Текст книги "Мемуары"

Автор книги: Франсуа VI Де Ларошфуко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Г-жа де Лонгвиль и г-н де Тюренн, как я сказал, удалились в Стене, герцог Буйонский – в Тюренн. Принц Марсийак, который вследствие кончины его отца, {47} последовавшей в это самое время, будет отныне именоваться герцогом Ларошфуко, находился в своих владениях в Ангумуа, {48} герцог Сен-Симон – в Блэ, комендантом которого был, а маршал Лафорс – в Гиени. Сначала все они выказывали одинаковую приверженность Принцу, и, когда герцоги Буйонский и Ларошфуко совместно составили план военных действий в Гиени, герцог Сен-Симон, которому они его сообщили, предложил принять в свою крепость герцога Энгиенского; {49} но он недолго оставался при том же образе мыслей.

Между тем герцог Ларошфуко, рассудив, как важно для его партии показать, что она берется за оружие не только ради возвращения Принцу свободы, но и ради того, чтобы ее сохранил его сын, при соучастии герцога Буйонского направил Гурвиля к вдовствующей Принцессе, {50} высланной в Шантийи и пребывавшей там под надзором приставленного к ней полицейского офицера, равно как и Принцесса, {51} ее невестка, а также герцог Энгиенский. Гурвиль имел поручение поставить в известность вдовствующую Принцессу о положении дел и указать ей на то, что, поскольку особе герцога Энгиенского грозят всевозможные преследования двора, его нужно укрыть в надежном месте, дабы он мог стать одним из главнейших орудий борьбы за свободу своего отца, и что для выполнения этого герцогу и его матери необходимо тайно перебраться в Брезе, в Анжу близ Сомюра. Герцог Ларошфуко изъявляет готовность прибыть за ними с пятью сотнями дворян и проводить их в Сомюр, если ему удастся осуществить свой замысел относительно этой крепости. На худой конец он предлагает перевезти их в Тюренн; там к ним присоединится герцог Буйонский, чтобы сопровождать их в Блэ, где они пробудут, пока не увенчаются успехом старания, прилагаемые герцогом Ларошфуко и герцогом Сен-Симоном склонить бордоский парламент и город Бордо принять их у себя. Сколь бы заманчивым ни было подобное предложение, трудно было предугадать, будет ли оно принято или отклонено вдовствующей Принцессой, которая при непостоянстве своего характера, нерешительности и скупости была мало пригодна к тому, чтобы пойти на осуществление этого замысла и твердо его держаться.

Хотя герцог Ларошфуко оставался в неведении, какое решение она изберет, он все же почел своим долгом принять все необходимые меры. чтобы быть в состоянии выполнить предложенное им через его посланца. В связи с этим он решил созвать своих друзей и единомышленников, воспользовавшись таким предлогом, который не выдал бы его истинного намерения, с тем чтобы быть готовым к выступлению, как только прибудет Гурвиль, ожидавшийся с часу на час. Он рассудил, что не найти предлога более благовидного, чем похороны его отца, которые должны были состояться в Вертее, одном из его поместий. Исходя из этого, он пригласил всю знать соседних провинций, а также приказал всем способным носить оружие из проживавших на его землях явиться туда же. Так в короткое время он собрал свыше двух тысяч всадников и восемьсот пехотинцев.

Помимо этого отряда дворян и пехоты немецкий полковник Бенц {52} обещал присоединиться к нему со своим полком, чтобы послужить Принцу, и герцог Ларошфуко, таким образом, счел себя в состоянии одновременно взяться за выполнение двух весьма существенных для создававшейся партии замыслов: один состоял в том, что он послал предложить вдовствующей Принцессе, другой – в захвате Сомюра.

