Текст книги "Руки Геракла"
Автор книги: Фред Саберхаген
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 4
Гость
Естественно, вопросы продолжали сыпаться на меня градом. Я что-то ворчал, а Энкид придумывал все новые ответы. Сначала я сказал правду – я ударил льва, и тот сдох. Единственной бедой было то, что никто в это не верил. Ладно, пускай. Мне и не очень-то хотелось, чтобы настоящая правда всплыла наружу. Не могу же я все время держать в тайне мою невероятную силу, но лучше пусть это станет известно попозже.
Никто из пастухов и правда не видел, как я убил зверя, хотя некоторых озадачил звук, который они услышали из-за холма. Это был короткий мощный удар, прокатившийся по окрестным холмам, как раскат грома. Наверное, это был удар моей палицы.
– Его что, молнией убило? – приставал ко мне один совершенно голый парнишка.
– Нет. – Я в нескольких словах рассказал ему чистую правду о том, как я убил льва, причем так, чтобы ему было понятно.
Однако до него не дошло.
– Мы слышали звук, – сказал другой. – Как сильный удар.
Один лишь Тарн покачал головой.
– Нет, правда, Геракл, что произошло? – Казалось, он был уверен в том, что я шучу, но в его тоне слышалось уважение.
– Ладно-ладно, – сдался я. – Мы с Энкидом обошли холм и нашли подыхающего зверя. Может, на него с неба упал камень.
– Что? – Подростки поднимали взгляды вверх, выгибали шеи и сутулились, словно боялись, что с неба посыплется целый град камней. – Какой камень?
– Ладно, – я пожал плечами. – Такого не может быть. Значит, кто-то отравил его. Или он сам отравился.
– Что?
К тому времени подошли и остальные и тесно обступили тушу, тщательно рассматривая ее. Вскоре некоторые, размахивая перемазанными львиной кровью руками, говорили, что у гигантской кошки большинство костей переломано. Как же такое может быть, если лев сдох от отравы?
Если мои приятели-пастухи до того, как я убил льва, и так не знали, что со мной делать, то теперь они были полностью сбиты с толку. Однако постепенно они поверили в то, что я каким-то боком все же причастен к смерти льва, и вскоре уже никто не спорил по этому поводу. А мне было все равно, раз они не донимали меня своими вопросами. Потом, конечно же, когда моя слава выросла, легенды не оставили никаких сомнений в том, что это именно я убил чудовище. И уж в этом-то случае легенды почти не врали.
Вскоре стало ясно, что тот парнишка, который хвалился, что, дескать, умеет выделывать шкуры, изрядно преувеличил свои умения, как, впрочем, всегда делают мальчишки. На самом деле никто из нас толком ничего не умел. Может, шкура и была волшебной, но воняла она так, что даже шайка грязных оборванцев вроде нас не могла вытерпеть этого смрада. Мы растянули ее на раме, сделанной из тонких жердей, пришпилив ее львиными же когтями и зубами. Затем мы насколько могли отскребли дочиста внутреннюю сторону, причем мне охотно помогали и другие подростки, и отчистили ее песком. Затем мы оставили ее под солнцем и дождем. Прошел день, другой, но шкура все равно воняла.
Туша зверя еще не остыла, и мы продолжали трудиться над шкурой, когда забота о стадах, столь привлекательная еще несколько часов назад, вдруг показалась мне делом невыносимо тупым. Поначалу, еще ничего никому не говоря, я стал подумывать о том, чтобы уйти в большой мир и поискать счастья в приключениях. Скот, за которым меня послали следить, был уже в относительной безопасности, так что вряд ли меня можно будет обвинить в том, что я не оправдал доверия, если я просто уйду.
Но меня удерживало лишь то, что я просто не знал, куда идти и что делать. В отличие от большинства юношей, я не хотел идти на войну. Убийство льва наполняло меня неким удовлетворением, но в воспоминаниях об убийстве Лина не было ничего приятного, и я многое бы отдал, чтобы это забыть.
