф?

– Она секретарь в адвокатской фирме «Дешан и Пулен».

– Кто распустил слух о происшествии?

– Все. Последние три недели это главная тема для разговоров. Конечно, здравомыслящие люди потешаются, а недалекие поддались панике. Только этого нам не хватало – чтобы Лина ради собственного развлечения пугала народ. Могу поручиться, что с тех пор никто не ходил по Бонвальской дороге. Даже здравомыслящие люди. А я тем более.

– Почему, капитан?

– Не думайте, будто я боюсь чего бы то ни было, – Адамбергу почудилось, что до него донесся властный голос маршала империи, – но мне совершенно не хочется, чтобы повсюду болтали, будто капитан Эмери верит в Адское Воинство. И, если позволите дать вам совет, комиссару Адамбергу это тоже не к лицу. Так что положите это дело под сукно. Тем не менее буду рад принять вас у себя, если вам по долгу службы доведется заглянуть в Ордебек.

Странный разговор, подумал Адамберг, кладя трубку, какой-то двусмысленный, словно бы принужденный. Эмери посмеялся над ним, хотя и вполне добродушно. Но согласился на его приезд, уже зная, что к комиссару приходил кто-то из Ордебека. Его сдержанность легко было объяснить. Мало радости, когда на подведомственной тебе территории живет одержимая, которой мерещатся призраки.

Контора понемногу наполнялась народом: как правило, Адамберг приходил на службу раньше времени. На секунду массивная фигура Ретанкур заполнила собой дверь и заслонила свет. Адамберг увидел, как она тяжелым шагом направляется к его столу.

– Голубь утром открыл глаза, – сказал он. – Кромс всю ночь его подкармливал.

– Хорошая новость, – только и сказала Ретанкур. Ее трудно было взволновать.

– Если он выживет, его будут звать Эльбо.

– Эль Бо? На каком это языке?

– Нет, «Эльбо» в одно слово. Это старинное имя. Был такой человек, чей-то там дядя или племянник.

– А, вот как, – отозвалась лейтенант, включая компьютер. – Вас хотят видеть Жюстен и Ноэль. Похоже, Момо Фитиль опять взялся за свое, но сейчас ущерб гораздо серьезнее. Машина сгорела дотла, как обычно, но в машине кто-то спал. По предварительным результатам экспертизы, это был пожилой мужчина. То есть мы имеем дело с непредумышленным убийством: на сей раз Момо не отделается шестью месяцами тюрьмы. Они начали расследование, но хотят получить от вас, что называется, программу действий.

Когда Ретанкур произносила последние слова, в ее голосе прозвучало что-то похожее на иронию. Она считала, что у Адамберга не бывает программы действий, а если смотреть шире, его манера вести расследование вообще неприемлема. Этот скрытый методологический конфликт длился с первого дня их совместной работы, но ни Ретанкур, ни Адамберг не делали никаких попыток разрешить его. И тем не менее Адамберг чувствовал к Ретанкур то инстинктивное обожание, какое язычник чувствовал бы к самому высокому дереву в лесу. Единственному дереву, которое может дать надежное убежище.

Комиссар сел за стол рядом с Жюстеном и Ноэлем: они записывали самые последние данные о машине, сгоревшей вместе с пассажиром. Одиннадцатой машине, которую спалил Момо Фитиль.

– Мы оставили Меркаде и Ламара у дома, где живет Момо, в квартале Бют, – рассказывал Ноэль. – Машина сгорела в Пятом округе, на улице Анри Барбюса. Как обычно, это дорогостоящий «мерседес».

– Личность покойного установлена?

– Пока нет. Ни от его документов, ни от номеров автомобиля ничего не осталось. Сейчас ребята обследуют двигатель. Атаки на крупную буржуазию – это специальность Момо Фитиля. Он всегда поджигал машины в этом квартале, и нигде больше.

– Нет, – покачал головой Адамберг. – Это не Момо. Мы зря теряем время.

Вообще-то, пустая трата времени не пугала Адамберга. Он не ведал мучений, которые испытывают нетерпеливые люди, и потому с трудом подстраивался под лихорадочный, дерганый ритм работы своих подчиненных, а они никак не могли привыкнуть к его медленной раскачке. Адамберг не возводил это в принцип, а тем более в теорию, но ему казалось, что как раз в моменты, когда следствие движется еле-еле, совершаются самые важные открытия. Так самые ценные жемчужины порой находят не в открытом море, а в тихих бухточках, в расселинах скал. По крайней мере, он находил их именно там.