Этот город после смерти маршала Брезе был отдан под начало Гито в награду за арест Принца. Названная крепость могла сделаться в гражданской войне исключительно важною, поскольку была расположена посредине королевства и на реке Луаре, между Туром и Анже. При маршале, Брезе над нею начальствовал некий дворянин по имени Дюмон, {53} который, узнав, что туда направляется племянник Гито Комменж, имея королевский приказ о своем назначении ее комендантом, и ведет с собой две тысячи пехотинцев, чтобы ее осадить в случае отказа Дюмона удалиться, воспользовался каким-то предлогом и затянул передачу крепости Комменжу, известив герцога Ларошфуко, что готов отдать ее в его руки и примкнуть к его партии, если он пожелает подойти к ней с войсками Маркиз Жарзэ также предложил пробиться со своими друзьями в крепость и ее защищать, если только герцог Ларошфуко пришлет ему письменное заверение в том, что прибудет к нему на помощь в указанный им самим срок. Эти условия были приняты и подписаны герцогом Ларошфуко тем охотнее, что оба замысла, о которых я только что говорил, связывались друг с другом и могли осуществляться одновременно.

Исходя из этого, герцог Ларошфуко распорядился собрать всю знать, съехавшуюся на похороны его отца, и, обратившись к ней, сказал, что, избегнув в Париже ареста совместно с Принцем, он считает себя отнюдь не в безопасности и на своих землях, со всех сторон окруженных войсками, которые размещены повсюду в окрестностях якобы на зимних квартирах, а в действительности, чтобы захватить его у себя дома; что ему предлагают надежное убежище в крепости по соседству и что он просит своих истинных друзей соблаговолить проследовать туда вместе с ним, оставляя всем прочим свободу поступить, как они того пожелают. Многих это приглашение привело в замешательство, и они под всевозможными предлогами удалились. Полковник Бенц был одним из первых, нарушивших слово. Но все же семьсот дворян пообещали герцогу отправиться с ним. С этим количеством конницы и набранной им в своих землях пехотой он выступил на Сомюр, следуя той же дорогой, держаться которой, чтобы встретиться с ним, должен был и Гурвиль, что и произошло в тот же день. Гурвиль доложил, что вдовствующая Принцесса одобрила переданный ей совет, что она решается ему последовать, но в силу необходимости быть осмотрительной, чтобы не навлечь на себя подозрений двора, ей нужно время и множество предосторожностей для осуществления замысла, последствия которого неминуемо окажутся весьма важными; что она не располагает большими возможностями споспешествовать задуманному деньгами и все, что она может сделать, – это послать герцогу двадцать тысяч франков. Герцог Ларошфуко, видя, что исполнение его первого замысла приходится отложить, решил все же продолжить начатое против Сомюра. Однако, хотя он прибыл туда за неделю до истечения срока, в течение которого комендант обещал в нем продержаться, он узнал, что крепость сдана и что маркиз Жарзэ также не сделал того, о чем с ним условился, и это заставило герцога возвратиться вспять. По дороге он рассеял несколько кавалерийских отрядов из войск короля и, вернувшись к себе, отпустил последовавших за ним дворян. Однако вскоре он снова уехал оттуда, так как маршал Ламейере со всеми своими войсками двигался на него, и он оказался вынужденным удалиться в Тюренн к герцогу Буйонскому, оставив в Муроне пятьсот пехотинцев и сотню всадников, которых набрал и вооружил с крайней поспешностью. По его прибытии в Тюренн герцог Буйонский и он получили известие, что Принцесса и герцог Энгиенский, последовав их совету, тайно выехали из Мурона {54} и находятся по пути в Тюренн, чтобы отдаться под их защиту. Но одновременно до них дошла весть и о том, что герцог Сен-Симон, получив письма двора и узнав о взятии Бельгарда, не остался при своем прежнем образе мыслей и что эта внезапная перемена охладила всех его бордосских друзей, до той поры слывших за наиболее ревностных приверженцев Принца. Однако Ланглад, {55} которого герцог Буйонский использовал для ведения с ними переговоров, с большим трудом, но вместе с тем и весьма искусно поднял их дух, после чего вернулся для доклада обо всем герцогу, собравшему из своих друзей и приверженцев триста дворян, чтобы выступить с ними навстречу Принцессе и ее сыну. Герцог Ларошфуко также вызвал своих людей, и вскоре, несмотря на угрозу маршала Ламейере отдать войскам на разграбление их имущество, буде они возвратятся к герцогу, к нему во главе с маркизом Сильери прибыло триста дворян.