С другой стороны, если я вернусь домой, то мне придется жить скучной жизнью под вечным присмотром. Опять придется повиноваться родителям, как было в последние мои дни под крышей дома Амфитриона. Мало того – все вокруг будут ходить на цыпочках, опасаясь очередного взрыва ярости. Не пройдет и двух лет, как меня заставят жениться на девушке или женщине из семьи, с которой Амфитрион пожелает заключить союз. И я опасался, что знаю, о какой девушке подумывает военачальник.
Я угрюмо пытался все это объяснить моему племяннику. Мы сидели в тени одного из немногих зеленых деревьев, изредка попадавшихся среди пастбищ, и жевали соломинки.
– Что-что заставят? – спросил Энкид, наморщив лоб в явном усилии представить себе, как такого сильного человека, как я, родители могут заставить что-то сделать.
С подветренной от нас стороны сушилась на распялке шкура льва. Казалось, она нарочно сопротивляется всем попыткам яркого солнца высушить ее и лишить запаха, и продолжала отравлять воздух. Может, магия, которая защищала ее от оружия, защищала ее и от попыток выделать.
– Думаю, жениться, – сказал я. – На ком-нибудь…
– На ком ты жениться не хочешь.
– Ага.
Мой наперсник немного подумал.
– Она не очень хороша, да?
– Если это та, о ком я думаю, то хотя она и моложе тебя на пару лет, но уже страшна, как Цербер. Так что вряд ли с годами станет краше. А если я на ней женюсь, то вся ее семейка станет моей родней, и… – я безнадежно махнул рукой, не желая продолжать. Мои мысли, ясное дело, вернулись к Мегане, и я опять вообразил нас вместе на церемонии бракосочетания. Но такого, естественно, никто никогда не допустит.
Но Энкид все равно меня не слушал. Прикрыв рукой глаза, он всматривался вдаль.
– У нас гость, – сказал он.
* * *
Вечером к нашему костру подошел и попросил ночлега путник, явно напуганный слухами о льве и обрадованный тем, что ему посчастливилось найти честную с виду компанию. Мы не возражали, поскольку всегда были рады возможности услышать что-нибудь новенькое из большого мира. Это был плотный бородатый мужчина, который то и дело оглядывался, будто слышал за спиной чьи-то шаги. Он был при коротком мече. В этом, в общем-то, не было ничего необычного.
Естественно, первым, что заметил наш гость, была шкура льва – трудно было бы ее не заметить, так сильно она воняла, да еще и была растянута на раме, как знамя. Он сказал, что слышал в городе в нескольких милях отсюда о знаменитом льве, шкуру которого не брало оружие, и что пришел он сюда нарочно, много миль проплутав в этой глуши, надеясь встретить хоть кого-нибудь, кто действительно видел чудовище.
Но сейчас он недоверчиво рассматривал шкуру.
– И это именно тот зверь, который перерезал столько скота? – с сомнением спросил он.
– Тот самый, – ответил Тарн с такой гордостью, словно он сам зверя и убил.
Наш гость смерил шкуру оценивающим взглядом.
– Я думал, он больше.
– Может, она немного съежилась под солнцем, – вставил Энкид. И тут ему в голову пришла идея получше – на его взгляд, конечно: – На самом деле львов было двое, и самый большой ушел, – но услышал его только я, да и то вполуха.
– Любой лев может быть убийцей, – согласился наш гость, все рассматривая растянутую шкуру. – Конечно, это не самое страшное чудовище, о котором я слышал. По крайней мере, поблизости. Вашему льву повезло, что он не пытался охотиться в восточных болотах. Тогда его наверняка сожрали бы. Заглотили бы целиком, если уж его зубами не взять.
– Сожрали? – у Тарна аж челюсть отвисла. – Да кто же может сожрать льва? Как это – проглотить целиком?
И странник начал рассказывать.
В ту ночь мы сидели у пастушьего костра, разинув рты, и слушали необычные истории странника. Как только он понял, что мы ни сном ни духом понятия не имеем, о чем он говорит, он начал рассказывать нам о Лернейской гидре, которая, как он говорил, наводила ужас на людей, живших близ болот Лерны неподалеку от Аргоса, что лежал во многих сотнях миль от наших краев. Конечно, никто из нас даже близко к этим краям не бывал.