– Это точно он, – настаивал Ноэль. – Старик, очевидно, сидел в машине и ждал кого-то. Было темно, он задремал и сполз с сиденья. В лучшем случае Момо Фитиль его не заметил. А в худшем заметил и все равно спалил машину. Вместе с пассажиром.

– Это не Момо.

Адамберг как сейчас видел лицо молодого человека, умное, решительное, с тонкими чертами, затененное шапкой курчавых черных волос. Он сам не знал, почему запомнил Момо, почему ему нравился этот парень. Пока ему докладывали, он позвонил в справочную, чтобы узнать расписание дневных поездов на Ордебек – его машина была в ремонте. Маленькая женщина больше не приходила, и комиссар предположил, что она, не справившись со своей миссией, в тот же день вернулась в Нормандию. Наверно, когда она поняла, что комиссар никогда не слышал об Адском Воинстве, остатки ее мужества развеялись как дым. А ведь мужество у нее все же было – иначе вряд ли бы она решилась беседовать с полицейским о тысячелетней армии демонов.

– Комиссар, он сжег уже десять автомобилей, ему присвоили боевую кличку. В квартале, где он живет, им все восхищаются. И теперь он решил показать, что это для него не предел, что он способен на большее. В его представлении от ненавистных «мерседесов» до тех, кто их водит, всего только шаг.

– Гигантский шаг, Ноэль, и он никогда его не сделает. Я познакомился с ним во время двух его предыдущих задержаний. Момо не подожжет машину, пока не убедится, что она пуста.

В Ордебеке не было железнодорожной станции, придется сойти с поезда в Сернэ и сесть на автобус. Он доберется до места только к пяти часам – довольно-таки долгое путешествие ради короткой пешей прогулки. Летом темнеет поздно, так что он вполне успеет пройти засветло все пять километров Бонвальской дороги. Если бы какой-то неизвестный убийца решил использовать безумие Лины к своей выгоде, то спрятал бы тело именно там. Адамберг смутно понимал, что у него есть обязательства перед маленькой женщиной; он затруднился бы объяснить, в чем они заключаются, однако не мог их не выполнить. И все же не одно лишь чувство долга заставляло его отправиться в путь. Это было спасительное бегство. Он представлял себе запах лесной дороги, густую тень под деревьями, мягкий ковер из опавшей листвы под ногами. Разумеется, он мог бы послать в лес одного из своих бригадиров, мог бы даже убедить капитана Эмери завернуть туда. Но за утро у него созрело решение обследовать лес самому: для этого не было конкретных причин, только ощущение, что несколько жителей Ордебека находятся в большой опасности. Он убрал телефон и сосредоточился на разговоре с лейтенантами.

– Вам надо всерьез заняться стариком, который сгорел в машине, – сказал он. – В этом квартале Пятого округа у Момо такая репутация, что на него можно навесить убийство, имитировав его методы – они ведь у него нехитрые. Все, что нужно убийце, – это бензин и фитиль. Он делает вид, что уходит, и просит старика его подождать, потом тихонько подкрадывается в темноте и поджигает машину. Выясните, кто убитый, хорошо ли он видел и слышал. И разыщите водителя, то есть человека, с которым старик чувствовал себя в безопасности. Это не должно занять много времени.

– Но мы все-таки выясним, есть ли алиби у Момо?

– Выясняйте. Но сначала отправьте на экспертизу остатки бензина, пускай установят октановое число и все прочее. Момо использует топливо для мопеда, которое он сильно разбавляет маслом. Состав этой смеси есть в его досье, можно будет проверить. Сегодня после обеда меня не будет, – добавил он, вставая с места, – я уезжаю на весь вечер.

«Куда?» – спросил его взглядом тощий Жюстен.

– У меня встреча в лесу с группой немолодых всадников. Это не надолго. Передайте остальным. Где Данглар?

– У автомата с напитками, – ответил Жюстен, указывая пальцем на верхний этаж. – Он носил кота к миске, сегодня его очередь.