Герцог Буйонский, помимо своих друзей и приверженцев, набрал на своих землях еще тысячу двести пехотинцев, и, не дожидаясь отряда маркиза Сильери, они выступили {56} по направлению к Овернским горам, где должны были проезжать в сопровождении Шаваньяка {57} Принцесса и ее сын. Герцоги Буйонский и Ларошфуко два дня прождали их со своими войсками в месте, называемом Лабоми, куда наконец, претерпев тяготы, невыносимые для особ такого пола и возраста, добрались Принцесса и ее сын, после чего оба герцога проводили их в Тюренн. {58} Туда же одновременно с ними съехались графы Мей, {59} Колиньи, {60} Гито, маркиз Сессак, Бове-Шантерак, {61} Бриоль, {62} шевалье Ривьер {63} и много других знатных особ, а также офицеров, из войск Принца, служивших во время этой войны с отменною преданностью и храбростью. Принцесса провела в Тюренне неделю, в течение которой были захвачены Брив-ла-Гайярд и сто кавалеристов из роты жандармов принца Томазо, тогда как остальным удалось оттуда уйти.

Это вынужденное пребывание в Тюренне в ожидании, пока в Бордо будут вновь завоеваны души большинства тамошних жителей, приведенных в замешательство и напуганных поведением герцога Сен-Симона, и, таким образом, откроется возможность без опасений туда направиться, предоставило время генералу Лавалетту, {64} побочному брату герцога Эпернона, {65} стоявшего во главе королевской армии, выйти на дорогу Принцессы с целью воспрепятствовать ее проезду, но герцог Буйонский, находившийся в своем поместье, именуемом Рошфор, и бывший вместе с ним герцог Ларошфуко выступили против генерала Лавалетта и наткнулись на него у Монклара в Перигоре, откуда он отступил без боя и, потеряв свой обоз, лесами прошел в Бержерак. После этого Принцесса продолжила путь в Бордо, не встретив больше помех при своем проезде.

Оставалось преодолеть лишь трудности в самом городе. Он был расколот на несколько группировок. Ставленники герцога Эпернона и последователи новейших воззрений герцога Сен-Симона объединились с приспешниками двора и, среди прочих, с неким Лави, помощником прокурора бордоского парламента, человеком ловким и честолюбивым. Они прилагали всяческие усилия, чтобы закрыть пред Принцессой городские ворота. И все же, когда в Бордо узнали, что она с герцогом Энгиенским приближается к Лормону, близ города, стали видны признаки народного ликования: множество горожан вышло навстречу им, дорогу, где им предстояло проехать, усыпали цветами, и за баркой, которая их везла, последовали все случившиеся на реке лодки, а корабли в гавани отсалютовали им всей своей артиллерией, и таким образом они вступили в Бордо, {66} несмотря на все прилагавшиеся тайно усилия помешать им в этом.

Парламент и городские власти, каковыми в Бордо являются эшевены, {67} не пришли все вместе приветствовать их, но почти не было таких частных лиц, кто бы их не заверил в своей готовности им служить. Группировки, о которых я только что говорил, сначала все же воспрепятствовали тому, чтобы герцоги Буйонский и Ларошфуко были впущены в город, и они провели два-три дня в предместье Шартре, куда толпами повалил народ, предлагавший проложить им дорогу силою. Однако они воздержались от такого образа действий и ограничились тем, что во избежание беспорядков вошли в город с наступлением темноты.

Из размещенных тогда в этой провинции королевских войск единственным крупным соединением были части генерала Лавалетта, стоявшие возле Либурна. Войска герцогов Буйонского и Ларошфуко состояли, как я сказал, из шестисот дворян, их друзей и единомышленников, и приведенной из Тюренна пехоты, но так как эти войска не были регулярными, задерживать их дольше было невозможно. Итак, было решено поскорее сразиться с генералом Лавалеттом, и по этой причине оба герцога выступили против него к Либурну, но, узнав об этом заблаговременно, он отступил и вторично уклонился от боя, рассудив, что, поскольку дворянство вот-вот разъедется по домам, он, и не сразившись, без сомнения, возьмет верх.