Да, великие дела творились в мире! В душе своей я решил, что уйду с первыми лучами рассвета. Я видел, как слушал, разинув рот, Энкид, и решил взять его с собой.
Наш гость клялся, что говорит чистую правду. Он рассказал еще одну историю – о богатом человеке по имени Авгий, который недавно назначил большую награду – прямо-таки невероятную – любому, кто избавит страну от гидры. Пока только двое польстились на награду и оба бесследно сгинули в болотах.
В этот момент все мои сотоварищи посмотрели на меня. Наш гость, похоже, это заметил, но всего лишь нахмурился, словно его задело то, что он на мгновение перестал быть центром внимания.
Он еще раз оглянулся во тьму и снова принялся рассказывать.
– Рядом с гидрой Лернейских болот ваш лев – пустяк, – закончил он. Его тон и поведение говорили о том, что если уж пара пастушков справились со львом, так и не лев это вовсе.
Энкид резко посоветовал гостю самому попробовать ткнуть шкуру ножом. Но путник словно бы и не услышал его.
– А что такое гидра? – спросил один из младших, которому было наплевать, если его сочтут невежей.
Путник с готовностью ответил.
– Гидра чудовищна. У нее двенадцать голов, у каждой – пасть, усеянная зубами с мою руку величиной. Она жрет львов так же запросто, как и оленей или коров. Или людей. Я, ребята, рассказываю вам о чудовище, рожденном от чудовищ – говорят, что отец ей Тифон, а мать – Ехидна. – При последних словах он снова оглянулся во тьму.
– Тифон был титаном, – встрял самый высокий из пастухов. Тарн снова начал чувствовать себя главным, видя, что мне нет до этого дела. Однако приказывать мне он не пытался.
– И остается, насколько я знаю, – добавил еще кто-то.
– А что такое Ехидна? – спросил самый маленький.
– Еще одно чудовище, конечно, – сказал я. Но вряд ли кто из нас знал это в точности.
В ту ночь во сне мне впервые привиделось одно из самых странных существ, которых я встречал во сне или наяву. Самое странное, что видение, явившееся мне во сне, не имело ничего общего с теми чудовищами, о которых мы говорили у костра.
Во сне я стоял, окруженный высокими каменными стенами, чувствуя себя пойманным в ловушку. А надо мной, словно я был ребенком, возвышался некто. Он был похож на человека, крепко сложен, в сандалиях и набедренной повязке. Главным отличием его от человека была голова. Она была бычья, с двумя длинными, острыми кривыми рогами. Напорись на такого лев, и он бы испугался. Но когда человек – если это был человек – открыл бычий рот и заговорил, голос его звучал очень странно. Однако я четко понимал каждое слово.
– Приди ко мне, Геракл. Приди ко мне, дабы учиться. Принеси мне твою силу, и я найду ей применение.
Я проснулся в поту от непонятного страха.
Утром странник ушел, сказав нам несколько слов о прекрасной стране, в которую он направляется и где, по его словам, обитают огромные птицы, способные пронзить когтями человека. Может, он надеялся, что один-два из нас пойдут с ним, но никто не отважился. И когда он последний раз беспокойно оглянулся, меня вдруг осенило. Я понял так же ясно, как если бы мне был дан дар предвиденья, что как только странник окажется в той прекрасной стране, о которой он говорил, он начнет рассказывать ее обитателям о сказочном льве, шкуру которого он только что видел, о самой невероятной твари из тех, которых они видели или могут себе представить. И еще он будет рассказывать о божественной силе юноши по имени Геракл, который уложил тварь одним ударом.
Ночь минула, а тревога так и не покидала меня. Рассказы странника, пусть по большей части выдумки, только усилили ее. И я рассказал племяннику о том, что было у меня на душе. Чуть позже, тем же самым утром, мы с Энкидом попрощались с нашими друзьями-пастухами, чья жизнь теперь стала куда спокойнее и безопаснее, и пошли в ту сторону, откуда явился странник.