В это самое время маршалу Ламейерс было приказано двинуться со своей армией на Бордо через область Антр-де-Мер, а король подошел к Либурну. Эти известия заставили герцогов Буйонского и Ларошфуко поторопиться с проведением воинского набора, несмотря на препятствия, с которыми они постоянно сталкивались столько же из-за недостатка в деньгах, сколько из-за того, что многие из Парламента и городских властей чинили им тайные помехи в осуществлении их намерения. Обстановка осложнилась настолько, что едва не разразились крупные беспорядки в связи с прибытием к Принцессе испанского офицера, доставившего ей от своего короля двадцать пять тысяч экю на самые неотложные нужды. Парламент запретил впускать его в город; терпение Парламента простиралось не дальше того, что он принял Принцессу и ее сына, не выказав своего расположения к ним, как это сделал народ, и не выразив своего отношения к происшедшему между силами короля и теми, кто их отогнал. На этот раз Парламент нашел, что ему достаточно воспротивиться допущению и город упомянутого посланника, чтобы этим единственным шагом оправдать свое предыдущее поведение и обрести заслуги перед двором, лишив враждебную ему партию ожидаемой помощи из Испании и поставив ее перед необходимостью пойти на условия, какие бы ни пожелали ей навязать.

Итак, Парламент, собравшись, предписал испанскому офицеру немедленно покинуть Бордо. Народ, не дав себе труда уяснить, какие цели преследовало это постановление, сразу же взялся за оружие и, осадив Дворец Правосудия, пригрозил, что сожжет его, если Парламент не отменит своего только что принятого решения и не постановит вступить в союз с Принцессою и герцогами Буйонским и Ларошфуко. Было сочтено, что эти волнения можно легко прекратить, направив к толпе городские власти, но это только усилило смуту из-за промедления с ответом на требования народа. Тогда Парламент послал к герцогам Буйонскому и Ларошфуко сообщить о разразившихся беспорядках и просить об их пресечении. Им было весьма на руку, что в таких обстоятельствах они оказались нужны. Однако, хотя для них было исключительно важно, чтобы народ добился постановления о союзе с ними и отмены мер, только что принятых против уполномоченного Испании, они вместе с тем опасались, как бы, показав себя в силах положить конец народному возмущению, не были обвинены в том, что сами же его и подстроили. Итак, сначала оба герцога отклонили просьбу Парламента, но, увидев, что всеобщее возбуждение нарастает и что время больше не терпит, они, сопровождаемые своими гвардейцами и множеством друзей и приверженцев, бросились к Дворцу Правосудия. Тут им представилось, что столь большое число последовавших за ними, необходимое для их безопасности, может лишь усилить волнения. Они устрашились, как бы столько людей, перемешавшись и не зная друг друга, не затеяли свалки и дело не дошло до последней крайности, а также как бы народ не вообразил, увидев их приближение во главе целой толпы, что они собираются разогнать его силой оружия. Побуждаемые этими соображениями, они отослали всех, следовавших за ними, и, пренебрегая мерами предосторожности, совсем одни устремились навстречу опасностям, которые могли подстерегать их в подобной сумятице. Их появление оказало, однако, желательное для них воздействие: оно остановило ярость народа в то мгновение, когда уже готовились поджечь Дворец Правосудия. Оба герцога взяли на себя посредничество между Парламентом и народом. Уполномоченному Испании была обеспечена необходимая безопасность и было принято постановление, отвечавшее требованиям народа.

Герцоги Буйонский и Ларошфуко вслед за тем нашли нужным провести общий смотр горожанам, чтобы те воочию увидели свою силу и их можно быль постепенно склонить к решимости претерпеть осаду. Они пожелали лично расставить горожан в боевые порядки, хотя получили несколько сообщений, предостерегавших о том, что среди этих людей есть подкупленные, подрядившиеся их убить. Тем не менее при том, что непрерывно гремели залпы, производимые в их честь более чем двенадцатью тысячами человек, не произошло ни одного случая, который подал бы хоть какой-нибудь повод поверить в обоснованность упомянутых сообщений. Затем было приступлено к строительству кое-каких укреплений за чертой города, но так как из Испании шло мало денег, ни одно из них не было доведено до пригодности к обороне: ведь в течение всей этой войны от испанцев поступило всего двести двадцать тысяч ливров, тогда как все остальное было изъято из денег бордоской казны, взысканных в качестве вывозных пошлин, {68} или взято взаймы от имени Принцессы, герцогов Буйонского и Ларошфуко и г-на Лене. {69} Все же в очень короткое время было набрано около трех тысяч пехотинцев и семьсот или восемьсот всадников. Был захвачен Кастельно, {70} отстоящий от Бордо на четыре лье. Наши войска продвинулись бы и дальше, если бы не вести о приближении со стороны Антр-деМер маршала Ламейере и шедшего на соединение с генералом Лавалеттом герцога Эпернона. С получением этого сообщения маркиз Сильери был послан в Испанию, чтобы обрисовать там положение дел и поторопить с помощью людьми, кораблями и деньгами, которую ждали оттуда.

Тем временем, оставив гарнизон в Кастельно, остальные войска отступили в Бланкфор, находящиеся в двух лье от Бордо. Сюда подошел герцог Эпернон с намерением напасть на наши войсковые квартиры. Герцоги Буйонский и Ларошфуко вернулись в Бордо, и начальствовал над войсками генерал-майор Лешамбон. Его силы были намного слабее войск герцога Эпернона. Тем не менее, хотя Лешамбон и не смог защитить подступ к своим квартирам, окружавшие их с тыла каналы и топи позволили ему отойти, не понеся поражения, и спасти войска с их обозами. На шум этой битвы герцоги Буйонский и Ларошфуко выступили из Бордо с большим числом горожан и, соединившись со своими войсками, устремились на герцога Эпернона с намерением его разгромить. Но вся местность была изрезана каналами, и им не удалось сойтись с ним врукопашную. Долго палили с обеих сторон. Герцог Эпернон потерял несколько офицеров и много солдат; меньше убитых было со стороны бордосцев; там были ранены Гито {71} и Ларуссьер. {72}