Когда я предложил Энкиду идти со мной, он с радостью согласился бросить пастушество. А почему бы и нет? Все, что было за порогом родного дома, казалось ему замечательным.
– А если о вас будут спрашивать? – начал было Тарн, когда мы собрались уходить.
– Скажи, что Геракл и Энкид пошли посмотреть мир.
Мы еще и часа не прошли, когда мой племянник спросил меня:
– Гер, а на что похожи титаны? Если уж один из них породил такую тварь, как гидра?
– Наверное, огромные. Но я в жизни ни одного не видел, как и ты.
– А откуда они появились?
– Да откуда мне знать? – Он с таким же успехом мог спрашивать меня, кто живет на той стороне Луны.
Мне было неприятно, что я так мало знаю о титанах. Иногда меня злило то, что я слишком многого не знаю.
Мы очень смутно представляли себе очертания мира, да и то по рассказам других людей. Нам представлялись лежавшие где-то впереди неведомые земли, но нам и этого хватало. Мы говорили друг другу, что всегда можем спросить, куда идти, и были готовы по пути работать за стол и кров.
– Может, пойдем сначала к тому человеку, который предложил награду за гидру? – спросил Энкид.
Я уже подумал об этом.
– Я не уверен, что мы сумеем его найти. Я не уверен даже в том, что он на самом деле назначил хоть какую-то награду. – Я кинул взгляд через плечо, заразившись этой привычкой от нашего гостя. – Гонец, купец или соглядатай, кто бы он ни был, просто хотел поболтать о чудесах. Скорее всего, именно так. Если поразмыслить над его словами, то ничего точного он не сказал.
Мой племянник был разочарован.
– Но он говорил о награде! Мы можем попытаться отыскать человека, который ее предлагал. Странник сказал, что его зовут Авгий, я это хорошо помню!
Я еще поразмыслил.
– Мы не слишком похожи на истребителей чудовищ, – сказал я наконец. – Если мы будем говорить, что собираемся убить гидру, нас люди засмеют.
– Но ведь ты же можешь ее убить? Ударишь ее как льва – и все.
Я не сразу ответил.
– Не думаю, чтобы в мире был хоть кто-то, кого я не смог бы убить.
– Вот и я так думаю, Гер. Только тебя это не радует.
Я что-то проворчал, но Энкид не отставал от меня.
– Так что если кто-то будет над нами насмехаться, ты просто покажешь им свою силу.
– Да, но… – но я пытался скрывать ее всю свою жизнь. Любой такой показ силы неизбежно приведет меня на путь, которым я не хотел бы идти. – Нет, Энк. Мы найдем гидру, убьем ее, если сможем, и только тогда пойдем к человеку, который предлагал награду. Принесем ему головы твари, или одну голову как доказательство. Тогда ему придется нам заплатить.
Честно говоря, великим планом это нельзя было назвать. Но нам и этого хватало, чтобы продолжать путь.
Глава 5
Грязная шутка в конюшнях
По дороге я разговаривал с Энкидом о том, что моя мать считала тайной моего рождения. Естественно, это ни для кого другого не было тайной. Мой племянник, как и все в Кадмее, был прекрасно осведомлен о том, что я – сын Зевса, хотя Амфитрион никогда со мной об этом не заговаривал, да и Тиресий во время наших кратких встреч помалкивал. Моя мать выдала мне эту тайну с неохотой. Но мое происхождение, пусть ни для кого и не было тайной, все равно оставалось тем, чем моя семья не собиралась делиться со всем миром и никогда не обсуждала это открыто. По крайней мере, это я понял, пока взрослел.
Когда мы с Энкидом решили бросить пастушеские труды и отправились изничтожать гидру, я, конечно же, взял с собой свою палицу. Подумав еще, я взял подарок моего приемного отца, хотя у лука по-прежнему не хватало тетивы и в колчане было всего несколько стрел. Никогда ведь не знаешь, что с тобой может случиться. Большую часть времени лук со стрелами нес Энкид.