Войска маршала Ламейере и герцога Эпернона подступили, наконец, вплотную к Бордо; они отбили Сен-Жорж, остров на Гаронне, в четырех лье от города вверх по течению, на котором было начато возведение кое-каких укреплений. Этот остров стойко оборонялся в течение трех или четырех дней, так как с каждым приливом туда направляли из Бордо свежий полк, сменявший защитников. Здесь был ранен генерал Лавалетт, умерший несколько дней спустя. Но случилось так, что суда, доставившие войска и долженствовавшие отвезти тех, на смену кому они прибыли, были потоплены батареей, которую маршал Ламейере приказал установить у самой реки, и такой страх охватил солдат и даже офицеров, что все они сдались в плен. Таким образом бордосцы одновременно потеряли и этот остров, столь важный для них, и тысячу двести человек лучшей пехоты. Этот урон и прибытие в Либурн короля, {73} повелевшего немедленно напасть на расположенный в двух лье от Бордо замок Вер, вызвали большое замешательство в городе. Парламент и народ поняли, что король вот-вот обложит осадой Бордо при полном отсутствии самого необходимого для его обороны; из Испании не поступало никакой помощи; и в конце концов страх побудил Парламент собраться и обсудить, не направить ли к королю своих представителей просить мира на условиях, какие будут ему угодны, как вдруг стало известно, что Вер захвачен и его сдавшийся на милость победителя комендант, некий Ришон, повешен. Эта жестокость, которая, как рассчитывал Кардинал, должна была посеять в Бордо ужас и рознь, произвела совершенно обратное действие. Ибо, поскольку весть об этом пришла в то время, когда все души были охвачены смятением и колебаниями, герцоги Буйонский и Ларошфуко сумели так искусно использовать создавшееся положение, что привели свои дела в лучшее чем когда бы то ни было состояние, добившись тогда же повешения некоего Каноля, который начальствовал на острове Сен-Жорж при первом захвате его войском бордосцев и сразу же сдался на милость победителя. Но дабы Парламент и народ разделили с генералами ответственность за поступок не менее необходимый, чем казавшийся дерзким, оба герцога распорядились судить Каноля в Военном совете, на котором председательствовали Принцесса и герцог Энгиенский и в который входили не только офицеры, но и два представителя от Парламента, постоянно присутствовавшие на его заседаниях, а также тридцать шесть городских старшин. Этого злополучного дворянина, за которым не было никакой вины, кроме его несчастливой звезды, единогласно приговорили к смерти, и народ был в таком возбуждении, что едва дождался, пока он будет казнен, чтобы растерзать его тело в клочья. Это деяние потрясло двор и восстановило стойкость бордосцев. Они так быстро перешли от растерянности к желанию защищаться, что решили, не колеблясь, дожидаться осады, надеясь столько же на свои силы, сколько и на посулы испанцев, обещавших им скорую и обильную помощь. В этих видах в Бастиде, по ту сторону реки напротив Бордо, спешно построили форт с четырьмя бастионами. Старательно трудились и на других городских укреплениях. Хотя горожанам, имевшим дома в предместье Сен-Сюрен, и было указано, что оно в первую очередь подвергнется нападению и что в нем может разместиться вся пехота королевского войска, они так и не согласились, чтобы сожгли или срыли хотя бы один из домов. Таким образом, все, что удалось сделать, – это перегородить проезды баррикадами и проникнуть в дома. Да и на это решили пойти лишь ради того, чтобы не перечить народу: никто и не рассчитывал, что можно защитить место столь большой протяженности силами горожан и малым числом оставшихся войск, которые насчитывали не более восьмисот или семисот пехотинцев и трехсот всадников. Тем не менее, завися от Парламента и народа, надлежало им уступить вопреки правилам военного дела и попытаться оборонять предместье Сен-Сюрен, хотя оно было обнажено с двух сторон. Ближайшие к нему городские ворота – это ворота Дижо. Они оказались столь ненадежными – ведь ничто их не защищало и на подходе к ним не было никакого подъема, – что сочли уместным прикрыть их полумесяцем. {74} Но так как была нехватка во всем, пришлось по необходимости использовать невысокий бугор из навоза перед воротами: круто срезанный в сторону неприятеля в форме горнверка без бруствера и без рва, он тем не менее стал самым сильным укреплением города.