Других вещей у нас почитай что не было – только несколько монет, которые мы взяли еще из дома. И наше представление о том, куда идти, было, конечно же, весьма смутным, но мы оба сошлись на том, что нам придется прошагать несколько сотен миль прежде, чем мы дойдем до топей, в которых живет гидра. Тогда нам это казалось плевым делом. Вскоре после того, как мы покинули пастбища, мы очутились за пределами подчиненных Кадмее земель. По счастью, те края, по которым мы шли, были мирными.
Чтобы заработать себе на пропитание, мы, когда было необходимо, останавливались в деревнях и селах и спрашивали, нет ли какой работенки. Иногда работы не находилось, но нас кормили просто из доброты, иногда приходилось голодать. Порой мы убивали и ели змей, но это были обычные змеи, не чудовища, и мы справлялись с ними при помощи камней и палок. Чаще всего нам приходилось возводить стены из дикого камня вокруг домов.
Такая работа шла быстро. Думаю, моя быстрота и выносливость, в отличие от моей силы, была обычной для шестнадцатилетнего паренька. Ничего сверхчеловеческого в них не было. Но сила делала физическую работу для меня более легкой и не столь утомительной.
Местность вокруг нас постепенно менялась, и теперь мы с Энком шли по извилистой дороге между лесистых холмов, то и дело пересекая стремительные реки. И везде, где мы останавливались, мы спрашивали, где живет тот человек, который назначил награду за гидру. Пока все, с кем мы разговаривали, знали только о чудовище, но почти никто не слышал о награде за его убийство. Однако количество обнадеживающих ответов все возрастало.
Наконец мы пришли к одному поместью, дом и пристройки которого стали видны только после того, как мы прошли по длинной аллее кипарисов и других деревьев.
Это поместье, по словам людей, с которыми мы недавно говорили, как раз и принадлежало тому самому человеку, который назначил награду за гидру. Его звали Авгий.
– Да, мальцы, там он и живет. – Человек, который последним отвечал на наш вопрос, смотрел на нас так, словно никак не мог понять, зачем мы разыскиваем этого самого Авгия. Но он больше ничего о нем не сказал.
– У него есть работа? – приставал я.
– Говорят, да. Сейчас у него как раз должна быть нехватка рабочих рук.
Когда мы пошли к дому, он все смотрел нам вслед с удивлением и насмешкой.
Следующими людьми, с которыми мы говорили, были работники, батраки, которые только пялились на нас, когда мы задавали им вопросы. Сначала я подумал, что это, наверное, рабы, но на них не было ошейников. Вид у них был несчастный, недокормленный, и будь мы постарше и поумнее, это нас насторожило бы.
Один из них глухим безжизненным голосом сказал нам, где мы можем найти десятника.
Десятником был грузный мужчина непонятного возраста. На поясе у него была дубинка. Он сидел на пне со стилом и табличкой в руке, пытаясь решить какую-то арифметическую задачу. Когда мы подошли, он коротко глянул на нас, едва удостоив нас вниманием.
Что-то в душе говорило – уходи, уходи. Но я уже зашел далеко и заупрямился.
– Господин, нам сказали, что вам нужны работники. Мы только что пришли…
– Вам работа нужна? Конечно, ребята, вы получите хорошую ежедневную плату за хорошую работу!
Еда, которую нам дали, была скудной, постель тоже неважной, но по дороге нам приходилось ночевать и в худших условиях. После тяжелого дня, когда мы копали землю и сажали деревья, я быстро заснул глубоким сном. А во сне я увидел тех самых птиц, о которых нам рассказывал странник, – с железными когтями и острыми, как стрелы, перьями. Мне снилось, что Энкид размахивает огромными бронзовыми трещотками, пугая их и заставляя взлетать из зарослей, чтобы мне было легче сбивать их стрелами… твари были величиной с журавля и очень напоминали ибисов, которых я видел только на картинках в книжках. Только клювы птиц из моего сна были прямыми, а не изогнутыми, и чей-то голос сказал мне, что эти клювы способны пронзить бронзовый нагрудник.
Бычьеголовая фигура, которая уже снилась мне прежде, снова возникла предо мной. Проснувшись, я сумел вспомнить кое-что из того, что это видение говорило мне.
– Я принесу тебе более полезные сны, чем этот, Геракл. Этот – не мой, но я вошел в него, поскольку очень важно, чтобы мы сумели поговорить.
– Но кто ты, поводырь снов?
Ответ был неясен, но, возможно, лишь потому, что я и не хотел ясного ответа.
Однако образ говорившего был четким, и во сне я знал, что должен назвать его по имени, но то имя, которое я знал наяву, было неправильным. Я проснулся почти испуганным, как давно уже не бывало.
На второй день нашей работы у Авгия десятник дал нам с Энкидом новое поручение. Внешне он казался человеком веселым, но нам обоим он нравился все меньше.
– Идемте со мной, – приказал он и повел нас со двора вниз по холму.
Когда мы остановились, дом все еще был виден.
– Хозяин только-только приобрел эту землю, – сказал он, словно это заявление его лично чем-то радовало. Может, так оно и было.
Прежний владелец все тут запустил.
– Надо привести в порядок конюшни, – лаконично заметил наш начальник.
Конюшни были построены в овраге, ниже водохранилища. Здесь новый предприимчивый хозяин, Авгий, уже воспользовался искусством умного мастера. У его строителей было под рукой много рабочих и животных, чтобы перекрыть реку дамбой, создав, таким образом, большой пруд для запаса воды и для разведения рыб. Я увидел даже что-то вроде мельничного колеса, встроенного в дамбу, удерживавшую воду в пруду. Авгий был человеком богатым и явно станет еще богаче.
Даже издалека я увидел, какая огромная работа нам предстоит.
Конюшни представляли собой ряд низких, полуразвалившихся построек, чудовищно грязных. Почему-то здесь очень долго не делали простой уборки. Я увидел перед собой длинное строение с когда-то побеленными стенами. Там было от пятидесяти до сотни стойл в ряду, покрытых частью соломой, частью черепицей, причем крыша почти везде требовала серьезной починки. Сейчас стойла были пустыми, но совсем недавно, судя по кучам навоза, они были заняты.
Мы с Энкидом получили лопаты и метлы, а также приказание приступать к работе. Нужно сложить навоз в кучи там, откуда его будет легко перевезти на поля.
Мы снова усердно работали весь день, и еще один, вынося и выгребая дерьмо. Опыт, полученный дома, говорил мне, что ни одного верблюда или мастодонта нельзя тут содержать, пока все не будет вычищено. Нужно убрать не только навоз, но и уничтожить все гнезда мышей и крыс. Работа была не слишком приятной, но полегче некоторых других сельских работ. Мы стиснули зубы, сошлись в том, что это займет, по крайней мере, всего несколько дней, и мы скоро снова отправимся в дорогу, сытые и с деньгами в кармане.
Пока мы чистили стойла, другие рабочие, с совершенно тупыми взглядами, иногда приводили животных, чтобы поставить их в стойла, но ничего не говорили.
В середине третьего дня наших трудов я вдруг остановился, оборвав какой-то спор с Энкидом, и на мгновение почти забыл, где я нахожусь. Я увидел девушку верхом на верблюде, стройную, юную, изящно одетую. Поводья и седло ее скакуна были украшены серебром. Это было видение из совершенно другого мира, снизошедшее сюда, где я трудился и отбивался от мух.
Поначалу я был уверен, что это чудесное видение вовсе не заметило меня. Но она повернула голову, всего лишь раз, и посмотрела на меня, а я-то не сводил с нее глаз. Я уверен, что и моя поза, и выражение лица бессознательно выдавали во мне отпрыска военачальника или даже бога, а не обычного работника конюшни. Наверное, мое поведение как раз и привлекло ее внимание и заставило ее на пару мгновений задержать на мне взгляд, поскольку более ничем я не могу этого объяснить. Я стоял с вилами в руках, в пастушеских лохмотьях, по щиколотку в навозе.
Тем вечером, когда уже смеркалось, мы с Энкидом доложили десятнику, что закончили дневную работу. Он пошел посмотреть. Когда он заметил свежий навоз в одном из только что занятых стойл, его лицо вспыхнуло гневом. Потом я понял, что он мог как впадать в гнев, так и успокаиваться по желанию.