Оставив короля в Буре, Кардинал прибыл к армии. Она состояла из восьми тысяч пехоты и приблизительно трех тысяч конницы. Здесь тем скорее решили начать с нападения на предместье Сен-Сюрен, что в нем охранялись только проезды и поэтому можно было беспрепятственно овладеть усадьбами, пробраться через них в предместье и даже обойти защитников баррикад и церкви, отрезав им пути отступления в город. Больше того, находя, что защита полумесяца невозможна, рассчитывали в тот же День подступить вплотную к воротам Дижо. Во исполнение этого маршал Ламейере распорядился напасть одновременно на баррикады и на усадьбы предместья, и Палюо {75} получил приказ проникнуть в него через дворец Галлиена {76} и, вклинившись между предместьем и городом, пройти прямо к полумесяцу. Но не прибыв к назначенному маршалом Ламейере сроку, он наткнулся на более упорное, чем предполагалось, сопротивление. Едва королевские войска начали наступать, как по ним была открыта стрельба. Защитники города разместили своих мушкетеров за изгородями и в виноградниках, которые окружали предместье, и сразу остановили продвижение королевских войск, нанеся им большие потери: был ранен генерал-майор Шуп {77} и убито несколько офицеров. Герцог Буйонский находился на кладбище при церкви святого Сюрена с теми из горожан, которых ему удалось привести на смену дозорам; герцог Ларошфуко сначала защищал баррикаду от наседавших на нее главных сил неприятеля, а затем, после того как она в конце концов пала, отступил на соединение с герцогом Буйонским. Тут были захвачены в плен Бове-Шантерак и шевалье Тодья. {78} С обеих сторон вели очень сильный огонь. В стане герцогов насчитывалось сто или сто двадцать убитых, в королевском около пятисот. Тем не менее предместье было захвачено, но продвинуться дальше противник не смог и, чтобы захватить полумесяц, решил заложить траншеи. Им также было предпринято нападение по аллеям сада архиепископства. Я сказал уже выше, что перед полумесяцем не было рва, и, так как его можно было легко захватить, горожане не пожелали занять в нем оборону и довольствовались стрельбою по неприятелю из-за городских стен. Осаждающие трижды бросали на него свои лучшие части, а в последний раз даже прорвались внутрь, но все же были отброшены герцогом Ларошфуко, устремившимся на них со своими гвардейцами и гвардейцами Принца как раз в то мгновение, когда защитники полумесяца дрогнули и стали его покидать. Внутри полумесяца были захвачены в плен три или четыре офицера из полка Навая, {79} а все остальные из взорвавшихся или перебиты или отогнаны. Осажденные произвели три крупные вылазки, причем всякий раз очищали неприятельскую траншею и сжигали лагерь осаждающих. В последней из этих вылазок был убит Лашапель-Бирон, генерал-майор в войсках герцога Буйонского. По миновании тринадцати дней после отрытия ими траншеи осаждающие ни на шаг не продвинулись дальше того, чего достигли и первый день. Но так как в Бордо, не считая ополчения горожан, было мало пехоты для смены защитников атакуемых укреплений, а почти все оставшиеся живыми и невредимыми не могли быть брошены на неприятеля из-за необходимости непрерывно вести по нему стрельбу или вследствие усталости от тринадцатидневного несения караульной службы, герцог Буйонский приказал сменить их спешенными кавалеристами. И он и герцог Ларошфуко неотступно находились при них последние четыре-пять дней, дабы своим примером {80} удержать на передовых позициях как можно больше людей.

Тем временем герцог Орлеанский и фрондеры, узнав, что принцев не только увезли в Маркусси, но что сверх того предполагают переправить их в Гавр, {81} и опасаясь, как бы падение Бордо не усилила еще больше могущества Кардинала, не захотели дожидаться исхода осады и послали к нему своих представителей, чтобы те постарались добиться открытия мирных переговоров. Этими представителями были Леменье {82} и Бито, {83} которых возглавлял приставленный к ним герцогом Орлеанским Кудре-Монпансье. Они прибыли в Бур, чтобы склонить короля к заключению мира; они оповестили об этом бордоский парламент, и обе стороны согласились установить перемирие на две недели. {84} Как только было принято это решение, Кудре-Монпансье и оба других представителя вступили в пределы города с намерением довести дело до желательного им завершения. Двор хотел мира, опасаясь исхода осады и видя, что королевские войска пали духом, наткнувшись на сопротивление, отличавшееся тем большим упорством, что осажденные надеялись на помощь Испании, а также маршала Лафорса, собиравшегося вот-вот примкнуть к герцогам. С другой стороны, и бордоский парламент, истомленный продолжительностью и опасностями осады, также высказался за мир. Приверженцы двора и герцога Эпернона не жалели усилий, чтобы склонить к тому же и весь город: пехота истреблена, ожидание помощи из Испании слишком часто оказывалось обманчивым, чтобы на нее можно было и вправду рассчитывать. Эти доводы побудили бордоский парламент направить своих представителей в Бур, где тогда находился двор. Парламентские пригласили Принцессу и герцогов Буйонского и Ларошфуко послать туда и своих представителей, но так как оба герцога не преследовали никаких иных целей, кроме освобождения принцев, и могли желать мира лишь на этом условии, они ограничились тем, что не стали препятствовать переговорам, поскольку все равно не могли им помешать. Итак, они отказались направить туда уполномоченных от себя {85} и лишь попросили представителей города позаботиться об обеспечении безопасности и свободы Принцессы и герцога Энгиенского, равно как и о безнаказанности и восстановлении в прежних правах всех, принадлежавших к их партии. Бордоские представители отправились в Бур, провели там переговоры с кардиналом Maзарини и заключили мир, {86} не сообщив о его статьях ни Принцессе, ни обоим генералам. Его условия состояли в том, что королю будет оказан в Бордо совершенно такой же прием, какой ему обычно оказывают все прочие города его королевства; что выдержавшие осаду войска могут покинуть город и беспрепятственно пойти на соединение с армией г-на де Тюренна в Стене; что все привилегии города Бордо и его Парламента будут сохранены; что Шато-Тромпетт должен остаться в развалинах; что Принцесса и герцог Энгиенский могут удалиться в Мурон. где король будет содержать весьма незначительный, необходимый для их безопасности и отобранный по их усмотрению гарнизон; что герцогу Буйонскому не возбраняется отбыть в Тюренн, а герцогу Ларошфуко – к себе, однако без права отправлять обязанности губернатора Пуату и без всякого возмещения за его дом в Вертее, {87} снесенный по распоряжению короля.

Когда Принцесса и ее сын в сопровождении герцогов Буйонского и Ларошфуко покидали водой Бордо, {88} чтобы высадиться в Лормоне и оттуда сухим путем проехать в Кутра. им повстречался маршал Ламейере, направлявшийся на барке и Бордо. Он пересел на судно Принцессы и предложил ей сначала проследовать в Бур для свидания с королем и королевой, подав ей при этом надежду, что, быть может, просьбам и слезам женщины будет даровано то, в чем нашли должным ей отказать, когда она домогалась своего силой оружия. При всем нежелании Принцессы предпринять эту поездку, герцоги Буйонский и Ларошфуко убедили ее побороть себя и внять совету маршала Ламейере, чтобы никто не мог ее упрекнуть в упущении хотя бы какой-то возможности добиться освобождения Принца, ее супруга. Они рассудили также, что подобная встреча, которая не могла быть заранее согласована ни с фрондерами, ни с герцогом Орлеанским, несомненно посеет в них беспокойство и может повлечь за собой весьма существенные последствия. Маршал Ламейере вернулся в Бур оповестить о предстоящем прибытии Принцессы и ее сына. Это столь внезапное изменение обстоятельств повергло в изумление Мадемуазель {89} и заставило ее счесть, что слишком многие вещи обсуждаются за спиною ее отца. Это мнение укрепили в ней и продолжительные беседы с глазу на глаз, которые герцог Буйонский и герцог Ларошфуко, каждый в отдельности, имели с Кардиналом, намереваясь склонить его к решению освободить принцев или, по крайней мере, заронить в герцоге Орлеанском подозрение на его счет. Между собою они столковались о том, чтобы говорить с Кардиналом в одинаковом духе, и оба сказали ему, что своим освобождением Принц будет обязан Кардиналу тем больше, что исход войны нисколько не вынуждал его к этому шагу. Они указали также, что образ действий фрондеров должен раскрыть Кардиналу их замыслы и что те стремятся иметь в своем распоряжении принцев лишь для того, чтобы объединиться с ними в совместной борьбе против Кардинала; что хотя гражданской войне в Гиени положен конец, однако стремлению разжечь ее снова, и притом во всем королевстве, конец будет положен не раньше, чем окончится заключение принцев. Они добавили к этому, что весь народ и все парламенты королевства объединятся ради столь правого дела и что оно будет поддержано и той партией, которая только что завершила войну. Но они сказали ему и о том, что в его власти отвратить столькие бедствия, выпустив на свободу принцев и тем самым связав их прочными узами с интересами королевы и его собственными. Хотя этот разговор тогда мало подействовал на Кардинала, он все же частично повел к тому, что наперед замыслили оба герцога: п герцоге Орлеанском и во фрондерах он заронил подозрения, и, утратив надежду заполучить в свои руки принцев, они решили искать новые способы избавиться от Кардинала.