– Глянь-ка сюда! Я сказал – вычистить! А тут по-прежнему полно дерьма! – Он замахнулся на Энкида, который ловко отскочил в сторону.
– Мы собираемся завтра уходить, – повинуясь внезапному порыву, сказал я. До того момента я полагал остаться еще на пару дней, чтобы еще подзаработать, но Энкид уже начал настаивать на скорейшем уходе.
Десятник только хрюкнул, глядя на меня исподлобья.
– Так как с нашей платой? – четко спросил я.
– Плата? Плата?! Вы ничего не получите, пока тут не будет чисто, как я сказал с самого начала! А кстати, как насчет жратвы, которую вы слопали? Она тоже денег стоит! А как насчет постели?
– А что – постель? – ошеломленно спросил я.
– Вы нам за это тоже должны.
– Мы? Вам? За это? Мы спали здесь, в стойле со скотом!
– А ты думал даром, что ли? Дошло, болван? Я ничего не хочу слышать о деньгах, пока вы не отработаете свое содержание!
Прежде чем я успел закрыть рот и снова обрел способность соображать, он ушел.
Когда мы остались одни, мой племянник сказал:
– Проклятье, Гер, эти конюшни никогда не будут совершенно чистыми, если в них будут держать животных! А их завтра опять сюда приведут. Из того, что он говорил, я понял, что мы тут всю жизнь можем проторчать, выгребая навоз, и все равно будем ему должны.
Я хмыкнул и кивнул. Я начал понимать истинное положение вещей уже несколько часов назад, но молчал, пока не решил, как лучше изо всего этого выпутаться. На этот раз Энкид с трудом понимал меня.
– Он что, думает, мы – дураки? – кипел он.
– Думаю, да. По крайней мере, он уверен, что мы испугались.
Кроме прочего, мой ценный, пусть и не очень полезный лук вдруг пропал и, конечно же, никто из работников ничего не знал. По крайней мере, они так говорили. Большинство вообще боялись со мной разговаривать. И, казалось, их ничего не волнует, кроме собственной шкуры.
Не в первый раз я пожалел, что во мне не шесть с половиной футов росту и что у меня нет божественно мускулистого тела, что щеки мои не покрыты густой темной бородой и что лоб мой не хмурится грозно. Тогда никто бы не посмел коснуться моего лука.
Когда мы в другой раз увидели десятника, он сказал еще, словно продумал все заранее, чтобы мы и не думали сбежать, пока не вычистим стойла как следует, потому что у хозяина есть пара злых собак, натасканных на поиск беглецов, которые не отработали своего долга. И с мрачной усмешкой, думая, что мы совершенно беспомощны, он пошел было прочь.
– Я хочу вернуть мой лук, – сказал я тихим, решительным голосом, когда он отошел на несколько шагов.
Он почти радостно повернулся ко мне. Оказалось, что слух у него острее, чем я думал, и он явно не считал нас достойными даже обмана.
– Ну, положим, ты его не получишь. И что?
Я стиснул кулаки, но промолчал, не желая вступать в драку.
Когда он ушел, мой племянник в горьком разочаровании посмотрел на меня.
– Почему ты его отпустил? – набросился он на меня.
– Потому. Если я стану драться с одним человеком, то потом придется драться и с другим. А я во время драки могу кое-кому переломать кости… кто-то возьмется за оружие… словом, будет беда. Мне не нравится убивать людей.
Энкид немного помолчал, пытаясь понять мои намерения. Наконец он спросил:
– Геракл, что нам делать?
– Плюнем на плату и пойдем отсюда. Выйдем в полночь, когда все спят. Проживем и так.
– А собаки?
– Если они пойдут по нашему следу, я с ними разберусь. Но я не хочу убивать людей и развязывать войну. – И все же я, даже говоря это другу, не торопился – я не хотел уходить, не дав выхода гневу.
Вскоре после того, как стемнело, мы снова увидели ту самую девушку. Наверное, она родственница хозяина, подумал я. Может, даже жена, хотя уж слишком молода.
На сей раз она пришла к нам. Она направила верблюда прямо к нам с Энкидом и посмотрела на нас так, словно мы представляли проблему, которую долг требовал от нее каким-то образом решить. Прямые темно-каштановые волосы, разделенные прямым пробором, обрамляли ее очаровательное лицо. Вблизи ее зеленые глаза и стройное тело завораживали еще сильнее.
– Меня зовут Геракл, – отважился произнести я, чтобы начать разговор. – А это Энкид, мой племянник.
Девушке наши имена явно были совершенно неинтересны, да и сама она не представилась. Надо признаться, что и нам до этого дела не было.
– Я случайно тут проезжала, – сказала она наконец. Она почти извинялась. Коротко вздохнула, словно приняла решение. – Я слышала дома, как они смеялись над вами.
– Это дом твоего отца?
– Он принадлежит Авгию, моему дяде. Я не люблю его. Он жестокий человек. Как и его управитель, и его рабы-погонщики.
– Я и сам уж понял, – сказал я. А Энкид возмущенно вставил:
– Мы не рабы!
Она посмотрела на него.
– Если вы не хотите ими стать, то советую вам придумать что-нибудь, чтобы выбраться отсюда.
– Он нам должен деньги! – яростно пискнул Энкид. – За три дня! Нет, уже за четыре!
Девушка достала откуда-то маленький кошелек и порылась в нем. Затем зло выругалась.
– У меня с собой больше нет, – она протянула руку, на мягкой ладони которой лежали две монеты хорошего достоинства. – Берите и уходите!
Забирая деньги, я ощутил тепло ее тела.
– Мы хотели уйти в полночь, – сказал я.
– Это было бы разумно.
– Но тут есть одна вещь, – сказал я. Я хотел продолжить разговор, хотя и не видел к тому никаких причин. – Не знаешь ли, госпожа, что случилось с моим луком? Когда я пришел, у меня был лук, подарок моего приемного отца. А теперь он пропал.
Она подумала.
– Как он выглядит?
Когда я описал его, как мог, она серьезно покачала головой, давая мне понять, что теперь он у хозяина.
– Боюсь, больше ты его не увидишь.
Я хотел было с ней заспорить, но не к ней у меня был счет. Я сказал только:
– Твой дядя должен быть очень сильным человеком, если он может натягивать этот лук.
– Он сильный. И опасный человек. Воспользуйся моим советом – забудь о луке и уходи как можно быстрее. – Она повернула верблюда и поехала прочь, а мы выкрикнули ей вслед свою благодарность.
Как только мы решили, что настал час побега, мы выбрались из нашего жалкого убежища. Когда надо было решить, куда идти, Энкид замялся:
– А лук, Гер?
– Забудь о луке, пошли отсюда. – Я пошел не к дому, а прочь от него. Повернув несколько раз, тропка привела нас к стене, окружавшей пруд.
Сейчас, среди ночи, никто не ловил в нем рыбу и не работал с колесом. Ни души, одни лягушки орут. С другой стороны дамбы слышалось непрепрывное журчание воды, постоянно выливавшейся из пруда.
– Куда мы? – нетерпеливо приставал Энкид. Сейчас по моему взгляду и звуку моего голоса он понимал, что я замыслил кое-что поинтереснее простого бегства. Но он еще не понял, что именно.
– А вот это, – сказал я, наконец решившись. Уяснив себе структуру дамбы, я уперся руками в один из крупных камней в верхнем ряду. Гнев, который я так долго сдерживал, вдруг закипел в моей крови – как раз в такой момент и погиб Лин. Камень, в который я вцепился, был таким большим, что мог бы целиком заполнить стойло, в котором мы спали. Более мелкие камни сюда явно приволокли с помощью могучих мастодонтов, подгоняемых плетьми, а этот лежал тут словно с самого сотворения мира.
– Неужто ты сможешь его сдвинуть! – с искренним испугом воскликнул Энкид.
Я только усмехнулся. Как только я получше за него ухватился, я уперся ногами в нижний камень и потянул. Клянусь богами, он сидел крепко! Я стиснул зубы и потянул сильнее. Камень под моими ногами начал трескаться, я немного переменил положение и снова потянул.
